Текст книги "Эвервилль"

Автор книги: Клайв Баркер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 40 страниц)

II

1

В первую ночь в новом доме Феба, как ни старалась, не смогла увидеть во сне Джо. Вместо него ей приснился Мортон. Из всего великого множества людей – именно Мортон. Сон был кошмарный. Феба оказалась на берегу, еще не развороченном усилиями Короля Тексаса, и видела тех самых птиц, что едва не прервали ее путешествие. И там же стоял ее муж, одетый только в жилетку и свои лучшие носки, которые он надевал к воскресному костюму.

При виде его она невольно прикрыла грудь, чтобы он ее не коснулся. Но у него и в мыслях не было ее трогать – ни приласкать, ни ударить. Он вытащил из-за спины грязный джутовый мешок и сказал:

– Мы должны уйти, Феба. Ты знаешь, так нужно.

– Куда уйти? – спросила она. Он показал на воду.

– Туда, – сказал он и направился к Фебе, открывая мешок.

В мешке лежали камни, собранные на берегу. Мортон без лишних слов стал запихивать камни ей в рот. А ее руки будто приклеились к груди, защищаться ей было нечем, и пришлось глотать эти камни. Они достигали размера мужского кулака, но один за другим проскальзывали внутрь: пер вый, второй, десятый, двадцатый, тридцатый. Феба становилась все тяжелее, и от тяжести опустилась на колени. А море тем временем подступало ближе, желая ее поглотить.

Она стала сопротивляться и, уворачиваясь от очередного камня, принялась просить Мортона о пощаде.

– Я не хотела сделать тебе ничего дурного, – сказала она.

– Тебе вечно было на меня наплевать, – ответил он.

– Неправда, – возразила она. – Я любила тебя. Я думала, мы будем счастливы.

– Ты ошиблась! – закричал Мортон и достал из мешка самый большой камень.

Феба поняла, что он будет последним.

– Прощай, Феба, – сказал Мортон.

– Да черт тебя подери! – воскликнула она. – Почему ты никогда не мог выслушать другого?

– Не хотел, – ответил он.

– Какой ты дурак!..

– Ладно, хватит.

– Черт тебя подери! Черт подери!

Тут она услышала, как: в животе у нее что-то задвигалось, перемалывая камни. Мортон тоже услышал этот звук.

– Что ты делаешь? – спросил он, наклонившись к ней и дыхание его воняло, как пепельница.

Вместо ответа Феба выплюнула ему в лицо перемолотую каменную крошку. Она полетела в него пулями, и Мортон попятился. Он отступал в море, по пути выронив мешок. Крови его видно не было. Каменная шрапнель вошла в его тело и потянула на дно. Через несколько секунд волны сомкнулись над его головой, и Мортона не стало, а Феба осталась на берегу, выплевывая все то, что он в нее напихал.

Феба проснулась, и подушка ее промокла от слюны.

Этот опыт несколько поубавил ее энтузиазм. Феба уже не так стремилась освоить технику грез. А если бы ей не уда лось справиться с Мортоном и утром он явился бы за ней – встал бы у двери со своим мешком? Мысль была неприятна. Впредь нельзя забывать об осторожности.

Видимо, подсознание Фебы запомнило ее опасения. Не сколько ночей подряд ей либо ничего не снилось, либо она забывала сны. Тем временем она постепенно обживалась и устраивалась здесь. Помогала ей прибывшая в дом странная маленькая женщина с подергивавшимся от тика лицом по имени Джарифа, назвавшаяся второй женой Муснакафа. Она и раньше здесь убирала, объяснила она Фебе, а теперь желает снова поступить на работу, чтобы обеспечить пииту и кров для своего семейства. Феба с радостью согласилась, и женщина тут же въехала в дом с четырьмя своими детьми. Старший из них – подросток по имени Энко – сразу с гордостью объяснил, что он незаконнорожденный, прижитый не от одного, а сразу от двух моряков (ныне уже покойных). Вопли и смех детей оживили дом, но он был достаточно велик, чтобы Феба всегда могла найти себе спокойное место для раздумий.

Присутствие Джарифы с ее выводком не только отвлекало от печальных мыслей о Джо, но и помогало регулировать время. Прежде Феба руководствовалась только желаниями или необходимостью: спала, когда хотела, ела, когда вздумается. А теперь дни стали размеренными. Небеса по рой нарушали расписание – в любой момент могли упасть сумерки или наступить рассвет; но Феба быстро научилась не обращать на это внимания.

Порядок возвращался не только в дом, но и на городские улицы. Повсюду шло строительство: ремонтировали дома, разбирали завалы, чинили и возводили новые корабли. Поскольку люди не умели, подобно Мэв, оживлять выдумки, они работали до седьмого пота, но выглядели при этом вполне счастливыми. Через некоторое время Фебу уже узнавали соседи. Они провожали ее сердитым взглядом, когда она вы ходила из дома. Они никогда с ней не заговаривали, а если она спрашивала о чем-то, вежливо уклонялись от беседы.

Она поняла, что скоро останется в изоляции, и начала думать, как этого избежать. Не устроить ли ей вечеринку на открытом воздухе для всех желающих? Или, может быть, пригласить в гости соседей и рассказать им свою историю?

Прокручивая в уме эти возможности, Феба бродила по дому и нечаянно сделала открытие, оказавшееся весьма полезным Она обнаружила в одной из кладовок небольшую библиотечку – журналы и книги. Просматривая их, Феба поняла: это не выдумка Мэв. Вероятнее всего, их занесли из Косма случайные пришельцы, такие же, как она сама. Как иначе объяснить соседство учебника высшей математики с трактатом об истории китовой охоты и с потрепанным томиком «Декамерона»?

Именно за этот томик она и взялась. Не ради текста, по казавшегося ей скучным, а из-за иллюстраций: черно-белых гравюр на вклейках. Два художника (гравюры явно принадлежали трем разным авторам) иллюстрировали драматические повороты сюжета, а третьего интересовал лишь блуд. Стиль его был далек от изящества, что восполнялось отменной дерзостью. Он рисовал героев, охваченных похотью, и никто из них этого не стыдился. Монахи изумляли могучей эрекцией; крестьянки ногами вверх падали на стог сена; пары совокуплялись в грязи, и все были довольны и счастливы.

Одна иллюстрация особенно позабавила Фебу. На ней изображалась женщина, стоявшая в поле на коленях, с высоко задранной юбкой, так что любовник мог войти в нее сзади. Феба рассматривала картинку, и по ее телу прошла приятная дрожь. Тело вспомнило руки Джо, его губы, его тело. Как он касался ее груди, как нежно прижимался к спине.

– О господи, – вздохнула она наконец, поставила книгу на место и закрыла дверь.

Но на этом история не закончилась. Часа через два, когда она ушла к себе, воспоминания нахлынули с новой силой. Она поняла, что не сможет уснуть, пока не доставит себе удовольствие. Она лежала на матрасе – он по-прежнему располагался перед окном, как в первую ночь, – глядела на облака и ласкала себя рукой между ног, пока не уснула.

Ей снова приснился мужчина. Теперь это был не Мортон.

Джо больше не нашел тех людей, что приняли его за воплощение шу. В блужданиях по городу он не встретил ни одного человека, способного его разглядеть. Неужели остаток его личности совсем поблек? Джо боялся, что так и есть. Если бы те люди встретили его сейчас, вряд ли бы отнеслись к нему с почтением.

Несколько раз он собирался покинуть Ливерпуль. Воз рождение города его не радовало, а лишь напоминало о жизни, которой он лишился навек. Тем не менее всякий раз что-то мешало ему довести решение до конца. Он пытался найти этому рациональное объяснение (мол, нужно выздороветь, нужно хорошенько обдумать, нужно разобраться в себе), но все объяснения были несостоятельны. Что-то удерживало его в Ливерпуле, какая-то невидимая нить.

Потом, в один ненастный день, когда он сидел в гавани и смотрел на корабли, ею как будто кто-то позвал.

Сначала он решил, что ему почудилось. Но зов повторился, потом еще и еще, и Джо поверил. После того случая с людьми у костра он впервые услышал что-то иное, кроме собственных мыслей, – что-то извне.

Он не стал сопротивляться. Он встал и пошел на зов.

Фебе снилось, что она снова сидит в приемной доктора Пауэлла, а Джо красит потолок в коридоре. Так было, когда они встретились. В тот день разразился ливень. В приемной никого не было, и Феба сидела и слушала, как вода хлещет по оконному стеклу и по крыше.

– Джо, – сказала она.

Он тогда стоял на стремянке, по пояс обнаженный, и на его могучей спине выделялись брызги светло-зеленой краски. О, он был так красив: короткие волосы, прилегающие к прекрасной голове, оттопыренные уши, и эта дорожка волос, убегающая под ремень его штанов.

– Джо, – повторила она в надежде, что он обернется. – Посмотри, я тебе хочу кое-что показать.

С этими словами она подошла к низкому столику, стоявшему посреди приемной, одним махом сбросила на пол старые журналы и легла на него, не отрывая взгляда от Джо. Дождь вдруг пошел сквозь потолок, на Фебу падали тяжелые капли. И она не просто промокла – эти капли смывали одежду. Блузка и юбка сбежали с нее разноцветными ручейками, будто нарисованные, и натекли лужами на полу, а Феба осталась лежать обнаженной, как и хотела.

– Можешь повернуться, – сказала она и положила руку к себе на живот. Он любил смотреть, как она ласкает себя. – Ну же, давай, – сказала она, – повернись, посмотри на меня.

Джо не однажды проходил мимо этого дома на холме и каждый раз задавал себе вопрос а кто там живет? Сейчас он узнает.

Он шел по дорожке к крыльцу, потом по ступенькам, по том через порог к лестнице. Наверху кто-то что-то бормотал, но он не разобрал слов. Он постоял, прислушался. Там была женщина, это он понял, но по-прежнему не мог разобрать слов и потому пошел наверх.

– Джо?

Он услышал, он точно ее услышал. Он отложил кисть и вытирал руки о штаны – не торопясь, уже зная, что увидит через секунду, когда повернется и глаза их встретятся.

– Я так долго тебя ждала, – сказала она ему.

Он не верил ушам. Его удивили не слова – слова были замечательные, – а голос, что их произнес.

Феба здесь? Как такое возможно? Феба осталась в Эвервилле, в другом мире, откуда он ушел и куда не вернется. Феба не может ждать его в этом доме.

– Джо… – снова услышал он. Господи, этот голос похож на голос Фебы, очень похож.

Джо подошел к двери и остановился, боясь войти и увидеть, что ошибся. Он подождал секунду, готовясь к худшему, а потом шагнул за порог. Посредине огромной комнаты стояла не менее огромная кровать, засыпанная рваной бумагой, но пустая.

А потом он снова услышал голос, ее голос, теплый и ласковый. Он увидел матрас и лежащее там тело, укрытое простыней.

– Джо, – произнесла она. – Я так тебя ждала.

Он увидел ее. Наконец-то он ее увидел. Она улыбалась ему, и он улыбался в ответ, спускался со стремянки и шагал туда, где она лежала, мокрая от дождя.

– Я вся твоя, – сказала она.

Это она. Господи, это она! Как она здесь оказалась, он не знал, и это было не важно. Почему – тоже не важно. Важно только то, что это она, его Феба, прекрасная Феба, чье лицо он уже не надеялся увидеть.

Знала ли она, что он близко?

Глаза она закрыла, но под закрытыми веками двигались глазные яблоки. Джо понял, что он ей снится. Ее лицо и об нажившиеся ноги были влажны от пота. Как он сейчас жалел о том, что нет у него рук, чтобы сдвинуть эту простыню и лечь рядом с Фебой! Нет губ, чтобы ее поцеловать. Ничего у него больше нет, и он не может заняться с ней любовью, как они делали в Эвервилле, когда тела, их сплетались в единое целое.

– Подойди ближе, – позвала она во сне.

Он подошел. Встал рядом и стал на нее смотреть. Если бы любовь имела вес, Феба почувствовала бы ее тяжесть. Если бы у любви был запах, вибрация или хотя бы тень, чтобы накрыть собой Фебу… Джо не знал как и почему, но Феба почувствовала его присутствие; а он каким-то образом понял: сейчас она видит его во сне, а потом проснется и сможет отыскать его дух, ожидающий момента, когда она от кроет глаза и вновь сделает его реальным.

Теперь он склонялся над ней. Его лицо, волосы, плечи и грудь были забрызганы краской. Она потянулась к нему. Во сне – и не только во сне.

Он почувствовал ее прикосновение. Бестелесный, он почувствовал ее руку там, где раньше у него был живот.

– Какой ты красивый, – сказала Феба, пробежавшись по нему пальцами, лаская его грудь и шею, И там, где ее пальцы касались его, воздух как будто уплотнялся и завязывался в узелки. Так, словно Феба – смел ли Джо на это надеяться? – возвращала его в жизнь.

Краска понемногу сходила, пятно за пятном. Она стерла краску с его левого уха, потом с носа и вокруг глаз. Затем – хотя пятен еще хватало – она потянулась и стала расстегивать его ремень. Джо заговорщицки улыбнулся, позволяя расстегнуть его штаны, уже не скрывавшие возраставшего возбуждения. А потом руки ее сделали с его штанами то же, что дождь сотворил с ее блузкой и юбкой: там, где пальцы касались одежды, ткань исчезала. Он закинул руки за голову и подался вперед, улыбнувшись, когда ее руки добрались до его члена.

Нет слов, чтобы описать охватившее его блаженство, когда Феба воссоздавала его плоть из ничего, из воспоминаний, где он остался, возможно, лучшим, чем на самом деле.

Но в этот момент – проклятье! – внизу раздались гром кие детские голоса. Рука Фебы остановилась, словно вопли проникли к ней в сон.

Дети? Как могут дети одни явиться к врачу? Господи, да ведь она раздета!

Феба замерла и подождала, не уйдут ли они, и через мину ту крики действительно затихли. Феба затаила дыхание. Пять секунд, десять секунд. Неужели ушли?

Она взяла Джо за руку, притянула к себе, но тут…

Они опять прибежали, завопили, затопали по ступенькам Джо с радостью придушил бы в этот момент обоих, и ни один человек на свете не осудил бы его за это. Но крики уже сделали свое дело. Рука Фебы упала к ней на грудь. Феба коротко застонала от досады.

Потом она открыла глаза…

О, какой ей приснился сон, и как жаль просыпаться! Нужно сказать Джарифе, чтобы дети впредь…

Вдруг Феба заметила движение. Какой-то силуэт стоял между окном и ее матрасом На мгновение ей показалось, будто что-то мелькнуло за окном – мусор или лоскут ткани, взметнувшийся от порыва ветра. Но нет. Силуэт находился здесь, в комнате, около Фебы: незаконченный, отступавший в тень.

Она могла бы закричать, но это существо явно боялось ее больше, чем она его. Оно казалось слабым и от слабости дрожало, не представляя собой никакой угрозы.

– Эй ты, какого черта тебе тут нужно? – окликнула его Феба. – А ну пошел отсюда!

Ей показалось, будто существо что-то ответило, но звук его голоса тотчас потерялся в гомоне детей, топавших по коридору перед самой дверью.

– Не входите! – велела она детям, но они то ли не услышали, то ли не послушались, увлеченные игрой.

Дверь распахнулась, и в спальню влетели двое младших отпрысков Джарифы, отчаянно тузя друг друга.

– Марш отсюда! – крикнула Феба, потому что незваный гость, как бы ни был беспомощен, мог их испугать.

Дети замолчали, но младший вдруг заметил тень в углу и завопил от страха.

– Тихо, все в порядке, – сказала Феба и поднялась, чтобы проводить их.

Неясный силуэт вышел из угла и двинулся впереди нее к двери, остановившись лишь затем, чтобы оглянуться на Фебу. Она увидела, что у него есть глаза, человеческие глаза, и полоски темной кожи, обозначившие скулу, фрагмент щеки и ухо. Эти части лица непонятным образом держались в воздухе, будто проявляли нечто целое, имевшее четкие очертания.

Потом существо вышло мимо перепуганных детей в коридор, где и исчезло.

Тут Феба услышала голос Джарифы – та спрашивала снизу, в чем дело, а потом вдруг замолчала на полуслове. Когда Феба вышла из комнаты, она увидела, что Джарифа стоит с посеревшим лицом, вцепившись в перила, судорожно всхлипывает от страха и смотрит в спину незваному гостю, спускавшемуся по ступенькам. Опомнившись, Джарифа бросилась наверх, к детям.

– С ними все в порядке, – заверила Феба. – Они лишь немного испугались.

Пока Джарифа обнимала и утешала своих отпрысков, Феба подошла к перилам и посмотрела вниз. Входная дверь была открыта. Значит, он уже ускользнул.

– Пойду поищу Энко, – сказала Джарифа.

– Ничего, все в порядке, – отозвалась Феба. – Он никому ничего…

Она вдруг умолкла на полуслове и встала столбом посреди лестничного пролета – она собиралась спуститься, что бы закрыть входную дверь, – ибо в то самое мгновение она сообразила, чьи глаза смотрели на нее несколько минут назад.

– Господи, – выдохнула она.

– Я велю Энко его пристрелить, – успокоила ее служанка.

– Нет! – вскрикнула Феба. – Нет!

Теперь она все поняла: она вызвала Джо к жизни во сне, а потом упустила, не досмотрев до конца. Это было ужасно.

Кое-как она спустилась вниз, подошла к двери. День сто ял пасмурный и серый, улица была пуста.

Джо не было.

2

Несмотря на то что следствию удалось идентифицировать тело Натана Грилло, его гибель не связали с деятельностью Рифа. В доме у Грилло все осталось нетронутым, что Тесла и обнаружила по прибытии в Омаху. Повсюду скопилась пыль, продукты в холодильнике покрылись плесенью, в коридоре рядом с дверью лежали новые письма, а газон на зад нем дворе так зарос травой, что не видно ограды.

Но Риф был в полном порядке и в действии. Тесла расположилась в душном, без окон, кабинете Грилло. Она с изумлением осмотрела включенное в сеть оборудование: шесть мониторов, два принтера и четыре факса, да еще три стеллажа до потолка высотой, где аккуратно стояли в коробках кассеты, дискеты и диски. На экране монитора Тесла видела, как летели в накопительный файл новые сообщения – вероятно, они приходили сюда все время после отъезда Грилло. Попытавшись разобраться в них, Тесла поняла, что застряла. Как минимум на несколько дней.

Она съездила в местный супермаркет, купила кофе, молока, пирожков, персиков и бутылку водки (хотя после своего воскрешения еще ни разу не прикасалась к спиртному), потом вернулась и навела порядок (включила отопление, чтобы прогреть промерзший дом, выбросила испорченные продукты из холодильника и мусор, проветрила кухню), а потом села и принялась знакомиться с работой Грилло.

Она никогда не была адептом новых технологий, так что на изучение необходимых операций у нее ушло два дня. Разбиралась она с ними медленно и осторожно, чтобы не стереть какой-нибудь драгоценный файл. Ей помогали шпаргалки, которые Грилло прикрепил, прилепил и приколол к компьютерам, мониторам и стеллажам. Без них Тесла бы не справилась.

Освоив систему и разобравшись с методологией, она перешла к сообщениям. Их оказалось тысячи, и группировались они по файлам. Часть файлов называлась просто – «Летающие тарелки», «Видения ангелов», «Животные-предсказатели». Другие же Грилло окрестил с присущим ему мрачным юмором, и Тесле пришлось просматривать содержимое, чтобы понять смысл названий. «Всепожирающая песнь», «Зоологический пардон», «Враждебная Венера», «Ни тут, ни там», «Прощай, канарейка» и так далее. Список был длинный.

Скоро она поняла, почему Грилло собирал и накапливал эти сведения, но никогда не предавал их гласности. Он не делал различий между самым мелким отклонением от нормы и катаклизмом, между неопровержимым фактом и дурацкой сплетней. Грилло относился к ним, как любящий родитель, он не хотел выбирать между одним чадом и другим и потому находил место для всех.

Тесла открывала страницу за страницей, пытаясь разгадать тайну Рифа. Нетерпение ее росло, а пока она разбиралась, сообщения приходили десятками.

От женщины из Кентукки: она уверяла, будто ее дважды изнасиловали некие «Высшие», а теперь они двигались на юг-юго-восток в направлении границы штата, где завтра утром на рассвете их «можно будет увидеть в виде желто го облака, похожего на двух ангелов, связанных спиной к спине».

От некоего доктора Турнье из Нью-Орлеана: он хотел поделиться своими соображениями относительно того, что причиной многих заболеваний является неспособность говорить на «истинном языке» и что он сумел вылечить более шестисот больных с помощью восстановленного им древнего языка насков.

Из ее родной Филадельфии пришло совсем бредовое сообщение от человека, подписавшегося «Кокатрис»: он (Тесла была уверена, что автор мужчина) извещал, что в ближайшую среду он воссияет во славе, и уцелеют лишь слепые…

Подобно атеисту, запертому в библиотеке Ватикана, она три дня билась с Рифом, пытаясь найти ключ к его тайне. Смеялась, сердилась, но вновь и вновь открывала файлы и изумлялась собранной информации. Даже когда Теслу одолевала усталость, ее не покидала робкая надежда, что, если как следует постараться, среди этого мусора можно отыскать настоящую драгоценность – информацию об Искусстве и об Над. Хотя все чаще ей казалось, что в таком зашифрованном виде она ее не узнает.

Наконец на пятый день к вечеру она сказала себе: остановись, если не хочешь спятить, как эти информаторы. Выключи-ка машинку, девушка. Давай, выключи.

Она пролистала еще раз перечень посмотренных файлов и собралась вырубить компьютер, как вдруг ее внимание привлек один заголовок.

«Конец пути», – гласил он.

Наверняка он уже попадался ей на глаза, но Тесла не обращала на него внимания, а теперь он ее поразил. Так называлась последняя неопубликованная статья Грилло, репортаж из Паломо-Гроува. Грилло сам предлагал Тесле использовать такой заголовок – вполне подходящий, по его мнению, для дешевого независимого фильма. Скорее всего, это совпадение, но Тесла открыла файл в твердой уверенности, что он будет последним.

На экране появились строчки, и сердце у Теслы заколотилось.

«Тесла, – писал Грилло, – надеюсь, это ты. Потому что, если ты читаешь это – кто бы ты ни был, – значит, меня нет в живых».

Этого она ожидала меньше всего, однако прочла и почти не удивилась. Грилло знал, что умирает. Пусть он ненавидел прощания, но прежде всего он был журналистом. Он не мог уйти, не оставив последнего репортажа для единственного читателя.

«Сейчас уже середина июня, – писал он, – и последние две недели я чувствую себя дерьмовее некуда. Врач мой говорит, что в жизни не видел, чтобы процесс шел с такой скоростью. Он хочет, чтобы я заново прошел обследование, но я ответил, что лучше потрачу время на свои дела. Он спросил, чем я занимаюсь, и мне пришлось соврать: сказать, что пишу книгу. Не мог же я рассказать ему про Риф, (Знаешь, это странно. Печатаю и представляю себе, как ты сидишь тут, Тес, читаешь мои слова и мысленно слышишь мой голос.)»

Она слышала его. Слышала ясно и отчетливо.

«Я уже пробовал писать, когда в первый раз узнал сбой диагноз. Вряд ли из этого могла получиться книга, но я стал записывать кое-какие воспоминания, чтобы посмотреть, как это будет выглядеть на бумаге. И знаешь что? Выходили сплошные штампы. Я писал о том, какой была на ощупь мамина щека, как пахли отцовские сигары, писал про лето, проведенное в Северной Каролине в Чейсл-Хилле, про Рождество у бабушки в Мэне, – но все это уже описали в миллионе других мемуаров. Мои воспоминания не потеряли ценности для меня, но писать я бросил.

Тогда я подумал: ладно, напишу о том, что случилось в Троуве. Не только про Кони-Ай, но и про Эллен (я часто о ней думаю в последнее время), про ее Филиппа (не помню, видела ты его или нет), про Флетчера, про все. Но и это я забросил к чертям. Только я увлекался работой, как приходило сообщение от очередного мудака – то про ангелов 6 НАО, то про говорящих скунсов; а когда я возвращался в свой файл, слова уже были вроде остывшей котлеты. Холодные и безвкусные.

Я подгонял себя изо всех сил. Вот, говорил я себе, сижу здесь, мастер слова, и не могу описать реальное происшествие из реальной жизни, не могу заставить слова зазвучать; а эти сумасшедшие строчат и строчат, хотя все, о чем они пишут, существует только в их больном воображении.

Потом я начал понимать почему…»

Тут Тесла подалась вперед, как будто перед пей и впрямь сидел Грилло и они спорили за рюмкой водки, а теперь он собирался пустить в ход решающий аргумент.

– Ну давай, говори, Грилло? – прошептала она монитору. – Почему?

«Я не хотел писать правду. Я хотел писать только про то, что случилось со мной. Нет, и это не так; я хотел написать про то, что я помнил. Я стирался быть точным и во имя этой точности мешал самому себе, держал себя за руку.

На самом деле теперь не важно, что тогда произошло в Т1аломо-Троуве. Важна лишь история, которую люди будут рассказывать.

Сейчас, когда я пишу тебе, мне кажется, что все это бессмысленно, все это лишь фрагменты. Возможно, ты суме ешь связать их воедино.

Я уверен: если бы я сумел, рассказать, какой была мамина щека, как мы провели Рождество в Мэне, как выглядела Эллен или Флетчер, откуда я знаю про говорящих скунсов, про всякую мелочь и дребедень, про все, что видел и слышал, то они стали бы еще одной написанной страницей, стали бы частью меня, и тогда было бы не важно, умру я или не умру, потому что я сам стал бы частью того, что всегда было и всегда будет. Связующим звеном.

Как я теперь понимаю, на самом деле нет разницы, настоящий ты или нет, живой или нет. Все истории хотят одного – чтобы их рассказали. Мяв конечном итоге хочу того же.

Сделаешь это для меня, Тес?

Пусть я стану частью своих историй. Навсегда».

Она смахнула слезы и улыбнулась монитору так, словно перед ней, откинувшись в кресле, сидел Грилло, потягивал свою водку и ожидал ответа.

– Я сделаю это, Грилло, – сказала она, дотрагиваясь до экрана. – Итак… Что там у нас дальше?

Вопрос старый, как мир.

А потом воздух в комнате замер, и экран монитора дрогнул под ее рукой. Тогда она поняла.