Текст книги "Искусство (Сборник)"
Автор книги: Клайв Баркер
Жанр:
Ужасы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 68 (всего у книги 77 страниц)
«Прости меня, Эвервилль».
– Так и написал?
– Да.
– Лицемер.
Эрвин и Кокер Аммиано шли по Поппи-лейн. Было около десяти вечера, и, судя по шуму, доносившемуся из баров и ресторанов, фестиваль близился к кульминации.
– Они уже забыли, – сказал Эрвин. – Сегодня днем…
– Я знаю, что случилось. Я это почувствовал.
– Мы как дым. – Эрвин вспомнил уроки Долана.
– Дым люди хотя бы чувствуют. Мы ничто.
– Нет, – возразил Эрвин. – Увидишь сам, когда мы найдем ту женщину. Она слышала меня. Она странная – ей как будто все равно, жить или умереть.
– Может, она просто сумасшедшая?
– Нет. Она очень смелая. Когда она была в моем доме, и Киссун…
– Ты уже рассказывал.
– Я никогда не видел такой смелости.
– Да ты, похоже, влюбился?
– Чепуха.
– А сам краснеешь.
Эрвин потрогал щеки.
– Глупость какая, – пробормотал он.
– Что?
– У меня нет крови, да и тела нет, а я все равно краснею.
– Я давно не удивляюсь таким вещам, – сказал Кокер.
– Но что ты думаешь по этому поводу?
– Похоже, мы выдумали себя, Эрвин. Наши энергии принадлежат единому целому – я не знаю его названия и не хочу выдумывать заодно и его, – и мы использовали их для создания Эрвина Тузейкера и Кокера Аммиано. Теперь, когда мы мертвы, большая часть этой энергии вернулась к своему началу, но какую-то частицу мы удержали. И одеты мы во что-то знакомое, и в карманах носим дорогие нам безделушки. Но рано или поздно это кончится. – Он пожал плечами. – Ничто не вечно. И мы исчезнем.
– А что случилось с Доланом и Нордхоффом?
– Может быть, они вернулись к началу.
– К твоему единому целому?
– Оно не мое, Эрвин. – Кокер помолчал, потом добавил: – Хотя нет. Пожалуй, оно мое. Знаешь почему?
– Нет. Но я надеюсь, ты мне объяснишь.
– Потому что, раз я здесь, я везде. – Он улыбнулся. – И единое принадлежит мне в той же степени, что и всем.
– Так почему же ты не вернулся в него?
– Похоже, во мне есть какое-то зло.
– Зло?
– Я совершил какую-то ошибку. Я знаю… Эрвин перебил его:
– Тот человек! – Он указал пальцем.
– Вижу.
– Он был с Теслой. Его фамилия Д'Амур.
– Он, похоже, спешит.
– Может, он знает, где она.
– Есть один способ узнать.
– Пойти за ним?
– Совершенно верно.
Прежде чем выйти из дома Фебы, Д'Амур позвонил в Нью-Йорк. Судя по голосу Нормы, она обрадовалась ему.
– Вчера у меня была гостья, – сказала она. Гарри не помнил, чтобы она когда-нибудь так волновалась. – Она прошла прямо через окно и уселась передо мной.
– Кто она?
– Она сказала, что ее зовут Лентяйка Сьюзан. По край ней мере, сначала. Потом она изменила имя, а возможно и пол, назвавшись Молотобойцем…
– И Петром Кочевником.
– Это то самое?
– Боюсь, что да.
– То, что убило Гесса?
– И не только его. Что ему было нужно?
– Чего им всегда нужно? Кукарекал. Оставил кучу на полу. И просил напомнить тебе…
– Что именно?
Норма вздохнула:
– Ну… Он начал говорить о том, что скоро придет дьявол и нас всех распнут за то, что мы делаем. Преподал мне краткий курс теории распятия. Потом сказал: «Передай Д'Амуру…»
– Кажется, догадываюсь. «Я есть ты, а ты есть любовь…»
– Вот именно.
– А потом?
– Ничего. Он сказал, что у меня красивые глаза, и они еще красивее оттого, что бесполезны. Потом исчез. А запах дерьма до сих пор стоит.
– Мне очень жаль, Норма.
– Все в порядке. У меня есть вентилятор.
– Нет. Я про эту историю.
– Знаешь что, Гарри? Это навело меня на мысль.
– О чем?
– О нашем разговоре на крыше.
– Я сам его вспоминаю.
– Я не говорю, что ошибалась. Мир меняется, и он должен измениться, и это случится скоро. Но эта Лентяйка Сьюзан… – Норма замолчала, потом нашла слово: – Это гнусно.
Гарри молчал.
– Я знаю, о чем ты думаешь, – продолжала Норма. – Ты думаешь: неужели старая корова изменила свое мнение?
– Нет, Норма.
– Да, Гарри. Я уже не знаю.
– Не говори, что он свел тебя с ума.
– Поздновато. – К Норме понемногу возвращалось чувство юмора. – Но эти демоны» Откуда в них столько дерьма?
– Потому что они хотят заполнить им весь мир.
– Дерьмо.
– Дерьмо.
Они поговорили еще немного, потом Гарри сказал, что ему пора.
– Ты куда? – спросила Норма.
– В горы. Поглядеть на дьявола лицом к лицу.
Через час после разговора он карабкался вверх сквозь густую чащу и, несмотря на все ужасы последних недель – смерть Теда, избиение Заим-Карасофия, убийство Марии Назарено, – испытывал облегчение от того, что все движется к концу.
Он вспомнил картину Теда «Д'Амур на Уикофф-стрит» и черную змею у себя под ногой. Как все просто. Демон корчится, молит о пощаде, а потом исчезает.
Так бывает только в сказках. Что бы там ни говорила девочка на перекрестке (листья на дереве историй), он не ждал счастливого конца.
Несмотря на призывы Ларри Глодоски, в его доме собралось только четверо музыкантов из оркестра: Билл Уэйтс, Стив Олстед, Денни Джипе и Чес Рейдлингер. Ларри налил всем виски и изложил свою версию событий.
– Происходит какое-то психическое воздействие, – закончил он. – Может, через воду или какой-нибудь газ.
– Надеюсь, что не через виски, – сказал Билл.
– Это не шутки. Нам всем грозит катастрофа.
– Что вы видели? – спросил Джипе.
– Женщин, – ответил Олстед.
– И свет, – добавил Рейдлингер.
– Что они хотели, то мы и увидели, – сказал Ларри.
– Кто «они»? – спросил Уэйтс. – В тарелки я не верю, в призраков тоже, так кто же они? Пойми, Ларри, я не имею в виду, что ты спятил. Я ведь и сам это видел. Но нужно знать, против чего мы боремся.
– Мы не узнаем это, сидя здесь, – заметил Олстед.
– Надо пойти и посмотреть.
– И с чем мы пойдем? – осведомился Уэйтс – С барабанами и трубами?
Тут в дверях появился Босли Каухик: он жаждал принять участие в собрании. Он узнал о нем от сестры, которая дружила с женой Олстеда Ребеккой. Никому из музыкантов Босли не нравился, но при недостатке сил и он мог пригодиться. И, надо отдать ему должное, Босли постарался обуздать свое рвение и вставил лишь несколько замечаний о том, что го род нуждается в защите от дьявольских сил и что он готов умереть, защищая его.
Это само собой вывело разговор на тему оружия, и ре шить эту проблему оказалось довольно легко. Шурин Джипса с детства был неравнодушен к тому, что называл «стреляющими палками», и они реквизировали весь его небольшой арсенал. Ларри пригласил хозяина ружей поучаствовать в деле, но шурин ответил, что болен и будет им только мешать. Но если понадобится еще оружие, он с радостью укажет, где его найти.
Потом они пошли в бар Хэмрика и спрыснули начало предприятия скотчем, хотя Рейдлингер возражал. Он спрашивал: разве они хотят напиться, а потом разойтись по домам и спокойно уснуть? Но его голос быстро заглушили. Да же Босли был не против стаканчика виски.
– Они ничего не знают! – драматически воскликнул он, окидывая взглядом полный бар.
– На самом деле, Босли, – ответил Билл Уэйтс, – никто не уверен в том, что видел. Спроси их, что случилось сегодня днем, и все дадут разные ответы.
– Так и действует дьявол, мистер Уэйтс – Босли не удержался от проповеди. – Он хочет, чтобы мы спорили. А пока мы спорим, он делает свое дело.
– И какое это дело?
– Хватит, Билл, – сказал Чес. – Давайте сядем.
– Нет. – Босли оседлал своего любимого конька. – Это законный вопрос.
– Тогда ответь на него.
– То самое дело, какое дьявол делает с незапамятных времен, – заявил Босли. Пока он говорил, Олстед сунул ему в руки второй стакан, и Босли, едва осознавая это, залпом осушил виски. – Он хочет отвратить нас от Бога.
– Я давно отвратился, – отозвался Билл.
– Господь воздаст вам за это.
Некоторое время они молча смотрели друг на друга.
– Ладно, Босли, успокойтесь, – промолвил Олстед. – Лучше выпьем еще.
Пуля, застрявшая в черепе у Будденбаума, ничуть не уме рила его ярость.
– Они самые неблагодарные, лицемерные, гнусные, тупые сукины сыны с цыплячьими мозгами, каких видел свет! – вопил он, колотя себя по заживающей голове. – «Ах, Оуэн, устрой для нас представление! Какое-нибудь хорошенькое убийство. Маленькое представление. Что-нибудь такое, с детьми. Что-нибудь с христианами». – Он повернулся к Сету, который большую часть монолога, длившегося почти полчаса, стоял у окна и глядел на перекресток. – И я хоть раз сказал им «нет»?
– Думаю, ни разу, – ответил Сет.
– Верно! Им вечно мало. Хотите увидеть смерть президента? Нет проблем. Желаете парочку массовых убийств?
Пожалуйста. Все, что ни просили, я им предоставил. Все! – Он яростно ткнул пальцем в рану. – И вот, едва я чуть-чуть ошибся, они бросают меня и бегут за этой сучкой Бомбек.
«Ладно, Оуэн, пока Мы должны рассказать ей о дереве историй».
Он посмотрел на Сета, все так же стоявшего у окна.
– Я вижу вопрос на твоем лице, – отметил Будденбаум.
– А я на твоем – кровь.
– Между нами что-то изменилось?
– Да, – просто сказал Сет. – Я каждую минуту думаю о тебе по-разному.
– И что ты думаешь в эту минуту?
– Я думаю, нам нужно начать сначала. Хочу, чтобы ты подошел ко мне вечером, а я рассказал тебе про ангелов. – Он помолчал. – Хочу, чтобы у меня опять были ангелы.
– Я у тебя их отнял, ты это имеешь в виду?
– Я сам тебе их отдал.
– Вопрос.
– Что?
– У тебя на лице вопрос.
– Да. Я хотел узнать о дереве историй.
– Это не дерево, – покачал головой Оуэн. – Это просто слово, придуманное каким-то паршивым поэтом.
– И что оно означает?
Оуэн немного успокоился и сел у стены возле окна, из которого он выпал два дня назад.
– Ну… Оно означает, что истории вырастают из семян. Расцветают, дают плоды и съедаются нами. Потом семена выходят из нас.
– Назад в землю?
– Назад в землю.
– Снова и снова. Будденбаум вздохнул:
– Да. Снова и снова. С нами или без нас.
– Не «без нас», Оуэн. Без тебя. – В словах Сета не было обвинения, только печаль. Будденбаум хотел что-то сказать.
но юноша остановил его: – Я ухожу, Оуэн. А ты иди куда хочешь. Без меня.
– Я просто разочарован. Я столько ждал, и все напрасно.
– Все еще получится.
– Мне нужна твоя помощь, Сет, Я обещаю…
– Не обещай мне ничего, – сказал Сет. – Так будет лучше.
Будденбаум вздохнул еще раз:
– Нам трудно расстаться. За эти сорок восемь часов мы прожили вместе целую жизнь.
– Чего ты от меня хочешь?
– Найди Теслу Бомбек и помирись с ней. Скажи ей, что мне нужно ее увидеть. Говори что угодно, только приведи ее сюда. Нет, не сюда. – Он вспомнил Риту с ее высокой прической. – Рядом есть маленькое кафе, не помню, как оно называется. Там синяя вывеска…
– «Закуток»?
– Да-да. Приведи ее туда. И пусть держит это в секрете от аватар.
– Как она сумеет?
– Найдет способ.
– И ты хочешь, чтобы я привел ее в «Закуток»?
– Если она согласится.
– А если нет?
– На нет и суда нет. Тогда иди и слушай своих ангелов.
Когда Гарри вышел из рощи, ночь была удивительно тихой. Ни в воздухе, ни в траве, ни из трещин среди камней не раздавалось ни звука. С высоты он оглянулся на Эвервилль, надеясь в глубине души, что у горожан хватило ума эвакуироваться и он увидит опустевший город. Но нет: во всех домах горел свет, и даже машины еще ездили. Просто туман, закрывавший проход на вершине, гасил все звуки, оставляя ему лишь удары его собственного сердца.
– Вот здесь это произошло, – сказал Кокер Аммиано Эрвину, когда они карабкались по склону вслед за Д'Амуром.
– Повешение?
– Нет. Великая битва между семействами Сумма Суммаментис и Эццо Этериум, случившаяся из-за слов девочки.
– Ты был там?
– О да. И я женился на этой девочке, когда она выросла. Ее звали Мэв О'Коннел, и она была самой мечтательной женщиной, какую я встречал.
– Почему?
– Она выдумала Эвервилль. Он был мечтой ее отца, Хармона О'Коннела.
– И в его честь названы высоты?
– Да.
– Ты его знал?
– Нет. Он умер до того, как я встретил Мэв. Она бродила одна в горах и по ошибке пришла туда, где ее не ждали.
– И как это могло вызвать битву?
– Девочка заговорила.
– Заговорила?
– Понимаешь, там шла свадебная церемония, а в мире, откуда пришли новобрачные, молчание считается священным, потому что оно предшествует началу. Любовь совершается в молчании, и тот, кто его нарушает, – преступник.
– Почему же они не убили ее?
– Потому что семейства жениха и невесты давно враждовали и сразу же решили, что это дело рук противника. И начали сражаться.
– На этом самом месте?
– Да, – кивнул Кокер. – Я думаю, здесь, в земле, еще можно найти их кости.
– Я лучше останусь под небом.
– Да, небо сегодня чудесное. – Кокер поднял голову, изучая звезды. – Иногда мне кажется, что я прожил сотню жизней, а иногда – как сейчас – я думаю, что мы с Мэв расстались пару часов назад. – Он издал странный горловой звук.
и Эрвин увидел, что на щеках его блестят слезы. – Ее глаза – последнее, что я видел в жизни. Я умер под ее взглядов. Я пытался продлить жизнь, чтобы утешить ее, как она уте шала меня… – Он замолчал, подавляя рыдания. – Но жизнь покинула меня. А когда я очнулся вот таким, – он развел руками, – Мэв уже не было, и моего сына тоже.
– Неудивительно, что ты так ненавидишь Долана.
– Да, я его ненавидел. Но он человек. Он и должен был так себя вести.
– А твой народ совершенен?
– Нет конечно. Наши народы очень похожи, плюс-минус крылья или хвосты. Такие же грустные и злые. – Он посмотрел вверх на скалы. – Похоже, у нашего друга появились проблемы.
Увлекшись разговором, они упустили Д'Амура из виду. Тот, очевидно, ощутил присутствие врага, так как залег за валун и замер. Вскоре этот враг появился из тумана в виде не одного, а целых четырех существ, по-разному безобразных; один толстый, другой тощий, третий был похож на идиота, четвертый – слишком нервный.
Самый тощий из них оказался и самым чутким – ярдах в двадцати от места, где лежал Д'Амур, он остановился, нюхая воздух.
– Может, они чуют нас? – предположил Кокер.
– Кто они?
– Обитатели Субстанции.
– Что за мерзость!
– Они бы сказали то же о тебе, – заметил Кокер.
Урод устремился вниз, в их направлении.
– Что делать? – спросил Эрвин в беспокойстве. Казалось, существо и правда увидело их.
– Они нам не страшны. Но Д'Амуру… Скелетообразный тип уставился прямо на Эрвина.
– Он меня видит!
– Ну, ты недавно жалел, что тебя никто не замечает… О, черт!
– В чем дело?
– Они его поймали.
Эрвин поглядел за спину тощего и увидел, что самое свирепое из существ схватило Д'Амура.
– Это наша вина, – сказал Кокер. – Они ведь искали нас, а не его.
Как бы то ни было, Д'Амуру грозила серьезная опасность. Один из четверки отобрал у него револьвер, другой ударил его по лицу. Тощий отвернулся от Эрвина с Кокером и поспешил за своими товарищами, которые волокли пленника в туман.
– Что делать? – спросил Эрвин.
– Пойдем за ними. В худшем случае увидим, как его убьют.
В прошлый раз татуировки Уайта позволили Гарри добраться до вершины незамеченным. Но теперь трюк не сработал; он не знал почему, и это было не важно. Он попал в руки врагов – скелета Гамалиэля, плотника Барто, карлика Мутепа и толстяка Сванки.
Он не стал сопротивляться. Отчасти потому, что это бес полезно, а отчасти но другой причине: ведь он сам хотел подняться к проходу и заглянуть в лицо дьяволу, так зачем противиться, если тебя тащат именно туда?
Была и третья причина. Эти существа – родичи демона, убившего отца Гесса, Он не знал их происхождения, но чувствовал это по их разговору, повадкам, запаху. Может быть, теперь, в последние минуты перед приходом иадов, демоны объяснят ему, что означают слова Лентяйки Сьюзан!
«Я есть ты, а ты есть любовь…»
И даже в самом конце, разве не любовь заставляет мир вращаться?
VВ утробе иад-уробороса не было ни темно, ни светло. Там полностью отсутствовали свет и тьма, высота и глубина, звуки и краски, и это само по себе казалось мукой, ибо Джо мог бесконечно перечислять все, чего здесь не было.
Так что же это за место и что он делал здесь? Может, он призрак, обитающий внутри иад-уробороса, как в родовом замке? Или душа, проглоченная дьяволом? Он не чувствовал страха, но ощущал нарастающую угрозу своему «я». Скоро его мысли начнут путаться, а потом он совершенно забудет себя.
У бассейна в храме, когда он имел тело и жил своей жизнью, такая перспектива выглядела заманчиво. Но здесь, паря (если душа может парить) в полной пустоте, он подумал: что, если его путешествие с самого начала предначертано Зерапушу? Он вспомнил, с каким любопытством разглядывал его первый шу на берегу возле Ливерпуля. Может быть, тот Зерапушу или то, частью чего он был, сразу избрали Джо именно для этого – чтобы он стал бесплотным духом и оказался внутри Иад?
Если так, то его долг перед шу – чей взгляд был одним из самых поразительных чудес, какие Джо встретил в этой чудесной стране, – сохранить остатки своей личности и не впадать в забвение.
Имя. Он еще помнил свое имя. У него не осталось ни губ, ни языка, ни легких, но он мог думать:
«Я – Джо Фликер. Я – Джо Фликер».
Это неожиданно возымело действие. Он стал яснее осознавать себя и то, что с ним происходило.
Конечно, он не имел представления об истинном своем состоянии. Может быть, он сделался крошечным? Тогда все, что он видит вокруг, не так огромно, как; кажется. Он видел вокруг смутные формы исполинских размеров. Подобно кораблям, они плыли вниз, к темной впадине, загороженной чем-то вроде решетки.
Он не был уверен, что эти образы так же реальны, как его тело, лежащее возле бассейна. Быть может, это мысли, возникающие в голове иад-уробороса, и он сейчас знакомится с представлениями иадов о небе и аде или с обрывками их воспоминаний.
Он заметил, что в некоторых местах поток форм сбивался в огромные яйцевидные скопления. В нынешнем состоянии его любопытство немедленно удовлетворялось: едва он успел подумать, что там такое, как: тут же понесся к ближайшему скоплению. Чем ближе он подлетал, тем меньше ему нравилось это яйцо. Оболочка напоминала частицы не кой ноздреватой плоти, сложенные в безумную головоломку. Они двигались, толкались и вдавливались друг в друга, словно в бесстыдной пародии на совокупление.
Раздражал его и звук, исходящий от яйца; вернее, несколько звуков. Один напоминал хныканье младенца, другой – аритмичное биение больного сердца, третий – тонкий писк, который врезался в мысли Джо, стараясь привести их в беспорядок.
Джо захотелось бежать, но он сдержался, с каждой минутой все больше убеждаясь, что это место – пристанище невыносимой боли. Куски головоломки продолжали двигаться; одни разбухали, наливаясь гнойной жидкостью, другие, раздавленные и смятые, исчезали в глубине.
Слева мелькнула какая-то вспышка, и в ее свете Джо смог разглядеть, что таилось под шевелящейся поверхностью. Он двинулся к ней и впервые получил знак, что его присутствие замечено. Конвульсии оболочки стали судорожными, ее частицы начали выделять какую-то темную жидкость, словно в попытке закрыть от пришельца внутренность яйца. Когда Джо достиг поверхности, ее колебания дошли до критической точки, выбросив наружу дюжину существ.
Они показались Джо бесформенными. Он не мог различить ни голов, ни ног, ни глаз. Но они извивались и вздрагивали, как живые существа, еще не родившиеся или, наоборот, – пребывающие в последней стадии распада. Тело Джо осталось далеко внизу, но при виде этих созданий он сразу вспомнил обо всех полученных им когда-либо ранах и уши бах, обо всех болезнях.
Теперь он подобрался слишком близко к источнику света, чтобы отступать. Стараясь не смотреть на отвратительных существ, он устремился в щель между кусками оболочки и дальше вниз, в глубину яйца.
Он попал в длинный тоннель, непрерывно сужавшийся, будто движение шло по спирали. Свет, приведший его сюда, не тускнел и не менялся, пока Джо несся по очень узкому тоннелю – казалось, здесь не пролезет и волос. Джо поду мал, что тоннель может исчезнуть с ним вместе, но тут движение замедлилось, а потом и вовсе замерло. Джо завис в пространстве, пронизанном светом. Он чувствовал все отчетливее, что за ним кто-то наблюдает.
Он бесстрашно встретил взгляд невидимки, и в его мыс лях сразу же возникли чистые и светлые образы покинутого мира.
Поле мягкой высокой травы, колеблемой легким ветер ком. Крыльцо, утопающее в алых цветах, на нем смеющийся ребенок со светлыми кудряшками. Ночное небо над городом и горящая звезда.
Он понял: здесь кто-то мечтает об Альтер Инцендо. Этот кто-то бывал там и видел все собственными глазами.
Человек. Это человек. Может быть, пленник иадов, запертый в блестящей спирали и хранящий воспоминания – все, что у него осталось?
Джо не знал, где его товарищ по несчастью. Быть может, Джо сумеет освободить его, вырвать из клетки.
Он повернул и помчался в обратную сторону в надежде, что узник последует за ним, и не был разочарован. Когда тоннель вновь начал расширяться, Джо обернулся и почувствовал на себе взгляд.
Однако это действие не обошлось без последствий. В стенах тоннеля появились трещины, оттуда стала сочиться та же черная жидкость – не кровь иадов, как он решил поначалу, а сырье для их воспроизведения, мгновенно образующее причудливые уродливые фигуры.
Но в лихорадочном движении жидкости, в содрогании стенок тоннеля Джо ощутил страх. Может ли плоть Иад или управлявшее ею сознание испугаться его? Или они боятся того, кого он вывел из темницы?
Чем дальше продвигались два духа, тем больше Джо укреплялся в этом мнении. Трещины превратились в расщелины, исторгавшие вязкую жидкость; но, прежде чем развалины тоннеля похоронили их в себе, они вырвались и понеслись прочь, уворачиваясь от порождений яйца. Некоторые из тварей имели крылья, другие казались вывернутыми наизнанку, третьи походили на стаю горящих птиц, сложившихся в единое тело. Все они неслись за беглецами дикой ордой, бешено крича и визжа, волоча за собой нити вязкой материи. Яйцо содрогалось, разбрасывая куски мертвой ткани, и они падали вокруг Джо, как черный дождь.
Конвульсии так усилились, что Джо потерял своего товарища. Он попытался вернуться за ним, но орда безобразных существ налетела на него, немилосердно толкая и пиная. Он погрузился во тьму, теряя остатки сознания; потом, к его изумлению, появился свет, накрывший его колпаком, и вместе с этим светом Джо провалился куда-то вниз.
Там внизу он увидел бурлящее море сновидений, а за ним – город. Волны в его гавани поднялись так высоко, что корабли готовы были выплыть на улицы.
Это был Ливерпуль. Падая вместе с черным дождем иадов, Джо успел бросить взгляд на проход между мирами. Он раз глядел сквозь туман темную щель, а в ней, как ему показа лось, – звезду над хребтом Хармона.
Потом он ударился о воду и был подхвачен огромной волной. Прежде чем Джо потерял сознание, она подняла его, вынесла на улицы города и оставила там.
