Текст книги "Дорога к победе"

Автор книги: Иван Мозговой

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 23 страниц)

Повернувшись еще раз на правый бок, она решила уснуть, понимая, как трудно будет работать не выспавшись. Но сон не наступал, глаза не закрывались, и она не чувствовала ни усталости в себе, ни неудобства от захватившей ее бессонницы.

Голова была забита, на грани фантастики, всевозможными мыслями, и среди этой неразберихи то и дело появлялась, как бы исподволь, мысль о пареньке с пухлыми девичьими губами. Чем больше она старалась не думать о нем, тем чаще он возникал перед ее взором в различных положениях и с различными, самыми нежными разговорами.

"Ох, боже мой, я наверное с ума схожу! – подумала она. – Эти навязчивые мысли к хорошему не приведут".

Но ее девичий мозг, возбужденный до предела, наконец, утомился и перешел к состоянию угнетенности, и она вконец разбитая, незаметно уснула.

Утром ее разбудили подруги.

Ей казалось, что она только что прилегла, все тело ныло, а в голове стоял звон. Она еле поднялась, но, умывшись холодной водой, почувствовала облегчение.

"Ничего, выдержу! – думала она, собираясь на работу. – А как же там, на фронте, по несколько суток не спят".

И перед глазами ее встал отец в гимнастерке и, почему-то, с противогазом в руке.

13

О строящейся железной дороге стало известно немецкому командованию, и оно решило: если не помешать, то хотя бы задержать ее строительство, тем самым сорвать советскому командованию подвоз живой силы и боеприпасов в нужный для фронта момент.

С этой целью в район строящейся дороги был сброшен десант диверсантов.

Их сбросили с самолета ночью южнее села Коробково. Закопав парашюты, они по заранее условленному сигналу собрались вместе.

Старший, подсветив фонариком карту, определил маршрут, и они двинулись на юго-запад. Ночь была темная, и с поклажей за спиной идти было трудно. Но несмотря на тяжесть за плечами, они спешили. Им до рассвета надо было попасть в один из лесов, расположенных на их пути, и там провести дневку. Но их замысел с первой ночи оказался неудачным. На востоке заалела заря и, несмотря на их быструю ходьбу, все больше разгоралась.

Рассвет их застал в трех километрах от намеченной дневки. Боясь, что их обнаружат, решили пересидеть день в попавшемся на пути овраге, заросшем мелким дубняком, орешником и терном.

По дну оврага протекал небольшой ручей, что устраивало их в такой наступающий жаркий день.

Замаскировав в кустах мешки с взрывчаткой, они решили осмотреть местность. С южной стороны оврага находилось просяное поле, уходящее к горизонту, на северной стороне – поле пшеницы, начавшей уже желтеть. Восточная сторона оврага выходила на широкую луговину, где виднелись раскинувшиеся макушки верб.

"Похоже, там протекает речка," – подумал старший и стал сверять с картой. Действительно, на карте обозначена река Осколец. Это означало, что в километре от них проходит насыпь будущей железной дороги, но на этом участке нет ни одного моста.

"Надо во что бы то ни стало ночью добраться в район села Заломное," -подумал старший. Там на перегоне Осколец-Заломное, по его расчету, должны быть мосты. Там и предстоит им поработать. А сейчас надо позавтракать и хорошенько отдохнуть.

Поев мясных консервов и напившись холодной родниковой воды, они улеглись под кустами дубняка, предварительно выставив охрану.

В полдень сидевший на карауле диверсант, ожидавший с нетерпением своей смены, клевал носом. Пересиливая дремоту, он решил размяться и, встав на четвереньки, полез из оврага. Не меняя позы, выглянул осторожно из-за куста и в трехстах метрах на просяном поле увидел женщин, половших просо. Он разбудил старшего и рассказал ему увиденное.

– Оставаться здесь нельзя! – сказал он, и в его голосе слышалась тревога. – В любую минуту они могут прийти за водой, и тогда мы обнаружены. Вон смотри, тропинка к ручью ведет, значит, они здесь не первый день работают.

– Буди остальных! – приказал старший. Караульный стал поднимать спящих. А тем временем, старший полез из оврага, чтобы выяснить обстановку. Не прошло и минуты, как он кубарем скатился на дно оврага и прошипел: "Быстро уходим по оврагу! Женщина идет сюда!"

– А может, ее того? – и он руками показал, как придушит женщину.

– Ты с ума сошел? – возразил старший. – Хочешь чтобы нас преждевременно обнаружили? Ни в коем случае! – Марш за мной! – приказал он и бросился в заросли по дну оврага.

Как раз в это время на краю оврага появилась молодая женщина, безмятежно мурлыча какую-то песенку. В ее руке была солдатская фляжка.

Несмотря на густую листву кустарника, с высоты она заметила, как трое мужчин, одетые в серые рубашки и картузы, пригнувшись, быстро шли по дну оврага.

Она остановилась и, попятившись назад, легла. Она не испугалась. Не страх, а скорее женское любопытство одержало верх и заставило лечь в траву. Укрывшись за кустом, росшим на краю оврага, она подползла к нему и стала наблюдать.

Мужчины остановились за кустом и, посматривая в ее сторону, о чем-то стали разговаривать.

"Кто это может быть? – подумала она не сводя глаз с мужчин. – Из Коробково? Так зачем им прятаться? Дезертиры? – Скорее всего, – подумала она. – Это дезертиры." – уже увереннее решила она.

Тихо, чтобы не выдать себя, она отползла назад и, поднявшись вначале на четвереньки, а затем во весь рост, быстро пошла к женщинам.

– Там мужчины! – прерывающимся от быстрой ходьбы голосом тихо произнесла она женщине, ближе всех оказавшейся к ней.

– Что ты сказала? – переспросила женщина, не понявшая ее слов.

– Там мужчины! – повторила она, указывая рукой на овраг.

– Какие мужчины?

– А я почем знаю! – Где?

– В овраге!

– Говоришь, в овраге? – переспросила женщина, задумавшись. – А не показалось тебе?

– Да нет, Гавриловна.

– А сколько их там?

– Я видела троих.

– И что они там делают?

– Не знаю! Я подошла к оврагу, слышу шум в кустах, – начала рассказывать Вера (так звали молодую женщину). Вначале подумала волк или лисица шастает по кустам. Я посмотрела в сторону шума и увидела, как они, пригнувшись, бегут по дну оврага. Я легла за куст и стала наблюдать за ними. Они остановились за большим кустом и о чем-то стали разговаривать, постоянно озираясь в мою сторону. Я даже не испугалась вначале, а затем думаю, чего же я лежу, а вдруг кинутся за мной. Кто их знает, что у них на уме.

– Ну и что они?

– Я дальше не стала наблюдать за ними, а отползла назад и бегом к вам.

– Во что они одеты?

– Серые рубашки, в картузах, а во что обуты, не заметила.

– Странно. . . И что им надо здесь? – вслух подумала Гавриловна.

– Не иначе, как дезертиры, – высказала свою догадку Вера. – Рассказывали в селе, что они шатаются по лесам. А ночью из погребов молоко и другие продукты выбирают.

– Да у нас, вроде, пока не слышно.

– Может, и у нас объявятся. Им жрать что-то надо, – говорила Вера, поглядывая в сторону оврага. – Говорят, что в каком-то селе, поймали двоих. . .

– И что же с ними?

– На фронт, в штрафную отправили...

– Вера, Вера, воды принеси! – бросив полоть крикнула одна из женщин. Вера промолчала, думая о мужчинах.

– Ты что, не слышишь? – спросила она Веру второй раз.

– Нет, воды! – ответила ей Вера.

– Почему? Что тебе, жалко воды? – с раздражением спросила она. Вера, перевернув фляжку вниз горлышком, показала, что она пуста.

– Пить так хочется, жалобно произнесла женщина, но с места не тронулась.

– Может, какие бандиты?

– Что они здесь забыли? – ответила Гавриловна. – Скорее всего дезертиры.

– Вон бригадир едет, может, он нам объяснит, – сказала Вера, увидевшая на пригорке двуколку , запряженную знакомой лошадью.

– Здорово, бабоньки! – крикнул бригадир женщинам, остановил лошадь и, перебросив через грядушку свою деревянную ногу, стал слезать с двуколки.

– Ну, как у вас дела? – спросил он, приближаясь к ним, припадая на свою деревяшку.

– Да вроде, ничего! – ответила за всех Гавриловна. – Плохо, что солнце начинает припекать.

– Солнце, Гавриловна хоть и жарит, но без него нам не обойтись, – философски заметил бригадир. – Сегодня, вижу, не закончите, – оглядывая поле, пробасил бригадир.

– Что вы, Иван Васильевич, хотя бы завтра к вечеру, – ответила одна из женщин. – Слишком сорное.

– Вижу. Вы уж постарайтесь, а то через недельку сюда не залезешь, сорняк забьет.

– Иван Васильевич, отойдем на минутку, – попросила Гавриловна бригадира.

– Что такое, Гавриловна? – идя за женщиной, спросил бригадир.

Она, повернувшись к бригадиру, стала говорить вполголоса: "Там в овраге какие-то мужчины прячутся. Вера пошла за водой и обнаружила их там". Она рассказала подробно то, что ей рассказала Вера. Бригадир задумался.

– А не показалось ей? – наконец спросил бригадир.

– Говорит, что нет. Я тоже сомневалась, но она уверяет.

– Вера, пойди сюда! – позвал он молодку. И когда она подошла, спросил: "А не показалось тебе, что в овраге мужики?"

– Нет, Иван Васильевич. Я за ними из-за куста минут пять наблюдала.

– Ну вот, что я вам скажу, тут что-то подозрительно, – немного помолчав, произнес бригадир. – Вы, как ни в чем не бывало, продолжайте работать, а я тем временем в одно место сбегаю, посоветуюсь.

– А нам что делать? – спросила бригадира Гавриловна.

– Я же вам сказал, продолжайте заниматься прополкой.

– Иван Васильевич, признаться вам, мы боимся оставаться здесь, – произнесла Гавриловна тихим голосом, умоляюще вглядываясь в глаза бригадира.

– А чего вам бояться? Показываться вам на глаза они не рискнут, а будут дожидаться ночи. Это я точно знаю. Поверьте бывшему разведчику.

– А так, видя, что вы спокойно продолжаете полоть, подумают, что вы их не видели и будут в овраге сидеть до ночи, – продолжал успокаивать он женщин. – Так что продолжайте работать, а я поехал.

Гавриловна посмотрела на ямки, оставленные деревяшкой бригадира в рыхлой земле и, повернувшись, молча пошла полоть свою делянку. Вера пошла за ней, думая о случившемся.

– Гавриловна, поди сюда, – окликнул бригадир Гавриловну, когда взобрался на двуколку. Гавриловна подошла. – Вы, вот что я вам скажу, – начал советовать он, – если это дезертиры, то они могут быть голодными и, не ровен час, рискнуть попросить у вас еды. Вы не пугайтесь, обойдитесь с ними ласково и отдайте им еду, что у вас там есть. Ты же не одна, трогать они вас не будут. Да вот еще что. Наблюдайте, в какую сторону они пойдут, если пойдут. – Поняла?

– Понять я поняла, да как-то боязно.

– Не бойтесь! Ничего они с вами не сделают. Им сейчас не до вас. После отъезда бригадира прополка у женщин продвигалась слабо.

– Эй, Гавриловна! О чем бригадир с тобой разговаривал, на свидание, поди, приглашал? – разогнувшись, чтобы унять возникшую боль от долгой согнутой позы в пояснице, спросила ее одна из женщин.

– А что, Таня, завидки берут? – отпела ей Гавриловна, нагибаясь, чтобы начать прополку.

– Завидки, не завидки, а все же любопытно.

– Тогда вечерком проследи, может, что и выследишь.

– Тоже мне посоветовала! Вечерком мне бы до подушки добраться, а ты выследи! Это ты Вере посоветуй. В ее годах еще и можно.

– А чего ж тогда языком треплешь?

– Да так, язык, он без костей, что хочет, то и лопочет.

– Ох, как пить хочется, – немного помолчав, пожаловалась Татьяна. – Я удивляюсь вам женщины, как вы можете переносить такую жару без воды? Я скоро умру от жажды.

– А куда же деваться? Скоро домой пойдем, там и напьемся, – отозвалась на жалобу Гавриловна.

– Вера, а что, в овраге нет воды? – спросила ее Татьяна.

– Нет. Ручей пересох. У меня в самой все внутри пересохло.

– Ты правду говоришь?

– А зачем мне врать? Если бы была, я принесла. А то вон пришла с пустой фляжкой.

– Потерпи, Татьяна, скоро бригадир привезет, – посматривая в сторону оврага, говорила Гавриловна.

– Вера почти перестала полоть, все из-под косынки, надвинутой до самых бровей, поглядывала в сторону оврага.

День тянулся, как никогда, медленно с постоянной тревогой в сердце. Даже жажда, мучившая в первой половине дня, отступила на задний план.

К вечеру подъехала машина с солдатами, их сопровождал бригадир.

– Гавриловна, женщины, уходите отсюда! – вылезая из кабины, распорядился бригадир. – Тут может стрельба разгореться и вам здесь не место.

Женщины, не долго думая, похватали свои узелки и, попеременно оглядываясь, не разбирая дороги, а прямо по просяному полю, напрямик пошли к селу. И скоро скрылись за бугром.

– Ох, нет моченьки! – жаловалась Татьяна. – Да не спешите же вы, совсем уморили... Я вот лягу и не поднимусь больше. – А что солдаты, зачем они приехали? Ты не знаешь, Гавриловна?

– Дезертиров ловить, что ли. . .

– Каких дезертиров?

– Что ты, дезертиров не знаешь? Вон Вера, пошла за водой, а они в овраге, по кустам прячутся, и она побоялась к роднику спускаться. Вот поэтому сидели мы целый день без воды.

– А мне и не признались. Высох ручей. . .

А что бы ты сделала, если и признались? Шум подняла? Так в поле никто не услышит.

– Вот паразиты! Наши мужья кровь проливают, а они по оврагам прячутся! – возмутилась Татьяна.

А тем временем, солдаты плотным кольцом окружили овраг. Лейтенант, сложив рупором ладони, крикнул: "Из оврага, выходите по одному, и не вздумайте баловаться! Пристрелим, как собак. Ну, живо , живо!"

Солдаты, стоявшие ближе к лейтенанту, заклацали затворами.

Диверсанты, поняв, что они окружены, сдались без единого выстрела.

14

День стоял сухой и жаркий. В голубом небе ни облачка. Старенький паровоз, дымя и фыркая паром, подошел с несколькими платформами, загруженными шпалами, рельсами и мелким гравием-балластом.

По насыпи шел старший лейтенант Агафонов в выгоревшей гимнастерке с темными пятнами выступившего пота на спине; сдвинутая на затылок фуражка открывала белую полоску верхней части лба, лишенную загара.

Он остановился у крайней платформы и, подозвав к себе лейтенанта Мишкина, совсем молодого паренька, недавно прибывшего в их часть, сказал: "Пока кран будет разгружать рельсы, ты возьми полвзвода солдат и поставь их на разгрузку гравия."

– Слушаюсь! – козырнул молодецки лейтенант и, повернувшись на носках, пошел четкой походкой выполнять приказ командира.

"Как на учебе по строевой," – подумал Агафонов, глядя на отошедшего Мишкина: «Совсем еще мальчишка». Хотя самому только недавно исполнилось тридцать лет, он считал себя стариком.

Он обернулся назад и посмотрел вдаль по насыпи, где солдаты другого взвода укладывали рельсы.

Одни закручивали гайки, другие забивали костыли, там же прохаживался инженер-железнодорожник, наблюдая за их работой.

«Сегодня во что бы то ни стало надо выполнить задание по укладке рельсов», – подумал он: Остальные работы можно закончить и потом. И с такой мыслью зашагал по шпалам. «Здесь и лейтенант справится,» – шагая, думал он.

Солдаты, которых отобрал Мишкин, подошли к платформам, и, побросав лопаты на платформу, стали взбираться наверх. Вскоре послышался скрежет лопат, вонзаемых в сухой гравий. От скидываемого солдатами гравия поднималась серая пыль и медленно оседала на землю, покрывая ее тонким слоем.

Окончив разгрузку платформы, лейтенант разрешил солдатам отдохнуть. Они тут же уселись на деревянном полу и, достав махорку, стали закуривать. Лейтенант вместе с ними тут же присел на борт платформы.

– Вот так воевать можно, – развалившись на полу платформы и затягиваясь махорочным дымом произнес Котеньков, уже немолодой солдат.

– Котеньков, а Котеньков, слышишь? – окликнул его еще совсем молодой солдат.

– Слышу! – отозвался гот. – Чего тебе?

– А чтобы ты делал, если бы тебя забросили вон к тем женщинам? – с ехидной усмешкой спросил он.

– Ты хочешь сказать, как камень или бревно. Но я же не камень и не бревно, а человек, и меня никак нельзя забросить, – назидательно поправил Котеньков молодого солдата. – А к чему ты это клонишь? Я то знаю, что с молодицами делать. Вон у меня трое детей. А вот его, салагу, надо бы, товарищ лейтенант, отправить к женщинам, чтобы они ему задницу крапивой настегали так, что б он вспомнил свою родную мать.

– Ха-ха-ха! – рассмеялись солдаты.

– Получил, салага, по мозгам? – отчитал его ефрейтор Васин, сидевший недалеко от него. – У Котенькова уже дочь с тебя, а ты решил его подначить. Нашел над кем подшучивать!

Лейтенант Мишкин, сидевший на борту платформы и слушавший болтовню солдат, не успел вмешаться в их разговор – воздух наполнился гулом моторов. Из-за бугра, поросшего мелким кустарником, вынырнули два "мессера" и с нарастающим ревом пошли на их поезд.

Он даже не успел дать команду "Воздух", а лишь услышал приглушенный ревущими моторами чей-то крик: "Воздух!"

И неосознанно, скорее инстинктивно, вобрав голову в плечи, упал на дно платформы, прожимаясь к борту.

Сквозь рев моторов он услышал частую дробь ударяемых о железные части платформы пуль и их рикошетное посвистывание.

Самолеты, оглушая, пронеслись, казалось, над самыми головами.

Мишкин встал, огляделся: солдат на платформе не было, и лишь один Котеньков лежал в неестественной для него позе, поджав под себя правую ногу, с откинутой левой рукой. На левой половине лба, ближе к виску, темнела запекшаяся струйка крови.

Мишкин в первые секунды еще не осознал, что произошло. Он скорее по привычке, чем осознанно, заложив за ремень пальцы обеих рук, разгладил гимнастерку под ремнем, сгоняя ее складки с живота назад, как будто этот его жест был главным в сложившейся на данный момент ситуации.

Потом уж, когда расправил гимнастерку, крикнул: "Эй! Кто там поблизости, помогите снять Котенькова с платформы!"

Между бортами платформ появилась голова ефрейтора Васина, и он, закинув голову назад, спросил: "Лейтенант, вы не ранены?" Стал влезать на платформу, приглашая с собой кого-то из солдат.

Мишкин, стоя на платформе, огляделся вокруг. Солдаты, лежавшие в различных позах и направлениях, но все лицом к земле по обеим сторонам насыпи, стали по одному подниматься с земли и, отряхиваясь, направились к платформе. Лейтенант, повернувшись, посмотрел вдаль насыпи, где работали раньше солдаты, и увидел их за работой, а дальше, у самого горизонта копошились, как разноцветные муравьи, женщины. И он понял, что самолеты вынырнули из-за бугра именно над ними.

– Товарищ лейтенант! – услышал он за спиной голос ефрейтора. Он обернулся и спросил: "Ну, что тебе?"

– Товарищ лейтенант, он же мертв, – упавшим голосом сказал он.

– Я вижу, – ответил лейтенант. – Снимите его с платформы.

Ефрейтор Васин и солдат взяли Котенькова за руки и ноги и понесли к краю платформы, подошли несколько солдат и, приподняв безжизненное тело Котенькова над бортом платформы, передали его на вытянутые руки стоявшим внизу солдатам.

Лейтенант хотел спрыгнуть с платформы на кучу гравия и уже занес было ногу на борт, но услышал голос Агафонова и приостановился. Он повернул голову в ту сторону, откуда раздался крик; и увидел бегущего старшего лейтенанта, который махал руками и что-то кричал.

Лейтенант приостановился, ожидая Агафонова с поставленной на борт ногой, и в это время услышал нарастающий гул самолетов.

Он взглянул в небо в сторону доносящегося гула и увидел тех же "мессеров."

Они шли низко, на бреющем полете, один за другим быстро приближаясь. Солдаты бросились врассыпную с насыпи, оставив тело Котенькова за кучей гравия. В это время раздался протяжный гудок паровоза, платформы лязгнули буферами и, дернувшись, покатились.

Лейтенант прыгнул с платформы на кучу гравия и кубарем покатился с насыпи.

Самолеты с воем пронеслись над лежащими солдатами, но теперь уже с востока на запад, параллельно строящейся дороге. Вдогонку им с опозданием где-то в сторонке застрочил, захлебываясь, зенитный пулемет.

Лейтенант приподнял голову и посмотрел в сторону вагонов, которые медленно удалялись от него, затем перевел взгляд на паровоз, уцелевший чудом, окутанный паром и усиленно шипя, уходил он все дальше и дальше.

– Как он мог уцелеть? – все еще лежа на земле, подумал лейтенант. – Может, машинист вовремя тронул с места паровоз и они, не рассчитав, промахнулись? Может, у летчиков кончились патроны? – вставая с земли, все еще гадал лейтенант.

Солдаты в наступившей тишине, казалось, очень громко разговаривали, одни ругались, другие смеялись, и по-видимому, от сознания, что остались живы медленно попарно, по трое шли к насыпи, то и дело вскидывая головы и всматриваясь в небо.

Состав, еще не совсем разгруженный, не доезжая до поворота, остановился. Паровоз дал гудок и снова попятился назад, набирая скорость. Подошел старший лейтенант Агафонов. – Вот сволочи! Так они нам и работать не дадут! – с ненавистью в голосе произнес он. – Надо командованию доложить. Это, видать, только разведка. Теперь жди гостей!

– Видимо, так, – согласился с ним лейтенант.

– Раненые, убитые есть? – спросил он, оглядываясь по сторонам.

– Вон, Котеньков, – тихо сказал лейтенант, указывая головой на кучу гравия.

– Где? – не видя за гравием тела Котенькова, спросил Агафонов.

– Да вон, за гравием.

– Жаль старика, – снимая фуражку, упавшим голосом произнес старший лейтенант. – У него семья большая, не знаешь?

– Жена и трое детей.

– Да. Какая нелепость!

– Перед этим, только что, говорил, отдыхая на платформе: "Так воевать можно… – И на тебе, – произнес задумчиво лейтенант. – Судьба...

В наступившей паузе лейтенант пытался представить, как будут вести себя далеко отсюда совсем ему незнакомые жена и дети Котенькова, когда получат похоронку о нем. Представить их у него не получалось: появились в памяти мать, сестренка, соседи. Все те, которых он видел раньше.

– Куда мы его? – коротко спросил лейтенант, боясь назвать фамилию солдата, который с полчаса тому назад разговаривал с ним.

– Да, о чем он спрашивал? – подумал лейтенант. – Да, вспомнил. Просил, чтобы молодого солдата, как выразился ефрейтор Васин, салагу, отпустить к женщинам, чтобы они ему крапивой задницу нашлепали. И говорил еще, что у него есть семья и дочь взрослая. А теперь уж ничего ему не надо ..,

– Надо отнести его в сторонку, пока я свяжусь с батальонным, – сказал старший лейтенант, посматривая на часы.

Лейтенант подозвал солдат и приказал им отнести тело Котенькова под куст боярышника, росшего недалеко от трассы, на склоне бугра, и прикрыть его плащ-палаткой.

Паровоз, подавая сигналы короткими гудками, подогнал под разгрузку платформы. Лейтенант скомандовал солдатам приступить к разгрузке.

– Ну, смотри здесь, я пошел, – сказал старший лейтенант и, повернувшись, пошел неспеша, стараясь ногами попасть на каждую шпалу.

Мирно шипел паровоз, а чуть дальше от них на линии дороги, стуча кувалдами, солдаты забивали костыли в шпалы, закрепляя рельсы.

Все кругом было таким же, как и вчера, обыденным, повседневным. Казалось, что ни природе, ни людям, работающим вдали, нет никакого дела до той трагедии, которая только что произошла здесь на платформе, и лишь людям, видевшим ее вблизи, было как-то не по себе.

Они работали молча, с каким-то остервенением. Не стало слышно тех разговоров, тем более шуток и смеха, которые то и дело раздавались раньше. Лишь неприятный скрежет лопат о гравий, пыхтящий шум паровоза, стоявшего невдалеке под парами да доносившийся перестук кувалд нарушали напряженную тишину, возникшую между работающими людьми.

Лейтенант с тревогой посмотрел туда, к самому горизонту, куда уходила насыпь дороги, где работали женщины, и ему перед глазами предстала девушка, которую он видел дней семь тому назад, когда они проходили по трассе. Она показалась ему красивой, хотя ее лицо было покрыто слоем пыли и грязи, глаза из-под косынки, надвинутой на лоб, сверкали добротой, смелостью и дружелюбием.

Ее широко открытые глаза как бы призывали его окунуться в их бездонность.

И когда она разговаривала со старшим лейтенантом, и когда она слушала его ответную речь, посматривая изредка в его сторону, он видел ее глаза и их призывность, направленную на него. «Может, я ошибся?» – думал он, глядя сквозь воздушное марево, стоявшее в неподвижном воздухе над трассой.

"Эх! – вздохнул он. – Если бы не служба," – и, повернувшись, пошел к платформам. Взял у стойки запасную лопату, взобрался на одну из платформ и вместе с солдатами стал разгружать гравий.

– Товарищ лейтенант! – крикнул сержант Мохов, – мы что, без вас не сумеем разгрузить?

– Сможете, я не сомневаюсь, – не разгибаясь и продолжая кидать лопатой гравий, произнес в ответ лейтенант. – Но, думаю, помочь надо, быстрее кончим, отдохнем.

Вначале лейтенант вспотел, дышать стало труднее. Но он знал, что такое состояние долго держаться не будет, и продолжал усиленно махать лопатой. Гравий был мелким и сухим, лопатой брался легко, и бросать его с платформы было одно удовольствие.

Одну платформу разгрузили быстро и, дав сигнал машинисту, чтобы продвинул дальше платформы, сели передохнуть.

– А где похороним Котенькова? – когда присели на отдых и закурили, спросил сержант Мохов.

Старший лейтенант пошел узнать у батальонного, – ответил лейтенант.

– Скорее всего повезем в город на общее кладбище.

– Он же не гражданский, а военный, значит, надо хоронить вместе с солдатами, – вмешался в разговор Васин.

Те солдаты и офицеры, которые погибли при освобождении города, уже собраны и похоронены в братской могиле, – начал пояснять лейтенант. –

Что же теперь из-за одного нашего Котенькова будут братскую могилу раскапывать?

– А почему бы и нет? – сказал Васин. – Он такой же солдат, как и все, а поэтому и похоронен должен быть так, как и все.

– Да я что, против? – возмутился лейтенант. – я бы в свое удовольствие не только предал его тело земле, а и памятник мраморный поставил, и не в городе, а здесь вон на том бугорочке (и он показал рукой на выступавшую земляную площадку нависшую над косогором и хорошо видную с трассы), чтобы каждый проезжающий в послевоенное время снимал шапку, а паровоз приветствовал могилу сигналом гудка, отдавая дань солдату, погибшему при строительстве дороги, так необходимой для разгрома фашистов на Курско-Белгородском направлении. А в мирное время эта дорога на вес золота будет стоить для этих степных, считай, районов. Так что, ефрейтор Васин, наш Котеньков вполне заслуживает той площадки и хорошего мраморного памятника на ней. Но это в будущем, – поднимаясь, произнес лейтенант, – а сейчас пошли разгружать гравий. А то как бы не повторили налет фашисты.

То, что они прилетят, он знал наверняка, а вот когда, тут только приходится гадать.

Два "мессера", конечно, прилетели на разведку и по своей разбойничьей привычке расстреляли несколько обойм по ничем не защищенным людям. "Они не страшны и особого вреда не принесут, – думал Мишкин. – А вот если с ними пожалуют бомбардировщики, то все наши труды могут пойти насмарку".

– Давай, ребята поднажмем! – покрикивал лейтенант на солдат и так работающих с огоньком, и сам не отставал, заряжая их своим примером.

Гравий под умелыми рабочими руками подавался быстро, и не прошло часа, как еще одна платформа была разгружена.

"Осталось две платформы – это на два часа и полчаса на отдых, – думал лейтенант, опершись на черенок лопаты. – должны к вечеру управиться."

Платформы разгружать, наконец, кончили.

Хотя солнце над землей стояло еще высоко, но напряженность дня, выпавшая на долю солдат, сказывалась. Это было заметно по тому, как они натружено, медленно отчищали рельсы от гравия.

– Веселее давай, веселее! – подбадривал Мишкин солдат. – Чем быстрее отчистим рельсы, тем скорее будем дома.

– До дома еще далеко, товарищ лейтенант, может, год, а может, два, – отозвался ефрейтор Васин.

– Я имею солдатский дом, – пояснил лейтенант, вытирая лицо платочком.

И в который раз мелкий гравий, привезенный издалека, стлался перед глазами, сползая с лопат, хрустел под ногами с утомительной надоедливостью. Но всему приходит конец.

Солдаты закончили отчистку рельсов от гравия и, тяжело опершись на черенки лопат, ждали очередного приказа.

– Кончай работу, братцы, перекур! – скомандовал лейтенант, хотя и видел, что работа окончена и солдаты стоя отдыхают.

– Перекур, так перекур, – весело ответил сержант Мохов.

Солдаты зашевелились, доставая кисеты из карманов; одни тут же садились на кучи гравия, другие, что поаккуратнее, спустились с откоса полотна и уселись на траву, искоса поглядывая на труп Котенькова, лежащего в ста метрах от них под кустом боярышника.

– Что же нет до сих пор старшего лейтенанта? – подумал вслух ефрейтор Васин. – Так наш Котеньков может и завонять на солнцепеке.

– Наверное, здесь его решили похоронить, – ответил сержант Мохов.

– Как-то получается не по-человечески, – заметил Васин, и в его голосе чувствовалось недовольство.

– А на фронте, по-человечески?

– Так то на фронте! Тоже мне нашел сравнение, – не согласился Васин. – На фронте сотнями гибнут, и гробов на них не наделаешься. А мы находимся в тылу, и погиб у нас только один человек.

– Ты думаешь, налет фашистов на этом и закончится? И не получив возражений от Васина он продолжал: – Это не зря кружилась рама, а сегодня "мессеры" разведку боем провели. Завтра жди посолиднее гостей. Им эта дорога, что паршивой собаке кость в горле.

– Это верно ты говоришь, – соглашается Васин, затаптывая каблуком свой окурок. Из-за поворота показалась грузовая машина.

– Вот, кажется, и за нашим Котеньковым едут, – вставая, сказал сержант. Машина остановилась недалеко от них, из кабины вылез Агафонов и, одергивая на ходу гимнастерку, направился к лейтенанту.

Они о чем-то поговорили, и лейтенант подозвал к себе сержанта Мохова.

– Вот что, сержант! – приказал ему лейтенант, когда тот подошел к нему. – Бери шесть солдат, желательно добровольцев, погрузи Котенькова и дуй в город прямо на кладбище. Там вас ждать будут. Все уже обговорено. Шофер в курсе. Понял?

– Все будет сделано, товарищ лейтенант! – козырнул сержант и пошел подбирать солдат.

Для похорон товарища сержант подобрал старых солдат, которые хотя бы небольшое понятие имели в обычае захоронения. Самому ему хоронить людей не приходилось, и он не знал, как это делается.

Солдаты сперва-наперво сняли с кузова гроб и поставили его на землю. Открыли крышку, там оказались стружки и две простыни.

– Теперь ему мягко будет спать на стружках, – сказал один из солдат, теребя руками стружки.– Не так будут ныть старые кости.

– Не так он уж и старый, и пятидесяти еще нет, – возразил сержант. – На гражданке в самый раз мужик был бы.

Приготовив место в гробу, солдаты пошли за его телом.

– Ты смотри, как облепили, гады! тихо выругался старый солдат, открывший лицо Котенькова.

– Что ты там говоришь, Коваленко? – спросил его сержант, заглядывая через плечо.

– Мухи, окоянные!

– А-а.

– Какая жара стоит, – произнес солдат, подходя с другой стороны и примеряясь, как бы поудобнее взяться за труп. – Еще бы несколько часов на такой жаре, и к нему подойти было бы нельзя, – добавил он.