Текст книги "Скиф"

Автор книги: Иван Ботвинник

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 31 страниц)

IV

В последние дни Филипп все реже и реже бывал дома. Он, начальник дворцовой стражи, должен был следить за порядком в городе: дома и улицы осажденной столицы как бы продолжали дворцовые караульные укрытия.

Мучительней всего для Филиппа было посещение базаров. Он боялся столкновения с купцами. Каждую минуту его могли ожидать упреки за снисхождение к Никию: чужих преследует, а свой наживается. Почему он не заглянет в лавку брата?

Царские скифы мерным шагом объезжали базарную площадь. К Филиппу подходили обиженные люди. Женщины цеплялись за стремя, целовали сандалии и просили помощи. Их мужья бьются на городских стенах за Митридата-Солнце, а дома – голодные дети. Купцы прячут муку. Даже за горстью ячменных зерен надо стоять с полночи. И за все требуют золота. Купцы стали жестокими и не жалеют бедного люда…

– Я распоряжусь, – бормотал Филипп. А чем и как он мог распорядиться? Он снимал с похудевших пальцев кольца и отдавал просителям. Опустошил пояс, сорвал золото и украшения с одежд, но нищета и горе вокруг него не уменьшились.

А вот и лавка Никия. Здесь толпа еще большая. Двое мускулистых рабов отгоняют женщин от прилавка.

– Люди добрые! – доносится хриплый, усталый голос брата. – Сегодня больше не торгую: вторые сутки без сна. Пощадите… – И вдруг голос поднимается до крика: – На что мне эти медяки? Отойдите! Завтра буду продавать только за нечеканное золото.

Персей в подтверждение слов отца размахивает над толпой безменом:

– Уходите!

«Юный поклонник Аристогитона, враг тиранов!» – с горькой усмешкой подумал Филипп.

Маленькая девочка проскользнула под ногами Персея к прилавку.

– Дай! – Она протянула два медяка и латаный мешочек для муки.

– Отпустить тебе? – Никий на минуту задумался.

– И мне, и мне!

Началась давка. Девочку смяли. Филипп соскочил с коня в ринулся в толпу.

– Отпускай всем подряд! – крикнул он, поднимая над головой ребенка.

– За медяки?

– Без медяков…

Скифы оттолкнули дюжих рабов и начали пропускать народ. Филипп стал у прилавка.

– Отпускай!

– Без денег?!

– Да! Оставь несколько мешков для семьи, остальным поделишься с народом.

– Тиран! Варвар! – взвизгнул Персей. – Ты это еще запомнишь!

– Я и мои воины не слышали, что кричал этот глупый ребенок, – проговорил Филипп, выразительно взглянув на брата.

Никий с отчаянной суетливостью набросился на сына и вытолкал его из лавки.

По всему городу пронеслась весть о подвигах Филиппа Агенорида. Купцы кляли бешеного скифа, беднота прославляла его имя. А он был грустен: ему нужен был хлеб для воюющего города, а не худая или добрая слава.

V

К осажденному Пантикапею Фарнак стянул катапульты, сложные деревянные сооружения с подъемными клетками для воинов, тараны с ударными, окованными железом бревнами, метательные машины, целые горы бочек с горючей смесью.

Но со штурмом столицы не спешил. Он решил взять Пантикапей измором.

Старый царь, как подбитый ястреб, согбенный, с трясущейся головой, следил со стен Акрополя за действиями мятежников. Он сам руководил обороной и по нескольку раз, днем и ночью, объезжал предкрепостные укрепления, проверял бдительность и боевую готовность своих воинов.

После смерти Гипсикратии старик ел только из рук начальника своей стражи: он не может умереть, не покарав предателя-сына. Уже второго сына – и второго предателя. Продержаться до весны – зимы в Тавриде не так суровы, и провианта, если прижать как следует купцов, хватит, – а там нахлынут варвары Севера, и старый кочевник еще покажет себя. Отняли Гипсикратню, погубили Артаваза, но растет Динамия. Ради нее он скрестит оружие с любым врагом!

Царь ревниво следил за каждым шагом своей любимицы. Крупная, с крепким, полным тельцем и круглым здоровым личиком, девочка одновременно напоминала и отца и деда. Она одна своим щебетом и резвостью разгоняла уныние старого Понтийца.

Весь гарем Митридата еще до начала отступления на Тавриду был перевезен из Синопы в Пантикапей. Триста две наложницы с детьми, внуками и рабынями обитали во внутренних покоях дворца.

Митридат в последнее время не заходил туда и не пускал Динамию.

– Кроме сплетен, лицемерия и лжи, ребенок там ничему не научится. – повторял царь и тяжело вздыхал: – Нет наследника. Эта еще мала, а мой мальчик был храбр…

– Может быть, царевич жив! – с почтительным состраданием успокаивал его Филипп. – Героев хранят сами боги!

– Да, моя кровь родит лишь смелых, – со скорбной гордостью подтвердил Митридат. – Даже Махар, – голос его судорожно прерывался. – Мой сын был отважен, но подарил себя предательству. И другой…

Стоя на часах, Филипп часто в ночи слышал, как томимый бессонницей старик вздыхает и бормочет проклятия.

VI

Метательные машины перекинули через вал воззвание Фарнака эллинам Тавриды. Сыны свободы, почему они медлят, почему не сразят тирана Митридата и не откроют ворота братьям своим, поднявшим меч на вероломного царя-варвара?

Херсонес, Нимфей, Тиритака и многие греческие города с помощью воинов Фарнака уже свергли ненавистное иго. В освобожденных городах рабы и скифы обузданы железной уздрй. Грекам, даже богатым полукровкам, возвращены все былые права эллинского гражданства. Неужели пантикапейцы откажутся от такого блага?

Купцы зашептались. Действовать надо осторожно. Рабы ждут весны и скифов. Начнется резня. Наступят снова времена Савмака. Безумный старик отменит рабство, уравняет скифов с эллинами. Он приблизил к себе внука скифского царя Гиксия, и теперь дикие кочевники имеют своего человека во дворце Митридата, а эллины обречены. Одно спасение – Фарнак! Фарнак – друг эллинов и Рима.

Митридат призвал Филиппа.

– Вот список. Этих людей немедля заключить в темницу!

– Государь, ввергать в темницу – дело судей.

– Эти люди замышляли против меня и царства.

Филипп взял свиток и побледнел: в списке заговорщиков стояли имена Никия и Персея. Дерзкий, с горячей головой, Персей мог погрозить, выкрикнуть что-нибудь, но Никий, кроткий, боязливый, как он попал в заговорщики? Никий! – и Филипп склонил голову:

– Солнце, тут мой брат и племянник, я не могу поверить…

– Я сына не пощадил!

– Персей еще ребенок, а Никий – он не мог причинить зла, пощади, государь…

– Тебе отдан приказ, – монотонно и глухо повторил царь. – Я любил сына…

– Пусть другой, но не я. – Филипп повернулся к двери, но закачался и рухнул наземь.

Очнулся на постели Митридата. Старый царь сам менял на его лбу примочки.

– Не проси, не могу. Даже ради нее.

Нити заговора распутывались. Пятьдесят богатых купцов-эллинов предстали перед судом.

Никий на все вопросы отвечал покорно и кротко: он всегда был далек от дел народных, торговал, кормил детей…

– И наживался на голоде?

– Нет. – Никий с надеждой глянул на хмурых судей. – Еще в начале голода, вняв советам брата моего, благородного начальника стражи дворцовой, я роздал безвозмездно все запасы.

– Ты хотел подкупить народ… Мы знаем: ты злоумышлял на жизнь Митридата-Солнца. Ты и твои сообщники обещали мятежникам открыть ворота и перебить всех скифов. Ты об этом скажешь?

– Не знаю…

– Твой сын Персей переписывался с греческими риторами. Они пересылали ему речи Цицерона, бахвальства Рима, позорящие Солнце и унижающие народ Понтийский кличкой варваров.

– Не знаю.

– Ты должен был заявить на сына.

– Кому не жаль свое дитя?

– Царь не пощадил!

– Он царь, а я… – По опухшему, болезненно вздутому лицу Никия текли слезы. – Я плохо воспитал сына. Простите глупого ребенка.

– Отец, ты – эллин! – крикнул Персей. – Не унижайся перед варварами. Пусть спрашивают меня. Я не боюсь их. Ненавижу варваров!

Судьи после этого не задавали никаких вопросов.

* * *

Геро, простоволосая, в слезах, прибежала к Филиппу. Дворцовая стража не хотела пустить ее, но она умолила. На заре казнили Персея и Никия. Их уже не спасти. Несчастная не винит брата своего мужа – он был бессилен помешать злодеянию, но она осталась с пятью маленькими дочерьми, шестое дитя носит под сердцем… Ее свекровь от горя лишилась языка и ног. А теперь их всех гонят из родного гнезда… Если Филипп не скажет, что дом принадлежит ему, вся семья, все его родные останутся без крова…

Филипп смог прийти в дом брата только вечером.

Запущенные купеческие хоромы Никия выглядели уныло. Геро со спутанными волосами и расцарапанным в знак скорби лицом встретила его причитаниями. Девочки испуганно жались друг к другу. Увидя Филиппа в боевых доспехах, маленькая Гермиона закричала:

– Не забирай маму!

Он хотел приласкать малютку, но Гермиона вырвалась из его рук, взвизгнула и, дрожа от страха, забилась в угол.

Боги обрушили на него новую кару: теперь на руках у него чужая семья, параличная мачеха, сестра Бупала, запуганные дети, а он – кто он для них? Один из палачей их отца, мужа, сына… Огорченный, растерянный, он повернулся к выходу – и остолбенел: покрытая дорожной пылью, в истоптанных сандалиях, со странническим посохом в руках, в выгоревшем на солнце покрывале, в дверях стояла слепая Евния.

– Евния? Кто тебя привел?

– Никто. Сама пришла. Мне снилось: ты в беде, один, тоскуешь и зовешь.

– Из Херсонеса? Одна сквозь кордоны мятежников? Ласточка не пролетит.

– А я прошла. Меня, слепую, не тронули ни дикие звери, ни люди с копьями. Я сказала, что бреду к больному сыну в Пантикапей. Солдаты пропустили меня. У них тоже есть матери.

VII

В любящей нежности Евнии растворились все его горести. Отходили заботы, таяла скорбь.

Однажды он признался:

– Ни с одной возлюбленной я не был так счастлив, как с тобой.

Евния смутилась.

– Ты говоришь это, чтобы утешить меня…

– Ты не видишь себя и не знаешь, как ты прекрасна! – горячо возразил Филипп. – Всю жизнь я искал тебя!

– А я ждала, когда ты найдешь, – чуть слышно ответила Евния. – Не, смела надеяться, но ждала… – и, спрятав на его груди голову, еще тише добавила: – Я сестра твоя…

Филипп задумался. Нельзя было допустить, чтобы в случае его смерти Евния стала бездомной скиталицей. Но как помочь ей? Брак с рабыней, хотя бы и вольноотпущенной, бросит вызов всему Пантикапею. После подавления заговора, чтобы не озлобить еще больше население, было запрещено даже заикаться о равенстве племен и освобождении рабов, – как отнесется к его просьбе царь?

Филипп не видел Митридата со дня казни заговорщиков. Однако старый Понтиец принял его милостиво.

– Не хотел тревожить тебя в твоем горе. Но мне очень не хватало твоих забот… ждал, когда сам придешь…

– Я пришел, – Филипп помедлил с просьбой.

Митридат выслушал его без особого восторга.

– Радость плохая. Мои полководцы женятся на слепых рабынях… Совсем ты непонятен мне. Тебя научил этому Аридем? – и сердито крикнул: – Постой, куда ж ты? Возьми у моего казначея диадему из сапфиров. Ведь твоя подруга красива? Ты всегда был разборчив.

– Солнце, она добра, красота и добро – рядом…

Митридат задумался.

– Да, может быть, ты прав. – И вдруг лукаво сощурился: – А знаешь, почему я не приблизил Тамор?

Филипп нахмурился.

– Я боялся участи Армелая. Ух и красотка ж была она! Единственная женщина, чьей прелести я испугался. Я позорно бежал из ее спальни. Ты взял ее чары. Если боги пошлют тебе дочь, все мои еще не родившиеся воины погибли.

Филипп поблагодарил царя и вышел. Он решил никому не поверять своей тайны: он женится для того, чтобы рабыня Евния стала его сестрой и никогда не была рабыней…

VIII

Наконец, бодрые, упитанные, отдохнувшие за месяцы беспечальной жизни на спокойном биваке, наемники Фарнака пошли на приступ.

Заскрипели тяжелые катапульты. Железные клювы таранов, раскачиваясь, гулко ударили в ворота и стены. Установленные на заранее приготовленных насыпях метательные машины осыпали город тяжелыми камнями и сосудами с быстровозгорающейся смесью.

В предместьях начались пожары. Шлейфы черного дыма заклубились над крепостными стенами. Защитники города лили на головы осаждающих горячую смолу, сбрасывали камни, но мятежники, прикрывшись огромными щитами, ни на минуту не ослабляли натиска. Вскоре подъемные клетки осадных машин появились над городскими стенами. На головы пантикапейцев полетели камни, сосуды с жидким пламенем. Заглушая вопли обожженных и стоны раненых, мерные и зловещие удары таранов сотрясали стены. «Конец?» – думал Филипп, вглядываясь в лицо Митридата, но тот, в кольчуге, в тяжелом с развевающейся гривой шлеме, вдруг выскочил из бойницы и, отталкивая телохранителей, закричал:

– Лучников! Лучников! Разите воинов на осадных машинах! – и первым натянул лук; его стрела, просвистев, вонзилась в горло наемника, стоявшего у рычагов подъемной клетки. – Бейте их, дети мои, бейте! – снова прокричал царь.

И картина боя мгновенно изменилась. Скифские лучника взбежали на вал, и на осаждающих посыпались тучи стрел.

Спрыгивая с подъемных клеток, покидая метательные машины, тараны, мятежники хлынули назад…

* * *

Приступ был отбит, но урон, понесенный защитниками города, намного превышал убыль в стане противника. Еще опасней оказались повреждения крепостных стен. Тараны расшатали кладку как раз там, где оборона была наиболее затруднительной. В довершение ко всему лазутчики обнаружили несколько подкопов, ведущих к самым ненадежным местам.

Митридат, сумрачный, утомленный, внимательно выслушал донесения своих таксиархов. Было ясно: через день-два приступ повторится.

Среди бродящих возле вала защитников города Филипп заметил двух маленьких девочек. Держась за руки, они торопливо пробирались между укреплений. Увидев Филиппа, обе почти в один голос закричали:

– Мама послала за тобой. Скорее! Мы чуть не сгорели. Тетя Евния очень больна.

Это были его племянницы.

– Государь…

– Я слышал, – Митридат махнул рукой.

Филипп, опережая девочек, стремглав помчался к своему дому.

Бледная от потери крови Евния лежала на вынесенных во двор подушках. Она узнала шаги Филиппа и протянула руки. Он молча обнял свою подругу и разрыдался. Стоявшая рядом Геро тупо объясняла: когда начался пожар, в суете все забыли Клеомену. Прикованная к постели старуха отчаянно закричала – от страха к ней вернулся голос. Евния кинулась на крик и на себе вынесла госпожу. Ее спасла, а сама…

– Я упала на что-то острое, – шепотом добавила Евния, – кровь нельзя было остановить. Не гневайся на твоих родных. – Она быстро-быстро перебирала его волосы. – Мы встретимся с тобой за Летой. Не плачь. – И вдруг торжествующий, радостный крик вырвался из ее груди: – Вижу! Вижу! Небо, огоньки! Тебя! – Евния вся затрепетала и потянулась к нему. – Вижу твое лицо!

– Ты думала, что я гораздо лучше, – печально пошутил Филипп, – а я старый скиф.

– Вижу, вижу тебя… – как в забытье повторила Евния.

Она откинулась на его руках и затихла. Филипп закричал.

Евния не отвечала…

* * *

Со смертью подруги Филипп впал в оцепенение. Он, всегда такой требовательный к своей наружности, забывал умыться, расчесать волосы, переменить хитон. Жизнь ушла из души. Осталось тело, живущее где-то вне его сознания. Это тело еще могло служить мишенью для стрел, но заботиться о нем стало бессмысленно. Зачем? Души в этом теле уже не было.

Сидя под шелковицей, Филипп с бессмысленным вниманием наблюдал, как муравей тащит травинку. Узкая длинная тень воина упала к его ногам. Филипп не шелохнулся. Он не желал даже знать, кому он понадобился.

– Мальчик! Да ты уже и горевать не в силах! – Крупная сухая рука старого царя с непривычной нежностью легла на его спутанные седеющие волосы.

Филипп качнулся и порывисто схватил эту руку.

– Я так несчастен! Ничего не осталось в жизни…

– Ты дважды моложе меня, – с ласковым упреком проговорил Митридат, – и я похоронил близких, но не ушел от дел державных. Бедный люд еще верит в меня, нуждается в моей защите. Разве ты решил бросить меня в моей борьбе?

– Нет! Никогда! – Филипп вскочил. Он только сейчас понял: Митридат Евпатор разыскал его дом, он пришел к нему.

Стоя над ним, утешает, как своего больного ребенка. Нет, нет, он не одинок в этой жизни! Он еще может и должен бороться!

– Идем! – сурово приказал царь. – Поручаю тебе охрану Акрополя. Немедля прими стражу.

IX

Осада затягивалась. Рукопашные схватки обходились слишком дорого для наемников. Голодные, изнуренные бессонными ночами пантнкапейцы отчаянно сопротивлялись. Их отвагу подогревали надежды. Прилетели ласточки. Степь покрылась травами. Скоро вскроется лед на Танаисе и Борисфене. Сарматы с Танаиса, скифы с Борисфена, даки и мизинцы с Дуная хлынут на выручку царя понтийских варваров. Это будет! Фарнак и наемники сами окажутся в западне!

Филипп редко бывал дома. Война, постоянная опасность, напряжение всех духовных и телесных сил вернули его к жизни. Митридат заботливо следил, чтоб у его любимца оставалось меньше свободного времени. Каждый раз, когда глаза Филиппа загорались гневом, старый царь радостно усмехался: гневается – значит, еще не сломлен.

После трех бессменно проведенных на городском валу суток царь дал ему отдых. Филипп шатался от усталости. Придя домой, умылся, переодел хитон и только что с – великой отрадой вытянулся на ложе, как подбежала к изголовью маленькая Гермиона и затормошила:

– Проснись, проснись! Тебя зовет бабушка…

Филипп ворча побрел в комнату мачехи.

Что еще понадобилось от него неугомонной старухе? Чтоб он сам стал ее нянькой? Переступив порог, он сердито представился:

– Я здесь…

Клеомена поманила к себе пасынка.

– У нас Бупал… – таинственно зашептала старуха. – Ты хоть не родной, но кормишь меня, как родной. Я не хочу, чтоб они причинили тебе зло. Бупал пришел переодетый, но я узнала его.

Сон сразу исчез. Филипп благодарно взглянул на мачеху. Через несколько минут, укрыв хитоном тонкую кольчугу, препоясавшись мечом, он вошел в трапезную. Геро смутилась, но Бупал даже не прервал еды.

– Я ждал тебя, – спокойно, словно встретив сообщника, проговорил он.

Филипп вспыхнул.

– Ты погубил моего брата и племянника, втянув их в проклятый заговор, а теперь забрался в мой дом? Пришел с моей помощью пленить Понтийца?

– Обойдемся без твоей помощи, – дерзко возразил Бупал. – Я только сегодня прибыл из Петры[43]43
  Петра – столица небольшого царства в Аравии.


[Закрыть]. Мне надо вручить Митридату, царю Понтийскому, письмо от Гнея Помпея Великого…

– Я должен задержать тебя.

Бупал горделиво усмехнулся.

– Я сам хочу этого. Ты должен проводить меня к царю…

Филипп обнажил меч.

– Иди.

Митридат с насмешкой выслушал Бупала.

– Сдаваться? В моем языке нет этого слова. – Не читая, он разорвал послание римлян и тут же коротко бросил: – Подвесить за ребра изменника и выставить на городском валу!

Бупал затрясся от страха.

– Я парламентер!

– Ты уроженец Тавриды и мой подданный, – прервал его Митридат. – Я узнал тебя, шакал, переодетый волком, по твоему говору. Сделать то, что я приказал! – повторил он.

К вечеру зеленые мясные мухи облепили Бупала. Он был еще жив. Филипп приказал мечом прекратить его муки.

Ночь прошла в тревоге. Мятежники штурмовали городские ворота, сосредоточив на них всю силу удара. Клювы таранов забили чаще. Подкоп, искусно подведенный македонскими саперами, расшатал основание стен, и к утру целый отсек рухнул разом. Мятежники ворвались в брешь. Свежие отряды наемников легко смяли измученных защитников города. Началась беспорядочная резня.

Город пылал, но Акрополь и дворец еще держались. Фарнак, как хищный барс, рыскал по горящим улицам Пантикапея, скликая охотников ударить на последние твердыни тирана.

Рим обещал небывалую награду тому, кто пленит Митридата.

Но царя на валу не было. Сняв боевые доспехи, Митридат-Солнце облачился в пурпур и виссон, умастил седые кудри мирром и елеем и, возложив на голову диадему царства Понтийского, предстал перед своими дочерями. Он повелел детям своих наложниц надеть праздничные наряды и возлечь в пиршественном зале. Лепестки фиалок и роз усыпали пол и ложа. На столе сверкали алмазами и рубинами золотые чаши, налитые до краев вином.

– Дети мои! – с торжественной печалью обратился Митридат к царевнам. – Я был плохим мужем и отцом, виноват во многом перед вами и вашими матерями. Державные заботы отдаляли мое сердце от радостей семьи. Я любил мое царство и мой народ. Ныне я не могу уже защитить ни мой народ, ни вас. Но я еще в силах избавить вас от цепей. Фарнак и Рим не увидят в триумфальной свите Помпея ни меня, ни вас, влачащих оковы за его колесницей. – Он простор к столу руку. – В этом вине свобода – пейте!

Царевны, бледные черноглазые девушки, едва достигшие брачного возраста – были между ними и девочки-подростки, – испуганно глядели на смертоносные кубки.

– Царь, – шепнул Филипп, – изменники ворвались в Акрополь.

– Пейте, дети, – грустно повторил Митридат, – рабство горше. Очень поздно я понял это, но – понял…

Он осушил чашу с отравленным вином и подозвал строго скифа, много лет прослужившего в дворцовой охране.

– Пора.

Митридат Евпатор приказал своей страже перебить всех наложниц. Большинству из них уже перевалило за пятый десяток, и вряд ли им грозило насилие со стороны победителей. Но царь не хотел, чтобы та, которую он когда-то хоть на миг приблизил, досталась в плен изменникам.

Женщины вопили в страхе, прятались за коврами, обнимали колени стражей. Но, верные приказу, царские телохранители вытаскивали малодушных и хладнокровно приканчивали.

Назик бросилась к ногам Филиппа.

– Спаси моего ребенка. Старый безумец велел отравить маленькую царицу. Я увела ее.

В короне и царственном пурпурном одеянии, Динамия походила на восточного божка. Испуганными, непонимающими глазами смотрела девочка на избиение подруг матери. Филипп быстро сорвал с нее пышные одеяния и закутал в темный плащ.

– Мама! – закричала девочка. – Дедушка!

– Дедушка приказал тебе идти со мной в разведку, – зашептал быстро Филипп. – Помнишь, я тебе рассказывал? Ты должна помочь дедушке обмануть его врагов. Надо молчать. Надо слушаться меня!

Динамия притихла.

Митридат со скорбью оглядывал пиршественный зал. Откинувшись на ложах, бледные, истомленные девушки спали – они уже не проснутся! Но на железный организм старого царя-кочевника яд не действовал. У дверей, раскинув руки, с распущенными косами лежала пронзенная копьем красавица Назик. Из внутренних покоев уже не слышалось воплей. Покончив с наложницами, скифы бросались на мечи.

Митридат встал – один среди трупов! Со двора, уже со ступеней дворцовой лестницы доносились бряцание оружия, топот и торжествующие крики победителей. Тяжелый топот и торжествующие крики приближались. Митридат стремительно обнажил меч. Не порыв отчаяния, не малодушие, нет, спокойствие величественной скорби отразилось на его окаменевшем лице. Уверенной, твердой рукой царь Митридат-Солнце вонзил острие меча в свою грудь.

Ворвавшись в пиршественную залу, Фарнак замер на пороге. Триумф Гнея Помпея безнадежно испорчен. Рим не увидит Митридата Понтийского в оковах. Не знать царевичу-изменнику римских наград…