Текст книги "Еще один шанс. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Иван Васильев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 40 страниц)

– Так, Алексей! – креативный худрук строго сжала кулачки и надула губки. – Не защищайте его. Вы ещё скажите, что ему необходимо устроить сокращенный рабочий день. Или молоко выдавать по праздникам за его хулиганские выходки. – Учительница гневно по старой привычке поправила душку несуществующих очков. – Неужели за две недели нельзя было выделить время и нормально выучить текст, чтобы не подводить артистов и не срывать спектакль. Многие, из выступавших сегодня начали готовиться к спектаклю заранее – более месяца назад... Варенька вместе с Альбертом, например красивый задник нарисовали. А Лиза Лучкова чудные декорации изготовила. А дед Потап, какой молодец! Вот, с кого пример надо брать! О нём, только положительные отзывы...

– Теперь о вас, Алексей! – генеральное руководство Тагановского театра грозно перевело взгляд на расслабившегося Рязанцева. – Что это за самодеятельность с песней в исполнении Кадышевой? У нас по сценарию должна была идти фоном только музыка! В Ваши обязанности входит заполнять игрой на гитаре паузы, а не включать фонограммы понравившихся Вам композиций по поводу и без. Что за ди-джейские выходки? Благо я догадалась, громко подпеть во время внезапно зазвучавшей песни. А если бы меня не было на сцене? Или Вы включили композицию, слова к которой я не знаю? Что было бы тогда? Как бы мы объясняли, кто поёт? Вы же нам весь спектакль могли сорвать! Рязанцев, что за детский сад? Вы, совсем не думаете о последствиях?

– Татьяна Сергеевна, но ведь всё закончилось хорошо. Тем более это была математически просчитанная импровизация. Публике же понравилась. Нам так аплодировали! И песня пришлась как нельзя кстати. Она понравилась зрителям. Завтра её вся деревня петь будет. – Путник смущенно потупил глаза и стал ненавязчиво водить ладонью по столешнице. – И Павел у нас теперь звезда. И половина незамужних женщин стали поклонницами его таланта... – Странник наигранно вздохнул. – Всего лишь премьера, а уже такой успех!

– Не знаю, какие – такие поклонницы, и что там, за успех? Но я не подпущу вас больше к сцене. Вот, вы бегаете где-то по лесам и болотам со своими разбойниками – занимаетесь там непонятно чем – вот и занимайтесь. А театр – это не ваше! Для этого необходимо иметь талант и призвание. Это, прежде всего культура поведения. Это искусство! А вы из него балаган делаете. Значит так, популярные мои, – руководство поднесло кулак к губам и прокашлялось. – Немедленно сдайте реквизит и чтобы больше, СЕГОДНЯ, я вас здесь не видела! Всё... Свободны! – Строгая командирша поднялась со стула и пошла в сторону выхода. Ровно через несколько шагов она остановилась, и повернув голову в сторону провинившихся произнесла – Кстати, напоминаю, следующая репетиция во вторник, в семь вечера. Прошу не опаздывать.

* * *

Гыгышка отрешенно, с остекленевшими глазами сидел в темном углу своей кузницы. Его мысли после посещения театра бродили по простором необъятного мира грез и фантазий. Купались в тумане радужных переливов и световых полутеней. В голове "металлического творца" продолжала звучать прекрасная музыка, услышанная им на представлении. Чудные переливы гитары и неведомых инструментов создавали в его мозгу причудливые картины из блестящих цветов и невероятных узоров. Внезапно Гыгышка вздрогнул всем телом и как будто очнулся. Взгляд его из придурковатого, блуждающего, рассеянного в пространстве вмиг стал серьезным, наполненный смыслом. Кузнец, очнувшись от сладких грёз, осмотрелся. Он увидел выход из кузни, после чего резко вскочил и куда-то побежал...

Деревенская улочка с редкими огоньками в оконцах казалась чужой и незнакомой. Могучие сугробы с заломленными набок верхушками отливали синеватым блеском. Избы от снега были бородатыми, тяжелыми, будто раздались вширь. В бездонной темноте неба ярко сияла серебряная сеть холодных лучистых звёзд, их свет был ровен и остр, полон глубокого и неземного спокойствия.

Глава 2.

Сосны и ели в зимнем лесу стояли нахохленные, заснеженные, время от времени роняя скопившиеся пушистые шапки, падающие на землю с глухим стуком.

Небольшая группа людей одетых в разношерстную одежду сидела на лесной поляне перед большим, ярко горящим костром. Его пламя ярко взметалось ввысь красными лоскутами, зарывалось в густом дыму, рассыпалась каскадами искр. Сухой хворост трещал и тлел в тихом воздухе. От огня краснели поленья. Терпкие, душистые клубы сладкого дыма от березовых дров не спеша тянулись к небу.

Разбойники в засаленных бархатных кафтанах, в сермяжных зипунах, в овчинных шубах и изодранных рубищах угрюмо молчали. Хмурые мысли "бродили" в их головах. У многих присутствующих в лесу за поясами торчали топоры, кое у кого мечи, у некоторых в руках были дубинки и рогатины. Романтики с большой дороги оторопело уставились на потрескивающий огонь, замерли в тягостном, настороженном молчании. Они не глядя по сторонам, с замиранием сердца, внимательно слушали россказни косоглазого Гришки Молчуна. Страшные истории, которыми юродивый рассказчик тешил лихих людей тусклым голосом, были уже неоднократно выслушаны. Но он снова и снова пересказывал их, каждый раз, вспоминая на ходу новые подробности, добавляя пропущенные ранее факты или жуткие описания событий.

– Худо дело, робята! – косматый уродец подвел неутешительный итог очередного рассказа. Внезапно он сморщился от резкого припадка боли и затрясся, как будто у него начался припадок эпилепсии. – Н-нажили вы беду, да не скоро теперь её в-выживете. Не будет вам удачи теперяча в лихом деле. – Предсказатель зауныло завыл. Замахал руками. Затряс бородой. Он прищурился и посмотрел на главаря. – Ох, Иван... Иван – голь кабацкая! Как же ты мог? Что же, ты, учинил? Накликал страшну бедушку на себя и своих людей! Разбудил силу страшную. Силу страшную – неведомую. Идет по твоему следу бес "Рыжий". Ведет он за собой молодых "волков". Он хитер и изворотлив. Он алчен и не знает пощады. О-о-о... – Божий человек страшно выкатил глаза. Задыхаясь от страха начал хватать ртом воздух. – Никто! Слышите, никто! Не может перейти ему дорогу. – Рассказчик очень выразительно и глубоко вздохнул. – Ох-хо-хо! – Он запричитал и заново оглядел разбойников. – С сильными не боритесь, с богатыми не судитесь. Ой, зря ты, Иван, остановил караван этого помещика из Таганово. Предупреждали тебя люди добрые – оставь в покое обозы помеченные "ранжевыми" флажками. Нечисто это дело. Греховное. А теперь всё! Сживут вас со свету до единого. И кровь прольется всякая – и темная, и светлая! А мужичков ежели, что в твоей шайке маловато. Не справятся они с его волкодавами! Говорят, по характеру те – хуже зверя лютого. Не берет их не сталь и не серебро. По следу идут словно гончие. И не спрятаться от них и не скрыться – ни в светлый день, ни темную ночь.

– Да-а-а ла-а-дно, – неуверенно протянул атаман. И со страхом посмотрел в темноту. Лоб его покрыла испарина от волнения. – Что ты пустое мелешь? Ерунда все это. Бабкины сказки. Как будто про нечисть рассказываешь. – По спине Разбойника пробежал холодок страха. Он протянул озябшие руки к костру. Потер ладони.

– Тьфу! Тьфу! Тьфу! Нечистого в ночи помянул – беды не оберешься! – ватажники закрестились. Стали сплевывать через плечо. Пожилой, седой крестьянин машинально совал в разгорающееся пламя ветку за веткой, стараясь не допустить надвигающейся темноты.

– Ерунда, говоришь? – рассказчик снова выкатил свои белёсые, безумные глаза. Сильно вытянул вперед синие, замершие губы. Оскалил пеньки гнилых зубов. В глазах его кроваво засверкали отблески от света костра. Он вдруг резко поднялся, сделал несколько шагов в сторону и замер. – Вона-на, что! Разрази гром в простоквашу! Не уразумел ты, Иван моего рассказа, а жаль... Не зря знающие люди сказывают, что учить дураков – не жалеть кулаков. Все те, кто на его караваны покушались, сгинули без вести. Преставились. Всех до единого приняла "Мать сыра земля". Никто не ушел от наказания. Все тати умерли в муках и страданиях. – Божий мученик начал креститься. – Царство им небесное! Свят... свят...

– Так уж и все? – осоловело произнес вожак. Он передернул плечами. Поежился. Запустил свои руки в черную как смола бороду. – Ишь проповедник нашелся! Будущее предсказывает. – Атаман невесело засмеялся, стараясь сохранить остатки хладнокровия – хотя бы перед своими людьми.

– Ты, что, греховодник очумел в своём скудоумии! – Гришка подтянул полы длинной, с торчащими клочьями шерсти овчинной шубы, надетой прямо на голое тело. Резко вскочил на ноги.

– Клёпу Сухого знаешь? А Касьяна Молчуна? А Федьку Рваное ухо? И что? – Нетути их. Сказывают, все до одного в могилушках – червей кормят. Или вот... Недавно появился у нас Сидр Косой. С Новгорода. Говорят потомственный ушкуйник. Похвалялся, что сам черт ему не страшен. И где он теперь? Какие вороны клюют его белое телушко? А всего-то, нечаянно – негаданно устроил в чаще засаду на обоз с флажками. И с тех пор не видать ни его, ни его "робят". Вот и тебя ждет тоже самое. О-хо-хо, ой зря ты остановил караван! И я ещё случайно за вами увязался... Вот, моя садовая головушка. Пропаду "теперяча" почем зря. Ить не было горя, а пришла беда – отворяй ворота.

Где-то далеко в лесу громко "закричал неведомый зверь". В поддержку товарища по лесному братству глухо завыли волки. Разбойники, нервно переглянулись, стали ближе подвигаться к костру.

– Иван, послушай, – святой человек подошел поближе к атаману. Нагнулся и зашептал ему на ухо. – Тебе остерегаться надо теперь. Бросай всё. Всё, что накопил, награбил. Золотишко, там, если есть "како" припрятанное – можешь отдать мне пока на сохранность. Остальное всё, бросай и беги. А иначе сгинешь, пропадешь почём зря, как другие.

– Да какое золото? – Главарь разбойников в сердцах рубанул рукой воздух. – Нет у меня ничего. Было бы золото – сидел бы я тут?

– Ну, как знаешь. Токмо предупредил я тебя. Кстати, ты хоть бы охрану какую поставил или от леса отвел ребят подальше. А то не приведи господь, явятся "дьяволы" из чащи по наши души!

– Послухай, ведь я почти ничего не взял из того обоза. – Иван, не слыша предупреждений собеседника об охране лагеря, недовольно начал оправдываться. – Там же в тех повозках ничего кроме разбитых горшков и брать-то было нечего. И людишки все целы. Я даже толком вязать их не стал. Да, и не душегуб, я. Не брал я греха на душу! Нет на моих руках крови.

– А это ничего не значит! – в голосе вещателя прозвучало ехидство. Он зло метнул сердитый взгляд на разбойника. – Что сделано – то сделано! Вот, поглянь Митька Сопатка просто так – на спор похвалялся взять караван со своими братанами. И что? Ан тоже не смог уйти от расплаты. Исчез прямо из дому. Добры люди сказывают, что вышел из избы до ветра и не вернулся. Свят... свят... – Юродивый достал из под шубы изрядных размеров деревянный кипарисовый крест на кожаном шнурке. Перекрестился.

– Да ну, тя! – Ванька Разбойник хмурясь, раздраженно буркнул, после чего начал оправдываться. – Не стращай меня! – Он облизнул пересохшие от волнения губы. Его сердце забилось чаще... – Со мной почти двадцать душ.

– А я, тебя и не пужаю. Надо мне больно! У Михи Пузана было более четырех дюжин. И головорезы по более твоих. И что? Помогло ему это? Ты пойми – их силище, а вас – горсть! Куды вам против них!

Где-то далеко в лесу прозвучал зловещий, леденящий душу протяжный звук, от которого холодные мурашки поползли одежду. Он усилился и медленно потянулся в сторону поляны. Затем стал подыматься все выше, выше и, замерзнув у самых звезд, замер, осыпался вниз.

Громко, как выстрелы затрещали кусты. Лошади прислушались, настороженно подняли головы, заржали. Люди вздрагивая стали оглядываться по сторонам. Им казалось, что весь снег сверкает жадными, злыми зрачками. Кто-то вскочил и побежал к повозкам.

– Лихо одноглазое! – Гришка громко прошептал и начал усердно крестится в страхе пуская слюни. Оторопело выпучил глаза и замигал ими. Одеревеневшими, синими губами стал творить, путаясь молитвы.

– Стая нелюдей! Обходють. Спасения – нет! Грешники, ложитесь на землю! Может быть не заметют или пощадят, – юродивого вновь начал бить припадок неведомой болезни. Он задрожал и начал заикаться. – В-в-вот, также в-в-выло и скребло перед М-м-митькиной избой. – Несчастный очевидец упал на колени. Обхватил голову трясущимися руками. – Т-т-такой же знак был, в-в-вокурась когда он представился. От него даже косточек не осталось! Ну, всё, люд православный! Молитесь – пропали мы...

Разбойники испуганно стали подниматься с мест. Пятится назад. Взволнованно оглядывались по сторонам. Неизвестный, рвущий душу звук усиливался. Сиреневыми и голубыми дымками заскользили среди кружевных берёз длинные тени. Возле дальних кустов раздались два взрыва. Еще один прогремел уже ближе, почти возле костра. Из чащи на поляну, под звуки громких хлопков, поползли серые силуэты. Они двигаясь перебежками, падали, поднимались, старались "раствориться" на фоне ночного леса, затем появлялись снова. Вот они, образовали цепь и стали медленно надвигаться на метавшийся от ужаса лагерь разбойников. Вой нечистой силы не прекращался. Теперь он шел со всех сторон, громкими переливами давил на сознание обреченных злодеев. Нападавших становилось всё больше и больше. В испуганных глазах несчастных они множились, гроздьями расходились из-за спин друг друга, тенями росли в ширину и высоту. Казалось, сам Дьявол был среди них со своей сворой.

Ватажники забыв про мечи, топоры, рогатины в ужасе метались по поляне. Их сбивали с ног. Выкручивали руки. Выбивали оружие. Били, пинали, толкали в снег. Извивающихся, обезумевших от страха лиходеев волочили по земле. Затравленным бедолагам казалось, что со всех сторон к ним тянуться многочисленные щупальца в виде рук, веревок, сеток, каких-то непонятных приспособлений. Через пять минут практически всё движение на поляне завершилось. Несчастная ватага разбойников была поймана и связана. Рвущий перепонки дьявольский звук прекратился.

Атаман с трудом приподняв голову. Сплюнул кровь, набравшуюся в рот. Провел языком по дыре, образовавшейся между зубами. С трудом открыл глаза. Осмотрелся. Захватчиками были молодые, безбородые парни в мешкообразной одежде в разводах, цветом сливающемся с грязным снегом. Неизвестные бойцы были без кольчуг, щитов и шлемов. В руках нападавших были небольшие "ружьишки – пукалки", назвать которые серьезным оружием можно было с большим натягом. Двигались нападавшие слаженно и уверенно, представляя собой единый "живой" механизм. В поведении отряда чувствовалось, что захват разбойников – это обыденное, рутинное дело.

На освещенное место, к костру подошел невысокий подросток. Внимательно осмотрел связанных разбойников. Остановился возле Ваньки и произнес обиженным голосом.

– И что? Это и есть знаменитая, неуловимая банда Ваньки Разбойника – самого известного татя на всю округу? – Он раздосадовано махнул рукой и пнул небольшим шнурованным сапогом кучку снега. Молодец повернулся и оценивающе посмотрел в сторону повозок. – Никого драйва! – Ни тебе укрепленного лагеря со рвом и валом. Нет оборонительных сооружений и фортификаций. Даже драной колючки вдоль периметра и той нет. Скучно, банально и не интересно. И что это за время? Что за нравы? Нет ни войны, ни сражений, даже завалявшегося, тлеющего конфликта и того нет. И главное – некому оценить всю гигантскую работу, которую я провожу, ежедневно дрессируя этих оболтусов...

Молодец повернул голову и крикнул кому-то через плечо, – Гришка, черт полосатый! Ко мне! Бегом! Быстро!

– Слушаю Павел Александрович! – К удивлению Ивана, на свет костра моментально, откуда-то из темноты выбежал живой и даже не связанный юродивый хитрец. Он вытянувшись "В струнку", произнес четким, твердым голосом. – По вашему приказу прибыл! – От неизвестной болезни косматого уродца не осталась и следа.

– Ах, ты плюгавый прыщ! – Глаза Ивана заволокла поволока ненависти. Он широко осклабился желтыми редкими зубами. – У-у, злыдень! Так, вот, кто беду на нас навел. Ну, погоди, охальник! Дай бог, выживу – пересечемся мы с тобой Гришаня на короткой стёжке. Поймаю я тебя, идолище поганое! Будешь снег с землёй жрать... до коликов.

– Вот, скажи мне, голубь сизокрылый, за что я тебе плачу деньги? – "парнишонка" звонким мальчишеским голосом начал отчитывать юродивого предателя. – Ведь ты у меня был лучшим осведомителем. Талантом от сохи! – Подросток недовольно шмыгнул носом. – Я тебя всем в пример ставил. Хвалил много раз. А теперь, что? Ну-ка, ответь... Ты, их пугал всякими жуткими и страшными россказнями?

– Дык... Пугал... конечно, Павел Александрович, – хитрец "стрельнул" в строгое начальство плутоватым глазом.

– Говорил, что на них устроили охоту серьезные профи, которые обиды за содеянное никогда не прощают?

– Вестимо, сказывал.

– Может быть, ты не дал им времени на подготовку?

– Нет, я начал напоминать, о вас, ещё со вчерашней заутрени! Сразу как только узнал, что они напали на караван из Таганово, так сразу начал пугать их смертушкой лютою.

Внезапно лицо мальчишки покраснело. Его глаза налились гневом и стали колючими. Показалась, что они вмиг постарели и принадлежат другому человеку. – А какого лешего он даже часовых не поставил? Я уже не говорю о дозорах и секретах? Где его стремление обезопасить себя? Где его чувство самосохранения и интуиции? И, вообще! Как мне, по твоему мнению, ребят готовить к серьезным испытаниям? Они даже сопротивления не оказали! Ты, зачем их до такой степени запугал, халтурщик? – Подросток сжал кулаки. Медленно выдохнул воздух. – Ох, Григорий – Григорий! Ты, не серьезный работник! Учишь тебя – учишь, а всё бестолку! Относишься к делу спустя рукава. Даже не знаю, что теперь с тобой делать? Уволить что ли? А, что – хочешь быть безработным?

– Ой, худо, благодетель! – юродивый вмиг осознал содеянное и испуганно упал на колени. Он с причитаниями пополз в сторону юнца. Его косматая голова затряслась от внезапно возникшего припадка. – Не гони, батюшка. Бес попутал! Ох, моя бедная головушка! Исправлюсь. Искуплю. Буду больше... как ты там это слово называл... – репетировать. Дай время... Я тебе таких татей найду – просто пальчики оближешь. Самых упитанных, лучших, страшных, самых... коих земля – матушка даже носить боится... Нет! Я сам соберу ватажку душ на пятьсот и ям с заборами, да неприступными замками понастрою. Я всё сделаю, как ты хочешь... – только не гони. Куда же я теперяча... больной, круглый сиротинушка, без семьи, без работы... Родителей моих хворых хотя бы пожалей... детушек малых... жёнушку – красу лебёдушку – ведь ей рожать скороча...

– А-а-а, хорошо. Будь по твоему, – "сопливый" командир протянул, согласившись на уговоры. – Красиво поешь, чертяка – талант! Работал бы так – как языком треплешь. – Он быстро вернулся в веселое расположение духа. – В последний раз прощу твое самоуправство. – Рыжий юнец задумчиво посмотрел на Гришку. Хитро прищурился. Повернул голову в сторону и резко произнес. – Федор.

– Я, – к нему подошел "большой ком" снега.

– Доложи обстановку.

– Повязали двадцать два человека. Из них четыре бабы. Захвачено восемь лошадей. Четыре телеги. Двое саней. Одна карета со скарбом.

– Гришка, вот после таких слов я тобой недоволен снова. – Юноша вновь изменился в лице. – Ты, что шельмец голопузый, не мог банду по крупней выбрать или хотя бы оружия, чтобы у них было поболее, посовременнее? Пищали, там или мушкеты? А про пушки – я вообще молчу! Наверное это из области фантастики? Ну, чего молчишь, артист драный? Что скажешь?

– Виноват, кормилиц! – работник невидимого фронта снова повалился на колени. – Только запужали вы всех. Так накрутили хвоста извергам, что нормальные тати тагановские караваны за семь верст обходят. Шарахаются по сторонам от имени вашего – как черти от ладана. В другие места спешно сбегают. А те, что остались – так то – худородье и мелочь голопузая. Да и откуда у них пушки? Чай они не боярское войско. Им есть нечего, а ты говоришь пушки!

– Да, не порядок, – подросток снова хитро посмотрел на связанного Ваньку разбойника. – Не дело моим бойцам по лесам, да болотам голодных мужиков гонять. – Он задумчиво прикусил губу. Взял паузу. – Надо, что-то придумать...

Глава 3.

Якобс Элисон и Арчибальт Мэтс сидели за крайним от двери столиком в придорожной харчевне. Это была последняя харчевня на старой объездной дороге, ведущей из Москвы. Тесное, закопченное помещение похожее на острог было последним «островком жизни» на долгом, бескрайнем пути оторванных от Родины иноземцев.

В углах, в высоких поставцах, горели пучки лучин, наполняя густым, едким дымом комнату и застилая им низкий потолок. От людского дыхания пламя светильников колыхалось, бросало зловещие тени на все, что происходило внутри. Справа в углу находилась широкая печь с черным зевом. Красный отсвет заливал от неё пол-избы. У печки стояли рогачи и горшки с едою, над челом какая-то добрая душа повесила "прокисшие" портянки. В душном воздухе заведения пахло прелью, мятой, сырой кожей, людским потом, образуя смрадную атмосферу "теплой, дружественной обстановки".

Напротив иностранцев, за соседним столом расположилась группа людей, явно "мирной" профессии, что было заметно по их грязной, рваной одежде и колюще-режущим предметам, выпирающим из под неё. Они не спеша пили из больших глиняных кружек хмельную брагу и, затаив дыхание, внимательно слушали косоглазого рассказчика, чей громкий визгливый голос доносился и до иноземцев.

– И вот, когда мы стали проезжать развилку у Черного болота, – косматый уродец вытянул из под шубы, одетой на голое тело, свои длинные грязные руки. Резко вскинул их вверх и с остервенением начал трясти ими, показывая ужас пережитого ранее события. Он громко запричитал, отдельно выделяя в каждом слове букву о. – Охо-хо-хо, и вдруг неведомо откуда потянуло могильным холодом, запахло вонью и плесенью...

Рассказчик страшно как будто от зубной боли сморщился и изогнулся. Хруст костей разнесся по залу, напомнив треск костра, в который подкинули еловые ветки.

– И застонала мать сыра земля, и заскрипели стары сучья на деревьях, и завыли волки голодные где-то в лесу пронзительно. – Гришка внезапно выкатил глаза, часто задышал, а затем начал трястись и заикаться. – Т-т-тут же, откуд-д-да не возьмись п-п-подул сильный ветер, и начали п-п-падать д-д-д-еревья...

– Осподи, вот страсти-то! – женщина сидевшая в дальнем углу харчевни не выдержала "правдивого" рассказа, испуганно начала креститься. – Свят, свят, свят... – испуганно, проговорила. – Грешны, мы! Грешны, о Господи!

– Цыц, курица, – недовольно воскликнул один из слушателей. Он раздраженно расправил широкие плечи, дернул щекой и хлопнул себя по коленям. – Гришка, морда бесовская, ты ври, ври – да не завирайся. Не морочь душу своими россказнями. Не было позавчерась такого сильного ветра, чтоб деревья падали. Да и волков, в тутошних местах не видели уже лет пять. Ушли серые из наших лесов.

– Тут, в Васильково могет быть и не было, – юродивый хищно оскалился гнилыми зубами. Глаза его сверкнули "недобрым огнем". Лицо помрачнело. Он прищурился, запоминая очертания обидчика. – А у Черного болота всё было: и ветер, и вой, и деревья как прутья ломало... Вот, вам, знамение и истинный крест. – Рассказчик несколько раз перекрестился. А затем, вновь криво изогнувшись, продолжил рассказ. – И вдруг, откуда не возьмись подле нас появились, проклятые тати Ваньки Разбойника.

– Вот опять, брешешь, – все тот же мужик недоверчиво затряс большой смоляной бородой. Облокотился локтями о дубовый стол. – Как сивый мерин брешешь, рас тудыть твою за ногу через половник сверху вниз! Ведь сие грех! Всем известно, сгинул Ванька со своими лихими робятами. Даже тел не нашли.

– Юродивый вдруг перестал трястись и резко выпрямился. Глаза его остекленели. Дергающиеся движения прекратились. Он медленно как робот опустил руки, встал со стула, отошел на шаг назад и повернув рябое лицо с чахоточными пятнами на впалых щеках посмотрел на ворчуна. Не мигая осоловевшими от ужаса глазами "мертвяк" начал вещать могильным голосом. – Всем известно, продал Иван свою душу дьяволу. Стал душегуб бесплотным рабом проклятой дороги и Черного болота. Собирает Ванька за искупление невинные души проезжих. Не берут теперь его разбойную ватажку ни ножи булатные, ни пули шальные. Отскакивают они от них как горох от стенки. Нет спасения от него на лесной дороге – нет.

Люди оторопело начали отодвигаться от юродивого. Стали испуганно оборачиваться по сторонам. Накладывать истинные кресты. Шептать молитвы. Якобс Элисон не удержавшись, тоже "втихушку" перекрестился.

Гришка медленно, "как в замедленном кино", поднял руки, прищурился и резко дернул себя за волосы. После чего ожил, и снова дергаясь из стороны в сторону, продолжил рассказ. – Душегубы тенями окружили нас. Нам бы бежать, спасать свои души... Ан нет! Колдовство поганое опутало, обездвижило всех. Ни дыхнуть, не моргнуть не могем. Понял я – дело гиблое. Дело гиблое – дело страшное! Ну, думаю, смертушка моя пришла. Начал шептать молитву. Сотворил знамение крестное. И тут осенила меня благодать! Поднял я платок случайно со снега "ранжевый". Вот, этот. – Гришка осторожно достал из-за пазухи грязный оранжевый платок и показал его всем присутствующим. – Тут закричали демоны проклятые страшными голосами, заныли и заухали твари бесовские. Стало их ломать и плющить. Свет от них пошел яркий – яркий, аж глазам больно до слез! И тут же ироды растворились как туман в ночи. Ветер стих, волчий вой прекратился, а мы быстро миновали то место. Теперь я этот платок возле сердца ношу. В жизни с ним не расстанусь. Ни за какие деньги не продам. – Гришка поднес платок к лицу и вытер слюни обильно хлеставшие во время "правдивого рассказа". – А вот, вам православные ещё один правдивый рассказ про Ваньку Разбойника и обоз из Таганово...

Иноземцы не дослушав бредней юродивого вышли из харчевни и подошли к карете. Пора было отправляться в дорогу. Застоявшиеся лошади "играли" и, широко раздувая ноздри, жадно нюхали свежий морозный воздух. Недалеко от харчевни подозрительно толпились бородатые мужики в длиннополых кафтанах. Одни выпрягали, другие запрягали низкорослых лошадей, увязывали поплотней возы с различным товаром, набивали рогожные кошели сеном и поили коней из деревянных ведер. На снегу, под окнами небольшой стайкой копошились снегири.

– Этс импосибл, тчет – Якобс Элисон до сих пор не мог успокоиться от переживаний вызванных необычной историей. Он затравленно оглянулся и взволновано махнул рукой, отпугивая птиц.

– Сорри, Мэтс! – запуганный шотландец обратился к попутчику. Что, Вы думаете про эти бредовые крестьянские россказни? Это может быть правдой? – По его спине бежал неприятный холодок предчувствия чего-то нехорошего. Он поёжился сел в повозку и начал кутать ноги в теплое одеяло.

– Делать мне нечего как слушать глупые сказки пьяного, северного дикаря, – на лице Арчибальда отразилась брезгливая гримаса. Он "бесстрашно" посмотрел в глаза попутчику, после чего прикусил губу и неуверенно поправил шпагу на поясе.

К карете подошел неизвестный с оранжевой повязкой на рукаве. Он начал разговаривать о чем-то с извозчикам, постоянно показывая рукой на дорогу.

– Что случилось? – Арчибальд Мэтс обратился к слуге. – Почему не едем? Что хочет, этот нищий попрошайка? Сладу нет, с этими дикарями! – Он гневно нахмурил брови и, высунувшись из кареты начал раздраженно говорить на ломанном русском языке. – Кажи, этот русиш свин – денег найн. Гонь-и этот холоп отсюда взашей, пока я не начал серчать на него и не стегать плетка его спина.

– Он не просит милостыню, – извозчик перевел взгляд на путешественника. – Он предлагает купить документ для проезда по этой дороге. Незнакомец уверяет, что оранжевый кусок материи на палочке всего за одну гривну даст нам защиту от разбойников и нечистой силы шалящей по всей окраине. Здесь раньше многих грабили и убивали по средь белого дня. Мужик сказывает, что теперь тут все платят, даже "немцы". Путники защищены от бед и разорения отметкой с оранжевым флажком. Он называет её незнакомым словом "Страховка от беды".

– Переведи ему, что твой пассажир – настоящий дворянин! – Арчибальд Мэтс важно вытянул свой квадратный подбородок, отчего сразу стал похож на бульдога. – Он не верит в дурацкие сказки об оранжевых платках и всякую нечесть на дороге. Он искусный фехтовальщик и меткий стрелок. Он ни кого и ничего не боится. – Житель "туманного острова" гордо задрал орлиный нос. – Передай, этому лапотнику, что я убил на дуэли более двух десятков человек. И не страшусь кучки голодных холопов бегающих по дороге зимой! А серебро – мне пригодятся самому...

– А, я... А, я... – Якобс Элисон вдруг решил поддержать своего коллегу по экипажу. Он привстал с мягкой сидушки и погрозил неведомым врагам сжатым кулаком. – Уот из зис? Уот дую синк? Уот... Мой прапрадедушка был крестоносцем! Он вообще этих крестьян и неверных изводил сотнями. Так, что мы ничего не боимся. Тем более, какой-то нечисти на дороге! Вот так и передай всем своим друзьям – трусам...

Через минуту полозья кареты заскользили в сторону леса. Человек с оранжевой повязкой непонимающе посмотрел ей в след. – Ну, скатертью дорога, господа... мертвецы.

* * *

Такой добротной, накатанной дороги, на которую выехали Матс и Элисон после странной развилки с указателем "Добро пожаловать в Таганово – 3 км." они не видели ни разу.

Уходивший в сторону неизвестного поселения, проезжий участок абсолютно не походил на те, по которым им многократно пришлось колесить ранее. В этой, далёкой, заснеженной, варварской стране она вообще была белой вороной среди черного варенья обычных, разбитых дорог. Он не замечал таких дорог и в просвещенной Европе. Было вообще непонятно, откуда взялось такое создание. Ровная словно лист бумаги, очищенная от снега проезжая часть была широкой настолько, что можно было спокойно разъехаться сразу трем, а может быть и четырем повозкам.

– О-о-у, – колосаль! – Элисон не смог скрыть своего возбуждения. – Фантастик! – Вот из ит?

– Местный барин чудит, – возница одетый в полушубок, в заячий колпак встрепенулся и "крякнул" от мороза. Он обернулся к господам-иностранцам и прокомментировал их вопрос. – Денег у него много – куры не клюют. Понабрался всякой гадости у "вас", за границей – вы же доброму ничему не научите! Вот, безобразничает теперяча почем зря. Всё чаво-то выдумывает, изобретает, строит! Будь он трижды неладен! Никакого покоя православным! Изувер, что с него возьмешь!