Текст книги "Собачий Рай"
Автор книги: Иван Сербин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 27 страниц)
Светлана вздохнула, махнула рукой.
– Ладно, проехали. Где Сашка живет сейчас, я не знаю, а номер телефона… – она продиктовала.
Журавель, торопливо записывая, бормотал:
– Не по-людски как-то получается, Светлана Владимировна. Вроде бы жена законная, а адреса не знаете.
– Ну, не знаю я адреса, – женщина упрямо поджала губы. – Бросил он меня. Довольны? Бросил. Ушел. Сгинул. Неделю от него ни слуху ни духу не было. Вот я и подумала: случилось что-нибудь. А вышло вот…
– Развелись бы, – засовывая блокнот в карман, рассудительно предложил Журавель. – Так ведь тоже не жизнь – мучение одно.
– Ну уж нет, – ответила Светлана. – Он предлагал, да я не согласилась. Пусть через суд добивается.
– А он, что ли, не хочет через суд?
– Конечно, нет, – фыркнула женщина. – Придется тогда о всех своих бабах рассказывать. Сашок ведь у нас завидным женихом стал, – заметила она зло. – Шишка какая-то в банке. Шлюхи вокруг вьются, как мухи над навозной кучей.
– Да, – согласился сержант. – Сотрудник банка по нынешним временам – фигура. Поглавнее иного министра будет.
– Сотрудники в милиции. В банке – служащие.
– Извините, запамятовал, – улыбнулся миролюбиво Журавель.
– Да ладно. Просто к слову пришлось… Раньше про главенство это свое небось не думал, – поджала губы Светлана. – А как из «семерки» заср… простите, задрипанной на иномарку пересел, о достоинстве вспомнил.
– Что, так вот прям сразу и пересел? – удивился Журавель. – Бывает же.
– Всякое бывает, – размыто ответила женщина. – Всякое. – И, словно спохватившись, спросила: – Это все? Или у нашей милиции к нам еще какие-то вопросы имеются?
– К нам, это, в смысле, «к нам, Екатерине Первой»?
– Что? – Светлана Владимировна не без удивления взглянула на сержанта.
– Да это я так. – Журавель улыбнулся. – Фраза ваша понравилась. Та, про Николая Второго.
– А-а…
– Одним словом, вопросов пока у меня нет; Но если вдруг появятся, то я зайду. Или позвоню.
– Лучше звоните, – женщина картинно прижала пальцы к правому виску.
– Это уж как получится…
Журавель шагнул к двери. В ту же секунду Газ вскочил, напружинился, готовясь к прыжку. Верхняя губа его приподнялась, обнажив отличные крупные клыки. Сержант невольно отступил на шаг.
– Газ, фу! – Реакция женщины была моментальной.
Команда прозвучала заученно-резко, однако сержант не услышал в ней властных хозяйских ноток. На секунду возникло ощущение, что ротвейлер ослушается приказа и прыгнет, но, видимо, дрессировщик действительно был неплохим. Пес пересилил инстинкты, сел.
– Это ведь не ваша собака? – спросил Журавель.
– Сашина, – помедлив, ответила женщина. – Поначалу слушаться не хотел. Пришлось переучивать.
– Ага. – Журавель взглянул на пса, походившего габаритами на крупного теленка. – Знаете, я бы на вашем месте отдал его в питомник.
Светлана Владимировна фыркнула возмущенно:
– Слава богу, товарищ сержант, вы не на моем месте.
– Как знаете, – пожал плечами Журавель. – Только много случаев было, когда псы начинают хозяев изводить. До жутких вещей доходит. А ведь он вас почти не слышит.
– Разберемся, – туманно пообещала Светлана Владимировна.
– Как знаете, дело ваше. – Сержант шагнул за порог. – Всего доброго.
– До свидания, – безразлично пожала плечами женщина.
Владимир Александрович зашагал вниз по лестнице, размышляя над тем, почему Светлана Владимировна Осокина ему врала…
* * *
Со временем жест отчаяния превратился в своеобразный ритуал, привычку и даже насущную потребность. Каждое утро, в одиннадцать, Артем Дмитриевич Гордеев заваривал стакан крепкого чая, ставил на стол пепельницу, доставал из картонной пачки сигарету «Прима», клал рядом с пепельницей коробок спичек, после чего разворачивал большую карту Москвы. Раз за разом Гордеев изучал ее с таким старанием и тщательностью, словно видел впервые.
Сегодняшнее утро не внесло разнообразия. Механически закурив терпкую «Приму», Гордеев склонился над картой. Москва, в исполнении еще советских топографов, была сплошь покрыта красными и синими залысинами карандашных пятен – зонами высокой и потенциальной опасности. Серые разводы холмов и низин скрывались под чернильной штриховкой, обозначавшей новые кварталы. Штриховка эта, воплощение обманчивой безопасности, изменяла внешний облик города. Новые кварталы «убивали» холмы и низины, овраги и болота, уничтожали пустыри и полосы лесопосадок, проходя по ним катками, бульдозерами, отвоевывая у врага все новые территории. Информацию о новых жилых массивах Гордеев черпал из газет и программ новостей. Он смотрел все передачи, могущие содержать интересующую его информацию, перескакивая с канала на канал, нажимая кнопки старенького, испускающего дух «Рубина», подаренного ему соседями – молодой парой. В такие минуты Артем Дмитриевич ощущал себя разведчиком, причастным к темным тайнам закулисной стороны бытия, и одновременно полководцем, лишенным армии. Он знал все об опасности, на которую остальные пока еще не обращали внимания. Ему были ведомы дальнейшие действия и дислокация противника, но знания эти оставались в его голове мертвым, невостребованным грузом. Собранная Гордеевым информация никого не интересовала. По крупицам собирая сведения, просеивая их сквозь сито логики, Артем Дмитриевич рисовал в воображении картины грядущего катаклизма, одну страшнее другой. Он знал, что без стороннего вмешательства рано или поздно все факторы сойдутся в одной «черной» точке, как сходятся две половинки плутониевой сферы в ядерной бомбе. Заряд превысит критическую массу, и произойдет то, что должно произойти. Взрыв!
Гордеев щелкнул кнопкой телевизора, и экран меланхолично окрасился пыльно-блеклыми красками.
– Что нам скажут сегодня? – пробормотал Артем Дмитриевич.
– А что, ты думаешь, они могут сказать? – мгновенно откликнулись воображаемые старики. Теперь их стало четверо – по количеству уцелевших ножевых лезвий зеркала. Все четверо с насмешкой наблюдали друг за другом и за своим реальным прототипом. – Они не скажут ничего.
– Замолчи, – отмахнулся Гордеев. Собрав части разбитого телефона и водрузив обломки на стол, поверх карты, Артем Дмитриевич принялся собирать их, как собирают китайскую головоломку. Бережно и аккуратно, кусочек к куску, пеленая все еще живой механизм в черную изоленту, как мать младенца в пеленку. – Не такие уж они дураки, как ты думаешь.
– Вот именно, – подтвердили хором старики. – Они недураки.
– «Новую очередь Горьковско-Замоскворецкой линии Московского метрополитена планируется ввести в строй…»– запела сладкоголосая телебарышня.
Гордеев отодвинул телефон и ткнул пальцем в нужный участок карты. Он делал какие-то понятные лишь ему одному вычисления и от усердия мурлыкал детскую песенку про Антошку с картошкой. Время от времени Артем Дмитриевич хмурился и переключал внимание на соседние участки карты. Чернильные штрихи ложились поверх топографических знаков. Затем Гордеев взялся за карандаши. По ходу размышлений Артем Дмитриевич несколько раз брался то за красный, то за синий, пока наконец не соединил два небольших красных пятна в районе Выхина и Братеева тоненьким красным перешейком. Сделав это, он выпрямился и удовлетворенно оглядел плоды собственного труда. Улыбки на его губах не было. Напротив, острые ломкие брови сошлись у переносицы.
– Плохо, – пробормотал он. – Очень плохо.
– Плохо, – передразнили «зеркальные» старики. – Оченьплохо.
– И ведь нельзя даже с уверенностью сказать, какой именно фактор окажется решающим, – поделился с ними Гордеев и подтвердил свою нехитрую мысль энергичным кивком. – В качестве катализатора может сработать любая мелочь. Вот, к примеру, метро это. Что такое «новая очередь метро»? А «новая очередь метро» – это стройка, – он назидательно поднял палец. – Вот что это такое. А стройка – это много техники, много заборов и много людей. И строят метро у нас подолгу. По несколько лет строят. Точнее так: то строят, то не строят. Правильно?
– Да, – согласно кивнули в ответ «зеркальные» старики. – Правильно.
– Или вот хотя бы… Ну хотя бы… Вот! Вот эта свалка. – Артем Дмитриевич ткнул карандашом в нужную точку на северо-западе столицы. – Площадь всего ноль семь гектара, а мусора залежи. Аж двадцать тысяч тонн! Что там, на этой свалке? Кто-нибудь проверял? Никто не проверял. А там может быть все, что угодно. Свалка-то незаконная, бесконтрольная. Или… Или… Да что угодно, господи! Новостройка, дорога, новый маршрут автобуса, что угодно! Один маленький толчок, и пиши пропало! А дальше пойдет цепная реакция, остановить которую практически невозможно. Думаешь, никто этого не понимает? Понимают. Не говорят только, потому что это – лишние хлопоты.
– Да, – снова подтвердили правильность течения его мыслей «зеркальные» старики. – Лишние хлопоты.
– Но ты мне поверь, – голос Гордеева начал набирать силу. – В конце концов обязательно отыщется человек, который прочтет мой доклад и у которого окажется достаточно мужества и чувства ответственности перед людьми, чтобы… – В прихожей деревянно затрещал звонок. – …Чтобы… Черт!
Артем Дмитриевич знал, кто это. Любочка. Соседка. Сотрудница какой-то не то больницы, не то поликлиники, не то госпиталя где-то в районе Щукина. Та самая, которая отдала ему телевизор. Та самая, чей муж Сережа служил в МВД на вторых ролях, но тем не менее приносил для Артема Дмитриевича ежедневную сводку происшествий по городу. Разумеется, предварительно вымарав из нее все, что не для посторонних глаз. Но Гордееву хватало и того, что оставалось. Любочка и Сережа были свято уверены, что их сосед – чудаковатый писатель-детективщик, а информация ему нужна для создания очередных опусов. Поддерживать это заблуждение не составляло особого труда. Достаточно было, подобно Хлестакову, сказать: «Такого-то читали? Так вот это – я. Точнее, мой „рабочий“ псевдоним». Время от времени он отправлялся в ближайший книжный магазин, где, отрезая внушительные куски из пенсионно-инвалидного бюджета, покупал книги упомянутого автора. Затем Артем Дмитриевич раздаривал «авторские» экземпляры Любочке с Сережей или второй соседке – Марии Ивановне, украшая чужие творения собственными дарственными надписями. Это впечатляло.
– Иду!
Болезненно приволакивая ногу, Артем Дмитриевич поплелся в прихожую, а «зеркальные» старики насмешливо смотрели вслед, словно бы удивляясь его безграничной наивности. Гордеев ощущал их взгляд и чувствовал себя приговоренным, стоящим перед расстрельной командой. Потому-то, выйдя в коридор, он и вздохнул с облегчением.
В прихожей Артем Дмитриевич повернул собачку замка, открыл дверь. Соседи знали, что Гордеев – полный инвалид, и никогда не беспокоили звонками понапрасну. Ждали.
На сей раз он ошибся и в очередной раз поймал себя на мысли, что с ним происходит что-то плохое. Например, Артем Дмитриевич перестал различать соседей по длине и энергичности звонка. Отлаженная машинка мозга давала сбои. А ведь раньше делал это со стопроцентной уверенностью и не ошибался. Теперь вот… На пороге стояла вовсе не Любочка, а Мария Ивановна. Женщина прижимала к необъятной груди ворох газет.
– Здравствуйте, Артем Дмитриевич, – бодро отдуваясь, поприветствовала Гордеева соседка. – Все трудитесь?
– Здравствуйте, – Артем Дмитриевич выдавил из себя ответную улыбку. Правда, она не удержалась на растрескавшихся губах, а соскользнула и повисла на уголке рта. Гордеев подумал секунду, а затем подтвердил наихудшие соседкины опасения. – Тружусь, да.
– А я вам духовную пищу принесла, можно сказать, – Мария Ивановна гордо протянула ему газеты. Очевидно, ей приятно было осознавать, что именно благодаря ее газетам очередной шедевр маститого автора может получиться чуть лучшим, чем получался теперь.
Гордеев привычно принял стопку, мотнул головой за плечо:
– Проходите, пожалуйста.
Мария Ивановна не отличалась субтильным сложением, но была на удивление подвижна. Как колобок. Она вкатилась в комнату, сморщила облупившийся за дачный сезон курносый нос и, страдальчески закатывая глаза, пропела:
– Ой, а накурили-то, накурили…
В ее-то квартире – Артем Дмитриевич не сомневался – царили порядок и чистота. Табаком там, конечно, не пахло. И не кисли под столом пустые бутылки из-под пива. Да и вообще…
Мария Ивановна была одинока и, похоже, имела на Гордеева виды. А может, ему это только казалось. Соседка докатилась до окна, совсем неграциозно привстала на цыпочки и могучим рывком заслуженного тяжелоатлета распахнула форточку.
Гордеев понаблюдал за ее санитарно-хозяйственными манипуляциями, прошаркал к столу и кинул газеты поверх карты. Потом он поднял голову и посмотрел на голубоватую табачную пелену, уплывающую в форточный проем.
– А я и не заметил, – сказал он. В его голосе отчетливо прозвучали нотки сожаления. Мог бы еще подышать вожделенным табачным дымом. – Рассеян стал.
– Писатели вообще много курят, – безапелляционно заявила соседка. – Я читала. Все много курят. И кофе пьют еще. Много.
– Я не пью кофе, – заметил Гордеев, косясь одним глазом на газетный заголовок. «Новостройки – необходимость или способ…»Способом чего являлись новостройки, скрывала оборотная сторона газеты. – На мою пенсию кофе не очень-то разольешься.
– Ой, а и верно, – горестно подхватила соседка. – Такая жизнь настала. Такая жизнь…
Она была, в сущности, неплохой женщиной. Но, с точки зрения Гордеева, слишком уж разговорчивой.
– Так, значит, работаете? – спросила Мария Ивановна.
«Чаю предложить ей, что ли?» – подумал Гордеев, ощущая приступ внезапно вспыхнувшего раздражения. Он никогда не позволил бы себе грубость по отношению к этой женщине. И вовсе не потому, что боялся прослыть грубияном, а потому, что в случае ссоры лишался сильного источника информации. Работай у него получше ноги, имей он возможность покупать или выписывать газеты, вытолкал бы сейчас соседку взашей.
– Работаю. А вы чем собираетесь сейчас заняться? – вежливо поддержал разговор Гордеев.
– Поеду в гости к подруге, – охотно принялась развивать тему Мария Ивановна. – Она квартиру получила. По переселению. Просила помочь с ремонтом. У них там половину района перекопали. Не район стал, а какой-то ужас прямо. Автобусы ходят плохо и идут вокруг. Там несколько улиц вообще перекрыли. И центр какой-то строят. Не то мебельный, не то еще какой… А вы слышали, соседние пятиэтажки сносят!
– Так, так, так, – соседка уже не казалась Артему Дмитриевичу в тягость. Он сдвинул газеты, освобождая карту. – А где, говорите, ваша подруга-то проживает? В каком районе?
– В Царицыне, – отрапортовала Мария Ивановна.
– В Царицыне… – повторил Гордеев. По Царицыну у него информации не было. – А поконкретнее?
– На Кавказском бульваре, – ответила соседка. – А что?
– Нет, ничего. А в Бирюлеве у нас стоит мясокомбинат. Та-ак… – В воображении Гордеева карта распадалась на отдельные кварталы, дороги перекрывались, автомобильные потоки, подобно запруженным рекам, поворачивали вспять и шли в объезд. На узких улицах то и дело возникали пробки. Уже легла воображаемая красная штриховка на нужный участок карты. – А знаете что, Мария Ивановна, – вдруг сказал он, – не ездили бы вы к подруге сегодня. И вообще не ездили бы. С ремонтом она и сама, наверное, справится.
– Нет, – похоже, соседку подобное предложение возмутило до глубины души. – Я же обещала.
– Ну, раз обещали… Тогда хоть захватите с собой что-нибудь… Нож кухонный. Или отвертку.
– А что случилось?
– Ничего, – Гордеев посмотрел на нее выцветшими, серебряными глазами. – Ничего не случилось. Просто район уж больно криминальный. По моим данным.
– Ой, бросьте, Артем Дмитриевич, – заулыбалась соседка. – Что с нас брать-то? Это вон с тех, которые на «Мерседесах» ездят, с них есть чего брать. А с нас что взять? Кому мы нужны-то? А захотят ограбить, так и тут ограбят. Вон, Оксану Афанасьевну, из соседнего дома, средь бела дня прямо в лифте двое каких-то наркоманов обобрали. Так что же, теперь и на улицу не выйти? – Она развела пухленькими ручками, словно показывая собственную бедность.
– Я не выхожу, – ворчливо заметил Гордеев. – Хотя… дело ваше, конечно. А ножик все-таки лучше возьмите. На всякий случай. Хоть маленький. Всякое может произойти.
Соседка неопределенно фыркнула и дернула покатым плечом. Она еще потолклась в комнате, ожидая продолжения разговора, но Гордеев молчал, словно бы обдумывая что-то свое, и Мария Ивановна, повздыхав демонстративно, наконец заявила:
– Пойду я, пожалуй.
– Извините, – совершенно неискренне отозвался Артем Дмитриевич. – Работа в голове крутится.
– Я понимаю. Писатели – народ занятой…
Соседка обиженно прошествовала в прихожую. У двери Мария Ивановна остановилась, повернулась.
– Я вернусь завтра утром, пойду в магазин – загляну к вам. Скажете, что нужно, я куплю.
– Спасибо. – Гордеев повернул колесико английского замка. – А ножик возьмите, – напомнил он еще раз. – Или хотя бы шило.
Мария Ивановна лишь фыркнула. Дверь за ней захлопнулась, и в квартире наступила тишина, нарушаемая лишь монотонным речитативом дикторши:
– «Московские власти приняли решение о закрытии двух несанкционированных свалок в районах новой застройки…»
Гордеев метнулся в комнату. Впрочем, «метнулся» – слишком громкое слово. «Побежал» – тоже. Зашаркал, заспешил, протягивая на ходу руку, чтобы успеть повернуть тумблер громкости. Не успел. Увидел лишь кончик коротенького репортажа – шлагбаумы, перекрывшие подъезд к бескрайней «мусорке», над которой кружили бесчисленные глумливые чайки. Грузовики, пыхтящие на подъезде, и две машины ГАИ. И мордатый водитель, яростно доказывающий что-то молоденькому, но крайне суровому капитану. Затем пошла панорама мусорной кучи. Монбланы отходов, Эвересты пришедшего в негодность тряпья, Джомолунгмы промышленного брака, стекла, полиэтилена, обломков, коробок, ящиков… Картинка дрогнула. Но прежде чем на экране возникла заставка, Гордеев успел увидеть возникший на пике самой внушительной мусорной кучи собачий силуэт.
Минутный сюжетец. Сотрудники телевидения понимали: зрителям абсолютно неинтересен репортаж из выгребной ямы.
Дикторша торжествующе улыбнулась, должно быть, радуясь за московские власти и их очередную победу над бытовой неустроенностью родного мегаполиса.
И только Гордеев не радовался. Он стоял, беззвучно открывая рот и выдыхая одно-единственное слово: «Господи… Господи…»
* * *
Родищев выбрался из «Москвича» и зашагал к питомнику. Ему нужно было обдумать сложившуюся ситуацию. Нет, за всю дорогу от банка до питомника он ни на секунду не усомнился в том, что ему делать дальше. Другой вопрос – каким образом осуществить задуманное. Под ногами хлюпала вода, мокрые листья липли к туфлям, а жидкая грязь, вылетая из-под подошв, попадала на брючины. Стволы деревьев казались осклизлыми, как дождевые черви, и слишком уж черными, тоскливыми. Очевидно, всему виной было мерзкое настроение. Впрочем, с чего ему быть хорошим?
Родищев отпер дверь питомника, и собаки сразу же зашлись яростным лаем, хриплым, до рвоты.
– Молчать! – рявкнул он.
Псы притихли. Только «старшие» позволяли себе ворчать негромко – подтверждали главенствующее положение в стае перед «младшими». Пусть себе.
Родищев прошел в «офис», плюхнулся за стол, открыл стоящий у стены внушительный стальной шкаф, достал из него початую бутылку коньяка и дешевый стеклянный бокал, плеснул на дно, выпил залпом, почмокал губами. Коньяк, по правде говоря, был дрянной. Но на лучший Родищев жалел денег. Да и есть ли он, лучший, в этой стране? Здесь весь коньяк из одного дуста делается. А импортный, по ресторанной цене – слишком дорого. Да и там, если уж по совести, половина коньяка – подделка.
Игорь Илларионович наполнил бокал еще раз и спрятал бутылку в шкаф. Конечно, при работе с собаками, тем более с такимисобаками, следовало соблюдать осторожность. У псов сильно развиты инстинкты. Они отлично чувствуют людскую слабость, но, в отличие от хозяев, не страдают сантиментами. Если им представится случай занять доминирующее положение в стае, можете быть уверены, именно так они и поступят. Родищев не собирался давать им подобного шанса. Он вообще не подойдет сегодня к клеткам. Прежде чем приступить к очередному тренажу, следовало заснять будущую жертву. И на фото, и на видео. Мало ли, вдруг посредник обладает характерными дефектами?
Родищев залпом допил коньяк, положил бокал в стальной, местами проржавевший умывальник, сполоснул под струей холодной воды. Игорь Илларионович, хоть и был человеком экономным, если не сказать прижимистым, уют ценил и с удовольствием установил бы здесь мраморную джакузи. Тем более что проводил в приюте львиную долю времени. Однако у первой же инспекции – а инспектора наведывались в приют часто – сразу же возник бы нездоровый интерес: на какие шиши позволяется подобная роскошь? Не у бедных ли собачек от корма отрывают? Или не на медикаментах ли экономят? Вопрос был бы более чем уместен, поскольку часть средств на содержание «приюта» выделялась из городского бюджета. Ему, Родищеву, конфликты с властью были абсолютно не нужны.
Игорь Илларионович поднялся, открыл небольшую кладовку, в которой держал различный инвентарь и специальные приспособления для дрессуры. Вдоль стены аккуратно – каждая вещь на своем месте – стояли грабли, метлы, совковая лопата, два свернутых бухтой поливочных шланга и пара ведер. У другой стены, на стальных стеллажах, хранились специальные ватные балахоны, арапник, намордники, поводки, игрушки и запасные миски. На полу возвышались три внушительных темно-зеленых термоса – Игорь Илларионович купил их по случаю в одной воинской части. Очень удобно. Насчет пищи он договорился с ближайшей столовой. Скупал за гроши отходы. Правда, подобная кормежка годилась только до тех пор, пока не становилось ясно, кого из собак следует обучать, а кто отправится на «отбраковку».
В самом же дальнем углу, прикрытые темной, в тон стене, портьерой, покоились части наборных манекенов. Манекены эти были тем хороши, что при необходимости из них легко собирались человеческие фигуры. Несколько сотен комбинаций, вплоть до самых причудливых. Нужен горбун? Или хромой? Пожалуйста. Однорукий? С половиной предплечья? Нет проблем. Кроме того, манекены обтягивались свиной кожей и под в меру прочным каркасом были полыми.
Как правило, многочисленные инспектора к содержимому кладовки особо не приглядывались. Их больше интересовали другие вопросы. Финансовые. А если кто и любопытствовал, Игорь Илларионович отвечал, что манекены нужны для служебной дрессуры. При нынешних окладах позволить себе наем помощников получается далеко не всегда. А манекен кушать не просит. И зарплата ему без надобности. На начальных этапах вполне заменяет человека. Экономия городских средств, однако.
Кроме манекенов, за портьерой скрывался несгораемый немецкий сейф. Родищев набрал код на замке, потянул тяжелую дверцу.
Сейф был заполнен бумагами. В основном финансовыми документами. Поверх бумаг лежала фотокамера «Кэннон» в кожаном чехле, портативная видеокамера и несколько пачек денег – на непредвиденные расходы. Родищев сгреб обе камеры. Одну повесил на шею, вторую забросил на плечо. Дело было за малым – позвонить посреднику и договориться о встрече. Игорь Илларионович тщательно запер сейф и только шагнул к порогу, как запищал лежащий на столе мобильный.
Игорь Илларионович на секунду замер, а затем решительно снял трубку. Он не боялся. Номер его мобильного телефона знал только посредник, передававший информацию о новых заказах, жертвах и об отправке авансов и гонораров на его банковский счет.
Игорь Илларионович взял трубку, нажал на кнопку «прием».
– Слушаю.
– Игорь Илларионович? – ровно, почти приветливо осведомился незнакомый голос.
– Кто его спрашивает? – насторожился Родищев.
Ему очень не нравились подобные «сюрпризы». Трубку можно выбрасывать. Если номер стал известен третьему лицу – обязательно станет известен и всем остальным. Даже и тем, с кем Родищев вовсе не горел желанием встречаться лично.
– Думаю, мое имя вам ни о чем не скажет, – по-прежнему ровно ответил звонящий. – Мы незнакомы.
– Та-ак, – протянул Родищев. – И что же вам угодно?
– Игорь Илларионович, один наш общий знакомый хочет знать, когда вы намерены выплатить компенсацию за не выполненную вами работу? Согласно существующей договоренности.
– Э-э-э… – Игорь Илларионович понял, от кого звонил этот человек. От будущей жертвы. – Постойте, дайте-ка подумать.
Он лихорадочно просчитывал варианты. Устранение одного посредника теряло смысл. Несомненно, тот уже все выболтал этому незнакомцу. Сдал его, Родищева, с потрохами. Оставалось убрать самого заказчика. И подготовка к подобной акции – процесс кропотливый и длительный. Даже если взять самых лучших псов – неделя, при самом удачном стечении обстоятельств. Но… подготовку можно начать лишь после того, как в его руках окажется какой-нибудь предмет личного туалета жертвы. Известно, что собаки ориентируются на слух и обоняние. При обычной, стандартной подготовке Родищев записывал и голос жертвы, но теперь на это не было времени. Оставался только запах. А запах – личная вещь, достаточно долго бывшая у клиента в пользовании. Без этого нечего и рассчитывать на удачу.
– Скажем, через неделю. Вас устроит? – осведомился он настолько спокойно, насколько вообще было возможно в подобной ситуации. – Мне нужно все подготовить, провести деньги через ряд счетов, обналичить…
– Боюсь, Игорь Илларионович, у моего поручителя нет столько времени, – твердо ответил незнакомец. – К тому же вам не придется возиться с наличными. Достаточно будет просто перевести оговоренную сумму на счет, который я назову. Он чистый. Деньги сразу уйдут дальше по цепочке, а все промежуточные счета будут незамедлительно ликвидированы. Вам не о чем беспокоиться.
– Но… – замялся Родищев. – В любом случае я не смогу этого сделать в ближайшие три-четыре дня. У меня масса дел.
– Сможете. Репутация ведь важнее дел, не так ли? Именно за репутацию вам и платят подобныесуммы.
Манера разговора звонившего в корне отличалась от манер обычных «братков». Тем не менее Родищев шестым чувством улавливал опасность. Было в голосе звонившего что-то…
– Но…
– Игорь Илларионович, не надо «но». Мой доверитель не любит «но». Я, кстати, тоже. Вы ведь не собираетесь уклоняться отданных вами обещаний? – продолжал незнакомец.
– Нет, что вы. Зачем вы так?..
– Ну и отлично. Итак, я заеду за вами завтра утром. Мы отправимся в банк, и вы переведете деньги.
– Ладно, заезжайте. Только я буду в питомнике, если вы…
– Я знаю, где это, – подтвердил, не дожидаясь вопроса, незнакомец и, словно прочитав мысли Игоря Илларионовича, добавил: – И еще… Игорь Илларионович, у меня к вам убедительнейшая просьба. Не делайте глупостей.
– И не думал, – спокойно ответил Родищев.
– Разумеется, – в трубке отчетливо прозвучал смешок. – Итак, до завтра. Ровно в девять я буду у вас…
– Договорились.
Родищев отключил телефон и сунул трубку в карман.
Так, мобильный выкинуть. Правда, это не решит ни одной из его проблем. И тем не менее. Говорят, по сотовому можно запеленговать местоположение владельца. А ему, Родищеву, это совсем ни к чему. Да, звонивший знал о нем если и не все, то почти все. Во всяком случае, насчет питомника он выяснил. Но не бывает людей, которых нельзя было бы обмануть.
В его мозгу образ будущей жертвы распался на три отдельных фигуры – на Посредника, Заказчика и Незнакомца. Убери второго, но оставь третьего – отыщет. Родищев был в этом уверен. Для звонившего слово «репутация» – не пустой звук, это ясно по голосу. Наверняка ему тоже платят. И платят немало. Да, Игорь Илларионович ни на секунду не усомнился в том, что звонивший – наемник. Из той породы «ищеек», для которых полученное задание превыше всего. Выполнить его – все равно что выжить. Они не могут без этого. Значит, завтра в девять придется его убить. Затем будет пауза. Пока пришедшие следом сообразят, в чем дело, – пройдет дня три-четыре, а если очень повезет, то и вся столь необходимая неделя. Он как раз успеет все подготовить. А Посредника придется убрать в любом случае. Во-первых, за длинный язык, во-вторых – чтобы обрубить концы. Следующим ищейкам будет тяжелее его, Родищева, отыскать. Причем чем скорее он это сделает – тем будет спокойнее и надежнее.
Игорь Илларионович присел в потертое кресло, огляделся по сторонам. Вопрос в том, как это осуществить? Собаки здесь не годились. Да и сам Посредник наверняка теперь настороже. Он же понимает, что Родищев тоже не дурак. А поскольку все концы тянутся именно к нему, Посреднику, то и шишки посыпятся тоже на него. А как же? Любишь кататься – люби и саночки возить…
Родищев покрутил трубку в руках, подумал, набрал номер. Ответил сочный мужской голос:
– Да, алло?
Посредник был тучным мужчиной, ростом около метра восьмидесяти пяти, с неимоверно широкими плечами, апоплексично-багровой шеей и постоянно потеющим затылком. Он носил короткий «ежик», брал со своих «подопечных» пятнадцать процентов и потому мог позволить себе хорошо и дорого одеваться, вкусно есть, спать чуть подольше и вести малоактивный образ жизни. Два вида спорта, которые всячески почитал Посредник, – охота и женщины. На них и охотился. Стоило ли удивляться тому, что в свои сорок семь этот человек выглядел как раздавшийся в талии бегемот, а единственным магазином, способным удовлетворить его «взыскательный» вкус, стали «Три толстяка», да и в тех временами зашкаливало.
– Палыч… – не стараясь играть, мрачно сказал Родищев. – Это Игорь.
В трубке пыхтение сменилось натужным, задыхающимся сипом. Значит, точно, он и сдал.
– Игорь, здравствуй, дорогой, – после паузы пропыхтел Палыч. – Что такой мрачный? Случилось что-нибудь?
– Случилось, Палыч, случилось.
– Я могу как-то помочь? – ничуть не смутившись, поинтересовался Палыч.
«Можешь. Пусти себе пулю в лоб, мудило», – захотелось рявкнуть Родищеву, но вместо этого он сказал:
– Мне нужны чистые документы. Желательно сегодня. Сможешь?
Палыч задумался. Родищев буквально слышал, как скрипели его заплывшие жирком мозги. Он пытался просчитывать варианты. Пытался понять, что задумал «подопечный», а заодно прикинуть, насколько тяжело положение Родищева, сколько на этом денег можно поиметь и какими неприятностями это может грозить лично ему, Палычу…
«Знает? Не знает? Если знает, почему молчит, а если не знает?.. Может быть, представитель заказчика еще не звонил ему? Не сложилось? А Игорь, понимая, что рано или поздно им обязательно займутся, решил „сдернуть“, не дожидаясь театрального финала с разборками, выколачиванием денег и прочими неприятностями? Почему нет? Денег у него – пруд пруди. С такими деньгами можно и на покой. А что он „сделал ноги“, так тут я не виноват. Я за Родищева не ответчик. С какой стати мне отвечать за Родищева? Я всего лишь посредник – человечек маленький, ерунда, мелочь, вошь». Такие или похожие мысли крутились в голове Палыча. Игорь Илларионович почти слышал этот внутренний монолог, как если бы кто-то декламировал его шепотом, с листа.
