Текст книги "Сплетающий души"

Автор книги: Кэрол Берг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 32 страниц)

Так, в тишине темной камеры, задремывая на плече Вен'Дара и пытаясь продолжать свой односторонний разговор с Кейроном и Гериком, я почувствовала первое движение на другом конце линии жизни…

Глава 33

Герик

Прошло немало времени с того мига, как я вселился в тело моего отца, и до того, как понял, что мы умерли. Последним настоящим моим ощущением было прикосновение к его руке. Он держал крепко – я держал крепко, потому что я был сразу нами обоими. И более того, я был не только Гериком, не только Кейроном и не только настырным осколком Д'Нателя, но и Тремя, злобными, бессмертными, всемогущими лордами Зев'На, уверенными, что настал день их победы после тысячи лет жгучего вожделения. Я едва мог удержать в голове хоть одну мысль, и, очнись я в монтевиальском сумасшедшем доме, я бы нисколько не удивился. Я заподозрил, что отец сделал что-то из ряда вон выходящее, когда увидел сверху наши тела, распростертые в дворцовой темнице… а может, я просто снова странствовал с лордами, собираясь вызывать молнии над Пустынями. Но, путешествуя с ними, я никогда не чувствовал такой грусти, как та, что захлестнула меня, когда я увидел упавшую на колени рядом с нами плачущую матушку, перед тем как обрушилась темнота. И мы с лордами никогда не тянулись утешать плачущих на нашем пути, как мой отец потянулся к матушке с последним предсмертным вздохом.

А вместе с тьмой пришел огонь – огонь, швырнувший меня на грань безумия… от которого кровь вскипела у меня в жилах. Удушливый, едкий дым опалил мои легкие, еще ужаснее оттого, что горела моя собственная плоть. Мое видение оборвалось, когда глаза обуглились у меня в глазницах.

От пламени Трое взвыли. Они не ощущали боли с самого перерождения, они только поглощали ее, вожделели ее, поскольку она питала их силу. Но этот огонь стал их болью, как и моей, и моего отца. Ни настоящая плоть, ни кровь, ни глаза не были нужны, потому что весь ужас жил в отцовской памяти, наконец став настоящим для виновных в нем – и для меня, ведь мне пришлось быть там, чтобы заманить туда лордов.

Держись, сын мой. Я не прекращу этого… Что бы ни произошло, Трое должны вкусить того, что они делали в обоих мирах.

Десять лет мой отец жил, храня память об этом смертельном пламени. Я никогда этого по-настоящему не понимал.

Самым трудным поступком, какой я только совершил в жизни, стало это прикосновение к руке моего отца – труднее, чем уйти из Зев'На, труднее, чем терпеть огненные бури в Пределье или огонь Д'Арната в тюремной камере, труднее даже, чем позволить Нотоль, Парвену и Зиддари снова проникнуть в мое тело и сознание. Когда они оказались во мне, заглушая все ощущения жизни, поглощая каждую каплю человечности, которую я обрел, моя жажда силы возросла тысячекратно. Прикоснуться к руке отца означало вновь отказаться от нее. И кто знает, что бы еще я мог натворить. Его меч был далеко, но его чары уже десятки раз приводили меня к порогу смерти. И хотя я изо всех сил пытался убедить себя, что молчание отца мешало лордам выведать у меня его планы, было почти невозможно отказаться от холодного спокойствия Троих ради чего-то, о чем я не имел и понятия. Я должен был довериться ему, а я даже не мог с точностью сказать, кто он.

* * *

Он принял решение в ту ночь в Львином гроте, когда связал наши сознания целительными чарами. Сначала его голос был мягок – именно таким я и помнил своего настоящего отца. Он рассказал мне об уверенности Вен'Дара в том, что я – Сплетающий Души, а значит, сделанное мною с ним и Паоло было не большим злом, чем его собственное заклинательство или отцовское целительство. И хотя я рад был услышать это вместо рассказов о том, какое я чудовище и как он жаждет меня убить, их теориям я не поверил все равно. Я знал, кто я такой.

Когда он исследовал все, известное мне, и поверил в Пределье, в историю о моих снах и всех моих сомнениях, он ужаснулся тому, что посчитал собственной неудачей.

Непростительно, что я не увидел этого, – утверждал он. – Что я позволил этому продолжаться. Мне следовало чаще бывать в Вердильоне, тогда, возможно, я понял бы, что произошло – и происходило – с тобой.

Всякий раз, когда он начинал злиться, мне приходилось отвлекать его, потому что его прикосновение становилось менее уверенным, а присутствие – менее вещественным, а мне очень нужна была его помощь. Однако он вскоре пришел к выводу, что разорвать мою связь с Предельем невозможно. Его первая слабая попытка, кажется, оставила дыру в моей памяти, касавшейся кого-то по имени Об, и отец сказал, что если он продолжит, от меня не останется ничего – но никакой уверенности, что лорды при этом не смогут каким-либо образом мной воспользоваться.

Тогда Паоло должен вернуться в Пределье и увести одинокое через портал в Валлеор, – сообщил я. – Я предупредил их перед тем, как уйти. Они ждут моего приказа.

Это станет величайшей загадкой для короля Эварда, но, к несчастью, я сомневаюсь, что этим одинокам лучше будет жить в Четырех королевствах, нежели связав судьбу с тобой, – так говорил мой отец, и я знал, что он все еще со мной.

Роксана присмотрит за ними, – ответил я.

Ты так беспокоишься об этих людях.

Я просто… Я не позволю им умереть из-за меня. Они не злые.

Как и ты, Герик. И никогда не был злым. Если этот новый мир – твое отражение, значит, ты должен понимать, что не только око определяет твою суть, но и доброта, и сила, и стойкость Пределья. Этот океан света – что за чудо! – это тоже часть тебя.

Именно тогда он сказал мне, что должен узнать больше о том, как лорды управляют мной. Возможно, что-то помимо моей смерти сможет разорвать с ними связь. Он попросил меня открыть дверь в моем сознании.

Я не хотел, чтобы он видел. Если бы смотрел Д'Натель, а не мой отец, меня бы это, наверное, не заботило.

Ты ничего не можешь с этим сделать, – возразил я. – Просто дай Паоло один день, а потом делай то, что должен. Слишком опасно тебе копаться у меня в голове. Они узнают.

Но он объяснил мне, как важно для него и для матушки, чтобы мы не пропустили ни одного возможного решения. И если мы хотим найти другой ответ, ему потребуется знать все – кто я сейчас и кем я был. Кем я был всегда.

Если я позволю… ты не расскажешь ей? Я не хочу, чтобы она знала.

Обещаю. Она знает, каково твое истинное сердце, Герик. Она всегда знала, и ничто на свете не заставит ее передумать. Никто ни в одном из миров не сравнится упрямством с твоей матерью. Но ей нет нужды знать все, что было сделано с тобой. То, что сейчас происходит между нами, между нами и останется.

Все это так хорошо звучало. Кажется, он сам верил тому, что говорил. Но у меня не было иллюзий насчет того, что произойдет, когда я открою дверь и познакомлю его с Диете.

И в самом деле, все, что он смог сделать, – это остаться со мной. Ярость и отвращение грозили уничтожить моего отца, оставив только Д'Нателя, мечтающего воткнуть нож мне под ребра. Вместо этого он отстранился от моих мыслей, как тогда казалось, на очень долгое время. Когда он заговорил снова, его внутренний голос был холодным и суровым, и теперь я мог слышать только слова, а не его намерения или чувства.

Ты был прав во всем. Тебе придется умереть. Другого выхода нет.

И ни слова больше о том, что я не злой. Он увидел правду – почему я скорее умер бы, чем вернулся назад.

Всегда приятно, когда с твоим суждением соглашаются те, кто мнил себя мудрее, а принятое решение приносит облегчение. Но я думал, он мог бы и сказать мне, как он это сделает… или что это будет быстро… или, может, даже на что это похоже… после. Но он так и не заговорил со мной "снова, пока не оставил меня вовсе.

Я открыл глаза и увидел, как он перебинтовывает лоскутом кровоточащую руку. Паоло с озабоченным видом стоял в дверном проеме, а Роксаны нигде не было видно.

Затем события принялись развиваться стремительно. Я велел Паоло возвращаться в Пределье. Он знал, что это означает, и пообещал «присмотреть там за всем». Принц встал у дверей, глядя наружу, словно нас тут и вовсе не было.

Паоло присел рядом со мной, водя пальцем по земле.

– Это нечестно, – пробормотал он тихо. – Никогда бы не подумал, что он это сделает. Никогда.

Я взглянул на неподвижную спину отца.

– Он пытался найти другой путь. Честно, пытался. Береги себя, Паоло.

Я был признателен, что Паоло не пытается убедить меня сбежать. Мы уже обсуждали это в Пределье. И хотя он не хотел, чтобы я умер, он не мог предложить мне другого выхода. Но он покачал головой.

– Еще не все потеряно. Даже и не думай. Госпожа найдет, что сказать про все это.

– Где она? С ней все хорошо?

– Она…

– Убирайся отсюда, Паоло! – Принц быстро шагнул к нам, дернул Паоло за руку и оттащил от меня. – Еще мгновение, и наши гости узнают о твоем переходе.

Стук копыт в долине известил нас о приближении всадников. Десятка или больше.

Подняв руку в прощании, Паоло снова шагнул в портал – немногим сложнее, чем «думать о себе по ту сторону» каменного выступа в самом сердце развалин. Я забыл спросить его о Роксане.

Отец больше не говорил со мной, пока мы ждали, когда подъедут всадники. Понимая, что он увидел внутри меня – и что должно произойти днем позже, я тоже не знал, что ему сказать. Конечно, ничто уже не изменило бы его решения. Так что я просто сел в углу и принялся ждать, размышляя о том, кто сейчас приедет, даст ли отец Паоло время, чтобы спасти одиноков, и как он убьет меня: мечом, кинжалом или каким-нибудь заклинанием.

«Гости»: Радель, его отец Мен'Тор и несколько их людей – все были за то, чтобы казнить меня прямо здесь, в развалинах, и по тому, как принц с ними разговаривал, я подумал, что он так и собирается сделать. Но потом он сказал, что решил сделать публичное зрелище из провозглашения преемника и моей казни, чтобы дар'нети своими глазами увидели происходящее. Так что они просто надели на меня кандалы, мешающие пользоваться магией.

Вспоминая всех тех, на ком я запечатывал рабские ошейники, я не мог пожаловаться на оковы. Заговоренные серебряные кандалы, из-за которых казалось, что вместо костей мне в руку и спину вставили раскаленные железные прутья, были и вполовину не так ужасны, как ошейники. Но мне казалось странным, что отец, которого я освободил от ошейника в Зев'На, поступает так со мной. Должно быть, ему это тоже пришло в голову, поскольку, когда меня привязали к лошади и он подошел, чтобы запечатать цепи собственными чарами, он избегал смотреть мне в глаза. И в тот самый миг, когда его заклинание пронзило мой разум и тело стало напоминать пылающий топор, я мог поклясться, что услышал его шепот: «Прости меня». Но тогда я заходился криком, а после еще долгое время не мог ни о чем думать.

Весь следующий день и ночь я убеждал себя, как глупо даже думать об отце, не говоря уже о том, чтобы верить, будто у него есть какой-то план, который поможет мне выжить. И все же те два слова так и звенели у меня в голове каждый раз, когда я видел его. Он приводил одну за другой группы кровожадных высокопоставленных дар'нети, чтобы поглазеть на меня. Он рассказывал им, что я за чудовище и как я пытался убить собственную мать. Но потом он снова призывал магию Д'Арната, белое пламя, от которого мне хотелось выскочить вон из кожи, и после этого я не мог связать и двух мыслей.

Любопытно, что он ни разу не рассказал этим проклятым зевакам о настоящем зле, которое во мне увидел, только то, во что они и так уже верили. И он всегда заканчивал одной и той же речью:

– Когда придет время его казни, он позовет лордов прийти за ним. И не важно, в чем он клянется сейчас, когда наступит этот миг, он так и сделает. И этим покажет, кто он есть на самом деле. И если в этот миг я протяну ему руку и предложу свободу от его порочности, как вы думаете, примет ли он ее?

Он так и не ответил на собственный вопрос, но, когда я уже начал подозревать, что он пытается мне что-то этим сказать, он снова ударил меня огнем. После десятого или двенадцатого раза за этот бесконечный день я убедился: единственное, о чем он говорит мне, – это то, что мне вот-вот придется умереть. И меня перестало это заботить.

Но конечно, когда этот миг настал – когда Радель и Мен'Тор погибли, а я, прикованный к столу, пытался убедиться, что мой череп еще не распался надвое, как это ощущалось изнутри, – я вспомнил все, что он повторил столько раз. Если он хотел, чтобы я призвал лордов, око для этого как раз годилось. Я мог сказать Троим, что я отчаялся, что я готов сдаться, что я сделаю все ради силы и спасения от меча отца. Изобразить убедительность будет не так уж трудно. Но я не отважился слишком долго размышлять об этом. Лорды почувствуют мои сомнения и поймут, что это ловушка.

Когда я смог пошевелить головой, не потеряв сознания, я глянул на принца, не подаст ли он знака, который подскажет мне, чего он от меня хочет, но он не выказывал ни малейшего интереса. Я предупредил его, а он повернулся ко мне спиной. Но позади него… позади стояла моя матушка, а если он привел сюда ее, значит, ему было совершенно небезразлично, что произойдет. Я должен был верить ему.

Так что я потянулся к сфере и позвал лордов прийти и спасти меня. Они пришли. В тот миг, когда они вошли в меня, я почувствовал себя так, словно вернулся в Зев'На. Я взорвался всем тем, что так долго скрывал, игнорировал и прятал в себе: запахом крови, пролитой моей рукой, вкусом боли, которую я причинял, упоением от чужого ужаса, дающего мне удовольствие и силу. И хотя воспоминания об этом вызывали у меня отвращение, хотя я и ненавидел того, кем я был, и перепробовал все, что мог, чтобы оставить это в прошлом, я жаждал большего. Мои руки дрожали от жажды силы, моя душа изнывала по пустоте, которую давали мне лорды, свободе от сомнений, боли и страха. Я желал чего-то большего, чем боль и сомнения.

Довольно! Я отбросил в сторону отцовский меч и не стал слушать его обвинений. Почему я должен умирать? Я тот, кто я есть. Лучше жить, обладая силой… Лорды поздравляли меня, приветствовали мое возвращение, топя меня в своем вожделении и ненависти, и четыре года отрицания их были стерты в первый же миг, как я прислушался к ним. Когда мой отец бросил мне маску, я не вспомнил ни о притворстве, ни о воображаемом плане, ни о хитрости. Мое тело умоляло о прикосновении к золоту, оно томилось по омерзительному наслаждению, с которым маска врастала в мою плоть. Мои жалкие человеческие глаза жаждали своих алмазов, видящих все и ничего.

Но когда моя рука подняла маску, матушка взялась за нить, связывающую нас. Она обратилась ко мне по имени, словно напоминая мне о том, кем я был.

– Я знаю твое истинное сердце! Тебе не место среди лордов!

Я едва не выплюнул ей в ответ: «Если не в Зев'На, то где мне место?»

Но еще не задав вопрос, я понял, что впервые в жизни знаю ответ.

«Я знаю твое истинное сердце…»

Все, что пытались сказать мне родители, внезапно обрело смысл. Все, что я узнал и пережил за последние месяцы, встало на свои места. Я принадлежал Пределью, где мой изувеченный народ только учился жить. И я был одним из них, таким же искалеченным. И если это так, значит, как и они, я не был злом.

В этот ошеломляющий миг новая возможность приглушила мою боль и голод, затмила соблазны лордов. И когда мой отец прошептал: «Иди ко мне», я услышал его голос. Когда он сказал: «Мой дорогой и возлюбленный сын», я поверил ему. И хотя это был один из самых трудных поступков, которые я совершил в жизни, когда он протянул мне руку, я принял ее.

* * *

Только когда боль от огня начала стихать, лорды принялись торговаться. Они корчились и извивались внутри нашего общего сознания, словно змеи в чайнике, но я призвал силу, как они сами и учили меня, и сковал их неподвижностью.

– Юный лорд, – обхаживала меня Нотоль, – я наставляла вас в путях силы. Все это, – я мог представить, как она обводит рукой черный бархат пейзажа, открывшегося за угасшим огнем, – есть не что иное, как новая пища для вашего таланта. Вы станете величайшим из лордов, внушающим трепет и почитаемым во всех мирах, способным взять любую душу по малейшей прихоти, поглотить ее или использовать, как вы пожелаете. Вы будете стоять одной ногой в одном мире, а другой – в другом и смеяться, когда Зиддари и Парвен начнут вымаливать у вас милости. Отпустите меня, и я верну вас в Зев'На, где вы займете свое законное место.

Мы все: отец, лорды и я – были единой сущностью, которая плыла сквозь это полночное царство к горизонту, оживлявшемуся потоками и переливами разноцветного света. Странно, что я мог видеть, хотя у меня не было глаз, и идти – или лететь, или еще каким-то образом передвигаться, – хотя у меня не было ни рук, ни ног, ни тела как такового. Мои чувства все были перемешаны между собой, так что я пробовал на вкус насыщенную темноту и слышал песнь света.

– Я не стану торговаться, – ответил я.

Нет, если эта странная авантюра уничтожит лордов. Наверняка вскоре мой отец расскажет мне, где мы и что мы делаем.

– Сокруши это смертное существо, осмелившееся ограничить тебя! – прорычал Парвен. – Скорее пещера вместит небо, чем этот жалкий Д'Натель возьмет в плен Разрушителя. Еще есть время отбросить его прочь. Пусть он идет прямо к разрушению, которого так желает, но Четверо лордов Зев'На на пороге своего торжества. Мы сделали тебя тем, кто ты есть, – сильным, могущественным и беспощадным – и теперь призываем тебя вернуть долг. Ты клялся никогда не противостоять нам. Отбрось его! Отправься с нами странствовать по ветрам мира.

– Я не желаю быть с вами, – ответил я. – И я не поднимал против вас оружия. Вы сами пришли на мой зов. Но я – Сплетающий Души, и я управляю тем местом, в котором вы находитесь. Право выбирать судьбу я уступлю своему отцу, а не вам.

– Но ты даже не знаешь, что это за место, не так ли, мальчишка? – огрызнулся Зиддари. – Скажи ему, Д'Натель. Скажи сыну, где он заперт вместе с его тщетными надеждами.

Долгое время отец молчал. Он казался очень далеким, хоть я и отдал ему власть над нашим общим сознанием.

– Я забрал его в единственное место, где он будет свободен от вас. Я забрал вас туда, где вы больше не сможете уничтожать прекрасное.

Его мысли унесло прочь. Фонтаны разноцветного огня – уже ближе – рассыпались на вершинах каскадами музыки и цвета, которые вызывали такое глубокое и всеохватное томление, что все прошлые желания, даже моя жажда силы, бледнели в сравнении с ним. Что это за место?

– Он убил тебя, юный лорд, – пояснил Зиддари; его голос был холоден и насмешлив, как всегда. – Когда мы пересечем этот рубеж, возврата не будет. Никогда. Ни ветра на твоем лице, ни крепкой лошадиной спины, несущей тебя над землей, ни исследования чудес мира. Никакой возможности сделать что-то, чего ты не успел. Ты никогда не плавал по океану, не взбирался на горную вершину. Ты даже никогда не обладал женщиной. Хочешь, я расскажу тебе обо всем этом, быстро, прежде чем оно будет потеряно навсегда? Быстро, пока твое тело не сгнило в уплату за месть Д'Арната? Показать ли тебе, что ты предпочел оставить позади?

В наш разум входило одно видение за другим: женщины, богатства, плавания и приключения, вино, яства, все виды удовольствий, привычных и диковинных, которыми только может наслаждаться существо из плоти. И каждое сопровождалось звуками и запахами, вкусами и ощущениями. И это было правдой, я не испытал и десятой их части. Мне было всего шестнадцать, и я был мертв.

– А теперь скажи мне, зачем твой отец убил тебя. Он должен был совершить это путешествие еще до того, как ты родился. Это томление, которое ты ощущаешь, – его, потому что он устал от жизни, ему не принадлежащей. Но ты, юный лорд, ты даже не начал узнавать, что можно найти в мире…

И затем он засыпал меня очередной чередой видений – на этот раз собственных радостей: порочных, блестящих, отталкивающих, развращенных, захватывающих, мир силы и чародейства, где я мог делать все, что хотел, – бесконечно, потому что обычная смерть была мне не страшна.

– А теперь скажи ему, Д'Натель. Скажи ему, почему он должен умереть. Скажи ему, почему он не может жить вечно.

– Скажи мне, – прошептал я, внезапно смутившись. Мое продвижение к преграде из света замедлилось, а угасающие видения тепла и удовольствий оставили меня замерзшим и опустошенным. Одиноким. Мертвым. Дрожь ужаса прокатилась по мне.

– Отец…

Он еще дольше молчал, прежде чем ответить, словно ему пришлось собирать себя из блестящих осколков света, сыплющихся на нас.

– Потому что Герик – не один из вас. Он любим и дорог бесчисленным душам, которые и сейчас с почтением хранят его образ в своих сердцах. Он живет не ради боли других, но ради их блага. Несмотря на все, что вы сделали с ним… и все, что сделал с ним я… у Герика своя душа, и по ее велению он выбрал свой Путь. Его долгие странствия привели его сюда… к его свободе.

Мы снова двинулись вперед. Еще быстрее. И вверх.

– Слова. Ложь. – Зиддари повысил голос. Громче. Напряженнее. Голос, наполненный страхом. – Ты убил его на пороге возмужания, точно так же, как обрек его на смерть в день его рождения. Я спас его в тот день, и я же спасу его сегодня. Свобода, которую ты предлагаешь, – это забвение.

– Но видишь ли, Зиддари, в отличие от меня и от лордов Зев'На мой сын не умрет сегодня. При всей вашей мудрости, вашем возрасте и магии у вас нет истинной силы. Истинная сила лежит в руках таких людей, как моя жена: без способностей к чародейству, но меняющих пути миров своим страстным сердцем. Таких, как Вен'Дар, который свидетельствует о величии истории и судьбы, и мой друг Паоло, который не умеет даже читать, но зато слышит тихое сердцебиение жизни и поддерживает ее своей преданностью. Вы этого так и не поняли. И пока Герик будет жить дальше, свободный от вас, вам хватит времени, чтобы подумать о том, чего же вам недостает.

Свет и тени плыли в теплом ветре, который оборачивался вокруг меня, проникал сквозь меня. Когда мы взобрались на гребень света, музыка вокруг нас стала обретать форму. Навязчивые синева и зелень пенились, словно морские волны. Вздымающаяся стена пурпурно-фиолетовой мелодии, вершина поющего розового и белоснежного…

– Предатель! – заорал Зиддари. – Слабак!

Его насмешки меня не трогали. Я думал о матери и Паоло и понимал: отец сказал правду. Все мое существо улыбалось, когда я вспоминал их.

И тогда Трое разбушевались, и я думал, что голова у меня расколется на куски. Раскаленные когти ярости, разочарования, ужаса рвали мои разум и душу на обрывки слов и образов. Они обрушили на меня всю полноту своей силы, ослепив болью и ненавистью, хлеща и раздирая мое сознание.

– Выслушай мое последнее слово, Разрушитель. – Ядовитый голос прорвался сквозь этот ураган безумия, как будто рубиновоглазый Зиддари склонился, чтобы прошептать мне на ухо. – Ты никогда не освободишься от нас. И не важно, где мы окажемся к концу этого дня, тебе не избежать судьбы, которую мы для тебя сотворили. Ты – наше орудие. Наш четвертый. И каждая душа – человека или дар'нети – проклянет тот день, когда ты появился на свет.

Буря снова сомкнулась вокруг меня. Я противился им, пытаясь остановить распространяющуюся отраву их отчаяния, защитить хрупкую душу моего отца, пока не начал забывать собственное имя, пока не перестал удерживать вместе и пару мыслей, пока мог существовать… Мне нужно было дышать. Мне нужно было жить. С криком я отпрянул назад…

– Герик, держись… еще немного. Я знаю, как это тяжело… но ты сильнее всех нас… – Голос моего отца был далек, но в нем было все, что он думал о жизни, о причинах, по которым он выбрал этот путь, чтобы сохранить миры. Его воля – вовсе не хрупкая – удерживала меня и подталкивала вперед. – Останься со мной… боги, оно наступает. Скорее, сын мой… верь мне…

На грани безумия я сделал еще шаг. Потом, с долгим вздохом, мы начали разделяться – мой отец, я и лорды. Проклятия лордов скоро распались на неразборчивый бред, на крики, существовавшие извне, не как часть меня, и потом, после последнего, кошмарного крещендо, Трое смолкли – и я стал свободен.

Осталась лишь музыка – навязчивая, беспокойная, на грани великолепия и в то же время неблагозвучия. Потоки музыки и света омывали нас, словно игристое вино. Двери моего сознания были распахнуты, и мелодии проскальзывали в них, выметая задержавшиеся тени и паутинки, и я чувствовал радость моего отца, не замутненную ни каплей гнева. Мы пересекли Черту, и он тоже освободился.

Смутные образы вдали начали обретать форму, и я потянулся рассмотреть, что это, но отец снова удержал меня, закрывая мое видение, как если бы он плотно прикрыл мне веки, чтобы я заснул.

Теперь погружайся… уйди глубже. Ты не должен смотреть. Я верю, твой дар может вернуть тебя обратно в тело, но только если ты не увидишь. Думаю, познать ЛТьер было бы… невыносимо… для живого человека. Уйди вглубь и жди, пока тебя не выведет зов твоей матери. Она найдет путь. Я знаю. Ей всегда удавалось узнать то, что ей необходимо.

А как же ты, отец?

О, я бы так хотел… Но мои дни подошли к концу давным-давно. Дассин подарил мне возможность узнать тебя, узнать мой народ и наш мир, о котором не помнил ни один Изгнанник, и снова обнять мою Сейри. Как я могу просить о большем?

Бесконечная печаль звучала в его словах.

Но как же Д'Натель? Его время еще не кончилось. Один из вас должен остаться в живых.

Д'Нателю не хватит разума, чтобы вернуться самому. Слишком много было разрушено Мостом, когда он был ребенком. А остальное погибло, когда Дассин заменил его душу моей.

Очередной взрыв цвета и музыки рассыпался вокруг нас. Присутствие моего отца казалось кружевом инея, тающим в свете зимнего солнца.

Скорее, сын. Я задержусь здесь, на Черте, так долго, как только смогу. Скажи матушке, что она встретится со мной, как я и говорил ей. Живите с радостью и со всей моей любовью.

И словно вытолкнув меня из-под воды, чтобы научить плавать, он направил меня в глубь своего сознания, оставив мне лишь единственную возможность – расслышать зов, который вернет меня обратно к жизни.

Но я был Сплетающим Души, и я потянулся к моему отцу, как он тянулся ко мне, и вобрал его, чтобы он ждал вместе со мной…