Текст книги "Скиф"

Автор книги: Иван Ботвинник

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 31 страниц)

V

На красно-бурой земле ни маслин, ни лавров. Редкий колючий кустарник. Голые горы, плоские, иссеченные морщинами. Казалось, в песок, оцепенев от зноя, зарылось слоновье стадо. Изредка в пепельно-буром раскаленном безлюдье попадались города-сады, белые дома и густая зелень.

Переходы становились все мучительней: зной, пыль, вечная жажда – солнце, солнце. Ни тени, ни прохлады, ни влажного бриза. Даже ветры, как из печки. Воды не хватало. Филипп залпом выпивал с утра всю порцию. К полудню начинались мучения. Армелай заставлял пить из своей фляжки, пытался смачивать ему виски, темя. Филипп негодующе крутил головой, отъезжал в сторону от верховного стратега.

Одного слова Армелая было бы достаточно, чтобы воды принесли вдоволь, но старый полководец даже для сына Тамор не желал поступиться воинской честью. И Филипп радовался этому: его херсонесский кумир снова достоин был поклонения!

Таксиархи обращались с этером своего вождя с подчеркнутой учтивостью, но дружбы пока никто ему не дарил.

Солдаты же любили Филиппа за приветливость и бескорыстное заступничество. На привалах они делились с ним сладкой джудой, ободряли: скоро откроются горы, там, на горах и в долинах, растут лавры, дубовые рощи, текут буйные речки, а на берегах этих речек можно встретить нагих и полунагих нестроптивых красавиц…

Солдаты подбадривали друг друга, шутили, Филипп же всему верил.

Продвижение войск неожиданно приостановилось. В шатер царя пригласили всех полководцев. Надо было окончательно уточнить план военных действий. Он был прост и вполне выполним. Основными силами прорываться к Египту. На прибрежные провинции – Вифинию, Римскую Азию и Киликию обрушатся войска Тиграна Армянского, отрежут римлянам морские коммуникации. Он же, Митридат, и Пергамец – Аристоник Третий ударят на собранные в кулак римские легионы с севера. Опрокинуть линию римской обороны у Иудеи и – к горным проходам Синая! А там понтийцев ждет Птолемей Авлет, потомок диадохов. Он уже признал владыку Сирии своим братом, законным царем Пергама.

Покрытый пылью дорог, в шатер вошел Армелай.

– Мы ждем тебя, – дружелюбно приветствовал его Митридат.

В совете заседали таксиархи, облеченные властью не менее как над сотней турмов, то есть пятью тысячами всадников. Македонцы и персы-полукровки, они вели свой род от Солнца и Александра. По левую руку от Митридата сидел в белоснежном бурнусе шейх Счастливой Аравии. По правую руку царя ложе пустовало. Армелай занял свое место.

– Солнце, я весь – уши.

– Ушей хватает, лучше порадуй нас разумным словом, – улыбнулся Митридат. Он был в прекрасном настроении.

– Сирия – центр фронта, – начал Армелай. – Что пишет Аридем?

– Я не знаю такого имени, – величественно прервал его Митридат. – Из Антиохии, столицы Сирии, я имею вести от брата моего, царя Аристоника Третьего. Он просит прислать опытных в ратном деле таксиархов в доказательство нашей дружбы. У него шестьдесят тысяч воинов, но они не объединены ни в фаланги копьеносцев, ни в турмы всадников.

– Государь! – вскочил стареющий красавец перс. – Мой род от Дария и Кира. Персида склонилась перед Александром, но перед беглым рабом…

– Кто говорит о беглом рабе? – с гневным изумлением взглянул на дерзкого Митридат. – С тех пор как Рим грозит рабством всему человечеству, свободен лишь тот, кто храбр.

– Государь! – подал голос чернобородый гигант Каллист. – Мы все знаем, что господин Сирии не внук Аристоника.

– Вот как? Вы все знаете? – Митридат насмешливо скривил рот. – Никто не был при своем собственном зачатии. Почему же царь Аристоник Третий должен составлять исключение? – Брови Митридата сдвинулись. – Нам надо набрать сто таксиархов и направить их во главе с легатом к нашему брату царю Аристонику Третьему. Армелай!

Верховный стратег поднялся.

– Царь, я твой раб, но будет ли разумно… бросить войско?

– Совсем неразумно! Поэтому ты пошлешь своего этера. – Митридат расхохотался. – Эти господа боятся уронить свою честь, но сыну гетеры не обидно везти привет сыну рабыни…

Армелай качнулся.

– Царь…

Митридат прервал его:

– От того, что ты потерял голову, блудливая коза не станет ягненком. Ты проводишь меня ко сну. – Царь оперся на плечо своего полководца.

Стратеги и таксиархи вышли. Честь вести вечернюю беседу с царем наедине выпала Армелаю.

– Друг, – Митридат привлек к себе стратега, – мы оба немолоды, зачем же ты срамишь свои седины?

– Царь, где, в какой битве покрыл я себя позором?

– Друг, – Митридат легко опустился на ложе, – ты и я – старые вояки. Я знаю, когда ты вел моих солдат на римские твердыни, ты выбрал тех, кто пьет из ручья, не припав ртом, как зверь, а даже в зной и усталость черпает воду горстью. Зачем же ты на старости лет припал всем сердцем к грязной луже и не можешь оторваться?

Армелай тяжело дышал, но не прерывал Митридата.

– Она очень красива, – мягко продолжал царь, – но ведь это же площадная красотка – Афродита Пандемос. Разве бракосочетанием ты вернешь ей невинность или укротишь ее разврат? Нет, винная бочка хранит свой запах, пока не треснет.

– Ребенок не виноват.

– Твои дети тоже не виноваты, что ты взбесился.

– Царь… – Армелай вздрогнул, но снова взял себя в руки, – я убил для тебя тысячи – пощади… Мой первенец пал в бою за тебя. Оставь мне Филиппа!

– Я твоего мальчишку посылаю не на казнь, а с почетным и вполне безопасным поручением. Он будет вести с нами переписку и поможет Аристонику Третьему – будем так называть царя рабов – обучить войско. А чтобы твой ненаглядный не попался к римлянам, защищай хорошенько подступы к Сирии.

В следующую ночь Филипп выехал в сторону Сирии. Степь лежала бурая и немая. Вдали серебрились певучие барханы. Они плыли, переливаясь в лунном сиянии, и пели. Отряд ехал в молчании.

VI

Военный трибун Цинций Руф стянул свои когорты к побережью. Он надеялся отсидеться здесь до подхода из Рима подкреплений. Но Митридат действовал решительно, и вскоре армия римлян оказалась в мешке.

Цинций не обманывал себя. Он знал, чем это грозит: его воины обречены на гибель и им остается лишь подороже продать свои жизни. За каждую римскую голову должны слететь по крайней мере три-четыре варварские башки!

Три-четыре… А если так, то… никогда не надо терять мужества! Между триариями легиона еще немало служило ветеранов Мария, разгромивших кимвров, они-то знали, как мечом прокладывать путь через орды варваров…

– Тогда пострашнее было, – подбадривал Титий приунывшего Муция. – Их не счесть, а нас два легиона, и – ничего! Всех зверюг перекрошили. А зверюги во какие были! – Он вытягивался и поднимал руки. – У нас служил в центурии Мальвиний, по прозвищу Длинный, а и то пленному кимвру едва до плеча доставал. Вот с какими великанами бились в побеждали, а здешней скотинке далеко до тех. Могучие и яростные были…

Муций молчал. Страдальческая гримаса не покидала его рта.

– Ну, ну чего хныкать? – вздыхал Титий. – Наше дело такое. Или мы их, или они нас.

– Хорошо тебе, – тихо оправдывался Муций. – Двадцать лет провоевал, а мне и не дожить до двадцати.

Цинций Руф не принял военных послов Митридата.

– Воины Рима, – высокомерно ответил он, – не понимают восточной тарабарщины. Будем разговаривать мечами.

Такой ответ вызвал улыбку у царя Понта. Он тут же приказал первыми на вражеский лагерь двинуть ионийских греков – ионийцы испытали римское владычество, и в их натиске в воинском мастерстве Митридат был уверен. Бой разыгрался на равнине и был скоротечен.

Ни умелое построение, ни отчаянная храбрость обреченных на гибель, ни стойкость и боевой опыт ветеранов – ничто не помогло квиритам. Поражение римлян было полное.

Еще реял над палаткой Цинция серебряный орел, еще слышались подбадривающие выкрики центурионов, а сражаться уже было некому – из шести тысяч легионеров в живых осталось не более трех сотен.

Титий оглянулся, на минуту оцепенел и, не выпуская из рук меча, неожиданно за пояс притянул к себе друга, крепко поцеловал его в губы и прежде, чем Муций успел вскрикнуть, отрывистым ударом снес ему голову. Отступил на несколько шагов, вынул нож и так же хладнокровно сунул его себе под ключицу.

Видевший это центурион срывающимся голосом доложил:

– Триарии убивают новобранцев и кончают с собой.

Цинций Руф зябко повел плечами.

На линии боя забелело знамя парламентера. Чтя мужество противника, Митридат вторично предлагал сдачу.

Цинций позвал пращника и показал глазами на белый флаг.

– Ответь варвару!

И тотчас же град камней посыпался на голову флагодержателя.

Подтвердив приказ держаться до последнего, Цинций быстро выкопал ямку, ткнул в нее меч острием кверху и старательно утоптал вокруг землю.

Он следил за битвой даже пронзенный, лежа на земле, с оскаленным ртом, с широко открытыми мертвыми глазами.

Разгром легиона Цинция Руфа развеял легенду о непобедимости Рима. Освободясь от цепенящего страха, города Ионии и Киликии беспощадной резней отпраздновали победу Митридата; снова, как и в первую войну, везде убивали италиков – никогда не воевавших ремесленников, купцов, врачей, риторов, давно осевших и вместе со своими семьями прижившихся в Малой Азии, – пощады не знали ни женщины, ни старики, ни дети…

Митридат не унимал кровавой расправы.

– Ни боги, ни люди не вправе препятствовать священной мести, и если с преступными гибнут безвинные, на то воля Мойр, грозных богинь Судьбы, – говорил он приближенным. – Я повинуюсь тем, перед которыми трепещут Олимп и Тартар…

Не убивали лишь публиканов, сборщиков податей. Согласно личному приказу царя их сбивали в толпы и гнали в лагерь, к его шатру.

– Вы жаждали золота? – выходил к ним навстречу Митридат. – Я дам его вам!

Степные кочевники в специально сооруженной печи зажигали огонь. Багровые отблески играли на латах и диадеме царя. Он приказывал бросать в тигли лучшие самородки из своих сокровищниц. Мягкий металл быстро плавился и излучал мерцающее сияние.

Связанному сборщику податей, как строптивому коню, закидывали голову, зажимали ноздри, и в судорожно раскрытый рот палач вливал расплавленное золото.

Глаза Митридата блестели зло и насмешливо.

– Наконец я насытил римскую глотку!

«Насытил? Надолго ли? И те ли глотки, которые жаждали золота?» – Митридат брал в руки окровавленные головы и дико оглядывался – даже палачи боялись встретиться с его глазами.

Глава вторая
Гелиоты

I

Антиохия раскинулась в ложбине. Пирамидальные тополя и тенистые грабы осеняли оросительные каналы. На широких улицах – ни черных глашатаев, ни колесниц, ни подвижных розовых узорных шатрообразных носилок, которые обычно во всех других городах покоились на плечах невольников. В толпе прохожих встречались женщины в кубовых покрывалах, с корзинами на головах, мужчины в домотканых хитонах, воины в простых латах и шлемах, обернутых тюрбанами. Они неодобрительно провожали глазами кавалькаду блестящих всадников. Филипп безуспешно пытался прикрыть плащом золото своих доспехов. Он почувствовал: роскошь в Антиохии воспринимается всеми как вызов. Может быть, их принимают за телохранителей Анастазии? Он оглянулся на ехавший за ним сомкнутым строем отряд таксиархов и пришпорил коня – показался дворец царя Сирии.

Спешившись и отряхнув себя от дорожной пыли, посланец Митридата тотчас же попросил встречи с Аристоником Третьим. Его ввели в тронный зал.

Филипп огляделся: высокие округлые своды, плавные линии арок; на серебристо-розовых и бирюзовых эмалях водоема журчал фонтан. Гладкие стены сверху донизу были украшены письменами и рисунками. Тут изображались подвиги Нина, супруга Семирамиды: полуптица-полуконь с мудрым человечьим лицом, он парил в выси, а Семирамида, вся скрытая в цветке, с телом, похожим на стебель, тянулась к своему божественному супругу.

Дальше Филипп увидел основание Вавилона, победу мощных чернобородых, красно-смуглых мужей над бледнолицыми иудеями и желтокожими египтянами. Побежденные едва достигали колен победителей. Филипп усмехнулся: не так уж ошибся наивный художник, но тут же прогнал с лица усмешку – из глубины портала к нему шло несколько мужей в белых хитонах.

– Прости, желанный гость, мне только что доложили, что ты прибыл, – сказал первый, останавливаясь и протягивая Филиппу руку.

Владыка Сирии! Филипп растерялся и сунул в протянутую руку верительные грамоты.

Он никак не ожидал такого приема. Весь путь готовился вступительной речи, жаждал этой минуты, а тут… стоявший перед ним молодой, худощавый, широкий в кости, по-видимому, очень сильный и ловкий человек – царь Сирии! – казалось, и не собирался подходить к трону. Он быстро пробежал глазами верительные листы, поправил на черных жестких волосах золотую ленту, единственный признак высокого сана, и неожиданно, шагнув вперед, полуобнял Филиппа.

– Я благодарен брату моему Понтийцу за помощь, – заговорил он грудным мягким голосом, который, как ни странно, очень шел к его строгому, даже чуть-чуть суровому облику. – Я очень благодарен и тебе, юноша. С тобой приехало сто таксиархов? Ты – легат?

Филипп сухо подтвердил. Нет, все-таки не такого он ждал приема. «Что написать царю?» – подумал он.

– Я думаю, Митридат прав, – продолжал между тем владыка Сирии, – соединение наших сил необходимо. Я с радостью ставлю себя и своих воинов под его высокое начало. Большую часть моих людей я брошу на помощь Митридату в Вифинии. На аравийских и иудейских путях пусть справляется сам. У вас в ставке гостит шейх Счастливой Аравии? – прервал он свою речь.

Филипп молчал. Пергамец чуть заметно сдвинул брови.

– Я же знаю…

– Гостит, – ответил Филипп.

– И он всем говорит, что царь Сирии – беглый раб?

Филипп покраснел и совсем смешался.

– Я напишу пославшему меня к тебе обо всем, что ты изволил мне поведать, – вместо ответа произнес он напыщенным заученным тоном.

– Не надо обо всем писать, – улыбнулся вдруг Аридем, взглянув на алые сафьяновые сапожки посла, отороченные дорогими камнями. – Приведи себя в порядок, а завтра утром я приму тебя снова. – Он хлопнул в ладоши и поручил понтийского легата своим этерам.

– А мне надеть нечего, – не замечая насмешки, растерянно объяснил посол.

Аридем сел на ларь.

– Не обижайся, – он поиграл браслетом, – но эти безделушки вызывают ненависть у моих людей.

– Ты прав! Не стоит их раздражать! Бывшие рабы всегда завистливы.

– Ошибаешься, гость! Просто они знают, ценой каких страданий создаются эти вещицы.

– Зато они так красивы! – возразил Филипп. – А все красивое… Я слышал, ты у себя даже театр запретил?

– Нет, я пока отменил зрелище.

– Ты враг Музам?

– Я не враг прекрасного, но для меня оно не в любовных приключениях богов.

Заметив, что юноша стоит все еще полуодетым, Аридем попросил не стесняться и продолжать облачение.

– Царь, я уже пояснил тебе: мне нечего надеть.

Аридем расхохотался и велел принести льняной хитон.

– В нем ты будешь похож на скромного эфеба, – довольно проговорил он, – ненужная роскошь оскорбляет голодных, еще не забывших страдания братьев. Это не зависть, как ты заметил, а чувство нравственной пристойности. Ты слышал о Государстве Солнца?

– Нет, государь.

– Завтра ты увидишь Государство Солнца.

Аридем дружески улыбнулся и вышел. Филипп, проводив его глазами, глубоко задумался.

II

На бледно-сером небе розовела заря. Ночи в пустыне холодные, и на восходе свежесть пронизывает. Посланец Митридата, поеживаясь, кутался в плащ. Он шел вслед за Аридемом. Удивленный, что их никто не сопровождает, Филипп окидывал взглядом пустынные поля. И зачем потребовалась царю эта странная прогулка? При неожиданном нападении тайная охрана не поспеет на выручку. Рука его невольно опускалась на рукоять меча.

Аридем шел крупным шагом привычного пешехода. Вдали уже белел воинский стан. Солнце поднялось, и сразу стало жарко. Дорога пылила. Филипп начал уставать.

– Сейчас ты увидишь моих воинов, – проговорил, сдерживая шаг, Аридем, – я прошу тебя, будь снисходителен к ним.

Филипп ответил ничего не значащей любезностью. Аридем вздохнул.

– Если бы ты узнал их близко, ты не был бы так высокомерен.

У входа в стан гелиотов их остановил часовой в тюрбане. Филипп подметил неправильность в укреплениях лагеря, в расстановке шатров, но промолчал.

В самом стане его поразило смешение воинов разных возрастов и племен. Здесь были подростки лет пятнадцати-шестнадцати и старые, уже седые, сгорбленные люди. Воинов обычного служилого возраста встречалось мало.

Среди красно-бронзовых сирийцев мелькали чернокожие эфиопы, желтоликие египтяне, золотисто-смуглые финикийцы и пергамцы, белые тела эллинов и армян. Филипп заметил даже несколько италиков. Он узнал их по характерному блеску глаз и певучему говору. Аридем, все время наблюдавший за ним, подтвердил его догадку.

– Да, это италики, но они борются за свободу, – сказал он и добавил: – Мои друзья – храбрые воины!

«Это пока не войско», – подумал Филипп, но вслух выразил восхищение:

– Внушительное зрелище, государь! Я желал бы узнать их в деле. Прикажи провести примерный бой.

Аридем подал знак. Бородатые и загорелые начальники отрядов один за другим подбежали к палатке.

– Расскажи им, чего ты хочешь, – сказал Пергамец.

Филипп принялся растолковывать сирийцам, что бы он желал увидеть на поле боя. Они почтительно вслушивались в его голос, но качали головами, плохо понимая вычурную речь. Наконец вожди повстанцев уразумели, чего добивается от них легат солнцеликого Митридата, и живо рассыпались по отрядам.

Заиграли трубы. Разноплеменное войско пришло в движение. Филипп изумился стремительности, с которой оно развертывалось для атаки. Однако учение проходило плохо, вразброд. Не было собранности и четкости строя, которые наблюдал он у ветеранов Армелая и легионеров Люция.

– Они опрокинули гвардию Анастазии и уничтожили два римских легиона, – напомнил ему Аридем.

– Царь, в таком виде они никуда не годятся.

– Они храбро сражались.

– В уличных стычках и засадах, – возразил Филипп, – но при первом крупном сражении они будут разбиты. Необходимо поскорей привести их в порядок.

– Об этом я и прошу тебя, – сдержанно ответил Аридем.

– Для этого я и приехал, государь, – с достоинством отозвался Филипп. – Прежде всего воинов следует разделить на роды оружия: копьеносцы, лучники, тяжело вооруженные гоплиты, конники. Этим пусть займутся твои полководцы. А потом мы начнем разбивку пехотинцев на лохи и всадников на илы. Наши таксиархи помогут.

Назад возвращались верхом. Солнце палило. По обеим сторонам дороги полуголые, согнувшиеся крестьяне мотыгами возделывали посевы.

Наконец мелькнула зелень Антиохии. От городских водоемов пахнуло свежестью. По улице ехали шагом. К Аридему подходили мужчины и женщины. Они говорили по-сирийски. Жаловались, излагали свои нужды. Аридем внимательно выслушивал и коротко отвечал. Филипп не понимал слов, но видел: просители уходят успокоенными. Он долго не мог забыть лицо немолодой измученной женщины. Она схватила руку Аридема и благодарно припала к ней губами. Аридем смутился. Филипп удивленно поглядел на него. Царей не смущает лобызание ног, не то что рук. Уж слишком прост владыка Сирии. Пожалуй, правду говорят: не внук он Аристоника. Но тут же устыдился своей мысли.

– Бедная… – услышал он скорбный голос своего спутника. – У нее два сына в рабстве в Вифинии. Я обещал их выкупить. Муж ее убит при штурме дворца. Много горя на земле, благородный гость! Как помочь всем людям?

Они проезжали базаром. Обширный рынок Антиохии пустовал. Кое-где, за широкими мраморными столами, женщины с обветренными красными лицами крестьянок продавали плоды. У хлебной лавки толпился народ. Там была давка. Слышались крики. Из глубины лавки несколько сирийцев тащили высокого полного мужчину. Толстяк героически защищался:

– Ложь, клевета!

Его выволокли. Крупный, грузный, он выглядел до смешного беспомощно. Черные худые женщины яростно вцепились в его кудри.

– Злодей, ты хотел отравить наших детей!

Полетели камни.

– Пощадите, – вопил избиваемый, – ложь!

Аридем стегнул коня и, перескочив через узкий придорожный канал, очутился в самой свалке. Толпа раздалась. Перепачканный в муке, с разбитым лицом, толстяк поднялся. Филипп вскрикнул:

– Бупал!

– Ты его знаешь? – живо спросил Аридем.

– По школе. С тех пор я его не видел.

– В чем тебя обвиняет народ? – обратился Аридем к Бупалу.

– Государь! Солнце Сирии! – Бупал повалился ему в ноги. – Они говорят, что я хотел отравить их…

– Почему говорят? – строго спросил Аридем.

– Он подмешивал в муку мел! – выкрикнула худая женщина.

– Он продавал дороже, чем ты велел, – добавил рыжебородый мужчина в заплатанном хитоне, – он забирал у этих несчастных все, что они имели, а взамен награждал их отрубями и мелом!

– Солнце, клевещут! – Бупал воздел к небу руки. – Клянусь Гермесом.

Кто-то подал Аридему в шлеме то, что называлось мукой. Аридем попробовал.

– Ты обманывал народ, – сурово отрезал он, – народ тебя судит.

Аридем взялся за поводья. Рыжебородый ударом кулака сбил Бупала.

– Государь! – закричал Филипп. – Я не могу видеть, как казнят эллина. Ради нашей дружбы…

– Обманщик, торгаш и ростовщик – не эллин. Он помогает Риму.

Филипп схватил лошадь Аридема под уздцы.

– Я умоляю тебя, подари мне этого несчастного.

– Я попрошу у народа! Люди! – крикнул Аридем. – Наш гость, земляк провинившегося, во имя родных богов просит пощадить несчастного.

Толпа затихла. Бупал, тяжело хрипя, поднялся с колен. Толпа молчала. Бупал сделал шаг к всадникам. Его не тронули. Он рванулся вперед и припал к стремени Филиппа.