Текст книги "Искусство (Сборник)"

Автор книги: Клайв Баркер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 77 страниц)

V

Грилло проснулся от телефонного звонка, протянул руку, перевернув полупустой бокал с шампанским (его последний тост прошлым вечером был за Бадди – ушедшего, но не забытого!), выругался и снял трубку.

– Алло? – прорычал он.

– Я тебя разбудила?

– Тесла?

– Люблю, когда мужчина помнит мое имя.

– Который час?

– Поздний. Пора уже встать и взяться за дело. Я хочу, чтобы ты разделался с Абернети к моему приезду.

– Ты о чем? Ты едешь сюда?

– Ты должен мне обед за слухи про Вэнса. Так что найди местечко подороже.

– Когда ты приедешь? – спросил он.

– Не знаю. Примерно…

Она задумалась, а Грилло положил трубку и ухмыльнулся, представив себе, как она ругает его на чем свет стоит на другом конце провода. Однако улыбка сползла с его лица, едва он поднялся с постели. Голова гудела как барабан; если бы он допил последний бокал, то, наверное, вообще не смог бы встать сейчас. Он позвонил вниз и заказал кофе.

– И сок, сэр? – спросили из кухни.

– Нет. Просто кофе.

– Яйца, круассаны?..

– О господи, нет! Никаких яиц. Ничего. Только кофе. Мысль о работе за письменным столом вызывала то же отвращение, что и мысль о завтраке. Он решил, прежде чем садиться за работу, связаться со служанкой из дома Вэнса – Эллен Нгуен. Ее адрес без номера телефона все еще лежал в кармане.

Чашка крепкого кофе сделала свое дело, и Грилло смог выйти, поймать машину и добраться до Дирделла. Дом, который ему наконец удалось отыскать, резко отличался от особняка, где работала горничная. Дом был маленький, невзрачный и сильно нуждался в ремонте. Грилло уже представил себе интервью с обиженной прислугой, от души поливающей грязью бывшего хозяина. По опыту он знал, что подобная информация с одинаковой долей вероятности может оказаться как чистой правдой, так и злобной клеветой. Однако на этот раз при мысли о клевете он засомневался. Он заметил искреннюю печаль на открытом лице Эллен. Та пригласила Грилло в дом, сварила ему кофе и время от времени выходила из комнаты к плачущему заболевшему ребенку – у того был грипп. Ее слова бросали тень не столько на Бадди Вэнса, сколько на нее саму. В итоге Грилло пришел к мысли, что этот «источник» заслуживает доверия.

– Я была его любовницей, – рассказывала Эллен. – Почти пять лет. Мы находили способы проводить время вместе, даже когда здесь жила Рошель, что, конечно, длилось недолго. Думаю, она знала о нас. Потому избавилась от меня при первой возможности.

– Вы уже не работаете в Кони?

– Нет. Рошель ждала удобного случая, чтобы меня выгнать, и вы ей помогли.

– Я? – удивился Грилло. – Каким образом?

– Она потом сказала, что я будто бы флиртовала с вами. Типичный для нее предлог.

Не в первый раз за время разговора Грилло увидел, как на лице собеседницы отразилась целая буря чувств – сейчас преобладало презрение, – хотя она и старалась сохранять ровный тон.

– Она судит обо всех по себе, – продолжала она. – Вы заметили?

– Нет, – честно признался Грилло. – Не заметил. Эллен, кажется, удивилась.

– Погодите, – сказала она. – Не хочу, чтобы Филип слышал нас.

Она встала, пошла в спальню сына, сказала ему что-то (что именно, Грилло не расслышал), а потом плотно закрыла за собой дверь.

– Он и так уже знает много лишних слов, хотя всего-то закончил первый класс. Хочу, чтобы дома у него была возможность оставаться… не знаю, как это назвать… невинным.. Да, именно невинным. Ведь не за горами время, когда он сам узнает об этих мерзостях, правда?

– О мерзостях?

– Ну, вы понимаете: обман, предательство. Секс. Власть.

– А-а, да. С ними, конечно, познакомиться придется.

– Так я говорила, кажется, о Рошели?

– Именно.

– С Рошелью все просто. До свадьбы с Бадди она была шлюхой.

– Кем?..

– Вы расслышали правильно. Что вас так удивляет?

– Даже не знаю. Она красавица. Могла бы зарабатывать и другим способом.

– Она привыкла к шикарной жизни, – сказала Эллен, о ее голосе снова прозвучало презрение, смешанное с брезгливостью.

– Бадди знал об этом, когда женился на ней?

– О чем? О ее привычках или о том, что она шлюха?

– И о том, и о другом.

– Уверена, что да. Отчасти поэтому он и женился на ней. Понимаете, у Бадди есть болезненная тяга ко всему извращенному. Простите, я хотела сказать была. Никак не могу смириться с тем, что его больше нет.

– Должно быть, очень трудно привыкнуть, он так недавно умер… Извините, что заставляю вас это вспоминать.

– Я сама напросилась, – возразила она. – И мне хочется, чтобы кто-то узнал об этом. Чтобы все узнали. Ведь он меня любил, мистер Грилло. Только меня.

– Полагаю, вы его тоже любили?

– О да, – сказала она тихо. – Очень. Конечно, он был ужасным эгоистом, но мужчины всегда эгоисты, разве не так?

Она не дала Грилло времени возразить и продолжила:

– Вас приучили думать, будто мир вертится вокруг вас. Я совершаю ту же ошибку с Филипом – он тоже думает так. Но Бадди отличался от других, потому что мир и в самом деле вращался вокруг него. Многие годы он был одним из любимцев Америки. Его знали в лицо, его шутки помнили наизусть. И конечно, люди хотели знать о его частной жизни.

– То есть женитьба на женщине вроде Рошели была для него рискованной затеей?

– Именно. Особенно если учесть, что как раз тогда он пытался подняться еще выше и пробить на одном из телеканалов новое шоу. Но, как я уже говорила, у него была нездоровая тяга к извращенному. А последствия чаще всего бывали разрушительны.

– Ему следовало жениться на вас, – заметил Грилло.

– Это было бы еще хуже. А он не мог поступить со мной плохо. Не мог!

При этих словах обуревавшие ее чувства вырвались наружу. Глаза наполнились слезами. В тот же миг из детской раздался голос мальчика. Она прикрыла рот ладонью, сдерживая рыдания.

– Я схожу к нему, – сказал Грилло, вставая. – Его зовут Филип?

– Да, – ответила она едва слышно.

– Пойду узнаю, что ему нужно. Не беспокойтесь.

Он оставил ее вытирать ладонями слезы, бегущие по щекам, открыл дверь спальни и сказал:

– Привет! Меня зовут Грилло.

Мальчик сидел в постели среди разбросанных игрушек и рисовал цветными карандашами на разрозненных листках бумаги. Он был очень похож на мать. В углу работал телевизор, где без звука шли мультфильмы.

– Ты Филип, ведь так?

– Где мама? – ответил вопросом на вопрос мальчик. Грилло явно ему не понравился, он смотрел мимо гостя в надежде увидеть Эллен.

– Сейчас придет, – заверил его Грилло, подходя к кровати.

Часть рисунков соскользнула с постели на пол. На каждом листке было изображено какое-то раздутое существо. Грилло присел на корточки, поднял один рисунок и спросил:

– Это кто?

– Человек-шар, – серьезно ответил Филип.

– А имя у него есть?

– Человек-шар, – раздраженно повторил мальчик.

– Ты видел его по телевизору? – спросил Грилло, изучая нелепое разноцветное существо.

– Не-а.

– Где же тогда?

– В уме.

– А он добрый? Мальчик покачал головой.

– Может укусить?

– Только тебя.

Не очень-то вежливо. Услышав голос Эллен, Грилло обернулся и посмотрел на нее через плечо. Она пыталась скрыть слезы, но они не ускользнули от внимания сына, который осуждающе посмотрел на Грилло.

– Не подходите к нему слишком близко, можете заразиться, – предупредила Эллен. – Он серьезно болен.

– Я уже в порядке!

– А я говорю, нет. И не вылезай из постели, пока я не провожу мистера Грилло.

Грилло встал, положив рисунок на кровать к остальным.

– Спасибо, что показал мне Человека-шар.

Филип не ответил. Он вернулся к своему занятию и принялся ярко-красным карандашом рисовать очередной портрет.

– Я рассказала, – продолжила Эллен, когда мальчик уже не мог их слышать, – далеко не все. Поверьте, мне еще есть чем поделиться. Но не сейчас.

– Я готов выслушать вас, когда захотите. Можете найти меня в отеле.

– Может быть, я позвоню. А может быть, и нет. Ведь что бы я ни рассказала, это лишь часть правды, так? Бадди – самая существенная часть этой истории, но вам никогда не удастся узнать ее целиком. Никогда.

Эти слова крутились в голове Грилло, когда он возвращался в отель. Мысль была очевидная и точная. Бадди и в самом деле стал центральной фигурой этой истории. Смерть его была трагической и загадочной. Но еще более загадочной оказалась его жизнь. То, что узнал Грилло, еще больше заинтриговало его. Карнавальные афиши, развешанные по стенам в Кони-Ай («истинное искусство Америки»); примерная любовница, которая любит Бадди всю жизнь; жена-шлюха, которая не любит его и, скорее всего, никогда не любила. Чересчур живописно даже для самой нелепой гибели. Вопрос не в том, что написать о Бадди, а в том, как подать материал.

Абернети не колебался бы ни минуты. Он всегда предпочитал слухи фактам, клевету – честным оценкам. Но в Гроуве немало тайн, и Грилло сам, своими глазами видел, как парочка их вырвалась из расщелины, похоронившей Бадди, и устремилась ввысь. Историю Бадди нужно рассказать честно и правдиво, иначе добавится путаницы, и это никому не принесет пользы.

Для начала необходимо разложить по порядку все, что он за последние сутки узнал от Теслы, от Хочкиса, от Рошели, а теперь еще и от Эллен. Он вернулся в отель и произвел на свет черновой набросок «Жизнеописания Бадди Вэнса», нацарапанный обыкновенной ручкой за гостиничным столом. За работой у него заболела спина, и на лбу, как первый предвестник поднявшейся температуры, проступил пот. Однако заметил он это, уже исписав двадцать страниц; в основном там были разрозненные повторяющиеся факты. Когда Грилло поднялся из-за стола и с наслаждением потянулся, разминая затекшие мышцы, он сообразил, что до него добрался если не Человек-шар, готовый укусить незваного гостя, то один из микробов его создателя.

VI

По дороге от молла к дому Джо-Бет, Хови сообразил, почему девушка вдруг решила, будто едва ли не все события последних дней, а в особенности их общий кошмар в мотеле, – дело рук дьявола. Ничего удивительного здесь не было – ведь Джо-Бет работала вместе с чрезмерно религиозной женщиной в магазине, от пола до потолка забитом изданиями мормонов. После неприятного разговора с Луис Нэпп, юноша понял, насколько трудна его задача – убедить Джо-Бет в том, что в их любви нет преступления ни перед богом, ни перед людьми и что в самом Хови нет ничего демонического.

Попасть в дом к Джо-Бет оказалось непросто. После звонка дверь никто не открыл. Инстинктивно чувствуя, что внутри кто-то есть, Хови звонил и стучал минут пять. Тогда он встал посреди улицы, глядя на зашторенные окна, и принялся звать Джо-Бет. За дверью звякнула цепочка, дверь приоткрылась, в щель выглянула женщина – вероятно, Джойс Макгуайр. И Хови снова поднялся на крыльцо, чтобы просить разрешения поговорить с ее дочерью. Обычно он легко завоевывал доверие матерей. Его заикание и очки придавали ему вид прилежного студента. Однако внешность не обманула миссис Макгуайр. Она повторила то же, что сказала Луис Нэпп:

– Тебя здесь никто не ждет. Возвращайся домой. Оставь нас в покое.

– Мне нужно сказать два слова Джо-Бет. Ведь она дома?

– Да, она дома. Но она не хочет тебя видеть.

– Я хотел бы услышать это от нее.

– Вот как? – С этими словами миссис Макгуайр, к удивлению Хови, распахнула дверь.

По сравнению с улицей внутри было темно, но он сразу же разглядел Джо-Бет в полумраке в дальнем конце холла. Она была в черном, словно собралась на похороны. Из-за этого она казалась бледнее обычного, и только глаза ее ярко блестели, отражая солнечный свет, падавший из открытой двери.

– Скажи сама, – велела мать.

– Джо-Бет, – сказал Хови. – Можем ли мы поговорить?

– Тебе не нужно было приходить, – тихо сказала Джо-Бет. Он едва различил ее голос. Самый воздух, что их разделял, казался мертвенным. – Это опасно для всех нас. Больше никогда не приходи сюда.

– Но мне нужно с тобой поговорить.

– Бесполезно, Хови. Если ты не уйдешь, с нами случится страшное.

– Что именно?

За нее ответила мать.

– Тебя никто не винит. – В голосе Джойс не осталось враждебности, с какой она его встретила. – Но пойми, Ховард: то, что случилось с твоей матерью и со мной, еще не закончилось.

– Не понимаю, – ответил он. – Совершенно ничего не понимаю.

– Может, это и к лучшему. И все-таки уходи. Сейчас же. Она снова взялась за ручку двери.

– П-п-п… – начал было Хови, но не успел он выговорить: «Подождите», как уже смотрел на деревянную филенку захлопнувшейся перед его носом двери.

– Черт! – выпалил он, на сей раз без запинки. Несколько секунд он тупо смотрел на закрытую дверь и слушал, как с той стороны возвращались на место цепочки и задвижки. Более полное поражение трудно было представить. Теперь не миссис Макгуайр его завернула – Джо-Бет тоже присоединилась к общему хору. Он не стал повторять попытки.

Не успел он сойти со ступеней и двинуться вниз по улице, как у него созрел план дальнейших действий.

Где-то в здешнем лесу есть место, думал он, где с ними – с миссис Макгуайр, с его матерью, а теперь с Бадди – случилось несчастье. Место, отмеченное насилием, гибелью, катастрофой. Может быть, именно там отыщется выход, который не захлопнут перед ним.

– Это к лучшему, – сказала мать, когда звук шагов Ховарда Катца стих.

– Знаю, – отозвалась Джо-Бет, все еще глядя на запертую дверь.

Мать была права. События прошлой ночи – визит Яффа и уход Томми-Рэя – означали одно: нельзя доверять никому. Она любила брата и думала, будто знает его как себя самое, и вдруг его душа и тело оказались отняты неведомой силой, явившейся из прошлого. Хови тоже явился из прошлого – из маминого прошлого. Что бы ни творилось сейчас в Гроуве, Хови был частью этого. Неважно, причина он или жертва. Если пригласить его в дом, можно погубить хрупкую надежду на спасение, которую они ночью отстояли перед лицом вторгшегося к ним зла.

Однако от этого ей было не легче видеть, как перед Хови захлопнулась дверь. Ей страстно хотелось отпереть замки, вернуть его, обнять, сказать что-нибудь хорошее. Но что теперь будет «хорошим»? По зову сердца, всю жизнь не дававшего ей покоя, соединиться с тем, кто вполне мог оказаться ее братом? Или в этом круговороте, каждой волной крушившем их прежнюю жизнь, остаться верной прежним добродетелям?

У матери был ответ. Ответ, к которому она прибегала всякий раз, когда на них сваливались несчастья.

– Нужно молиться, Джо-Бет. Молиться об избавлении от бедствий. «Да развеется сила проклятых, кого Господь проклял от уст своих, и да уничтожится она славой Господней…»

– Не вижу я никакой славы, мама. И никогда не видела.

– Она грядет! – настаивала мать. – И все встанет на свои места.

– Не думаю.

Джо-Бет вспомнила лицо Томми-Рэя, когда тот вернулся и на вопрос о Яффе улыбнулся самой невинной улыбкой, будто ничего не произошло. Был ли он одним из «Проклятых», о чьей гибели сейчас усердно молилась мать? Неужели и его Господь проклял от уст своих? Джо-Бет не хотела этого, а если и молилась, то лишь о том, чтобы Господь не судил Томми-Рэя чересчур строго. Ни его, ни саму Джо-Бет – за ее желание последовать за тем, кого не пустили дальше порога этого дома.

Солнце палило нещадно, однако в тени лесной листвы жизнь замерла, как ночью. Звери и птицы попрятались по своим норам и гнездам. То ли из-за жары, то ли их заставило замолчать нечто, появившееся в этих местах. Тем не менее, Хови ощущал их присутствие. Они следили за каждым его шагом, словно он был охотник, вышедший на тропу при свете слишком яркой луны. Он и здесь был незваным гостем. Однако желание дойти до цели росло с каждым пройденным ярдом. Решение ему подсказал тот же странный шепот, от которого юноша в первый раз отмахнулся, приняв его за игру воображения. Но сейчас он опять слышал тот же зов и всем телом, каждой клеткой чувствовал его реальность. Кто-то его звал и хотел его видеть, желал встречи с ним. Вчера он воспротивился, но сейчас сам захотел того же.

Неясный импульс побудил его взглянуть вверх на лучи, пробивавшиеся сквозь листву. В глаза ударил яркий свет, но Хови не отвел взгляда, а наоборот – шире раскрыл их навстречу солнечному потоку. Свет ритмично касался сетчатки и будто гипнотизировал Хови. Обычно юноша терпеть не мог терять контроль над собой. Он даже спиртное пил только в случае крупных неприятностей, но до тех пор, пока не замечал, что тело выходит из-под контроля. Наркотиков он даже не касался, самая мысль о них ему претила. Однако сейчас он словно опьянел, и ему это нравилось. Он желал, чтобы солнечные лучи заслонили реальность.

Так и произошло. Когда Хови опустил взгляд, его полуослепшие глаза увидели цветовые пятна, каких не бывает в зеленой траве. Пространство между ним и этими пятнами казалось почти осязаемым. В голове замелькали образы из неведомых глубин подсознания – он не помнил, чтобы в жизни ему довелось переживать подобное.

Сначала он увидел перед собой окно. Такое же – или даже более реальное – чем деревья, среди которых он шел. Окно было распахнуто, за ним виднелись море и небо.

Второе видение оказалось куда менее прекрасным и умиротворяющим. Вокруг Хови будто бы горели костры. Жгли, кажется, рукописи. Он бесстрашно пошел среди костров, понимая, что это галлюцинация и огонь не может причинить ему вред. Видение исчезло, и ему захотелось смотреть еще.

Третье было еще более странным, чем два предыдущих. Вместо пляшущих языков пламени перед ним появилась стайка рыб, что метались на игравшей всеми красками радужной отмели.

Непостоянство картинок рассмешило Хови, и он громко расхохотался. В эту минуту три видения слились в одно, похожее на сверкающую мозаику, где соединились и лес, где он шел, и костры, и рыбы, и небо, и море.

Рыбы плавали в пламени костров, небо стало зеленым, и оттуда вниз посыпался дождь морских звезд. Трава, будто прилив, плескалась у ног, хотя своих ног он больше не чувствовал. Ни ног, ни каких-либо других деталей механизма, который он называл своим телом. Теперь он стал сознанием – блуждающей линзой, изъятой из привычного футляра.

В эйфории вдруг возник тревожный вопрос. Если он – сознание, что же тогда его тело? Ничто? Механизм, от которого запросто можно отказаться? Оставить его, и пусть тонет среди морских рыб или горит, как страница?

Внутри него застучалась паника.

«Я потерял контроль, – сказал он себе. – Я утратил контроль над телом и над собой. О господи. Господи. Господи!»

– Успокойся, – прошептал чей-то голос у него в голове. – Все хорошо.

Он остановился. По крайней мере, он подумал, что остановился.

– Кто здесь? – спросил он. По крайней мере, он подумал, что спросил.

Его по-прежнему окружала мозаика, каждую секунду порождавшая новые невероятные видения. Он попытался крикнуть, чтобы она рассыпалась, и вырваться в знакомую реальность.

– Я хочу тебя видеть! – крикнул он.

– Я здесь, – последовал ответ. – Ховард, я здесь.

– Прекрати! – взмолился Хови.

– Что «прекрати»?

– Подсовывать свои картинки. Убери их!

– Не бойся. Это реальный мир.

– Нет! – закричал Хови. – Нет! Нет!

Он поднес руки к лицу в надежде заслониться от кошмара, но его руки оказались заодно с врагом.

На обеих ладонях он увидел собственные глаза, которыми он смотрел на себя. Это оказалось слишком Хови вскрикнул от ужаса и медленно повалился вперед. Рыбы сверкали, костры играли языками, и казалось, он вот-вот будет поглощен.

Едва он ударился о землю, как все исчезло, словно кто-то невидимый повернул выключатель.

Он полежал немного и убедился, что никаких новых метаморфоз с ним не происходит, потом снова взглянул себе на руки: к счастью, там уже не было глаз. Он рывком вскочил на ноги. Чтобы лучше чувствовать связь с реальностью, он крепко ухватился за нижнюю ветку.

– Ты разочаровываешь меня, Хови, – вновь раздался голос.

Хови наконец-то понял, откуда доносится голос: ярдах в десяти отсюда была поляна, залитая светом. Словно купаясь в лучах, там стоял человек, слепой на один глаз. Его волосы были стянуты сзади в хвост. Здоровым глазом человек пристально смотрел на Хови.

– Достаточно ли отчетливо ты меня видишь? – спросил он.

– Да, – ответил Хови. – Достаточно. Кто ты?

– Меня зовут Флетчер, – последовал ответ. – Ты – мой сын.

Хови сильнее вцепился в ветку.

– Я… кто?

На худом лице Флетчера не мелькнуло и тени улыбки. Каким бы абсурдом ни казались эти слова, Хови понял, что человек не шутит. Флетчер вышел из круга деревьев.

– Терпеть не могу прятаться. Особенно от тебя. Но тут было слишком много людей! Сновали повсюду. – Он развел руки в стороны, охватывая жестом лесок. – Всюду! Все хотели увидеть, как поднимут труп, представляешь? Потратить на это целый день!

– Ты сказал «сын»? – спросил Хови.

– Сын, – ответил Флетчер. – Хорошее слово, правда?

– Ты шутишь?

– Ты же и сам знаешь, что нет. – Флетчер оставался серьезным. – Я давно уже зову тебя.

– Как ты проник в мои мысли?

Этот вопрос Флетчер оставил без внимания.

– Мне понадобилась твоя помощь. Но ты долго сопротивлялся. Наверное, на твоем месте я поступил бы так же – повернулся бы спиной. Фамильная черта.

– Я тебе не верю.

– Тебе не следовало сопротивляться видениям. Это был хороший трип, не так ли? Давненько я этого не делал. Я всегда предпочитал мескалин, но сейчас он, кажется, не в моде.

– Понятия не имею.

– Ты такого не одобряешь.

– Не одобряю.

– Плохое начало. Тем не менее, думаю, теперь все пойдет на лад. Видишь ли, твой отец сидел на мескалине. Мне нужны были эти видения. Тебе же тоже нравилось. По крайней мере, сначала.

– Меня от них тошнит.

– Просто слишком много сразу, вот и все. Привыкнешь.

– Ни за что.

– Но тебе придется привыкнуть, Ховард. Это не моя прихоть, это необходимый урок.

– Урок чего?

– Смысла бытия. Алхимия, биология и метафизика в одном флаконе. Я потратил много времени, чтобы понять это, но в результате стал тем, кем стал. – Он ткнул указательным пальцем на свой рот. – Хотя вполне может быть, что я, с твоей точки зрения, представляю собой жалкое зрелище. Наверное, бывают и лучшие способы познакомиться со своим отцом, но я хотел, чтобы ты ощутил вкус чуда, прежде чем мы встретились.

– Это сон, – сказал Хови. – Я слишком долго смотрел на солнце, и у меня расплавились мозги.

– Я тоже люблю смотреть на солнце. Однако это не сон. Оба мы здесь, сейчас и делимся своими мыслями. Это реально, как жизнь. – Он раскинул руки. – Подойди, Ховард. Дай мне тебя обнять.

– Ни за что.

– Чего ты боишься?

– Ты не мой отец.

– Хорошо, пусть так, – согласился Флетчер. – Я один из них. Был у тебя и другой отец. Но поверь мне, Ховард, я важнее.

– Что за чушь!

– Почему ты злишься? – спросил Флетчер. – Неужели из-за этой нелепой любви к дочери Яффа? Забудь о ней, Ховард. Хови снял очки и, прищурившись, посмотрел на Флет-чера.

– Откуда ты знаешь о Джо-Бет?

– Мне открыто все, что есть в твоем сознании. По крайней мере, с тех пор как ты влюбился. И мне это не нравится еще больше, чем тебе.

– А кто сказал, что мне это не нравится?

– Сам я никогда в жизни не влюблялся, но через тебя узнал вкус любви, и он оказался не слишком сладким.

– Если ты и ее…

– Она не моя дочь. Ее отец – Яфф, и он живет в ее мыслях так же, как я в твоих.

– Это все-таки сон, – опять сказал Хови. – Это должен быть сон. Все тот же гребаный сон.

– Тогда попробуй проснуться, – предложил Флетчер.

– Что?

– Я говорю, если это сон, попробуй проснуться. И давай покончим со скептицизмом и перейдем к чему-нибудь более полезному.

Хови снова надел очки и снова четко увидел Флетчера. На лице у того по-прежнему не было ни тени улыбки.

– Давай! Пора разделаться с твоими сомнениями, у нас не так много времени. Это не игра. И не сон. Это жизнь. Если ты мне не поможешь, под угрозой окажется не один твой романчик.

– Пошел ты! – Хови стиснул кулаки. – Сейчас я проснусь. Смотри!

Он изо всех сил ударил кулаком по стволу ближайшего дерева, так, что дрогнули ветки. Несколько листьев сорвались вниз. Хови ударил по грубой коре еще раз. Ничего не произошло. Удар отозвался в руке тупой болью. Он ударил еще и еще раз. Но ничего опять не случилось, кроме того, что еще и еще раз он почувствовал боль. Флетчер не испарился, он остался стоять, где стоял, такой же реальный, как прежде.

Хови снова ударил по дереву, до крови ободрав костяшки пальцев. Стало еще больнее, и ничего не изменилось. Однако Хови, не желая признать поражение, продолжал отчаянно бить по стволу.

– Это всего лишь сон, – сказал он себе.

– Ты не проснешься, – предупредил его Флетчер. – Остановись, пока не сломал себе что-нибудь. Пальцы не так просто заживают.

– Просто сон… Это сон…

– Ну хватит уже.

Ховардом двигало не только желание проснуться. Еще в нем кипел гнев и на Джо-Бет, и на ее мать, и на свою мать, и на себя самого – такого глупого в этом мире, оказавшемся дьявольски мудрым и изощренным. Только бы проснуться, и больше он никогда не сделает ни одной глупости!

– Ты сломаешь себе руку, Хови.

– Я хочу проснуться.

– Ну и как?

– Хочу проснуться.

– Что ты будешь делать со сломанной рукой, если Джо-Бет захочет, чтобы ты ее обнял?

Хови остановился и взглянул на Флетчера. Боль в руке вдруг стала невыносимой. Краем глаза он заметил, что кора дерева окрасилась ярко-алым. Его затошнило.

– Она… не хочет, чтобы… я ее обнимал, – шепотом произнес он. – Она… заперла дверь…

Разбитая рука беспомощно повисла. Хови знал, что она кровоточит, но взглянуть не посмел. Пот, выступивший на лице, мгновенно стал ледяным. Суставы окостенели. Голова закружилась, и Хови, вытянув дрожавшую руку, закрылся от солнца и от взгляда Флетчера (темного, невидящего, как взгляд самого Хови).

Солнечный луч пробился сквозь листву и коснулся его лица.

– Это… не сон, – пробормотал он.

– Стоило ли так стараться? – различил он сквозь звон в ушах голос Флетчера.

– Меня… сейчас… стошнит…

– Я не слышу тебя, сынок.

– Не могу видеть свою…

– Кровь?

Хови кивнул. Это была ошибка. Мозг будто бы сдвинулся внутри черепной коробки, нарушив привычные связи. Язык обрел собственное зрение, уши ощутили вкус воска, а глаза – влажное прикосновение век.

«Все», – успел подумать Ховард и потерял сознание.

– Заключенный в недрах скалы, я так долго ждал света. И вот я здесь. Но мне некогда радоваться свету. И некогда радоваться тебе, как отец радуется своему сыну.

Хови застонал. Мир не исчез, и, чтобы это увидеть, нужно было лишь открыть глаза. Однако Флетчер не торопил.

– Я понесу тебя.

Хови и впрямь почувствовал, как отец понес его на руках в темноту. Руки Флетчера казались огромными. Или это он, Ховард, уменьшился и стал ребенком?

– Я никогда не собирался становиться отцом, – сказал Флетчер. – Все время что-то мешало. Но Яфф решил завести детей, чтобы иметь помощников в этом мире. Пришлось сделать то же самое.

– А Джо-Бет?

– Что?

– Она его дочь или твоя?

– Его, конечно.

– Так мы… не брат и сестра?

– Нет, конечно. У нее есть брат, и они оба его создания, а ты – мое. Потому ты и должен помочь мне, Хови. Я сейчас слабее, чем он. Мечтатель. Я всегда был мечтателем. Одуревшим от наркотиков. А он уже здесь, собирает своих проклятых терат…

– Кого?

– Это его твари. Его армия. Одну из них он извлек из умирающего комика и выбрался наверх. А я? Мне ничего не досталось. Умирающие редко творят добрые фантазии. В них остается один страх. А Яффу требуется именно страх.

– Ты о ком?

– О Яффе. Он мой враг.

– А кто ты?

– Я его враг.

– Это не ответ. Мне нужно знать больше.

– Долго рассказывать. А времени нет, Хови.

– Расскажи хоть в общих чертах.

Хови почувствовал, как Флетчер у него в мыслях улыбнулся.

– В общих чертах? Хорошо. Я – это рыбы и птицы, я – то, что давно похоронено, например воспоминания. Я возвращаю к первопричинам.

– Это что, я такой тупой или ты несешь полнейшую чушь?

– Мне нужно многое тебе объяснить, но на это нет времени. Может быть, лучше показать тебе… – В голосе его вдруг послышалось сомнение.

– Что ты собираешься сделать?

– Открыть тебе свое сознание, сын.

– Ты боишься…

– Это будет сложно, но я не вижу другого выхода.

– По-моему, не стоит…

– Поздно, – сказал Флетчер.

Хови почувствовал, как руки отца разжимаются и отпускают его. Это было как самый первый в жизни кошмар: он падал в пустоту. Но законы гравитации в мысленном мире не действовали. Лицо отца за время падения не удалялось, а вдруг начало расти, стало огромным и все увеличивалось и увеличивалось.

Слова исчезли, остались только мысли. Они потоком захлестнули Хови. Их оказалось слишком много, и Ховард понадеялся, что не утонет в них.

– Не сопротивляйся, – услышал он отца. – Не пытайся плыть. Пусть все течет своим чередом. Погрузись в меня. Будь во мне.

– Тогда я перестану быть собой, – ответил он. – Если я погружусь в тебя, я стану тобой. Я не хочу быть тобой.

– Рискни. Другого выхода нет.

– Нет! Не могу! Я должен… контролировать.

Он начал бороться, пытаясь вырваться из окружившей его стихии. Но мысли и образы врывались в сознание. Он фиксировал это другим сознанием, что было выше его понимания.

– Между нашим миром, что зовется Косм, или Земля, или Суета сует, – между ним и Метакосмом, что зовется Тем светом или Убежищем, есть море под названием Субстанция…

Образ моря – единственное, что узнал Хови в потоке непонятных видений. В этом море он плыл во сне, который они видели вместе с Джо-Бет. Тогда они плыли бок о бок, их тела несло течение, их волосы переплелись. Страх прошел. Теперь Хови смог сосредоточиться на словах Флетчера.

– … и в этом море есть остров… Он увидел его где-то вдали.

– … под названием Эфемерида. Чудесное слово и чудесное место. Вершина горы скрывается в тучах, но склоны освещены ярким светом. Светом не солнца, но духа.

– Я хочу туда, – подумал Хови. – Быть там вместе с Джо-Бет.

– Забудь ее.

– Скажи мне, что там? На этом острове?

– Явление тайн, – ответил ему отец, – мы его видим трижды в жизни. При рождении, перед смертью и еще в ту ночь, когда впервые познаем ту, кто есть любовь всей нашей жизни.

– Джо-Бет.

– Я говорю – забудь ее.

– Я плыл туда вместе с Джо-Бет! Мы плыли туда вместе.

– Нет.

– Да. Это значит, что она и есть любовь моей жизни. Ты сам только что сказал…

– Я сказал тебе: забудь.

– Но ведь она и есть моя любовь! О господи! Джо-Бет – любовь моей жизни!

– Все созданное Яффом слишком испорчено, чтобы его любить. Слишком опасно.

– Она самое прекрасное создание в мире.

– Она отказалась от тебя, – напомнил Флетчер.

– Я верну ее.

Теперь он видел образ Джо-Бет гораздо отчетливее, чем остров и море. Он потянулся к ней и от этого движения выскользнул из сознания отца. Вернулась тошнота, и с ней – солнечный свет, пробивавшийся через листву над его головой.

Он открыл глаза. Флетчер, кажется, держал его вплоть до этого момента, а теперь отпустил. Хови лежал на спине в траве.

Рука его от локтя до запястья онемела, а кисть распухла и стала раза в два больше. Боль была первым доказательством того, что он не спит. Второе доказательство – то, что он очнулся. Хови больше не сомневался: человек с волосами, завязанными в хвост, был реальным. Вероятно, и все его слова тоже были правдой. Флетчер действительно его отец, неважно, хорошо это или плохо. Когда Флетчер снова с ним заговорил, Хови поднял голову.