Текст книги "Эвервилль"

Автор книги: Клайв Баркер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 40 страниц)

II

– Не нравится мне это, – сказала Тесла.

Она говорила не про подъем – хотя склон делался все круче, и говорила она, задыхаясь, – но про туман. Он висел клочьями, когда они двинулись в путь, а теперь уплотнился, как ватное одеяло.

– Я не вернусь, – поспешно сказала Феба.

– Я не о том, – отозвалась Тесла. – Я просто говорю…

– Да. Вот о чем ты говоришь? – поинтересовался Рауль.

– Говорю, что он очень странный.

– Обыкновенный туман, – отозвалась Феба.

– Я так; не думаю. И чтобы ты знала, Рауль тоже.

Феба остановилась, восстанавливая дыхание, а потом ответила:

– У нас есть револьверы.

– Будто они помогли у Тузейкера, – напомнила Тесла.

– Думаешь, там кто-то есть? – спросила Феба, пристально всматриваясь в черную стену, до которой оставалось не больше трех сотен ярдов.

– Могу поспорить на мой «харлей».

Феба вздохнула.

– Тогда тебе, наверное, лучше вернуться, – сказала она. – Не хочу, чтобы из-за меня с тобой что-то случилось.

– Не говори глупостей, – оборвала ее Тесла.

– Ладно, – сказала Феба. – Но если мы там потеряемся…

– Что вполне возможно.

– То не станем друг друга искать?

– Просто будем идти вперед.

– Ладно.

– Будем искать Субстанцию.

– Будем искать Джо.

Господи, до чего он оказался холодным, этот туман, забиравшийся всюду. За те шестьдесят секунд, пока Тесла и Феба шли в тумане, они промокли и продрогли насквозь.

– Смотри под ноги, – предупредила Тесла.

– А что такое?

– Вот, смотри. – Тесла показала на трещину в земле шириной около шести дюймов. – И вон там. И еще.

Трещины были свежие, и виднелись они повсюду. Теслу это не удивляло. Проход из одной реальности в другую открывался не сам по себе, он всегда был победой метафизики над физикой и катаклизмом для неживой, не имеющей разума природы. В доме у Бадди Вэнса все начиналось так же: здание пошло трещинами, а потом в эпицентре, где открылся проход, растрескался, развалился и испарился весь прочный материальный мир. Сейчас разница состояла лишь в том, что здесь было на удивление тихо. Даже туман висел почти неподвижно. В доме Вэнса тогда случился настоящий ураган.

Оставалось надеяться, что тот, кто открыл проход в этот раз, был в подобного рода делах мастером, а не новичком, как Яфф, не сумевший удержать под контролем вызванные им силы.

– Киссун, – предположил Рауль.

Это казалось им весьма правдоподобным. Вряд ли сейчас в мире кто-то мог сравниться с ним по силе и могуществу.

– Если он научился открывать проход между Космом и Метакосмом, – размышляла Тесла, – то он овладел Искусством.

– Или вот-вот овладеет.

– В таком случае, почему он все еще возился со своим дерьмом у Тузейкера?

– Хороший вопрос.

– Он как-то связан со всем, что здесь происходит, не сомневаюсь. Но вряд ли он сам открыл эту дверь.

– Может быть, он нашел помощника, – сказал Рауль.

– Ты разговариваешь с обезьяной, да? – спросила Феба.

– По-моему, нам пока лучше не подавать голоса.

– Но ты на самом деле с ним разговариваешь?

– Я что, шевелю губами? – спросила Тесла.

– Ага.

– Я так и не… – начала она и вдруг замолчала, остановилась. Потом схватила Фебу за руку.

– Ты что? – удивилась Феба.

– Слушай.

– Здесь что, работает плотник? – Это спросил Рауль.

Выше на склоне кто-то стучал молотком. Туман приглушал звуки, и трудно было определить, где именно находился работяга, но это было не важно – крохотная надежда на то, что проход свободен, рухнула. Тесла достала из куртки револьвер, подаренный Лурдес.

– Будем идти очень тихо, – прошептала она. – И смотри в оба.

Она первая пошла дальше вверх, лавируя между трещинами, и сердце у нее колотилось так, что почти заглушало удары молотка. Молоток, впрочем, стучал с перерывами, и теперь, когда они поднялись ближе, в паузах до их слуха доносились другие звуки. Там кто-то плакал. И кто-то пел, хотя слов было не разобрать.

– Что там, черт возьми, происходит? – пробормотала Тесла.

На земле валялись срубленные ветки, кора и щепки, оставленные, разумеется, плотником. Что он строил в этих горах: летний домик или, быть может, часовню?

Впереди в тумане на мгновение мелькнул просвет, и в нем – чья-то фигура. Разглядеть ее толком Тесла не успела, но голова была явно великовата для худого, щуплого тела. Тесла решила, что там ребенок. Фигура скрылась, а в воздухе после нее остался смех (по крайней мере, Тесла приняла эти звуки за смех). От смеха в туманном облаке прошла рябь, как по воде, когда плеснет рыба. Странный феномен, но забавный.

Она оглянулась на Фебу, которая улыбалась одними губами.

– Там, наверху, дети, – прошептала она.

– Кажется, да.

Не успела она договорить, как ребенок снова появился, по-прежнему резвясь и смеясь. На этот раз Тесла разглядела, что это девочка. Тело у нее было худое, совсем детское, но уже заметно округлились небольшие груди. Спереди ее волосы оказались выбриты до середины головы, а сзади собраны в длинный хвост.

Ловкая и подвижная, она вдруг оступилась, угодив ногой в одну из трещин, и упала. Смех оборвался.

Феба ахнула. Молоток продолжал стучать, кто-то продолжал плакать, но девочка услышала голос Фебы. Она оглянулась, поискала глазами – черными и блестящими, как два отполированных агата, – источник звука и, кажется, заметила гостей. Она вскочила и понеслась куда-то вверх по склону.

– Прятаться больше нет смысла, – заметила Тесла.

Девочка громко кричала, поднимая тревогу.

– Давай лучше в обход, – предложила Тесла и потянула Фебу за руку, торопясь уйти с опасного склона.

Идти быстро по растрескавшейся земле было почти не возможно, но они без передышки преодолели ярдов пятьдесят и только потом остановились и прислушались.

Стук молотка прекратился, пение тоже. Теперь раздавался только плач.

– Так не горюют, – сказал Рауль.

– Отчего же тогда этот плач?

– От боли. Кому-то очень больно. Тесла содрогнулась и посмотрела на Фебу.

– Послушай… – произнесла она шепотом.

– Хочешь вернуться?

– А ты нет?

Фебы побледнела, лоб стал влажным от пота.

– Да, – выдохнула она. – Наверное, хочу. – Она оглянулась, хотя сквозь туман ничего не было видно. – Но не очень… – Она колебалась. – Мне нужно найти Джо.

– Ты так часто повторяешь это, что я начинаю тебе верить, – сказала Тесла.

С губ Фебы слетел нервный смешок, а потом она заплакала.

– Если мы выберемся отсюда живыми, – проговорила она, пытаясь справиться с собой, – я буду тебе обязана по гроб жизни.

– Ты будешь обязана пригласить меня на свадьбу, а больше ничего, – ответила Тесла.

Феба крепко ее обняла.

– Мы еще не дошли, – напомнила Тесла.

– Знаю, знаю, – кивнула Феба. Она отступила на шаг, судорожно всхлипнула и отерла рукой глаза. – Я готова.

– Ладно.

Тесла оглянулась назад. Все стихло, но расслабляться было нельзя. Туман искажал расстояния, но все равно вряд ли там затаился выводок ликсов или детей, жаждавших наброситься на незваных гостей.

– Вперед, – сказала Тесла и первая двинулась вверх по склону.

Они не могли разглядеть, куда идут, но, поскольку склон под ногами уходил вверх, они точно знали, что движутся к вершине.

Спустя некоторое время они услышали первое подтверждение тому, что не заблудились. Они услышали стоны, с каждым шагом становившиеся все громче, а потом кто-то снова запел. Женский голос взял фальшивую ноту, будто пытался исполнить слишком трудную для себя мелодию; потом во все умолк. Затем завел новую песню, печальнее первой. Песня походила на жалобу или на колыбельную, какую можно петь умирающему ребенку. От нее Тесле стало так страшно, что она готова была обрадоваться даже выводку ликсов. Да же они лучше, чем эти стоны, песни и смех ребенка с темными безжизненными глазами.

И тут, когда голос начал новый заунывный куплет, туман отодвинулся и открыл картину, какая может привидеться лишь в кошмарном сне.

Немного выше на склоне, шагах в двадцати над собой, они увидели то, что строил плотник. Он сделал не дом и не часовню. Он свалил в лесу три дерева, обтесал их, приволок и установил на склоне так, что теперь перед Фебой и Теслой стояли три креста высотой футов в двадцать. Он их установил, а потом кто-то – сам плотник или его хозяева – распяли на них трех человек.

Тесла их не видела, потому что кресты стояли спиной к ним с Фебой. Но зато она хорошо разглядела плотника. Не высокого роста, широкогрудый, с приплюснутой головой и такими же пустыми черными глазами, как у здешней девочки, он собирал инструменты в тени крестов с таким видом, будто починил ножку стола. Невдалеке от него, откинувшись в шезлонге, сидела женщина. Она сидела лицом к распятым и пела свою колыбельную.

Никто из них не заметил Фебу и Теслу. Обе стояли, потрясенные зрелищем, а плотник тем временем складывал инструменты. Потом он поднялся и небрежной походкой ушел, растворившись в тумане, даже не оглянувшись на кресты. Женщина же томно откинулась в кресле, оборвала пес ню и достала тонкую сигарету.

– Что все это означает? – спросила Феба дрожащим голосом.

– Какая, на хрен, разница, – ответила Тесла, доставая из кармана револьвер. – Сейчас что-нибудь придумаем.

– Например? – спросил Рауль.

– Например, снимем этих бедолаг, – сказала она вслух.

– Мы? – спросила Феба.

– Да, мы.

– Тесла, послушай, – заговорил Рауль. – Понимаю, это ужасно. Но им уже не поможешь…

– Что он тебе сказал? – поинтересовалась Феба.

– Пока ничего.

– Мы сваляли дурака, когда пришли сюда. Но пришли и пришли…

– Ну и что теперь? Пройти мимо?

– Вот именно!

– Господи Иисусе.

– Знаю, – сказал Рауль. – Это черт знает что, и лучше бы нас здесь не было. Но мы должны найти проход, отправить туда Фебу, а потом сваливать отсюда на хрен.

– Знаешь что? – сказала Феба и кивнула в сторону женщины в шезлонге. – Она может знать, где проход. По-моему, надо спросить. – Она выразительно посмотрела на револьвер в руках у Теслы: – Вот с этим.

– Хорошая мысль.

– Только не смотри на кресты, – предупредил Рауль, когда они двинулись вперед.

Женщина больше не пела, а просто лежала в шезлонге, закрыв глаза, и смолила свой косячок. Тишину нарушали лишь едва слышные стоны одного из распятых.

– Гляди под ноги, – сказала Тесла Фебе. – Нечего себя терзать.

Так, опустив взор вниз, они продолжили подъем. Тесле ужасно хотелось посмотреть на лица распятых, но она не поддалась. Рауль прав. Им уже ничем не поможешь.

Они почти подошли к шезлонгу, когда женщина заговорила как будто сама с собой, в блаженном трансе:

– Эй, Лагуна? Ты меня слышишь? Я их поймала, поймала на месте. На месте. Белые. Совсем белые. Ты не поверишь, какие…

Тесла приставила револьвер ей к виску. Поток речи пре рвался, и женщина открыла глаза. Она была не красавица: кожа грубая, глаза маленькие, ресницы похожи на щетину, вокруг губ тоже торчали жесткие волоски, рот раза в два больше, чем у нормальных людей, и зубов во рту – мелких и, похоже, острых – тоже больше. Несмотря на ее наркотическое состояние, женщина сразу осознала опасность.

– Я еще не допела, – сказала она.

– И не надо, – ответила Тесла. – Просто покажи, где проход.

– Вы не из свиты Посвященного?

– Нет.

– Значит, вы Сапас Умана?

– Нет. Для тебя я просто леди с револьвером, – сказала Тесла.

– Значит, Сапас Умана, – проговорила женщина, пере водя взгляд с Теслы на Фебу и обратно. – Твари человеческие. Как интересно!

– Ты меня слышишь? – спросила Тесла.

– Да. Вам нужно знать, где проход. Он вон там. – Она, не оборачиваясь, показала в сторону вершины, закрытой туманом.

– Далеко до него?

– Близко. Но зачем он вам? Там, на той стороне, нет ни чего интересного, только туман и паршивое море. Здесь чудеса, здесь, в Альтер Инцендо. Среди гуманоидов, подобных вам.

– Чудеса? – переспросила Феба.

– Да, да, – закивала женщина с воодушевлением, забыв про револьвер, все еще приставленный к ее виску, – У нас на Эфемериде не жизнь, а тоска, и мы все мечтаем попасть сюда, где жизнь чиста и реальна.

– Боже, какое ее ждет разочарование, – съязвил Рауль.

Но она не была простой туристкой, жертвой недобросовестной информации.

– Иады приходят отсюда? – спросила Тесла.

Женщина улыбнулась.

– Конечно отсюда, – произнесла она едва ли не мечтательно.

– Тогда что вы здесь делаете?

– Как что? Пришли их встречать.

– В таком случае вы не увидите чудес нашего мира.

– Почему?

– Потому что иады собираются его уничтожить.

Женщина рассмеялась. Откинулась в кресле и рассмеялась.

– Кто вам сказал такую глупость? – сказала она.

Тесла не ответила, хотя и могла. Впервые Тесла услышала про иадов от Киссуна. Наверное, это был не самый надежный источник. От кого же еще? Да, еще о них говорил Д'Амур. Он сказал тогда, что Иад – лишь еще одно имя дьявола, врага рода людского. А Грилло, получавший информацию для своего Рифа от множества людей, сообщил про оружие, придуманное на тот случай, если (вернее, когда) иады нападут на людей.

Женщина продолжала смеяться.

– Иады идут сюда за тем же, за чем и я, – сказала она наконец. – Им тоже хочется своими глазами увидеть чудеса.

– Нет здесь никаких чудес, – возразила Феба – Только не здесь.

Женщина стала серьезной.

– Возможно, вы к ним просто привыкли, – заметила она, – и потому не замечаете.

– Спроси у нее про распятых, – сказал Тесле Рауль.

– Черт, ты прав. А как насчет этих? – произнесла вслух Тесла и, не глядя, ткнула пальцем себе за плечо.

– Так велел Посвященный. Он сказал, что они шпионы, враги покоя.

– Но зачем их убили вот так? – спросила Феба. – С такой страшной жестокостью.

Женщина заметно смутилась.

– Посвященный сказал, что это лучше для них.

– Для них? – возмутилась Тесла. – Это лучше для них?

– Разве не написано про такое в одной из ваших книг? Как умер ваш бог…

– Да, но…

– И потому он воссоединился со своим отцом… Или с матерью.

– С отцом, – уточнила Феба.

– Простите мое невежество. Я плохо запоминаю сюжеты. Песни – другое дело. Стоит мне один раз услышать мелодию, и я помню ее потом всю жизнь. Но истории, рассказы, даже про богов. – От досады она щелкнула пальцами. – Забываю!

– Что, если она говорит правду? – пробормотал Рауль.

– О распятии?

– Об иадах. Что, если мы все перепутали с самого начала?

– И они идут сюда, просто чтобы полюбоваться нашими пейзажами? Я так не думаю, – отозвалась Тесла. – Помнишь, в Петле?

Она тогда успела бросить взгляд на иадов и запомнила их навсегда, во всей их громадности и уродстве. Даже теперь, пять лет спустя, от одного воспоминания ее бросило в дрожь. Возможно, Иад – не враг человечества, но вряд ли его коллективный разум, составленный из крохотных разумов крохотных существ, несет в себе покой и любовь к миру.

– Не хотите ли присоединиться? – спросила женщина.

– К чему? – сказала Тесла.

– Она спросила, можно ли ей закурить, – пояснила Феба. – Ты что, не слышала?

– Я задумалась.

– О чем?

– О том, какая я чертова дура.

Женщина зажгла спичку и поднесла к погасшему косячку. Что бы это ни было, курила она не гашиш. Тошнотворно сладко пахло корицей с сахаром.

– Еще затянись, – сказала Тесла. – Еще.

Удивленная женщина подчинилась.

– Еще, – велела Тесла, подкрепив свои слова тычком револьвера.

Женщина послушно дважды глубоко затянулась.

– Молодец, – кивнула Тесла, когда на лице у курильщицы появилась блаженная улыбка и глаза начали слипаться. – Еще разок, и порядок.

Та поднесла к губам сигарету, но тут ее сморил сон. Рука безвольно упала, и сигарета вывалилась из пальцев. Тесла подняла ее, погасила пальцами горящий конец и сунула окурок в карман.

– Пригодится, – сказала она Фебе. – А теперь пошли.

Они снова двинулись вверх, и тут Тесла осознала, что стоны умолкли. Последний из троих, распятых во искупление их веры, умер. Теперь можно было и посмотреть на них.

– Не надо! – попытался предупредить Рауль, но не успел. Тесла уже повернулась, уже увидела.

На среднем кресте висела Кейт фаррел. Живот у нее был обнажен и вспорот. Слева от нее – Эдвард. Справа…

– Люсьен.

Из всех троих он был изранен больше других и почти полностью обнажен. Его белую грудь заливала кровь, каплями стекавшая с лица, милосердно скрытого волосами.

Дыхание у Теслы перехватило, ноги обмякли. Она выронила револьвер и зажала руками рот, чтобы не разрыдаться.

– Ты кого-то из них знаешь? – спросила Феба.

– Всех троих, – прошептала Тесла– Всех троих. Феба крепко стиснула ее руку.

– Мы уже ничем им не поможем.

– Он был жив, – сказала Тесла. Мысль эта пронзила ее, будто игла – Он был еще жив, а я даже не посмотрела. Я могла бы спасти его.

– Ты не знала, что это он, – возразила Феба.

Феба осторожно потянула ее прочь, подальше от этого места Тесла сопротивлялась, не в силах отвести глаз от Люсьена. Он был беспомощным и беззащитным Нужно хотя бы снять его, не оставлять на поживу птицам.

В глубине смятенного сознания она услышала голос Рауля:

– Феба права.

– Оставь меня в покое.

– Ему уже не поможешь. Тесла, ты не виновата. Он сам выбрал свой путь. А мы выбрали свой.

– Он был еще жив.

– возможно.

– Он видел меня.

– Можешь верить в это, если тебе так хочется, – сказал Рауль. – Я не собираюсь тебя разубеждать. Но возможно, он умер, потому что увидел тебя.

– Что?

– Он мог позвать тебя и не позвал. Может быть, он увидел тебя и решил: все, хватит.

Глаза у Теслы наполнились слезами.

– Хватит?

– Да. Всякое страдание кончается. Даже такое. Она не поверила и не верила до конца своих дней.

– Как он сказал про нас? Кто мы? Сосуды для чего?

– Для Бесконечного. Сосуды для Бесконечного.

– О чем ты? – удивилась Феба.

– Он хотел стать таким, – ответила Тесла.

– Нет, – сказал Рауль. – Таким он был. Тесла кивнула.

– Знаешь, – обратилась она к Фебе, – внутри у меня сидит одна очень добрая душа. – Она громко всхлипнула. – Единственная досада, что она не моя.

Она больше не сопротивлялась, когда Феба потянула ее прочь, и они продолжили путь.

III

1

Наконец течение подхватило Джо, вынесло из темноты и понесло туда же, куда и «Фанакапан». Он не знал, куда плывет. Впрочем, он не вполне понимал, жив ли он. Он терял со знание, время от времени выныривал из забытья и видел бурлящее небо, словно небо и море поменялись местами. Один раз, очнувшись, он заметил нечто, похожее на пылающих птиц, проносившихся в раскаленном воздухе подобно метеоритам В другой раз он краем глаза уловил какое-то сияние, по вернул голову и увидел шу: тот стремительно несся в неспокойных водах, и глаза его сияли. Джо вспомнил разговор с Ноем на берегу: кто понравится одному Зерапушу, сказал Ной, понравится им всем. Прежде чем снова потерять со знание, Джо успел подумать, что этот шу его знает и, может быть, как-то выведет отсюда.

В полусне, в котором он пребывал почти постоянно, Джо видел Фебу среди водорослей; видел, как колыхалось в воде ее белое тело. И даже сейчас на глаза у него навернулись слезы, когда он подумал, что Феба ушла от него и вернулась в живой, реальный мир, оставив ему только воспоминания.

Потом и Феба перестала ему сниться. Джо плыл как сквозь пелену грязного дыма. Он был слишком слаб, чтобы сформулировать хоть одну мысль. Мимо него проплывали корабли, но он их не видел. Если бы видел – они скрипели и кренились, битком набитые пассажирами, удиравшими с Эфемериды, – наверное, попытался бы ухватиться за какой-нибудь канат и забраться на борт, а не двигаться в обратную сторону, куда его несло течением. По крайней мере, он бы заметил застывший на лицах беглецов страх и приготовился к тому, что ждало его на островах архипелага. Но он ничего не различал, не знал и потому плыл все дальше и дальше, ми мо тонущих судов и спасавшихся вплавь обреченных пасса жиров. Он не увидел ни желтоватого пепла, местами так покрывшего поверхность моря, что вода казалось плотной, ни полыхавших вокруг кораблей.

Постепенно волнение моря стихло, и ослабевшее течение вынесло его к берегам острова, носившего в славные времена название Мем-э Б'Кетер Саббат. Там он и остался лежать на берегу, посреди мусора и обломков, в беспамятстве, больной и беспомощный, а на острове гибло все живое, а те, кто его погубил – иад-уроборосы, – подходили все ближе.

2

Трудно измерить расстояние, разделявшее остров Мем-э Б'Кетер Саббат и горы, где карабкались в тот момент вверх по склону Тесла и Феба Множество мыслителей в обоих мирах, в Косме и Метакосме, издавна пытались создать формулу, которая позволила бы вычислить расстояние между ни ми, но к единому выводу так и не пришли. Согласились толь ко в одном: единого правила, а также единиц измерения для этого нет. Ведь расстояние между мирами – не отрезок пространства между двумя точками, а различие в состояниях. Потому одни считали, что проще всего считать это пространство исключительно абстрактным, подобным тому, что отделяет почитателя божества от самого божества, и предлагали для такого случая особую систему координат. Другие полагали, что на пути из мира Альтер Инцендо в мир Субстанции душа претерпевает столь радикальные изменения, что описать и подвергнуть анализу дистанцию между ними (если здесь уместно слово «дистанция», в чем они сомневались) можно лишь в терминах духовной эволюции. Однако последнюю гипотезу признали несостоятельной, поскольку идею духовной эволюции отдельно взятой личности сочли ересью.

Были и третьи. Они настаивали на том, что любое взаимопроникновение между Сапас Умана и морем сновидений совершается лишь в сознании, и потому все попытки вычислить физическое расстояние между ними обречены на провал. Воистину, уверяли они, с тем же успехом можно измерить промежуток между одной мыслью и другой. Оппоненты называли эту теорию пораженчеством и вульгарной метафизикой. Они напоминали, что человек вступает в воды моря сновидений трижды, а всю остальную жизнь оно не достижимо даже в мыслях. Не совсем так, возражал лидер третьей группировки, мистик из Джума по имени Карасофия. Стена, разделяющая Метакосм и Косм, постепенно становится тоньше, и скоро наступит время, когда она окончательно рухнет. Тогда разум Сапас Умана, который кажется столь наивным и конкретным, даже в своем зачаточном состоянии станет главным производителем чудес.

Если бы Карасофия не погиб за свои идеи от руки убийцы на поле подсолнухов близ Элифаса, он мог бы заглянуть в мысли тех, кто собрался на праздничный парад в Эвервилле, и нашел бы в них подтверждение своей гипотезы. Все участники парада грезили наяву.

Взрослые мечтали стать свободными, как дети; дети меч тали получить родительскую власть.

Любовники глядели друг на друга и видели будущую ночь; старики и старухи смотрели на свои морщинистые руки или в голубое небо и видели то же самое.

Кто-то грезил о сексе, кто-то – о забвении, кто-то – о разгульном веселье.

А дальше по маршруту парадного шествия, возле окна, из которого он недавно вывалился на тротуар, сидел чело век, грезивший об Искусстве: о том, как его получит и навсегда перейдет предел времени и пространства.

– Оуэн?

Будденбаум не думал, что увидит его еще раз, по крайней мере, не в этой жизни. Но мальчишка стоял перед ним, та кой же, как прежде.

– Здравствуй, здравствуй…

– Как ты? – спросил Сет.

– Терпимо.

– Хорошо. Я принес холодного пива.

– Очень предусмотрительно.

– Считай это предложением мира.

– Принято, – сказал Будденбаум – Иди сюда, садись. Он похлопал по доскам рядом с собой.

– У тебя усталый вид.

– Не выспался.

– Молоточки мешали?

– Нет. Думал о тебе.

– Господи.

– Я хорошо о тебе думал, – уточнил Сет, усаживаясь рядом с Будденбаумом.

– В самом деле?

– В самом деле. Я хочу пойти с тобой, Оуэн.

– Куда?

– Туда, куда ты уйдешь после парада.

– Я никуда не собираюсь уходить, – возразил Будденбаум.

– Ты останешься жить в Эвервилле?

– Я нигде не останусь жить.

– Это способ от меня отделаться, – заметил Сет, – но почему ты не говоришь прямо? Скажи, я встану и уйду.

– Нет, это не способ от тебя отделаться, – ответил Оуэн.

– Тогда я не понимаю.

Оуэн обдумывал что-то, глядя в окно.

– Я слишком мало о тебе знаю, – проговорил он – И все же, мне кажется…

– Что?

– Я никогда никому не доверял, – сказал Оуэн. – Вот в чем дело. Хотелось доверять, и не раз, но я боялся разочарования. – Он посмотрел на Сета. – Знаю, я сам себя обманы вал, я придумывал себе чувства, – продолжал он, явно в смятении, – наверное, и любовь придумывал. Но это был мой выбор, так я защищался.

– Ты никогда никого не любил?

– Я испытывал страсть. И не раз. В последний раз – в Италии. Забавно. Унизительно, нелепо, весело. Но любовь? Нет. Я никому не доверял настолько, чтобы полюбить. – Он тяжело вздохнул. – Теперь уже поздно.

– Почему?

– Потому что любовь – это человеческая страсть, а я скоро стану свободным от всяких чувств. Вот я тебе все и сказал.

– Ты хочешь сказать… Ты перестанешь быть человеком?

– Да, именно.

– Это из-за аватар?

– Можешь думать и так.

– Объясни, пожалуйста.

– Встань, – сказал Оуэн, подтолкнув Сета. – Выгляни в окно.

Сет посмотрел. Оуэн встал сзади, положил ему руки на плечи.

– Смотри на перекресток.

Машин внизу не было; до окончания парада улица принадлежала пешеходам.

– Что я там должен увидеть? – поинтересовался Сет.

– Подожди немного, – промолвил Оуэн, передвигая пальцы ближе к шее Сета.

– Хочешь сделать мне массаж?

– Помолчи, – сказал Оуэн. – Сейчас… сейчас увидишь.

Сет почувствовал легкое покалывание в шее, которое быстро распространилось и растаяло в основании черепа. Он тихо вздохнул от удовольствия.

– Хорошо.

– Смотри на перекресток.

– Хорошо бы ты просто…

Он не договорил. Сет лишь ахнул, схватившись обеими руками за подоконник.

– Бог ты мой.

Перекресток исчез; улицы потекли, будто потоки лавы, украшенные алыми и золотыми лентами. Четыре потока со всех сторон перекрестка, сужаясь, двигались к центру, где превратились в крохотные полоски, а блеск их стал таким нестерпимым, что Сет опустил глаза.

– Что это? – выдохнул он.

– Красиво, правда?

– Бог ты мой, еще бы! Это ты сделал?

– Это не делают, Сет. Это не витает в воздухе, как стихотворение. Это можно лишь привести в движение.

– Ладно. Но это ты привел это в движение?

– Да, я. Много лет назад.

– Ты ничего мне не рассказывал.

– Это приглашение на танец, – мягко прошептал Оуэн над самым ухом Сета.

– Какой танец?

– Танец жизни и становления, – ответил Будденбаум – Смотри на него, и забудешь твоих ангелов с молоточками, что стучат по небу с той стороны. Вот оно, настоящее чудо.

– Где все сходится.

– Да.

– Ты сказал, что твое путешествие закончится на перекрестке.

– Вспомни об этом потом, – сказал Оуэн, и голос его посуровел. – Вспомни, что я ни разу тебя не обманул. Я никогда не говорил тебе, что пришел навсегда.

– Нет, ты ничего такого не говорил. Я хотел бы, но ты не говорил.

– Ну, раз мы друг друга поняли, значит, можно еще раз позабавиться на прощание.

Сет отвернулся от окна:

– Не могу больше смотреть на это. Тошнит. Оуэн легко пробежался пальцами по его волосам.

– Все, – сказал он. – Смотри, ничего нет.

Сет посмотрел на перекресток. Видение исчезло.

– И как это будет? – спросил он. – Ты встанешь на перекрестке, и они тебя заберут?

– Все не так просто, – сказал Оуэн.

– А как?

– Я сам толком не знаю.

– Но ты знаешь, что с тобой будет в конце, ведь так?

– Я знаю, что я стану свободным от времени. Прошлое, будущее и мгновение сна между ними станут одним бесконечным днем…

Голос его становился тише и тише, так что в конце Сет почти не разобрал слов.

– Что за мгновение сна? – спросил он.

Оуэн притянул к себе юношу и поцеловал в губы.

– Хватит об этом.

– Но я хочу знать, – настаивал Сет. – Оуэн, я не хочу, чтобы ты уходил.

– Так надо, – сказал Будденбаум. – Боюсь, у меня нет выбора.

– Нет, есть. Ты можешь остаться со мной, по крайней мере на какое-то время. Научить меня тому, что ты знаешь. – Он положил руку Оуэну на грудь. – А когда мы будем уставать от учебы – Рука его нашла застежку ремня. – Тогда будем трахаться.

– Пойми, я очень долго ждал этого, – проговорил Оуэн. – Сколько мне пришлось думать, придумывать, притворяться, чтобы в результате оказаться здесь. Поверь мне, это было непросто. Сколько раз мне хотелось плюнуть на все. – Сет справился с пряжкой и расстегивал пуговицы. Оуэн продолжал говорить, будто ничего не замечал. – Но я не утратил видения.

Пальцы Сета нашли его член. Равнодушие Будденбаума оказалось притворством.

– Ну давай же, – попросил Сет.

– Ты всегда такой нетерпеливый? – сказал Оуэн.

– Не помню, – сказал Сет. – Не помню ничего, что было до того, как я встретил тебя.

– Не говори глупостей.

– При чем тут глупости? Это правда, Я ждал тебя. Знал, что ты придешь. Я, конечно, не видел твоего лица…

– Послушай меня.

– Я слушаю.

– Я не тот, кого ты ждал.

– Откуда ты знаешь?

– Потому что я не могу дать то, что тебе нужно. Я не могу остаться и приглядывать за тобой.

– Ну и что? – сказал Сет, продолжая гладить его.

– Придется тебе найти другой объект.

– Не придется, – отозвался Сет, – если ты возьмешь меня с собой, если пригласишь на этот танец. – Он снова вы глянул в окно, на серую улицу. – Если ты будешь со мной, я смогу, я выдержу.

– Вряд ли.

– Смогу! Дай мне шанс.

Он присел перед Оуэном на корточки и прикоснулся языком к его члену.

– Подумай, как хорошо нам будет вместе.

– Ты не знаешь, чего ты просишь.

– Так скажи. Научи. Я стану тем, кем ты захочешь. Поверь мне.

Оуэн погладил его по лицу.

– Я тебе верю, – сказал он, легко поигрывая своим членом. – Я уже говорил: в тебе что-то есть.

Сет улыбнулся, затем взял член Оуэна в рот. Юноша был не очень опытен, но недостаток техники восполнялся рвением. Оуэн запустил пальцы в его волосы и застонал. Обычно в момент наслаждения он забывал, что делают его руки или губы. Но сейчас, то ли от осознания конца, который окрашивал все, что он сегодня ни делал (последний завтрак, последнее умывание, последняя ласка), то ли оттого, что мальчишка ему действительно нравился, он ясно и точно отдавал отчет в каждом своем ощущении.

Какой смысл, подумал он, жить весь бесконечный день в одиночестве? Каким бы ты ни был мудрым и ловким, но вечность – это навсегда. Возможно, будь у него больше времени, он поискал бы кого-нибудь другого, чтобы разделить с ним бессмертие; кого-то, кто больше походил на его идеал. Впрочем, скоро он выйдет на перекресток и сможет делать то, чего раньше не мог. Он получит власть над эволюцией, и в его силах будет подправить Сету профиль, сделать построй нее бедра. Он глянул сверху на юношу.

– Ты быстро учишься, – заметил он.

Парнишка улыбнулся, не отрывая от него губ.

– Давай, давай, – сказал Оуэн и во всю длину вошел ему в глотку. Тот сначала поперхнулся, но, прирожденный любовник, не отступил и не сдался. – Бог ты мой, – воскликнул Оуэн, – ты очень целеустремленный, ты знаешь это?

Он снова ласково погладил лицо Сета. Слишком низкие скулы, слишком курносый нос. А волосы слишком обычные, их придется изменить полностью. Может быть, сделать ему черные локоны до плеч, как на портретах у Боттичелли? Или, наоборот, превратить в блондина с выгоревшей на солнце челкой, падающей на глаза? Сейчас не время об этом думать. Он решит позже. Потом, когда исчезнут все «до» и «после».