Текст книги "Дорога к победе"

Автор книги: Иван Мозговой

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 23 страниц)

– На язык-то ты, Полин, востра, вот бы еще на дело...

– А что? Я с любыми делами справляюсь, в чем ты меня обвиняешь? Ну-ка скажи!

– Ты вот что, Полина, ты... забудь про то, что только говорила. Мне это не нравится. Поняла?

– Тю на тебя. Что с тобой? Я ведь без всякой мысли. Так, пошутила. Смотрю, он на тебя глаза пялит и сказала.

– Мало, что на меня кто глаза пялит, так я при чем. Поехали, а то и круга не обойдем, как люди распрягать начнут.

– Ладно, Рай, ты на меня не сердись, я пошутила. Конечно, до Миши ему далековато, ну а так мужик из себя видный, хотя и староват. А вот жену выбрал себе никудышную: во-первых, стара для него, а во-вторых, курит, как мужичага, и пальцы, ты видела у нее пальцы какие желтые от табака. А у него морда – кирпича просит. Он сейчас в самом соку, только успевай баб ему подставляй . . .

– Полин, и как тебе не стыдно?

– А кого мне тут стыдиться, тебя что ли?

– Не во мне дело. От таких мыслей и согрешить недолго.

– Говорят, кто первый раз рожает в пожилые годы, то очень трудно, – молвила Полина, пропустив мимо ушей слова подруги.

Раиса, идущая впереди коров, не расслышала ее слов и продолжала идти, ведя за поводок коров.

– Рая, ты чего молчишь?

– Мечтаю, Поль...

– А ты вслух мечтай и мне не так будет скучно, – предложила Полина.

– Что ты мне на мой вопрос не ответила?

– Какой вопрос?

– Говорят, кто первый раз рожает в пожилые годы, роды протекают очень тяжело, – повторила она свой вопрос и с такой серьезной миной на лице, что Раиса даже приостановилась.

– Перестань задавать глупые вопросы, – рассердилась Раиса. – Почем я знаю, кто как рожает. Поди у Ивановны спроси, она родила пять детей, а лучше у той женщины, которая рожала поздними родами.

– Ты что, за сумасшедшую меня принимаешь? – отозвалась Полина. – Да разве у наших женщин можно такие вещи спрашивать? Они враз такое раздуют по селу, что сама себе поверю, что я беременна. Что, ты их не знаешь?

– Знаю, дорогая подружка, знаю, и сама такая же, – самокритично отозвалась Рая. – Не умеем язык держать за зубами. Ты смотри! – воскликнула она, – бабы вон уж распрягают, а мы с тобой о всякой чепухе болтаем.

– Это мы сейчас провернем, – произнесла Полина, забегая сбоку коровы. – Стой, Маня, стой! – кричит она на корову, берясь за ярмо и вытаскивая занозу. Раиса поспешила с другой стороны, и они быстро освободили коров от ярма. Коровы, почувствовав свободу, махнули головами и устремились к зеленой травке, росшей у обочины дороги.

После обеденного перерыва работать не хотелось. Да и усталость о себе давала знать, ноги и руки были как бы скованы неприятной тяжестью; в голове шумело от постоянных солнечных лучей не по-весеннему ярко пригревающих. Коровы и те брели медленно и полусонно.

Девчата поменялись местами, теперь Раиса шла за боронами и покрикивала на коров: "Пошла, Маня, пошла! Иди, Зорька, иди!"

Говорить уже не хотелось, да и во рту высохло, они больше молчали, думая о своем.

– Сейчас бы водички холодной напиться, – пожаловалась Полина, облизывая сухие губы.

– Да там в фляжке есть вода, возьми, – предложила ей Рая.

– Да разве теплой напьешься, – отказалась Полина от предложенной воды. И снова тишина, только слышно монотонное доскрипывание уключин ярма, скрежет бороньих зубьев о землю, да звонкая песня жаворонка в голубом небе.

"Вот и весна наступила, лес покрылся зеленой листвой, радоваться бы, как прежде, а на душе тоска," – подумала Раиса. Казалось, письмо от Миши получила, радоваться надо, а сердце еще больше затосковало. Страх за его жизнь сковал все тело, сознание и волю. – «Только и живешь думами о нем. Особенно в последние дни, после того вечера, как Мотя рассказала про свой сон. Ведь письмо он писал намного раньше, за то время его могли убить множество раз, хотя смерть у человека бывает одна. Раз, и нет больше человека. Остаются одни воспоминания о нем. А может, Полина права, рассуждая о будущем к старости. Действительно, ребят побьют на войне, а мы останемся в вековушках и докормить будет не кому»...

Тучка прикрыла солнце и дохнул ветерок, освеживший разморенное тело. На несколько минут дышать стало легче.

– Поль, а Поль! – позвала Раиса.

– Что тебе?

– Ты что, Поль, в самом деле собираешься рожать? – тихим голосом спросила Раиса.

– А тебе что? В повитухи мылишься ко мне.

– Да нет... В повитухи я не гожусь. Боюсь, да и ума на это недостаточно. Надо бы немножко подучиться, тогда.

– Это же когда? Когда мне сорок стукнет? Тогда рожать уж будет не к чему. Мне бы сейчас, когда силы еще не растрачены. – А почему ты затеяла этот разговор? – с удивлением спросила Полина. – Ты же утром как говорила: "Глупые разговоры заводишь!" – передразнила подругу Полина, – а теперь туда же.

– Да так, просто, – уклонилась от ответа Рая. Просто от скуки разная чепуха в голову лезет.

– Да нет, подруга, не просто! Тебя тоже волнует эта проблема, но ты скрываешь от нас. Полина для тебя пустомеля, зато ты себе на уме. Лишнего от тебя не услышишь. И сейчас, хочешь отделаться особнячком без нашего ведома. Но такие вещи тайком не получаются, все равно выпрет наружу.

– Полина! Что ты несешь? Что я скрываю от вас? Каким особнячком? Я вся у вас на виду. Делюсь с вами своими мыслями, планами, вот и сегодня поделилась с тобой своей радостью – письмом от Миши. Но то, что характер у меня склонен к замкнутости, так в этом я не виновата.

– Ладно, Рая, прости! Я похоже переборщила сегодня. Наговорила кучу неприятностей тебе. Это, по-видимому, от раздражения, связанного с усталостью и неурядицей в жизни.

– Прости! – и чуть не плача, обняла Раю.

Рая порыву подруги была искренне рада. Не хотела она ругаться с ней в такое тяжелое время, да притом из-за пустяшных слов.

Она хорошо знала свою подругу с самого детства и с нею они за прожитую вместе жизнь ругались и мирились по несколько раз в день.

– Хорошо, хорошо, моя подруженька, все тебе прощаю, – говорила Рая, обнимая Полину. – Как бы я себя не повела с тобой, все равно ты не изменишься.

– А вон и солнце садится, пахарь веселится, – вдруг запела Полина, поглядывая в сторону солнца.

Солнце и впрямь катилось к закату, в воздухе чувствовалась предвечерняя прохлада.

– Вот сейчас бы только и боронить, но усталость валит с ног, – заметила Раиса, шагавшая сбоку коров с появившимся у нее безразличием. – Это только первый день. А что будет с нами к концу недели.

– Да. День кончается, а вечер наступит, отдохнуть бы, не спится – душа чего-то просит, – говорит задумчиво Полина, не обращая внимания на слова Раисы.

– Что требует природа, то требует и душа – ни больше, ни меньше, -философски рассудила Раиса. – Ведь мы неотъемлемая часть природы.

Проехав еще один круг, девчата распрягли коров и, пустив их впереди себя, направились к селу.

Вскоре их догнали Дуся с Мотей и, пристроившись к ним, пошли вместе.

– Ну как, много заборонили? – спросила Полина, когда девчата поравнялись с ней.

– Мы не замеряли, но думаю, намного больше вас, – ответила ей Дуся.

– Это ж почему? – спросила Рая, повернувшись в сторону Дуси. – Что у нас коровы слабее ваших.

– Не в коровах дело, а в вас... До обеда проспали, а после обеда обнимались. А мы, как до обеда, так и после обеда по пять минут всего отдыхали.

– Да там уж, и полежать нельзя! – сопротивлялась Полина.– Встали, считай, на заре и целый день на ногах. Так недолго и ножки протянуть.

– А я что, против? Ваш надел, вам и боронить его. Хотите за один день, хотите за десять. Мне от этого ни холодно, ни жарко.

"Сейчас начнется," – подумала Рая. – ведь не могут жить друг без друга, а как сойдутся, так без шпилек не могут. Сейчас я им подпитку дам – и улыбаясь, сказала: "Это что, Дусь, чепуха по сравнению с тем, что наша Полина надумала."

– И какой номер она выбросила?– поинтересовалась Дуся.

– Забеременеть надумала...

– От кого? – вскрикнули разом Дуся с Мотей, поглядывая то на Полину, то на Раису, стараясь сообразить, с какой стороны ожидать подвоха.

– Правду, говорит Раиса? – спросила ее Дуся. – Расскажи, как это ты додумалась?

– Что вам рассказать?

– Как ты надумала забеременеть, – теперь уж заинтересовалась Мотя.

– А что тут рассказывать? Так же, как и ты!

– Я-я? Да ты что, девочка, белены объелась? У меня и мысли о такой проблеме не возникало. Ты уж извини, с больной головы на здоровую сваливать не надо.

– Так что ж выходит, ты инфантильна?

– Что-о, что ты сказала?

– Что слышала!

Рая, дернув за рукав Мотю, задержала ее шаг и шепнула: "Давай послушаем, как Полина будет выкручиваться из этой ситуации."

– Такого слова я еще не слышала, – ответила, Дуся, не понимая куда клонит Полина.

– А говоришь, зять фельдшер. . .

– Причем тут зять? – недоумевала Дуся. – И притом, он на фронте.

– А он тебе и не нужен, – с таинственностью предсказательницы говорит Полина.

– Нужна тебе его книга по акушерству. Там и прочитай.

– Зачем мне идти за пять километров, где-то искать в книге, если ты тут рядом и можешь сказать.

Полина молчала. Только слышно было как по ногам шуршит сшитая из солдатской плащ-палатки юбка.

– Ну что ты молчишь? – спросила ее с раздражением Дуся.

– А что тебе говорить?

– Объясни по-человечески, что означает это слово, как его.

– Что, заело?

– Ты же меня обозвала мудреным словом, а я, так и не знаю, хорошее оно или плохое.

– Смотря для кого.

– Ты, Полина, не будь занудой и не говори иностранными словами, а объясни, нам неучам, что означает это слово.

– Инфантильность, это отсталость в развитии взрослого человека и в том числе половых органов, – приостановившись, стала объяснять Полина. – Такая женщина по своей натуре холодна к мужчине и они ее не интересуют.

Девушки переглянулись между собой и стали ждать дальнейших разъяснений. Но Полина, повернувшись, молча пошла дальше. Подруги поспешили за ней.

– Слушай, Полин! Откуда ты это знаешь? – поравнявшись с ней, спросила Дуся.

– Читать больше надо, а не хаханьками заниматься в свободное от работы время.

Дуся забежала вперед Полины и сделав насмешливую гримасу на лице, заговорила: "Вы, посмотрите, девчонки, на нашу знаменитость, на наше будущее светило! Она сейчас занимается чтением трудов ученых, а что с ней будет дальше. За этой женщиной светлое будущее! И мы, когда-нибудь будем гордиться, что были ее подругами!

– Не паясничай, Дусь, надоело, – произнесла Полина, взглянув искоса на Дусю. Рая не выдержала насмешек Дуси, сказала: "Что ты к ней пристала, Дусь, как репей к собачьему хвосту? Ты не права, Дусь."

– А она права, что обзывает меня говнячим словом!?

– Я тебя не обзывала, а как бы спросила: "Ты что инфантильна, что тебя в такие молодые годы мужчины не интересуют?" Вот и все.

– А тебя интересуют?

– А как же! Это же естественно в наши годы.

– Полина права, – вмешалась в разговор Мотя. До этого она молчала и следила за перебранкой подруг.

Все взглянули на нее.

– А она продолжала,– Бывают же такие моменты, особенно по вечерам: ляжешь спать, а сна нет, и начинает лезть в голову всякая чепуха…

То парень, который тебе нравится и его хочется к себе прижать, то тебя кто-то ласкает, а очнешься от сладостных грез рядом никого нет. Расстроишься до такой степени, что до зари без сна прокрутишься. К утру задремлешь на часик-два и встаешь с разбитым телом и чумной головой. Отчего это так? Или, например, сон такой приснится, когда с парнем милуешься, и так тебе приятно, а проснешься – живот болит. У вас что, так не бывает?

– Бывает, – призналась Полина.

– Не зря говорят в народе: "Девке замуж пора,"– рассмеялась Дуся.

– А что, раньше в пятнадцать лет выдавали замуж и ничего, жили себе и здоровее были. По десять детей рожали.

– Эх, девчонки, в наше время, хотя бы одного родить для разнообразия, чтобы не говорили, что девка пустоцветом прожила, – произнесла Мотя.

– Замуж нам уж не придется выходить, а вековать нам в девках, как вон Паша Горбунова, – сказала Рая.

– А ты что заранее панихиду отпеваешь? – упрекнула ее Мотя со злобой в голосе. – У тебя Миша есть, что тебе заранее плакаться. Это нам, бедолагам, деваться некуда.

– Раиса говорит сущую правду, – поддержала ее Дуся, – Война продлится неизвестно сколько, но одно точно, скажу я вам, кончится еще не скоро, значит, ребята, наши сверстники, все положат головы на этой проклятой войне. Нам не достанется даже калек. А если кто и уцелеет, то они женятся на молодых девчатах. Вон какие красавицы подрастают, не чета нам.

– Даже не хочется верить, – упавшим голосом произнесла Полина.

– Хочешь, не хочешь, тебя спрашивать не будут, моя дорогая, – повысила голос Дуся.

– Нет, так я не хочу! – не согласилась с нею Полина. – Век доживать одной, немощной! Быр-р-р.

– А что же ты собираешься делать? – усмехаясь, спросила Мотя. – Не к деду ли Минаю подкатиться хочешь?

– Вон напротив нас два солдата остались снаряды охранять. Один из них помоложе, брошусь ему в ноги и попрошу: "Дорогой солдатик, будь ласков, сделай мне ребеночка по причине отсутствия у меня мужа.

"Брешет, не откажет, на молоденькую позарится! Ха-ха-ха, – с сарказмом засмеялась она.

– Брось трепать языком! Никуда ты не пойдешь, духу не хватит, – серьезным тоном заметила Рая. – Вот так всегда, треплешь языком, как собака хвостом при виде хозяина.

– А как же раньше выдавали шестнадцатилетних девушек за стариков? – не унималась Поля.

– То насильно... Деваться было некуда, а без любви не пойдешь, – заметила Мотя.

– И нас обстоятельства так прижали, что нам тоже деваться некуда. Хочешь, не хочешь, а ложись под любого. Такова выпала нам доля.

Так, разговаривая между собой о несладкой своей участи, девушки и не заметили, как потемнел небосвод и сумерки окутали землю. Высоко в небе узким серпом стояла луна, а с луга потянуло сыростью.

– Девочки-и, а какой вечер! – воскликнула Полина. – В такой вечер только с милым целоваться, а не слезы по нем лить...

Все остановились, любуясь вечером, прислушиваясь к вечерней тишине, стараясь понять ее сокровища, а затем уж разобраться в ее плюсах и минусах; отдать ей дань своим молчанием, как святыне и молча поблагодарить за то, что умеет создавать в человеческой душе равновесие между возбуждением и глубокой меланхолией, возникающими периодами в человеческой жизни, и тем самым делать жизнь, лично каждому, более разнообразной, интересной.

– Я так устала сегодня, может, по домам, – предложила Раиса, сбрасывая с себя и одновременно с подруг оцепенение, возникшее под действием благодатной вечерней тишины.

– А что же нам остается делать, как разойтись по домам, поужинать и лечь в постель, – соглашается с нею Мотя. – Завтра снова в поле на целый день. И подруги, не прощаясь, расходятся по домам молча.

Дуся подошла к калитке своего двора, остановилась: или под действием вечерней тишины, или под впечатлением разговоров с подругами, или в этот час пробудились внутренние, неведомые Дусе силы, но, несмотря на тяжелый день, усталости она не чувствовала, спать не хотелось. Она села на скамеечку у палисадника и, глядя в темноту расширенными глазами, задумалась.

Ей почему-то вспомнились школьные годы, особенно предвоенная весна, когда, готовясь к экзаменам, она вдруг встретила Лешку, хотя до этой весны они часто встречались в школе. А этой весной ее как подменили, она на все окружающее ее стала смотреть как-то по-новому; избегала веселых компаний подруг, больше тянуло к одиночеству. Бывало, спустится по стежке к лугу, сядет под старой раскидистой яблоней и начнет мечтать о том, как к ней подойдет вечером Алексей, возьмет за руку и скажет, а что скажет, она и сама не знала; а то начнет собирать цветы заплетать их в венок, любуясь каждым цветком, и от созерцания цветка на душе становится приятно, весело и беспечно. Иной раз целый день бы бродила и все в охотку.

Вот уже экзамены сдали, сады отцвели, а он не приходил.. А самой подойти не в ее характере. Она ждала, ждала, переживала, порой нервничала и без причины злилась на родителей, сестру; знала, что от этого положение ее не изменится, но остановить себя не могла.

Она часто стала ходить на тот конец села к родной тетке, каждый раз выдумывая все новые причины, оправдывающие ее частые визиты, и надеялась при этом на случайную встречу с ним.

Но случая так и не подвернулось.

И вдруг в один из летних вечеров в начале июня, это она запомнила на всю жизнь, к ней подошел Алексей и, смущаясь, что даже заметно было в темноте, сказал: "Здравствуй, Дуся! Давно я тебя не видел..." И, как она мечтала, взял ее за руку. Рука его была теплая, слегка влажная. – Значит, не хотел видеть, – произнесла она потупясь. – Если бы захотел, то давно бы увидел. Я ведь всегда дома.

От Дусиных слов он уклонился и перевел разговор в другое русло, но в его смущении чувствовалось, что он подошел не случайно, а с каким-то намерением.

– Я слышал, что ты подала документы в институт?

– Да. Отнесла. А ты куда думаешь?

– В летное военное училище.

– О! Завидую тебе. Хочешь к звездам ближе?

Чему тут завидовать? Вот когда поступлю, тогда и позавидуешь.

Вот так они стояли и тихо разговаривали. Ни она не высвобождала руки, ни он не бросал держать ее руку. А рядом шумела и веселилась молодежь. Шум и веселье других им были не в тягость. Они их не слышали.

Затем они ушли, так и не высвободив друг у друга рук, в вечернюю тьму.

С тех пор она его не видела, а затем началась война. И вдруг остро, до боли в сердце ощутила она свое одиночество, и поднимаясь со скамеечки, вспомнила свои же слова, сказанные с полчаса тому назад подругам.

– Да, – подумала она, – даже калек…

5

Утром, разбуженная матерью, Дуся еле поднялась. Тело казалось тяжелым, в голове стоял звон. Расстроившись с вечера, долго не могла уснуть, ворочаясь с бока на бок и лишь к утру задремала, а тут тебе и вставать надо. Она с трудом поднялась с кровати, умылась холодной водой, как будто стало легче, но в голове по-прежнему гудело.

На этот раз они с Мотей немного припоздали и когда поднялись за могилки, то увидели в поле женщин: одни уже начинали боронить, другие только запрягали своих коров, третьи только подгоняли их к своему загону, но как бы там ни было, они опоздали, а поэтому заспешили к своему загону.

Проходя мимо подруг, возившихся с коровами на другом конце загона, они помахали им издали руками. Подогнав коров к своей делянке, они, не мешкая, запрягли их в ярмо и стали боронить, на ходу договариваясь догнать подруг, а может и перегнать, тем самым компенсировать утраченное время.

Они еще вчера шагами замерили свою делянку, подсчитав, что если они будут ежедневно проходить по десять рядов в день, то за пять дней должны закончить. Вот почему решили, не давая отдыха ни себе, ни коровам, пройти пять рядов до обеда и пять после обеда, и лишь тогда распрячь коров.

Весенний день, как и вчера, обещал быть теплым и солнечным; уже с утра ярко светило солнце, и косые его лучи бисером отражались в еще росной траве на окраине дороги, но земля была уже сухая и из-под борон поднималась легкая пыль. В безоблачном небе, как и вчера, звонко пели свою весеннюю песню жаворонки, а из ближнего леса слышались трели соловья и изредка кукование кукушки.

– Как хорошо весной в поле в теплую погоду, – подумала Дуся, идя за бороной, слушая пение птиц и машинально помахивая хворостинкой.

Незаметно в голове перепутались мысли, и снова на первый план выступил Алексей.

Как всегда, когда он появляется в ее мыслях, она начинает с ним беседу: задавая вопросы и отвечая на них в единственном числе от себя. Так и на этот раз, только начала задавать ему вопрос, как раздался огромной силы взрыв, и сразу наступила, до боли в ушах, тишина. Перестали даже петь птицы,

И вдруг душераздирающий крик Моти. Дуся, скорее машинально, чем осознанно, подняла голову и, повернувшись на крик Моти, увидела в стороне над делянкой подруг огромную, светло-серую клубившуюся шапку дыма, а чуть поодаль, в сторонке, пытающуюся встать на передние ноги корову Полины. Всмотревшись, она увидела: недалеко от коровы Полины лежала на боку и дрыгала ногами корова Раисы, а самих девчат не было видно.

Мотя, сидя на корточках и закрыв глаза руками, продолжала визжать.

Дуся, не соображая, как бы в полусне, с резью в ушах не то от Мотиного крика, не то от близкого взрыва подошла шаткой походкой к Моте, развернулась, что было силы ударила по щеке Мотю и закричала: "Замолчи, подлюка!"

Мотя сразу сникла и, расплакавшись навзрыд, еще больше сжалась в клубок, а Дуся, обведя безумными глазами поле, увидела, что женщины, побросав своих коров, бегут что-то крича, села возле Моти и, обняв ее, разрыдалась. И лишь теперь до ее сознания дошло, что с подругами случилось что-то страшное. Она, все еще всхлипывая, встала и, взяв за руку Мотю, сказала ей: "Вставай, пошли!" Мотя встала, не сопротивляясь, молча последовала за Дусей.

Когда они подошли к месту взрыва, то там полукольцом стояли женщины, многие из них тихо плакали, и по их щекам текли слезы, другие часто сморкались в концы своих косынок.

По дороге к месту взрыва в душе Дуси еще теплилась надежда на то, что подруги живы, но когда она подошла к месту, где стояли женщины, и увидела, ее замутило, стало рвать.

Женщины, услышав спазматические звуки за спиной, оглянулись и, когда у Дуси прекратилась рвота, Солоха сказала: "Нету твоей подруги Раи, Дусь. Забрал Бог ее к себе, такую молодую." Женщины, стоявшие ближе к ним, громче стали всхлипывать, сморкаться.

Дуся, все еще не веря в гибель подруги, неосознанно взяла руку Моги и потянула ее за собой. Женщины, давая им дорогу, молча расступились.

Она подняла глаза и увидела перед собой страшную картину: у края небольшой воронки, в диаметре около двух метров, сидела Полина, в своей руке за ладонь держала оторванную по плечо и окровавленную руку подруги и молча поглаживала ее. Сама была без косынки, и каштановые ее волосы рассыпались по плечам, свисая на лоб, закрывая лицо. Она сидела неподвижно, и лишь ладонь медленно скользила по мертвой руке подруги...

Дуся с Мотей, не шелохнувшись, стояли так несколько минут, наблюдая за живой Полиной и мертвой рукой Раи. Затем Дуся перевела свой взгляд на лежащую корову, а за ней увидела тело Раисы с изуродованным лицом, оторванной рукой и вспоротым животом, из которого вывалились, прямо в пыль, розовые кишки.

У Моти открылась рвота, она молча переносила страдания, Дусю подташнивало, но она старалась помочь подруге. Когда у Моти кончилась рвота, они подошли к Полине. Дуся наклонилась и, сказав что-то подруге, взяла у нее мертвую руку Раи и положила рядом с собой, все еще боясь подойти к трупу подруги.

Кто-то из женщин догадался сбегать в село за подводой. Вскоре из-за могилок показалась подвода, в повозке которой стоял во весь рост бригадир, помахивая вожжами и, увидевши женщин, срезая угол, направил лошадь прямо по пахоте к ним.

– Что тут сл... ? – закричал он с повозки, но увидевши в земле воронку, лежащих коров, молодую женщину с распоротым животом, на полуслове смолк и, осадив лошадь, какое-то мгновение смотрел немигающее на представившуюся ему жуткую картину. Лицо его побледнело, он сник и, не стесняясь женщин, по-мужски заплакал.

Он сидел, закрыв лицо руками, и всхлипывал, до тех пор, пока к нему не подошла Солоха и, потрепав его по плечу, сказала: "Хватит нюни распускать, дело надо делать, тоже мне мужчина!"

– Причем тут мужчина, – оправдываясь, ответил ей Иван Петрович.

– Считай, что соседка. Я ее с пеленок помню. Мне ее так жалко, так жалко, что ты представить себе не можешь! – всхлипывая и протирая глаза, говорил он Солохе.

– Я понимаю тебя, Ваня, но лежать в таком виде она здесь не должна, – тихо, с лаской в голосе проговорила Солоха. – Вон уже мухи по ней ползают.

– Ты права, надо спешить, – сказал он, вытирая рукой лицо.

– А родители о таком горе знают? – спросила участливо Ивана Петровича Солоха.

– Нет. Им еще не успели сообщить.

– Ох, милые, что же с ними будет, как узнают, – запричитала Солоха.

– Я представить себе не могу. Она у них любимая дочь была, – слезая с повозки, простонал Иван Петрович. Он подошел тихой походкой, еще раз взглянул на лежащую Раису и обратился к женщинам: "Бабоньки, давайте положим ее на повозку."

На его голос обернулись женщины, но с места никто не сдвинулся, сморкаясь в косынки.

– Вы что, не слышите? – повысил голос бригадир, но они продолжали стоять, глядя на него мокрыми от слез глазами.

– Ну, что вы, женщины? – умоляющим голосом повторил бригадир.

Несмело, вышла Солоха, к ней присоединилась пожилая женщина Марфа Ивановна и сказала: "Да как-то боязно... И как ее брать? Вон как кишки вывалились!

Поднялась Дуся и подошла к убитой подруге, она знала, что ей одной не поднять Раю, но хотела своим примером побудить женщин к действию. И она не ошиблась. К ней подошла Солоха, затем Марфа Ивановна, Анна Соломатина.

– Подгони ближе повозку! – крикнула Солоха бригадиру, и когда тот подогнал повозку и остановил ее почти рядом с трупом Раи, Солоха сказала: "Ты, Дуся, помоложе, бери подмышки, а ты, Ивановна, за ноги, ну а мы с тобой, Нюр, возьмемся вот здесь."

– А кишки? – спросила Анна.

– А что кишки? Прикроем их фартуком, – и она, отвязав у себя фартук, прикрыла им обнаженный живот Раисы.

– Взялись! – скомандовала Солоха. – Подняли! – повторила она. Женщины взяли труп Раисы и перенесли на повозку. Дуся схватила оторванную руку подруги и положила ее рядом с трупом.

– Хотя бы соломки подложили, – заметил кто-то из женщин.

– Ей теперь, бедняжке, все равно на чем лежать, – сказала соседка говорившей.

– А что же с коровами делать? – кто-то спросил в толпе.

– Сейчас отвезу Раю, найду пару стариков и приедем за коровами, – ответил бригадир, окидывая коров взглядом – Одна еще дышит, и не знаю, что с нею делать, а другая, видать, наповал. Скажу хозяевам, пусть сами решают, что с ними делать.

Дуся взяла за руку Полину и повела к повозке, та не сопротивлялась и ко всему происходящему была безразлична. Дуся посадила ее на повозку и рядом села сама.

– Вы пока не расходитесь, – попросил бригадир женщин, – а то мы втроем не погрузим коров.

Хорошо, хорошо, подождем, только побыстрее там разворачивайся, -пообещала от имени всех женщин Мария Козлова.

Подвода увезла нескольких женщин и труп Раисы. Остальные остались возле коров и, ошеломленные происшедшим, не знали, что дальше делать. Работа на ум не шла, все только и говорили о страшном случае.

Постепенно они разбились на небольшие кучки и говорили, охали, каждая заново переживала то, что недавно случилось на ее глазах.

– Я вела коров за поводок и думала о ребятишках, оставленных дома одних. Оно, как бабахнет! Поначалу я удивилась, думала гром при чистом небе. А потом, смотрю, дым...

– А мы бежим с Марфой – плачем. Слезы глаза застилают...

– А оно, как бабахнуло! До сих пор звон стоит в ушах...

– А у меня, бабоньки, верите, понос объявился. И стыд, и срам...

– Что же так рвануло?

– А кто его знает. Может, снаряд, может, мина… Тут их пропасть валяется. Вон Олейников сын на мине подорвался.

– Да разве один Олейников! Их страсть сколько покалечило. . .

– Я своему говорила не шастай по оврагам, подорвешься. Не послушал матери – пока палец оторвало. Теперь бегает на перевязку.

– В такой суматохе забыли спросить у бригадира, что с боронованием делать? – произнесла Мария.

– Что спрашивать!? – злобно закричала на нее Валентина Курденкова, как будто Мария во всем случившемся была виновата. – Я теперь не в жизнь, даже под дулом пулемета бороновать сюда не поеду. Ты что хотела, чтобы мне, как Раисе, здесь живот распороли? Да?

– Да ничего я не хочу! Что ты ко мне привязалась?– Уж и не рада женщина, что спросила.

– Надо бригадиру сказать, чтобы председатель позвонил в военкомат и вызвал сюда, как их, – она запнулась, вспоминая непривычное слово, – минеров,– кто-то подсказал из женщин. Во-во, минеров, – обрадовавшись подсказке, сказала она,

– Пусть они пройдут по-за дорогой. Видать, немцы отступая, заложили противотанковые мины, зная, что танки идут всегда рядом с дорогой, когда дорога занята пехотой. Вот сволочи!

– Откуда мы знаем, может, и на наших участках заложены мины! – не унималась Валентина. – Просто случайно не зацепили!

Из-за могилок вначале показалась лошадь, а через некоторое время и телега, на которой с обеих сторон сидели мужики.

– Вон и мужики едут, – сказала Мария, первая заметив подводу.

Она подъехала к женщинам и, слезая с воза, бригадир сказал: "Вот и мы приехали."

Деды медленно слезли с повозки и, поздоровавшись с женщинами, подошли к коровам.

– Вот та уже отжила свое, – заметил старик, высокого роста, худощавый, с белой головой, как одуванчик после цветения. В народе его звали дедом Минаем. Другого – дедом Федором. Он был среднего роста, коренаст, с кривыми, "кавалерийскими" ногами, хотя в кавалерии никогда не служил.

Обошли они вокруг обеих коров молча. Женщины в сторонке стояли кучкой и наблюдали за ними, дожидаясь от них заключения.

Окончив осмотр и остановившись у коровы Раисы, стали наблюдать за ее поведением.

– Прирезать всегда успеем, а может, она поправится, – думал дед Минай. – Коровы сейчас не купишь, а пока вырастишь – пройдет три года. Как без коровы жить эти три года семье, только крестьянину понятно.

– Ну что, Федор, прирежем? – как-то спокойно спросил он соседа.

– А что ты меня спрашиваешь, я ж не ветеринар, не знаю, будет она жить или нет. Кровь вроде приостановилась, но может, внутрь вытекает, а это значит, через несколько часов ей все равно наступит хана. То хотя людям мясо достанется, может, часть продадут. А так что?

– А что мы с тобой решаем, – спохватился он, – бригадир тут, пусть он и решает.

– Что бригадир? Если бы раньше, то выдали бы корову с колхоза и весь сказ, а теперь и там нет, по дворам телят будут собирать, – говорил дед Минай.

– О чем вы тут толкуете? – подойдя к старикам, спросил их Иван Петрович.

– Советуемся, резать корову иди подождать, спросить дельного совета не у кого, – ответил ему дед Минай. – Паршивого ветеринаришки и того нет.

– Да, это так, – согласился бригадир. – Бедны мы. А мне кажется, не жилец она на этом свете. Видите, как она голову откинула, жвачку не жует. Разве нормальная корова вела бы себя так!

– Что она ранена, нам понятно, а вот будет она жить или через несколько часов подохнет, мы не знаем, – сделал заключение дед Федор, до этого молча слушал разговор бригадира с дедом Минаем.

– Давай, режьте! – решил бригадир и пошел к женщинам, все еще стоявшим в сторонке кучкой.

– Ну, что там на селе? – спросила Мария Козлова бригадира.

– А что там хорошего, крик на всю деревню. Еле вырвался..,

– Да, такое не каждый перенесет, – говорила Мария с выражением полного страдания на лице. – И надо так случиться: утром проводили со двора здоровую дочь, а через три часа привезли мертвую, с распоротым животом и оторванной рукой, и корова подыхает. Какие же людям надо иметь нервы, чтобы пережить такое! С фронта придет бумажка, и то как убиваются, а тут привезли любимое дитя прямо на двор, да такой обезображенной. Какое матери надо иметь сердце.