Текст книги "Повести и рассказы"

Автор книги: Иван Вазов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 34 страниц)

XI. Хаджи Смион и Иванчо Йота

Хаджи Смион, погруженный в размышления, медленно переступил порог кофейни. Там было довольно много посетителей, среди них несколько уже знакомых нам. Йота с большим пылом рассказывал им об утреннем приключении, взволновавшем весь город. Хаджи Смион тихо сел и стал слушать.

– Ну, нипочем не соглашается! – продолжал Иванчо. – Тут не стерпел я и говорю: «В конце концов ты же отец четырнадцати детей и прочее… Какой пример ты им подаешь? Подумай: отец ведь!»

– Это Селямсызу? – вмешался Хаджи Смион; он не мог удержаться, чтобы не похвастать добрым делом, которому посвятил сегодняшнее утро. – А я то же самое Варлааму толковал, мы с тобой словно договорились.

Иванчо поглядел на него недовольно и продолжал:

– Только вижу, – он опять в сторону… «Я, говорит, то и то!» Нет, сударь, – говорю ему благородно, – ты попечитель школы. Или эту честь ни за что считаешь?

Хаджи Смион, приготовившись скинуть левый башмак, вмешался снова:

– И я то же самое Варлааму сказал. «Ведь тебя, говорю, в школьные попечители выбрали. Я сам голос за тебя подавал. А ты нас позоришь… ей-богу, позоришь!»

Иванчо отмахнулся от Хаджи Смиона, сложил губы в кислую гримасу и продолжал:

– Тут Селямсыз стал сдаваться. Вижу, проняли его слова мои. «Иванчо, ты прав», – говорит.

– И Варлаам сперва упирался, а под конец сказал: «Ты прав…» То же самое!

И Хаджи Смион важно оглядел все собрание.

Иванчо кинул на Хаджи Смиона свирепый взгляд. Заметив, что тот снял башмак, чтобы говорить, он предупредил его намерение.

– Кажется, уж совсем убедил его. Но вдруг он мне: «Хребет! Не могу. Нет, нет, не могу. Чтобы этот разбойник анатолийский ворота мои бесчестил!..»

– Вот, вот! И Варлаам тоже: «Я, говорит, этого смертоубийцу и Иуду Искариотского, который фалимилию мою бесчестит…»

– Замолчи, невежа! Попечители! Позор для болгарского народа! – в бешенстве закричал Иванчо.

Среди присутствующих послышался смех.

Хаджи Смион презрительно поглядел на Иванчо и строго промолвил:

– Будь американцем, сударь. Веди себя чинно.

Но через минуту гнев его прошел, и он охотно принял предложение Иванчо сыграть в карты…

– Только честно, без обмана, – прибавил Иванчо.

– По-американски, – ответил Хаджи Смион, усаживаясь удобнее.

Игроки несколько раз сдали карты в полном молчании.

Первым нарушил его Хаджи Смион.

– Знаешь, как звали не прошлогоднего, а позапрошлогоднего кадию?

– Пять да три – восемь, да один – девять… Кого?

– Позапрошлогоднего… четыре и четыре – восемь… Ходи.

– Хаджи Юнуз, что ли?.. Ходи, чего тянешь?

– Малая. Берешь? – воскликнул Хаджи Смион.

– Черт подери, допек ты меня! Всю душу выжег и прочее… На! Грабь!

– Пять, два… три… десять!

– Крупная! Ох! – испуганно вскрикнул Иванчо. – Нет, постой, постой! У тебя ведь девять… Как же десять? Долой, долой, долой крупную!

– Ах, волки заешь!.. А я десять очков насчитал, обчелся… На, возьми ее себе!

И Хаджи Смион с сердцем кинул карту на землю.

– Вперед, пожалуйста, честно, без обмана… – сказал Иванчо, забрав при следующей сдаче и крупную и мелкую.

Хаджи Смион, насупившись, обдумывал ход. Игра продолжалась.

– Теперь – будь сам свидетелем, Хаджи Смион: я благородно, как полагается, – понимаешь?.. Игра, прямо сказать… Ну, не идет чертова карта… Эх, будь у меня сейчас девятка!.. Погоди, погоди: я посмотрю, чем ты кроешь. Два да три – пять, да четыре – девять и прочее. Ладно, бери.

– Экий ты недоверчивый, – сказал Хаджи Смион, пряча себе под колено три карты Иванчо. – Проклятые трефы не идут… Эй… эй, ты чем покрыл валета?

– Валетом же, – добросовестно ответил Иванчо.

– А я уж подумал, не королем ли… Мне показалось – корона, – сказал Хаджи Смион, покрывая даму единицей и быстро смешивая их с другими картами.

Но Иванчо, не слушая уверений Хаджи Смиона, потребовал, чтобы карты последнего были проверены и было выяснено, сколько у него дам.

– Правильно, правильно, – послышались голоса.

Хаджи Смион поспешно смешал свои карты с картами Иванчо и сердито промолвил:

– Я так играть не стану!

– Как же это, сударь? Записываю себе пять. А ты плати за кофе и прочее. Зачем карты смешал? Или баранами всех считаешь?

– Кто тебе о баранах говорит? Но я не желаю слушать оскорблений. Играй по-американски.

– Разве ты не мошенничал?

– Кто?

– Разве я не поймал тебя два раза?

– Врешь! – крикнул Хаджи Смион.

– Сам ты врешь, как бородатый цыган!

С этими словами Иванчо швырнул ему карты в лицо; при этом он толкнул хозяина, разносившего кофе, и все оно вылилось на плечо Хаджи Смиону.

Трудно сказать, что сделал бы Хаджи Смион, если б был обут в это мгновение. Но Иванчо отбежал в другой конец комнаты и шепотом спросил Мирончо:

– Скажи, Мирончо, какая обида больше? По-моему, хребет.

Мирончо ничего не ответил.

– А по-твоему, что труднее стерпеть? – домогался Иванчо.

Мирончо поглядел на него совершенно равнодушно.

– Хребет? – покраснев от досады, продолжал настаивать Иванчо.

Мирончо молчал.

– Или, скажем, кошка? – прибавил Иванчо упрямо.

Потом, переменив тон, спросил доверительно:

– Читал сатиру?

Мирончо посмотрел на него отсутствующим взглядом.

– Страшно осмеяли Варлаама – и прочее… Читал?

Но Мирончо, который даже носа Йоты видеть не мог, отвернулся и стал слушать другой разговор.

Иванчо покраснел от гнева. Повернувшись к стене, он пробормотал:

– Погоди, гордый Дарий {72}72
  …гордый Дарий. – Имеется в виду древнеперсидский царь Дарий I Гистасп (522–486 гг. до н. э.); Иванчо Йота ошибочно связывает с его именем легенду об ослиных ушах, относящуюся к мифическому малоазиатскому царю Мидасу.


[Закрыть], я заставлю тебя открыть твои ослиные уши!

Он не посмел напасть на Мирончо открыто, так как помнил случай с жаровней, а решил втянуть его в спор по какому-нибудь запутанному вопросу – например, насчет правописания, о котором уже зашла речь в одном углу кофейни.

XII. Вольтерьянцы и эллинисты

Иванчо Йота незаметно присоединился к беседующим. Разговор, возникший по поводу лошади Ивана Болашака, перешел в спор о правописании. Учитель Гатю, известный вольтерьянец, обрушивал беспощадные удары на некоторые завещанные стариной благочестивые буквы.

Его союзниками были: Мирончо, завсегдатай кофейни Иван Бухал, подвыпивший дед Нистор, несмотря на свою неграмотность, сражавшийся в первом ряду бойцов; затем великий вольнодумец и патриот господин Фратю и, наконец, владелец кофейни.

В качестве союзников сладкогласного певца и эллиниста музыкословесного Хаджи Атанасия фигурировали: многоученый эллинист и доктор дед Иоси, лечивший решительно все болезни желудка тартароэметикой {74}74
  Тартароэметика – рвотное средство, в состав которого входит винный камень.


[Закрыть]; затем верный блюститель традиций школы Гырбы о. Ставри: он продолжал писать с острыми и тупыми ударениями; далее, два безгласных, но, видимо, сведущих слушателя, так как оба они глубокомысленно кивали головой всякому, кто брал слово, к какому бы лагерю тот ни примыкал. Наконец, Иван Капзамалин, постоянный покупатель товаров Иванчо и сват о. Ставри.

Иванчо Йота, естественно, присоединился к лагерю эллинистов, а Хаджи Смион, увидев это, пристал к партии вольтерьянцев. Помощник учителя Мироновский соблюдал нейтралитет.

Спор становился все горячей и ожесточенней, так как, несмотря на свирепость вольтерьянцев, эллинисты не хотели уступать ни пяди; наоборот, они предъявляли еще более страшные притязания, чем обычно. Музыкословесный Хаджи Атанасий непременно хотел, чтобы и ζ, и μ заняли свои прежние почетные места в азбуке; Петко Мираз, настроенный более умеренно, настаивал на возвращении одних только ы и θ. Отец Ставри был неукротим: он требовал восстановления титл {75}75
  Титлы – надстрочные знаки над сокращенно написанными словами в древних славянских рукописях.


[Закрыть]; но в конце концов отступил и согласился на то, чтобы сохранить их только над словами «бог» и «ангел». Иван Капзамалин и оба немые слушателя тоже поддерживали эти требования, сочувственно кивая головой, а многоученый эллинист и доктор дед Иоси попросту предлагал перейти на греческий алфавит.

Хаджи Смион, еще вздрагивавший от гнева при каждом взгляде на свое плечо, то и дело зло посматривал на Йоту, которого при этом прошибал холодный пот.

Желая поскорей насладиться мщением, коварный Хаджи Смион подошел к учителю Гатю, который в этот момент давал горячий отпор эллинистам, и подтолкнул его локтем. Тот обернулся и поглядел на Хаджи Смиона вопросительно.

– А как насчет йоты? – промолвил Хаджи Смион и бесстыдно осклабился на Иванчо, которого уже не боялся, так как имел теперь, помимо учителя, таких сторонников, как дед Нистор, не прощавший Йоте скоромного стола в рождественский пост и гонявшийся за ним с чубуком всякий раз, когда тот высказывался неуважительно о патриархе; как Мирончо, презиравший Иванчо и называвший его «Иван Йотович ничтожный»; как хозяин кофейни, по характеру своему большой противник йоты и мух.

Иванчо вспыхнул и покраснел до ушей. Учитель Гатю засмеялся и поглядел на него с сожалением:

– А с вашей йотой, бай Иванчо, как быть?

Такое полунасмешливое-полупрезрительное отношение к йоте задело Йоту. Окинув предательски ухмыляющегося Хаджи Смиона огненным взглядом, он грубо ответил:

– Ты скажи, небось ты учитель? Так зачем меня спрашиваешь? Ты ведь учитель?

– Я считаю, – высокомерно промолвил тот, – что и над ней надо пропеть «вечную память», как над остальным поповским и дедовским хламом.

– Настоящий вольтерьянец, – прошептал о. Ставри.

– Прошу прощения, прошу прощения, – гневно промолвил Иванчо. – Это не одно и то же. Йота – статья особая. Ты эти песни пой отцу Ставри, а Иванчо не проведешь… Он этим штучкам цену знает.

Отец Ставри зверем поглядел на своего союзника-обидчика. Обоих борцов окружила толпа любопытных.

– Смелей, Иванчо! – поощрительно крикнул Йоте Хаджи Атанасий из лагеря эллинистов.

– Браво! – невольно вырвалось у Хаджи Смиона, примыкавшего к лагерю вольтерьянцев.

Иванчо приободрился, а несколько опешивший учитель Гатю, видя, что победа достанется не так-то легко, вздрогнул и повел ожесточеннейшее нападение на Йоту. Но Йота стал возражать ему очень разумно, припугнув заявлением, что располагает таким доказательством, при помощи которого может, если захочет, припереть его к стенке.

– Докажи! – сердито крикнул учитель Гатю.

– Да, да, докажи! – поддержал его Хаджи Смион.

– Посмотрим! – проворчал дед Нистор, изо всех сил пыхтя чубуком.

Немного помедлив, чтобы собраться с силами, Иванчо принял важный вид и начал:

– Во-первых, йота нужна для того…

– Ни на что не нужна! – нетерпеливо перебил учитель.

– Никаких йот! – взревел Мирончо.

– Нет, нужна! – упрямо твердил Йота.

– Не нужна!

– Нужней, чем ижица!

– Не нужна, да и только! – ожесточенно вопил Хаджи Смион. – Уж мне ли не знать? В Молдове одно только и употребляют! Не нужна вовсе!

– Одно дело – по-молдавански, а другое дело – по-нашему, православному, – возразил о. Ставри.

– Язык языку рознь, – заметил с достоинством дед Иоси.

– Во-первых, – продолжал Иванчо, кидая грозный взгляд на Хаджи Смиона, – во-первых, потому что йота имеется в церковных книгах, в предании святых отцов и прочее… Или мы теперь отрекаемся от всех чтимых нами старых творений?

Аргумент пришелся по вкусу о. Ставри; он громогласно ответил на поставленный оратором вопрос:

– Этому не бывать!

– Противозаконное дело. Без йоты невозможно, – сладостно пропел музыкословесный Хаджи Атанасий.

– Клянусь Гиппократом… Какой может быть вопрос? Когда все ясно, – поддержал с глубокомысленной усмешкой дед Иоси.

– Браво, Иванчо Йотович! – воскликнул Мирончо; с некоторых пор Иванчо стал казаться ему йотой, которая соединена со своей точкой при помощи тоненькой черточки (такое впечатление производила фигура Иванчо – туловище, шея и голова на фоне окна).

Втайне обругав Мирончо, Иванчо продолжал:

– Во-вторых, йоту нельзя выкидывать еще потому, что скажи, сударь мой, как ты напишешь, например, «сотворенiе мiра»?

Этот премудрый вопрос привел в восторг о. Ставри.

– Да, да, «сотворенiе мiра»… – язвительно подхватил он, обращаясь к учителю. – Впрочем, господь их знает, этих вольтерьянцев: они, чего доброго, и в создание мира не веруют.

– В-третьих, – все более воодушевляясь, продолжал Иванчо, – в-третьих, йота есть украшение грамматики, что явствует, например…

Учитель Гатю громко захохотал.

– Украшение грамматики? Браво! Ну, например?

– Например, – ответил Иванчо, оглядываясь, – напиши «Хаджи Атанасий» через и – безвкусно, некрасиво. А напишешь через йоту – хорошо получится, словно отродясь так и было.

Музыкословесный Хаджи Атанасий весь раскраснелся от удовольствия, видя, что имя его послужило неопровержимым доводом в споре.

– Без йоты невозможно, как ни вертись, – промолвил он. – В конце концов я готов подарить вам и ζ, и θ, но за йоту голову сложу!.. Мое слово твердо.

– Жертвую ы, но йота должна остаться, – сказал Поштянка.

– И я посылаю к чертям титлы Гырбы, но йоты не уступлю. В ней – наша вера! Кто ее тронет, тому – анафема! – громогласно объявил о. Ставри, заражаясь либерализмом своих союзников.

– Это зря; ничего вы не понимаете, – с отчаянием промолвил дед Иоси.

Иванчо торжествовал. Он встретил горячую поддержку со стороны своих союзников, тогда как учитель Гатю давно смяк, не получая от своих никакой помощи. Он оказался генералом без армии. Даже дед Нистор изменил ему: он только дымил чубуком и одобрительно кивал о. Ставри. Мирончо слушал невнимательно, так как презирал все на свете, кроме восточного вопроса. Хозяин кофейни в самый разгар борьбы сел играть с Иваном Капзамалиным в кости. Господин Фратю, глядя в зеркало, показывал самому себе язык и старался увидеть свой собственный затылок. Головрат же уставился в отметки мелом на двери и, когда учитель Гатю оглянулся на него, ища взглядом одобрения своим словам, с серьезным видом заметил:

– Ровно семьдесят восемь порций кофе.

Оставался один верный союзник – Хаджи Смион, слабоватый по части грамматики (другое дело – вопросы политические). Что касается помощника учителя Мироновского, то он пребывал нейтральным.

Но на вершине триумфа Иванчо угораздило крикнуть:

– Долой Вольтера! Долой греческого патриарха!

– Молчать! – взревел дед Нистор, замахиваясь на него чубуком.

Это неожиданное заступничество за Вольтера ободрило учителя.

– Да здравствует Вольтер! Долой йоту! – вспылив, крикнул он и пригрозил, что разоблачит противника в специальной корреспонденции, сообщив в ней, что тот завертывает красный перец в школьную газету.

– Долой антихриста! – воскликнул опять дед Нистор, сердито угрожая чубуком Иванчо. Потом, обращаясь к Хаджи Атанасию и о. Ставри, проворчал:

– А? Каково? Эти олухи ничего не понимают. А я сижу, слушаю!

– Нету прежней учености, нету, – ответил Хаджи Атанасий, отворяя дверь.

– Зря, зря, – сокрушенно повторял дед Иоси, уходя.

XIII. Прогулка

После обеда компания собралась снова и, за вычетом двух вольтерьянцев и большинства эллинистов, направилась к монастырю, обычному месту загородных прогулок. Проходя мимо корчмы Аврамча Распопче, они завернули туда – осушить по стаканчику киселярского вина, пользовавшегося особенным успехом благодаря тому, что его покупали учителя. Оттуда пошли к Караджовскому колодцу, где всей компанией плясали хоро {76}76
  Хоро – национальный болгарский массовый танец.


[Закрыть], которое Мирончо дважды обвел вокруг родника. Потом он повел всех к Капану; там, ни слова не говоря, свернул во двор, и все за ним. Капан в тот день принимал гостей; обе комнаты дома были полны народу; присутствующие сидели по-турецки вдоль стен. Компания поздоровалась с хозяином и его домочадцами и разместилась как попало. Мирончо бесцеремонно протискался в угол, отдавив чорбаджии Цочко ногу и запачкав ему своим башмаком чулок. Иванчо, разувшись, сумел благодаря своим малым размерам без особого труда втиснуться между двумя коленями, принадлежащими разным владельцам. Хаджи Атанасий и остальные поместились среди женщин. Только Хаджи Смион, тоже в одних чулках, остался стоять, озираясь с улыбкой по сторонам; но и он, увидев забившегося в угол Мирончо, направился к нему и, сам не подозревая об этом, приютился в объятиях чорбаджии Цочко.

У Капана пелинаш {77}77
  Пелинаш – виноградное вино с полынью.


[Закрыть]был, как видно, не хуже Аврамчева, так как, выйдя от него, Мирончо зашагал по-военному, и вся компания последовала его примеру, покрикивая вполголоса: «Раз, два, три! Раз, два, три!» Хаджи Смион, слышавший в Бухаресте в 1848 году, когда Киселев {78}78
  Киселев – граф П. Д. Киселев (1788–1872), глава русской администрации в Валашском и Молдавском княжествах в период 1828–1834 гг.


[Закрыть]управлял Румынией, русскую команду, наблюдал их марш и делал строгие замечания:

– Правей, Иванчо! Учитель, не выходи из рядов! Быстрей, Хаджи, по-русски!

И все повторяли:

– Раз, два, три! Раз, два, три!

Стоявшие у ворот женщины при виде этого воинственного отряда струхнули; однако те, что помоложе, не могли удержаться от смеха, глядя на Мирончо, шагающего впереди, наклонив голову, и печатающего: раз, два, три! И все повторяли за ним: раз, два, три! А им вторила следовавшая за ними толпа ребятишек.

Но вся воинственность отряда исчезла сразу, словно по мановению волшебной палочки, как только из-за угла появился алый фес онбаши {79}79
  Онбаши (турец.) – начальник полиции в маленьком городе.


[Закрыть]. Хаджи Смион храбро встретил турка, приветливо с ним поздоровался, осведомился о здоровье и спросил, который час.

– Чего вы испугались? – сказал он, когда представитель государственной власти отбыл. – Он такой же человек, как все.

– Убей его бог! Агарянин {80}80
  Агарянин – мусульманин, турок.


[Закрыть]– не человек, – проворчал Хаджи Атанасий.

– Известное дело, не человек. Я просто так сказал, – сухо ответил Хаджи Смион.

Наконец компания достигла зеленой поляны перед монастырем и расселась на траве, продолжая шуметь и громко разговаривать. Мирончо рассказывал Хаджи Смиону и одному торговцу шнурками какой-то смешной молдаванский анекдот. Иван Стамболия и Головрат беседовали о ценах на пряжу в три нитки. Учитель Гатю и Иванчо Йота опять сцепились по поводу правописания; но господин Фратю вмешался, заговорив с учителем по-французски, то есть прочитав затверженные наизусть первые строки из «Телемаха» {81}81
  …Из «Телемаха». – «Приключения Телемаха» – известный назидательный роман французского писателя архиепископа Фенелона (1651–1715),


[Закрыть]: «Calypso ne pauvait se consoler du départ d’Ulysse» [15]15
  Калипсо не могла утешиться после отъезда Улисса (франц.)


[Закрыть]и т. д., чтобы произвести впечатление на торговцев шнурками, чем страшно рассердил Иванчо, который, кроме гордости Мирончо, ненавидел также румынский язык. А Хаджи Атанасий убеждал Чона Поштянку признать патриархию, так как она распределяет миро. Только помощник учителя Мироновский отстал, погрузившись в размышления о собственной фамилии, которая сперва была Милчев (в Ловече), потом стала Мирович (в Тетевене), потом Миронов (в Штипе) и, наконец, превратилась в Мироновский (Селямсыз называл его уже Мироносовский).

Наконец все стали просить Мирончо что-нибудь спеть. Это очень задело музыколюбивого Хаджи Атанасия, тоже славившегося своим сладкогласным пением в церкви.

– Что спеть? – спросил Мирончо.

– «Где, о голубь мой?» – сказал Поштянка.

Мирончо ничего не ответил, только сдвинул брови, торжественно снял с головы фес и, подмигнув Хаджи Смиону, кинул:

– Подтягивай, Хаджи!

– Мы все будем подтягивать, – ответил Хаджи Атанасий.

Мирончо, подняв глаза к облакам, запел:

Где, о голубь мой,

Ты стремишь свой лет?

Ревность злой змеей

Сердце мне сосет!

На чудную высоту поднял певец голос свой, залился, замер на ней, потом опустил его вниз, и загремел, и опять замер в любовном вздохе, и вся компания повторила последний стих куплета. Зефир подхватил эти приятные, гармонические звуки, отнес их в листву ив и орешника, смешал с шумом реки и доставил в спальню игумена, нарушив его послеобеденную дремоту.

После Мирончо пели другие; между прочим, Хаджи Атанасий спел новую «Херувимскую».

Учитель Гатю взобрался на большой камень, носивший название «Вол».

– Скажи нам оттуда речь, учитель! – крикнул Иван Бухал.

– О чем?

– О чем хочешь, – ответил Головрат.

– О грехопадении Адама и Евы, – сказал, смеясь, Мирончо.

– О побежденном Никифоре, – откликнулся Хаджи Смион, кинув убийственно-иронический взгляд на Йоту (Хаджи Смион был весьма сведущ в болгарской истории, с которой был знаком по песне «Захотел гордый Никифор» {82}82
  «Захотел гордый Никифор» – популярная в Болгарии патриотическая песня о неудачном походе византийского императора Никифора против болгарского князя Крума; слова песни принадлежат Найдену Герову.


[Закрыть]).

– О малом посте, который скоро наступит, – сказал осторожный Хаджи Атанасий, так как боялся песен, способных навлечь на его голову беду.

– О свободе! – воскликнул господин Фратю, оттолкнув учителя и заняв позицию на «Воле».

– О свободе! О свободе! – в восторге закричали все, так как господин Фратю считался первоклассным оратором.

Господин Фратю воодушевился, воздел руки и глаза к небу, взъерошил волосы на голове и, приняв театральную позу, начал торжественно-высокопарно, в современном духе:

– Братья! Атмосфера накалилась! Горы содрогаются и долины стонут от рева скованного балканского льва! Libertè! O libertè! [16]16
  Свобода! О свобода! (франц.)


[Закрыть]Придет время, и ты воцаришься в этих прекрасных местах, где теперь вздымается сатанинский полумесяц нашего пятивекового врага и притеснителя! Скоро на величественных вершинах нашей старой матери (он указал на Стара-планину), где в течение целых столетий лилась болгарская кровь, будет развеваться гордое знамя болгарского героя, внука славного Крума, Асеня и Симеона {83}83
  Крум, Асень, Симеон. – Болгарские цари: хан Крум (803–814), Асень I (1187–1196) или Иван-Асень II (1218–1241) и Симеон I (893–927), победоносно сражавшиеся с Византией.


[Закрыть]. Уже грянул первый ружейный выстрел нашей libertè – и знаете, о чем говорит этот гром? Подымайтесь, храбрые болгары! Конец рабству и притеснениям! Братья! Атмосфера накалилась!..

– Да здравствует Болгария! – восторженно воскликнул учитель Гатю.

– Учитель, идем в участок. Тебя бей требует! – послышался чей-то грубый голос, произнесший эти слова по-турецки.

Все в ужасе расступились, давая дорогу жандарму.