Текст книги "Скиф"

Автор книги: Иван Ботвинник

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 31 страниц)

IV

– Моей маленькой Елене! – Фабиола пылко поцеловала крошечные башмачки из мягкой пурпуровой ткани. – Я обошью их золотой нитью.

Арна, стоя у полки, тщательно перетирала глиняные расписные мисочки.

– Почему же непременно Елене? Может быть, Гектору? Разве ты не хочешь сына?

– Нет, нет, – Фабиола вытянула руки, как бы отстраняя беду. – Если у меня родится сын, несчастней не будет человека на земле: или отверженный всеми изменник, или отцеубийца!

Арна промолчала. С улицы слышался звон колокольчиков и блеяние коз.

– Тетя Арна, – смуглый крепкий мальчик с узкогорлым глиняным кувшином на плече остановился в дверях. – Отец послал молоко. Говорит, ваша коза не доится, а жене нашего друга, – он кивнул в сторону Фабиолы, – нужно пить молоко каждый день. – Мальчик передал кувшин и, ссутулившись, начал что-то извлекать из-за пазухи. – А это сыр и вяленые сливы и… а хлеб забыл! – воскликнул он удрученно.

Арна рассмеялась.

– Не могло все уместиться за пазухой, вот и забыл… Госпожа, видишь, как тебя любят, а ты считаешь себя чужой! – Арна взяла из рук мальчика подарки и восхитилась: – Ну и вырос же ты, Мамерк!

– Весной возьму меч, – Мамерк выпрямился и молодцевато распрямил плечи. – Шестнадцать минет! А где бабушка?

– Бабушка колотит шерсть.

Из-за хижины доносились мерные удары.

– Пойди помоги ей, она будет довольна.

Мамерк сделал шаг к двери, но на пороге с растрепанными седыми волосами показалась Марция, цепкие коричневые руки крепко держали ворох распушенной белой волны.

– Глупые слова говоришь, Арна! – с притворным неудовольствием проворчала старуха. – Где это видано, чтобы такой большой мальчик вмешивался в женские дела?!

– А квириты, мама, не стесняются и воды жене принести, и на речке сами стирают. Особенно бывшие легионеры, – подзадорила Арна.

– То-то и стирают!.. – Марция в негодовании сплюнула. – Не такие наши самнитские юноши. – Она любовно ущипнула Мамерка за круглую крепкую щеку. – Сразу видно – воин!

Мальчик просиял.

– Отец разрешил посидеть у вас подольше, а потом он и сам заглянет, – радостно сообщил он.

– Спасибо ему, – проговорила старуха. Она села у огня и, бережно положив распушенную волну, принялась взбивать кудель.

Мамерк наблюдал за Арной. Она разлила молоко по расписным глиняным чашкам, нарезала сыр, потом насыпала в каменное корытце ячмень и принялась круглой каменной скалкой тереть зерно.

– Сейчас и мука будет. Замешу муки, испеку лепешки, – приговаривала девушка в такт движениям.

Мамерк прищурился, и Арна стала еще красивее, точно ушла в старую сказку и оттуда тихонько пела: «Испеку лепешки для Мамерка».

– Бабушка, – потянул он к себе кудель, – а что сталось с теми двумя детьми, что родились у Реи Сильвии, царевны латинян?

Старуха прикрыла глаза.

– А разве я тебе не рассказывала?

– Нет, бабушка.

– Их вскормила волчица. Они выросли и стали пастухами. Одного звали Рем, другого Ромул. Скоро разбойник Ромул убил своего брата Рема. У Рема остались три дочери. Одна вышла за медведя и родила ему косматых вольсков и умбров. Другую взял дятел, и от них пошли пицены. А третья, самая красивая и умная, стала женой Могучего Тельца, от них пошел Самнитский род. Сильные и богатые мы были – от Адриатики до Тирренского моря лежали наши луга и пашни. И латиняне боялись нас. Много раз засылали к нам послов с богатыми дарами, но мы не соглашались продать нашу волю ни заморским царям, ни римскому Сенату.

– Ты правду говоришь, Марция. – Бориаций, стряхивая мокрый снег, вошел в хижину. – Да хранят боги Самниума твой очаг! Я пришел послушать твою песню. Спой нам о битве в Кавдинском ущелье.

Марция, отбросив гребень с куделью, протянула худые темные руки.

– Садись, дорогой гость. Дрожит, не тот уже мой голос, но для тебя и сына твоего я постараюсь…

Старуха встала. Озаренная багровым отсветом догорающих углей, седая, согбенная, но все еще полная любви и ненависти, она показалась Фабиоле самой судьбой своего народа.

Марция пела о том, как обманом и хитростью тщедушные латиняне пытались захватить сочные цветущие луга Самниума, выгоняли на них свой скот и сманивали синеглазых самниток. И как однажды возмутился народ Самниума и пошел войной на воров.

Напрасно мечтали хитрецы, что военные уловки помогут им добыть победу. Они были разбиты наголову. Обезоруженные, сбитые в кучу римляне просили пощады.

У темных, угрюмых Кавдинских гор под игом Самниума прошло десять легионов Рима. В землю было вбито два копья, их перекрывало третье, сломанное. Сквозь эти позорные воротца погнали гордых квиритов. Низко пригибаясь, они шли один за другим. А те, которые не желали согнуть перед победителями спину, ползли на карачках – это и значило пройти под игом!

Славу и богатство увидел Самниум после Кавдинской битвы. Рим, Этрурия, Великая Греция, Капуя и Неаполь просили дружбы Самниума. И всем слал самнитский народ милость и дружбу. И в грозный час, когда африканские слоны топтали нивы Италии, не преклонились самниты перед чужеземцами, грудью стали за родную землю. На костях детей Рема окреп лукавый Рим. И заманил он сладкими речами вождя Самниума Папия. Ехал Папий в гости, а попал в тюрьму. Там его тайком удушили. И кинулись тогда свирепые волки на ослабевшего Тельца. Истерзали тело Самниума, отняли плодородные пашни и сочные луга, загнали детей Рема в бесплодные угрюмые горы. И смолкли веселье и пляски в Самниуме, стали угрюмы и молчаливы самниты, как родные горы. Многих мужчин и женщин обратили в рабство. Многие теперь забыли свои обычаи и зовут себя римлянами.

– Но, – старческий голос Марции, монотонный и дребезжащий, неожиданно окреп, – кто среди мелких черноглазых волчат не узнает синеглазого мощного Тельца? Нет краше и доблестней самнитских юношей! Нет прекрасней и верней самнитских дев! – выкрикнула она, простирая над очагом руки.

– Слышал, сынок? – Бориаций растроганно кивнул сыну. – Придет час, встретишь синеглазую! Другой невестки не приму!

– Не вечно мы будем рабами! – Арна высоко подняла чашу с молоком и плеснула настоявшиеся сливки в пламя. – Минерве и Марсу-Мстителю! Да помогут нам в правой битве!

Фабиола, потрясенная, сжимала на груди руки: она любила Рим, он взлелеял и вскормил ее, – с детства она пела и слышала другие песни…

V

Скифские кибитки, телеги, крытые кошмами, стояли полукругом. Посредине пылал костер. Вокруг огня сидели старейшины. Посла понтийского царя известили, что Гиксий слаб и дряхл и его примет правительница Скифии Меотийской Ракса.

Войлочный полог кибитки откинулся, и Филипп увидел царицу. Она шла к огню. Широкие плечи, свежее круглое лицо, полные властные губы, на пламенеющих рыжих волосах – островерхая, расшитая золотом шапочка. Легкий длиннополый кандий, отороченный по краям дорогим мехом, стягивался в талии чеканным золотым поясом. За поясом красовался булатный меч. На высокой груди блестели алмазные застежки.

– Мы все рады, что ты навестил нас, брат. Твоя мать Тамор отдыхает неподалеку от Урма и Гимера. Мы воздали ей царские почести.

Ракса говорила отчетливо и глядела прямо, пристальный взгляд Филиппа не смутил ее – точно не он пятнадцать лет назад развязал ее девичий пояс!

– Сестра моя, владычица Скифии Меотийской, я прибыл к тебе не только затем, чтобы почтить могилу матери и ее родичей, – склонив голову, начал Филипп, – но чтоб передать тебе привет от царя Митридата-Солнца, властителя царства Понтийского, Таврии, Колхиды, Лазики, Курдистана и Северной Персиды. Народы Запада, сыны Геспера-Мрака, жадные и безжалостные, поднялись на детей солнечных стран. Богатства Азии, наша свобода, жизни наших детей и жен в опасности. Все цари Востока, дети Александра, объединяются вокруг Митридата-Солнца. Народы, не желая стать рабами Рима, стекаются под его знамена. Владычица Скифии Меотийской, Митридат-Солнце ждет твоих воинов…

– А зачем нам воевать ради мертвого Александра или живого Митридата? Придут римляне – уйдем… – Ракса усмехнулась и кивком указала на степь: садилось солнце, и в золотой дали она казалась совершенно бескрайней.

– Царица, от римлян не уйти. Горек хлеб и солона вода царей романолюбивых. Они не смеют даже чеканить монету без разрешения римских откупщиков.

– Зачем нам чеканить монету? Мы покупаем зерно за меха и мед, рыбу и соль. Дарий пробовал покорить нас. Он захлебнулся в скифской крови, а мы живы.

– Царица, римляне сильны…

Ракса – Филипп даже внутренне восхитился ее царственной властностью – протянула руку.

– Дай твои грамоты! – Хмурясь, приняла развернутый свиток и по складам начала разбирать. – Тут написано: «Дочери моей, царевне Раксе…» Я дочь царевича Урма, а не царя Митридата!

– Митридат-Солнце давно достиг возраста наших отцов, – попробовал Филипп смягчить дипломатическое упущение.

– У царей нет возраста. Властитель Скифии Меотийской не дитя Понта, подобно царю Таврии и князьям Лазики и Колхиды. Я подумаю о просьбе моего старшего брата, – Ракса подчеркнула последнее слово, – посоветуюсь с родными богами… – Она отвернулась от Филиппа и, сопровождаемая старейшинами, ушла.

Филипп терялся в догадках. Что произошло? Почему он так встречен царицей Скифии? Спор о титуле – пустая придирка. Неужели и сюда дотянулась рука римлян – «Разделяй и властвуй»?

Он лег под телегой, но комары загнали в душную кибитку. За войлочным пологом ржали кони, шуршали травы, печально гудели скифские гусли. Изредка слышался женский смех. В голове теснились грустные мысли. Он проснулся в объятиях Раксы.

– Мой Гойтосир![34]34
  Гойтосир – скифское божество, по свидетельству Геродота, соответствующее Аполлону.


[Закрыть] Я так ждала тебя!..

Утром он нашел у постели кованый пояс. Если б не эта примета, ночное приключение казалось бы сном.

Весь день он бродил возле царской ставки, но страж каждый раз отвечал: царица занята и не может принять посла. Гиксий хворает…

VI

Небо было по-осеннему ярко-синим, в рост пошла молодая трава. Настала пора перелета, и степь кишела дичью. Начальник царской стражи принес послу царя Понта приглашение принять участие в охоте. Молодые длинноволосые всадники, в коротких расшитых кафтанах и остроконечных высоких шапках, рассыпались по степи. Ракса в позолоченной кольчуге, с копьем в руках и колчаном на поясе, перевитом алыми лентами, мчалась впереди. Подстреленные птицы падали под копыта коней. Бескрылых дудаков поражали копьями. На парящих высоко в небе лебедей спускали соколов и кречетов. Прирученные хищные птицы в разукрашенных колпачках сидели на плечах всадников. Заметив в небе лебединый караван, охотник сдергивал с головы сокола колпачок и с криком подбрасывал птицу в воздух. Выдрессированный хищник взмывал вслед за лебедями и камнем падал с добычей к ногам хозяина.

Филипп пришпорил коня и вскоре был далеко от гикающих всадников. Перед глазами мелькнула зеленовато-серая полоска Меотийских вод. Копыта коня утонули в розовом вереске. Он ехал не оглядываясь. На горизонте зазеленели плавные линии курганов. Сзади послышался топот копыт. Ракса, опередив его, вздыбила коня. Сдерживая дыхание, горячо заговорила:

– Останься! Что тебе, скифу, Митридат, Эллада или Рим? И для тех и для других ты презренный варвар. – Она положила руку на его плечо. – Разве тебе плохо у нас? Брось свои бредни, живи, как мы…

– Ракса, пойми: на римлян надо идти всем вместе. Митридат уже воюет. Ему очень тяжело. Разбив Митридата, волки пойдут на Скифию. Ты веришь мне?

Ракса вздрогнула, но тотчас же овладела собой.

– Я знаю, что ты хочешь сказать, но я никому в угоду не пролью кровь скифов. Запомни, брат мой! – Она хлестнула коня и ускакала прочь.

Ночью она сидела в кибитке старого Гиксия и плакала.

– Дедушка, он уезжает!

– Угу, – Гиксий качнул головой – он дремал.

– Его избрала Табити для меня, но чужие боги похитили сердце твоего внука. Опять я буду одна.

– У нас много хороших воинов. – Гиксий сплюнул и заложил за щеку душистую траву. – Не плачь.

– Он не любит меня, но, я украла от него искру жизни.

– Угу, это хорошо, – снова промычал Гиксий.

* * *

С Меотийских вод ползли густые туманы, низины обволокло плотной белесой мутью. Жалобно кричали большие зобастые птицы-бабы. Невидимые, они хлопали сильными крыльями и плескались где-то у самого берега.

Трое старейшин вручили послу царя Понта ответные грамоты и триста дорогих звериных шкурок. Царица занята. Она желает послу доброго пути и не смеет задерживать.

Неподалеку от царского шатра заезжий купец разложил товары: ножи, казаны, наконечники для стрел, копья, зеркала, ткани, бусы и пестрые ленты. Статный, белолицый, он щедро отмеривал скифским женщинам тонкое льняное полотно, соблазнял мягкими теплыми плащами иберийской шерсти.

– Берите, добрые люди, берите! – приговаривал он. – Последний раз приезжаю к вам! Почему? – Он деланно возмущался: – Ты, кажется, ослеп, добрый человек, и не видишь, что это римский товар? Торговать с Римом – значит изменить Митридату. За это головы рубят. Простись с египетскими льнами, красавица. Носи скифскую дерюгу, ведь тебе дорога свобода, а не наряды! Не спрашивай, милый юноша, крепкого клинка. Он из римской Иберии. Довольствуйся старым мечом. Им ты завоюешь для Митридата Вселенную.

Подъехав ближе, Филипп в статном белотелом купце узнал Бупала.

VII

На этот раз Гарм брал на свои биремы лишь бывших гелиотов. Строго-настрого внушал: это плавание – не обычный вылет морских ласточек за кормом, а подвиг. Если им дорога память Аристоника Третьего, они окажутся достойными имени гелиотов, воинов Солнца Свободы. Гарм уверен в храбрости любой морской ласточки, но тут дело не в отваге, а в мужестве. Не диво для пирата битва, трудней удержаться от нападения на беззащитную добычу. Однако на этот раз морским ласточкам придется забыть свои привычки. Под видом купцов, везущих в Рим редкостные плоды, проникнут пираты в глубь Адриатики. В уединенной бухте выгрузят оружие для воинов Свободы. Разве морские ласточки не слыхали о Спартаке? Среди гладиаторов появился фракийский царевич, муж необыкновенной силы, разума и доблести. Он бежал с друзьями из Капуи. Рабы из латифундий, пленные варвары из каменоломен, гладиаторы из своих школ-тюрем стекаются к нему. Фракиец сокрушит державу квиритов, и на берегах Тибра воссияет царство Разума и Свободы. Отныне Италия – страна друзей, и грабить ее берега – преступление. Римские военные корабли – другое дело.

– Много возьмешь с легионера, – вздохнул кто-то.

– Сломанный меч да болячки от старых ран, – в тон отозвался другой.

Гарм блеснул глазами.

– Вы не морские ласточки, а навозные жуки! Не поедете!

– Им – о свободе, а они – о брюхе… Без них обойдемся! – поддержала ватага. – Если победят гладиаторы, сколько наших вернется из римского рабства!

– Освободим своих!

– Гарм, твои сестры тоже там где-то томятся?

– Сестер нет в живых, – грустно ответил киликиец. – Да теперь везде у меня родня: кто волков бьет, тот мне и брат…

* * *

На Адриатическом берегу маленькая застава легионеров оберегала водные границы Республики Рима от узурпаторов, восточных тиранов и морских хищников.

Молодой центурион, окончивший весной военную школу, в упоением читал греческую повесть о злоключениях эфиопской царевны Андромеды и афинского героя Персея. Они любили друг друга, но сколько препятствий ставила им судьба! Особенно трогательные места центурион декламировал вслух и повторял:

– Вот были люди, а? Какие люди!

– Врут книжки, – насмешливо перебил его товарищ – квирит, сбежавший из столицы от долгов. – Этот, как его… грек… все-таки вояка, герой и… чтоб из-за эфиопки… ведь на них смотреть страшно!

– Не говори, – вмешался внимательно слушавший немолодой воин. – Я сам, было время, чуть голову в Африке не потерял и службу хотел бросить – такая попалась, да хорошо, трибун призвал к себе и начал стыдить: «Нельзя римскому солдату из-за какой-то чернокожей худеть и не спать. Если ты уж такой привязчивый, возьми на воспитание новобранца. Всегда около тебя будет, и служить тебе веселей. А африканка или сирийка что? Сегодня с тобой, а завтра – прощай! Товарищ лучше бабы. Привязчивому нельзя в варварских девушек влюбляться…»

– Ну? Послушался трибуна?

– Нет. Только как всыпали сотню горячих, остыла моя любовь. – Ветеран вздохнул. – Стал я по притонам шататься, а по правде сказать, двенадцатый год пошел – а все не могу забыть африканку…

– Да, – задумчиво протянул центурион. – Любил и я, но она богатая, а у меня мать – вдова, девять братишек, я старший.

Он грустно поглядел в морскую даль. Густая, мутная синь млела в солнечных лучах, и розовые паруса на рейде казались причудливым цветком далекой Африки.

– К нам!

– Трубить тревогу? – лениво спросил ветеран.

– Зачем? – недовольно отозвался центурион. – Какой-то купчишка.

От биремы отчалил челн и направился к берегу.

– Может быть, лазутчик? – вставил квирит. – Зачем купцу сюда? С чайками торговать?

– А лазутчику от чаек военные тайны выведывать? – Центурион с сожалением отложил книгу. – Пойдем встретим.

Челн врезался в песчаный берег. Пираты в степенных купеческих одеяниях выгружали корзины с вялеными плодами. На морском берегу повеяло душистой пряностью.

Судовладелец, маленький, плотный, с серебряной серьгой в ноздре и коралловыми подвесками в ушах, переваливаясь на кривых ногах, важно поплыл к центуриону. Молодой стратег уже сумел выстроить воинство и, опершись на меч, выжидал.

– Сын Марса и Венеры! – Киликиец хотел поклониться, но животик перевесил, и он шлепнулся на землю. Компаньоны почтительно подняли главу фирмы. – Сын Марса и Венеры! – еще с большей напыщенностью повторил Гарм. – Везу в Рим для продажи пах-пах.

– Что? – Центурион подозрительно покосился на корзины. – Может, это запрещенное восточное снадобье?

– Пах-пах! – Купец торжественно принял из рук компаньона и поднес центуриону на золотой тарелочке кусочки вяленой дыни, уложенные в затейливую мозаику. – Пах-пах, – повторил он. – Отведай, славный воин.

Центурион отведал и передал тарелочку ближайшему легионеру.

– Хорош, очень хорош. Что еще?

– Засахаренные персики, цукаты…

Компаньоны подносили важному купцу одно за другим невиданные в бедной деревушке лакомства, а тот, кланяясь, протягивал их центуриону.

– На солнцепеке разговаривать трудно. Зайдем в дом, – пригласил молодой стратег, – там я осмотрю твои товары.

– Надо бы и солдатикам их отведать, – посоветовал ветеран, с трудом откусывая от тягучего, неведомого лакомства. – В Египте и то не едал.

– Я послал доблестным воинам несколько корзин, привезенных сюда для осмотра, – предупредительно пояснил Гарм, – и прошу тебя, сын Марса и Венеры, не задерживай мой товар. Подпиши пропуск. Я хочу на ослах перевалить через горы и по Кавдинской тропе – прямо в Рим.

– Кто же ездит через горы в Рим? Почему ты не повел свой корабль в Остию?

– Военная тайна. Мне надо побывать в одной горной деревушке. – Гарм хитро подмигнул. – Там моя душенька…

– Кто? Кто? – захохотали воины.

– Любовь моя, Арна, – толстенький, низенький купец приосанился. – Я и корабль нарочно привел сюда, чтоб она, моя голубка, своими небесными глазками….

– Я об этой Арне слышал, – перебил квирит. – Какой-то варвар выкупил ее из рабства. Значит, это ты? Знаю, знаю твою девушку. Она к нам приносила на продажу шерстяные шапочки – подшлемники.

– Ты ей под мышкой пройдешь, – захохотал ветеран, – не пойдет самнитка за твой кошелек.

– Пойдет, – серьезно отозвался центурион. – Он же ее от неволи спас.

Вошли в приземистую караульную хижину. Сверкающие восточные чаши, полные душистых сладостей, расставили на скромном каменном столике. Тут же, в середине, водрузили два тяжелых глиняных кувшина.

– Вино, – пояснил толстячок и со слезами на глазах предложил выпить за здоровье его Арны: как он любит ее, как истосковался по своей горной козочке! А она-то, она как любит его!..

– Да я пошлю за нею, – предложил центурион.

– Нет-нет, – Гарм таинственно поднял палец. – Я подкрадусь потихоньку и посмотрю, как моя душенька ждет меня. Любить-то она любит, да, – он пьяно ухмыльнулся, – женскую любовь проверять надо. Стоит ли ей такое богатство дарить? Кораблик любой матроне поднести впору. Если пожелаешь, доблестный трибун, посети мою бирему.

– Я еще не трибун, – центурион польщенно осклабился, – я подписал тебе пропуск, чего же мне на твое корыто таскаться?

Гарм начал прощаться. Просил приготовить к завтрашнему дню две дюжины осликов. Он вернется с невестой и нагрузит свое добро.

Киликийца с почетом проводили до горной тропки и подробно растолковали, как добраться до деревушки Бориация. Центурион даже сунул в руку гостя нарисованный план пути.

– У меня девять братишек, – застенчиво шепнул юноша. – Мать – вдова. Отроду не едали пах-пах!

– Всего на осликах, даже на двух дюжинах, не увезти. Что останется – твое, сын Марса и Венеры! Приготовь только осликов, чтоб мне не задерживаться!

Гарм торопливо зашагал в гору. Он без труда отыскал одинокую хижину. Арна была одна. Марция и Фабиола ушли к Бориацию. Вождь самнитов был вдов, и родственницы забоялись о его доме. Выслушав киликийца, девушка тотчас же стала собираться в дорогу.

– Я буду послушной, – улыбнулась она – Ты спас меня от рабства, я полюбила тебя, в это поверят… – Уже накинув козий плащ и заткнув за пояс узкий самнитский нож, она вдруг вопросительно оглядела пирата. – А письма есть?

– Есть, – улыбнулся Гарм, подмигивая.

– Не мне! – Арна полоснула его сердитым взглядом. – Я приютила в горах жену твоего друга.

– Хорошо. – одобрил Гарм и тут же властно взял девушку за локоть. – Пошли! И помни теперь: твой промах – тебе и моим ласточкам смерть! О деле надо думать!

* * *

Римские таможенники помогли грузить корзины с плодами. Кто-то из солдат удивился их тяжести.

– Приходится класть куски железа. – Гарм разрыл слой лакомств и показал заржавленную железную пластину. – Вытягивает плесень, и плоды сохраняют вкус и аромат. Без этого пропадет товар!

Он бережно положил пластину на прежнее место.

– Кому что дано, – философски заметил центурион. – В торговле и ремесле азиаты всех обогнали. Египет превыше всех в науке. Эллада – в искусстве. А власть над всеми завещана Риму!

Гарм кивком выразил полное согласие с молодым центурионом.

К вечеру следующего дня ослики перевалили Апеннины. Люди Бориация в укромных пещерах схоронили бесценные дары киликийцев: легкие крепкие кольчуги, острые мечи, меткие копья.

– Пусть только Спартак пробьется к нам. Кавдинские горы снова услышат наш клич! – Бориаций обнял пирата. – Брат, мы ждем тебя в свободной Италии!

Гарм неожиданно прослезился.

– «Брат…» И это я услышал в волчьей стране? – Он шмыгнул носом. – Будь здоров, Бориаций!

Потом он часто оглядывался, спускаясь по горной крутой тропе, и чему-то улыбался, маленький, коренастый пират.