Текст книги "Эвервилль"

Автор книги: Клайв Баркер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 40 страниц)

3

Без средств передвижения у Джо был небольшой выбор действий. Можно украсть машину, отъехать в лес, а когда стемнеет, вернуться за Фебой. Можно спрятаться и переждать в городе. Можно подняться в горы.

Он выбрал последнее. Угон машины – новое преступление, а город слишком маленький и слишком белый, чтобы чернокожий мог незаметно появиться на улице. Он поднимется в горы, решил Джо. Там его никому не придет в голову искать.

Покидая квартиру, он взял с собой только самое необходимое: еду, куртку, чтобы не замерзнуть ночью, и – что в его состоянии самое важное – аптечку. Перед уходом он мель ком осмотрел свои раны и понял, что кровью не истечет. Однако боль была страшная, и он с трудом добрался до ручья, где пришлось сделать привал. Никто, кроме рыб, не видел, как он сполз к воде и принялся осторожно обмывать покрытый синяками и запекшейся кровью живот. Процедура была долгая и невыносимая. Он едва удерживался от крика, когда ледяная вода касалась его истерзанного тела, и не раз делал перерыв, пережидая боль. В конце концов он не выдержал, достал из аптечки единственную оставшуюся пачку перкодана – последнюю из десяти, что ему назначил врач, когда у него была серьезная травма, – и проглотил две таблетки. От этого лекарства Джо приходил в состояние блаженного ступора, какое сейчас ему явно не пойдет на пользу. Но без обезболивания он не мог дальше и шагу шагнуть.

Как был, в спущенных до земли штанах и трусах, заскорузлых от запекшейся крови, Джо сел возле воды, ожидая, пока подействует лекарство. Дневная жара спала, но солнце еще не зашло и, пробиваясь сквозь папоротники, золотило быстрые волны. Он сидел и смотрел на них, пока боль не притихла. Если это и есть смерть, подумал он, – когда утихает боль, когда блаженно немеет тело, – не так уж она и плоха.

Прошло еще несколько минут, мысли его стали путаться, пальцы потеряли ловкость, и только тогда он продолжил промывать раны. За последние полчаса мошонка раздулась вдвое – местами лиловая, местами ярко-красная. Он осторожно ощупал яички, болевшие даже сквозь медикаментозную одурь: вроде бы все цело. Наверное, он даже сможет иметь детей. Кожа на члене лопнула в трех местах, где приземлился каблук Мортона. Джо промыл его чистой речной водой и густо смазал антисептической мазью.

Один раз во время этой деликатной процедуры его на крыло волной дурноты – не столько от вида ран, сколько при воспоминании о том, как это было, – и ему снова пришлось сделать перерыв. Он стоял и смотрел на воду, пока дурнота не прошла. Он ждал, а мысли его блуждали далеко. Он прожил уже двадцать девять лет (через месяц ему исполнится тридцать), и ему нечего представить миру, кроме своих травм. Если он хочет прожить еще столько же, так дальше продолжаться не может. Его наказали достаточно, хватит на всю жизнь. Он больше не позволит обстоятельствам загонять себя в угол, он сам будет прокладывать свой курс. Он отпустит прошлое, не отрицая и не забывая: спокойно отведет ему положенное место вместе со всей болью и унижением. В конце концов, Джо повезло, не так ли? Его нашла любовь. Любовь в облике женщины, которая сегодня готова была умереть за него. Мало кому так везет. Большинство людей довольствуются компромиссом – любви нет, но кто-то рядом есть, и это лучше, чем ничего. Феба совсем не такая.

Она не первая женщина, полюбившая его, и даже не первая, кому он ответил тем же. Но она стала первой, кого он боялся потерять. Первой, без кого – он точно знал – жизнь опустеет. Первой, кого он не перестанет любить, даже когда утихнет страсть, когда ей уже не захочется раздвигать перед ним колени, да ему это будет и не нужно.

Острая боль в паху вернула его к реальности. Он опустил глаза и обнаружил, что не все потеряно. Член его поднялся, когда Джо рисовал себе Фебу, и пришлось сконцентрироваться на подсчете летающих вокруг мошек, чтобы успокоиться. Потом Джо намазал раны мазью и перебинтовал как сумел Пора уходить, прежде чем погоня доберется до ручья… и прежде чем кончится действие обезболивающего.

Он натянул штаны, закопал обертки бинтов и прочий мусор и прошел немного вверх по течению, пока не нашел узкое место, чтобы перепрыгнуть на другой берег. Там он скрылся среди деревьев и двинулся вверх по склону.

4

В шесть семнадцать, в то время как Феба стояла возле автомата и наливала себе кофе, Мортон открыл глаза. Когда она вернулась в палату, он нес что-то про то, как плыл в лодке и упал за борт:

– Я мог утонуть, – твердил он сиделке, вцепившись в одеяло, будто в спасательный круг. – Я мог… мог утонуть.

– Нет никакой лодки, мистер Кобб. Вы в больнице…

– В больнице? – переспросил он, оторвав голову от подушки на дюйм или два, хотя сиделка изо всех сил пыталась его удержать. – Но я плыл…

– Тебе приснилось, Мортон, – сказала Феба, подходя ближе.

При виде ее память о том, как он попал в больницу, вернулась к нему.

– Господи, – простонал он сквозь стиснутые зубы. – Господи боже. – Голова его снова упала на подушку. – Сука, – пробормотал он. – Проклятая сука.

– Успокойтесь, мистер Кобб, – сказала сиделка, но Мор тон в приступе ярости вдруг сел на постели, отчего капельница отлетела в сторону.

– Я все знал! – заорал он, указывая пальцем на Фебу.

– Делай то, что тебе говорят, Мортон.

– Пожалуйста, подержите его руку, миссис Кобб, – обратилась к ней за помощью сиделка.

Феба отставила чашку и поспешила на помощь, отчего Мортон пришел в бешенство.

– Не тронь меня, сука гребаная! Не тро…

На полуслове он замолчал, издав слабый звук, как будто тихо икнул. Вся злоба мгновенно иссякла – руки бессильно упали по сторонам, лицо обмякло и побледнело, – и сиделка, не сумев удержать, уложила его на подушку. Потом она побежала за помощью, а Мортон опять стал задыхаться и биться в конвульсиях, еще более жутких, чем раньше.

Феба не могла просто стоять и смотреть на это.

– Все в порядке, – проговорила она, вернувшись к кровати, и положила ладонь на его холодный лоб. – Мортон, послушай меня. Все в порядке.

Белки глаз за закрытыми веками двигались. Он страшно хрипел.

– Держись, Мортон, – призвала Феба, потому что ему явно становилось хуже. – Потерпи.

Если он и разобрал ее слова, то не послушался. А когда он ее слушал? Он метался и бился в судорогах, пока телу хватало сил. Потом вдруг замер.

– Мортон, – прошептала она, – ты не посмеешь…

Возле постели уже стояли медсестры и врач, отдававший какие-то команды, но Феба ничего не замечала. Она видела перед собой только застывшее лицо Мортона. Капли слюны, засохшей на подбородке, широко распахнутые глаза. Вид у него был почти такой же, как на пороге ванной, – вне себя от ярости. Эта ярость не утихла, даже когда море, приснившееся ему, сомкнуло волны над его головой.

Одна из сестер взяла Фебу за руку и осторожно повела прочь от кровати.

– Боюсь, у него не выдержало сердце, – пробормотала сестра, пытаясь ее утешить.

Но Феба лучше знала, что произошло. Этот дурак захлебнулся.

5

На исходе дня всегда наступал момент, когда город погружался в синие сумерки, а на горе солнце еще продолжало сиять во всей красе. Оттуда Эвервилль казался городом-призраком, притаившимся в тени горы. То, что минуту назад было прочным, становилось почти бесплотным. Люди вдруг переставали узнавать собственных соседей; дети, которым было прекрасно известно, что никто не прячется за оградой и не ползет за мусорными баками, начинали в том сомневаться.

В этот последний час перед закатом, пока еще не включились уличные фонари и светильники над дверями домов, все становилось ненадежным. В городе, погруженном в сомнения, призрачные души бродили по призрачным улицам и думали, что вся жизнь – это короткий сон, способный погаснуть, как пламя свечки, от первого порыва ветра.

Сет Ланди любил этот час больше всего. Больше, чем пол ночь или тот промежуток перед рассветом, когда луна уже села, а там, где вот-вот должно взойти солнце, на небе пробивалась серенькая полоска. Этот час был для него лучшим.

Сет стоял на городской площади, глядя, как на вершине горы гаснет последний отблеск света, и слушал звон молоточков – в такое ненадежное время он всегда слышался громко. Вдруг из сумерек вынырнул человек, понравившийся Сету с первого взгляда. Он подошел к Ланди и спросил:

– Что ты слышишь?

Раньше подобный вопрос Сету задавали лишь врачи. Но этот человек не был врачом.

– Мне слышно, как ангелы стучат молоточками по той стороне неба, – сказал он. Почему бы не ответить честно?

– Меня зовут Оуэн Будденбаум, – представился человек, подойдя ближе, и Сет уловил в его дыхании запах бренди. – Нельзя ли узнать, как зовут тебя?

– Сет Ланди.

Оуэн Будденбаум подошел еще ближе. А потом, пока го род в сомнении замер вокруг них, поцеловал Сета в губы. Никто никогда раньше не целовал Сета, но он всем сердцем, всем нутром, всей душой почувствовал правильность этого поцелуя.

– Послушаем молоточки вместе? – спросил Оуэн Будденбаум. – Или пойдем и сами постучим?

– Сами постучим, – еле слышно отозвался Сет.

– Прекрасно, – кивнул Будденбаум. – Сами так сами.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
СОСУДЫ

I

1

Несмотря на поздний звонок Грилло и возню с Люсьеном, Тесла проснулась рано – достаточно рано, чтобы послушать пение птиц, пока его не заглушил шум движения на Мелроуз и Санта-Монике. В кухне на полках было пусто, так что она отправилась в кафе на первом этаже Центра здоровья на Санта-Монике, открывавшееся на радость местным мазохистам в пять утра. Там она купила для себя и для гостя кофе, фруктов и горячих булочек с отрубями.

– Не хочу, чтобы ты с ним трахалась, – напомнил Рауль, когда она возвращалась к себе в квартиру. – Мы договорились: пока мы вместе, никакого секса.

– Может быть, Рауль, мы теперь до смерти вместе, – ответила Тесла, – и, черт меня подери, я не собираюсь все время жить монахиней. Тем более что времени у меня, воз можно, почти не осталось.

– Надо же, какие у нас сегодня грустные мысли.

– Слушай, ведь обезьяны любят секс В зоопарке они только сексом и занимаются.

– Пошла ты на хрен, Бомбек.

– Вот спасибо, именно это мне и нужно. А ты недоволен. Значит, не станешь возражать, если я займусь самоудовлетворением?

– Без комментариев.

– Я решила переспать с Люсьеном, Рауль. Так что привыкай к этой мысли заранее.

– Шлюха.

– Обезьяна.

Когда она вошла в квартиру, Люсьен уже успел принять душ и сидел на солнышке на балконе. В шкафу он нашел себе кое-что из старых вещей Теслы: латаные джинсы года этак шестьдесят восьмого и кожаный жилет, который сидел на нем лучше, чем в свое время на Тесле.

«Ах, молодость, молодость», – подумала она, глядя, как легко он оправился после ночных излишеств.

Румяный и улыбающийся, он поднялся, чтобы помочь ей разобрать пакет, и позавтракал с завидным аппетитом.

– Я чувствую себя дураком после вчерашнего, – сказал он. – Никогда меня не рвало. Впрочем, я и водки никогда не пил – Он бросил на нее косой взгляд. – Ты учишь меня плохому. Кейт говорит если хочешь, чтобы твое тело стало сосудом для Бесконечного, нужно держать его в чистоте.

– Ну и слова. Сосуд для Бесконечного. Что именно это значит?

– Ну… это значит… понимаешь, мы сделаны из того же материала, из чего и звезды. Ну и… Нужно только открыть душу… И Бесконечное… Ну, ты понимаешь. Все соединяется в одно, и поток льется через нас

– «Прошлое, будущее и миг сна между ними – составляют единый мир, живущий одним бесконечным днем».

Люсьен оторопел

– Откуда это? – спросил он про цитату.

– Никогда не слышал? Мне это сказал… – Тесла замолчала, припоминая. – То ли Флетчер, то ли Киссун.

– Кто такой Киссун? – спросил Люсьен.

– Я не хочу о нем говорить, – ответила она.

В жизни у Теслы имелось немного воспоминаний, которые она старалась не ворошить, и Киссун, несомненно, был одним из них.

– Расскажи про него, когда будешь в настроении, – попросил Люсьен. – Хочу знать все, что знаешь ты.

– Ты будешь разочарован. Он накрыл ее руку своей.

– Пожалуйста. Я серьезно.

Она услышала, как обезьяна у нее в мозгах издала звук, изображающий рвоту, и не смогла удержать улыбки.

– Что тут смешного? – удивился Люсьен, несколько уязвленный.

– Ничего, – сказала она. – Не будь таким обидчивым. Терпеть не могу обидчивых мужчин.

2

В семь тридцать они покинули дом и долго ехали на се вер вдоль побережья. То ли Тесла, то ли Рауль, то ли оба совместными усилиями выработали фантастическую способность чуять полицейских, и там, где им не грозила встреча со стражами порядка, Тесла выжимала сто и сто десять. К вечеру в среду они пересекли границу штата, а около десяти решили, что на сегодня хватит. Остановились в мотеле – одна комната, одна кровать. Что это означает, было ясно.

Люсьен отправился за едой, а Тесла позвонила Грилло. Грилло звонку обрадовался. Разговор с Хови не получился, пожаловался он и сказал, что ей, возможно, стоит тоже позвонить Катцам – подтвердить, что дело и впрямь серьезное.

– А куда, черт возьми, подевался Д'Амур? – поинтересовалась Тесла. – Мне казалось, присматривать за ними дол жен он.

– Хочешь знать мое мнение? – сказал Грилло.

– Ну?

– Его больше нет.

– Что?

– Он напал на какой-то серьезный след. Он не говорил, в чем дело. А потом просто не вышел на связь.

Эта новость поразила Теслу. Дружеских отношений с Д'Амуром у нее не было, после Гроува они виделись только раз, когда пути странствий привели Теслу в Нью-Йорк. Но он прикрывал тылы, будучи знатоком эзотерики, и Тесла привыкла к тому, что он присутствует в жизни. Теперь оказалось, что прикрытия нет. И если проиграл Д'Амур, который вел свою войну пятнадцать лет, который имел все средства защиты (включая несколько татуировок), то на что надеяться Тесле? Не на что.

Люсьен, слава богу, не принял всерьез ее слова насчет обидчивости. Едва увидев лицо Теслы, он сразу понял: что-то случилось. Он осторожно спросил, в чем дело, и она ответила Он принялся ее успокаивать, но она ясно дала понять, что слова ей не нужны, так что он коснулся ее раз-другой, потом поцеловал, а вскоре они оказались в постели. Люсьен предупредил, что опыт у него небольшой и ей не стоит рас считывать на многое.

Тесле понравилась такая скромность, к тому же, как выяснилось, излишняя. Отсутствие широты кругозора компенсировалось глубиной исполнения. С таким азартом она не занималась любовью, наверное, лет двадцать – еще с колледжа. Кровать под ними скрипела, и спинка мерно ударялась о стену, углубляя вмятину, оставленную здесь теми, кто занимался любовью до них.

Поначалу Рауль промолчал. Даже не пискнул. Но когда они, подкрепившись холодной пиццей, пошли по новой, Рауль воспротивился:

– Он не будет больше этого делать.

– Пусть делает хоть всю ночь, – ответила она, – если сил хватит. – Она потрогала Люсьена, погладила и направила в себя. – Похоже, хватит.

– Господи, – простонал Рауль, – как ты можешь? Довольно. Сейчас же.

– Заткнись.

– Хотя бы глаза закрой, – попросил Рауль.

Но ей стало любопытно.

– Смотри, – ответила она и приподнялась. – Смотри, как сейчас мы двинемся навстречу…

– Черт…

– Сойдемся, как дороги на перекрестке.

– Да ты спятила!

Она поглядела в лицо Люсьену. Глаза у него были полу закрыты, брови сдвинуты.

– Ты… в порядке? – выдохнул он.

– В полном, – сказала она.

Обезьяна у нее в голове продолжала вопить, выкрикивая слово за словом в такт движениям Люсьена:

– Он… будто… заколачивает… гвозди… Не могу… больше…

Тут она почувствовала, как его воля пересекает границу, которую они установили, оказавшись в одном теле. Это было больно, и она застонала от боли, а Люсьен принял это за стон наслаждения. Его объятия стали еще крепче, движения сильнее.

– О да! – восклицал он. – Да! Да! Да!

– Нет! – завизжал Рауль и, прежде чем Тесла успела сообразить, что происходит, захватил полный контроль над телом.

Ее руки, томно-расслабленные, вдруг взметнулись с подушки и вцепились ногтями в голую спину Люсьена. Тот отодвинулся, потрясенный. Из горла у нее вырвался звериный вопль – она не подозревала, что способна издать его, – а ноги обхватили Люсьена и сбросили на пол. Все произошло так быстро, что Тесла осознала случившееся, лишь когда Люсьен уже лежал на полу возле кровати.

– Какого черта? Что с тобой? – спросил он, снова обретя дар речи.

Довольная обезьяна немного сдала позиции, и Тесла смогла ответить:

– Это… не я.

– В каком смысле не ты?

– Честное слово, – проговорила она, поднимаясь с постели.

Но Люсьен не подпустил ее к себе. Он мгновенно вскочил на ноги и отпрыгнул к стулу, где валялась его одежда.

– Погоди, – сказала она, не делая попыток приблизиться. – Я все объясню.

– Слушаю, – отозвался он, глядя на нее с опаской.

– Здесь не только я, – начала она, понимая, что объяснить все почти невозможно. – В моем теле есть еще кое-кто. – По крайней мере, подумала она, принцип он понять должен. Не сам ли он утром толковал о сосудах? – Его зовут Рауль.

Люсьен посмотрел на нее так, будто она заговорила на другом языке.

– О чем ты? – произнес он с явным сарказмом.

– О том, что во мне поселилась духовная оболочка чело века по имени Рауль. Он сидит у меня в мозгу уже пять лет. И он не желает, чтобы мы делали то, что делали.

– Почему?

– Ну… А почему бы ему самому не объяснить.

– Что? – услышала она голос Рауля.

– Давай, – сказала она вслух, – ты это устроил. Вот и объясняй.

– Не могу.

– Ты мне кое-чем обязан, не так ли?

Люсьен, слышавший только часть перепалки, смотрел на нее с откровенным недоверием Она расслабила мышцы и ждала.

– Только что ты болтал очень бойко, черт тебя подери, – мысленно сказала она Раулю.

Не успела она договорить, как рот ее задвигался сам со бой, и из него послышались сначала звуки, потом слова Люсьен наблюдал за этим представлением с каменным лицом. Она подозревала, что он счел ее сумасшедшей, но у нее не было способа его разубедить, пока действо не закончится.

– Все ее слова, – заговорил Рауль, окончательно овладев голосом Теслы, – правда. Я духовная сущность человека, который… чьим телом завладел великий злодей по имени Киссун.

Она не думала, что он станет рассказывать Люсьену ту историю, и от неожиданности гнев вспыхнул в ней с новой силой. Обычно они не касались этой темы. Все, что относи лось к Киссуну, причиняло боль им обоим. Но насколько же это труднее для него, потерявшего из-за фокусов колдуна свое тело?

– Тесла… оказала… мне… огромную услугу, – продолжал он, запинаясь. – Такую услугу… что я… всегда буду… ей благодарен.

Он облизнул губы. Он нервничал, и во рту у нее пере сохло.

– Но ты… ты занимался этим… с ней, а ведь я мужчина… – Он затряс головой. – Не могу – Когда Рауль заговорил, Люсьен инстинктивно прикрылся рукой.

– Я уверен, что ты хотел доставить ей удовольствие, – Рауль помолчал. – Но то, что доставляет удовольствие Тесле, невыносимо для меня. Понимаешь?

Люсьен промолчал.

– Я хочу, чтобы ты понял, – продолжал Рауль. – Хочу, чтобы ты не принимал на свой счет. Ты ни при чем Честно.

При этих словах Люсьен подобрал с пола белье и начал одеваться.

– Вот и все, что я могу сказать, – заключил Рауль. – Я оставлю вас, чтобы…

Тесла вклинилась в разговор, не дав Раулю закончить фразу.

– Люсьен! – обратилась она к юноше. – Что ты дела ешь?

– Это кто из вас? – мрачно спросил он.

– Это я, Тесла.

Она поднялась с кровати, набросив на себя простыню, и присела перед ним на корточки. Люсьен продолжал одеваться.

– Я понимаю, наверное, раньше тебе не приходилось слышать ничего подобного…

– Ты права.

– А как насчет Кейт и Фредерики?

– С Кейт я не трахался, С Фредерикой тоже. – Голос у него дрожал. – Почему ты меня не предупредила?

– Я не думала, что нужно.

– Я занимаюсь этим с мужиком… А ты «не думала, что нужно»?

– Погоди. Значит, дело в этом? – Она выпрямилась и посмотрела на него снизу вверх. – Где же твоя любовь к приключениям?

– Наверное, вся вышла. – Он натягивал ее старые джинсы.

– Ты уходишь?

– Ухожу.

– Куда?

– Не знаю. Поймаю попутку.

– Послушай, останься хотя бы до утра. Мы ничего не будем делать.

Она услышала в своем голосе отчаяние и выругала себя. Что такое? Один раз трахнулись, и ей уже не дожить одной до утра?

– Ладно, – согласилась она– Если ты хочешь уехать, иди лови попутку. Ты ведешь себя как подросток, но это твои проблемы.

Она удалилась в ванную и включила душ, напевая как будто себе под нос, но достаточно громко, чтобы он понял: ей нет до него дела.

Через десять минут, когда она вышла, его не было. Мок рая после душа, она села на край кровати и окликнула Рауля:

– Вот мы опять вдвоем.

– Ты справилась лучше, чем я думал.

– Если через несколько дней мы еще будем живы, – сказала она, – мы разделимся. Понял?

– Понял.

Они замолчали, и Тесла подумала, что уже забыла, как жить одной.

– Тебе действительно было так плохо?

– Омерзительно.

– Ладно, зато теперь ты знаешь, от чего избавлен.

– Так ослепи меня.

– Что?

– Это Тиресий.

Она все равно не поняла.

– Ты что, не знаешь этой истории?

В этом заключался один из парадоксов, который они обнаружили: бывшая обезьяна Рауль, получив образование от Флетчера, знал куда больше мифов, чем профессиональный литератор Тесла.

– Расскажи, – попросила она, откидываясь на подушку.

– Сейчас?

– Ты лее оставил меня без развлечений. – Она закрыла глаза. – Давай рассказывай.

Не раз уже он рассказывал ей древние легенды. Про похождения Афродиты, про странствия Одиссея и падение Трои. Но рассказ про Тересия как нельзя лучше подходил к их теперешнему положению. Вскоре Тесла уснула, и ей приснилось, что фиванский прорицатель Тиресий (если верить легенде, он побывал и мужчиной, и женщиной; однажды он заявил, что женщина получает в десять раз больше удовольствия, чем мужчина, и разгневанная богиня ослепила его за то, что он выдал эту тайну) ищет ее по «Америкам» и находит на развалинах Паломо-Гроува. Там они наконец занялись любовью, и земля приняла их в свои объятия.