Текст книги "Искусство (Сборник)"

Автор книги: Клайв Баркер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 63 (всего у книги 77 страниц)

2

Из состояния забытья Джо вывели вопли. Он поднял го лову, оторвавшись от красного песка, которым был знаменит остров Мем-э Б'Кетер Саббат, и оглянулся на море. В двух или трех сотнях ярдов от берега на волнах покачивался добрый старый «Фанакапан», и на борту его теперь было полно пассажиров. Они сидели на крыше рубки, висели на мачте и на веревочных лесенках; кто-то даже уцепился за якорный трос. То ли неподъемная тяжесть, то ли суета пассажиров доконала ветхое суденышко: на глазах у Джо «Фанакапан» накренился, и две дюжины пассажиров попадали в море. Вопли стали громче.

Джо встал и смотрел на крушение как завороженный, не в силах оторвать глаз. Люди, упавшие в воду, пытались забраться на борт, кто-то им помогал, кто-то толкал обратно. В итоге «Фанакапан» опрокинулся, за две секунды очистив от пассажиров все свои мачты, рубку и палубу. Когда он перевернулся, обшивка треснула, и корабль начал тонуть.

Это было внушающее жалость зрелище. Несмотря на не большой размер судна, «Фанакапан» нарушил спокойствие моря. Оно вспенилось, и поднявшиеся волны накрыли собой десяток человек. Люди кричали, ругались, споря со смертью, хотя, как подумал Джо, им не грозила опасность утонуть. Он ведь провел под этой водой несколько минут вместе с Фебой и не задохнулся. Возможно, и с этими людьми, едва живыми от страха, произойдет то же самое. Впрочем, неизвестно. Вода бурлила, и по виду волн можно было предположить, что море сновидений, обошедшееся с Джо так ласково, способно на жестокость.

Джо отвернулся и оглядел берег. Он давно не наблюдал такого оживления. На берегу, насколько видел глаз (а видел он далеко), суетились сотни людей. Небеса оставались темными, свет исходил от предметов. Слабое их свечение слива лось и освещало остров довольно ярко.

Джо посмотрел на себя – на заляпанную кровью одежду, израненное тело – и осознал, что он тоже светится, словно каждая его клетка хочет заявить о себе. Он развеселился. Значит, и он отчасти принадлежит этому удивительному, чудесному миру.

Он пошел по берегу по направлению к выросшим вдоль берега огромным деревьям, заслонявшим собой даль. Джо уже догадался, что попал на Мем-э Б'Кетер Саббат. Ной всю дорогу расписывал ему здешний красный песок: нигде, ни на одном другом острове нет ничего подобного. Но что здесь есть, кроме песка, Джо понятия не имел. Он знал, что Эфемерида – не остров, а архипелаг. Как гласила легенда, он образовался из каких-то обломков, попавших сюда из Косма. Частью этих обломков были живые останки, преображенные волшебством моря снов. Однако по большей части это частицы неживой материи, провалившейся в щель из Альтер Инцендо. Со временем Субстанция превратила их в не большие равнинные острова, а вокруг них возник архипелаг. Островков в архипелаге теперь, как сказал Ной, насчитывалось около тысячи, и большинство их необитаемы.

Джо спросил, как звали человека, основавшего на острове город, который Ной именовал своей родиной. Ной этого не знал, но, сказал он, в великом городе Б'Кетер Саббат есть те, кому это известно. Если Джо им понравится, возможно, они откроют ему тайну.

Теперь зыбкая надежда на это рухнула, о ней можно забыть. Люди, пытавшиеся уйти на «Фанакапане», явно были беженцами – скорее всего, из того самого города. Даже если Б'Кетер Саббат еще не лежит в руинах, он наверняка опустел.

Тем не менее именно туда решил отправиться Джо. Он зашел слишком далеко, он уже заплатил слишком высокую цену. Попасть сюда и не увидеть город, считающийся, по уверениям Ноя, жемчужиной Эфемерид – местный Рим, Нью-Йорк, Вавилон, – было бы непростительно. И даже если ему это не удастся, если за кромкой прибрежного леса нет ничего, кроме голой пустыни, все равно это ничем не хуже, чем бродить по берегу среди отчаявшихся, испуганных людей.

И он двинулся в глубь острова. Он почти отбросил мечту о силе, с какой отправился в путешествие. Осталось лишь одно простое желание: увидеть то, что можно увидеть, узнать то, что можно узнать, пока он окончательно не потерял собственную силу.

VI1

Когда Феба и Муснакаф вошли в Ливерпуль, город поначалу показался довольно мрачным: общественные здания пусты и сумрачны, жилые дома темнеют унылыми рядами. Но вскоре впечатление переменилось. Они проходили мимо особняков, где шумело веселье, порой выплескивающееся на улицу. На площадях жгли праздничные костры, вокруг них плясали люди. По пути Фебе и ее провожатому встретилась даже колонна детей, громко распевавших какую-то песню.

– Что у вас за праздник? – спросила Феба.

– Это не праздник, – ответил Муснакаф. – Они просто используют время, какое у них еще осталось.

– До прихода иадов? Он кивнул.

– А почему они не пытаются покинуть город?

– Многие так и сделали. Но другие решили, что смысла в этом нет. Зачем бежать в Трофетт или Плетозиак, куда иады все равно доберутся, если можно встретить их дома, среди друзей и семьи, упившись до бесчувствия.

– А у вас есть семья?

– Моя семья – госпожа, – отозвался он. – Больше мне никто не нужен. И никогда не был нужен.

– Вы же сказали, что она сумасшедшая.

– Это преувеличение, – добродушно отозвался он. – Так, самую малость не в себе.

Наконец они подошли к трехэтажному дому, стоявшему в глубине присыпанного снегам сада. Во всех его окнах горел свет, но вечеринки здесь не было. Слышались лишь крики чаек: они сидели на крыше и на каминных трубах, наблюдая за тем, что творилось на море. С этого места вид открывался отличный, и Феба залюбовалась шпилями и белыми от снега крышами, спускавшимися к докам и к гавани, где стояло на якоре не менее десятка судов. Феба мало понимала в кораблях, но при виде их что-то дрогнуло в душе, будто она снова вернулась в те времена, когда мир казался ей тайной. Теперь для нее осталось лишь одно не исследованное море – море сновидений, где плавали вот такие элегантные стройные парусники.

– На этом наша госпожа и сделала свое состояние, – проговорил Муснакаф, увидев, куда смотрит Феба.

– На кораблях?

– На торговле. Она у нас торговала грезами и нагрезила себе столько денег, что не сосчитать. И счастье у нее было. Пока не появился Король.

Муснакаф, как и пообещал, по пути рассказал Фебе про Короля Тексаса, и это оказалась печальная история. Король соблазнил госпожу, а потом она ему надоела, и он ушел к другой женщине. Она ужасно по нему тосковала и несколько раз пыталась покончить с собой, но, наверное, жизнь не хотела ее отпускать, потому что она всякий раз оставалась жива.

А потом, много лет спустя, Король вернулся и попросил прощения. Он хотел, чтобы она снова пустила его в свое сердце и в свою постель. Против всех ожиданий, госпожа отказала ему. Он изменился, сказала она. Того, кого она любила, и потеряла, и оплакивала всю жизнь, больше нет.

– Если бы ты остался, – сказала она, – может быть, мы изменились бы вместе и не перестали друг друга любить. Но сейчас мне от тебя ничего не нужно. Ты – лишь воспоминание.

История показалась Фебе невыносимо печальной, как; и упомянутая торговля грезами, хотя она с трудом представляла себе, что это значит.

– Разве можно продавать и покупать сны? – спросила Феба.

– Продавать и покупать можно все, – ответил Муснакаф. – Вы же из Косма, вы должны знать.

– Но сны…

Он поднял руку, останавливая ее расспросы, подошел к воротам, открыл их ключом, висевшим у него на поясе, и они с Фебой двинулись к парадному крыльцу. Там он остановился и дал ей последний совет:

– Госпожа непременно начнет расспрашивать вас о Косме. Отвечайте ей, что это юдоль слез, и она будет счастлива.

– Ведь так и есть, – согласилась Феба.

– Вот и хорошо, – кивнул он и начал подниматься по ступенькам. – Да, еще одно, – добавил он. – Вполне возможно, что вы решите ей поведать, как я спас вас от неминуемой смерти. Если захотите немного приврать, не стесняйтесь. Пусть наша история будет немного более…

– Героической?

– Драматической.

– О да, конечно. Драматической, – повторила Феба, улыбаясь. – Разумеется.

– С тех пор, как к нам не заходят моряки, у нее остался только я. А я хочу, чтобы она чувствовала себя защищенной. Понимаете?

– Понимаю, – ответила Феба. – Вы ее любите так же, как Король Тексас.

– Я этого не говорил.

– И не нужно говорить.

– Нет, это. – Я не это… Она про это… – Его красноречие разом куда-то исчезло.

– Вы хотите сказать, она не знает об этом?

– Я хочу сказать… – пробормотал он, не отрывая глаз от пола, – я хочу сказать, если бы она и знала, ничего бы не изменилось.

Пряча глаза от Фебы, он отвернулся и быстро одолел остававшиеся до двери ступеньки. Дверь открылась, и он вошел в полутемную прихожую, где прикрученные лампы едва горели и в их полумраке можно было легко спрятать свою печаль.

Феба последовала за ним. Муснакаф повел ее по узкому коридору с высокими потолками в заднюю половину дома.

– В кухне вы найдете еду. Угощайтесь.

С этими словами он оставил ее и двинулся наверх по укрытой пышным ковром лестнице, а колечки его позвякивали в тишине.

Кухня, как оказалось, была устроена очень современно по мерке примерно двадцатых годов, но вполне годилась для того, чтобы усталое тяжелое тело Фебы наконец-то передохнуло. Там горел камин, куда она сразу же подбросила пару поленьев, имелась огромная железная плита с огромными кастрюлями, в которых можно было бы сварить обед чело век на пятьдесят, и не меньшее количество запасов. На полках стояли консервы, горшки и корзинки с овощами, фруктами, хлебом, сыром и кофе. Отогреваясь, Феба постояла пару минут возле камина, а потом принялась сооружать себе сэндвич. Она нашла говядину, свежую и мягкую, как сливочное масло; хлеб был как из печки, пикантный сыр – в меру вызревший. У Фебы слюнки текли, пока она все это резала и складывала. Вышло очень вкусно. Она налила себе фруктового сока и уселась в кресло возле огня.

Она ела, пила, а мысли ее тем временем плыли обрат но – на берег, к трещине, и назад, в Эвервилль. Ей казалось, будто прошло много дней с тех пор, как они с Теслой стояли в пробке на Мейн-стрит и спорили, реальны люди или нет. Сейчас тот спор показался ей совсем глупым. Она сидела перед настоящим камином в доме, где торговали снами, ела сэндвич с говядиной, и все это было не менее реально, чем тот мир, откуда она пришла, Феба нашла в этом огромное для себя утешение. Реальность событий означала, что Феба играет по правилам. Она здесь не научится летать, но за ней и не станет охотиться дьявол. Это просто другая страна. Кое-что, разумеется, выглядит странно, но ничуть не более, чем Африка или Китай. Нужно просто привыкнуть, вот и все.

– Госпожа хочет вас видеть, – возвестил Муснакаф, появляясь в двери.

– Хорошо, – откликнулась Феба. Она встала, и вдруг у нее закружилась голова. – Ой, – сказала она, заглянув в чашку. – Сок-то у вас забродил.

Муснакаф позволил себе улыбнуться.

– Это брусничный, – сказал он. – Неужели никогда не пробовали?

Она покачала головой, и зря: перед глазами все поплыло.

– Боже мой! – воскликнула она, снова опускаясь в кресло. – Может, мне подождать несколько минут?

– Нет. Она хочет видеть вас сейчас. Поверьте, ей наплевать, трезвая вы или нет. Она и сама редко бывает трезвой. – Он подошел к Фебе и помог ей подняться. – Не забудьте, о чем я вам сказал.

– Король Тексас, – промямлила она, пытаясь привести мысли в порядок.

– Нет! – воскликнул он. – Не смейте даже упоминать о нем!

– А что тогда? – спросила она.

– Про юдоль слез, – напомнил он.

– Ах да Конечно. Косм – юдоль слез.

На всякий случай она повторила это еще раз про себя.

– Запомнили?

– Запомнила, – ответила Феба. Муснакаф вздохнул.

– Тогда идем, – решил он, – мы и так задержались.

И он повел ее по коридору и по лестнице в комнату, где Фебу ждала хозяйка этого странного дома.

2

В прибрежном лесу деревья стояли так плотно, что их узловатые корни переплелись, как пальцы, а кроны сошлись и заслоняли небо. Тем не менее там не было сучка, листка или мшистой кочки, которая не излучала бы свет, и это существенно облегчало Джо продвижение. Ориентироваться в чаще было не на что, пришлось полагаться лишь на внутреннее чутье. И оно его не подвело. Не прошло и получаса, как лес начал редеть, и вскоре Джо вышел на открытое место.

Там перед ним открылся такой пейзаж, что можно сто ять и разглядывать его неделю и все равно до конца не раз глядеть. Впереди миль на двадцать раскинулись яркие от света поля – алые, зеленые и желтые – и заливные луга, золотые и серебристые. Дальше, на немыслимой высоте, подобно волне, грозившей вот-вот обрушиться, нависала стена тьмы, где явно таился Иад. Стена была не черной, а серой: тысячи оттенков серого, местами просвечивавшие багровым и красным. Не понять, из чего она состоит. Местами она походила на дым, местами блестела, будто перекатывающийся под кожей мускул. Она судорожно делилась и сокращалась, непрестанно воспроизводя себя самое. Войска или народа, скрытого за ней, не было видно. Волна вздымалась все выше и выше, но не падала.

Однако не волна заворожила Джо, а раскинувшийся внизу город в тени вздыбившегося неба – город под названием Б'Кетер Саббат. Гордостью Эфемериды назвал его Ной, и Джо, увидевший город издалека и не приближавшийся да же к окраине, уже готов был ему верить.

Город походил на перевернутую пирамиду вершиной вниз. С того места, откуда смотрел Джо, не было заметно никаких опорных конструкций. В городское нутро – это дома, решил Джо, хотя на вид они больше напоминали жилища летучих мышей – снаружи вели сотни тысяч разного рода лестниц. Размер города сравнивать было не с чем, одна ко Джо прикинул, что на верхней главной площадке легко поместится весь Манхэттен. Значит, городские башни – полтора десятка сооружений, по виду похожие на огромные свертки ткани, ниспадающие вниз бесчисленными складками, – насчитывали в высоту не одну сотню этажей.

В бесчисленных окнах горел свет, но Джо почти не сомневался, что в башнях никого нет. Дороги, ведшие из города, были забиты битком, над улицами и башнями взмывали вверх летательные аппараты со сверкающими лопастями.

Все это вместе являло собой столь захватывающее зрелище, что Джо с трудом подавил в себе желание устроиться меж гигантских корней деревьев и подождать, пока не рухнет волна. Но то же самое любопытство, что заставило его прийти сюда, теперь погнало его дальше – через болотистую низину, где росли прозрачные, как хрусталь, цветы, к ближайшей дороге. В толпе, покидавшей город, на всех лицах читались отчаяние и страх. Лица эти судорожно кривились, увлажнялись потом, а глаза – белые, золотые, синие или черные – то и дело устремлялись назад. Туда, где под нависшей тенью остался город.

Почти никто не обращал внимания на Джо. Те же, что замечали его, смотрели на него с жалостью. Джо показалось, что его принимали за сумасшедшего, поскольку он был единственным на этой дороге, кто двигался в сторону Б'Кетер Саббата.

3

Госпожа Муснакафа сидела в постели – такой огромной, что в ней легко уместились бы человек десять. Обложившись со всех сторон десятком кружевных подушек, она рвала в клочья бумаги. Постель была усыпана ими, малейший сквозняк от окна или от камина поднимал в воздух сотню листков, и они шелестели, как листья. Комната показалась Фебе абсурдной в своем былом великолепии: потолок, рас писанный нагими амурами, изрядно закопчен, зеркала на стенах потускнели и кое-где потрескались. Не лучше выглядела и сама госпожа: потускневшая и потрескавшаяся. Феба и Муснакаф стояли в изножье постели не меньше пяти ми нут, а госпожа, не обращая на них внимания, рвала листок бумаги и что-то бормотала себе под нос.

Свет исходил лишь от керосиновых ламп, стоявших на столах и столиках. Язычки пламени в них были еле видны, и в комнате, как и во всем доме, царил полумрак. Но и в полу мраке хозяйка смотрелась ужасно. Ее поредевшие волосы, выкрашенные в черный цвет, лишь подчеркивали пергаментную бледность кожи, дряблую шею и глубокие морщины, прорезавшие лицо.

Наконец она заговорила, не отрывая глаз от своих бумажек и едва шевеля тонкими губами:

– Видала я таких, как ты, в прежние дни. Все при тебе.

Мужчинам это нравится.

Феба промолчала. Она не оробела, но решила пока не открывать рот – вдруг эта карга заметит, что гостья нетрезва.

– Нет, меня не заботит, что нравится мужчинам, а что нет, – продолжала старуха. – Это в прошлом. И я рада, что мне безразлично.

Она подняла глаза. Они были воспалены и блуждали, не способные остановиться в одной точке.

– Если бы мне не было безразлично, – продолжала она, – знаешь, что бы я сделала? – Она выдержала паузу. – Ну, знаешь?

– Нет…

– Я нагрезила бы себе красоту, – сказала она, захихикав. – Я стала бы первой красавицей во вселенной. Такой, что стоило бы мне выйти из дома, и все мужчины падали бы к моим ногам. – Тут она перестала хихикать. – Как ты думаешь, получилось бы у меня? – спросила она.

– Я… Я думаю, да.

– Ты думаешь, надо же, – тихо пробормотала госпожа. – Что ж, позволь мне тебе сообщить: мне это сделать так же легко, как два пальца обмочить. Да. Без проблем. Не я ли создала из грез этот город?

– Вы?

– Я. Скажи ей, мой маленький Абре.

– Это правда, – подтвердил Муснакаф. – Она его нагрезила, и он стал таким, какой есть.

– Так что я легко могла бы превратиться в красавицу. – Госпожа снова замолчала. – Но решила не делать этого. А знаешь почему?

– Потому что вам все равно? – рискнула Феба.

Бумага, которую госпожа рвала, выпала из ее пальцев.

– Совершенно верно, – произнесла она удивленно. – Как тебя зовут? Фелиция?

– Феба.

– Еще хуже.

– Мне нравится, – не подумав, сказала Феба.

– Ужасное имя, – настаивала старуха.

– Вовсе нет.

– Если я сказала «ужасное», значит, ужасное. Подойди сюда.

Феба не шелохнулась.

– Ты меня слышишь?

– Да, слышу, только мне без разницы, что вы там сказали.

Старуха вытаращила глаза.

– Бог ты мой, да ты что? Не обижайся на такие пустяки. На меня-то. Я стара, безобразна, меня мучают газы.

– Но ведь вам не обязательно быть такой, – возразила Феба.

– Кто тебе сказал?

– Вы, – ответила Феба, порадовавшись в душе, что не один год имела дело с упрямыми пациентами. Черта с два эта ведьма ее запугает. – Вы и сказали, две минуты назад… – Она заметила, как отчаянно жестикулирует Муснакаф, но уже не могла остановиться. – Сказали, что можете стать красавицей. Так почему бы вам не сделать себя красивой и без газов?

Наступило тяжелое молчание, и глаза госпожи забегали еще беспокойнее. Потом с губ ее сорвался смешок, а потом она расхохоталась в голос.

– Деточка, ты поверила, ты поверила мне! – воскликнула она. – Ты действительно думаешь, что я стала бы так жить, – она подняла свои костлявые руки, – если бы у меня был выбор?

– Значит, на самом деле вы не можете ничего изменить?

– Когда я здесь появилась, то, наверное, могла. Тогда мне было всего-навсего чуть больше ста. Знаю, тебе кажется, что это много, но на самом деле ничего подобного. Тогда у меня был муж, и я молодела от его поцелуев.

– Король Тексас? – спросила Феба.

Старухины руки упали на одеяло, а из груди вырвался су дорожный вздох.

– Нет, – проговорила она. – Тогда я еще жила в Косме.

Я любила его даже больше, чем Тексаса. И он тоже меня любил до беспамятства… – Лицо ее исказилось. – Не проходит, – пожаловалась она – Боль утрат. Не проходит. Иногда я боюсь засыпать… Абре знает, бедный Абре… Я боюсь засыпать, потому что мне снится, как он снова меня обнимает. Потом становится так больно, что я боюсь спать, лишь бы не видеть этих снов.

Старуха вдруг заплакала. По ее морщинистым щекам потекли слезы.

– Господи, если бы я могла, я запретила бы любовь! Как было бы хорошо.

– Нет, – тихо ответила Феба – Было бы совсем не хорошо.

– Погоди, ты еще никого не потеряла, не пережила тех, кого любила. Так, чтоб остались одни воспоминания. Тогда будешь лежать по ночам и бояться уснуть, как я. – Она при гляделась к Фебе. – Подойди поближе, – попросила она. – Дай мне тебя рассмотреть.

Феба выполнила ее просьбу.

– Абре, возьми-ка ту лампу. Придвинь поближе. Я хочу увидеть лицо женщины, которой нужна любовь. Бот так, вот так.

Госпожа подняла руку, словно хотела потрогать лицо Фебы.

– Есть ли в Косме сейчас какие-нибудь новые болезни? – спросила она.

– Да, есть.

– Страшные?

– И страшные тоже, – сказала Феба. – Одна, во всяком случае, очень страшная. – Тут она вспомнила, о чем просил Абре. – Наш Косм – юдоль слез.

Трюк сработал. Госпожа улыбнулась.

– Вот. – Она повернулась к Муснакафу. – Разве я не говорила?

– Говорили, – подтвердил он.

– Неудивительно, что ты оттуда сбежала, – сказала старуха, снова переключаясь на Фебу.

– Нет, я не…

– Что нет?

– Не сбежала. Я оттуда не сбежала. Я пришла сюда, по тому что мне нужно кое-кого найти.

– И кто бы это мог быть?

– Мои… любовник.

Госпожа поглядела на нее с жалостью.

– Значит, ты здесь из-за любви? – спросила она.

– Да, – подтвердила Феба– И если вы хотите знать, его зовут Джо.

– Я и не собиралась спрашивать, – проворчала госпожа.

– В любом случае, теперь вы знаете. Он сейчас где-то в море, и я пришла, чтобы его отыскать.

– Не получится, – объявила мегера, даже не потрудившись скрыть злорадство. – Полагаю, тебе уже известно, что здесь скоро произойдет?

– В общих чертах.

– Тогда ты должна сама понимать, что у тебя нет ни единого шанса его найти. Возможно, он уже мертв.

– Нет, это неправда, – возразила Феба.

– Откуда тебе знать? – спросила госпожа.

– Я была здесь во сне. Мы встретились где-то в Субстанции. – Тут она понизила голос, переходя на шепот: – Мы занимались любовью.

– В море?

– В море.

– Вы действительно занимались этим в Субстанции? – спросил Муснакаф.

– Да, – ответила Феба.

Тут госпожа снова взяла листок бумаги, покрытый, как заметила Феба, мелким бисерным почерком, и принялась его рвать.

– Ну и дела, – говорила она сама себе. – Ну и дела

– Вы никак не можете помочь мне? – обратилась к госпоже Феба.

– Боюсь… – начал Муснакаф.

Но госпожа не дала ему договорить.

– Может, и сделаем это, – проговорила она. – Море безмолвно. Но есть в нем кое-кто, способный что-нибудь рассказать.

Она изорвала один листок и взялась за следующий.

– А что я получу взамен? – спросила она у Фебы.

– Хотите правду?

Госпожа наклонила голову набок.

– Ты что, солгала мне? – удивилась она.

– Я сказала то, что мне велели, – отозвалась Феба.

– Ты про что?

– Про то, что Косм – юдоль слез.

– Разве не так? – удивилась госпожа, и в голосе у нее прозвучало нечто, похожее на любопытство.

– Бывает, что и так. Жизнь у людей трудная. Но не все несчастны. И не всегда.

Госпожа хмыкнула.

– Хотя, наверное, вам не нужна правда, – продолжала Феба – Наверное, для вас лучше сидеть, рвать любовные письма и думать, будто здесь лучше, чем там.

– Как ты догадалась?

– Про что? – спросила Феба– Про то, что это любовные письма? По вашему лицу.

– Он писал мне их шесть лет каждый день. Обещал подарить весь этот чертов континент за один поцелуй, за одно объятие. Я ни разу ему не ответила. А он все писал и пи сал, писал и писал… эту сентиментальную чушь. А теперь я рву их.

– Если вы так его ненавидите, – предположила Феба, – наверное, вы его любили…

– Я же тебе сказала. Я в жизни любила лишь одного человека. И его больше нет.

– То было в Косме, – промолвила Феба. Не спросила, а лишь констатировала факт, коротко и ясно.

Госпожа подняла на нее глаза.

– Ты что, мысли читаешь? – спросила она очень тихо. – Откуда ты знаешь?

– При чем тут мысли? – ответила Феба. – Вы сами сказали, что этот город вам пригрезился. Значит, когда-то вы видели его наяву.

– Да, – согласилась госпожа, – видела. Очень давно. В детстве.

– Вы так хорошо помните детство?

– Лучше, чем нужно, – сказала старуха. – Видишь ли, у меня были большие надежды, и они не оправдались. Или почти не оправдались…

– Какие надежды?

– Я хотела построить новую Александрию. Город, где люди жили бы в мире и благополучии. – Госпожа пожала плечами. – А что получилось?

– Что?

– Эвервилль. Феба оторопела.

– Эвервилль? – переспросила она.

Какое отношение имеет безумная здешняя ведьма к ее спокойному, милому, мирному городку?

Старуха уронила очередное любовное письмо, которое хотела разорвать, и задумчиво посмотрела на огонь.

– Да. Ну что ж, ты тоже должна узнать правду. – Она перевела взгляд на Фебу и слабо ей улыбнулась. – Меня зовут Мэв О'Коннел, – сказала она. – Я и есть та самая дурочка, с которой начался Эвервилль.