Текст книги "Собачий Рай"
Автор книги: Иван Сербин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 27 страниц)
– Где? – Сергей заглянул в лист. – Да, верно. А-а-а, ну да. Это за полчаса до смены. Женщина прибежала, говорит, соседка у нее пропала. То ли с собачкой своей вышла погулять, то ли в магазин. И пропала. – Он порылся в кармане спортивной куртки, вынул пачку сигарет, закурил. – Там еще одно происшествие было сегодня. Но оно пока в сводку не попало. На Митрофанова. Мы бы внесли, но это территория соседнего ОВД. Завтра будет.
– А что случилось?
– Псина взбесилась и набросилась на людей у магазина. У «Восьмой планеты».
Гордеев нахмурился:
– Одна?
– Псина-то? Да, вроде одна. А что?
– Ничего. Спросил просто. И чем закончилось?
Сергей снова пожал плечами:
– Не знаю. Я домой ушел. Завтра выясню, скажу, если интересно.
– Очень интересно, – подтвердил Гордеев, подходя к карте. – Очень.
Он провел пальцем на покрытой разноцветными заметками поверхности линию от улицы Митрофанова до того самого пустыря. Затем еще одну, но уже до парка «Дружба». Хмыкнул.
– Сережа, а исчезнувшая женщина, та, что с собачкой гуляла, где живет, вы сказали?
Сосед подошел к столу, быстро взглянул на карту, ткнул пальцем в скопление домов, расположенное сразу за пустырем.
– Вот здесь. Вообще, – пожаловался он, – местечко то еще. Там вроде Дворец пионеров собрались строить или офисный комплекс, не помню точно. Скорее бы уж.
– А что? – встрепенулся Гордеев. – Было еще что-то?
– Да утром коллеги из соседнего ОВД интересовались, не зафиксировано ли у нас в марте – апреле исчезновение мужчины лет тридцати пяти. Они на этом самом пустыре труп нашли. – Сережа подумал и добавил: – Хорошо, хоть не на нашей территории.
– Вот как?.. – задумчиво пробормотал Гордеев, снова поворачиваясь к карте. – Странно. Здесь же ни свалок, ни мясокомбинатов, ничего существенного. Новостройки только в пределах уже существующих кварталов, – задумчиво, для самого себя, говорил он. – Ничего не понимаю.
– Как это нет свалок? Есть свалка. Вот здесь, – Сергей ткнул пальцем в точку на карте, сразу за Кольцевой автодорогой. – Точнее, была. Ее месяца два назад прикрыли. Там барахла скопилось – уйма.
– Мясные отходы тоже были?
– Всякие были, – ответил сосед. – Там частный цех недалеко. Ну, колбасу делали, мясо коптили, пельмени ляпали. Подпорченный товар, если, к примеру, санэпидемстанция забраковала, тоже туда скидывали. А месяца два назад Лужков, облетая, увидел сверху это дело, ну и дал указание. Короче, у свалки той теперь пост выставили. Туда первое время машины косяком шли. Вообще, сейчас с этим делом строго стало, – закончил Сергей.
– Свалка, – повторил Гордеев. – Я не знал. Это плохо. Это очень плохо.
– Чего же плохого? – не понял сосед. – Наоборот, чище станет. Оттуда сейчас отходы вывозят на другую свалку. А что не могут вывезти, то жгут прямо на месте. Иногда, если ветер с севера, доносит дым. Не чувствовали?
– Нет, не чувствовал. – Гордеев внезапно повернулся, посмотрел на соседа с надеждой: – Послушайте, Сергей, если я попрошу вас об одном одолжении?
Тот смутился.
– Ну, смотря о каком. Если вы денег хотите попросить взаймы, то…
– Денег мне не надо, – прервал его Гордеев. – Деньги у меня есть. Я о другом. Мне обязательно нужно попасть на тот пустырь. Желательно прямо сейчас. Но, как вы могли заметить, я – инвалид. Мне тяжело передвигаться. А почва после дождя сильно раскисла. Я хотел попросить вас составить мне компанию.
– Прямо сейчас? – Сергей казался обескураженным. – Я же только что пришел…
– Сергей, это очень важно.
Гордеев смотрел соседу в глаза. А смотреть прямо и жестко он умел. После получения инвалидности взгляд стал единственным его оружием.
Сергей вздохнул. На его лице отразилось смятение. Ему не хотелось идти. Только со службы, и вдруг снова под дождь, даже ради экстравагантного соседа-писателя. С другой стороны, тот просил настойчиво и отказать было неудобно, поскольку Гордеев никогда ни о чем его не просил. Ну, не считая сводок. Но сводки – это ведь так, пустяки. Ему нетрудно сводки-то прихватывать. Гордеев смотрел не мигая.
– Ну-у-у, хорошо, – наконец вздохнул Сергей. – Пойдемте сходим… Только ведь туда далеко… Осилите, Артем Дмитриевич?
– Не волнуйтесь, Сережа. Осилю, – твердо ответил Гордеев, натягивая толстую байковую рубашку. – Вот там, на пустыре, боюсь, мне одному уже не справиться.
– Ладно, – сосед мотнул головой в сторону двери. – Я сейчас, переоденусь только.
– Сережа, – остановил его Гордеев. – И захватите с собой какое-нибудь оружие. Если есть – пистолет. Нет – что-нибудь тяжелое. Фомку или гвоздодер хотя бы. И фонарик, если есть.
– Да фонарик-то есть, – нахмурился Сергей. – А насчет оружия… Служебное я сдаю от греха, а фомку… Фомку могу, конечно, взять, только зачем?
– На всякий случай. Мало ли что…
– Хорошо, захвачу.
Сергей скептически улыбнулся. Он служил в ВДВ, к тому же был чемпионом района по дзюдо, в армии заслужил даже звание КМС и поэтому больше полагался на руки, нежели на «подручные материалы» в виде фомок, кольев и прочего «инструмента».
Пока сосед переодевался, Гордеев натянул старенький свитер с протертыми почти до дыр рукавами, пузырящиеся на коленках коричневые брюки. Достал из встроенного шкафа резиновые сапоги. Надел под них толстые шерстяные носки. Завершал наряд плотный брезентовый дождевик. Затем он порылся на «хозяйственных» полках. Здесь царил хаос. Неаккуратные мотки алюминиевой проволоки, коробки, сделанные из кефирных и молочных пакетов, набитые гвоздями и шурупами, отвертки, молоток, «ушки» для навесного замка, спущенный футбольный мяч… Как мяч-то сюда попал? Гордеев этого не помнил. Попал и попал. У самой дальней стены Гордеев отыскал подарок одного знакомого авиатехника – сниматель статического электричества. По сути, это было длинное, сантиметров в двадцать, чрезвычайно острое шило в стальном накручиваемом чехле. Округлая рукоятка удобно ложилась в ладонь. Гордеев сунул оружие в карман, затем снова полез в шкаф, погрузившись туда едва ли не по грудь. У правой стенки он нашел нечто, завернутое в тряпицу. Положив предмет на ладонь, Гордеев развернул тряпицу. Это был черный, слегка изогнутый электрошокер. Артем Дмитриевич ни разу в жизни не пускал его в ход и не знал, насколько тот эффективен. По заверениям продавца – очень, но то ведь продавец. Он в качестве оружия самозащиты и бульдозер готов продать, если покупатель найдется.
Впрочем, если самые худшие опасения оправдаются, у него сегодня будет шанс опробовать оба оружия в деле.
Гордеев сунул шокер в свободный карман, проверил, на месте ли ключи, не забыл ли он сигареты и спички. Убедившись, что все на месте, вышел на лестничную площадку. Через минуту появился и Сергей. Сказал в закрываемую дверь:
– Ну, говорю же, с Артем Дмитричем иду. Чего ты, ну? Скоро вернемся!
Он прикрыл дверь, убедившись, что собачка замка защелкнулась, повернулся, покачал головой, буркнул неопределенно:
– Ба… Женщины, блин.
Одет Сергей был соответственно походу: в сапоги, серые форменные бриджи и длинный непромокаемый плащ. Из кармана торчала стальная рукоять трехбатареечного фонаря. В руке Сергей держал резиновую дубинку. Венчала экипировку фуражка.
– Фуражка-то зачем? – поинтересовался Гордеев.
– Да территория-то чужая. Труп там сегодня обнаружили. Если вдруг патруль нагрянет, чтобы уж не ошиблись. А то еще накидают по холке сгоряча. – Гордеев кивнул понимающе. – Ну что, идемте?
Они спустились по лестнице – причем Сергей свободной рукой поддерживал Артема Дмитриевича под руку – и вышли под дождь.
С наступлением темноты пустырь стал казаться просто бескрайним. Дома, стоящие на той стороне, различались далекой, узкой полосой, да и ту размывало дождем. Слева, из-за широкой полосы то ли еще парка, то ли уже леса, доносились звуки железнодорожной станции. Время от времени грохотали на стыках вагоны, гудел гудок, и гундосый, усиленный мегафоном голос диспетчерши возвещал о чем-то тоскливо-невнятном. Справа же пустырь и вовсе растворялся в темноте. Лишь подрагивали под дождем не до конца облетевшие кусты, да колыхались отдельные, выстоявшие стебли болиголова и репейника. Стоящие за спиной дома давали легкий отсвет, но он не рассеивал серебристую мглу, а, напротив, сгущал ее. Сергей оглянулся, поежился.
– И зачем мы сюда пришли? – спросил он, невольно понизив голос. – Чего вы тут надеетесь найти, в такой темнотище?
– Понимаете, Сергей… – Гордеев вытащил из кармана фонарик, щелкнул кнопкой. Узкий, не слишком яркий луч прорезал темноту, выхватив утопающие в грязи пучки желтой гниющей травы. – Мне это нужно для работы. Иногда для того, чтобы передать настроение, сделать более образное и глубокое описание, необходимо самому побывать в похожем месте. А если вы описываете реальное место – то лучше и вовсе отправиться прямо туда, а не довольствоваться рассказами и фотографиями.
– Понятно, – слегка разочарованно заметил Сергей. – И все?
– Вам кажется, этого мало?
– Н-нет. – Скорее всего только соседские отношения не позволили Сергею послать калеку куда подальше. Приспичило ему. Мог бы и днем сходить. Или уж, на худой конец, вечером. – Все в порядке.
– Но на вашем месте, Сергей, я бы все-таки не расслаблялся. Пустырь – место коварное. Мало ли кого здесь можно встретить?
Сосед хмыкнул, зажал дубинку под мышкой, включил фонарь. Надо отдать должное, его батарейки были в гораздо лучшем состоянии, чем те, что стояли в фонаре Гордеева. Соответственно и луч был более мощным и ярким. В его свете сквозь ночь проплыли два густых и обширных кустарника, низкий, плешивый холм. Мелькнула бесформенная тень.'Гордеев направил фонарь, но было поздно. Был ли это обман зрения, или струи дождя создали причудливую иллюзию, или, может быть, в темноте действительно кто-то был, в любом случае оно уже исчезло. Остались только слюдяные прочерки воды на фоне черного горба холма.
– Я пойду впереди, – сказал Гордеев. Он тоже понизил голос. – А вы, Сергей, смотрите по сторонам.
– Хорошо, – кивнул тот.
Гордеев медленно двинулся вперед, освещая едва различимую в траве тропинку подрагивающим светом фонаря. Изредка из темноты наплывали лиловые тени – кустарники, холмы, груды какого-то хлама, проржавевший насквозь остов «Запорожца», переполненный давным-давно, забытый всеми мусорный контейнер. В такие моменты Гордеев останавливался и прислушивался. Он постоянно ждал от ночи подвоха. Сергей шел сзади, то и дело соскальзывая с тропинки в грязь. На подошвы его сапог уже налипло по килограмму буро-коричневой массы. Ошметки травы облепили голенища.
Миновав почти треть пустыря, Гордеев остановился, огляделся, указал в темноту:
– Сережа, посветите вон туда, пожалуйста.
Тот послушно направил раструб фонаря в нужном направлении. Ближе к подлеску пустырь превращался в сплошные холмы. Они напоминали стадо диковинных животных, улегшихся на ночлег. Некоторые из них достигали в высоту пары метров.
– Пойдемте туда, Сергей.
– Зачем?
– Лес – отличное прикрытие. Думаю, они прячутся именно там.
Гордеев не счел нужным таиться дальше. Если те, кого он искал, действительно прятались в холмах или в подлеске, то ситуация могла в считаные секунды стать смертельно опасной. Они вторгались на чужую территорию. И кормить попутчика сказками было бы весьма опрометчиво с его, Гордеева, стороны, ибо прикрыть, в случае чего, спину, кроме Сережи, было некому.
– Кто? – не понял сосед. – Кто прячется в лесу?
– Собаки, – ответил Гордеев, продолжая путь.
– Какие собаки? – недоумевал Сергей. – О чем вы говорите, Артем Дмитриевич?
– Бродячие псы. Стая бродячих псов. Я полагаю, их там может быть много. Несколько десятков.
– А при чем здесь бродячие собаки? – Сосед все еще не мог до конца понять, что же происходит. – Это тоже для романа?
– Нет, Сереж. Это не для романа. Смотрите внимательнее по сторонам. Если они уже научились охотиться, то вы их не услышите, пока они не подкрадутся достаточно близко.
– Близко для чего? – совсем тихо спросил Сергей.
– Для прыжка. – Гордеев продолжал пробираться вперед, время от времени оскальзываясь на раскисших буераках. – Дикие звери, Сережа, не издают звуков, пока не подкрадутся на расстояние прыжка. И лишь непосредственно в момент броска они издают рычание. Из-за резкого выброса адреналина в кровь жертва некоторое время не может двинуться с места. Она остается парализованной доли секунды, но, как правило, этого достаточно, чтобы хищник настиг ее.
– А при чем тут собаки? – Сергей быстро оглянулся, описывая фонарем круг. Ему вновь показалось, что он заметил тень, движущуюся следом. А может быть, и не одну. Но они мгновенно отпрянули в темноту, стоило обернуться. Сергей несколько секунд напряженно вглядывался в дождь, но так и не смог понять, что же это было. Тем не менее от рассказа Гордеева ему стало не по себе. По его спине и лицу пополз неприятный липкий пот. – Собаки – это… Это же всего-навсего собаки.
– Сережа, а что такое бродячая собака, по-вашему? – быстро поинтересовался Гордеев, взбираясь на высокий холм и с его вершины освещая подлесок.
– Ну, собака – это… Черт! – Он снова соскользнул в лужу. При весьма скромном диаметре лужа оказалась на удивление глубокой, и Сергей провалился едва ли не по колено. – Это такое домашнее животное. Четыре лапы, хвост, уши. Бродячая еще и грязная.
– Насчет хвоста, лап и ушей вы правы. Насчет грязи – тоже. Но с чего вы взяли, будто бродячая собака и «домашнее животное» – одно и то же?
– Ну как же, в школе учили. В книжках, опять же, написано. Собака – четвероногое домашнее животное…
– Сережа, запомните на всю оставшуюся жизнь: собаки от природы – хищные стайные животные. Хищные, Сережа! А насчет книг… Книги, Сережа, пишут не собаки. Книги пишут люди. И в школе преподают тоже люди. Что вы от них хотите? И то, и другое они делают, сообразуясь с собственным представлением о природе вещей. Только собакам плевать на это. Они вообще не знают, что люди о них думают. Просто живут по своим законам, – Гордеев на мгновение замер, вглядываясь в темную стену деревьев. – Слева, видите?
Сергей тоже вгляделся в точку, которую освещал тускловатый уже луч фонарика, подсветил своим и наконец заметил странное, бесформенное светлое пятно, явно выпадающее из общего черно-мокрого пейзажа.
– Что это? – спросил он.
– Не знаю пока, – ответил Гордеев. – Пойдемте посмотрим.
Они направились к лесу. Сергей то и дело оглядывался. Спина и руки у него покрылись гусиной кожей, и, несмотря на холод, глаза заливал пот. Холмы и буераки закончились резко, словно кто-то обрезал их ножом. Полоса травы стала жидкой, а затем и вовсе перешла в сплошной лиственно-хвойный ковер. Влага хлюпала под ногами, но явных луж не было – кроны деревьев рассеивали дождевые капли. Гордеев удерживал белое пятно в луче фонаря. Не дойдя до него метров пяти, они оба уже поняли, что это.
На куче отсыревшего сушняка, присыпанные местами черной жирной землей, висели останки человека. Судя по комплекции и белизне кожи, это была женщина, причем женщина в годах. Видимо, раньше на ней было платье, рейтузы и пальто. На ногах сапоги. Один сохранился до сих пор. Одежда же превратилась в лохмотья. Сергей огляделся. Женщину явно убили не здесь. И одежду рвали тоже в другом месте. Сюда притащили уже труп. Притащили и бросили… Тело погибшей представляло собой ужасающее зрелище. Кое-где еще сохранился кожный покров, но по большей части он отсутствовал. Плоть была располосована, словно изрезана ножом. На боках, плечах, ягодицах и бедрах вырваны или вырезаны целые куски. Правая рука отсутствовала, на левой не было кисти. Голени и бедра женщины тоже изрядно пострадали. На фоне черной земли отчетливо выделялась белая, сморщенная половина голой истерзанной ступни – правый сапог, видимо, остался там, где погибшая встретила смерть.
– Черт, – прошептал Сергей. – Она будто под комбайн попала.
– Хуже, – ответил Гордеев. – Думаю, не ошибусь, если предположу, что над ней потрудились те самые «домашние животные», о которых вы только что так тепло и лестно отзывались.
– Собаки? – шепотом спросил Сергей.
– Да, Сережа, собаки. Целая свора бродячих псов.
– Но не могли же собаки притащить ее сюда?
– Откуда вы знаете, что они могли, а чего не могли? – скептически хмыкнул Гордеев. – Вы что, большой специалист в зоологии?
– Нет, но… Я никогда не слышал о подобном. – Сергея передернуло.
– Вы много о чем не слышали, Сережа, уверяю вас. Здесь поработала стая голов в тридцать. А может, и больше. Очевидно, они настигли жертву там, – Гордеев махнул рукой в глубину пустыря, – загрызли, съели, сколько смогли, а остальное притащили сюда. Про запас. Видите, даже землей присыпали.
Сергей присел на корточки, подсветил себе фонарем. Вокруг тела листва и хвоя были разворошены, словно здесь трудилась бригада землекопов. На почве отчетливо читались следы когтей.
– Собаки… – повторил он. – Никогда бы не подумал.
– В этом и заключается типичная ошибка людей, – заметил Гордеев. – Мы отучились правильно воспринимать то, что происходит вокруг нас. Люди всегда склонны делать выводы, исходя из собственных наблюдений. При этом они начисто отбрасывают возможность, что наблюдения эти далеко не всегда соответствуют истине. Все поведение человека – бесконечная цепочка заблуждений. Одни заблуждения породили другие, те третьи, и так далее. Наша страшная находка – лучшее подтверждение моим словам.
– Надо вызывать группу. – Сергей решительно поднялся. – И ловцов. Пусть прочешут пустырь. Если эти… – Он запнулся, не зная, какое сравнение подобрать к сложившейся ситуации. – В общем, если тело здесь, то, значит, и собаки должны быть где-нибудь неподалеку.
– Это не факт, – покачал головой Гордеев. – Гиены, например, уходят довольно далеко от лежбища. Случается, за несколько сотен километров. Охотничья территория волчьей семьи также исчисляется сотнями квадратных километров. А здесь – не лежбище. Здесь – «склад».
– Но группу-то вызвать все равно надо, – упрямо сказал Сергей. – Труп ведь.
– Да, конечно, – согласился Гордеев. – Вам виднее. Вы – милиционер, не я.
– Пойдемте обратно. Только теперь, Артем Дмитриевич, я пойду впереди. Вдруг они где-нибудь поблизости.
– Хорошо, – кивнул тот.
– Хотя, если бы они были рядом, то, наверное, попытались бы на нас напасть? – спросил Сергей. – Нет?
– Понятия не имею. Возможно, они следят за нами, но не нападают, потому что нас двое. Или они еще не испробовали свои силы в массовой охоте и не рискуют накинуться на более сильную дичь, чем та, с которой им уже приходилось иметь дело. Или просто в этом пока нет необходимости.
– Пока? – уточнил Сергей.
– Вы правильно меня расслышали, Сережа. Именно пока.
Они пустились в обратный путь. Сергей – впереди, Гордеев на шаг позади. На ходу он вытащил из кармана «презент» авиатехника, свинтил с острия защитный колпачок, перехватил оружие поудобнее.
– Знаете, Артем Дмитриевич, о чем я сейчас думаю? – спросил Сергей, когда они одолели половину пути.
– О чем?
– Как же хорошо, что мы не столкнулись с этими тварями. Если бы я знал, что увижу такое, без пулемета на этот пустырь ни за что бы не сунулся.
Гордеев только вздохнул и сказал едва различимо:
– Кто знает, может быть, и до пулеметов дойдет.
* * *
Родищев встретился с Посредником в дешевой забегаловке под синим навесом, с пластиковыми окошками и эмблемой пива «Балтика» во всю стену. Кафешка располагалась в двух шагах от метро. Впрочем, в их случае метро играло роль обычного ориентира, не более. Посредник приехал на встречу на «Вольво-940». Загнав иномарку на раскисший газон, он огляделся и направился к кафе.
Родищев медленно попивал пиво из высокого пластикового бокала и наблюдал за Посредником через мутное окно. Ошибиться было невозможно, подобные «орангутанги» встречаются нечасто. Посредник – громадная, необъятная фигура в черном плаще и вполне приличном костюме – остановился на пороге и окинул зал долгим взглядом. За спиной его маячил охранник – вдвое ниже своего босса и в плечах значительно уже. Узкое бесстрастное лицо, глаза цвета спелой вишни. Одет вполне прилично, но свободно, чтобы одежда не сковывала движений.
«Скорее всего, каратист, – подумал Родищев. – Или еще какой-нибудь кунфуист».
Он призывно поднял руку. Не то чтобы Игорь Илларионович хотел, чтобы на него обратили внимание, отнюдь. Но человек, обладающий комплекцией Посредника, сам по себе приковывал взгляд. Первые секунды, наверное, глазеть не будут, так, усмехнутся только, покачают изумленно головой, и все. Но если Посредник так и будет стоять в дверях, как Колосс Родосский, рано или поздно на него обратят внимание все. И, конечно, не преминут проводить взглядом. И уж точно запомнят его, Родищева. Ибо смотрелись бы они довольно карикатурно.
Посредник заметил Родищева, протиснулся между столиками, присел на жалобно заскрипевший пластиковый стул, втиснул могучее тело меж подлокотников, отчего и подлокотники, и спинка выгнулись дугой. Телохранитель остался у двери.
– Уф, – выдохнул Посредник и расплылся в широкой улыбке. – В машине совсем сопрел. На улице холодно, а в салоне – не продохнуть. То ли с движком что-то, то ли с печкой. Не пойму. По-любому, надо будет кондишн поставить. Кстати, подсказали мне тут одну фирму, они из наших рыдванов могут конфетку сделать. И, главное, почти за копейки. Хочешь, могу адресок подкинуть.
– Здравствуй, – ответил Родищев и добавил: – А адрес мне без надобности. Ты, кажется, забыл. Я сваливаю.
– Ах, да. Действительно, забыл, – Посредник засмеялся. Необъятное его тело затряслось, заколыхалось, пошло волнами, как мешок, в который напихали желе. В спинке стула что-то хрустнуло. Посредник попытался было повернуть голову, но не смог. Шея не позволила. Вернее, то, что нависало над воротничком сорочки, в три наката. – Совсем голова стала плохо работать. На покой пора.
«Ну да, – подумал Родищев, улыбаясь. – Расскажи это кому-нибудь другому».
– Палыч, – сказал он, не переставая улыбаться, – пива хочешь?
– Пива? – Посредник оглянулся на прилавок, за которым миловидная, хотя и слегка потасканная уже девица колдовала над красивыми кранами с укрепленными на них значками «Балтика», «Клинское», «Три медведя» и почему-то «Гессер». – Знаешь, Игорь, пивка бы я выпил, конечно. Но тут пиво, поди, дурное. Разбавляют, суки. Они везде разбавляют. – Он не без труда наклонился вперед. – Знаешь, сколько они тут за сезон заколачивают лаве? Тебе и не снилось. И все на пиве. Недолив, перелив, орешки левые, чипсики. Я знаю, у меня один клиент подвизался на этом деле. Три палатки держал. За сезон – машина, квартира, мебель, еще и на «пожить до следующего сезона» осталось. Вот так, Игорек. А ты говоришь: «пивка».
Родищев продолжал внимательно смотреть на него. У Посредника внезапно холодок пошел по спине. Не понравился ему взгляд «клиента». Жутковатый был взгляд. Холодный, цепкий, словно вогнали ему, Посреднику, в лицо два рыболовных крючка. Как ни дергайся – все равно не вырвешься.
– Что это ты так на меня смотришь, Игорек? – спросил он, посерьезнев.
– Как? – Родищев вздернул жидкие пшенично-пепельные брови. – Нормально смотрю. Как на всех.
– Да? А мне показалось, что ты как-то… Особенно смотришь.
– Нормально, – повторил Игорь Илларионович и отвел взгляд. Посредник сразу оплыл в кресле, словно бы кто-то невидимый держал его за воротник, а теперь отпустил. – Значит, пиво ты не будешь? Напрасно, между прочим. Неплохое пиво. Если и разбавленное, то я не заметил. Могу взять стаканчик, попробуешь. Не понравится – оставишь. За мой счет пойдет. Понравится – потом деньги отдашь.
– Да? – Посредник снова оглянулся на прилавок. – Я же за рулем… А, впрочем, черт с ним. Возьми. Только наше не бери. Возьми «Гессер». И сухариков тогда уж захвати. Или орешков, что ли?
– Как скажешь.
Игорь Илларионович выбрался из-за стола, направился к стойке. Он взял маленький бокал «Гессера» – возьми он большой, Посредник мог бы и встревожиться. Все-таки не только Игорь Илларионович знал его натуру, но и тот знал, что «клиент» деньгами не разбрасывается. Кроме пива он взял еще и пакет «копченых» сухариков. Они острые, соленые и напрочь отбивают вкус чего бы то ни было.
Стоя у прилавка в ожидании пива, Родищев достал из кармана пакетик с транквилизатором. Препарат был мощный. Разумеется, чтобы «выключить» такую тушу сразу и надолго, понадобилась бы лошадиная доза, но Игорь Илларионович и не ставил себе подобной задачи.
– Девушка, пены чуть-чуть напустите, – попросил он. – Мой приятель пену уважает.
– Хорошо, – пожала плечами «девушка».
Ей, в общем-то, было все равно. И даже еще лучше. Хочет клиент пены – на здоровье. Больше пены – меньше пива.
Она придвинула Родищеву бокальчик, картонную тарелочку и пакетик сухариков. Тот протянул крупную купюру и, пока барменша отсчитывала сдачу, ловко высыпал транквилизатор в бокал. Бело-желтый мелкий порошок смешался, осел в пене. Игорь Илларионович подхватил бокал, пакетик и тарелочку и зашагал к столику. Посредник не обращал на него внимания. Крутил головой, рассматривая посетителей.
– А что? – сказал он, когда Родищев поставил перед ним заказ. – Хоть и грязновато, но неплохо. Публика вроде спокойная, цивильно все. – Он сгреб огромной, как весло, ладонью бокал, сделал пару мощных глотков, почмокал губами. – Хм… Вкус вроде нормальный. Что-то… – Он снова почмокал. – Нет, не разбавленное. А пены много. Я же тебе говорил? Если и не разбавят, то пены напустят. – Посредник разорвал пакетик, высыпал сухарики на тарелку, зацепил половину, отправил в рот. Принялся жевать, ожесточенно перемалывая сухарики крепкими зубами. – Ничего так.
– Не разбавленные? – поинтересовался Родищев.
– Что? – Собеседник вскинул брови. – Ты о чем?
– О сухариках. Не разбавленные?
Посредник вновь засмеялся, и тело его опять студенисто заколыхалось. «Осторожнее, жирный боров, – захотелось сказать Родищеву. – Лопнешь, половину зала зальешь». Но он лишь улыбнулся. Посредник потряс пальцем, затем огляделся.
– А салфетки они принципиально не подают? Чем руки-то вытирать?
– У стойки, – кивнул Родищев. – Потом возьмем. Ну, Палыч, я тебя порадовал, теперь порадуй ты меня. Что с документами?
Прежде чем ответить, Посредник задумчиво догрыз сухарики, допил пиво и переставил пустой бокал и тарелочку на соседний, пустующий столик. Затем он наклонился вперед, облизнул верхнюю губу, над которой еще белела узкая полоска то ли пены, то ли транквилизатора.
– Понимаешь, Игорек. Радовать-то мне тебя особенно нечем. То есть «корочки»-то есть. Но стоят таких лаве, – он вытянул губы трубочкой, присвистнул и закатил глаза. – Ты упадешь, если скажу. Вот я и подумал: если недельку подождать, можно будет взять не хуже, зато вдвое, а то и втрое дешевле.
Родищев ни на секунду не усомнился в том, что Посредник его «разводит». И ненависть к толстяку вспыхнула в нем с жуткой силой. Она кипела, как раскаленная магма внутри пробуждающегося вулкана. На секунду Родищев увидел себя как бы со стороны. Вот он берет бокал, поднимает и, ласково улыбаясь, впечатывает его Посреднику в лицо. Тот отшатывается. Спинка, не выдержав натиска полуторацентнерного тела, лопается, и Посредник опрокидывается на грязный пол. Родищев встает, поднимает свой стул и начинает что было сил охаживать ненавистного ублюдка, трясущегося у его ног, закрывающего голову руками. Он бьет до тех пор, пока руки Посредника не превращаются в размозженные лепешки, а лицо – в залитую кровью маску.
Но… Это было воображение. Гнев стал сворачиваться, скукливаться, концентрируясь где-то в середине груди. Лава подернулась черной коркой пепла. Внутри она все еще оставалась раскаленной, бурлила и всхлипывала огненными брызгами, но извержение откладывалось до лучших времен. Родищев взял себя в руки.
– Так что ты скажешь, Игорек? – спросил Посредник, наклоняясь еще ближе.
Игорю Илларионовичу показалось, что здоровые, пятого размера, груди Посредника сейчас вывалятся из плаща и растекутся по столу бесформенными лужами плоти.
– У меня нет недельки, Палыч. У меня нет даже двух дней.
– Но я должен тебя еще раз предупредить. Это будет очень дорого стоить. Очень.
– Сколько? – спросил Родищев.
– Понимаешь, там очень большой человек завязан…
– Палыч, не грузи меня. Просто назови сумму.
– Ну, одним словом, тридцать…
Родищев и правда присвистнул, откинулся на спинку стула, посмотрел Посреднику в глаза.
– Палыч, у твоих людей совесть есть? Чистые ксивы в самые тревожные времена дороже червонца не стоили. Положим, еще столько же за срочность. Ну, четвертак максимум.
– Игорек, я согласен, – Палыч улыбнулся. – Цена, конечно, грабительская. Но ведь не я же ее назначаю. Если хочешь знать, я вообще по чистой дружбе это делаю. Мне ни копейки в карман не падает. Ты просил, я узнал. Тебе же нужно срочно? «Срочно» стоит тридцать. Подожди неделю, сделаю за пятнадцать, а может, и еще дешевле.
– Я же сказал, у меня нет недели, – ответил Родищев.
– Тогда тридцать, – Посредник развел руки. – Или, хочешь, поищи другого продавца.
– У меня нет времени искать другого продавца, – покачал головой Игорь Илларионович и сделал вид, что задумался. – Хорошо. Тридцать так тридцать. Ксива у тебя с собой?
– Не думал, что ты согласишься, но захватил на всякий случай, – ответил, расплываясь, Посредник и похлопал себя по нагрудному карману. – Настоящие «корки», проходят по всем базам. Чистенькие, как простыня девственницы. – Родищев едва заметно поморщился, он не любил вычурных и безвкусных эпитетов. – Лаве у тебя с собой, надеюсь?
– Рядом, – мотнул головой за плечо Игорь Илларионович. – Подъедем, расплачусь. Могу и сюда привезти, если, конечно, ты отважишься здесь деньги считать.
Посредник заколебался. Ему не хотелось ехать «куда-то там», даже если оно находилось всего в двух шагах. С другой стороны, Родищев был прав. Здесь деньги считать не станешь. В машине? А если менты привяжутся? Отъехать куда-нибудь в укромное местечко? А где они сейчас, укромные-то? Да и все равно придется свет в салоне включать, купюры же проверить надо. На ощупь подлинность и достоинство не определишь. Опять же, при нем охрана. А Родищев – человек, ни богатырским сложением, ни крепостью не отличающийся. Справятся уж как-нибудь, если что.
– За место ответишь? – спросил Посредник на всякий случай.
– Отвечу, – без колебаний сказал Родищев.
– Тогда поехали. – Посредник, кряхтя, полез со стула, цепляясь за подлокотники могучими бедрами.
Они вышли на улицу, причем охранник держался шага на два позади, сохраняя невозмутимость. Только поглядывал по сторонам, словно тыкал булавками в нарисованный на намокшем холсте пейзаж вечернего города. Телохранитель устроился на заднем сиденье. Посредник и Родищев – на передних.
