Текст книги "Собачий Рай"
Автор книги: Иван Сербин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 27 (всего у книги 27 страниц)
– Что происходит? – Гордеев озирался, сонно хлопая глазами.
«Кашемировый» покачал головой.
– Полагаю, именно это нам и собираются объяснить. Вставайте, если не хотите заработать пару лишних тумаков.
– Тумаков, – пробормотал Гордеев.
– Кстати, могу я задать вам деликатный вопрос?
– Разумеется. Боюсь, деликатность – не то понятие, которые мы можем позволить себе в подобной ситуации.
– Давно хотел поинтересоваться, откуда эти шрамы?
Они вышли в центр зала. Боевики прохаживались между рядами, растаскивая людей, выстраивая их в неровное подобие шеренг.
– Это не секрет, – ответил Гордеев. – Я тренировал собак для важных людей. Общий курс, специальный курс телохранителя, тогда это называлось «усиленный охранный». Это было очень давно. Очень. Ну и однажды один из питомцев, самый послушный и ласковый, набросился на меня. Наверное, я переступил черту, отделяющую партнерство от принуждения. В общем, следом за первым псом бросились и остальные. Если бы не помощник, постоянно находившийся рядом, я бы сейчас с вами не разговаривал. – Он подумал и добавил: – Хотя, может быть, это было бы к лучшему.
– Разговоры, – рявкнул проходящий мимо громила. – А ну заткнулись, отбросы!
– Посмотрите-ка вон туда.
Гордеев повернул голову. Детей разделили на две группы. Одна, поменьше, стояла в стороне, под контролем «брыластой». Вторую, основную, пристраивали к шеренге взрослых. Рядом суетилась «роговая оправа», приговаривая: «Вы что? Вы что? Это же дети!» Тут же, с потерянным видом, стояла и Люда.
– Твой папа – вредитель, понял? – крикнул рыжий, обращаясь к румяному толстяку из основной группы. – Он людей грабил! Его теперь расстреляют!
«Брыластая» погладила мальчишку по вихрастой макушке.
– Его не расстреляют! – закричал толстяк в ответ. – Это твоего расстреляют! А мой папа приведет бандитов, и они твоих родителей вообще убьют!
– Прекратите! – крикнула «роговая оправа». – Вера Ильинична! Почему вы молчите? Угомоните же их!
«Брыластая» взглянула на нее. Внезапно на широком, пористом лице отразилось презрение, смешанное с ненавистью.
– Я с прихвостнями врагов народа не разговариваю, – отрубила она.
– М-да, – хмыкнул «кашемировый». – Признаться, столь быстрого превращения в «homo Berius» я не ожидал.
– Молчать, твари! – гаркнул громила.
Из-за прилавков появился круглолицый. Выглядел он уставшим. Лицо серое, под глазами синяки. Остановившись напротив замершей шеренги, он снял очки, принялся протирать их носовым платком, сказал негромко:
– Сегодня ночью в нашем сообществе произошел крайне неприятный инцидент. Двое теперь уже бывших граждан совершили побег.
По рядам пополз шепоток. Побег? Значит, все-таки он возможен?
– Это воспитанник Осокин и недавно принятый член нового общества Родищев, – продолжал круглолицый. – Совершая побег, эти двое убили товарищей, решивших помешать им: двух новых граждан и двоих солдат, защитников, гарантов нашей свободы и независимости. Беглецы уже понесли заслуженное наказание. Они были растерзаны собаками. Но дело не столько в наказании, сколько в самом факте. Да, товарищи, в том, что произошло, есть и моя вина. Я неосмотрительно поверил этому оборотню, волку в овечьей шкуре, Родищеву, и недооценил предательской сущности Осокина. Не рассмотрел за приятной внешностью уродливой сути лживого выкормыша рухнувшей системы. – Он надел очки и внимательно оглядел замершую толпу. – Я наивно полагал, что все вы всерьез решили встать на путь перевоспитания и исправления. Поэтому новое общество отнеслось к вам с максимально возможным снисхождением. Защитило вас от верной гибели, согрело, накормило. Взамен же мы получили черную неблагодарность. – Круглолицый заложил руки за спину, пошел вдоль шеренги. – Причем враг, скрытый враг, только и выжидает удобного момента, чтобы вонзить нож в спину нашему молодому обществу, расколоть его, задавить в зародыше. И эти люди среди нас, товарищи! Они жаждут вернуть все назад, возродить строй, при котором тотальное воровство, взяточничество, коррупция, беспредел власти и чиновничества, паразитарное существование узкой группки богатеев за счет остальных граждан вновь станут нормой жизни. Но мы говорим решительное «нет» этим смрадным тварям, пригретым новым обществом. Мы выжжем эту заразу каленым железом!
– Что-то наш фюрер слишком разговорчив, – шепнул Лавр Эдуардович на ухо Гордееву. – Одно из двух: либо он не выспался, либо грядут погромы.
Подошедший сзади громила вытянул его дубинкой промеж лопаток. «Кашемировый» охнул, упал на колени. Гордеев подхватил его под руку, помог подняться.
– Эти… язык не поворачивается назвать этих скотов людьми… Эти твари и сейчас среди нас. Они насмехаются, полагая, что им удастся уйти от справедливого возмездия и народного гнева! Но они ошибаются! – У колбасного прилавка круглолицый повернулся, пошел обратно. – Да, товарищи. Любое дело, поступок, слово и даже умысел, направленный против нашего еще молодого, неокрепшего общества, станет известен и вернется в виде заслуженной кары. – Круглолицый остановился напротив Гордеева. – Нам точно известно, что беглецам оказывалась моральная и физическая помощь некоторыми из присутствующих. Вместо того чтобы прийти ко мне и честно, как и полагается нормальным гражданам, сообщить о готовящемся побеге, они утаили от нас этот факт и тем самым способствовали совершению преступления против нового общества. Как, полагаю, известно всем присутствующим, государственная измена и в мирное время наказывается достаточно строго, а в условиях чрезвычайного положения наказание обязано быть суровым и незамедлительным. Итак, – круглолицый достал из кармана исписанный от руки лист. Поправил очки: – Сегодня, такого-то сентября, такого-то года… обвиняются в организации побега воспитанника Осокина Александра Демьяновича и гражданина Родищева Игоря Иллариновича следующие лица: воспитанник Евсеев Лавр Эдуардович!
– Что? – «Кашемировый» даже усмехнулся. – Я? Организатор побега? Это же нонсенс! О каком побеге вообще может идти речь? Какой может идти разговор о побеге гражданина Родищева? Он в принципе имел право уйти, когда хотел! Это же смешно!
Двое боевиков метнулись к нему, придерживая болтающиеся на боках автоматы, подхватили под руки, выхватили из шеренги, поставили у холодильника, лицом к строю.
– …воспитанник Гордеев Артем Дмитриевич! – продолжил круглолицый.
Гордеева вытащили и поставили рядом с «кашемировым».
– Ну что, коллега, – пробормотал побледневший, вспотевший разом Лавр Эдуардович. – Поздравляю. Мы первыми испробовали на себе действие машины времени в натуре.
– …искупивший Яковлев Владлен Львович!
– Что? – Стоявший в стороне Владлен от изумления даже открыл рот. – Я? Ах ты, гнида! Змееныш ползучий. Падло дешевое!
Его подхватили под локти, потащили. Владлен забился-, заорал: «Отпустите меня! Суки, да вас всех закопают! Завтра же! Всех, до одного!»
– …воспитанница Осокина Светлана Владимировна.
Светлана побледнела, лицо ее пошло пятнами. Она начала медленно оседать на пол. Упасть ей не позволили, оттащили к короткой шеренге обвиняемых, поставили к холодильнику.
Круглолицый свернул лист, сунул его в карман куртки.
– Итак. Вот они! Вот эти четверо изменников, врагов народа, вредителей нашему общему делу. Полагаю, все остальные, присутствующие в этом зале, являются по-настоящему честными и патриотичными гражданами, искренне вставшими на путь исправления и не имеющими ничего общего с этими чудовищами в человеческом облике! Я не стал подписывать приговор, решив, что будет справедливо, если их осудит само общество. Вы, товарищи. Какое же наказание надлежит применить к этим, с позволения сказать, людям?
В зале повисла тяжелая тишина. Стоящие опускали глаза, мялись, старались укрыться друг за другом.
– Итак… – повторил круглолицый. – Мне хочется верить, что я не ошибся в вас. Каково же будет ваше решение?
– Смертная казнь! – произнес кто-то.
– Кто это сказал? – вскинулся круглолицый. – Выйдите из строя, товарищ! Пусть остальные посмотрят на вас и увидят человека, обладающего настоящим мужеством. Мужеством вынести суровый приговор своему бывшему товарищу, вставшему на путь предательства и измены. Выйдите! – Вперед шагнул лысый. – Кто-нибудь еще хочет высказаться?
И тут же бодро шагнул управский дуболом с картофельным носом:
– Не, ну так это… Товарищ прав. Им же говорили, что… это… если хорошо вести, а они вон как поступили. Конечно, эт… самое, наказание только одно тут… может быть. Я, значит, это… тоже, значит, предлагаю.
– Что именно? – Круглолицый взглянул на него с раздражением. – Выражайтесь яснее.
– Не, ну так… это… смертная казнь им должна быть!
– Правильно! Сволочи, всех хотят под монастырь подвести! – гаркнул кто-то из заднего ряда. И тут же зашумели все разом, заголосили, понеслось отовсюду, как заклинание: «Смерть им! Смерть предателям! Казнить тварей!»
Круглолицый вскинул руку, и разом наступила тишина.
– Тут ребенок хочет сказать! – выкрикнула «брыластая».
Круглолицый удивленно повернулся к ней, кивнул. Вперед бодро шагнул рыжий:
– Я предлагаю для… – он запнулся, взглянул на благостно кивавшую «брыластую». Та подсказала одними губами. – …для вредителей смертную казнь.
Круглолицый поднял ладоши и несколько раз звучно хлопнул. Хлопки тут же подхватили в рядах воспитанников. Не прошло и трех секунд, как зал завяз в дружных аплодисментах.
– Ну что же, – наконец возвестил круглолицый, – как говорится: «Устами ребенка глаголет истина». Итак, объявляется приговор: «Обвиняемых Гладышева, Гордеева, Яковлева и Осокину приговорить к смертной казни через повешение!»
«Роговая оправа» затравленно оглянулась.
– Люди! – крикнула она. – Да что же вы молчите? Почему вы молчите, люди? Сделайте же что-нибудь! Мужчины! Сделайте что-нибудь! Их же убьют сейчас.
Громила уже привычно-ловко ударил ее прикладом в лицо. Очки у «роговой оправы» лопнули, дужка улетела под стеллажи с молочными продуктами. «Роговая оправа» поползла по полу, оставляя за собой дорожку из мелких кровавых капель.
– Анна Андреевна, – растерянно произнес кто-то из «лояльных» детей, но его тут же одернул другой:
– Так ей и надо. Она дружит с врагами народа.
– Налево, вредители, – гаркнул громила. – Живенько, вон туда, бегом!
Шеренга распалась, сбилась в стадо, потрусила к указанному углу и замерла испуганно, подалась назад. За рядом прилавков, у хлебного отдела, стояла импровизированная виселица – поперечная стальная перекладина для транспортировки туш, укрепленная на высоте полутора метров, на стальных же «ногах», с приделанными по низу колесиками. Колеса сняли, а чтобы было повыше, виселицу водрузили на специальные деревянные стремянки, получилось в самый раз – метра два с половиной. Под перекладиной уже были предусмотрительно установлены четыре табурета, над которыми покачивались три петли. Худощавый верткий боевик как разумело вязал четвертую. Повернулся, подмигнул весело:
– Ну что, враги! Милости прошу к нашему шалашу.
Круглолицый остановился в стороне, наблюдал за происходящим с любопытством.
– Знаете, Артем Дмитриевич, – произнес «кашемировый», пока их вели к месту казни, поднимали на табуреты, связывали за спиной руки. – Император Калигула как-то сказал: «Надо убить многих, и тогда твое преступление сочтут за добродетель». На мой взгляд, он вовсе не был деспотом. Он был исследователем-психологом. Проверял, до какого же уровня скотства можно низвести людей, прежде чем они наконец вспомнят о том, что они – люди.
– Это вы к чему? – спросил рассеянно Гордеев.
– К тому, что Рим был государством свободных людей, а Калигула правил целых четыре года. Вдумайтесь, коллега.
С улицы донесся шум двигателя БТР.
– Оставьте меня! – заорал Владлен. – Существует Конституция! Женевская конвенция, в конце концов! Я требую беспристрастного суда.
– Перебьешься, – крикнули из толпы воспитанников. – Достаточно вы крови простого народа попили!
– Да за одно это вас вздернуть стоит! Банкота паршивая!
– Пожировал? Расплачивайся теперь, тварь позорная!
Караульные открыли двери, Тоха и Родищев вошли в зал.
– Что здесь происходит? – недоуменно спросил Игорь Илларионович. – Свет везде. Праздник, что ли, решили устроить?
– Точно, праздник, – кивнул караульный. – Врагов вешают.
– Как вешают? – оторопел Родищев. – За что?
– Просто. За шею.
Навстречу им спешил бледный, взмокший как мышь врач «Скорой помощи».
– Послушайте, там из-за вас… Сказали, будто вы сбежали. Вы должны немедленно остановить это! Это… Это чудовищно!
– А раз чудовищно, что же вы сами не остановили? – спросил, щурясь, Родищев. – Вас здесь две сотни человек.
– Но… Все молчали. И даже, наоборот, кричали, что их надо казнить. Я подумал, что если я скажу что-нибудь, то они и меня могут.
– Слышь, доктор, бегом в броневик, – быстро сказал Тоха. – Там раненый с огнестрельным. Возьми лекарства и все, что нужно для перевязки. И чтобы мухой.
Они быстро зашагали через зал. Стоявшие с краю услышали шаги, начали оборачиваться и изумленно отступать в стороны, словно увидели привидение. В толпе образовался широкий проход, по которому Родищев и Тоха вышли к виселице.
– Ну что? – Игорь Илларионович оглянулся. – А я-то думал, что я – убийца. Ты, – он ткнул пальцем в лысого, – помоги им слезть.
Тот кинулся было исполнять поручение, но был остановлен окриком круглолицего:
– Стоять! Итак, товарищи, стало быть, одному из беглецов посчастливилось выжить.
– Почему же одному? Двоим, – послышалось из-за спин. И снова толпа расступилась, выпуская Осокина, ведущего за руку Наташу.
– Значит, обоим, – констатировал круглолицый.
– Товарищи, – Осокин оглянулся – По приказу этого человека были убиты двое. Михаил, – он обернулся и наткнулся на потухший, безучастный взгляд Марины, – и милиционер Володя. Вы должны их помнить. Они были вместе с нами с самого начала. Вот этот человек. Он отдал приказ! – Осокин ткнул пальцем в круглолицего. – Товарищи, вы свободны. Мы сейчас все вместе выйдем на улицу, погрузимся в автобус и покинем город. А этого человека надо арестовать, и пусть им занимается милиция.
Круглолицый усмехнулся, забросил руки за спину.
– Надо же, – пробормотал он. – Уцелели, да еще и вернулись. Не ожидал. Ну что же, это не меняет сути дела. По вашей вине приговорены к казни через повешение трое воспитанников и один искупивший. Поскольку приговор народа обжалованию и отмене не подлежит, они будут казнены в течение ближайших минут. Но теперь встает закономерный вопрос: что делать с вами?
– Повесить их! – выкрикнули из толпы. – Смерть предателям!
– Смерть предателям! Смерть! – заорали полсотни глоток, замахали руками, вытянули шеи, чтобы увидеть.
Наташа сжалась. Осокин даже не успел отреагировать, подскочивший к нему префектурский чиновник не слишком сильно, но ловко ударил его в ухо. И тут же на Осокина обрушился град ударов.
Толпа надвинулась плотной, ненавидящей, дышащей смрадом стеной.
– Смерть врагам народа!
Потянулись руки, с грохотом опрокинулся табурет, забился в петле «кашемировый», а через секунду задергался, закрутился и Владлен, вытягивая носки дорогих туфель, пытаясь дотянуться до пола.
На Родищева навалились со всех сторон, рвали за волосы, кто-то пинал ногой, стараясь угодить в пах, выкрикивал визгливо: «Получи, сука! Получи, сука!», но попадал все больше по бедрам. Затрещала на спине курточка. Что-то тяжелое обрушилось на голову, наверное, особо прозорливые похватали табуретки, ими-то и били. Лицо Родищева залило кровью. Хрустнуло в боку, вспыхнуло ледяным колючим шаром под ребрами. И тут же где-то рядом кто-то заревел не то от боли, не то от ужаса.
Родищев рванул из-под плаща автомат, ткнул прикладом наотмашь того, кто ближе, оттолкнул второго, выпрямляясь, поднимая на плечах всю эту злобную, ощерившуюся толпу, полыхающую неистовой ненавистью, сплавившуюся в кошмарный черный монолит, непробиваемый и безжалостный. Родищев поднял автомат и резанул косой очередью от живота, по горизонтали. И тут же от витрин забасил пулемет. Очередь прошла над головами, заставив толпу сперва застыть, а затем распасться на отдельных людей, прижаться к полу.
Пулемет смолк, и наступила страшная звенящая тишина. Родищев выпрямился, утирая кровь с лица разбитой ладонью. Четверо казненных висели в петлях, уже даже не агонизируя – пулеметная очередь, выпущенная над головами и пришедшаяся аккурат на середину груди повешенных, добила тех, кто еще был жив.
Родищев протер глаза, позвал:
– Саша, ты жив?
– Жив, – откликнулся тот, поднимаясь и помогая подняться Наташе. Оба были перепачканы кровью – своей и чужой. – Сволочи, – пробормотал он, стискивая зубы, ощупывая бока и плечи, пытаясь понять, сколько же костей у него сломано. – Твари, скоты.
– Тоха! – позвал Родищев. – Тоха!
Толпа чуть подалась назад, открывая взгляду Родищева лежащего на полу Антона. Лицо патрульного превратилось в месиво, руки были сломаны в нескольких местах и похожи на изогнувшуюся причудливо змею, из груди торчала рукоять ножа.
– У вас был нож? – спросил тихо Игорь Илларионович, обводя взглядом застывшую толпу воспитанников. – Все это время у кого-то из вас был нож? – Он презрительно сплюнул. – Саша, иди к броневику. Мы уезжаем. А вы… Если хоть кто-нибудь попытается нас остановить – положу всех.
Повернулся и пошел к выбитым пулеметной очередью витринам, и никто не произнес ни слова.
На улице Саша помог взобраться на броню Наташе, постанывая, ругаясь, влез сам, протянул руку Родищеву. Тот ухватился, подтянулся, вскарабкался по колесу, спрыгнул в боевой отсек, присел на одно из бортовых сидений.
– Что с раненым? – спросил он врача.
– Будет жить, – ответил тот. – А… Почему вас так мало?
Игорь Илларионович посмотрел на него в упор.
– Извините, – прошептал врач. – Вы в крови…
– Я знаю, – ответил Родищев.
– Нужна какая-нибудь помощь? – Врач смотрел в пол.
– Нет, – покачал головой Игорь Илларионович. – Сам справлюсь.
– Тогда… Я пойду?
Осокин взглянул на него. Лукин с Борисовым посмотрели, а затем переглянулись недоуменно. Посмотрели стрелок и водитель.
Посмотрел Родищев.
– Спасибо, – почти беззвучно прошептал врач и полез из отсека.
Когда люк за ним закрылся, стрелок сполз со своего места, перебрался на сиденье командира. Он несколько секунд о чем-то думал, а затем спросил:
– А вы заметили, что вокруг магазина не было ни одной собаки? Странно, да?
– Иван, вызывай помощь, – приказал Родищев.
Тот потянулся к рации, пощелкал тумблерами.
– Два три шесть, Два три шесть, вызываю Один ноль ноль. Я Два три шесть, вызываю Один ноль ноль. Ответьте! Прием.
– Один ноль ноль слушаю вас, Два три шесть. Куда вы пропали? Что случилось?
– Чрезвычайная ситуация. Мы были захвачены вооруженной организованной группой.
– Сейчас все в порядке? Нужна помощь?
Иван оглянулся. Родищев указал на Журавеля.
– У нас один «трехсотый». Требуется госпитализация.
– Вас понял. Где вы находитесь, Два три шесть?
– Двенадцатый квадрат. Улица Митрофанова.
– Вас понял. Двенадцатый квадрат, улица Митрофанова. Как там с собаками? Много?
– Ни одной не видно. По-моему, они все ушли. Или попрятались.
– А здесь бродят стаями. Так что будьте осторожны… – Человек забормотал что-то невнятное, обращаясь к кому-то, стоящему рядом. Внезапно в динамике рокотнула отдаленная пулеметная очередь, загудела, завибрировала и тут же стихла. – Похоже, они прорвали ограждение! Сколько же их! Черт, это не собаки! Это волки! Волки! – закричал человек. – Всем, кто меня слышит! Необходима помощь! Нам необходима помощь! Нам… – голос захлебнулся, но прежде чем эфир наполнился шипением, сидящие в броневике люди четко различили горловой звериный рык.
Эпилог
День тридцатый
Он шел налегке. Все, что требовалось, постоянно находилось при нем. Нож, спички, которыми он, впрочем, почти никогда не пользовался. Члены его стаи, как и большинство животных, не любили огня, а он уважал их образ жизни. Как и они его. Если уж он вымокал под дождем и требовалось обсохнуть и согреться, они терпели наличие костра и даже иногда подходили довольно близко.
Куртка его, и без того рваная, истрепалась окончательно. А ведь скоро зима, и надо подумать, как он станет защищаться от холодов. Им проще – у них густая теплая шерсть. Ему – сложнее. Надо будет снять шкуру с лося, а лучше с медведя. Медведь – добыча непростая, но он же не один. С ним стая. Нужно будет подумать, как лучше организовать охоту.
Он остановился и огляделся. Вокруг, насколько хватало глаз, раскинулось широкое, полегшее под ветром, так и оставшееся нескошенным поле. Стая окружила его, замерев в ожидании. Он сел на землю, подоткнув остатки куртки под спину. Животные вытоптали круг, а затем улеглись, сбившись в кучу, согревая друг друга теплом. В поле ветер ощущался особенно остро. Но, с другой стороны, на открытом месте враг не смог бы подкрасться к стае незамеченным.
Ему было чего бояться. Пару часов назад он заметил тонкую струйку дыма, поднимавшуюся над близким лесом. Так неосмотрительно и беспардонно мог жечь огонь только человек. Кто-то из немногих уцелевших. Они бродили в поисках пищи и иногда, будучи доведенными голодом до отчаяния, пытались даже подстрелить какое-нибудь животное.
Он не хотел встречаться с людьми. Не потому, что боялся. Вовсе нет. Животные вообще не боялись людей ни сейчас, ни раньше, хотя те и считали по-иному. Просто все стремятся избегать контактов с сумасшедшими. Сумасшествие – заразная шутка. Человек об этом забыл. Но мир помнил.
Именно поэтому он и выбрал столь неудобное, зато безопасное место ночлега для стаи. Своей стаи.
Игорь Илларионович Родищев вытянулся на земле. Собаки согревали, было тепло и умиротворяюще спокойно.
Он заложил руки за голову, улыбнулся и закрыл глаза.
Об авторе
Иван Сербин – москвич, по специальности режиссер.
С 1990 года писал кинороманы для серии «Бестселлеры Голливуда». Среди них: «Универсальный солдат» и «Универсальный солдат-2», «Хищник-3», «Коммандо», «Скалолаз» и многие другие. Большинство его романов сразу же попали в списки бестселлеров. С 1996 года издается под своим именем.
Книги Ивана Сербина отличаются тщательно продуманными, динамичными сюжетами, непредсказуемыми поворотами и неожиданными развязками.
