Текст книги "Собачий Рай"

Автор книги: Иван Сербин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 27 страниц)

Игорь Илларионович посмотрел на часы. Пятнадцать минут третьего. Пора. Он достал из шкафа легкую рубашку, брюки и принялся одеваться. Довершили наряд мягкие туфли и недорогой неброский плащ. Перед тем как выйти из квартиры, посмотрел в «глазок» и прислушался. На лестничной площадке безраздельно царствовала тишина. Игорь Илларионович воспринял это как добрый знак. Чем меньше свидетелей, тем лучше. Родищев никогда не беспокоился на свой счет. В принципе, и свидетели были ему не очень страшны, но береженого бог бережет, как известно. Меньше глаз – меньше знаний.

Родищев быстро вышел на лестничную площадку, запер за собой дверь и спустился на первый этаж, так никого и не встретив. Его машина – старенький, но отменно отлаженный «Москвич»-«каблук» – была припаркована на соседней улице. Прежде чем свернуть за угол, Игорь Илларионович еще раз оглянулся, словно бы ненароком, но так никого и не заметил. Хорошо.

Он специально выбрал тихий старый район, когда надумал сменить квартиру. Здесь всегда меньше народу, чем в новостройках или в престижном центре. Игорь Илларионович мог позволить себе и то и другое, но ограничился скромной двухкомнатной квартиркой в кооперативной пятиэтажке. Дом стоял в небольшом зеленом дворике.

В салоне «Москвича» пахло сыростью и тленом. Игорь Илларионович забрался в салон, запустил двигатель и несколько минут сидел неподвижно, слушая ровный ропот работающего двигателя. На спине и под мышками у него проступили темные пятна пота, но он не обратил на подобные пустяки ни малейшего внимания. Убедившись, что никто за ним не наблюдает, Родищев вывел «каблук» со двора и поехал в сторону центра. Машин на дороге было много, что играло ему на руку. В могучем потоке, тщательно маскируемый густым, как гуталин, дождем, скромный «Москвич» не привлекал внимания.

Игорь Илларионович выехал на Ленинградское шоссе и, прибавив газу, открыл окошко. Холодный ветер ворвался в салон, принеся с собой облегчение и ощущение бодрости. Игорь Илларионович полез в карман и достал небольшую цветную фотографию. Положив карточку на приборную панель, Родищев попытался сосредоточиться на предстоящем деле. Его сегодняшняя жертва – молодой, перспективный банкир. Появлялся он на людях только в сопровождении двоих «горилл». Причем, по информации «заказчика», телохранители были достаточно профессиональны. В этом Игорь Илларионович не сомневался. Изучив досье жертвы, он пришел к выводу, что тот – человек неглупый. Да и количество охраны подтверждало. От пули снайпера телохранители не спасут, а для уличной шпаны двоих вполне достаточно. Бомба здесь не годилась – «гориллы» отлично работали как «поисковики». Из квартиры первым выходил кто-то из них, и только через пять минут сам банкир. Услугами снайпера «заказчик» пользоваться не хотел. В официальном мире почти никогда не находят «стрелка» и уж тем более не выходят на того, кто оплатил выстрел. В неофициальном отследить «заказ» вполне реально. Опять же, пуля не дает стопроцентных гарантий смерти. А вот Игорь Илларионович гарантировал результат и брал на четверть меньше других. Он мог обеспечить все – от легких увечий до моментальной смерти. В случае срыва обещался возврат всей суммы «заказчику» плюс десять процентов «неустойки», чего, уж точно, не делал никто.

У Игоря Илларионовича был всего один срыв. Намеренный. Вместо заказанной мучительной смерти обеспечил мгновенную. В тот же день он вернул всю сумму, полученную в качестве гонорара, и честно выложил неустойку. Это сработало именно так, как и задумывалось. Количество «заказчиков» сразу же выросло более чем втрое. К нему едва ли не стояла очередь, а «внеочередники» оплачивали «работу» Родищева в двойном размере.

Конечно, теперь он не стал бы возвращать никаких денег, скорее устранил бы самого «заказчика», но красивый жест подействовал почти магически. Опять же, клиент должен был предусматривать возможность так называемой «перекупки». Если вы имели дело с Игорем Илларионовичем, то подобного шага со стороны жертвы можно было не бояться. Родищев никогда не приближался к объекту своего внимания, а значит, и никаких переговоров между ними быть не могло в принципе.

За этими мыслями, забыв о дожде, он наконец добрался до нужного места и свернул с шоссе на неприметную колею. В Лосином острове их именовали «просеками». За «просекой» шла еще более узкая и неприметная дорожка. «Москвич» затрясся по застывшему до бетонной твердости глинозему. «Гостиница» стояла в самой глуши лесопарковой зоны, в трехстах метрах от Кольцевой автодороги. Сюда не забредали ни влюбленные парочки, ни насильники. Зона практически нетронутого леса. Никаких других построек рядом не было, и это вполне устраивало Игоря. Минут через десять он подъехал к «гостинице» – восьми десяткам вольеров, обнесенных трехметровым дощатым забором. Родищев мог бы отстроить и нечто более роскошное, но роскошь сама по себе для него не значила ровным счетом ничего. Роскошь – бельмо на глазу, метка, по которой человека отыскать легче, чем раненого по кровавому следу.

Игорь Илларионович загнал машину во двор через широкие ворота, вышел на улицу и, вскинув худенькие ручки, потянулся с наслаждением. Здесь, в лесу, было довольно приятно. Частые березы и сосны укрывали от слишком резких капель, но трава, мох и опавшая хвоя хранили прохладу.

Отыскав старую «закладку», Игорь Илларионович откопал полиэтиленовый пакет и извлек из него пистолет. Настоящий «люгер». Оружие Игорь Илларионович купил у одного умельца, который рыскал по местам былых сражений, откапывал «стволы» и восстанавливал их буквально из пыли.

Пистолет Родищев решил приобрести после того, как один из питомцев попытался вцепиться ему в горло на прогулке. Игорь Илларионович задушил пса голыми руками, восстановив свой авторитет «вожака стаи», но пришел к выводу, что пистолет для этих целей практичнее. Кроме того, он постоянно носил с собой баллончик с перечной вытяжкой.

Вооружившись, Игорь Илларионович направился к питомнику. Питомник – своего рода прикрытие. Даже если бы какая-нибудь из собак попалась в руки следователей и привела к Игоревой «гостинице», он всегда имел возможность отговориться. Мол, знать ничего не знаю и ведать не ведаю. У меня собаки хоть и породистые, но брошенные, и уж какая из них на что способна, одному богу, да еще старому хозяину ведомо. Предосторожности не бывают лишними. Однако хитрость заключалась в том, что собак, особенно «взбесившихся», ОБЫЧНО пристреливают.

Питомник представлял собой три ряда отделенных друг от друга вольеров и небольшое кирпичное здание, совмещавшее функции административного корпуса и склада. Здание не только отапливалось, к нему даже подвели водопровод и электричество.

За питомником – обширная площадка для выгула, отделенная от «жилой» зоны высоким крепким забором. Питомник и площадку соединял закрытый «переход» с бетонным полом и стенами из арматурной сетки.

Вольеры делились на три категории. Для щенков и новых собак, не привыкших еще к распорядку и характеру питомника. Для подрощенных псов, уже узнавших вкус сырого мяса и крови, натасканных на человека, но не готовых пока для индивидуальной, «хирургической» работы. Родищев называл их «полуфабрикатами». И готовый, «кондиционный» товар. Три десятка отлично подготовленных псов.

Игорь Илларионович отомкнул ключом дверь, ведущую в «третий» коридор. Заблестели жадно десятки глаз, обнажились клыки. Питомцы. Псы самых разных пород. Були и питбультерьеры, ротвейлеры и «кавказцы», пара «бордосцев» – эти попали к нему больными, почти умирающими, и Родищев выходил их, практически вытащил с того света – и немецкие овчарки, трое мастифов и пара доберманов. Игорь Илларионович специально выбирал породы, наименее восприимчивые к боли, знал сильные и слабые стороны каждой особи. Доберманов он уважал за нестандартную хватку. Эти псы не любят кусать за руки. Они сразу хватают жертву за горло или вцепляются в пах. Сей смертоносный инстинкт заложила в них природа. Люди его старались давить, Родищев же, напротив, старательно культивировал. «Кавказцев» ценил за молчаливость и невероятную агрессивность. Ротвейлеров за мощь и упорство. Питов и булей за наименьшую восприимчивость к боли. Лучшие качества своих воспитанников Игорь Илларионович старался развивать. Худшие – гасить.

Через подставных лиц он скупал подрощенных «внеплановых» щенков – иной раз целыми пометами – и здесь, в этом тихом и закрытом местечке, готовил псов для «работы».

Привить собакам рефлекс убийства оказалось даже проще, чем Родищев думал сначала. Достаточно было в течение месяца-полутора кормить их из «нужного органа» чучела. Кого из «живота» или «паха», кого из «руки-ноги», кого из «горла». Неповиновение пресекалось на корню и строжайше наказывалось. Получив «заказ», Игорь Илларионович тщательно изучал привычки жертвы, выбирал и соответствующим образом одевал специальный манекен, если удавалось, похищал какую-нибудь личную вещь будущей «жертвы», приучал к запаху, а затем натаскивал двух-трех псов на конкретного человека. Если атакующие, хорошо подготовленные собаки «работают» парой, то они практически неуязвимы для человека. Процесс конкретизации жертвы занимал от недели до месяца.

Псы, сидящие в отсутствие хозяина на сухом «Педигри», почувствовали впереди настоящую кормежку, сырое мясо, и подняли ужасный гвалт.

– Ну-ну, – усмехнулся Игорь Илларионович. – Завтра, дорогие мои. Все завтра.

К собакам третьего «блока» подключились остальные. В принципе, Родищев мог бы дать им мяса и сейчас, но «убийц» следовало раз и навсегда приучить: вкусное мясо – только из чучел. Две правые клетки занимали питбули: Капитан и Мстительный. Им-то и отводилась главная роль в сегодняшнем «спектакле». Игорь Илларионович не кормил их уже три дня – грань, к которой он приучал всех псов. Своего рода страховка от нападения.

Родищев натянул толстый костюм, специальные – выкованные по типу кольчуги – перчатки и открыл обе клетки.

– Кушать, кушать, родные мои. Скоро будем кушать, – приговаривал он, застегивая на собаках ошейники и намордники.

И то и другое придется снимать в машине. На месте времени на возню не будет.

Капитан завилял хвостом и начал поскуливать. Мстительный молчал, не выказывая эмоции. Он только наблюдал за «вожаком» внимательно и цепко, надеясь на просчет.

Игорь Илларионович с вызовом уставился собаке в глаза и зарычал. Рык «доминирующего самца», угрожающе-утробный, заклокотал в горле. Мстительный еще несколько секунд смотрел на Игоря, затем отвернулся равнодушно. Родищев мысленно чертыхнулся. По поведению и взгляду пса он не мог понять, о чем тот думает, хотя и ощущал исходящие от Мстительного флюиды напряжения. Игорь Илларионович очень давно приучил себя не бояться питомцев. Для него собака была равна человеку. Только меньшего роста и с более острыми зубами.

Пристегнув поводки, он выпрямился, стянул защитный костюм, перчатки и прищелкнул языком:

– За мной, родные мои. Рядом.

Оба пса пристроились слева. Игорь Илларионович запер дверь на замок и направился к машине. Капитан и Мстительный потрусили сбоку. Широкогрудые, большеголовые, смертельно опасные твари – лучшие друзья Родищева. У «Москвича» псы остановились. Это тоже была дрессура. Перед кормежкой Игорь Илларионович сажал собак в грузовой отсек и как минимум в течение сорока минут катал каждую группу вокруг питомника. Приучал к порядку получения пищи.

Капитан охотно запрыгнул в кузов, Мстительный последовал его примеру, но с бескрайним равнодушием, словно делал одолжение. Игорь Илларионович вытащил пистолет, положил на пол фургона, а затем принялся снимать с собак ошейники и намордники. Капитан подчинился беспрекословно. Он хорошо помнил уроки, к тому же обладал довольно покладистым характером. Мстительный повернулся к Игорю боком и сделал шажок в сторону. Тот потянулся к ошейнику, но пес отступил снова. Родищев растянул губы в ледяной улыбке. Его голубые до бесцветности глаза сузились, превратившись в узкие щелки. Он понял замысел зверя. Мстительный заманивал человека в глубину кузова, подальше от оружия. Игорь Илларионович глухо и угрожающе зарычал, затем скомандовал низким голосом:

– Ко мне! – Мстительный остался стоять. – Своенравная тварь. Ко мне, я сказал!

Пес подчинился. Заинтересованность в нем мгновенно сменилась прежним равнодушием. Игорь Илларионович снял ошейник и намордник, после чего вылез из кузова и захлопнул дверцу. Ему не слишком понравилось поведение Мстительного и, если уж говорить откровенно, он был рад, что избавится от этого ублюдка сегодня. Игорь Илларионович не любил собак, обладающих слишком независимым характером. С ними, как правило, возникали проблемы. Нескольких даже пришлось пристрелить. В эту секунду Родищев зарекся покупать щенков у старых хозяев Мстительного.

Он закопал пистолет, сел за руль «Москвича» и поехал к центру города.

* * *

Владимир Александрович Журавель не любил дождь. К тому же он умудрился забыть дома зонт и теперь стоял на продуваемом со всех сторон пустыре, у небольшого овражка, мокрый и продрогший, словно водяная крыса. В его возрасте – сорок восемь – и при его сложении – сравнимом разве что с воздушным шаром – воспаление легких переносится крайне непросто. А как говаривали у них в отделении: «Плащ – не одежда, фуражка – не головной убор». Холодно.

Рядом с Журавелем переминался с ноги на ногу молодой лейтенант. По выражению его лица несложно было догадаться, о чем он думал. О холоде и о дожде, а вовсе не о лежащем в овражке трупе. Взгляд вниз – теперь лейтенант подумал о промокших ботинках и носках. Если уж быть искренним, плевать ему на труп. Не думал он вовсе о трупе, а думал о стакане горячего чая с лимоном, о здоровенном бутерброде с колбасой и о двустороннем воспалении легких. «И кто его сможет упрекнуть? – размышлял Журавель. – Милиционеры не люди, что ли?»

Лейтенант вздохнул, достал из кармана пачку «Мальборо», зажигалку и повернулся спиной к ветру, а заодно и к трупу.

– Лейтенант, – тут же донесся до них голос майора Виктора Анатольевича Мурашко. – Вас что, работа не интересует?

Исходя из каких-то своих, не всегда понятных правил, Мурашко называл сотрудников только по званию.

Лейтенант преувеличенно бодро повернулся и тут же получил горсть дождевых брызг в лицо. Сигарета моментально вымокла до самого фильтра. Сунул руки в карманы плаща и ссутулил плечи, буркнув едва различимо:

– А чего тут интересного? Не стриптиз, поди. – И добавил громко, клацая зубами: – Почему? Очень интересует. И особенно заключение экспертов.

Лейтенант в отделении новенький, потому и позволил себе сарказм. Был бы поопытнее, знал бы: с начальством лучше не спорить. Но лейтенант пришел в их отдел сразу после Высшей школы. Месяц с небольшим назад. Не обтерся еще. Журавель толком и не познакомился с ним. Так, встречал пару раз в коридоре да на инструктаже. Но, говорят, мальчишка с амбициями. Впрочем… У таких в жизни все получается само собой. Сильный, стройный, мужественный, от таких девки тают, как снеговики по весне. Похож на этого французского актера… Как его… На Алена Делона, вот. Даже форма на нем сидит как на манекене. Ни морщиночки. Чисто выбрит, подтянут. Майор таких не любил. Считал, что они слишком избалованы вниманием и поэтому много требуют.

А сейчас Мурашко к тому же был еще и зол. Он тоже не взял зонт и промок даже больше, чем лейтенант. Ему, как старшему группы, приходилось осматривать место происшествия. Читай: шмонаться вокруг трупа, утопая в жидкой, холодной грязи по самые колени и старательно сохраняя равновесие на скользком склоне овражка. И в ботинках у него хлюпало не меньше, чем у подчиненных. А уж что касается шансов подхватить двустороннее воспаление легких, тут майор и вовсе шел впереди с большим отрывом. Чисто по-человечески Журавелю было Мурашко жаль, но с точки зрения рационального подхода – нет. Раз уж такая погода, все вымокли, замерзли, а заняться все равно нечем, пока эксперты не осмотрят и не сфотографируют место происшествия, а следователь из районной прокуратуры не составит протокол, отправь людей посидеть, погреться в теплой машине. Но… согласно субординации, действия начальства обсуждению не подлежат.

Журавель достал из кармана рубашки пачку «Явы», согнулся, прикрывая сигареты собственным телом, выудил одну. Лейтенант щелкнул зажигалкой. Поднес колодец ладоней, давая прикурить.

– «Глухарь», – сказал он, косясь на группу экспертов. – Помяни мое слово, конкретный «глухарь». Этот мужик, потерпевший, погиб небось сто лет назад. Его теперь и трупом-то не назовешь. Странно, однако, что только сейчас обнаружили.

Тут лейтенант был прав. Труп представлял собой то еще зрелище. Во всяком случае, любоваться им вовсе не хотелось. То ли время было тому виной, то ли крысы, а может, бродячие собаки, только остались от трупа одни воспоминания, кости да куски одежды. Вот, собственно, и все. С чем работать – непонятно. Зато ясно, почему Мурашко такой хмурый. Не только из-за дождя. Он-то насчет «глухаря» тоже сразу сообразил.

– Да тут, в тени, до самого июня снега по колено, – прогудел добродушно Журавель. – А летом – кусты да крапива в человеческий рост. И вообще, не ходят люди на пустырь. Что им здесь делать, на пустыре-то?

– Сержант, – позвал Владимира Александровича майор, выпрямляясь и вытирая пальцы платком. – Поезжайте-ка в отделение, проверьте, кто у нас числится в розыске как пропавший без вести, примерно с марта-апреля сего года. Поработайте с родственниками. Вы, лейтенант, пройдитесь по соседним домам, расспросите жильцов. Пустырь – место тихое, открытое, может, кто-нибудь что-нибудь да видел.

Журавель кивнул согласно.

– Хорошо, товарищ майор, – ответил он.

– Так точно, – качнул головой лейтенант.

Мурашко повернулся к экспертам, давая понять, что разговор закончен. Эксперт начал что-то говорить, указывая на труп. Слишком тихо, чтобы Журавель и лейтенант разобрали слова. Майор же кивал понятливо, изредка задавая вопросы.

– Работенка, конечно, не из азартных, – прокомментировал себе под нос лейтенант, – но все-таки в тепле, а не на ветру под дождем. И на том спасибо дорогому начальству.

Они зашагали по чавкающей, жирной грязи к машине – сине-желтому «бобику».

– Работа как работа, – ответил Журавель. – Что ни делается, все к лучшему.

– Угу. Поделитесь этой великой мыслью с пострадавшим, – усмехнулся лейтенант.

– Он же мертвый? – кажется, искренне удивился Журавель, открывая дверцу патрульного «козлика» и забираясь в салон.

Лейтенант посмотрел на собеседника не без любопытства. Округлый, скорее даже толстый, седой, с добродушным лицом тюхи, уже не деревенского, но еще не городского. Щеточка «моржиных» усов над верхней губой. Брови кустистые, но не злые. Скорее даже они наполняют карие глаза теплом. Сержант. В таком-то возрасте? Наверняка потому, что ведет себя тихо, согласно. Отправили – пошел. Ни слова, ни полслова. На таких-то как раз и ездят. Кого посылать в Высшую школу? Любого вспомнят, кроме него. Почему? Да потому, что всегда в тени. Был бы стервецом, скандалистом, сволочью – услали бы учиться и вздохнули с облегчением. Чем дольше учится, тем дольше его нет в отделении, соответственно, тем легче живется. Или наоборот. Ж…лиз. Таких тоже не любят. Звания они получают с периодичностью раз в год и в результате уходят на повышение, лизать задницы начальству повыше. Этот же до полтинника в сержантах. Делаем выводы.

В машине было тепло. Охватывала приятная истома. Лейтенант оперся о дверцу со стороны водителя, посмотрел на пустырь.

– Ну чего там? – полюбопытствовал без особого интереса шофер.

– А-а-а… – лейтенант безнадежно махнул рукой. – Болото.

– Ясно, – ответствовал равнодушно сержант, снимая машину с ручника. – Ты едешь?

– Нет, – лейтенант качнул головой. – Волкова ноги кормят.

«Фамилия лейтенанта – Волков, – вспомнил Журавель. – А зовут его… Как же его зовут? Не то Андрей… Не то Алексей…»

Лейтенант отсалютовал и зашагал к соседнему дому – болотно-зеленой одноподъездной башне.

Шофер вздохнул, спросил у Журавеля:

– Ну, куда ехать?

– В отделение.

– А та-рищ майор?

– Тут работы не меньше чем на час. Успеешь вернуться.

Шофер уложил порядок действий в голове, кивнул глубокомысленно и нажал на педаль газа.

Рыкнув движком и выбросив из-под колес фонтан глинистой жижи, «бобик» резво рванул с места.

* * *

Стоя у окна, Александр Демьянович Осокин чуть подался вперед и коснулся лбом прохладного стекла. Серое марево дождя размыло силуэты домов. Блеклая листва тополей рабски подрагивала под резкими ударами тонких водяных струй. Небо, страдальчески-тусклое, навевало тоску. Осокин прикрыл глаза, отстранившись на секунду от монотонного голоса, звучащего за спиной.

Холод дождя, переданный стеклом, принес некоторое облегчение. Осокин открыл глаза и, подчиняясь внезапно возникшему ощущению дежа-вю, с удивлением подумал: «Я это видел». И матово-мокрые крыши домов, и дождь, и проносящиеся по улице глянцевые от воды машины. Вообще, весь этот день однажды уже был им прожит. Только вот когда? В прошлой жизни? Впечатление повторения слишком походило на правду, чтобы быть ложным. И монотонный голос гостя он слышал. Даже внешность визитера, невзрачная, тонущая в солидности банковского кабинета, была ему знакома. Или же это не более чем иллюзия? А если все-таки нет? Чем закончилась его история… в прошлый раз?

Гость, абсолютно непримечательный человек, пухленький, чрезвычайно низкий, с круглым, лоснящимся от пота лицом, некрасивость которого подчеркивалась элегантными очками в тонкой золотой оправе, сидел на краешке громадного кожаного кресла. Заметив взгляд Осокина, он прервал чтение, спросил без нажима:

– С какого эпизода повторить?

Тот натянуто улыбнулся.

– Я действительно задумался. Прошу извинить меня.

Гость спокойно пожал плечами:

– Ничего страшного.

Осокин прошел к своему креслу, присел, взял со стола пачку сигарет, закурил. Помассировал пальцами висок. Ощущение дежа-вю не отступало. Фразы срывались с губ сами собой. Осокин словно слушал их со стороны. «А может быть, это эффект опережения», – подумал он, выпуская серый сигаретный дым сквозь напряженные губы. Ему ведь заранее известно, чем закончится доклад. Да, наверное, именно эффект опережения.

Хитроглазый гость был частным детективом. Обычно Осокин пользовался услугами собственной службы безопасности, но только не сейчас. В этот раз он решил прибегнуть к помощи частного сыщика.

– …двадцать девять лет, – продолжал тем временем читать гость. – До несчастного случая работала стюардессой Аэрофлота. Проживает одна. Адрес указан в отчете. Квартира однокомнатная. Фотографии прилагаются.

– Вы что, были у нее дома? – встрепенулся Осокин.

– Нет. Мы не взломщики. – Гость улыбнулся тонко. Кто знает, что у каждого из них за душой. У банкиров свои маленькие тайны, у детективов свои. – Фотографировали с крыши соседнего дома. Родных нет. Работает на дому. – Детектив поднял взгляд на заказчика. – Знаете, все эти поделки общества слепых. Розетки, выключатели и тому подобная дребедень.

Осокин кивнул, давая понять, что принял информацию к сведению. Розетки и выключатели? Не самая приятная и разнообразная работа. Особенно после аэрофлотовских поездок. Жизнь – цепочка дурацких случайностей. Захотелось стюардессе Аэрофлота выпить кофе, кофе закончился, она выходит в магазин. В это время опаздывающий на пустяковую, в сущности, встречу начинающий делец гонит на своей новенькой «семерке» по Бескудниковскому бульвару. Девушка глядит на часы. Магазин скоро закроется, а с утра в рейс. Как тут без кофе? Она может опоздать, если не поторопится. Девушка смотрит по сторонам. Вечер, машин нет. Начинает переходить улицу, хотя горит красный свет. Тут-то и появляется непонятно откуда новенькая «семерка» цвета «коррида». Девушка в растерянности останавливается. Несчастья можно было бы избежать, останься девушка неподвижна. Объехать ее – нет проблем. Бульвар достаточно широк. Но стюардесса начинает метаться. Все происходит слишком быстро, чтобы успеть осознать. Водитель выворачивает руль влево – девушка тоже кидается влево. Вправо – и она в ту же сторону. Удар! Тело подлетает в воздух. Еще один удар и сухой, отвратительный треск. Лобовое стекло покрывается сеткой мелких трещин и прогибается в салон.

Свет фонарей дробится в этой слюдяной паутине на сотни отдельных лучиков. Девушка скатывается на асфальт. На капоте машины и на разбитом «лобовике» остается несколько капелек крови. Водитель резко жмет на газ.

Чуть позже бесчувственное тело стюардессы заберет «Скорая». К тому времени над изуродованной новенькой «семеркой» уже будет колдовать знакомый механик. Хороший парень, умеющий держать язык за зубами. А бледный, трясущийся водитель, смоля одну сигарету за другой, станет проклинать невезуху и дрожать от страха за свое «светлое» будущее.

Осокин очнулся от собственных мыслей, когда огонек ожег пальцы.

– Черт!

Он инстинктивно отдернул руку, и сигарета, выпав, покатилась по отполированной до зеркального блеска крышке стола. Прервав чтение, детектив внимательно наблюдал за траекторией движения окурка. Осокин подхватил сигарету, бросил в пепельницу, придавил огонек фильтром.

– Когда произошел несчастный случай? – стараясь казаться спокойным, спросил он.

– Шесть лет назад, – не заглядывая в отчет, ответил детектив.

Разве Осокин этого не знал? Конечно, знал. Именно шесть лет назад он сидел за рулем новенькой «семерки» цвета «коррида».

– Ее сбила машина?

– Вы на редкость проницательны, – усмехнулся детектив. – Именно так все и случилось. Ее сбила машина. Рядовое дорожное происшествие. Водителя, разумеется, не нашли.

– Почему «разумеется»?

– Ну, если бы его нашли, разве вы стали бы интересоваться девушкой?

Гость аккуратно сложил бумаги стопкой.

– Это намек? – Осокин вперил взгляд в детектива.

– Намек? – Тот покачал головой, однако на его губах по-прежнему играла загадочная улыбка. – Боже упаси. Никаких намеков. Просто подумалось: девушка – жертва несправедливости. Вы решили ей помочь – а иначе зачем вам эти сведения? – похвальный жест добросердечного человека.

– Оставьте отчет на столе. – Осокин сунул руку в карман щеголеватого пиджака. – Хорошая работа.

– Рад, что вы оценили это по достоинству, – детектив перехватил взглядом движение руки заказчика, чуть закусил нижнюю губу.

Осокин достал из кармана пухлый кожаный бумажник, спокойно раскрыл его. Заметил попутно, что ему, несмотря на старание, не удалось сохранить свою «фирменную» стопроцентную выдержку, пальцы все-таки слегка дрожат. Вопросительно посмотрел на визитера.

Тот неопределенно шевельнул бровями.

– Как договаривались. Сто пятьдесят за каждый день работы. Итого тысяча пятьсот. Плюс накладные расходы. Мне пришлось заплатить кое-кому из бывших коллег в МВД. Сейчас ведь никто за так пальцем о палец не ударит. Это еще триста. Итого тысяча восемьсот. Ну, и если вы действительнооценили работу по достоинству, то премиальные на ваше усмотрение.

Осокин отсчитал двадцать пять стодолларовых купюр, положил на стол и придвинул детективу. Тот взял банкноты, не пересчитывая, переломил пополам и сунул в карман куртки.

– Премного благодарен.

Осокин серьезно наблюдал за ним, не без интереса подмечая каждое движение. Детектив почувствовал себя неуютно, повел плечами:

– Что-то не так?

– Да нет, все так. Все так, – Осокин опустил взгляд на тонкую стопочку бумаг, накрыл их ладонью. Спросил, глядя в стол, с некоторым равнодушием: – Надеюсь, я и впредь могу обращаться к вам за помощью?

– Конечно, – на губах детектива заиграла улыбка. – Наша фирма всегда к вашим услугам. Можно сказать, в любых ситуациях.

Улыбался он странно. Радушно, но с некоторой нотой неприятного покорного подобострастия. Одним словом, фальшиво. Стремление продаться и в то же время сохранить хотя бы внешнее достоинство было отчетливым и породило у Осокина подспудное чувство неприязни. Ему захотелось, чтобы гость поскорее ушел. Он демонстративно взглянул на часы. Детектив понял жест. Клиент занят. Клиенту не надо мешать. Клиент платит. Не раздражай того, кто платит и готов платить впредь. Это безработных детективов полно, а хороший, денежный клиент – редкость, особый товар. Хорошим клиентом не разбрасываются.

Детектив поднялся, но замешкался у стола. После секундного колебания все же протянул руку для пожатия. Жест, исполненный немого вопроса. Детектив словно просил подтверждения их добрых отношений в будущем.

Осокин колебался. Он не хотел отвечать на пожатие и мог бы себе это позволить, но… Это странное «но» вызревало в его душе как болезненный нарыв. Детектив уже проник в тайну, касающуюся только его, Осокина, и слепой стюардессы. Теперь он, сам того не подозревая, стал оруженосцем, принимающим на себя половину испытаний и грехов хозяина. Осознанно ли? Вряд ли. Все дело в деньгах. Только в деньгах и ни в чем больше.

Осокин пожал крепкую ладонь, бормотнул:

– Всего доброго. Возможно, мне понадобятся ваши услуги уже в самое ближайшее время.

– Всегда рад помочь. Буду с нетерпением ждать вашего звонка. До свидания.

Вот теперь детектив улыбнулся широко и открыто, поверив наконец, что его купили взаправду.Надолго.

Он вышел Из кабинета, аккуратно и плотно прикрыв за собой дверь. Осокин достал из кармана пиджака платок, тщательно вытер руку и бросил платок в корзину для бумаг. И только после этого он придвинул к себе отчет.

Этот разговор состоялся ровно месяц назад. Почему сегодня Осокин вспомнил о нем? Наверное, потому, что за окном снова шел дождь. Не такой же, как в тот летний день, более пронзительный и злой, предвещающий вселенский холод и тоску, но такой же серый и неприкаянный. Осокин открыл глаза и посмотрел на лежащее перед ним досье. Он каждый день доставал из стола папку и рассматривал фотографии.

И каждый день, ровно в девять утра, в квартире слепой стюардессы раздавался звонок. Она отпирала дверь. И каждое утро на пороге стоял один и тот же посыльный с корзиной белых пионов. Осокин посылал бы розы, но стюардесса их не любила. Предпочитала тюльпаны, сирень и пионы. Вспомнив про цветы, Осокин улыбнулся. Осторожно, словно боясь повредить, он раскрыл досье и вытащил несколько цветных снимков.

Первый снимок запечатлел девушку идущей по улице. Пшеничного цвета волосы раздувает ветер, голова поднята. Пожалуй, слишком высоко для зрячего. Слепые глаза смотрят прямо перед собой. Фотографировали с малого расстояния. Оно и понятно. Зачем прятаться, если «объект» все равно ничего не видит. Осокин внимательно рассматривал тонкую фигурку девушки. Странно. Почему она ходит без тросточки? Осокин взял следующую карточку. Девушка у подъезда, говорит что-то сидящей на лавочке старухе. Улыбается. Хорошая у нее улыбка.