Текст книги "Собачий Рай"
Автор книги: Иван Сербин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 27 страниц)
Волков откинулся назад, уперся ногой в стекло и выставил перед собой автомат. Очередная собака взлетела на капот, ударилась в стекло грудью. С хрустом вырвался из рамы правый угол. Черный уплотнитель повис над рулем.
Стрелок моментально переместил ствол автомата, нажал на курок. Пуля прошла сквозь стекло, сбросив пса с капота. Пламя полыхнуло у самого лица Лукина. Тот от неожиданности вздрогнул, шарахнулся к дверце, едва не упустив руль. От автоматных выстрелов, звучащих в столь малом пространстве, создавалось впечатление, что по голове бьют чем-то тяжелым и гулким. Люди глохли. Волков удерживал на месте стекло, цедя сквозь стиснутые зубы явно не пушкинские строки. Лукин вторил ему, пригнувшись к рулю, – сквозь украшенное трещинами стекло он почти ничего не видел. Солдат же просто стрелял. Молча и деловито, словно выполнял будничную, повседневную работу. Получалось у него очень споро.
«Уазик» оказался на открытом месте внезапно. Просто собачье море вдруг кончилось. Лукин утопил педаль газа до самого пола. Глядя в зеркальце бокового вида, он наблюдал, как собаки потянулись следом. Не все и не слишком охотно, очевидно, понимая, что эта добыча для них потеряна, но даже десяток особей мог доставить серьезные неприятности.
– Чего это они? – спросил Лукин, и Волков четко различил в его голосе нервную дрожь. – Днем вроде катались, собак видели, но чтобы такое… Совсем к ночи оборзели, сволочи. Крокодилы какие-то, а не собаки. Тигры.
– Тигры на людей стараются не нападать, – возразил солдат. – Я читал.
Лукин повернулся, посмотрел на него, усмехнулся криво, сказал Волкову:
– Во! Юный натуралист. Видал?
Лейтенант кивнул, а сам подумал, что им очень повезло с этим пареньком. Если бы не он, вся их честная компания имела вполне реальные шансы остаться у торгового дома, на пару со злополучным мародером Костей.
«Уазик» пролетел по Митрофанова, притормозил на повороте. Справа, от темной громады «Восьмой планеты», донесся собачий лай.
Впереди на дороге стая голов в двадцать суетилась у водосточного люка.
– И тут, – процедил Лукин. – Они везде уже, что ли?
– Может, и везде. Даже скорее всего. – Волков наклонился к окошку, вгляделся в темноту, поинтересовался, не оборачиваясь: – Мужики, а знаете, где стекла толщиной в палец?
– Ой, – поморщился Лукин. – Только не надо. Все равно я больше из ОВД – ни шагу. Хорош. Сделал доброе дело. Чуть не сожрали, на хрен.
– Где? – спросил солдат.
– Там же, где ваш БТР.
Волков ткнул пальцем в стекло.
На стоянке у «Восьмой планеты», по соседству с черным джипом, шикарным «Мерседесом» и еще несколькими машинами, стоял БТР, и люди в камуфлированных куртках вытаскивали через боковой люк тело неудачливого стрелка.
* * *
– Садись, – кивнул сорокалетний Тоха, когда они оказались в середине торгового зала. – Вот здесь.
– Куда? – спросила Светлана.
В ее голосе прорезались истеричные нотки. В представлении Родищева именно с таких нот и начинаются полномасштабные скандалы.
– На пол садитесь, – ответил Тоха, подумал и добавил спокойно: – Пасть откроешь – прибью.
Прежде чем сесть, Игорь Илларионович огляделся. В центре зала тянулись ряды стеллажей-холодильников, в основном с полуфабрикатами и морепродуктами импортного производства. Еще дальше, направо, уходили двадцатиметровые прилавки колбасного, мясного и рыбного отделов. Налево – сыры и кондитерские изделия. Вдоль мясного и колбасного прилавков выстроился десяток наборов для барбекю, вокруг которых суетились четыре женщины. На решетках жарилось мясо. Старшая – толстенькая низенькая пышечка – покрикивала на остальных командным тоном.
Между холодильными стеллажами сидело на полу человек пятьдесят.
Паренек – явно из продавцов – в красной жилетке, черных брючках и белой рубашке с галстуком-бабочкой. Почтенное «новорусское» семейство. Папа – внушительного вида, в черном плаще и шикарном костюме. Рядом фотомодельная мама в бежевом пальто и жмущийся к ней аккуратный парнишка лет девяти. Бородатый парень с разбитой физиономией, замурованный в дешевую кожу, и тоненькая, измученная жизнью девица. Румяный здоровяк со свежими синяками и царапинами на физиономии. За ним – пожилая дама с таким слоем помады на лице, словно ее наносили малярным валиком. Седоватый хлыщ в длинном кашемире, рядом с которым – ба! Родищев даже усмехнулся. Осокин Александр Демьянович собственной персоной. Рядом с ним – девушка. Она смотрела перед собой, время от времени быстрым, птичьим движением поворачивала голову, словно прислушиваясь. Родищев покосился на Светлану. Та тоже заметила бывшего мужа и сидящую рядом с ним девушку. Реакция оказалась моментальной – глаза сощурились, ноздри раздулись, как у породистой скаковой лошади. Губы поджались, только что три ряда зубов вперед не выдвинулось, как у атакующей акулы.
Родищев подумал, что к началу драки он бы предпочел сидеть на другом конце зала. Клочки полетят от всех находящихся поблизости. И добром не кончится. Судя по двум разбитым мордам – скандалы тут не приветствуются.
Остальных разглядеть было сложно – мешали быстро сгущающиеся сумерки, да и народу в зале оказалось слишком много. Однако у тех, кого Родищев видел, была одна общая черта – лица усталые, измученные, сосредоточенные. В глазах – серая безысходность.
По залу гуляли двое детей: девочка лет пяти, таскающая за руку внушительных размеров куклу, очень похожую на настоящего ребенка, и мальчишка лет двенадцати, держащий в каждой руке по модели автомобиля. Паренек казался сосредоточенным.
И повсюду, куда падал взгляд, он видел людей, одетых в одинаковые камуфляжные куртки и с оружием в руках.
В дальнем левом углу зала, у стойки с алкогольными напитками и табачными изделиями, было оборудовано что-то вроде «штабного кабинета». Стояло кожаное кресло на колесах, несколько стульев и внушительный стол. Стол, кресло и стулья явно вытащили из каких-то внутренних помещений вроде директорского кабинета.
Вокруг стола прохаживался, покуривая, человек в таком же, как и у всех, камуфляже. В стоящей рядом витрине с дорогими коньяками были включены лампы дневного света, и потому угол казался более-менее прилично освещенным. Посреди стола лежала внушительных размеров карта, придавленная автоматом и громадной, пятилитровой бутылкой «Мартеля» в специальной высокой подставке, с золотистым крохотным кранчиком, из которого круглолицый человек время от времени цедил себе в хрустальную рюмочку. За спиной миниатюрного круглолицего человечка топтались четверо вооруженных мужчин.
Сорокалетний Тоха направился к столу, остановился, заговорил негромко, то и дело оглядываясь на Родищева и его спутницу. Круглолицый слушал внимательно, уставясь на Игоря Илларионовича. Наконец сказал что-то, почти не разжимая губ.
Тоха подошел к пленникам, кивнул.
– Пошли.
Родищев и Светлана последовали за ним.
Когда они приблизились, маленький человечек пригласил, не отрывая взгляда от карты:
– Присаживайтесь. Докладывайте. Имя, фамилия, кем работали, профессиональные навыки.
– Игорь Илларионович Родищев, – ответил Родищев. – Держал питомник для бродячих собак. Умею делать очень многое. Зависит от того, что именно вам необходимо. Денег нет, если вас это интересует.
Маленький человечек поднял взгляд, посмотрел на него, улыбнулся тускло.
– В наименьшей степени. Куда больше интересует то, что по роду занятий вы должны хорошо разбираться в собаках.
– Так и есть, – подтвердил Родищев.
– При сложившихся обстоятельствах ваши знания могут оказаться бесценными. – Круглолицый вновь уставился в карту. – Антон лестно отозвался о вас, а он редко ошибается в людях. Сказал, вы проявили недюжинную выдержку, хладнокровие и понимание ситуации. – Родищев пожал плечами. – Это похвально. – Круглолицый перевел взгляд на Светлану. – Это ваша жена?
– Нет, – ответил Игорь Илларионович.
– Невеста?
– Нет. Эта женщина – жена одного из людей, сидящих вон там. – Родищев указал на группу у холодильника.
– В самом деле? – вскинул брови круглолицый, переводя взгляд на Светлану. – Судя по костюму и пальто, ваш муж – не из рядовых служащих?
– Во-первых, не «муж», а «бывший муж», – резко и холодно ответила Светлана. Она вновь почувствовала себя среди людей и уже не так опасалась маленького уродца, умеющего убивать ротвейлера голыми руками в течение секунды. – Во-вторых, он действительно не простой служащий. Он – банкир.
– Банкир, – повторил круглолицый. – Вы – бывшая супруга господина Осокина?
– Откуда вы знаете? – изумилась Светлана.
– Это неважно, – отмахнулся круглолицый. – Итак, что вы умеете?
– В каком смысле? – фыркнула Светлана.
– Где вы работали и что умеете делать? Судя по вашему костюму, вы – не собачница? – В голосе вожака прозвучала плохо скрытая насмешка.
– Я домохозяйка, – с достоинством ответила Светлана.
– Хм, – круглолицый понимающе кивнул. – Когда не работает мужчина, он – тунеядец, лоботряс и трутень. Когда не работает женщина – она домохозяйка. Почтенное занятие. Это лишь подтверждает мой вывод о том, что так называемая интеллигенция – наиболее лживая и невежественная часть общества. И долго вы домохозяйничали?
– Восемь лет, – вздернула презрительно плечо женщина. – Хотя я не понимаю…
– Сейчас поймете, – резко оборвал он. – Надо полагать, за столь долгий срок вы изрядно преуспели в готовке, стирке, уборке? – Светлана молчала, глядя на него с тем выражением лица, с каким, должно быть, Фернандо Кортес взирал на местную «бизнес-элиту», вышедшую на торжественную встречу в одних лишь нательных украшениях. – Что же вы молчите?
– Э-э-э… – протянула Светлана, всем своим видом выказывая презрение этому тупому, темному пигмею. – В нашем доме… убирала, готовила и стирала приходящая домработница.
– Которую оплачивал ваш муж, – закончил круглолицый. – Вы не умеете готовить и стирать. Но полы-то вы можете мыть? Убирать мусор? Быть может, вы владеете какими-то специальными профессиональными навыками?
– Я не могу мыть полы.
– Почему?
– Это личный вопрос, и я не намерена…
– Не вынуждайте меня повторять дважды, – вдруг с яростью прошипел он. – Иначе я прикажу выставить вас за дверь! Итак?
– Стоит мне хотя бы несколько минут подержать руки в воде, на коже высыпает раздражение, которое потом очень долго не проходит.
Ей было неприятно, что приходится снисходить до объяснений этому человеку. Для нее раздражение на руках было столь же интимным делом, как, скажем, половой акт, и не подлежало обсуждению.
– Вы не умеете и, более того, не хотите работать. Вы умеете есть, спать, пить, но все это вам должны обеспечивать другие люди, – подвел черту круглолицый. – Вы не можете принести никакой реальной пользы нашей группе. С другой стороны, мы не можем позволить себе содержание лишних ртов лишь потому, что они чьи-то бывшие жены или мужья. Разумеется, люди, приносящие весомую пользу, могут рассчитывать на то, что группа возьмет на себя заботу об их семье, но ваш муж к таковым, увы, не относится. – Круглолицый отметил какую-то точку на карте. – Боюсь, вы не привели ни одной причины, которая заставила бы меня предложить вам воспользоваться нашим гостеприимством.
– Но вы же не можете… – Светлана посмотрела на него с беспокойством, которое быстро сменил неподдельный страх. – Я надеюсь, вы шутите?
– Ничуть, – покачал головой тот. – Вам придется поискать себе других защитников.
– Постойте, я могла бы делать что-нибудь… Что-нибудь нужное, – в голосе Светланы прорезались просительные нотки.
Родищев прищурился. Что до умения «ломать» людей, круглолицый обладал им в полной мере.
– Что именно?
– Ну… я не знаю. Что-нибудь.
– Нет такого дела. «Делать что-нибудь» – означает не делать ничего.
– Ну, может быть, какая-то… очень специфичная работа. Понимаете?
– Вы предлагаете себя на роль полковой шлюхи? – холодно поинтересовался круглолицый. – Должен заметить, вы не первая. И, полагаю, не последняя. – Он выдержал долгую паузу, рассматривая ее издевательски-оценивающе, словно приглядывался к предлагаемой на продажу кобыле. – Идите пока к остальным. Я подумаю, на какую работу вас пристроить. Антон, проводи.
Тоха ухватил Светлану за руку, повел к холодильнику.
Круглолицый проводил их взглядом, поинтересовался:
– И что же вы делали у нее дома? Сомневаюсь, что тут дело в большой личной симпатии.
– Конечно, нет, – подтвердил Родищев. – Я расспрашивал ее о банке.
– О чем? – вздернул брови круглолицый.
– Об устройстве банка. О том, кто в нем главный, кто имеет право подписи, кто ведет дела. Она, конечно, знает совсем немного, но кое-что мне все-таки удалось выяснить.
Круглолицый подумал и сказал:
– Я полагаю, нам есть о чем поговорить. Коньяку? – Он достал из витрины рюмку, нацедил в нее «Мартель». – Прошу. Итак, полагаю, вы уже заметили, что за сегодняшний день мир вокруг нас претерпел существенные изменения. Как скоро все вернется в привычную колею, сказать невозможно. Лично я склонен полагать, что это случится не скоро, если вообще случится. Могу я узнать ваше мнение по данному поводу?
– Согласен, – абсолютно искренне ответил Родищев. – Численность стаи, обитающей у вашего магазина, должно быть, голов семьдесят-восемьдесят, не меньше?
– Мы, разумеется, их не пересчитывали, – улыбнулся круглолицый, – но, думаю, если вы и ошиблись, то ненамного. И патрули видели неподалеку еще четыре таких же стаи.
– Значит, в Москве их должно быть не меньше полутора сотен. В таком случае справиться с ними практически невозможно, даже при условии привлечения войсковых подразделений и бронетехники, – закончил Родищев.
Глаза круглолицего вспыхнули живым, азартным огнем. Его явно порадовало услышанное.
– Что же, ваше заключение лишний раз подтверждает правильность выбранного мной пути. Страшно не то, что случилось, а то, что могло бы случиться. Мы бы погибли. Да, старый мир умер. Но момент гибели одного – есть лишь момент рождения чего-то нового. В подобных ситуациях всегда находится человек, который примет на себя всю полноту власти и ответственности, не допустит губительной анархии и направит общество верной дорогой.
– Этот человек – вы, разумеется, – кивнул Родищев.
– Почему бы и нет, если я вижу дальше и глубже остальных и первым готов признать правду! Наступил тот момент, когда каждый обязан действовать на благо всего общества, – патетически выпалил круглолицый.
Родищев слушал без тени улыбки. Он понимал, насколько близка и реальна перспектива отправиться за дверь, на стоянку, полную собак. И, каковы бы ни были его умения, все будет кончено в считаные секунды. Его просто растащат в виде крошечных кусочков. Нет уж. Игорь Илларионович все еще рассчитывал убраться из города целым и невредимым.
– Вы были свидетелем моего разговора с вашей спутницей. Что вы можете сказать по поводу приведенных мной аргументов? – И, не дожидаясь ответа, спросил: – Вам, наверное, кажется, что я излишне жесток, да? Я кажусь вам монстром, чудовищем?
Понятно, что круглолицый воображал себя одновременно в роли Атиллы, Ленина, Сталина и еще десятка не менее масштабных личностей, но вот какое он хотел производить впечатление? Отца-радетеля, доброго царя или безжалостного, сурового бога? Во всяком случае, как и многие тщеславные люди, он нуждался не столько в оценках, сколько в зрителе.
– Я думаю, что вы жестоки ровно настолько, насколько жестоки обстоятельства, благодаря которым мы все оказались в этом магазине, – сказал Родищев.
– Безусловно, обстоятельства играют огромную роль! – поднял палец круглолицый. – Но вы, я уверен, подразумеваете собак.
– Верно, – согласился Родищев. – Я говорил о собаках.
– Собаки – катализатор, всего лишь подстегнувший ход процессов, давно зреющих в нашем прогнившем обществе! Вместо собак могло оказаться все, что угодно: цунами, землетрясение, наводнение, смерч! Вы придираетесь к словам, но упускаете суть. А суть в том, что пришло время изменить весь комплекс наших повседневных привычек: манеры одеваться, есть, работать. Изменить саму систему отношений и ценностей, пересмотреть роль гражданина в обществе! Теперь мы обязаны воспринимать людей лишь в рамках их функций внутри общества. Все для общества, ничто – вне общества, ничего – против общества. Таков должен быть основной принцип нашего существования. Я не варвар, отнюдь! Но я понимаю неизбежность жестких и даже жестоких мер, к которым придется прибегнуть для того, чтобы взломать сложившиеся рабские стереотипы и вытащить эту страну из хаоса чиновничьего беспредела, в котором оно успело погрязнуть за последние сорок с лишним лет. Наш бронепоезд, увы, зашел в тупик! Пришло время давать задний ход.
– Вас обвинят в деспотизме, безнравственности и нарушении общественных устоев.
– Да. Как всякий революционер, я – человек обреченный. Но я боюсь не смерти, а пустой жизни! И потому я презираю общественное мнение. Я презираю и ненавижу общественную нравственность, во всех ее побуждениях и проявлениях. Для меня нравственно лишь то, что способствует торжеству и становлению нового общества. Люди же в основной массе на редкость ограниченны, недальновидны и упорно не желают избавляться от дурацких иллюзий. Им кажется, что смысл их существования в том, чтобы набивать собственные карманы, сколачивая капиталы, которых не потратить и за десять жизней. Они паразитируют на теле общества. Это – черви-солитеры, высасывающие из государства животворные соки и тормозящие его развитие. Посмотрите, – он вскочил, обвел рукой вокруг себя, указывая на людей с автоматами. – Они не боятся смерти, как и я. А теперь посмотрите вон на тех, – круглолицый указал на сгрудившихся у холодильников людей. – Вон видите того типа у колбасного прилавка? Мордатого дуболома, в очках. Нос картошкой. Это заместитель главы местной управы. Справа – светловолосый, с рыбьими глазами и лицом хронического стукача – сам глава. А слева, видите, лысый? Начальник Управления муниципального жилья округа. А еще правее – генеральный директор строительной фирмы, которую первые двое покрывали. Все они до ужаса боятся смерти. А знаете почему? Потому что страх смерти пропорционален количеству удовольствий, получаемых от жизни. Во время первого же разговора лысый предложил мне квартиру в элитном доме за то, что я предоставлю ему машину и двух человек вооруженной охраны и доставлю в безопасное место! Этот человек не желает свыкнуться с мыслью, что та система взаимоотношений, к которой он привык, – рухнула. Ее больше не существует. – Круглолицый засмеялся. Смех у него оказался тихим и слегка дребезжащим, как будто зазвенела старая надтреснутая пружинка. – Нет взяток, воровства и наплевательского отношения к остальным членам общества. Нет исключений. Сегодня каждый может стать всем. Любой токарь, солдат, фермер или уборщик для нового общества важнее всех чиновников страны вместе взятых.
– Всех эти людей вы отловили на улице, как нас? – удивился Родищев.
– Нет, конечно. Я не стал надеяться на слепой случай и посылал за ними своих людей. Верите, они не хотели открывать моим парням. Махали руками из-за запертых дверей, чтобы мы уходили! Эти люди окружили себя милицией, охраной и плевать хотели на таких, как вы или я. Пришлось показывать автоматы. Собственно, чиновники поменьше тоже не лучше. Жилинспектора, на которых золота и камней больше, чем в Грановитой палате. Заведующие отделами районных управ, щеголяющие в костюмах от Гуччи. Судьи, ездящие на машинах, стоимость которых превышает их зарплаты за сто лет безупречной службы. Префектурские сотрудники, увозящие в день рождения подарки самосвалами. Да, да. И эта братия тут тоже присутствует. Как видите, я собрал настоящие сливки чиновничье-делового общества. В районном масштабе, конечно, но дайте только время. Вы осуждаете меня? Скажите честно, мои методы кажутся вам чересчур суровыми?
– Боюсь, я не готов ответить. Мне нужно взвесить ваши аргументы. – Родищев, конечно, сразу понял, что этот тип мстителен, но чтобы настолько… Фантастика.
– Поверьте, я знаю, о чем говорю. У меня богатейший профессиональный опыт. Мне очень часто приходилось наблюдать именно за этими людьми. Я всякого повидал. Конечно, я суров по отношению к этим людям. Но я так же суров и по отношению к себе. Я отрицаю всякий романтизм, всякую чувствительность, восторженность и увлечение. Я исключаю даже личную ненависть и мщение. Только то, что необходимо для блага общества.
Родищев огляделся:
– Скажите, а не дельцы, не чиновники и не судьи здесь есть?
– Разумеется, – кивнул круглолицый. – И немало. Мы принимаем всех желающих. В основном они занимаются охраной, патрулированием, обслуживанием. Вон, например, наша шеф-повар. До сегодняшнего дня она работала в частном ресторане. А ее подчиненные – две жилинспекторши, одна сотрудница префектуры и две жены так называемых «деловых». – Шеф-повар как раз залепила звонкую, увесистую затрещину перепуганной рыжей женщине. – Они проходят начальный курс социальной адаптации. Конечно, это только до тех пор, пока мы не создадим более разветвленную, социально организованную, отлаженную инфраструктуру. Потом всем этим иждивенцам, не желавшим и не умеющим работать, придется проводить определенное время в специально организованных воспитательных заведениях. Учиться азам трудовой деятельности и социального поведения. Кстати, возможно, вы удивитесь, но некоторые из этих людей по собственному желанию вошли в реквизиционные команды.
– Реквизиционные команды?
– Группы, отвечающие за сбор и доставку денег и ценностей. Почему вы улыбаетесь? – спросил он, хотя Родищев оставался абсолютно серьезен. – Вы думаете, мы занимаемся банальными грабежами? Признайтесь, вы подумали, что мы набиваем собственные карманы, пользуясь беззащитностью остального населения?
Лицо его стало пунцоветь от гнева. Родищев прикинул, что ему делать, если круглолицый отдаст приказ о его аресте или, того хуже, физическом уничтожении. В кармане у него пистолет. Этих четверых обормотов с автоматами он свалит. Дальше – схватить у одного из них «Калашников» и кувырком – за ближайшую стойку. Наверняка большинство пленников кинутся на охрану. Впрочем, может быть, и нет. Зависит от того, насколько усердно над ними потрудились костоломы круглолицего.
Тот глубоко вздохнул, беря себя в руки, медленно выдохнул.
– Запомните: мы реквизируем только ценности и деньги, нажитые путем обмана, взяток, подкупа и различных афер. В основном у богатеев и зажравшихся чиновников. Еще из магазинов, ориентированных на покупателя с уровнем достатка гораздо выше среднего. Вот скажите, вы лично можете позволить себе костюм за три тысячи долларов, как тот банкир, с женой которого вас привезли?
– Конечно, нет, – не моргнув глазом соврал Родищев, хотя он-то легко мог бы забить такими костюмами трехстворчатый шкаф. Но не делиться же этой ценной информацией с новоявленным диктатором?
– Вот видите! – победно вскричал круглолицый. – А украшения для своей жены стоимостью двадцать тысяч долларов? Квартиру ценой полмиллиона? По-вашему, чиновник или банкир заслужили их тем, что умеют водить знакомства с продажными политиканами, давать взятки и воровать? Именно это я и имел в виду. Речь идет исключительно о социальной справедливости. Причем, как я и говорил, большая часть реквизируемых сдает ворованные деньги и ценности добровольно, осознав свою вину и желая загладить ее перед новым обществом.
– С ума сойти, – покачал головой Родищев. – Единственное мне непонятно, вам-то зачем все эти деньги и красивые побрякушки?
Круглолицый улыбнулся с сожалением, словно говоря: «Я думал, вы более прозорливы».
– Символ, – прошептал он торжественно. – В первую очередь это – символ. Очищения, веры и преданности новому обществу.
– А во вторую?
– Во вторую, конечно, акты реквизиции имеют чисто практическое значение. То, что Москва захвачена четвероногими, еще не означает, что остальной мир перестал существовать. Производственный потенциал страны разрушен. Заводы, фабрики и предприятия практически лежат в руинах. Рано или поздно нам придется налаживать необходимые деловые контакты. Продовольствие, медикаменты, вооружение, техника, топливо, энергоресурсы – за все это и многое другое придется платить. Деньги же… Бумажные деньги не так важны. Разумеется, если речь идет не о валюте. Но и для рублей найдется применение. Мы оставим денежный эквивалент оплаты труда. Для полноценных граждан, конечно. Остальным, – он указал в сторону холодильников, – придется довольствоваться минимальным продпайком до тех пор, пока они не научатся приносить пользу обществу и не заслужат соответствующий социальный статус.
От холодильников донеслось возмущенное бормотание, а затем отчетливый, с визгливыми нотками, голос Светланы:
– Что это за лахудра, я тебя спрашиваю?
– О! У подстилки голос прорезался! – громко заметил один из четверых «окруженцев». Остальные засмеялись. – Эй, там! А ну заткнулась!
Поймав взгляд Родищева, круглолицый развел короткие ручки.
– Конечно, как и всякая другая экстремальная ситуация, эта имеет свои минусы, – вздохнул он. – Я говорю не только и не столько о собаках. В конце концов, определенная степень опасности существовала во времена любых катаклизмов. Перефразируя известное высказывание Робеспьера: любой народ получает ту опасность, какую заслуживает.
– Правителя тоже, – заметил Родищев.
– Хотя, если хотите знать, мне кажется, что все происходящее не случайно. Собаки – это своего рода наказание, ниспосланное на наше общество свыше. Но, говоря о минусах, я подразумевал не их, а человеческий фактор. Первая революционная волна чаще всего выносила наверх разнообразное быдло, мусор, шваль. Такова, увы, объективная реальность, и с ней приходится считаться. Моя же задача допустить наверх как можно меньше грязной пены, ату, что все-таки просочится, сдуть, как только наступит подходящее время.
«Да он психопат, – подумал Родищев не без некоторого восхищения. – Параноик-революционер, вооруженный пронафталиненными идеями переустройства мира. Да такими, что Адольф Шикльгрубер рядом с ним покажется пионером в коротких штанишках».
– Мне кажется, вы человек мудрый, – продолжил круглолицый, понижая голос.
– Неглупый, всего лишь, – поправил Родищев.
– Надеюсь, вы это говорите только из скромности. Умные предпочитают не бежать среди баранов, а указывать путь, стоя во главе стада. Мудрые же понимают: вожак стада – тот же баран, только на передовом месте. А еще они понимают, что интеллект барана никоим образом не влияет на вкус шашлыка. – Круглолицый выдержал многообещающую паузу и закончил торжественно: – Я предлагаю вам присоединиться к нашему сообществу. Пока, конечно, на небольшую должность, а там кто знает. Все зависит от желания и способностей.
Родищев кивнул. Намек получился более чем прозрачный. Этот человек был не просто сумасшедшим. Он был сумасшедшим кровожадным и… неуверенным в себе. Иначе не стал бы проверять убедительность собственных аргументов на первом встречном. А тиран, неуверенный в себе, – самый страшный зверь на свете. Даже страшнее расчетливого тирана. Неуверенному повсюду мерещатся заговоры и покушения. И посему гора трупов за его спиной растет не по дням, а по часам. Родищев повернул голову и обвел взглядом зал. Если, не дай бог, все сложится именно так, как мечтает этот круглолицый монстр, кто из собравшихся протянет хотя бы пару месяцев? Скорее всего, никто. Да и он сам, вздумай присоединиться к шайке круглолицего, если и протянет дольше остальных, то лишь потому, что в его услугах будут очень нуждаться. В чем, впрочем, Игорь Илларионович сильно сомневался. Тем не менее он кивнул:
– Хорошо.
Разумеется, о «добровольности» присоединения к группе говорить не приходилось, равно как и спорить о целях вожака. Это Родищев понял сразу.
Однако о своих умозаключениях Игорь Илларионович предпочел промолчать. Тираны не любят умных. Умные опасны. От них стараются избавляться в первую очередь. А в этом приветливом местечке подобная «очередь» должна двигаться крайне быстро – оглянуться не успеешь, а впереди уже никого.
– Как член нового общества вы имеете право пользоваться всеми свободами и привилегиями полноценных граждан. Достойное жилье, высокая и стабильная заработная плата, квалифицированная социальная и медицинская помощь, бесплатное обучение для членов семьи. Остальное будет оговариваться отдельно, по мере карьерного роста. Но… – маленький человечек нахмурился. – Предупреждаю, не пытайтесь обвести меня вокруг пальца. Любые попытки утаивания реквизируемых ценностей рассматриваются как преступление против народа и караются согласно законам военного времени. – Он подумал и добавил: – Оружие вам выдадут после того, как вы наделе докажете свою преданность группе. Пока же идите с Антоном, он выдаст вам униформу.
– Хорошо, – повторил Родищев и усмехнулся язвительно. – Мне кажется, я уже в достаточной степени доказал преданность не только группе, но и вам лично. Стоило мне захотеть, вы были бы уже мертвы. А без вас эти люди – ничто, сброд.
Он достал из куртки пистолет и грохнул на стол. Четверо «приближенных» вскинули автоматы. Круглолицый остановил их взмахом руки. Поднял пистолет, покрутил в руках, выщелкнул обойму, убеждаясь, что оружие заряжено. Посмотрел на Тоху, затем на Игоря Илларионовича, снова усмехнулся. Сказал негромко:
– Антон, выдай ему оружие.
– Хорошо, – кивнул Тоха. – Пошли.
Родищев и Тоха отошли на пару шагов, когда круглолицый окликнул их.
– Так кто же главное лицо в банке?
– Некий Владлен, – ответил Родищев. – И, судя по всему, товарищ воровал деньги вкладчиков, не стесняясь.
Круглолицый улыбнулся. Ему явно понравилось то, что он услышал. А Родищеву понравилась его реакция.
У рыбного прилавка, переоборудованного под некое подобие склада, Тоха и Родищев остановились. Камуфлированные куртки были свалены грудой за прилавком, в пластиковых поддонах. Очевидно, таким нехитрым способом круглолицый старался придать сообществу определенную цельность, вид некоей официальности.
Тоха положил на прилавок куртку самого маленького размера, затем достал откуда-то с внутренних полок карабин – самозарядную «сайгу». Не «СКС», конечно, но тоже вполне приличное оружие. Хотя против автомата с гладкоствольным карабином много не навоюешь. Разве что на большой дистанции. Но на нее еще оторваться надо.
– Надеюсь, стволов больше по карманам не припрятано? – поинтересовался Тоха вроде бы и в шутку, но очень серьезно.
– Нет, – ответил Родищев. – Этот был последним.
– Вот и отлично, – заметил тот. – И тебе спокойнее, и мне лишний грех на душу не брать.
Проходя мимо касс, Родищев мазнул взглядом по витрине. Псы расположились вокруг стоянки. С наступлением темноты они явно осмелели, несколько крупных особей крутились уже и на самой парковке.
