Текст книги "Эвервилль"
Автор книги: Клайв Баркер
Жанр:
Ужасы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 27 (всего у книги 40 страниц)
VII
Раньше маршрут праздничного парада был простой. Он начинался на Поппи-лейн возле булочной Сирса, потом сворачивал на Эйкерс-стрит, оттуда на Мейн-стрит. Потом па рад шел по Мейн-стрит – примерно около часа – до главной площади, где и завершался. Но с годами масштабы росли, и в начале восьмидесятых пришлось придумывать новый маршрут, чтобы удовлетворить ожидания и участников, и зрителей. Общественный комитет фестиваля, просидев с шести почти до полуночи в продымленной комнатке над офисом Дороти Баллард, нашел простое и мудрое решение: па рад начнется у здания муниципалитета, пройдет через весь город и, описав полный круг, вернется туда же. Таким образом, путь процессии удлинялся втрое. Мейн-стрит и городская площадь, разумеется, оставались центральным местом шествия, но тамошним зрителям теперь придется еще дожидаться парада. Для самых нетерпеливых и для родителей с детьми предусмотрены открытые кафе на боковых улочках, прилегающих к Мейн-стрит. Там они смогут поесть, выпить и послушать музыку, да и видно оттуда неплохо – лучший вид только со столбов и подоконников.
– Оркестр сегодня в ударе, – сказала Мейзи Уэйтс, обращаясь к Дороти, когда они стояли около ресторанчика Китти и смотрели, как шествие медленно подходит к перекрестку.
Дороти просияла. В жизни не слышала слов приятнее и вряд ли гордилась бы ими больше – так подумала она про себя, – даже если бы была родной матерью всех музыкан тов. Но вовремя сдержалась, решив что подобное замечание лучше оставить при себе. Вслух она сказала:
– Арнольда, конечно, все любили. – Она имела в виду Арнольда Лэнгли, который руководил оркестром двадцать два года и умер год назад в январе. – Но Ларри обновил репертуар очень неплохо.
– О, Билл говорит, из Ларри энергия так и бьет, – согласилась Мейзи. Ее муж десять лет играл в оркестре на тромбоне. – И новая форма ему тоже понравилась.
Форма обошлась городу недешево, но никто не сомневался, что деньги потрачены не зря. Ларри Глодоски умел убеждать, благодаря чему в оркестр пришли несколько новых молодых музыкантов (только один из них местный, остальные приезжали из соседних городков), а новая форма, придавшая оркестру облик более современный и привлекательный, также пошла на пользу дела, вселила в артистов уверенность и бодрость. Уже поговаривали, что через пару лет они примут участие в большом конкурсе оркестров из всех штатов. Даже если они ничего там не выиграют, это будет вроде бесплатной рекламы фестиваля.
Значит, тут все отлично, отметила про себя Дороти. Она перевела взгляд на толпу. Людей собралось море, они стояли в пять или шесть рядов, так что ограждения едва выдерживали натиск. Гомон толпы заглушал все, кроме большого барабана, чей бой отдавался у Дороти в животе, будто там билось второе сердце.
– Знаешь, мне нужно что-нибудь съесть, – сказала она Мейзи. – Что-то голова кружится.
– О да, это не годится, – подхватила Мейзи. – Нужно перекусить.
– Да, сейчас, только подождем оркестр, – кивнула Дороти.
– Ты уверена?
– Конечно, уверена. Не могу же я пропустить оркестр.
– Чувствую себя последним дураком, – сказал Эрвин.
Долан ухмыльнулся.
– Никто нас не видит, – изрек он. – Эй, Эрвин, давай-ка веселее! Неужели тебе не хотелось участвовать в параде?
– Вообще-то нет, – признался Эрвин.
Они явились туда все – Диккерсон, Нордхофф, даже Конни – и дружно валяли дурака, вышагивая рядом с оркестром.
Эрвин не видел в этом ничего смешного. Во всяком случае, сегодня, когда в мире творилось что-то неладное. Разве сам Нордхофф не говорил, что нужно постараться защитить то, что вложено в Эвервилль? И вот пожалуйста – они забавляются, как дети.
– С меня хватит! – мрачно заявил он. – Нужно пойти и поймать того ублюдка в моем доме.
– Поймаем, – заверил Долан. – Нордхофф сказал, у не го есть какой-то план.
– Кто там поминает мое имя всуе? – крикнул Нордхофф, оглядываясь через плечо.
– Эрвин считает, что мы теряем время.
– В самом деле? – проговорил Нордхофф, развернулся и подошел. – Возможно, участие в параде кажется вам глупой игрой, но это наш маленький ритуал, вроде вашего пиджака.
– Пиджака? – переспросил Эрвин. – Мне казалось, я его выбросил.
– Но вы нашли в карманах много напоминаний, не так ли? – спросил Нордхофф. – Частицу прошлого.
– Да, нашел.
– Вот так же и мы, – ответил Нордхофф и, запустив руку в карман обшарпанного смокинга, извлек оттуда горсть мелких вещиц. – То ли воспоминания, то ли некая высшая сила дает нам утешение. И я благодарен за это.
– Что вы хотите этим сказать? – не понял Эрвин.
– Что мы сохраняем себя, если сохраняем связь с Эвервиллем Не важно, что нам помогает – старая рубашка или прогулка с оркестром Функция у них одна: помочь нам вспомнить то, что мы любили.
– Что мы любим, – поправил Долан.
– Ты прав, Ричард. Любим. Теперь понимаете, что я хо тел сказать, Эрвин?
– По-моему, есть способы и получше, – угрюмо буркнул Эрвин.
– Разве от этой музыки ваше сердце не бьется сильнее? – спросил Нордхофф. Он увлеченно маршировал, высоко поднимая колени. – Вслушайтесь в эти трубы.
– Хрипят, как не знаю что, – отозвался Эрвин.
– Господи, Тузейкер! – воскликнул Нордхофф. – Где же ваше ощущение праздника? Его нужно сохранять.
– В таком случае, да поможет нам бог, – сказал Эрвин, а Нордхофф повернулся к нему спиной и зашагал к трубачам.
– Догони его, – велел Эрвину Долан. – Быстро. Извинись.
– Да пошел ты к черту, – отмахнулся Эрвин и направился прочь, в толпу на тротуаре.
– Нордхофф – человек злопамятный, – сказал Долан.
– Без разницы, – бросил Эрвин. – Не собираюсь уни жаться.
Вдруг он замолчал, увидев кого-то в толпе.
– Что такое? – поинтересовался Долан.
– Вон. – Эрвин показал на растрепанную женщину, пробиравшуюся сквозь толпу.
– Вы знакомы?
– Ода.
До перекрестка оставалось ярдов сто, когда Тесла наконец заметила, куда идет. И остановилась. Через пару секунд ее догнал Гарри.
– Что случилось? – крикнул он.
– Нужно обойти! – тоже крикнула она в ответ, стараясь перекричать толпу.
– Ты знаешь как?
Тесла покачала головой. Наверное, вместе с Раулем она сообразила бы, как попасть к дому Фебы в обход, но теперь приходилось решать проблемы самостоятельно.
– Значит, будем продираться, – заключил Гарри.
Тесла кивнула и втиснулась в плотную толпу зрителей. Если бы только научиться управлять энергией массы, думала про себя она. Не растрачивать ее, а обратить на пользу.
Сжатая со всех сторон, не понимающая, куда надо идти и куда ее несет, Тесла, как ни странно, вдруг успокоилась. Ей все здесь нравилось. Прикосновения чужих тел, блестящие капли испарины на лицах, сияющие глаза, запах потных под мышек и леденцов – все это было прекрасно. Да, эти люди беспомощны и невежественны, фанатичны, агрессивны и в большинстве своем глупы. Но сейчас они радуются, смеются, поднимают детей на руки, чтобы те увидели парад, и Тесла в эту минуту радовалась родству с ними, если не любила их.
– Услышь меня! – кричал ей в этот момент Эрвин.
Она не обращала на него внимания. Однако Эрвин видел в ее лице нечто такое, что давало ему надежду до нее докричаться. Глаза Теслы сияли безумным блеском, на губах играла кривая усмешка. Эрвин не мог потрогать ее лоб, но почти не сомневался, что у нее жар.
– Постарайся, услышь меня! – продолжал взывать он.
– Ради чего ты так стараешься? – удивлялся Долан.
– Она много знает, больше, чем мы, – ответил Эрвин. – Она знает, как зовут ту тварь в моем доме. Я слышал, как; она его называла. Киссун.
– Что с ним такое? – не оглядываясь, спросила Тесла у Гарри.
– С кем?
– Ты сказал «Киссун».
– Я ничего не говорил.
– Но кто-то сказал.
– Услышала! – обрадовался Эрвин. – Вот умница! Молодец!
Долан заинтересовался.
– Может, вместе попробуем? – предложил он.
– Хорошая мысль. Давай на счет «три»…
На этот раз Тесла остановилась.
– Ты опять не слышал? Гарри помотал головой.
– Ладно, – сказала она. – Ничего страшного.
– Ты о чем?
Расталкивая толпу, она повернула к открытой двери магазина, и Гарри двинулся следом Магазин – он оказался цветочной лавкой – по-видимому, давно закрылся, но запах цветов остался.
– Рядом со мной есть кто-то еще, не только ты, Гарри. И он со мной говорит. Его зовут Тузейкер, – сказала Тесла.
– Э-э… где же он?
– Не знаю. То есть я знаю, что он мертвый. Я была у него в доме. Там я и видела Киссуна, – говорила Тесла, пристально всматриваясь в толпу и пытаясь увидеть его, вернее их. – На этот раз он не один. Я слышала два голоса. Они хотят мне что-то сказать, Я не умею настраиваться.
– Боюсь, тут я бессилен, – сказал Гарри. – Не могу утверждать, что здесь никого нет…
– Хорошо, – перебила Тесла – Дай-ка я просто постою и послушаю.
– Найдем местечко потише? Тесла покачала головой:
– Рискуем их потерять.
– Хочешь, чтобы я отошел?
– Но недалеко, – попросила она и закрыла глаза, пытаясь отключиться от шума голосов живых и услышать голоса мертвых.
Дороти вдруг крепко вцепилась в руку Мейзи.
– Что с тобой? – испугалась Мейзи.
– Не… я не… Мне нехорошо, – сказала Дороти.
Вокруг нее все пульсировало, как будто в каждой точке мира забилось, как у нее в животе, еще одно сердце. Даже в земле под асфальтом, даже в глубине неба. И чем ближе грохотал барабан, тем пульсация становилась сильнее, так что в конце концов Дороти показалось, что сейчас мир лопнет, взорвется, развалится на части.
– Может, принести тебе чего-нибудь поесть? – спросила Мейзи.
С каждым шагом барабаны грохотали все громче: бум, бум.
– Салат с тунцом или…
Вдруг Дороти согнулась пополам, и ее вырвало. Стоявшие рядом люди расступились не так быстро, чтобы никого не запачкало, а ее выворачивало наизнанку, несмотря на почти пустой желудок. Мейзи подождала, пока спазмы не прекратятся, а потом потянула Дороти подальше от солнца в прохладу закусочной. Но Дороти то ли не хотела идти, то ли не могла.
– Сейчас все лопнет, – пробормотала она, глядя в землю.
– Все в порядке, Дотти…
– Ничего не в порядке. Тут сейчас все взорвется!
– О чем ты говоришь?
Дороти стряхнула с себя руку Мейзи.
– Нужно очистить улицу, – сказала она, делая шаг к кромке тротуара – Быстро!
– Что там происходит? – спросил Оуэн, выглядывая из окна – Ты знаешь эту женщину?
– Которую вырвало? Ага. Миссис Баллард. Большая стерва.
– Интересно, – отозвался Оуэн.
Теперь Дороти расталкивала толпу и что-то кричала, но в громе приближавшегося оркестра Оуэн не слышал ее слов.
– Кажется, с ней что-то не так, – сказал Сет.
– Похоже, – кивнул Оуэн, отошел от окна и направился к выходу.
– А вдруг она увидела аватар? – крикнул ему в спину Сет.
– Вполне возможно, – согласился Оуэн. – Очень даже возможно.
В толпе возле закусочной Китти слова Дороти Баллард бы ли услышаны. Перед ней расступались на тот случай, если ее снова вырвет. Какая-то девушка возле ограждений – вероятно, слегка захмелевшая – не успела отойти, и Дороти ее оттолкнула. Турникет упал, а Дороти, размахивая руками, чтобы сохранить равновесие, вылетела на перекресток.
Шедший перед оркестром Ларри Глодоски увидел возникшую вдруг на его пути миссис Баллард и оказался перед не простым выбором. На размышления у него было секунд десять: или остановить оркестр, а вместе с ним и все шествие, или довериться судьбе и надеяться на то, что кому-нибудь хватит ума убрать с дороги эту старую суку, пока они не столкнулись. Впрочем, на самом деле не было тут никакой дилеммы. Дороти одна, а их много, Он поднял жезл повыше и взмахнул им так, словно перечеркнул стоявшую перед ним женщину.
– Я слушаю, – пробормотала Тесла – Слушаю, как только могу.
Порой ей начинало казаться, будто она слышит какой-то шепот, но в голове звенело от голода и от жары. Если ей и впрямь хотели что-то сказать, она не могла разобрать ни слова.
К тому же что-то случилось на перекрестке, и Тесла отвлеклась. Толпа там заволновалась. Тесла привстала на цыпочки, но головы, машущие руки, воздушные шары заслоняли обзор.
Гарри, однако, сумел кое-что рассмотреть.
– Там женщина посередине улицы, она кричит.
– Что кричит?
Гарри вытянул шею, прислушавшись.
– По-моему, она уговаривает людей разойтись.
Внутреннее чутье, которое раньше она отнесла бы на счет Рауля, заставило Теслу немедленно втолкнуть Гарри в разгоряченную, потную толпу и удалиться от этого дверного проема – Уходим! – крикнула она Гарри.
– Почему?
– Перекресток! Все как-то связано с чертовым перекрестком!
– Ты их видишь? – спросил Сет, пока они с Оуэном продирались в передний ряд.
Оуэн не отвечал. Он боялся, что если раскроет рот, то не выдержит и закричит: от боли, от страха, от предвкушения. Поднырнув под ограждение, он вышел на открытое пространство улицы.
Он знал, что сейчас самый опасный момент, когда все ре шали секунды. Он не ожидал, что это произойдет так скоро. Впрочем, он не был уверен, что настал именно тот момент, момент истины; но это ничего не меняло – нужно действовать. Солнце внезапно стало палить беспощадно, затылок пекло, мозги плавились, и асфальт тоже плавился. Скоро здесь все поплывет, как в том самом видении, которое явилось им с Сетом. Плоть растает, а из пламени возгорится Искусство.
– Уходите! – кричала Дороти толпе, размахивая руками. – Уходите, пока не поздно!
– Она что-то видела, – пробормотал Оуэн.
К Дороти побежали люди, чтобы ее увести, и Оуэн припустил бегом, чтобы добраться до нее первым.
– Все в порядке! – кричал он на бегу. – Я врач!
Этот трюк всегда действовал безотказно, подействовал и на этот раз. Его пропустили.
Ларри увидел, как доктор обнял бедную Дороти, и произнес про себя коротенькую благодарственную молитву. Только бы этот врач увел ее в сторону – ну, быстрее же, быстрее! – и все будет как надо. Кто-то в его рядах крикнул:
– Ларри, надо остановиться!
Но Ларри сделал вид, будто не слышит. До того места, где врач вразумлял Дороти, оставалось десять шагов.
Нет, уже девять. Девять шагов – это много. Восемь…
– Что вы увидели? – спрашивал Оуэн.
– Здесь сейчас все взорвется! – восклицала Дороти. – Господи, господи, сейчас все взорвется!
– Что взорвется? – спросил он. Она покачала головой.
– Говорите же! – рявкнул он.
– Все, – ответила она. – Вообще все!
Гарри шел впереди и без особого труда прокладывал Тесле дорогу. На краю тротуара он приподнял цепь ограждения, и Тесла, нырнув под ней, выбралась на проезжую часть. Не считая оркестра и ее самой, там стояли еще человек десять, но имели значение только трое из них. Во-первых, женщина, стоявшая на перекрестке в самом его центре; во-вторых, мужчина с бородой, который с ней разговаривал; в-третьих, молодой человек в нескольких шагах от Теслы. Последний как раз в этот момент крикнул:
– Будденбаум!
Человек с бородой оглянулся, и Тесла увидела его лицо. Вид у него был кошмарный: глаза горели, каждый мускул под кожей вздулся.
– Я здесь! – крикнул он молодому человеку неожиданно пронзительным голосом и снова повернулся к женщине, пребывавшей в каком-то безумном состоянии. Она вдруг начала вырываться, и блузка у нее расстегнулась от ворота до пояса, открыв лифчик и голый живот. Она, похоже, этого незаметила. Зато заметили в толпе. Толпа взревела – раздался свист, улюлюканье и аплодисменты. Женщина отбивалась и пятилась от Будденбаума…
Ларри не поверил глазам. Едва он решил, что все в порядке, как Дороти отскочила от врача, развернулась и, полуголая, понеслась прямиком на него.
Ларри закричал:
– Стой!
Но было поздно. Чертова дура Баллард налетела на него, он не устоял и повалился на первый ряд, где шли тромбонисты. Двое сразу рухнули на землю, увлекая за собой других, а Ларри приземлился сверху. Толпа вновь взревела от восторга.
Очки у Ларри упали. Без них все стало как в тумане. Выбравшись из свалки, он зашарил по асфальту руками.
– Отойдите! – кричал он. – Пожалуйста! Отойдите!
Никто его не слышал. Люди суетились. Он видел их расплывчатые фигуры, слышал крики и брань.
– Мы погибнем! – услышал он вдруг чье-то рыдание рядом.
Ларри не сомневался, что это Дороти, и – добрая душа – забыл на время про очки и повернулся, чтобы ее утешить. Но когда он поднял голову и взглянул туда, откуда слышался плач, там оказалась отнюдь не Дороти. Там была женщина – он видел ее отчетливо. Никогда в жизни Ларри не видел так хорошо. Женщина висела в воздухе, не касаясь ногами асфальта, но так, будто стояла. Ее шелковое платье свободно ниспадало. Пожалуй, слишком свободно. Шелковые складки облегали роскошную, пышную грудь и струились, сходясь внизу живота.
– Кто вы? – спросил он, но женщина не услышала.
Она в этот момент стала подниматься вверх, будто по не видимой лестнице. Ларри привстал, изо всех сил желая последовать за ней, она же оглянулась и бросила кокетливый взгляд не на Ларри – он точно это знал, – а на кого-то другого, кого она звала за собой.
Ох, как же она улыбнулась этому счастливчику, этому ублюдку; и приподняла край платья, позволив ему любоваться своими прекрасными ножками. Потом она снова двинулась наверх и через несколько ступенек едва не столкнулась с другой женщиной, столь же прекрасной. Вторая женщина спускалась.
– Ларри!..
– На что он смотрит?
– Я нашел ваши очки.
– Что?..
– Ваши очки, Ларри.
Кто-то его толкнул, и Ларри пошел на голос, стараясь не потерять из виду женщину.
– На что вы смотрите?
– А вы не видите их?
– Кого?
– Женщин.
– Да возьмите же свои чертовы очки, Ларри!
Он нацепил очки, Мир приобрел привычные очертания. Но женщины исчезли.
– Господи, только не это…
Ларри быстро снял очки, но видение успело растаять в голубом летнем небе.
Среди всей неразберихи – Дороти Баллард бежала, Будденбаум пытался ее догнать, музыканты падали строем, как оловянные солдатики, – Тесла упрямо пробиралась к центру перекрестка. Понадобилось ей на это секунд пять, но и за эти мгновения она успела почувствовать бесконечное множество ощущений – от восторга до отчаяния. Саму ее при этом поворачивали то так, то этак, то грубо, то ласково, как будто что-то (или кто-то) рассматривало ее и изучало, испытывая на прочность. Та женщина которая сбежала, явно не выдержала проверки. Она заходилась слезами, как потерявшийся ребенок. А Будденбаум оказался покрепче. Он стоял в двух шагах от Теслы и смотрел себе под ноги.
– Какого хрена здесь происходит? – крикнула она. Он не ответил. Ни единого слова.
– Вы слышите меня?
– Ни. Шагу. Дальше, – произнес он.
Несмотря на столпотворение на улице и на то, что говорил он почти шепотом, Тесла услышала его так же отчетливо, будто он сказал это ей прямо в ухо.
У Теслы промелькнула страшная мысль, и она тут же вы сказала ее вслух.
– Киссун? – спросила она.
На это он откликнулся:
– Киссун? – Он скривил губы. – Да он просто кусок дерьма. Откуда ты его знаешь?
Сразу же возник другой вопрос: если он не Киссун, но знает Киссуна, тогда кто же он?
– Так, просто имя, – ответила ему Тесла. – Доводилось слышать.
Лицо у него было что надо: желваки под кожей вздувались все сильнее, словно вот-вот лопнут.
– Просто имя? – повторил он, протянув к ней руку. – Киссун – не просто имя!
Тесла попятилась, но какая-то часть ее, вопреки здравому смыслу, вдруг обрадовалась противоборству. Она осталась на месте, даже когда он схватил ее за горло.
– Кто ты?
Ей стало страшно.
– Тесла Бомбек, – проговорила она.
– Ты – Тесла Бомбек? – переспросил он, не скрывая изумления.
– Да, – прохрипела она, – Может… отпустишь…
Но он лишь наклонился к ее лицу.
– Господи, – воскликнул он, и на губах у него заиграла кривая ухмылка – Та самая наглая сучка – Не понимаю, о чем ты.
– Ах, не понимаешь? Как же, как же. Ты пришла, чтобы отнять у меня все, ради чего я…
– Я не собираюсь ничего отнимать, – прохрипела Тесла – Врешь! – рявкнул Будденбаум и сильнее сдавил ей горло.
Защищаясь, она ткнула ему пальцем в глаз, но он не осла бил хватки.
– Искусство мое! – заорал он. – Ты не получишь его! Неполучишь!
Ей не хватало воздуха, чтобы спорить и доказывать свою невиновность. Все вокруг пульсировало в ритме ее сердца. Она пнула Будденбаума по ноге в надежде, что он упадет, но он, судя по выражению лица, ничего не чувствовал. Только повторял:
– Мое… Мое… – И голос его, и лицо, и толпа и улица с каждым ударом сердца становились все тоньше, бледнее, готовые исчезнуть.
– А мы знаем эту женщину? – спросил вдруг кто-то рядом с Теслой.
– По-моему, знаем, – отозвался другой.
Она не могла повернуться и взглянуть, кто там, но это было и не нужно. Она узнала по голосу. Это говорил глава местных привидений, с которым она познакомилась у Тузейкера, и он был не один.
Лицо Будденбаума уже подернулось легкой дымкой, но не успело окончательно исчезнуть, и вдруг Тесла увидела, как он посмотрел куда-то мимо нее и у него изумленно округлились глаза. Он что-то сказал; что именно, она не расслышала. Потом грянул гром, и справа над глазом у него появилась красная отметина. Тесла попыталась извернуться и понять происходящее, но тут пальцы Будденбаума разжались. Ноги у Теслы подкосились, и она опустилась на асфальт. Она села на корточки, хватая ртом воздух, а мозг тут же благодарно откликнулся, оценив ситуацию. Будденбаума застрелили. Это не отметина у него на лице, а след от выстрела.
Она не успела порадоваться. Едва рука ее коснулась асфальта, как ей стало не до него.
Всего один выстрел, и толпа пришла в движение. Смех и шутки мгновенно сменились испуганными воплями. Люди бросились врассыпную, и на перекрестке остались лишь тот, кто стрелял, и Тесла.
Д'Амур сунул пистолет в карман и пошел на середину перекрестка Человек, в которого он стрелял, стоял и не падал, хотя из раны на лбу текла кровь, и это само по себе предполагало применение магии. Несмотря на солнце и многолюдье, чье-то заклятие подействовало и продолжало работать. Чем ближе Гарри подходил, тем сильнее ныли его татуировки.
Кроме того, он обнаружил и другие знаки. Асфальт как будто стал ярче и приобрел текучесть, словно тянулся в центр перекрестка. Такая же яркость появилась в воздухе, где за мелькали какие-то тени, на мгновение заслоняя солнце. Дело было не в заклинании, и Гарри прекрасно это понимал.
Изменилась сама реальность, и она продолжала меняться: предметы делались зыбкими и теряли очертания, перетекая друг в друга.
Если так, то Д'Амур не сомневался, кто руководит этим: тот самый человек, которого он застрелил; тот, кто теперь повернулся к нему спиной, глядя на разбегающуюся толпу.
Гарри взглянул на Теслу. Она не шевелилась.
– Не умирай, – прошептал он и на секунду закрыл глаза, не в силах видеть сияние.
Аватары явились, Оуэн не сомневался. Он оглушал на себе их взгляды, и это было ни с чем. не сравнимое чувство. Как будто на тебя смотрит Бог, ужасный и прекрасный.
Будденбаум также понимал, что это чувствует не только он. Ни один человек из рассеявшейся толпы не обладал его знаниями, но все они – даже самые тупые и безмозглые – должны были ощутить, что происходит нечто исключительное. Пуля, ранившая Оуэна, задела и их: добавила им в кровь адреналина, заставила ожить и увидеть знаки, на которые они не обратили бы внимания. Это читалось по их лицам, искаженным от страха, полным благоговейного трепета, по их широко раскрытым глазам и дрожащим губам. Будденбаум представлял себе нынешнее событие иначе, но до людей ему не было дела. Пусть таращатся, думал он. Пусть читают молитвы. Пусть трясутся от страха. Сегодня они еще и не такое увидят.
Он перестал высматривать аватар – раз они уже здесь, какая разница, как они выглядят? – сел на корточки и потрогал землю. Правый глаз его был залит кровью, но видел он как никогда хорошо. Асфальт под ногами начал испаряться, и сквозь него блеснул зарытый здесь медальон. Оуэн положил руку на мостовую и застонал от удовольствия, как только его пальцы прошли насквозь теплый асфальт и рука потянулась к кресту.
Вокруг все пришло в движение. В воздухе слышались голоса (привидения, подумал Оуэн; что ж, чем больше участников, тем веселее), слева и справа возникли прозрачные фигуры (слишком совершенные для людей из прошлого; наверное, явились из будущего, дождавшись своего часа), под нога ми и над головой чувствовалась дрожь (когда он переделает мир по-своему, новое небо будет выложено мозаикой, а земля станет извергать молнии). И все это вызвала к жизни вещь, обладавшая силой, способной переменить мир, – зарытый на перекрестке крест. Он сейчас лежал в земле в нескольких дюймах от Оуэна.
– Какой ты красивый, – пробормотал Оуэн тем же тоном, каким разговаривал с хорошенькими мальчиками. – Ты очень, очень красивый.
Рука его погружалась все глубже в землю. Оставалось со всем немного, и…
Эрвин следовал за Теслой до тех пор, пока она не слилась с толпой. Тогда он остановился, глядя на царившую толчею. Докричаться до Теслы в таком шуме вряд ли удастся. Лучше подождать.
Долан оказался решительнее. Большой любитель развлечений, он просочился за ограждение и пошел по дороге, где асфальт почти плавился от жары. Он стоял в нескольких дюймах от Дороти Баллард, когда у той разорвалась блузка (вы звав всеобщее веселье); он оказался на пути пули, ранившей Будденбаума, и с любопытством смотрел, как она пролетает сквозь его тело.
Внезапно веселье закончилось. Эрвин увидел, как изменилось выражение лица Долана: в нем появилась тревога, До лан повернулся к Нордхоффу, склонившемуся над Теслой, и скорее простонал, чем сказал:
– Что-о-о…
Нордхофф не ответил. Он не мог оторвать глаз от раненого человека, сидевшего на корточках с рукой, погруженной в землю сквозь твердый асфальт. За то время, что Нордхофф смотрел, лицо у человека поменялось, словно он превращался в собаку или верблюда. Нос вытянулся, щеки отвисли, глаза округлились.
– О-о-о, ч-черт… – простонал Долан и, развернувшись, двинулся обратно на тротуар. На дороге стало небезопасно.
Эрвин, стоявший намного дальше, тоже почувствовал, как что-то притягивает его непрочную плоть. Карманы его пиджака треснули по швам, их содержимое устремилось к эпи центру, пальцы вытянулись, и лицо, кажется, тоже.
Долану пришлось еще хуже. Конечно, он находился дальше от центра, чем Нордхофф, Диккерсон и остальные, но он тоже не мог сопротивляться сокрушительной, выплеснувшейся вдруг силе. Он упал на колени, вцепился в землю и позвал Эрвина на помощь. Однако Долана уже волокло на зад, тело его вытянулось, истончаясь, а потом он совсем рас таял и превратился в лужицу на асфальте.
Эрвин зажал уши, чтобы не слышать криков, и пошел прочь по быстро опустевшей улице. Идти было трудно. Сила, исходившая от перекрестка, возрастала с каждой секундой, грозя подхватить и его и превратить в ничто. Он сопротивлялся изо всех сил и шагов через двадцать почувствовал, как притяжение слабеет. Через сорок шагов он замедлил шаг и оглянулся, ища глазами Долана. Но тот исчез. Как и Нордхофф, и Диккерсон, и остальные – призраки растаяли и слились с землей.
Отвлек его звук сирены. Приехали полицейские – Джед Джилхолли и еще два офицера, Клиф Кэмпбелл и Флойд Уикс. Вид у них был довольно мрачный.
Эрвин не стал смотреть, как; эта троица справится с под земными силами – вернее, как подземная сила справится с ними. Он прибавил шаг. Прежде он сам верил в закон, служил закону, считал его единственной силой, достойной управлять миром. Но эта вера осталась в другой жизни.