Текст книги "Дорога к победе"

Автор книги: Иван Мозговой

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 23 страниц)

Матери тяжело было одной управляться по дому и она, умаявшись, ворчала на Дусю, что та ходит в школу бездельничать.

– Мочи совсем у меня нету, доченька, управляться за всеми вами, – жаловалась часто она. Дуся знала, куда клонит мать, но, прикинувшись непонимающей, молчала.

Иногда мать не выдерживала ее молчания и говорила напрямую: "Может, в школу бросишь ходить, как вон другие девчата?"

Дусе становилось жаль ее, но школу бросать она не хотела и по-прежнему молчала, сердя мать.

Как-то по весне, мать снова вернулась к вопросу об учебе Дуси.

День был воскресный, и отец был дома.

– Надо, Василий, решать что-то с Дусей, – обратилась она к мужу. – Я уже выдохлась, тяжело мне такое хозяйство одной держать.

– А что с ней решать?

Скоро закончится учебный год в школе, – начала мать свои обычный разговор. – Пусть уж кончает этот год Дуся, а с осени не пойдет, не пущу. Мои уж ноженьки не ходят, задыхаюсь. Ты, что не видишь?

– Да-а, – только и промолвил отец..

Я вон, два класса кончила, а ты четыре и ничего, живем, – продолжала упорствовать мать..

– А то слишком грамотная станет, нос задерет, и не подойдешь.

– Что ж мы одну дочь не выучим, а? – возразил отец. – Машу, считай, неграмотной оставили и второй не даем хода. Какие же мы родители? А? Ты сидишь дома и дальше своего носа ничего не видишь. Ты посмотри газеты почитай как молодежь к свету тянется, сколько школ, ВУЗов по стране открыли. А кто малограмотный – идет в вечернюю школу. Работают и учатся. А ты за то, чтобы наша дочь недоучкой осталась!

– Тогда бросай работу в МТС и переходи в колхоз, – не сдавалась мать. – Тебя же целое лето дома нет, все по колхозам шастаешь. Ты думаешь дома делать нечего? Как весна начинается, так и начинаешь крутиться, как белка в колесе, и нет тебе просвета ни днем, ни ночью. Один огород, что стоит.

– Летом у нее каникулы, вот и пусть помогает, а там и остальных ребят приучай к делу, – говорил отец, не соглашаясь с матерью.

Дуся, затаив дыхание, слушала разговор родителей, сидя в комнатушке. Сердечко трепетно билось в груди – она ожидала, какое окончательное решение вынесет отец. Мать уже явно согласна, чтобы она покинула школу.

– А отец, что окончательно скажет отец?

И вот она слышит: "Нет, мать, я с тобой не согласен. Так рассуждать нельзя. Когда мы были молодыми, время было другое. Тогда не требовалась грамота для крестьянина, а сейчас везде требуются грамотные люди.

Если бы я окончил хоть семь классов, меня послали бы учиться на механика, как у нас некоторых ребят, а так проработаю всю жизнь и все рядовым трактористом.

– Все я понимаю, дорогой муженек! Ты думаешь мне не хочется, чтобы она стала ученой? Ох, как хочется! Но силушек у меня уж не осталось для такой махины, как у нас.

– До ученой ей далеко, а вот семь классов пусть кончает, – вынес свое решение отец. – А там видно будет. Жизнь покажет как дальше поступать. А то от соседей неудобно. Мотя их учится, а наша школу бросит. Нет уж, мать, потерпи с годик, а там что-нибудь придумаем.

После такого разговора родителей Дуся очень была благодарна отцу.

Выбравшись незаметно из комнатушки, она убежала на огород, где под яблоней было ее любимое место. Там, положив подбородок на coгнутые колени, долго сидела задумавшись.

Веточка, упавшая на непокрытую голову, вывела ее из задумчивости.

Она посмотрела вверх и увидела, как иволга из прутиков мастерила для будущих птенцов гнездо.

Она залюбовалась трудолюбием птицы.

Вначале видела только одну птицу, которая , орудуя клювом и лапками, ловко плела гнездо – корзинку, затем прилетела вторая с гибким прутиком в клюве и начала закладывать его в уже наметившийся каркас будущего гнезда.

При плетении они работали не только клювом , но помогали и лапками, зависая в воздухе на машущих крыльях.

Гнездо висело на ветке яблони, как детская люлька у молодой пары в дому, и, наверное, их птенцы будут вне всякой опасности," – подумала Дуся, любуясь искусными строителями..

Просидев около часа под яблоней, Дуся спохватилась: "Что же я сижу? Надо же воды наносить для коровы, затем сходить в лес за хворостом. Одной в лес идти страшно. Надо у Моти узнать, может, она пойдет и братика прихватить с собой."

Пришла домой, не задерживаясь, взяла ведра, коромысло и пошла к колодцу. На улице повстречала подружку Мотю. Договорились, как наносят воды, так и пойдут в лес.

Лес находился в трех километрах от села, он большую часть населения села обогревал и кормил. В нем люди собирали многое для пополнения стола как: грибы, орехи, желуди, яблоки, груши, а дети еще и лесную ягоду. Главной добычей, без которой невозможно жить в то время в селе, были дрова, их носили вязанками.

Лесники разрешали – без их вмешательства шла санитарная чистка леса.

Для детей лес был райским уголком, зоной отдыха. В нем они рвали цветы, собирали ягоды, разоряли птичьи гнезда, а при возвращении домой несли вязанки хвороста.

И сейчас, Дуся, собираясь в лес, знала, что они вернутся домой только к вечеру, а поэтому прихватила с собой кусок хлеба и несколько вареных картофелин.

И вот они втроем идут по мягкой проселочной дороге, которая вела их к лесу. Довольные, что вырвались на простор и зная, что их здесь никто не одернет, никто на них не накричит..

Весенний воздух был свеж и прозрачен, дышать в поле было легко..

– Подснежников нарвем целую охапку, – припрыгивая на ходу, восторгалась Мотя.

– Они, наверное, отцвели уже, – усомнилась Дуся. – Снега и по оврагам уже нет.

– Да, наверное. Ну, ничего, нарвем других цветов.

– А я сорочиных яиц достану, – похвалялся брат, стараясь не отстать от девчонок. – В прошлом году ребята целый картуз набрали яиц, – говорил он, догоняя, их. Но они болтали о своем, не очень слушая его.

До сада добежали быстро. А там через сад, овраг – и рядом лес.

Вошли в лес. Под ногами мягко, пружинисто. Прошлогодняя трава, и листья приятно прогибались под ступнями ног. Идти было легко, свободно, как по толстому ковру.

Деревья в лесу только что стали распускать листья, но уже настолько вытянулись, что за кустами ничего не было видно. Девчонки притихли, их голоса уже не так звонко раздавались, как в поле, несколько минут тому назад. Они вышли на поляну, освещенную ярким солнцем и увидели множество разнообразных, по-весеннему ярких цветов и от радости, вскрикнув в один голос, стали собирать их. Через несколько минут они увлеклись так, что забыли о лесных страхах и, вообще, обо всем на этом свете.

Привыкшие к разным лесным звукам, девчонки поначалу не обратили внимания на легкий шум в кустах и спокойно рвали цветы, собирая их букет. И только когда черная поросячья морда высунулась между двумя кустами и, уставилась маленькими любопытными глазками на них, они обе взвизгнули и, сорвавшись с места, побежали, мелькая меж кустов своими платьями. Но, по-видимому, дикий кабан был напуган еще больше, потому что до убегающих донесся треск сучьев, а потом и вовсе все затихло.

Девчонки остановились, прислушались и, ничего не услышав подозрительного, громко рассмеялись

Дуся, вспомнила о брате, стала звать его..

– Я здесь! – раздался неподалеку его голос – Нашел сорочиное гнездо, но очень высоко, не достану..

– Иди сюда! – позвала она его. – Давай собирать сушняк. А то не успеем. Они постояли некоторое время, переводя дух, прислушались, но кроме

бормочущего голоса брата, где-то поблизости, ничего не услышали и стали собирать хворост.

О том, далеком воскресении она вспоминала не раз, перебирая в памяти все подробности. Как разговаривали родители о ее дальнейшей учебе, о яблоне и гнезде иволги на ней, о прогулке в лес и еще о многом, что дорого было ей. И вот сейчас, вспомнив все мелочи о том дне она как бы расстроилась воспоминанием и долго ворочалась, не могла уснуть.

А завтра, как и решили, рано вставать, выезжать в поле.

4

Девчонки еще с вечера договорились, чтобы не слишком мучить коров в жаркое время дня, на боронование выехать пораньше, на рассвете. Дуся рано легла спать, наказав матери разбудить ее с рассветом.

– И куда вас понесет в такую рань! – ворчала мать, укладываясь спать на еще не совсем остывшей с утра лежанке. – День летний большой, успеете коров намучить и самих себя.

– А кто тебе сказал что мы будем целый день в поле торчать? – ответила на ворчание Дуся, раздражаясь ее непонятливостью. – Мы поедем рано по холодку, а к десяти часам вернемся домой, – пояснила она матери. – Поняла? – заявила она, зевая и отворачиваясь к стенке, как бы давая понять, что на эту тему разговор окончен.

– Ладно, спи, – сказала мать и, охая, стала прикрывать себя старенькой попонкой.

В комнате наступила тишина, и лишь свистящее дыхание матери, да стрекотанье сверчка под печкой нарушали ее. С улицы тоже не слышно было шума: люди готовились встретить завтрашний день со свежей головой и отдохнувшим телом. Дуся растревоженная воспоминаниями долго не могла уснуть. Ночь для нее оказалась тяжелой. Кажется задремала и тут же открыла глаза. В комнате еще было сумрачно, но взглянув в окно она догадалась, что на дворе начинает рассветать. "Кажется и не спала," – подумала она.

Чтобы не разбудить мать, тихонько поднялась с кровати и надев юбку, а на плечи пиджак, вышла во двор.

На дворе было свежо, это она почувствовала кожей ног, не прикрытых чулками. Хотя на дворе было еще темно, контуры предметов уже хорошо различались, а на востоке часть неба заметно подсвечивалась еще не взошедшим солнцем. Она подошла к хлеву и открыла дверь. Корова еще лежала, пережевывая жвачку и шумно отдуваясь. Дуся постояла молча у раскрытой двери, затем подняла деревянную планку, заложила ее за скобы, чтобы не вышла корова во двор, и, оставив открытой дверь, вернулась в избу.

Услышав, что Дуся поднялась, стала вставать и мать, кряхтя и откашливаясь.

– Что там на дворе? – расчесав волосы и закручивая их в кукиш, спросила она у Дуси. – Дождика там нет?

– Нету. Но утро холодное..

– А что же ты хотела? Это не июль, а только апрель, – склонившись над загнеткой печки, сказала мать. – Солнце поднимется – день будет жарким, а скроется – и снова холодно. Земля как следует еще не прогрелась. Что тебе на завтрак приготовить? – спросила она.

– Ничего мне сейчас не надо, – ответила Дуся, вытираясь полотенцем домашней работы. – Съем молока с хлебом, а когда вернусь с поля, тогда за одно позавтракаю и пообедаю. Сейчас еще рано и есть не хочется.

– Ну смотри, а то б перекусила.

– Нет, мам, спасибо. Я сбегаю до Моти, а то вдруг она проспит, – сказала Дуся, накидывая на плечи пиджак и, не дожидаясь ответа, скрылась за дверью.

Вернувшись от соседей, она нашла вчерашнее молоко и, налив себе полную глиняную мисочку, накрошив туда хлеба (она так любила есть размоченый хлеб в молоке), стала не спеша есть.

Позавтракав, она достала из печки чугунок с горячей водой и, вылив в ведро воду, добавила туда горсти три ржаной муки, понесла корове. Напоив корову и взяв кусок хлеба, завернутый в холстину, Дуся выгнала корову за двор.

В это же время у соседей открылась калитка и в ней сначала показалась голова коровы, затем шея, бока и, степенно переваливаясь, вышла вся туша коровы, а за нею с занозой в руках и накинутом на плечи пиджаке, Мотя.

Догнав до переулка коров, Мотя попросила Дусю следовать дальше, а сама решила забежать к Полине домой и предупредить ее о том, что они уже идут на колхозный двор. А через пять минут Мотя догнала Дусю и, переводя дыхание от быстрой ходьбы, сказала: "Они, оказывается, уже на выгоне!"

И действительно, они издали увидели своих подруг, которые уже заводили коров в ярмо.

– Привет соням! – крикнула Полина звонким голосом, когда Дуся с Мотей, взяв своих коров за налыгачи, подходили к ним.

– Привет, привет! – ответили девчата, не обращая внимания на иронию Полины и, подняв ярмо, молча стали запрягать своих коров.

– Вы чего молчите, или не выспались? – снова спросила она девушек, а Рая что-то шепнула подруге и они обе рассмеялись..

– Да думаю, что случилось? Что на моих подруг как на старух бессонница напала, поддела их Дуся. – Ладно, ладно будет и на нашей улице праздник, – кончив запрягать, отозвалась Мотя.

– Подумаешь, на пять минут вперед вырвались и уже начинаете носы задирать. Посмотрим, кто больше заборонит, тогда и посмеемся.

– Это что, вызов на соревнование? – берясь за налыгач, спросила в шутку Раиса.

– Как хочешь считай! – ответила Мотя.

– Ну ты, Милка, поехали! – покрикивая на корову и подгоняя ее, Раиса тут же ответила Моте:

– За неимением бумаги договор писать не будем, а согласие даем устно. – Согласны, договаривающиеся стороны? – спросила Рая, обводя всех взглядом с лукавинкой в глазах.

– Согласны! – прокричали девушки хором и расхохотались, окончательно сняв с себя сонливость.

– Ну, а теперь в путь, в путь, в путь, мои подруженьки! – пропела Полина. Когда они с боронами поднялись на бугор, со стороны села показались другие женщины с коровами на поводках.

– Минут на тридцать, а то и более опередили мы их, – сказала Полина, обернувшись назад. – Теперь они во все лопатки проклинают нас.

– Особенно Солоха, – отозвалась Мотя.

– Моть, а Моть! Сегодня сон видела? – спросила у подруги Полина.

– Нет. Сегодня спала как убитая, – ответила ей Мотя.

– А чего ж так? – с ехидством спросила Рая, вспомнив рассказ Моти про

сон.

– Вчера наработалась так, что хоть за ноги тащи, так не услышала бы, – со смехом отвечала Мотя, не заметив в словах Раи ехидности.

– Не ври, что так устала, – опять поддела ее Рая. – Если бы под окном заиграла гармонь, так и сон и усталость как рукой бы сняло.

– О-о, сравнила! То гармонь! – сказала она, улыбаясь так, что на щеках образовались ямочки.

– Интересно, что заложено в голосах гармошки, так действующей на сердце нашей Полины? – поинтересовалась Рая, не обращаясь ни к кому конкретно.

– Да разве только на Полину? – не согласилась с нею Дуся. – На всех она действует, просто Полина не может свои чувства сдержать, как услышит голос гармошки.

– Ты права, Дусь, – согласилась Полина. – Не знаю, как у вас, а у меня прямо все жилки затрясутся, как услышу гармонь.

Так шутя, разговаривая между собой, девушки незаметно подошли к полю, где им придется работать и не один день.

Остановившись у кромки поля, они огляделись и обнаружили у дороги вешки, стоявшие на одинаковом расстоянии друг от друга.

– Смотрите! – произнесла Мотя. Видать бригадир не обманул. Загон разбит на делянки: заезжай и борони.

– Еще позавчера постарался, – пояснила Полина. – Бегали тут вдвоем с учетчиком.

– А ты откуда знаешь? – спросила Рая, обернувшись к Полине.

– Мы в лес за сушняком шли, а они тут с сажнем бегали, – ответила ей Полина.

– Ох, девочки, какой участок большой! – воскликнула Мотя, окидывая поле взглядом. – Это нам всей бригадой за неделю не управиться.

– Смотря как будем боронить, – сказала Дуся. – Вот сейчас, что мы стоим и попусту лясы точим? Выехали рано, а сведем на позднее. Вон скоро бабы придут сюда хотя они намного позже нас вышли из дому. – – Пошли свои делянки искать, – скомандовала она. – Ты, Мотя, оставайся с коровами, а я пошла.

– И я пойду с ней, – буркнула Полина и побежала догонять Дусю. Рая осталась у коров.

– Вот ваш надел, – сказала Дуся, нагнувшись над одной из вешек. – Вам повезло, совсем близко от села. К ней подошла Полина и, убедившись, что это их надел, махнула Рае, чтобы та подогнала коров.

Дуся пошла дальше, и через три надела остановилась и позвала Мотю.

– А мы, оказывается, почти рядом, – говорила Мотя. – Так что будем следить друг за другом, кто как работать будет, а потребуется помощь не откажем.

– А что за нами следить, что мы, шпионы? – отозвалась Раиса, заводя коров на свой надел.

– А при чем тут шпионы, ты что, забыла уговор о соревновании? – смеясь напомнила Мотя.

– А-а, ты вон о чем! – отозвалась Рая. – Ну что ж, мы не против, – согласилась она. А ты как на соревнование смотришь? – спросила она у Полины.

– Я? Да так себе,– ответила Полина. – Если бы бригадир заставил соревноваться, может, и премию дал бы победителям, а так что-то и интереса нет.

– О, тебе подавай премию, а так ты не соизволишь, – заметила Рая, подтрунивая над подругой, – Ладно, о соревновании потом, а сейчас давай-ка начинать, а то мы сегодня и нормы своей не выполним. Да еще коровы как себя поведут.

– Начинать, так начинать, – согласилась с нею Полина. – Где ты станешь, коров поведешь или сзади подгонять будешь? – спросила она свою напарницу.

– Поведу, – сказала Рая. – Ну, родимые, пошли! – и стала тянуть коров за поводок. Коровы вначале упирались, не хотели идти вперед, чувствуя непонятную тяжесть на шее, тянувшую их назад. Но Полина, своевременно подгоняла их сзади хворостинкой, заставляла идти вперед. Мало-помалу дело налаживалось, и коровы постепенно стали идти ровнее и спокойнее. Но вдруг ни с того, ни с сего, закрутив головой, начинали рваться из-под ярма, налегать на другую корову или падать на колени, и тогда девчатам приходилось нелегко поднимать и сдерживать их. И все же девушки постепенно приспособились к животным и продолжали работать на своих наделах.

Изредка останавливались, давая отдохнуть коровам, чтобы затем снова медленно двинуться вперед по неровной, почти высохшей под весенним солнцем земле.

Если взглянуть со стороны "могилок" на земельный участок площадью в

четыреста с лишним гектаров, то можно увидеть такую картину: на фоне черной земли по всей ее площади на различном расстоянии друг от друга медленно ползут две коровы, а спереди и сзади возле них, как бы привязанные невидимой веревочкой к ним движутся женские фигурки.

А если подойти ближе, то можно увидеть, что их головы покрыты белыми, косынками, предостерегающие кожу лица от чрезмерно палящего солнца, на ногах самодельные тапочки, сшитые из солдатской плащ-палаточной парусины с подошвой от автомобильного баллона; некоторые шли босиком по мягкой, нагретой летним солнцем земле, радуясь весне, горячему и щедрому солнцу. Девушки радовались кратковременному отдыху прямо на земле, как на мягкой постели, вытянув уставшие неги, прикрыв косынкой лицо, с чувством наплывающей дремотной истомы под песню, звенящую где-то в небесной высоте.

В один из таких моментов кратковременного отдыха, греясь на солнышке, слушая с поднебесья песню жаворонка, подруги тихо разговаривали. Рядом стояли коровы, с безразличием смотрели своими большими, выпуклыми глазами на окружающую их природу.

– Ты не уснула? – спросила подругу Рая, приподнявшись на локте.

– Нет, а что?

– Я письмо от Миши получила, – похвалилась Рая.

– Да ну? – обрадовано вскрикнула Полина и, приподняв голову, внимательно посмотрела на подругу. – И чего же ты до сих пор молчала? – с укором спросила Раю.

– Да как-то за работой и времени не было на такой душевный разговор, – оправдывалась Рая, чувствуя вину перед подругой.

– Я тебя понимаю, – сказала Полина. – О таком говорят при хорошем душевном состоянии. Как говорят, душевный настрой должен быть...

– Да, ты права ...

– Что же он пишет?

– Да так, особенно ничего, – ответила Рая, но в голосе слышалась неподдельная радость. – Может, что-нибудь интересного и написал бы, да ты сама знаешь, цензура не пропустит. Я и этому рада... Считай, целый год от него ничего не получала. Думала, его уж на этом свете нет. Особенно переживала эти дни, когда Мотя рассказала о своем таком страшном сне.

Но Полину не так интересовали события на фронте, как личные отношения Михаила к Рае, поэтому она спросила: "Что же он про любовь к тебе что-нибудь пишет?"

Рая, почему-то от такого обыденного вопроса зардевшись, взволнованно заговорила: "Конечно, пишет... Да еще как."

– А все же, как? Ты можешь рассказать?

– Ох, Полинка! Я и не знаю, как тебе передать! Он так в письме меня называет, что и говорить стыдно. Когда мы встречались, он ни разу так меня не называл.

– Год побыть среди массы людей – большое дело для парня, – стала говорить Полина. – За это время он возмужал не только телом, но и душой. Соскучился по ласке, вот и пишет ласковыми словами, да и по тебе.

Говоря так, Полина не знала, что в письме написано, но из-за женского любопытства ей хотелось, чтобы Раиса сама рассказала, а еще бы лучше – дала прочитать письмо. И она старалась войти в доверие и сочувствовала подруге.

Рая, почувствовав душевность в словах подруги, открыла ей душу. Да и делиться о наболевшем ей было не с кем. И Рая со свойственной ей застенчивостью стала рассказывать подруге о своих сердечных делах.

– Знаешь, Полина, – начала она, – мы с ним почти три года дружили, но я от него ни разу не слышала таких ласковых слов, а в письме как только не называет: "и кошечка ты моя," и "моя ты голубка," и "пташечка," и "цветочек ты мой," и все про нашу с ним любовь, – перечисляла Рая ласковые эпитеты, а сама, опустив голову, ковыряла ссохшуюся землю будылью от подсолнуха.

– Я тебе уж говорила, а теперь добавлю, что в письме ласковые слова легче писать, чем говорить человеку, стоящему перед тобой.

– Может, эта причина, а может скучает сильно.

– Может, и так, – согласилась с выводами Полины Рая. – Да на, сама прочитай, – не выдержала Рая, чтобы не похвалиться радостью с подругой и, покопавшись за лифчиком, достала помятый и весь проштампованный гражданскими и военными штампами письмо-треугольник и протянула его Полине.

– Доверяешь? – спросила Полина, улыбаясь и глядя подруге в глаза.

– Да чего уж там, читай!

Полина приподнялась и, развернув треугольный конверт, начала читать вслух.

– Дорогая моя Рая! – Ишь, его Рая, – промолвила вслух Полина. – Во-первых строках своего маленького письма с радостью тебе сообщаю, что я жив и здоров, чего и тебе желаю, моя дорогая голубка. – Ишь, действительно, пишет "моя голубка", – прервав чтение, произнесла Полина.

– У меня задача прежняя, – продолжала она читать, – гнать фрица с родной земли, чтобы и духу его не осталось на нашей истерзанной Родине. Сейчас у нас затишье, и я решил написать письма тебе и родным. Я очень скучаю по тебе, моя дорогая кошечка, и преодолел бы все преграды, чтобы только увидеть тебя, услышать твой голос, моя ненаглядная, моя любимая Раечка.

– А как ты, живешь, скучаешь ли по мне?

– Обо мне особо не переживай, мой нежный цветочек, жив буду, вернусь. А что случится, то уж... Чем ты там сейчас занимаешься? А может, ты меня разлюбила? Здесь некоторые говорят... Но я им не верю. Я верю тебе, твоему сердцу.

Я этот год прожил, как в тумане, переживая за тебя, лишь в моменты боя и сна забывал о тебе, моя дорогая. И как только узнал, что наша территория освобождена от врага, сразу же написал письмо. И прошу тебя, моя лапочка, как только получишь мое письмо, то сразу пиши ответ,

Я очень жду. Крепко целую мою ненаглядную. Привет от меня Полине, Дусе, Моте и всем остальным. Твой Миша.

– Твой Миша! – воскликнула Полина, возвращая письмо подруге. – Какая ты счастливая! Тебе пишет Миша, да как пишет, а тут хотя бы какой забулдыга написал, и то была бы рада. Эх жизнь, жестянка! Так и пройдут годы молодые с вот этими коровами на этой земле. И рожать нам, вот таким горемыкам, не придется.

– Что ты мелешь?

– Ничего я не мелю, а как оно есть, так и говорю. Мужиков война перебьет, а мы без них рожать не сможем. Отсюда вывод: в стране на несколько лет упадет прирост населения, а такую, как я, некому будет доглядеть при старости. Вот что ждет страну и таких, как я, в будущем.

– Не горюй, Поля, молись за Мишу, чтобы пришел домой живым, – улыбаясь сказала Рая. – Я, так и быть, поделюсь на несколько ночей Мишей.

– Да, это ты сейчас так говоришь, пока его нет рядом, а как придет, то уцепишься и не только меня, а и любую к нему не подпустишь на пушечный выстрел. Любовь – это тебе не на коровах боронить.

– Эй вы, девчата, что-то долго отдыхаете? – услышали они голос соседки по загону и, оглядевшись, увидели, что все уже боронят.

– Вот это мы с тобой заговорились! – поднимаясь с земли, поправляя косынку на голове и отряхивая юбку, сказала Полина.

– А мы думаем, не уснули ли наши девчата, – молвила соседка. – Так непохоже, думаю, шевелятся.

– Да нет, Ивановна, уснуть не уснули, но подремать под теплым солнышком не мешало бы, – ответила ей Полина, потягиваясь так, что даже косточки захрустели.

– Да что ж, дело молодое, в другие времена вам бы только с постели подниматься в это время, а вы уже работаете, считай, пять часов. Вы намного раньше нас приехали сюда. Я думала, раньше всех встану сегодня, а нет, вы меня опередили.

– Да вам же, тетя Иваниха, надо завтрак сварить, по дому управиться, детей накормить, а мы что, поднялись, умылись, кружку молока выпили и в поле, а дома мать управится, а у вас ведь некому, – говорила Полина, жалеючи уже немолодую женщину.

Раиса, слушая разговор Полины с Ивановной, подошла к коровам и, взявши за поводок, прикрикнула: "Но, милые, пошли... Отдохнули немного и хватит!"

Полина видя, что коровы не хотят трогаться с места, подстегнула их тихонько хворостинкой сзади, и они не спеша вразвалочку пошли, потянув за собой борону.

А в небе продолжали, как бы соревнуясь между собой, звонко пели жаворонки. Недалеко от них за барским садом усердно куковала кукушка. Пахло сухой землей.

Вдали, на лошади, запряженной в линейку, показался бригадир. Полина с Раисой объехали круг и как раз оказались у дороги, когда к ним подъехал бригадир.

– Как, девчат, настроение? – поздоровавшись спросил бригадир, не слезая с линейки.

– Настроение нормальное! – бойко ответила Полина. – Но еще лучше было бы, если б поспать минут триста.

– Это можно, – отозвался он, улыбаясь не разжимая губ.

– А как это, подскажите?

– Очень просто. Поработаете с часик, а там перерыв, и спите себе на здоровье до пяти часов вечера. Ух, и выспитесь! Я заранее уже вам завидую.

– А-а, поняла! Так и скажу матери, что Иван Петрович, как бригадир, приказал проспать весь перерыв и не касаться ни до чего, что б там не случилось. Хоть хата пусть горит.

– Нет, Полин, такого я не говорил. Напраслину ты на меня наговариваешь. Мать проклянет меня, не только как бригадира, но и как соседа.

– А зачем тогда советуешь?

– А чего Раиса не в настроении? – не отвечая Полине, спросил Иван Петрович.

– Это тебе, Иван Петрович, показалось, – ответила с ухмылкой Раиса. – Устала я, не до веселья. Взгляни и прикинь сколько я километров на загоне прошла. Да не так просто, а коров за собой тянула.

– Сочувствую, Рай, но пока помочь ничем не могу. Вот разобьют фашистов тогда все силы бросят на восстановление разрушенной промышленности, сельского хозяйства, смотри, и нам что-то перепадет. Та же лошадка, которая сейчас в армии, тот же трактор. Тогда ваши коровы не потребуются для боронования, их заменят трактора. А пока хлеб для фронта надо выращивать на той тягловой силе и людских ресурсах, которые у нас есть. Родина за ваш героический труд, за бескорыстную помощь фронту вас никогда не забудет.

– Ты лучше б нам сказал, когда все это будет? Ноженьки уж не ходят и мозоли на руках, мы ведь молодые.

– Что?

– Трактора, машины...

– Обязательно будут. Только маленько потерпите. Там он МТС создают, трактора собирают.

– Где создают?

– В Богословке.

– Это хорошая весть, Иван Петрович, – сказала Полина. – Может, отменят на коровах пахать.

– Все может. Как разобьют фашистов под Курском, сразу пришлют нам технику, потому что фронту нужен хлеб и другие продукты питания.

Они жили по соседству с Иваном Петровичем, знали его с раннего детства, а поэтому не церемонясь обращались с ним на "ты".

Ивану Петровичу нравилась Раиса. Была она высокая и статная. Не было в ней такой крупной кости, как у большинства сельских девчат. Вот, к примеру, ее подруги Дуся, Мотя, Полина и другие девчата, они красивы силой своего тела. У них полные крепкие руки и ноги, широки в плечах, с полной грудью.

А Раиса по-настоящему женственна: с тонкой длинной шеей, тонкими руками и небольшими, еле выступающими из-под кофточки, грудями. Лицо ее было смуглое, гладкое, брови расходились серпом от переносицы черного цвета, нос прямой, аккуратненький. Рот средней величины с полными яркими губами. Волосы темного цвета, расчесаны на пробор и заплетены в две косы, свисающие до поясницы. Глаза карие, насмешливо выглядывающие из-под лохматых ресниц. Один недостаток, замечали у нее сверстники – так это насмешливость.

– Эта в отца, – говорили на деревне.

Такой недостаток не отпугивал деревенских парней, но она выбрала лишь одного Михаила. Собирались они осенью сыграть свадьбу, но не суждено – началась война. Михаила призвали в армию, и свадьбу пришлось отложить до лучших времен.

Иван Петрович знал, что она дружила с Михаилом, знал, что намечалась свадьба, знал и то, что он старше Раи на четырнадцать лет, но считал эту причину не очень большой помехой.

Идет жестокая война, и Михаил свободно может погибнуть, и не только Михаил, погибнет много ребят, и тогда ей выбирать особенно не придется. А серьезная помеха это то, что он женат, хотя с женой по-человечески давно не живет. Если бы не старая, немощная мать, ушёл бы он от всего: дома, пасеки и нажитого хозяйства.

– А Раиса... ? – часто задавал он себе вопрос и сам себе отвечал: "Надо набраться терпения и ждать." И он ждал, никому о своем сокровенном не говорил, даже сам себе боялся признаться.

– Я, девчат, понимаю, что вы изрядно устали, но отпустить так рано одних не могу, – посочувствовал бригадир и в его голосе звучала душевность.

– Хорошо, Иван Петрович, мы понимаем, будем боронить, как и все, – сказала Раиса.

– А почему, как все, а если лучше, – предложила Полина, перебив подругу. – Мы же молодые! Нельзя же нас сравнивать с Ивановной или еще с кем – либо.

– Вот-вот, правильно, Полина, – поддержал ее Иван Петрович. – Не ровнять же вас к пожилым женщинам. Вы же краса нашего колхоза и пример должны показывать во всем.

В его голосе сейчас чувствовались начальствующие нотки, хотя в начальниках он никогда не ходил, а до войны был простым сельским мужиком. На войну ушли все молодые, грамотные мужчины и волей судьбы ему пришлось командовать людьми, в большинстве своем, женщинами. Он иногда позволял себе важничать перед людьми своей бригады, и особенно, перед молодыми женщинами.

– Заболтался я с вами, девчата, – спохватился он и, дернув вожжой, поехал дальше.

– И откуда он взялся! – посетовала Рая, недовольная задержкой. – Люди по другому кругу уже идут, а мы на месте топчемся. То слишком долго отдыхали, то бригадир задержал: так сегодня и нормы не выполним.

– Как будто не видишь, как он на тебя засматривается, что кот на сметану, – съязвила Полина, расхохотавшись.

Да брось ты глупости говорить!

– Ой, девонька, смотри! Они, женатые, скорые. Мишка далеко, а он рядом, приманит чем-нибудь.