Текст книги "Скиф"

Автор книги: Иван Ботвинник

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 31 страниц)

X

В саду солдаты-наемники рубили на дрова редкостные ценные деревья. На площадях мертвецки пьяные победители валялись вперемежку с трупами побежденных. В боковых улицах еще шли грабежи. Филипп плотно окутал голову Динамии покрывалом. Ребенок не должен ничего видеть.

В выгоревшем предместье уже настала тишина. Кое-где слышался тонкий детский плач. Между развалин бродили тени погорельцев.

У моря Филипп опустил девочку наземь. Над обрывом, в багряном от зарева небе, четко вырисовывались черные остовы. А за ними, в высоте, как гигантский факел, пылал Акрополь – победители подожгли дворец.

– Где мама? Пойдем искать маму! – заплакала Динамия.

Филипп с трудом утешил ребенка. Девяносто стадий отделяло Пантикапей он земли аспуригиан, родины Назик.

Филипп посадил девочку в лодку.

Темнело. Пурпурные отсветы затухавшего пожара отражались в волнах. Все, что осталось от обширного и славного царства Понтийского, от Митридата-Солнца и его гордых, величественных замыслов, все уместилось в утлой рыбацкой лодчонке.

Филипп прижал к себе маленькую царицу. Этот ребенок – последнее, чем он еще владеет. В ней – жизнь Митридата, его мечта, его кровь, его неукротимый дух.

Длинная плоская коса выдавалась в море. Земля сама бежала навстречу. Солнце осушило беглецов. Динамия с любопытством осматривалась. Изумление пересиливало испуг. Филипп дал ей кусок сухой лепешки. За эти дни девочка привыкла к нему. Ребенок чувствовал, что этот немолодой грустный человек – ее единственная защита.

Они сошли на берег. Девочка доверчиво прижалась к нему. У Филиппа дрогнуло сердце: сейчас он покинет ее, и снова будет один, один, бездомный, безрадостный скиф! Маленькую царевну приютят, а кто приютит его, друга мертвых – Аридема, Армелая, Гипсикратии? Он живет среди теней, он уже сам – тень.

Филипп вздохнул.

– Пойдем, малютка.

Неподалеку темнело несколько хижин, крытых камышом.

Рыбачий поселок, прилепившийся к безлюдным прибрежным холмам, жил своей обыденной жизнью. Мужчины расстилали на солнце сети, для просушки. Женщины с большими иглами в руках ползали на коленях и чинили прорванные ячейки.

Филипп, ведя за руку Динамию, зорко вглядывался в обветренные, темно-коричневые лица рыбаков. Приметив у одной из хижин высокого худого человека в вылинявшем хитоне с разрезами, негромко окликнул:

– Евмен!

Рыбак испуганно оглянулся.

– Кто зовет меня так? Я – Еврикл!

– Евмен, – тихо повторил Филипп. – На наших виноградниках под Херсонесом моя кормилица звала свою дочь Евнией, а сына Евменом.

– Господин! – Рыбак задрожал всем телом. – Не выдавай меня. Алчность и побои нового хозяина…

– Не ты, а я молю тебя, брат, – прервал его Филипп. – Евния указала мне твое прибежище. Молю, приюти это дитя. Кончатся казни – вернешь ребенка ее отцу – царевичу Фарнаку. Прощай, – он наклонился и поцеловал Динамию. – Прощай! – и быстро пошел вдоль берега.

* * *

Степь цвела. Ярко-золотистые и алые тюльпаны, темно-пурпурные гиацинты, крупные звезды белых нарциссов сияли в молодой траве.

Горная лошадка бежала легкой иноходью. Филипп опустил поводья. Он устал. Как он устал! Но он не побежден, нет! Он – скиф, потомок Савмака, внук Гиксия, брат и муж Раксы, – он не уходит в изгнание, он возвращается домой, к своему вольнолюбивому племени. «Нет, борьба еще не окончена, нет!» – повторял он про себя.

Курганы таяли во тьме. Трава в степи стала черной. На краю кочевого становища тлел одинокий костер. Старик, укрытый тяжелым войлочным покрывалом, и худенький гибкий мальчик стерегли догорающее пламя. Филипп спрыгнул с коня. Гостеприимство степи запрещало расспрашивать. Мальчик подбросил в огонь сухих сучьев, и пламя ожило. Во всех движениях подростка сквозила грация, свойственная степным детям. Он с интересом разглядывал гостя.

– У тебя хорошая лошадь, – сказал мальчик на ломаном греческом языке.

– Откуда ты знаешь эллинскую речь? – удивился Филипп.

– Мой отец был эллин и великий воин. Моя мать, царица Ракса, научила меня его языку.

– Твоя мать – Ракса? Где же она?

Услыхав имя внучки, старый Гиксий очнулся от дремоты.

– Ушла к Гимеру и Тамор! – Старик указал на запад. Он не узнавал внука. – Мы теперь одиноки…

– Нет, нет! Мой отец скоро вернется! Победит и вернется к нам. – Мальчик с гордостью вскинул голову. – Он самый храбрый, он воевал против рабства.

Филипп устало улыбнулся.

– Почему ты смеешься? – Сын Раксы топнул ногой. – Ты не веришь, что я стану таким же великим воином, счастливым и храбрым, как отец?!

– Мой мальчик, – с небывалой нежностью произнес Филипп, – ты станешь великим воином, ты будешь счастливее, чем твой отец. Я верю в это.

Ночь кончилась. Над степью вставала заря. В предутреннем тумане слышалось, как на плавнях в камышах плескались и хлопали крыльями, протяжно крича, птицы-бабы. Просыпалась степь, перекликались люди, скрипели телеги. Призывно ржали кони.

В. М. Массон
Жестокая эпоха рабства и угнетения

Исторический роман как бы переносит читателя в эпоху, оставшуюся далеко позади на тернистом пути общественного прогресса. Иная культура, столь отличная от современной, другие быт, способ мышления и нормы поведения, проявляющиеся в целом ряде ситуаций и поступков действующих лиц, в конечном итоге создают целостную картину восприятия древнего мира. В романе «Скиф» достаточно характерно показана и отличительная черта описанного времени – это была жестокая и безжалостная эпоха, основанная на рабовладельческих отношениях.

Человеку последней четверти XX века, знакомому с замечательными достижениями античной культуры, пользующемуся в повседневной жизни греческим алфавитом и римскими цифрами, порой трудно представить всю гигантскую пропасть между рабовладельцами и разами, на эксплуатации которых в конечном счете воздвигалось величественное здание античной цивилизации. Дух рабовладения, попирающий основы человеческого достоинства, пронизывал все сферы древнего общества. Рабы находились в полном и бесконтрольном распоряжении своих владельцев, приравнивались к вещам, умеющим только, в отличие от прочих предметов, говорить. «Рабовладельцы, – писал В. И. Ленин, – считали рабов своей собственностью, закон укреплял этот взгляд и рассматривал рабов как вещь, целиком находящуюся в обладании рабовладельца»[44]44
  В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 39, с. 70.


[Закрыть].

Большинство выдающихся деятелей науки и культуры греко-римского мира разделяли этот взгляд, который был одной из непреложных основ их миросозерцания и бытия. Так, утверждалось, что тот, кто безрассудно изнеживает рабов, этим делает лишь излишне трудной их жизнь, да и себе затрудняет управление ими. В руководствах по сельскому хозяйству без тени сомнения деловито рекомендовалось избавляться от заболевших и состарившихся рабов точно так же, как рачительный хозяин избавляется от прочего пришедшего в негодность инвентаря – железных орудий и старых телег. Аристотель был убежден, что различие рабов и свободных лежит в самой природе вещей и для рабов их рабское положение столь же полезно, как и справедливо. «Если предположить в рабах личные достоинства, – риторически спрашивал этот великий философ древнего мира, – то в чем же будет их отличие от свободных людей?» Даже прогрессивные и по-своему гуманные деятели античной культуры отнюдь не склонны были распространять эту гуманность на рабов, которые, па их понятиям, находились за пределами полноценного человеческого общества.

В романе И. Ботвинника достаточно ярко показан этот дух античной эпохи, разделявшей весь мир на свободных и рабов, на людей и на «говорящие инструменты». Непосильный труд в мастерских и каменоломнях, на гребных судах и в сельскохозяйственных имениях, позор и бесправие на рынках по продаже рабов нередко приводили к волнениям и восстаниям, которые, как правило, безжалостно подавлялись государственной машиной рабовладельческих обществ, нацеленной на увековечение гнета и эксплуатации. Построенный таким образом роман имеет большое познавательное и воспитательное значение, он раскрывает ожесточенную классовую борьбу, органически присущую обществам, основанным на эксплуатации и угнетении, рисует героические образы народных борцов за свободу и равноправие.

И. Ботвинник рассматривает этот древний мир в переломный период, насыщенный острыми ситуациями и драматическими событиями. Наиболее мощное рабовладельческое государство – Римская республика – постепенно подчиняло своей власти независимые владения Средиземноморья. Вместе с тем и сам Рим переживал острые внутренние конфликты и, прежде всего, восстания рабов, порой выливающиеся в долголетние войны, ведущиеся с необычайным упорством и ожесточением. И именно в это время римская экспансия в Передней Азии столкнулась с весьма решительным сопротивлением. Антиримскую борьбу возглавил деятельный и энергичный правитель Понтийского царства Митридат VI Евпатор. Вступив на престол в возрасте 13 или 14 лет, он царствовал с 120 по 63 год до н. э. и постепенно превратил Понт из небольшого владения на северо-востоке Малой Азии в обширную державу, охватывающую почти все побережье Черного моря. Система союзных договоров обеспечивала понтийскому правителю поддержку воинственных кочевых племен, обитавших в восточноевропейских степях. В течение почти тридцати лет Митридат с неукротимым упорством вел борьбу с Римом. Три войны, так и названные древними историками «митридатовыми», стали важнейшими событиями во внешней политике Рима. Три выдающихся римских полководца – Сулла, Лукулл и Помпей – напрягали силы и способности в борьбе с коалициями, создаваемыми деятельным понтийцем.

В ходе первой войны, длившейся с 89 по 85 год до н. э., Митридат почти полностью вытеснил римлян из Малой Азии и способствовал восстановлению независимости Греции, которую активно поддерживал его флот. Особенно сильное впечатление на современников произвело избиение римлян по всей Малой Азии в один и тот же заранее назначенный день. Были убиты и мужчины, и женщины, и дети. Ненавистных пришельцев топили в море, поражали стрелами, рубили мечами в храмах, где они пытались спастись. Одновременно было уничтожено не менее восьмидесяти тысяч человек. Огромная армия, собранная Митридатом, переправилась из Малой Азии в Грецию, куда вскоре высадились римские войска во главе с выдающимся военным и государственным деятелем, жестоким и решительным Суллой. После тяжелой осады римляне взяли штурмом Афины и в двух решающих сражениях при Херонее и Орхомене наголову разгромили сначала одну, а затем и вторую армию, спешно высланную против них Митридатом. Вскоре Сулла переправился в Малую Азию, и в 85 году до н. э. Митридат был вынужден заключить мир, отказавшись от части завоеваний, уплатив контрибуцию и выдав часть флота.

Однако Митридат, стремясь всеми способами создать могущественную державу, независимую от Рима, рассматривал этот мир лишь как временную меру и вынужденный маневр. Общая обстановка как нельзя более благоприятствовала замыслам честолюбивого правителя. Острые социальные конфликты, потрясавшие римское государство, привели к открытой гражданской войне сначала в самой Италии, а затем на территории Испании, где во главе одной из враждующих сторон встал талантливый организатор и военачальник Серторий. На самом Апеннинском полуострове бушевала война с восставшими рабами, объединенными Спартаком в мощную и хорошо организованную армию. Волнения охватили и коренное население Италии, в первую очередь самнитов, добивавшихся равных с римлянами гражданских прав. Казалось, достаточно еще одного усилия, и ненавистный враг будет опрокинут и уничтожен.

Своего рода пробой сил явилась вторая война Митридата с Римом, пришедшаяся на 83–81 годы до н. э. Вызванная неоправданным наступлением римских войск, она привела к их поражению, но закончилась миром, в целом подтверждающим условия договора 85 года до н. э.

Митридат энергично готовится к решающим схваткам. Он заключает договор с Серторием, готовит союз с Египтом и Кипром, обручая с тамошними правителями своих дочерей, в поисках союзников обращается к наводнившим моря пиратам. В 75 году до н. э. наступлением Митридата начинается третья война, продлившаяся десять лет. После первоначальных успехов Митридат в 73 году до н. э. терпит поражение при осаде г. Кизика, теряет даже свои наследные владения и отступает в Армению. Затем, опираясь на поддержку армянского царя Тиграна, Митридат вновь возвращает себе Понтийское царство. С прибытием в 66 году до н. э. на Восток Помпея римская политика становится более гибкой, между союзниками по враждебной Риму коалиции раздуваются противоречия, нейтрализуется могущественная Парфия. Митридат окончательно терпит поражение в Малой Азии и бежит на север своих владений, в Боспор. Там он замышляет повторить подвиг Ганнибала и напасть на Италию с севера, объединив в этом грандиозном походе враждебные Риму народности и племена чуть ли не всей Европы. Этот эффектный замысел был полностью в духе энергичной натуры понтийского царя, но не соответствовал его реальным силам и возможностям. Созданная им держава, не вынеся военных поражений, разваливается на части, заговоры и восстания идут по пятам за блистательным неудачником. Против Митридата поднимаются боспорские города, и в 63 году до н. э. понтийский царь лишает себя жизни.

Роман «Скиф» как раз охватывает время второй и третьей митридатовых войн, рисуя обстановку преимущественно глазами главного героя книги – Филиппа. Разумеется, исторический роман – это не учебник истории, и не все описанное в нем может быть подкреплено ссылками на древние источники. Но в целом все действия вполне вероятны, и роман правдиво передает дух эпохи и историческую ситуацию.

Так, достаточно правдоподобен образ главного героя – полугрека-полускифа. Именно в греческих городах северного Причерноморья происходило активное смешение греков и скифов, немало было представителей кочевых племен и в многоязычных войсках Митридата. Все источники единодушно отмечают, что ближайшими союзниками понтийского царя были кочевые племена Подонья, Поднепровья и Приазовья, в первую очередь скифы и сарматы, которых он разными способами привлек на свою сторону. В первой войне с Римом на стороне Митридата сражалось особое «войско из Скифии», а передовой отряд составляли сто сарматских всадников. Особенно приблизил к себе Митридат скифское племя агаров, которое в целях лечения пользовалось змеиным ядом, что, видимо, особенно привлекло понтийского царя, непрестанно опасавшегося покушений и заговоров. После поражения в третьей войне с Римом Митридат стремился укрепить свои связи с кочевниками северного Причерноморья, выдавая за их правителей своих дочерей.

Известен и целый ряд скифских военачальников понтийской армии. Из их числа особенно прославился вождь племени дандариев, обитавших в Прикубанье, носивший имя Олфак, что по-скифски означало «сверхбыстрый». Олфак в сражениях отличался силой и смелостью, обладал незаурядным умом и неоднократно выполнял ответственные поручения самого Митридата. В известной мере этого Олфака можно считать прообразом главного героя романа Филиппа.

Вполне достоверно переданы романистом и характерные черты самого понтийского владыки – Митридата Евпатора. Он, без сомнения, был незаурядным историческим деятелем, личные качества которого всячески превозносились римскими авторами, пытающимися найти в них некоторое оправдание неудачам своей страны. Знаменитый понтиец отличался большим ростом, на спортивных состязаниях неоднократно побеждал в беге, управлял колесницами с упряжкой из шестнадцати лошадей. Сообщается, что Митридат, «единственный из смертных», знал двадцать два языка и мог говорить с каждым из народов своей пестрой державы на его собственном языке. На торжественных пирах он занимал первое место по еде и питью и даже получал соответствующие призы. Дерзкая отвага, большое мужество и, главное, неукротимая энергия были его отличительными чертами вплоть до трагической смерти. Так, когда при Херонее Сулла наголову разбил понтийскую армию, насчитывающую, по сведениям источников, сто двадцать тысяч человек, Митридат в первый момент казался растерянным, но тотчас же оправился от потрясения и в кратчайший срок собрал и переправил в Грецию вторую армию в восемьдесят тысяч человек. Сохранившиеся речи Митридата характеризуют его как прекрасного оратора, а портреты, вычеканенные на понтийских монетах, сохранили нам яркий образ уверенного в своих силах, мужественного и вместе с тем красивого властителя. Наряду с привлекательными внешними данными и поступками в действиях Митридата нередко проявляются жестокость, подозрительность, а то и прямое коварство. При переговорах с каппадокийским царем Ариаратом Митридат заявил, что у него отсутствует оружие, а затем выхватил спрятанный в складках одежды кинжал и на глазах у всех заколол противника. Только за короткий срок во время первой войны по доносам Митридатом были казнены тысяча шестьсот человек. Позднее в его архиве обнаружены заранее заготовленные смертные приговоры почти на всех его ближайших соратников. Митридатом были убиты или заточены мать, брат, сестра, три сына и три дочери. Теснимый войсками Лукулла, потеряв надежду на сохранение своей резиденции, Митридат послал во дворец приказ убить своих сестер, жен и наложниц, и все они погибли от меча, яда и петли.

Естественно может возникнуть вопрос, почему же в конечном итоге потерпел поражение столь энергичный и предприимчивый правитель, выступавший к тому же под прогрессивными лозунгами борьбы с римской агрессией на Востоке. Трагическому финалу Митридата способствовал целый ряд причин и обстоятельств. Во-первых, на протяжении всех трех войн неизменно сказывалось превосходство военной организации римлян. Значительные по численности войска Митридата скорее представляли нечто вроде разноплеменного ополчения, чем дисциплинированную профессиональную армию. Многочисленные конные кочевники были хороши для стремительной атаки, но мало пригодны для сложных маневров и легко приходили в упадническое настроение при неудачах и отсутствии военной добычи. Этим, в частности, объясняется легкий переход некоторых скифских военачальников на сторону римлян, а затем обратно к Митридату. Бывшие на вооружении у понтийцев внешне эффектные колесницы с торчащими в стороны острыми косами, которыми они должны были на полном скаку поражать противника, практически приносили мало пользы. Так, в битве при Херонее дисциплинированные римские войска просто расступились перед бешено мчащимися колесницами, а потом, когда эти громоздкие повозки с трудом стали поворачиваться, перебили коней копьями и стрелами. Римская пехота, разделенная на подвижные соединения, четко выполнявшие любые маневры, по боевым качествам превосходила профессионалов-гоплитов, имевшихся в войсках Митридата. Перед третьей войной представители Сартория пытались реорганизовать часть понтийской армии по римскому образцу, но, судя по всему, больших успехов здесь не достигли. Поэтому, сколь ни многочисленны были армии, вновь и вновь собираемые неукротимым понтийцем, в открытом бою с римскими легионами они, как правило, терпели поражение. Сам Митридат не обнаруживал больших полководческих талантов. В тех случаях, когда он лично принимал участие в битвах, Митридат проявлял лишь личную отвагу, получая в схватках ранения, иногда довольно опасные.

Вторая причина неудач, в конечном итоге преследовавших Митридата, несмотря на его временные и внешние весьма яркие успехи, заключалась в непрочности внутренней структуры создаваемой им державы. Объединив в одно время под своей властью довольно обширные территории, Митридат не сумел, да особенно и не стремился превратить их в спаянный государственный организм с сильной центральной властью. Фактически это была своего рода федерация, возглавляемая самим царем. При этом присоединенные провинции и царства сохраняли по существу обособленное положение, сменив лишь своего правителя на наместника Митридата или даже одного из его сыновей. Неудивительно, что как только на небосклоне удачи верховного владыки появлялись тучки и затемнения, эти провинции тут же вспоминали о былой независимости и Митридату приходилось иметь дело с изменой своих собственных детей.

Но главная и основная причина поражения неукротимого врага римлян заключалась в отсутствии у него четкой политической и социальной программы. На гребне удач Митридат выступал с демагогическими лозунгами общественных реформ, но потом отступал от этих обещаний. Важнейшей политической силой на Востоке являлись многочисленные города, богатая верхушка которых была заинтересована в стабильных условиях для развития торговли, но, вместе с тем, не склонна делиться доходами в широких масштабах с конкурентами из Рима, во множестве проникавшими в Малую Азию. Поэтому на первых порах малоазийские города активно поддержали Митридата, и этим же объясняются огромные масштабы римской резни, организованной понтийским царем. Однако Митридат не принес политической стабильности, а некоторые его социальные мероприятия стали вызывать серьезные опасения рабовладельческой верхушки. После первых успехов Митридат провозгласил освобождение городов от налогов на пять лет, отмену долгов и даже объявил об освобождении рабов, желающих вступить в его армию. Так, при Херонее в первых рядах понтийского войска сражалось пятнадцать тысяч таких бывших рабов, доставивших римским легионерам немало неприятностей. Биограф Суллы, уже известный нам убежденный сторонник рабства Плутарх, прямо писал: «Медленно пробивали римские гоплиты сплошную толщу их рядов: рабы, наперекор природе, осмеливались стойко сопротивляться». После заключения мира с Митридатом Сулла в числе прочих мер приказал рабам, которым Митридат предоставил свободу, тотчас же вернуться к прежним хозяевам. В этой связи отметим, что включенный в роман Ботвинника сюжет об Аристонике III – бывшем рабе, хотя и не является историческим фактом, но вполне передает сложившуюся ситуацию. Но тогдашний мир рабовладельцев, потрясаемый волнениями и восстаниями угнетенных, более нуждался в жесткой диктатуре, чем в заигрываниях с эксплуатируемым классом. Позднее изменил Митридат и налоговую политику, обложив города еще большими поборами, чем это было до него. При самом дворе нового властителя Малой Азии не прекращались интриги, заговоры, реальные или мнимые, и вполне реальные жестокие казни. В этих условиях, не видя в политике Митридата ни четкой социальной направленности, ни желаемой стабильности, рабовладельческая верхушка города отшатнулась от понтийского царя, который утратил одну из своих главных опор.

В Северном Причерноморье эти противоречия осложнялись стремлением Митридата, особенно в последние годы правления, теснее привлечь к союзу кочевые племена, ранее стремившиеся распространить свою власть на греческие города Северного Причерноморья. И здесь городская верхушка обратила свои взоры к Риму, а во главе недовольных встали сыновья Митридата – сначала Махар, а затем Фарнак. Дело дошло даже до того, что Фарнак в доказательство своей преданности Риму отправил на корабле к Помпею труп своего отца. Правда, Помпей устроил мертвому врагу пышные похороны, приказав поместить его в царскую гробницу. Отсутствие четкой программы и привело в конечном итоге к бесславной гибели энергичного противника Рима. В эту эпоху именно Рим мог обеспечить укрепление шатавшемуся фундаменту рабовладельческой цивилизации, ищущей последнее прибежище в военной диктатуре, преобразующей республиканские институты. Централизованная римская империя, а не аморфные образования под властью удачливых царьков, обеспечивала рабовладельческой формации еще несколько столетий устойчивости и процветания.

В. М. Массон,

доктор исторических наук