Текст книги "Собачий Рай"
Автор книги: Иван Сербин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 27 страниц)
Журавель торчал в дежурке. Выглядел он сильно раздобревшим и умиротворенным. Волков пожал ему руку, окидывая критическим взглядом заметно расплывшуюся фигуру.
– Доброе утро, Владимир Александрович. Что это с вами? Плотно позавтракали?
– Не, – охотно сообщил тот. – Утеплился. Сыро на улице. Простыть недолго.
– Это верно, – согласился Волков. – Простыть можно запросто. А что так тихо-то в нашем околотке нынче?
– Так это… – Чевученко мотнул рукой с зажатым бутербродом в сторону двери. – На пустыре все, прочесывают. Войска подняли даже. Связистов. Там же три трупа вчера вечером нашли.
– Начальство тоже там?
– А где ж ему быть? – подмигнул Чевученко, словно бы сообщил очень радостную новость. – Осуществляет непосредственное руководство, так сказать. Впереди, на лихом коне, как положено.
– Ясно, – Волков указал на Журавеля. – Насчет нас никаких дополнительных указаний не поступало? Мол, в связи с проведением общегородской облавы на пустыре предоставить внеочередной отгул лейтенанту Волкову и сержанту Журавелю, нет?
Чевученко засмеялся, заперхал, стукнул себя по груди.
– Юморист. Человек же кушает, понимать надо. Чуть не подавился из-за тебя.
– Да я понимаю. Но дело-то такое, ждать не может, – серьезно сказал Волков, облокотившись на деревянный приступок окошка. – Что с вчерашним запросом? Получил ответ?
– Ага. Все утро старался, названивал. – Чевученко кинул на консоль распечатку. – Пиво с тебя, лейтенант.
– Сейчас сбегаю, только штаны подтяну.
Волков взял лист, углубился в чтение.
– Бессердечный ты, однако, человек, Андрюха. – Чевученко едва не подавился чаем, проглотил недожеванный кусок, изумленно покачал головой. – Я, можно сказать, надрывался, старался…
По глазам было видно: работать Чевученко страсть как не хочется, а хочется вместо этого сидеть спокойно и завтракать, потом сразу обедать, а там и домой. В крайнем случае, он согласен на неторопливую беседу с коллегами.
– A-а, да. Чуть не забыл. Тут тебе еще какой-то тип звонил… Сергей… Сергей…
– Дружинин, – подсказал Волков.
– Во, точно. Дружинин.
– И что сказал?
– Сказал, что у них зафиксировано два случая, по характеру сходных с тем, о котором ты говорил.
– А он не сказал, какие? – Волков даже про насморк забыл.
– Сказал. Я даже записал куда-то. – Чевученко поднял журнал регистрации происшествий, оглядел консоль, на всякий случай посмотрел под нее, пожал плечами. – Тут где-то лежал.
– Что значит «тут где-то»? – опешил Волков. – Ты что, издеваешься? Это же важная служебная информация.
– А меня кто-нибудь предупредил, что она важная, да еще и служебная? – огрызнулся Чевученко, перетряхивая страницы журнала. – Брякнул-вякнул по телефону, сказал: запиши, мол. И все. Ни о каких «важных служебных» речь не шла.
– Петя, я тебе поражаюсь. Ты же должен был видеть, что записываешь!
– А ты посиди дежурным двенадцать часиков кряду, тогда и поговорим, – парировал Чевученко. Он выпрямился, развел руки. – Слушай, давай вы пока походите, а я посмотрю тут повнимательнее везде, а когда придете, тогда и заберешь, а?
– Боишься, бутерброд прокиснет? – поинтересовался Волков.
Он пытался свести ситуацию к шутке, но Чевученко шутки не принял, зыркнул из-за стекла с подозрением.
– А при чем тут бутерброд-то? – спросил настороженно, словно бы боялся, что вот сейчас злейший враг лейтенант Волков кинется и отберет у него этот бесценный кусок хлеба с маслом и сыром, обрекая тем самым боевого товарища на гибель от желудочных колик.
– Давай откладывай бутер и ищи.
– Ну чего ты, – обиделся тот. – Доесть-то дай, не горит ведь!
– После догрызешь, – серьезно ответил Волков.
– Да что за спешка-то? Пожар, что ли?
– Пожар, Данилыч. Еще какой. Хоть у майора нашего спроси.
– Настырный ты, Волков.
Чевученко нехотя завернул остатки бутерброда в вощеную бумагу, обстоятельно упаковал в полиэтиленовый пакетик и прложил на консоль. Опять перетряхнул журнал, стал рыться по карманам и… расплывшись, победно вытащил из кителя листок.
– Во! Вот он. А ты мне прям пожрать не давал. Пристал, понимаешь.
Волков же развернул листок, пробежал глазами, кивнул:
– Спасибо, Петя, друг мой ненаглядный. Век тебя не забуду. – Сказал абсолютно серьезно. Чевученко даже рот открыл от изумления, не знал, как реагировать: то ли в ссору лезть, то ли целоваться. Волков же тем временем повернулся к Журавелю: – Ну что, Владимир Александрович, тронемся помаленьку?
Тот философски пожал плечами. Волков заглянул в кабинет, взял из сейфа оружие и рацию.
– Надеюсь, в этом запросе было что-то важное? – спросил Журавель, когда они вышли на улицу.
– Очень важное, Владимир Александрович, – подтвердил Волков. – Более чем. Я тут с одним своим приятелем поговорил, он в соседнем ОВД работает. Так вот, есть у этого приятеля сосед. Не то писатель, не то инвалид. И вот этот сосед высказал одну интересную… даже не версию, а, скорее, предположение.
Журавель, похоже, был погружен в свои мысли, но тут кивнул, давая понять, что слушает:
– Какое?
– Будто можно выдрессировать собак так, чтобы они убивали конкретных людей. Такое… своеобразное киллерство. Поймать исполнителя-дрессировщика крайне сложно, а уж привлечь к уголовной ответственности и вовсе практически невозможно. Ну, разумеется, если только он не станет попадаться каждый раз. Как вам идея?
Журавель подумал, кивнул:
– Красивая. Главное, складная.
– Именно! – воскликнул Волков. – У меня вчера вечером подобная мысль мелькнула, только я не смог с ходу ее сформулировать.
Журавель снова кивнул:
– Я так и подумал. Только уточнять не стал. Решил, когда придет время, сам расскажешь. Но версии версиями, а работа работой. Мы в каком направлении сейчас двигаемся.
– У меня есть предложение: а что, если нам к этому соседу заглянуть, поговорить? Как вы смотрите, Владимир Александрович?
– А как же работа? – нахмурился тот. – У нас приказ начальства: патрулировать дворы.
– Да мы на полчаса всего. Никуда эти собаки от нас не денутся. Ну, хотите, мы с ним поговорим, а потом я вас домой отпущу. Сам похожу, а?
– Лучше давай так, Андрей. Ты поговоришь с ним, а потом расскажешь, что узнал. А я тем временем по округе погуляю. И приказ начальства выполним, и человека зря смущать не будем.
– Давайте, – согласился Волков. Ему было не особенно важно, одному идти к Гордееву или вдвоем. Важно, что можно заняться настоящимделом. – А с нападениями и того интересней. С начала этого года по Москве зафиксировано аж двенадцать случаев нападения бездомных собак, закончившихся летальным исходом для пострадавших. И еще шесть случаев, в которых пострадавшие получили тяжкие телесные повреждения и оставались инвалидами. Это не считая легких телесных и незафиксированных случаев. Как, скажем, на этом треклятом пустыре! А теперь смотрите. – Он достал из кармана сводку, развернул аккуратно, протянул Журавелю. Тот неторопливо вынул из кармана очки, водрузил на нос, принялся читать. – Обратите внимание, – поспешил подсказать Волков, – в пяти случаях из шести погибшие – бизнесмены!
– Да, – согласился Журавель, возвращая лист. – Похоже, ваш писатель попал пальцем в точку.
Волков опешил от столь вольного обращения с поговоркой, но ничего не сказал. В точку так в точку. Главное, по сути верно.
– А теперь следующий факт: вчера в отделение, где работает мой приятель, пришел человек. Референт директора «Первого общероссийского банка». Пришел и устроил скандал. Мол, его хозяина чуть не сожрали два пса. Да не какие-нибудь там дворняги, а питбультерьеры. Причем этот референт утверждает, что когда его драгоценный босс в свой «Мерседес» сел, оба пса побежали к запаркованному напротив банка «Москвичу»-пикапу серого цвета.
– Думаешь, их привезли в этой машине? – спросил заинтересованно Журавель.
– Именно так и подумал бы, кабы не одна неувязка: когда водитель «Москвича» открыл дверцу, один из псов попытался напасть на него.
– А может, они натренированы нападать на водителей машин? – предположил Журавель.
– Не думаю. Этот банкир не в машине был, когда собаки бросились. Он только из здания вышел.
Журавель цокнул языком, покачал головой.
– Все равно, это не тот, что в «Москвиче». Собаки на своего хозяина не станут кидаться. Что это за хозяин такой, если на него собственные собаки кидаются? Плохой хозяин. А тут, я думаю, псы вышколенные должны быть. Послушные. Так что нет. Не он это. Хотя жалко. «Москвич» бы мы нашли. Это иномарок сейчас много, а «Москвичей»-пикапов по пальцам можно пересчитать.
– Но проверить-то его не помешает, – сказал Волков.
– Оно конечно, – подытожил Журавель, когда они зашагали вдоль улицы. – А теперь, Андрей, я тебе тоже расскажу одну штуку. Я вчера проверял по нашей территории пропавших без вести и наткнулся на фамилию одного чудака. Молодой мужик и по описанию в самый раз подходит. Ну, и решил я съездить к нему домой, с родней побеседовать.
– И что?
– Жена дома оказалась. От родителей они живут отдельно, детишек нет. К слову, жена у него – вполне ничего себе женщина. Молодая, видная. И, представь, она даже не удивилась, чего это к ней милиция пожаловала.
– Ну, это еще ни о чем не говорит, – заметил Волков. Сейчас граждане удивляются, если милиция к ним вдруг не приходит. А когда приходит – тут удивляться нечему. Это как раз в порядке вещей.
– Да? – переспросил Журавель. – А что она кавалера своего прятала, это тоже нормально? А сама говорит, что они с мужем уже больше полугода как вместе не живут.
– Так ведь она – женщина порядочная. Не к лицу ей своих кавалеров первому попавшемуся менту демонстрировать, – засмеялся Волков. – Что-то вас, Владимир Александрович, странные мелочи беспокоят.
– Это ты не скажи, Андрей. Мелочь мелочи – рознь! Вот, к примеру, как она спросила, что с мужем. Холодно так, без тревоги совсем. Я про труп ей сказал. Говорю: на муженька вашего пропавшего уж больно похож. А она даже бровью не повела. Да, а кавалер у нее – важная птица. Я его в окно видел.
– Следили, что ли, за ним? – не понял Волков.
– Да нет. Не то чтобы следил. Она его спроваживала и в телевизоре музыку включила погромче, чтобы я не услышал, как она замком щелкает. Я к окну-то подошел и посмотрел. Осанистый такой мужик, хоть и в годах. С животом серьезным. И машина у него богатая. Но он ее не у подъезда ставит, а в самом конце двора. Почему, спрашивается?
– Владимир Александрович, дорогой, да на ваше «почему» есть, по меньшей мере, десяток правдоподобных ответов, – вздохнул Волков. – Например, не хотят они, чтобы про их связь по всему двору «звонили». Вас устроит такое объяснение?
– А чего им стесняться, коли у них отношения чисто деловые?
– Это-то вы с чего взяли? – удивился Волков.
– Так я не только в окно, а еще и в соседнюю комнату заглянул, – обстоятельно и серьезно принялся излагать Журавель. – Кровать застланная, не примятая даже Опять же, Светлана эта, ну, жена продавшего, одета аккуратно. Волосы не сбившиеся, а прическа такая… – сержант сделал неопределенный жест, судя по всему, характеризующий замысловатость прически. – Сложная, в общем. Накрашена она была, а помада не стерта. Да и румяна тоже. Стало быть, не миловались они.
Никакого беспорядка в одежде. Да и он был одет аккуратно, не впопыхах собирался.
– Так, может быть, они и пообжимались бы, да вы не вовремя заглянули, – улыбнулся Волков.
– Ну, может, – согласился Журавель. – Но мне не показалось. Кавалер у нее седой, лет под шестьдесят, не меньше, а она молодая еще. Таким другие мужчины для утех требуются. Помоложе да постройнее. Да и собака на него внимания не обращала, а на меня скалилась.
– А у них есть собака?
– Ротвейлер. Здоровый, как телок. Значит, не первый раз гражданин у нее в доме. В общем, сдается мне, не миловаться они собирались. О делах каких-то разговаривали тайных.
– Тоже мне, мадридский двор, – пробормотал Волков. – Может быть, кавалер этот в свои шестьдесят похлеще некоторых молодых? Хотя… Какая разница? Я так думаю, все просто. Надеется дамочка вернуть своего муженька загульного, вот и остерегается. А то ведь свет у нас не без добрых людей. Вполне кто-нибудь может по доброте душевной ляпнуть, мол, у благоверной в ваше отсутствие полный дом мужиков собирался. Сами понимаете, укреплению теплых семейных отношений не поспособствует.
– Нет, – твердо заявил Журавель. – Она по-другому про него говорила. Ни жалости там, ни горя бабского. Окажись этот Осокин на том пустыре – она бы и глазом не повела. Но самое-то главное: муж, якобы пропавший, в банке каком-то большой шишкой работает.
Волков внимательно посмотрел на собеседника.
– Знаете что, Владимир Александрович. Давайте так. Сперва к моему писателю, а потом к вашей жене. В смысле, к жене этого банкира.
Журавель спокойно пожал плечами.
* * *
Игорь Илларионович Родищев остановился перед серой пятиэтажкой, задрал голову и посмотрел на окна бывшей осокинской квартиры. Свет горел. Видать, бывшая супружница наводит обязательный марафет. И правильно. Брошенная женщина, особенно если ей уже перевалило за тридцатку, обязана о себе заботиться вдвойне. Второй шанс еще может представиться, а вот третий – вряд ли. Возраст, как поезд – тронулся, не догонишь, хоть ноги стопчи до колен. Это ведь только коньяк с годами лучше становится, а люди, увы и ах…
Родищев оглянулся. Во дворе никого. Хорошее время, предобеденное. Обычные дворовые «наушницы», бабушки-бормоталки, либо на рынке затариваются продуктовым набором – прошлогодняя картошечка, морщинистая, как стариковская шея, серая морковочка, шейки и желудки цыплят-дистрофиков – на супчик-рататуй, либо уже варят этот самый супчик, либо хлебают, потчуя великовозрастных детишек, коли уж тем не повезло с работой, и любимых внуков.
Игорь Илларионович вошел в нужный подъезд. Он достаточно долго отслеживал будущую жертву, но поскольку тот с бывшей супругой жил порознь – Родищеву практически ничего не было известно о ее личной жизни. Возможно, стоило бы просто последить за нужной квартиркой, в надежде, что «хахаль» рано или поздно появится здесь, но… Существовало слишком много «но». Заказчик мог и не появляться здесь, хотя бы из предосторожности. Они со Светланой могли, допустим, созваниваться. Или вообще воздержаться от переговоров во избежание отслеживания их связи. Разумеется, существует вероятность, что Светлана, узнав, что смерть бывшего супружника не состоялась, рванет к «хахалю» с требованием денег. Дура, наверное, именно так и поступит. Умная – нет. Если Светлана – дура, Игорю Илларионовичу не составит труда получить от нее нужную информацию и запугать, чтобы держала рот на замке. Если же умная – ему нечего терять.
Он поднялся на нужный этаж, постоял несколько минут на площадке, прислушиваясь к происходящему за дверью квартиры и к звукам подъезда. Гремела посуда, с рокотом катилась в трубах вода, этажом выше надрывался телевизор, пахло жареным и псиной. Если бы Родищев не имел дела с собаками, он бы не услышал слабого горлового рычания за дверью осокинской квартиры. Игорь Илларионович прищурился, пытаясь понять, что за пса мог держать Осокин. Скорее всего, что-нибудь крупное. Да и голосок у зверюшки соответствующий – низкий, бархатистый, мощный. Как будто завели хорошую иномарку. Судя по тембру, грудная клетка у пса широкая, глотка тоже. Ротвейлер? Впрочем, не только ротвейлеры могут такрычать. Был у него один пит – рокотал, как самосвал. В деле, правда, оказался барахло барахлом.
Родищев нажал кнопку звонка, сцепил руки на животе, принялся покачиваться с пятки на мысок, насвистывая беззаботный, успокаивающий мотивчик.
Звякнула утонченно-аристократически цепочка, щелкнул замок. В узкой щели появилось женское лицо. Надо признать, бывшая супруга «жертвы» оказалась вполне миловидной особой. Она взглянула на Родищева, и во взгляде, словно в калейдоскопе, мгновенно, чередуясь, отразился добрый десяток эмоций, от неприязни до любопытства. Впрочем, Игорю Илларионовичу было не привыкать к подобному отношению. Встречают-то у нас по одежке.
– Добрый день, Светлана, – он церемонно наклонил голову, отчего тонкие редкие волосы упали на глаза. – Я к вам с поручением от вашего бывшего мужа, Александра Демьяновича Осокина.
– Добрый. – Светлана оглянулась, автоматически поправила рукой незаконченную прическу. Мужчина он хоть и уродливый, а все равно мужчина. Тем более порученец. Мало ли что потом мужу ляпнет. – Но… видите ли… я пока…
– Ничего страшного, – ободряюще улыбнулся Родищев. – Вы и так выглядите очаровательно. Не беспокойтесь, разговор предстоит недолгий. Пятнадцать минут от силы.
Светлана улыбнулась в ответ. Любая женщина тает от комплимента, даже если он высказан таким уродом. Ну, или почти любая.
Она скинула цепочку, приоткрыла пошире дверь. Чего ей было опасаться? Игорь Илларионович явно не тянул на супермена, да и пес все время под рукой. Родищев не ошибся – здоровенный ротвейлер.
– Газ, сидеть, – скомандовала женщина и, повернувшись к гостю, сказала: – Вы уж извините, но у нас так заведено, я собаку не запираю, если в доме посторонние.
– Ничего, ничего, – кивнул Родищев. – Все в порядке. У меня самого собака.
– Правда? – вежливо поинтересовалась Светлана. Плевать она хотела на то, что происходит у гостя дома. – Простите, я прослушала, как вас зовут…
– А я и не представлялся еще, – ответил Родищев. – Меня зовут Игорь Илларионович Родищев.
– Проходите в комнату, Игорь Илларионович.
– Благодарю.
Родищев не заставил просить себя дважды. Сопровождаемый хозяйкой и псом, он прошел в гостиную, огляделся:
– Богато живете, Светлана Владимировна. Одобряю.
За секунду тон его неуловимо изменился. Родищев по-прежнему оставался корректен, только в его голосе прорезались нотки легкой развязности. Светлана уловила их, даже не разумом – спинным мозгом, обостренным инстинктом породистого животного. В глазах ее мелькнуло сначала непонимание, затем встревоженность.
Пес уловил выплеск адреналина в кровь, заворчал, привстал на подогнутых задних лапах, изготовившись к прыжку.
– Успокойте собаку, Светлана Владимировна, – попросил Родищев.
– Газ, сидеть, – рассеянно скомандовала женщина, но пес и не подумал слушаться. Стоял, продолжая горлово ворчать, морща гармошкой шоколадно-черную короткую морду.
Игорь Илларионович осуждающе покачал головой. В его мире собакам не позволялось вести себя подобным образом.
– Вы сказали, у вас ко мне поручение от Сашки… Александра? – спросила чуть дрогнувшим голосом Светлана.
Она все еще надеялась, что ей послышалось. Что вот сейчас этот уродливый карлик с непомерно длинными и сухими руками скажет что-нибудь вроде: «Ваш муж просит развода», а потом они поговорят еще секунду и он наконец уйдет. А вместе с ним уйдет и эта невнятная тревога, собравшаяся под ложечкой ледяным комком.
Она боялась, и Родищеву это нравилось. С женщинами надо обращаться, как с собаками. Напугать, сломить, раздавить, расплющить. Тогда они становятся покорны и делают то, что им говорят. В противном же случае держатся с апломбом английских королев. Дуры.
– Да, верно. Но я слегка покривил душой. У меня нет никакого поручения. И с вашим мужем я никогда не разговаривал.
– А… а… зачем вы пришли, если не…
Она испугалась еще сильнее. Лицо ее стало белым, как у мима. Только не грустным, а напуганным. Замелькал в пустоте зрачков страх. Паника угодившего в пожарище лесного зверя, не умеющего бороться за жизнь.
– Я пришел, чтобы прояснить ряд интересующих меня вопросов, – охотно сообщил Родищев. – Полагаю, моя фамилия вам мало о чем говорит, посему внесу ясность. Я – тот человек, которого один из ваших знакомых, не без вашего, разумеется, ведома, нанял для устранения Осокина Александра Демьяновича. И мне очень хотелось бы, чтобы наш дальнейший разговор носил сугубо деловой и скоротечный характер.
Родищев повернулся и уставился ей в лицо. Он умел быть страшным.
А вот Светлана оказалась плохой актрисой. Побледнела, задышала тяжело, раздувая ноздри, как породистая лошадь на финише.
– Я-а-а? С моего ведома?
– С вашего, с вашего, – убежденно кивнул Родищев.
– Я… ничего не знаю ни про какого человека, – и улыбнулась дрожащими губами. Вдвойне дура. Умная держалась бы иначе.
Игорь Илларионович поморщился:
– Светлана Владимировна, я же просил: давайте вести себя как деловые люди. Вы лично меня не интересуете. Я не намерен сдавать вас милиции, равно как и причинять любые другие неприятности. Но, разумеется, услуга за услугу. Вам придется помочь мне.
– Но-о-о…
Она сделала шаг назад. И в этот момент Газ прыгнул.
Если бы Игорь Илларионович не взрастил, не воспитал, не натаскал по меньшей мере полсотни смертельно опасных псов – живых машин для убийства, – он бы остался лежать тут, в этой комнате, на ковре, с прокушенной глоткой. Если бы на месте Газа оказался один из его питомцев – он, при удачном стечении обстоятельств, закончил бы бой с рваными ранами. Но Газа воспитывал обычный наемный деляга. Пса не учили убивать. Его учили пугать! А это совсем разные вещи.
Родищев чуть прогнулся, а затем молниеносным броском выкинул вперед сухую лягушачью лапу, угодив точно в пасть ротвейлеру. За долю секунды цепкие пальцы обхватили нижнюю челюсть собаки, прижимая язык, и рванули, сперва в сторону и вниз, а затем резко вверх. Пятидесятикилограммовая темно-коричневая туша изменила траекторию полета, привалилась к ковру, продолжая по инерции двигаться вперед, в то время как Игорь Илларионович удерживал голову.
Родищев не собирался калечить ротвейлера. Он вообще не признавал схваток, из которых обе стороны выходят живыми. Как не признавал этого и пес. В эту секунду они оба были животными, понимали, что поставлено на карту, и желали смерти друг друга. Но Игорь Илларионович обладал весомым преимуществом: он умел убивать, а Газ – нет.
Послышался влажный, сочный хруст ломающихся позвонков. Пес коротко взвизгнул, рухнул на ковер и забился в конвульсиях. Родищев отпустился на колено, прижал голову пса к полу, сказал что-то тихо. Затем посмотрел на вжавшуюся в стену хозяйку.
Светлана в ужасе закрылась руками, словно бы Игорь Илларионович намеревался полоснуть ее ножом, заверещала в голос:
– Это не я! Не я! Это не моя собака!
– Запомните на будущее, Светлана Владимировна, – холодно сказал Родищев. – Потенциально человек обладает самой быстрой реакцией из всех живущих на земле существ. И вот еще что. Мне нравятся собаки. Они умны, сильны и благородны. Поэтому я не убиваю их без крайней на то необходимости. В отличие от собак, люди глупы, подлы и жестоки. Я не люблю людей. Вам все ясно?
Женщина мелко затрясла головой. По щекам ее покатились слезы, оставляя на пудре грязные дорожки. На нижней губе повисла тонкая нитка слюны.
– Хорошо. А теперь берите телефон и звоните этому своему… Короче, звоните человеку, о котором я говорил. Давайте. У нас мало времени.
Женщина потянулась к трубке стоящего на лакированном инкрустированном столике «Панасоника». Принялась дрожащим пальцем тыкать в кнопки. Родищев наблюдал за ней, стоя на колене, придерживая тело пса обеими руками и дожидаясь, пока стихнет агония.
– Алло… Владлена Борисовича… позовите! Осокина говорит…
Она все время шмыгала носом, и Родищев нахмурил брови.
Плачущая женщина – плохой собеседник и еще худший лгун. Светлана прижала к груди свободную руку, словно заверяя: я не нарочно, так получилось. Ее колотило, и Игорь Илларионович всерьез опасался, как бы она не впала в истерику. Тогда весь его план полетит в тартарары.
– Скажите ему, чтобы приехал на стоянку к «Восьмой планете», – скомандовал Игорь Илларионович. – Скажите, что вам нужно с ним поговорить относительно вашего мужа.
– Владлен… – в голосе Светланы отчетливо звенела истерика. – Мне… поговорить нужно…
– Относительно мужа, – прошептал Родищев, отпуская затихшего пса и поднимаясь.
– Мужа… относительно… моего…
– Дура! Истеричка, – беззвучно выдохнул Игорь Илларионович. – Держите себя в руках, черт бы вас побрал! – зло прошипел он, подступая к Светлане, заставляя ее еще плотнее вжаться в стену. – Успокойтесь! Ничего с вами не случится!
– Я… Мне… Надо! – Она сбилась в сип, закашлялась. – Я тут… Одна я!
Одна, как же. Конечно, этот Владлен Борисович уже «догнал», что дело нечисто. Не полный же он кретин. А по истеричному визгу этой дегенератки даже идиот сообразил бы: над ее башкой размахивает турецкими ятаганами, по меньшей мере, палаческий взвод. Что ж ему так везет то сегодня?
– Мне… В «Восьмой планете»… Удобно мне! – выкрикнула Светлана.
Родищев моментально протянул руку и нажал клавишу «телекома». Из встроенного динамика, искаженный помехами, донесся хрипловатый ледяной голос:
– Передай человеку, который рядом с тобой, я буду там в восемь вечера.
И прежде чем Игорь Илларионович успел подать Светлане знак, она на голубом истеричном глазу протянула ему трубку и залепетала:
– Владлен сказал передать вам…
– С-сука безмозглая, – выдохнул Родищев, в отчаянии хлопнув себя по лбу. И, уже не таясь, сказал в микрофон: – В половине восьмого. И если вас там не будет, в восемь показания Палыча и этого вашего посланца засратого лягут на стол начальника местного ОВД.
Человек на том конце провода хмыкнул.
– Не думаю, что вы так поступите. Придется ведь объяснять, какое отношение имеете вы ко всей этой истории и как у вас оказались эти показания. Так что в восемь, друг мой, и ни минутой раньше.
Это была еще не драка. Это был пристрелочный огонь.
– В половине восьмого, – жестко повторил Родищев. – В этих показаниях моя фамилия не фигурирует. А других эти двое дать уже не смогут. Увы.
Владлен Борисович задумался, затем поинтересовался:
– Александр уже знает?
– Пока еще нет, – ответил Родищев.
– Хорошо. Я буду, – согласился собеседник, и тут же в динамике запищали короткие гудки.
– Сколько этому Владлену лет? – спросил Игорь Илларионович, опуская трубку на рычаг.
– Старый… – пролепетала Светлана. – Шестьдесят, может быть. Или больше.
– Кто он? Где работает? Откуда ты его знаешь? – пробормотал Родищев, механически переходя на «ты», ибо уважительного «вы» Светлана явно не заслуживала.
– Он… Он хозяин в банке… где Сашка… работает. Сам позвонил.
– Ага, – кивнул Родищев. – Я нечто подобное и предполагал. И что хотел?
– Ну… не знаю точно… Про Сашку расспрашивал.
– Понятно. А что пообещал?
– Все. Все, что есть у Сашки. И деньги еще.
– И ты согласилась?
– Так ведь… – она потерянно развела руками.
– Вот за это я и не люблю людей, – прокомментировал Родищев.
* * *
Первыми заметили дым жители одной из высоток, стоящей на границе лесопарковой зоны. Черные клубы поднимались над верхушками сосен и расползались по ветру плоской серой пеленой. К приезду пожарных тушить уже было нечего. Питомник для бродячих собак сгорел до фундамента. Еще лопались от жара раскаленные куски черепицы, парили серебристым дрожащим маревом обрушившиеся кирпичные стены, но огонь уже унялся. Лишь тлело что-то внутри, под завалом, искрило себе помаленьку, поддымливало малость. Конечно, будь погода посуше, не иди вчера дождь, все могло бы закончиться куда более плачевно. Занялись бы стоящие поблизости деревья – пиши пропало. Хвойняк, он для пожара благодатный. А так лишь нижние ветки подкоптились, да пожелтела хвоя на ветвях, что повыше.
А дым, замеченный жильцами, шел от сгоревшего джипа, припаркованного возле обугленных ворот. Теперь на его месте красовался лишь черный остов, с выгнутым от температуры капотом, из-под которого чадило немилосердно, плевалось черной жирной копотью. Солидно залив иномарку водой, один из пожарных подцепил ломиком переднюю дверцу, рывком распахнул ее, заглянул внутрь. Повернулся к топчущимся тут же милиционерам:
– У-у-у-у, мужики, подвезло вам сегодня, похоже. Работенка для вас будет, чтобы не скучали сильно.
– Труп, что ль, там? – без особой радости спросил один из приехавших милиционеров.
– Точно, – засмеялся пожарник. – Только не тут, а там, – и указал на дымящиеся руины.
– С чего ты взял? – еще больше помрачнел милиционер.
– Ну, разве только он где-нибудь в лесу цветочки до сих пор собирает, невзирая, как говорится, что его красотуля тут в шашлычок превратилась, – загоготал тот. – В противном случае, будь он жив, думаю, постарался бы убраться подальше. Тачка-то, поди, тыщ на тридцать-сорок потянет.
– Размечтался, на тридцать-сорок, – охотно отозвался второй пожарник, заливавший руины. – А полтинничек не хочешь? Если не больше!
– Во, слыхал? – подхватил первый. – Полтинничек даже! Кто ж такую красотулю в огне бросит? Сам без шкуры останешься, а ее, родную, на себе вытащишь. Так что хозяин ее где-нибудь под кирпичиками как раз доходит, – закончил пожарник.
Милиционер только вздохнул. Подобное означало, что придется торчать тут как минимум полдня. Пока все это хозяйство погасят, пока кран приедет, пока то, пока се… А потом тонна писанины. В общем-то, каждый Из них любил свою работу, за исключением бумажной волокиты. Хорошо бы было так, чтобы нашел труп, р-р-р-раз ему бирку на ногу – и порядок. Нет, придется протокол составлять, как положено, а потом начнется – причина смерти, время. Как будто и так не видно, что сгорел родимый. Или задохся, отравился продуктами горения. А может, сам и поджег тут все. По пьянке, скажем, или по неосмотрительности, или, кто знает, даже и по злости.
Милиционер окликнул пожарника:
– Эй, браток, полей-ка сюда. Вот на номер полей… – и едва успел отскочить в сторону, когда струя воды ударила в борт, разбросав вокруг фонтан черных брызг. – Ну, аккуратней же надо.
– Извини, браток, вода меня не спрашивает.
Милиционер опустился на корточки, поморщившись, протер рукой номер, снимая остатки копоти, пригляделся.
– Запроси-ка центральную, – сказал он товарищу. – «Мицубиси Паджеро», номер: семь-семь, Я-Мама-Тамара, три двойки.
– А не кисло у нас сотрудники питомников живут, да, Вась? – гаркнул первый пожарник напарнику. Был он балагур и трепло, зато с ним не было скучно. – Какие им специнвалидки, однако, выдают! – И не без легкой зависти кивнул на сгоревший джип. – Может, и мы с тобой устроимся в такую халабуду, а? Уборщиками. Или, к примеру, г…о за братьями меньшими выносить. Не надорвемся небось? Не за слонами, поди.
– За такую-то тачку? – подмигнул второй пожарник. – Да я и за слоном могу! Хоть прям сейчас. Где тут записывают?
– Тут, Вась, не записывают. Тут, Вась, отзаписывали уже.
– Не начальника это тачка, – подал голос один из милиционеров. – Он вроде на чем-то попроще катался, нет? – и взглянул на коллегу.
– Точно, – подтвердил тот. – «Москвич» у него был. «Каблук». Задрипанный такой. Я помню, мы к нему несколько раз наведывались. Горбун он был, хозяин здешний. Страшный такой, но вообще нормальный мужик.
