Текст книги "Эвервилль"

Автор книги: Клайв Баркер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 40 страниц)

Она погладила его по лицу.

– Я хочу быть с тобой, – сказала она.

– Ты со мной.

– Нет. Я хочу на самом деле быть с тобой.

– Я вернусь, – пообещал Джо, – рано или поздно. – Он поцеловал ее в лоб. – Все будет хорошо.

– Расскажи про порог, Джо, – попросила она.

Не отвечая, он поцеловал ее еще раз, потом еще. Она подставила губы и раскрыла их, пропуская его язык, но мысленно продолжала просить:

– Скажи, где порог, Джо…

– Не ходи туда, – сказал он, прижимаясь щекой к ее лбу. – Будь со мной сейчас. Просто побудь со мной. Господи, Феба, я люблю тебя.

Он целовал ее лоб, глаза, гладил волосы.

– Я тоже тебя люблю, – ответила она. – И больше все го на свете хочу быть вместе с тобой. Больше всего на свете.

– Мы будем. Будем вместе, – сказал он. – Я жить не могу без тебя, детка. Говорил я тебе это?

– Скажи еще раз. Мне это важно.

– Я тебе лучше покажу. – Руки его соскользнули с плеч и легли ей на грудь. – Ты прекрасна, – прошептал он.

Правая рука его спустилась вниз, на живот, между ног. Феба приподнялась, и пальцы его принялись ласкать ее. Она издала вздох и потянулась, чтобы поцеловать его.

– Я хочу остаться с тобой, – прошептала она. – Пусть я лучше усну навсегда, только бы рядом с тобой.

Джо целовал ее шею, грудь, живот, он спускался все ниже туда, где уже были его пальцы, пока его язык не вошел в нее. Феба раздвинула колени шире, Джо обхватил их и окал, зарывшись лицом в ее пах.

Водоросли, казалось, разделяли его страсть. Они гладили Фебу, ласкали и обнимали. Их плети обрамляли ее лицо, колыхались у ее губ, будто надеялись на поцелуй; они с нежностью трогали ее спину, пробегая по мокрой коже, и касались ложбинки у поясницы.

Феба тяжело задышала, разметала руки, и пальцы ее нащупали плети. Водоросли тотчас откликнулись, подхватили ее с новой страстью и стали раскачивать, как гамак. Их легкие прикосновения поднимали Фебу ввысь, вознося ее чувства на новую высоту.

Джо ласкал и лизал ее, и наслаждение, прокатываясь волной, передавалось водорослям, а тело теряло границы, будто Феба сливалась с водорослями и морем. Это было приятно и не страшно. Более того: по мере того как она растворялась в этой воде, она ощущала все большее наслаждение. Оно передавалось листьям, колыхавшимся стеблям, корням и воз вращалось обратно, многократно усиленное, чтобы наполнить Фебу. Она была словно сосуд, что принимает их, приспосабливает к себе и приспосабливается к ним, усиливает их и возвращает.

Феба подняла взгляд вверх и заметила в воде темную тень корабля. Рядом с тенью она увидела матросов, которые прорубали кораблю дорогу. Ей захотелось позвать их, принять в волшебную игру, поделиться блаженством и посмотреть, как они, открывшись, растворяются в море.

От такой мысли ей стало немного стыдно: ведь это тайна ее и Джо, а она вдруг захотела поделиться ею со всеми. Но желание было выше ее. Счастье ей не принадлежало. Его нельзя положить в коробку, упаковать и отнести в банк. Оно текло потоком, удерживаясь в ней на мгновение не длиннее вздоха, и таяло в окружающем мире.

Оно было частью жизни, как слезы или голод, и связывало ее со всем живым в мире: с водой, водорослями и матросами, которые плыли над головой. Разве есть у нее право остановить поток, помешать ему течь свободно?

С ощущением этого великого благословения, снизошедшего на нее, Феба посмотрела на Джо сквозь водоросли. О, он прекрасен, прекрасны его плоть и кровь.

Джо почувствовал ее взгляд и тоже посмотрел ей в лицо. Она улыбнулась и ощутила себя морской богиней в подводном храме, куда он, ее почитатель, пришел из тьмы, чтобы причаститься телу и крови ее.

Она заметила, что водоросли тоже держат его. Они обнимали руки и ноги Джо, гладили спину и ягодицы с тем же бесстыдством, с каким ласкали Фебу. Она поняла, что не надо бояться раствориться в них. И едва она смягчилась, как; во доросли немедленно проникли в нее – в ее горло, в ее нутро – и даже пытались пробиться между ее гениталиями и губами Джо.

Взрыв чувств буквально едва не разрушил ее. На мгновение ей почудилось, что тело утратило плотность, поры вот-вот откроются, и она сольется с водой.

Но это было прекрасно. Она не просто растворялась – она вбирала в себя все, что зыбко колебалось вокруг. Она была водой, стеблями и корнями; она поднималась вверх и погружалась во тьму. Она обнимала Джо, как не обнимала раньше, разлившись в каждой частице, дотрагивавшейся до него. Она теперь знала, что чувствуют листья, касающиеся его ягодиц, что чувствуют стебли, опутавшие ему руки и ноги так крепко, что она слышала биение его пульса; она струилась вместе с водой по спине, груди и животу вниз, туда, где расплылось облачко крови. Он был сильно избит, но все же не так, чтобы не захотеть ее. Она видела и чувствовала его напрягшийся член.

Если бы не память – вошедшая в ее плоть и кровь па мять о том, как прекрасно им было вместе, – возможно, Феба так и осталось бы в этом море, соединившись с водой и водорослями. Но, на миг вспомнив о прежнем, пожелав его снова, Феба остановилась.

Может быть, завтра или послезавтра она позволит себе это – оставит Фебу, превратившись в частицу живого мира Но до тех пор, пока у нее есть это тело, она будет наслаждаться его возможностями. Она разделит это наслаждение с Джо и постарается растянуть его подольше.

Она отняла свои руки у водорослей и притянула к себе голову Джо. Он снова на нее посмотрел, и взгляд его был та кой отрешенный, что Феба не поняла, видит ли он ее или нет. Потом на губах у Джо заиграла улыбка, он оттолкнулся от легко отпустившей его желтоватой стены и всплыл, оказавшись с Фебой лицом к лицу, дыхание к дыханию.

Заметил ли он, что творилось с ней в эти несколько ми нут, Феба не знала. Кажется, нет, потому что его слова, снова безмолвно прозвучавшие у нее в голове, оказались продолжением их разговора.

– Ты не можешь остаться, – сказал он. – Рано или поздно ты проснешься, а тогда…

– Тогда я пойду и найду тебя.

Он прижал палец к ее губам, хотя она и так замолчала.

– Держись от порога подальше, – предостерег он, – это опасно. Сейчас там идет что-то страшное. Ты поняла меня? Прощу тебя, Феба, скажи, что ты поняла меня.

– Что там идет? – спросила она. – Объясни толком.

– Иад, – ответил он. – Идет иад-уроборос.

Пальцы Джо легли ей на затылок; он крепко обнял ее.

– Пообещай, что ты и близко не подойдешь к порогу.

Она в ответ только показала язык. Ничего она не обещает.

– Феба… – начал Джо, но не успел договорить, как она прижалась к его губам, и он забыл обо всем на свете.

– Я люблю тебя, – сказала она, – и хочу тебя.

Его не потребовалось приглашать дважды. Она ощутила, как он расстегивает ремень, потом – как он прижимается к ней. Прикосновение было очень легким, но оно причинило ему боль. Джо невольно скривился и замер, даже оторвался от ее губ.

– Ты в порядке? – прошептала она.

– Твой чертов муж, – сказал он, превозмогая боль. – Не знаю… смогу ли я…

– Тогда не нужно.

– Бог ты мой, как больно.

– Я же сказала: не нужно.

– Я хочу закончить то, что начал, – сказал Джо и вошел в нее.

Она опустила взгляд. Вода окрасилась красным. У него снова пошла кровь.

– Хватит, – проговорила она.

Но взгляд у него стал упрямым, брови нахмурились, зубы сжались.

– Я хочу закончить, – выдохнул он.

Сверху на них легла тень. Феба подняла голову и увидела матроса: свесившись через борт, он показывал на них пальцем. На самом ли деле она услышала голос? Наверное, ей показалось.

Двое из тех, кто рубил водоросли, бросили работу и принялись всматриваться в желтоватые дебри. Феба догадалась, в чем дело. Они собрались спасать Джо.

Джо их не видел. Он был чересчур занят ею, не обращая внимания на боль.

– Джо… – прошептала она.

– Все в порядке, – ответил он. – Трудновато, но…

– Джо, открой глаза. Тебя ищут.

Он посмотрел вверх, помахал рукой спасателям, но они то ли решили, что он зовет на помощь, то ли им было наплевать, чего он хочет.

Глядя на них, Феба решила, что наплевать, и ей стало не по себе. Они были явно не люди, но ее испугало не это, а странная, абсолютная безучастность, написанная на их лицах. Феба не хотела, чтобы существа с пустыми липами забрали ее Джо. Она прижалась к нему теснее.

– Не уходи, – попросила она.

– Не уйду, – ответил он шепотом. – Я здесь, детка, я с тобой.

– Они хотят забрать тебя.

– Не заберут. – Он почти вышел из нее, потом вошел снова, медленно-медленно, словно им принадлежало все время на свете. – Мы будем вместе с тобой до конца.

Не успел он договорить, как спасатели подхватили его под мышки. А Феба, наверное, стала невидимой, потому что они не заметили ее, не попытались оторвать от Джо ее рук. Они просто рванули его наверх, будто он запутался в водорослях.

Джо ничего не оставалось, как разжать объятия, освободить руки и врезать им, как вдруг его дернули вверх. Он оторвался от Фебы, и снова у него пошла кровь. Вода помутнела, так что Феба на мгновение потеряла его из виду. Она только крикнула ему вслед:

– Джо! Джо!

Он ответил, но голос его теперь звучал еле слышно.

– Нет, – простонал он. – Не хочу… Не хочу…

В покрасневшей воде она двинулась за ним наугад, надеясь ухватить его за ногу, но водоросли держали ее. Когда во да прояснилась, Феба поняла, что его уже не достать.

– Ты меня слышишь, Джо? – заплакала она.

В ответ раздались не слова и даже не стон, а тихое шипение, похожее на шипение газа, вырвавшегося из старой трубы.

– Боже мой, Джо… – прошептала Феба, с новой силой рванувшись за ним наверх. Но водорослям она понравилась, и они, несколько минут назад ласковые и нежные, вцепились в нее мертвой хваткой, не желая отпускать. Они держали ее, лезли в рот и в глаза, и она чувствовала на губах их горький привкус.

Ей стало плохо, ее сотрясали судороги. Откуда-то издалека раздались новые звуки: голоса и детский смех. Наверное, с корабля?

Нет. Звуки доносились не с корабля. Они принадлежали другому миру. Тому, где сейчас наступило утро. Где готовился фестиваль и просыпался город.

«Без паники», – сказала она себе и на несколько секунд перестала вырываться, чтобы восстановить контроль над те лом.

Судороги стали реже. Очень медленно она подняла голову и нашла взглядом Джо. Спасатели уже подняли его на поверхность. С корабля к нему потянулись руки, его подхвати ли. Теперь она поняла, почему он ей не отвечал. Он висел на руках у матросов как мертвый.

Ее охватил безумный страх.

– Нет, не может быть, – прошептала она. – Пожалуйста, Господи, пожалуйста, этого не может быть.

Кровь текла у него по ногам, растворяясь в воде мутным облаком.

– Джо! – воскликнула она, – Не знаю, слышишь ты меня или нет. – Она подождала, но ответа не последовало. – Я хочу, чтобы ты знал: я разыщу тебя. Я помню, ты запретил, но мне все равно. Я тебя разыщу, и мы будем…

Она замолчала от удивления, заметив на борту судна еще одну фигуру, которая жестом что-то приказывала матросам. Через секунду Феба поняла, в чем дело. Спасатели, поднявшие Джо, без церемоний подхватили его и снова бросили туда, откуда вытащили.

– Нет! – крикнула она. Сбывались ее худшие опасения. – Нет, пожалуйста, нет…

Судорога вновь сотрясла ее тело. Одна, за ней другая и третья. И следом за ними явились дневной свет, смех за окном и все прочее. Спиной она ощутила липкие от пота простыни, вдохнула несвежий воздух спальни.

Даже теперь она сопротивлялась пробуждению. О, если бы, если бы она дотянулась до Джо! Если бы подхватила его, не дала соскользнуть во тьму – тогда, возможно, ей удалось бы сотворить чудо в этом сне. Вдохнуть свое дыхание в его легкие, удержать на краю забвения.

Феба ринулась вниз и, когда день подступил к ней совсем близко, поймала Джо за штанину. Она подтянула его к себе. Рот его был открыт, глаза закрыты, а вид похуже, чем у мертвого Мортона.

– Не надо, любовь моя… – сказала Феба. Ей не хватило сил договорить: не надо, не умирай, не надо, не оставляй меня.

Она отпустила штанину, взяла в руки его лицо, обхватила губами его открытый рот. Он был ужасно податлив, но Феба не сдавалась. Она только плотнее прижала губы и, как заклинание, произнесла про себя его имя:

– Джо.

В глаза ей ударил свет. Она начала просыпаться.

– Джо.

Глаза сами открылись. Но в тот самый миг, когда море, водоросли и ее возлюбленный начали исчезать, в тот самый последний миг она заметила – или ей показалось, – что веки Джо дрогнули, словно ее заклинания все же пробудили в нем жизнь.

Тут Феба проснулась. Что произошло потом, она не видела.

На лицо сквозь щель в неплотно задернутых шторах упал солнечный луч, и Феба сморщила нос. Она запуталась в простынях: они оплели ее, как водоросли во сне, а подушка про мокла от пота. Конечно, все это был сон, но Феба точно знала, что сон непростой. Да, ее тело лежало в постели, обливаясь потом и вырываясь из простыней, но душа ее в то же самое время путешествовала в другой мир, не менее реальный, чем эта спальня.

Наверное, хорошо, что тот мир действительно существует. Наверное, если найти туда дорогу, здешний мир во многом бы изменился. Но сейчас Фебе не было до них никакого дела. Сейчас ее интересовал Джо. Без Джо ни тот мир, ни этот не имели никакого смысла.

Она поднялась и отдернула шторы. Началось субботнее утро, вот-вот должен был открыться фестиваль, и солнце ярко сияло на безоблачном чистом небе. В безупречной его синеве поплыл вдруг, отливая серебром, чей-то вырвавшийся из рук воздушный шарик. Феба смотрела, как, подгоняемый легким утренним ветром, шар поднялся над соснами и двинулся дальше, в сторону хребта Хармона. Сейчас она умоется и тоже пойдет в ту сторону, подумала Феба. Ну и что, что сегодня в Эвервилле самый веселый день в году. Ну и что, что сегодня вся долина загудит, как праздничный улей. Там, на горе, наверху есть какой-то порог, и не успеет солнце перейти через зенит, как Феба либо погибнет, либо шагнет в другой мир.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
ДЬЯВОЛ И Д'АМУР

I

1

– Вот она, эта пакость, – сказал человек в розовом, цвета лососины, галстуке, указывая пальцем на картину, висящую на стене галереи. – Как она, черт возьми, называется?

Он заглянул в листок с каталогом цен.

– «Апокалипсис в Бронксе», – подсказал стоявший рядом с ним.

– «Апокалипсис в Бронксе», – фыркнул критик. – Господи!

Потом подозрительно скосил взгляд на незнакомца.

– Вы ведь не он, нет? – спросил он. – Не Дюссельдорф?

Незнакомец – плотно сбитый мужчина не старше сорока, с трехдневной щетиной, с красными от недосыпа глаза ми – покачал головой:

– Нет. Я не Дюссельдорф.

– Но вы есть на одном из его полотен, не так ли? – спросила женщина с азиатскими чертами, стоявшая рядом с Лососевым Галстуком.

– Разве?

Она взяла у своего спутника листок и пробежалась глазами.

– Здесь, – сказала она. – «Д'Амур на Уикофф-стрит».

В соседнем зале, огромное полотно. Небо цвета разлившейся желчи.

– Омерзительно! – скривился Галстук. – Может отправляться обратно торговать героином, или чем еще он там занимался. Не стоило выставлять такое дерьмо, чтобы все его видели.

– Тед не торговал наркотиками, – ответил Д'Амур.

Он сказал это тихо, но в голосе явно слышалось предупреждение.

– Я выражаю свое личное мнение, – проговорил критик, защищаясь.

– Тогда не распространяйте ложных слухов, – сказал Д'Амур. – Не нужно лить воду на чертову мельницу.

Была пятница, восьмое июля, и дьявол занимал все мысли Гарри этим вечером. В Нью-Йорке, как всегда, стояла удушающая жара, и Д'Амуру, как всегда, хотелось уехать, но ехать было некуда. В любом другом месте его сразу бы вы числили и нашли. А здесь, в этом вдоль и поперек исхожен ном городе, он задыхался от жары, но, по крайней мере, знал, где укрыться и куда пойти, кто его боится и кого ему бояться. Кто враг и кто Друг.

Одним из немногих его друзей был Тед Дюссельдорф, бывший героиновый наркоман. Некогда он устраивал перформансы, а теперь стал рисовать городской апокалипсис.

Сейчас Тед, одетый в клетчатый мешковатый костюм, стоял в окружении почитателей своего таланта возле одной из новых скандальных работ – все полотна высотой до по толка – и жевал сигару такой длины, какую не часто встретишь даже на Манхэттене.

– Гарри! Гарри! – обрадовался он, увидев Д'Амура– Хорошо, что ты пришел. – Он бросил своих немногочисленных слушателей, подошел к Д'Амуру и взял его под руку. – Знаю, ты не любишь сборищ, но хотел тебе показать, что теперь и у меня есть поклонники.

– Продал что-нибудь?

– Не поверишь, продал! Одна милая еврейская дама, известный коллекционер, купила вот это. – Он ткнул сигарой в направлении стены, где висело «Избиение агнцев на Бруклинском мосту». – Для столовой. Наверное, она вегетарианка, – добавил он с горловым смешком. – А потом купили еще пару рисунков. Я, конечно, не сильно разбогател, но все-таки кое-что, правда?

– Правда.

– Пойдем, покажу свой шедевр, – сказал Тед, увлекая Гарри прочь сквозь толпу.

Публика отчетливо делилась на три категории. Одни – жертвы собственного снобизма, ходившие на подобные мероприятия, чтобы их увидели и упомянули в газете. Вторые – серьезные коллекционеры, невесть как сюда попавшие и чувствовавшие себя неуютно. Третьи – друзья Теда; кое-кто из них щеголял татуировками не менее живописными, чем картины на стены.

– Подходит ко мне один, – говорил Тед. – Туфли модные, стрижка от дизайнера. И говорит ваши фантазии, мол, немного passe* (* Старомодны (фр.)). Я спрашиваю: какие такие фантазии? Он на меня смотрит так, будто я пернул. Отвечает: я имею в виду эти ваши картины. Я ему: это не фантазия, это жизнь. Он покачал головой и испарился. – Тед наклонился к Гарри. – Знаешь, иногда мне кажется, что люди делятся на две категории. Одни в состоянии что-то понять, другие – нет. И не надо пытаться им объяснять, все равно не поймут.

Они вошли в зал, где на стене прямо перед ними висело большое, восемь на шесть футов, полотно, отличавшееся от других более четким сюжетом и яркими красками.

– Я, знаешь, не спятил до сих пор только потому, что умею рисовать. Если бы я не сбрасывал на холст всю эту херню, давно бы крыша поехала. Не понимаю, как ты выдерживаешь, Гарри. В смысле, после всего, что ты видел и знаешь…

Заметив появление художника и его модели, группа людей возле картины расступилась, давая Теду возможность полюбоваться своим творением На полотне, почти как на всех картинах Дюссельдорфа, была изображена простая городская улица. Однако эту улицу Д'Амур узнал. Это была та самая бруклинская Уикофф-стрит, где однажды, почти десять лет назад, в прекрасный солнечный субботний день на кануне Пасхи, он впервые услышал шелест дьявольских крыльев.

Тед изобразил улицу такой, какой она и была, запущенной и неуютной. В центре он поместил Д'Амура, придав его лицу изумленное выражение, словно говорившее зрителям: видите ли вы то, что вижу я? При первом взгляде казалось, будто улица вполне обычная, но так только казалось. Тед, не пожелавший прямо и примитивно подать идею картины, придумал метод куда более тонкий. Сквозь стены мрачных зданий – коричневых, цвета сепии, и серых, – сквозь кирпич и железо, сквозь асфальт проступала истинная сущность события. Улица пламенела кармином и охрой, сочилась темно-красными каплями, будто перезревший гранат, и пейзаж, несмотря на реалистично выписанные детали, напоминал полупрозрачный задник театральных декораций, прикрывавший нечто значительное и грозное.

– Похож, а? – спросил Тед.

Гарри признал; да, похож, и его только что узнали; но не обрадовался этому. Лицо у него было крепкой лепки – так сказала Норма, едва ощупала его в первый раз, – но почему же черты такие резкие? Тед выписал его, будто высек из камня, – длинный нос, твердый подбородок, высокий лоб и прочее. Возраст явно преувеличен: в волосах седина, на лбу по перечные складки. Если так будет лет через десять, это не плохо, подумал Д'Амур. В лице на полотне не чувствовалось той спокойной ясности, что компенсирует утрату юности, взгляд и улыбка были полны тревоги. Тем не менее вид у него вполне осмысленный, руки и ноги целы, что, учитывая род его занятий – вольную борьбу с бестиями преисподней, – уже неплохо, так что он вполне годился для перевода в первую лигу.

– Видишь? – спросил Тед.

– Что?

Тед подвел его на пару шагов ближе к полотну и показал на что-то под ногами изображенного Д'Амура:

– Вот, смотри.

Гарри посмотрел – сначала на тротуар, потом на сточную решетку.

– У тебя под ногами, – не выдержал Тед.

Под правым каблуком Гарри на картине извивалась черная змейка с горящими углями вместо глаз.

– Это и есть дьявол, – заявил Тед.

– Решил мне польстить? – спросил Гарри. Тед усмехнулся.

– Эй, это же искусство. Можно немного и приврать.

По просьбе Теда Гарри прождал его примерно час, пока не поредела толпа посетителей. Он устроился в служебных комнатах за выставочным залом, уселся за стол, задрав ноги, со стопкой старых номеров «Таймс». Иногда полезно вспомнить нормальную жизнь, какой живут обыкновенные люди, которых интересуют подковерная политическая борьба, проблемы бедности в мире, скандалы, светские сплетни, мода и криминальная хроника. Он завидовал их неведению и лег кости, с какой они растрачивали жизнь. Сейчас он все отдал бы за то, чтобы неделю пожить так же – заниматься свои ми делами и позабыть о присутствии чужих, проглядывавших сквозь внешнюю оболочку вещей.

Их присутствие не было бредом или фантазией. Гарри встречался лицом к лицу с теми из них, у кого имелись лица. Он видел их в квартирах, на улицах, в лифте. Видел, как они роются в больничных отходах, высасывают кровь из грязных бинтов. Видел их на берегу реки, где они потрошили дохлых собак. Они были повсюду и наглели день ото дня. Гарри знал, что пройдет немного времени, и они появятся на улицах средь бела дня. А когда они появятся днем, никто не сможет им противостоять.

В начале своей карьеры – тогда он, только что ставший частным детективом, расследовал одно дело и впервые по пал в компанию нелюдей, – Гарри тешил себя надеждой, что со временем они исчезнут сами, стоит только о них рассказать и призвать народ к бдительности. Довольно быстро он понял, что все не так просто. Никто не хотел ничего знать. Есть границы восприятия, и люди не хотят, да и не могут, раздвигать их, чтобы впустить в свою жизнь кошмары. Когда Гарри попытался рассказать о том, что знал или о чем догадывался, в ответ на свои неловкие теории он получал не доверчивый взгляд или раздражение, а пару раз и удар по физиономии. Он отказался от поиска единомышленников и стал воевать в одиночку.

Однако он был не совсем одинок. Изредка попадались люди, которым довелось столкнуться с тем же, что и Д'Амуру. Через несколько лет образовалась небольшая компания, где самым важным для Гарри человеком стала Норма Пэйн, слепая негритянка-медиум. Никогда не покидая своей двух комнатной квартирки на Семьдесят пятой улице, она могла рассказать все, что творится в любой точке Манхэттена. Она общалась с духами, прилетавшими к ней за советом, как лучше перебраться в другой мир. Раньше был еще отец Гесс – вместе с ним Гарри пытался выяснить природу нелюдей, появлявшихся в городе. Но их совместные изыскания продлились недолго и прервались в ту субботу на Уикофф-стрит, где они попались в ловушку. Отец Гесс канул в небытие, не успев выскочить на лестничную площадку, а одолевший его демон сидел на кровати и повторял одно и то же, требуя, чтобы Гарри разгадал смысл слов: «Я есть ты, ты есть любовь, потому-то и крутится мир. Я есть ты, а ты…»

Никогда с тех пор Гарри не встречал человека, чьим суждениям доверял бы до такой степени, как суждениям отца Гесса. Гесс был ревностный католик, однако широта его взглядов изумляла. Он с интересом изучал все религии и верования, а любовь к жизни со всеми ее тайнами горела у него в сердце. Беседы с ним походили на путешествие по речным порогам, настолько головокружительны и рискованны были повороты. Он мог вести речь о теориях черных дыр, тут же мгновенно перейти к достоинствам перцовой настойки, а потом с величайшим почтением рассуждать о таинстве не порочного зачатия. Но как бы далеко ни отстояли друг от друга эти темы, между ними всегда была внутренняя логическая связь.

Не проходило дня, чтобы Гарри не вспоминал о нем и не заскучал.

– Поздравь меня, – сообщил Тед, появившийся в дверях офиса с улыбкой до ушей. – Только что продал еще одну картину.

– Молодец.

Тед закрыл за собой дверь. В руке он держал бутылку белого вина. Он сел на корточки возле стены и отхлебнул глоток.

– Бог ты мой, ну и вечер, – сказал он, и голос его дрожал от переполнявших его чувств. – Я чуть не испекся за эту неделю. Я сам не знал, хочу ли выставлять на всеобщее обозрение то, что я вижу и о чем думаю.

Он привалился к стене, закрыл глаза и тяжело вздохнул. Помолчал минуту. Потом продолжил:

– Я нашел то, что тебе нужно, Гарри.

– Ад?

– Но я все еще думаю, ты что-то путаешь…

– Когда церемония?

– В следующий вторник.

– А где, ты узнал?

– Само собой! – Тед взглянул на него с шутливым негодованием.

– Так где?

– Дальше по Девятой и…

– Ну и куда дальше?

– Может, лучше я тебя туда провожу?

– Нет, Тед. Не впутывайся.

– Почему? – спросил Тед, протягивая Гарри бутылку.

– Потому что ты поклялся никогда больше не прикасаться к этому дерьму, не забыл? Героин, магия и все такое – им не место в твоей жизни. Разве ты не говорил?

– Говорил. Ты будешь пить или нет?

Гарри сделал большой глоток. Вино было кислое и теплое.

– Вот и держи слово. Тебе теперь есть что терять. Тед самодовольно хохотнул – Приятно слышать, – сказал он.

– Ты собирался назвать адрес.

– Идешь дальше по Девятой. Квартал между Тринадцатой и Четырнадцатой. Здание стоит углом. На вид заброшенное, – проговорил он, снизив голос до шепота, и забрал у Гарри бутылку. – В свое время я умел вытряхивать тайны, но добыть этот адрес было не легче, чем выдавить кровь из камня. Что там такое?

– Тебе этого не нужно знать.

– Чем меньше ты расскажешь, – честно предупредил Тед, – тем сильнее разожжешь мое любопытство.

Гарри сокрушенно покачал головой:

– Но ты ведь не поддашься ему, а?

– Вряд ли, – ответил Тед, пожимая плечами. – Ты же знаешь, я склонен поддаваться.

Гарри молчал.

– Ну? – не унимался Тед. – В чем там дело?

– Ты когда-нибудь слышал об ордене Заим-Карасофия?

Тед мрачно уставился на Гарри.

– Ты что, шутишь? – Гарри покачал головой. – Это же орден конкубов?

– Да, именно так мне и сказали.

– Гарри_ Ты понимаешь, куда суешься? Их, говорят, вы слали сюда из другого мира.

– Неужели? – сказал Гарри.

– Гарри, не морочь голову. Черт, ты отлично знаешь, о чем речь.

– Кое-что слышал, понятное дело.

– И что ты думаешь?

– О чем?

– О том, откуда они явились, – ответил Тед, все больше нервничая.

– Говорю тебе, я лишь слышал кое-что краем уха…

– Ну и?..

– Я думаю, они пришли из Субстанции.

Тед тихо присвистнул. Ему не нужно было объяснять, что такое море сновидений. Он и сам лет пять занимался оккультной практикой, пока случайно, под героином, не вызвал к жизни какую-то тварь с явно психопатическими наклонностями. Гарри пришлось применить все свои знания и умения, чтобы загнать ее обратно. Тед тогда поклялся больше не прикасаться к магии и в тот же день записался на курс деинтоксикапии. Но оккультные термины до сих пор его завораживали, а особенно слово «Субстанция».

– Что они здесь делают? – спросил Тед.

Гарри пожал плечами.

– Откуда я знаю? Я даже не уверен, что они существуют на самом деле.

– А если…

– Если они существуют, то мне нудою задать им несколько вопросов и получить на них ответы.

– Что за вопросы?

– Про ту самую змейку, что ты изобразил у меня под каблуком.

– Я изобразил Антихриста.

– Они его называют Иад.

Тед схватывал с полуслова.

– Значит, иад-уроборос и Антихрист – одно и то же? – сказал он.

– Это всего лишь разные имена дьявола, – отозвался Гарри.

– Как бы можешь быть уверен?

– Я верю, – ответил Гарри.