Текст книги "Дорога к победе"

Автор книги: Иван Мозговой

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 23 страниц)

Вот они и стараются изо всех сил.

Одни мыли волосы щелочной водой, приготовленной из будыльев подсолнечной золы, другие стирали неказистое, давно не видевшее мыла, бельишко, некоторые перетряхивали залежавшееся в фанерных чемоданах тряпье, а Вера, так уж случилось, самая бедная из присутствующих на стройке девушек, постирала раньше всех одну единственную рубашку, и когда та высохла, стала штопать наиболее продырявленные места. С тех пор, как украдкой съела у Дуси кусочек сала, она стала молчаливой и по возможности старалась избегать подруг.

Вот и сейчас, выбрав местечко под ветвистым кленом, куда не доставало солнце, она села на охапку веток, приготовленной еще Васей, в раздумье прислонилась к стволу дерева.

В голове роились невеселые мысли, на глазах выступили слезы. Не радовало ее и окончание работ на стройке, скорый отъезд домой.

Переворачивая на коленях свою рубашку, ища, где еще наложить заплатку, она обратила внимание на свои руки. Какие они грубые, все в ссадинах да трещинах. «И когда я их только отмою?»

Недалеко от нее, громко чирикая, дралась стайка серых разбойников – воробьев, на высоком дереве каркала ворона, в вербах на лугу с большими перерывами куковала кукушка, на вытоптанной площадке у амбара то и дело слышны голоса, смех девушек. Но она ничего не слышала.

Перед ее глазами стоит уж немолодая, преждевременно состарившаяся болезнями и тяжелой работой, мама с редкими темными волосами, причесанными на косой пробор.

– Мамонька, родимая, как мне дальше жить? – зашептала Вера, глотая слезы. – Как ты там одна управляешься? Коля еще слабый помощник... А я тоже совсем выдохлась здесь... А мне и восемнадцати нет...

И у Веры снова потекли слезы.

Первые дни после похорон отца она ходила как в бреду, ни что ей было не мило, избегала веселья своих подруг, сторонилась их. Еще больше она осознала потерю отца, когда на столе все реже стал появляться хлеб, а меньшие сестры и братик просили хлеба, когда пришла осень с мелкими дождями и слякотью. Старые ботики прохудились, а новые купить было не за что. Да и с верхней одежды она уже выросла. Вон какая рубашка: вся в заплатах, а новую купить нет возможности «Говорят, будут деньги выдавать за работу на строительстве. Тогда может быть, что куплю.»

– Ты, Вера, опять плачешь? – спросила Дуся, подойдя к ней незамеченной. Глаза вон какие красные. Сегодня день такой... Надо веселится. Ведь завтра, может, нас домой отпустят, а ты не рада, что ли?

– Поэтому и плачу, от радости, – соврала подруге Вера. – А потом вспомнила мать. Как она там одна управляется?

– А у меня, не одна? Или у Моти? Так что же теперь, слезы распускать. Ими горю не поможешь.

Вера и сама понимала, но они иногда катились помимо ее воли.

Ей не хотелось идти на митинг, хотелось побыть одной, но она хорошо знала, что девчонки ей этого не позволят, и спешила свою простенькую одежду привести в соответствующий вид. Старенькая ее одежонка и приводила в уныние, и вызывала в глазах слезы.

Но как бы там тяжело не было с одеждой и по части парфюмерии, девушки старательно собирались, и наряду с ними собиралась и Вера.

У кого было достали из чемоданов платья, сшитые еще в довоенное время, кто аккуратно заштопал дырочки и почистил уже изрядно поношенные, подвели угольком брови, выгоревшие на летнем солнце, припудрились пудрой, специально припрятанной для праздничного дня, и выглядели вполне прилично, как и подобает молодым женщинам.

– Плохо, что у нас нет модных туфелек на высоком каблучке, – окинув взглядом девушек, собравшихся в кружок, сказала Мотя. – Мы бы перещеголяли тех красавиц, которых я видела до войны в журнале "Моды".

– Но мы и так хороши! – не выдержала Оля. – А туфли на высоком каблуке будем носить после войны.

– Правильно, Оль! – хором подхватили девчонки.

– Все собрались? – спросила девчонок Дуся, оглядывая их, как бравый старшина солдат, и удостоверившись, что все готовы, сказала: "Пошли, а то можем и опоздать". И девчонки гурьбой направились к дороге. Шли, громко разговаривая, перебивая друг друга.

– Знаете, девочки, – говорила Мотя, – мне до сих пор не верится, что мы не на работу идем. – Так и кажется, подойдем сейчас к складу, получим у Федора Петровича кирки, лопаты, носилки и к насыпи. Не пойму? Почему так?

– А что тут понимать! – отозвалась Полина. – Считай, целый месяц ходили по этой дорожке, видишь, как вытоптали, и так этот маршрут засел в голове, что будем помнить до самой смерти. И во сне будет сниться каждую ночь, особенно в первые ночи.

– Да тебе, Полин, не только эта дорожка будет сниться, – уколола ее Вера. Полина промолчала.

– А помните первый день, когда вышли на место будущей трассы, – говорила Оля, восторженным голосом. – Куда ни кинь взглядом, везде торчит прошлогодний бурьян. Я, признаться, не верила, что мы, девчонки, перелопатим это поле. А оно как еще получилось хорошо, правда, все это досталось большим потом. А оказалось, не только перелопатили, но и возвели насыпь по всем правилам дорожного строительства. Я тогда спросила военных, помните, что с треногой и длинной палкой ходили, все в окуляр смотрели, прицеливались. Забыла, как прибор этот называется.

– Нивелир, – подсказала Дуся.

– Да, нивелир, – повторила Оля. – Я спросила по наивности, что вы все высматриваете? Один из них ответил: "Девушек красивых". И так расхохотался, доволен своей идиотской шутке.

– А ты не спросила? Нашел? – полюбопытствовала Дуся.

– Нет, не спросила.

– А зря. Это он с тобой заигрывал.

– Была охота. . , Он в отцы бы мне подошел.

– А как колотушкой землю трамбовали, – вспомнила Вера. – Умора, и только была. И надо же дать ей название: баба. От этой бабы живот три дня болел.

– Еще бы не болел от такой махины, – поддержала ее Мотя. – В ней килограммов тридцать, если не больше.

– Да ну, ты сказала, тридцать, – не согласилась с нею Вера. – Все пятьдесят.

– Ничего, девочки, все теперь позади, – как бы подводя итог, сказала Дуся. – Приедем домой, отдохнем, выспимся и все как рукой снимет, останутся одни воспоминания. Не все же дни у нас были тяжелыми да пасмурными. Выпадали и веселые. Вспомните, как танцевали под баян с военными. У Веры до сих пор пятки болят от пляски с Матюшиным.

Вера довольная таким воспоминанием, шла улыбалась.

– А кто вам не давал плясать! – произнесла Вера, перестав улыбаться. – Все из себя недотрог ставили. Полина без пляски под гармонь и минутки выдержать не может, а тут надела свое модное платье, губы надула и стоит, как принцесса английская, пожирая своего Сашу глазищами. Пришли танцевать, так танцуйте.

Девушки, о напоминании про Сашу, украдкой взглянули молча на Полину, и каждая в душе посочувствовала ей, а она, понурив голову, шла молча.

– А танцы, в самом деле, получились на высоком уровне, – заметила Мотя. – Кавалеры вели себя корректно, как и надлежит настоящим парням. Безо всяких там выкрутас и грубостей. Надо было попросить начальника, чтобы организовали прощальный вечер с военными мальчиками. Как-то не догадались. А теперь, видимо, поздно.

– Почему поздно? – не согласилась с нею Оля. – В нашем распоряжении еще, по-видимому, два вечера: сегодня и завтра. Так что можно еще организовать.

– Да кто его знает, – сомневается Мотя. – Там же приехало высокое начальство, и как оно посмотрит на нашу затею еще неизвестно. Мы то люди вольные, а вот солдаты...

– Ну, в конце концов, спросить можно! – настаивала Оля, в душе болея за Полину. «Может, с Сашей встретится,» – думала она.

– На митинге спрошу у Алексеева, – пообещала Дуся, догодавшись об Олиной затее.

– До митинга надо поговорить, – советовала Оля, – а как митинг начнется, тогда слушать никто тебя не будет. Да и некогда.

– Ну, там посмотрим, – ответила Дуся.

– О, представляю! Какой прощальный вечер будет если разрешит начальство, – с восторгом произнесла Оля. – Прощальный бал...

– Я вижу тебе танцы с военными понравились, – заметила Мотя.

– А кому веселье не нравится, – произнесла Оля, – только коту нашему. – Как только поднимется веселый шум в хате, он шмыг в дверь. Хоть вспомнить о чем будет. А то все работа, работа, а годы молодые уходят. Вот домой приедем, ну и что, снова работа. Пойти погулять некуда. И сиди, как вековуха.

– А я как приеду, налопаюсь до отвала и спать на трое суток, – сказала Мотя, – а там видно будет.

– Так тебе и дадут поспать, – не поддержала ее Дуся. – На второй же день прибежит Иван Петрович. Там сейчас уборочная началась. Каждый человек у них на счету. А тебе спать дадут. За ноги, сонную выволокут.

– А давайте пешкой пойдем, – предложила Оля.

– Это почему же я должна идти пешком в такую даль! – возмутилась Мотя. – Работала, работала как лошадь, второе место заняла, а как домой, так пешком. Нет, милая, лягу здесь поперек рельса и не уйду, пока не отвезут.

– Да я не об этом, – пытается объяснить Оля. – Я предлагаю пешком, чтобы домой прийти поздно вечером. Никто нас не увидит и мы можем отдохнуть дома, отоспаться.

– Ты так думаешь? – говорит Мотя. – Там в сельском Совете все уже знают, значит, и в колхозе. Еще за дезертиров признают. Нет, так я не хочу.

– А как же ты хочешь? – спросила ее Оля.

– Я хочу, чтобы нас встречали как стахановцев, – сказала Мотя. – Видела в кино? С музыкой, аплодисментами и ценными подарками. Что, не заслужили? – спросила она. – Заслужили, – сама себе и ответила. – Построить такую махину за месяц, что-то да значит. Вот только бедные мы: музыки сейчас нет в колхозе, ценных подарков купить не за что, но аплодисментами-то могут встретить да еще при народе. Приятно? Конечно, приятно. Но вряд ли догадаются.

– Девочки! Смотрите, сколько собралось народу, – с удивлением вскрикнула Оля.

27

К месту встречи первого поезда пришли они чуть с опозданием. У насыпи толпилось много народу, в основном молодые, в разноцветной одежде женщины. Все припудренные, брови подведенные, волосы аккуратно причесаны, косы причудливо уложены венцом на затылке. Многие с самодельной завивкой.

Среди женщин изредка попадались мужчины – все пожилого возраста, и, как всегда, вездесущие дети.

Поодаль от собравшихся, на ровной площадке из неотесанных досок была сколочена временная трибуна, обтянутая кумачом. На переднем плане большими буквами написано: "Даешь фронту дорогу к победе!"

Все они всматривались вдаль, туда, откуда вот-вот появиться пробный поезд, первый поезд на дороге, построенной вот этими женщинами. А вместе с ними работала и Дуся со своими подругами. Значит, и они вложили свой труд в эту дорогу, дорогу к победе, как написано на плакате.

И вдруг толпа встрепенулась, женщины подвинулись поближе к трибуне, на которую стали подниматься руководители района во главе с секретарем райкома партии товарищем Митасовым. За ним, чуть поотстав, шли Семыкин, Алексеев и кто-то из военных. Замыкали шествие несколько мужчин и женщин.

Толпа волновалась, приглушенно шумела. И как только начальство поднялось на трибуну, тут же взорвался гром аплодисментов.

Терпение у людей достигло высшего накала, и у стоящей рядом с Дусей женщины на глазах выступили слезы. Она начала сморкаться. Дуся украдкой глянула на своих подруг и заметила у Оли подрагивание губ. «Волнуются, бедные,» – подумала Дуся, всматриваясь в трибуну.

– Смори, смотри, начальство тоже приоделось! – зашептала Мотя, стоявшая рядом с Дусей.

– Ну, а как же, праздник, – ответила ей Дуся, тоже шепотом.

Вдруг кто-то ее начал дергать за рукав. Она подумала, что это кто-то из своих девчонок, и, обернувшись, хотела сказать: "Не мешайте!" но встретившись глазами с незнакомой девушкой, смутилась от неожиданности, и слово, которое хотела произнести, застряло на губах.

– Вы Кущеева? – спросила у нее девушка, первая нарушив молчание.

– Да, я, – ответила она.

– Вас просят подняться на трибуну, – сказала ей незнакомка.

– Зачем? – непроизвольно вырвалось у Дуси, но поняв нелепость своего вопроса, покраснела.

– Там скажут, – ответила девушка. – Пошли. Она повернулась и направилась к трибуне, проталкиваясь среди женщин. Дуся молча последовала за ней, услышав за спиной голос Моти: "Иди, иди смелее!"

Идя за девушкой, Дуся почувствовала, как ее ноги стали наливаться тяжестью. Она испугалась, думая, что не сможет подняться на трибуну. "Что со мною?" – подумала она, и ее охватило волнение.

Даже капельки пота выступили на лбу и кончике носа. Пока она шла до трибуны, тяжесть в ногах прошла, и она почувствовала облегчение во всем теле.

– Смелее поднимайтесь! – почувствовав замешательство Дуси, полушепотом сказал Алексеев, оказавшийся недалеко от нее.

Им сказанные в подбадривающем тоне слова еще больше придали ей уверенности, и она смело поднялась на трибуну.

В первые секунды вокруг себя она никого не замечала, но постепенно осваиваясь, стала украдкой рассматривать людей, стоявших рядом с ней. Первым, кто бросился ей в глаза, опершись обеими руками на перила трибуны, стоял спиной к ней секретарь райкома партии Митасов. Он был в защитного цвета гимнастерке, подпоясанной офицерским ремнем, но без погон.

На голове – картуз, который в большинстве своем носило начальство районного масштаба в довоенное и в военное время. Он часто доставал из кармана брюк платочек и тщательно вытирал им шею.

«Видать, жарко ему,» – подумала Дуся и перевела взгляд на мужчину, стоявшего рядом с Митасовым. Он был высокого роста и одет в военную форму. Он о чем-то тихо беседовал с Митасовым.

«Наверное, представитель от командования железнодорожных войск,» -подумала Дуся, окидывая взглядом остальных, которые стояли у перила трибуны.

Она узнала женщину, которая приходила к ним с Алексеевым, когда они кончали на своем участке фронт земельных работ. Женщина, как раз обернулась, и их глаза встретились. Нина Петровна, а это она была, улыбнулась и подмигнула ей. Дуся улыбнулась в ответ Нине Петровне, и на душе стало веселее. "Узнала, а встречались всего один раз", – подумала Дуся.

Она посмотрела с высоты трибуны на празднично одетых женщин, и не увидела на их лицах заметной грусти, а наоборот, лица озаренные полуденным солнцем, сияли, светились улыбками.

«Нет, не победить врагу такой народ,» – подумала Дуся. И все ее существо прониклось гордым, неиспытанным чувством к людям, которые стояли перед трибуной.

Толпа в это время еще больше зашумела, заволновалась, подалась вперед посматривая влево. Туда же взглянула Дуся и увидела медленно движущийся паровоз, разукрашенный красными флажками, транспарантами и плакатами. Он тянул за собой множество платформ, загруженных до отказа песком, щебнем и еще чем-то бесформенным, непонятным из-за дальности расстояния.

Паровоз приближался медленно, будто пробуя на ощупь прочность полотна, проложенного перед ним. Из его трубы валил густой черный дым, расстилавшийся по обе стороны железнодорожной насыпи. Все, кто находился недалеко от насыпи и на трибуне стояли молча, наблюдая, как к ним приближался паровоз, и, когда он поравнялся с ними, в воздухе прогремело дружное "Ура-а!и

Люди кричали, махали руками, позабыв временно о своих жизненных неурядицах, поддавшись общему настроению.

Паровоз медленно проехал мимо людей, обдав их дымной гарью, проплыли платформы, а люди продолжали кричать "Ура!", бросали полевые цветы и махали косынками; и лишь тогда, когда за поворотом скрылась последняя платформа, с трибуны раздался громкий голос секретаря райкома: "Товарищи! Дорогие труженики нашего района! Минуточку внимания!" И когда шум утих, секретарь райкома партии начал снова.

– Товарищи! У нас сегодня знаменательная дата и большая радость. Мы с вами закончили строительство и сдали в эксплуатацию железную дорогу Старый Оскол – Сараевка, так необходимую фронту на данном участке Курско-Орловской битвы с немецко-фашистскими захватчиками.

Свидетелем законченного строительства, вы видели, только что прошедший состав. А завтра пойдут поезда регулярно. Повезут военную технику, снаряжение, живую силу и многое другое, что так необходимо фронту для успешного разгрома врага.

Вы, дорогие женщины, поистине стали героинями правительственной стройки, закончив ее на месяц раньше, чем было отведено командованием фронта и обкомом партии. Это небывалый случай в строительстве железных дорог, которую вы, дорогие женщины, вместе с другими женщинами нашей области закончили строить за тридцать два дня, на протяжении свыше девяноста километров.

Много теплых слов и пожеланий в адрес строителей сказали выступавшие на митинге, а под конец лучшие из лучших были награждены правительственными наградами и грамотами. Среди них была удостоена медали "За доблестный труд" и Дуся Кущеева.

Когда она, смущенная и взволнованная, сошла с трибуны, ее окружили тесным кольцом подруги и, перебивая друг друга, шумно стали поздравлять, хотя и с невысокой, но правительственной наградой.

– Ну что вы, девочки, разве это награда, так себе, – скромно отвечала Дуся, потупившись. Но сердце говорило о другом, сжимаясь и трепеща в радостном волнении.

– Вы поняли, девчата, что она говорит! Не награда, – на слова Дуси возмутилась Мотя. – А какого же тебе лешего надо? Ты смотри, как поблескивает на груди. Дай-ка я потрогаю, – и с этими словами она протянула руку к медали, висевшей на груди у Дуси.

– А ты, Моть, сегодня руки мыла? – пошутила Оля. – К такой вещице надо прикасаться чистыми руками.

– А как же. Не только мыла, но и одеколоном протерла, – шуткой ответила Мотя. – Сегодня же у нас праздник.

Пощупав медаль, она перевернула ее и посмотрела обратную сторону. – Как сверкает, никак золотая? – спросила она не то себя, не то подруг.

– Ты что, золота не видела? – сказала ей Дуся. – Из бронзы она или еще с какого-то сплава.

– А где же я его увижу? У нас его не было.

– А я помню, у нас был золотой крестик – сказала Оля, рассматривая медаль. – Такой, маленький. Мать в тридцать третьем голодном году за пуд пшена отдала.

– А у нас до сих пор хранится, – похвалилась Дуся.

– Вот бы посмотреть, – сказала Мотя, все еще посматривая на медаль.

– Приходи, я тебе покажу, как приедем домой, – ответила ей Дуся.

– Хорошо, обязательно приду.

После торжественной части народ стал расходиться. Жившие в селах близко от дороги, ушли первыми. За ними покинули площадку, где проходил митинг, женщины старшего возраста. Молодежь, потолкавшись некоторое время, тоже стала расходиться по своим квартирам.

Обещали им прислать гармониста, но тот, оказалось, уехал в какое-то село на престольный праздник. Так и остались девушки не у дел.

– Пошли, девчонки, в свое логово, – предложила Дуся. – Ничего мы здесь, как я вижу, не дождемся. – Видать, начальству не до нас. Дорогу построили, а теперь катитесь на все четыре стороны. А сами, небось, поехали куда-нибудь в ближний лесочек, банкет устроят по случаю успешного строительства.

– По-видимому, так, – поддержала ее Мотя. – Видишь, как быстро смылись. И с народом, как следует не поговорили.

– А что с нами говорить, – произнесла Оля. Поблагодарили, награды выдали, заработанные деньги выманили в фонд фронта и до свидания.

– А я-то, дура, мечтала на заработанные деньги платье купить, – сожалеючи сказала Вера, услышав о деньгах. Ее не волновало, куда и зачем уехало начальство, а вот деньги ей очень нужны были, и она втайне от девчонок мечтала на заработанные деньги приобрести кое-какие женские вещи. Но мечта не сбылась и она горевала.

– А чего же ты голосовала: "За". – Набросилась на нее Оля.

– А что же, по-твоему, я должна против всех идти, чтобы припаяли мне, как враг народа.

– Да там денег тех, – сказала Оля.

– Да сколько не было б, а на платье и трусы хватило бы, – не соглашалась Вера.

– Ну, теперь, что ж?

– Конечно, теперь уж ничего не сделаешь. Хотя бы половину оставили... А то все до копейки забрали.

– Так что, пошли на квартиру? – повторила Дуся, которой, по-видимому, надоело топтаться на одном месте.

– И что там делать в том логове, – протестовала Оля. – Оно вот тут у меня сидит, – показала она на печень.

– Надо подготовить кое-что, – пояснила Дуся, а вдруг завтра подводы придут, а мы совсем не готовы.

– Пойдем-ка лучше огурчиков свеженьких попросим у хозяйки да картошки свеженькой сварим, – предложила Мотя, – и отметим хорошим ужином твою награду, Дусь. А то заржавеет еще, – улыбаясь, говорила она. – Ну а ты, что нос повесила, – повернулась она к Полине, – не отчаивайся, еще увидитесь!

– Эх, для такого случая, винца бы по рюмочке, – сказала вдруг Вера. – Говорят, скуку разгоняет.

– А ты пробовала хоть разок? – спросила ее Мотя.

– Чего?

– Вино.

– Нет.., не приходилось.

Девушки поднялись к амбару, переоделись в повседневную одежду и стали хлопотать, готовя ужин. Мотя сбегала до хозяйки, принесла свежих огурцов, укропчика. Дуся начала растапливать печь. А Вера с Олей сели чистить картошку. Одна Полина молча легла на постель и задумалась. Настает время расставания с Сашей и ей было не до ужина. Девчонки понимали и старались не задевать ее больное сердце.

– Приготовим картошки, салатик к ней и поужинаем всласть, – говорила Мотя, выкладывая огурцы на стол. – Такой получится ужин, что за уши не оттянешь. Бабушка расщедрилась, предлагала масла, но я отказалась. У нас же есть?

– Есть, – ответила Дуся. – Там еще сало и яички.

– О, это уж совсем хорошо, – радовалась Мотя. – Настоящий пир устроим. А то совсем носы повесили. Давай им танцы..! Ишь, чего захотели! – ворчала она.

– Танцы, не плохо бы, – сказала Дуся.

– Что там хорошего одним, – не согласилась с нею Мотя. – Если бы ребята были, я понимаю, а так, мы и здесь можем организовать под губную гармонь.

И тут она увидела, как из-за куста акации вышли трое военных. Капитана, старого знакомого, и Сашу она узнала сразу, а вот третий был незнаком. Они приближались медленной походкой. У незнакомца в руках гитара, а у Саши с капитаном в руках бумажные кульки.

– Дуся, ты смотри, кто к нам пожаловал, – тихо сказала Мотя, и руки ее от неожиданной встречи как бы застыли над огурцами. Дуся, поднявшись у печки тоже застыла на месте и молча смотрела, как приближаются к ним военные.

Бросив чистить картошку Оля с Верой так же смотрели на них.

– Здравствуйте, девочки! – подойдя ближе, пророкотал капитан своим суховатым, надтреснутым голосом. – Принимайте незваных гостей, если можете. Саша с незнакомцем только кивнули головами.

– Милости просим! – первая заговорила Могя, все еще держа руки над столом.

– Присаживайтесь, вот на скамеечку, – показала она рукой. – Стульев еще не заимели.

– Мы, люди военные, привычные и можем на земле посидеть, но раз имеются скамейки, то воспользуемся случаем, не откажемся, – говорил он, разворачивая кульки и выкладывая консервные банки на стол. Саша последовал его примеру и, развернув свои кульки, поставил на стол бутылки: одну с водкой, другую с вином.

– Вот пришли со своим НЗ, – сказал капитан, закончив выкладывать на стол содержимое кульков.

– Да зачем вы так, – произнесла Дуся, наблюдая, как капитан выкладывает на стол продукты. – Вам, должно быть, выдали на дорогу, а вы принесли сюда.

– Ничего, хватит и на дорогу, – ответил капитан, усаживаясь на скамейку. – В армии не положено отпускать животики. Я вижу, мы вовремя к вам пришли, к ужину. Если, конечно, пригласите.

– Считайте, что уже пригласили, – произнесла Мотя, – только, к сожалению, мы еще не приготовили. Девочки! – крикнула она, – картошка у вас там готова?

– Готова, – ответила Оля.

– Быстренько несите сюда, – распорядилась Мотя.

Как я давно не ел свежей, да еще молодой картошки, – сказал незнакомец. – Последний раз еще в сорок первом году.

– Подожди, Андрюша, жаловаться, – произнес капитан. – Может, нас девушки не пригласят, – добавил он.

– За кого вы нас принимаете? – с притворной обидой в голосе, произнесла Дуся, – мы всегда гостям рады.

– Да знаете, есть старая русская пословица: "Незваный гость, хуже татарина!"

– К данному случаю она не подходит, – говорит Мотя, перебирая огурцы. – У нас говорят: "Не красна изба углами, а красна пирогами".

Подошли Вера с Олей, принесли картошку, поздоровались.

– Да, кстати, знакомьтесь, – представил капитан незнакомца, – Андрей, – привстав со скамейки, сказал незнакомец. Девушки назвали свои имена.

– А вы, Саша, продолжаете молчать, набираетесь энергии, – пошутила Мотя, вспомнив давешний разговор при первой встрече с ними.

– Да нет, просто слушаю вас, – ответил он, выходя из глубокой задумчивости, и почему-то краснея.

А в это время Полина, находясь в амбаре с приоткрытой дверью, услышала голос капитана и, выглянув, увидела Сашу. У нее часто, торопливо застучало сердце, она спряталась за дверь, затаилась, слушая.

Капитан разговаривал с девчонками, как ей казалось, о пустяках. Она хотела услышать голос Саши, но он молчал. Наконец, капитан произнес: "А где же ваша невеста?" Она догадалась о ком он спросил и сердце ее еще больше забилось.

– А у нас все невесты, выбирай любую, – ответила Дуся. – Вам конкретно, кого?

– Да как вам сказать..? – замялся капитан. – Я вижу, что у вас все невесты. Но, как бы поделикатнее выразиться, не в обиду другим...

– Вы пришли вечер прощальный отмечать или к невесте? – перебила его Мотя.

– Да то и другое... Вот Саша у нас хотел бы повидаться с Полиной, – и он повернулся к лейтенанту, который сидел понурившись.

– Полина в логове, где ж ей быть, – ответила Мотя.

– Как, как вы сказали, в логове? – спросил удивленно капитан.

– Да, в логове, – ответила Мотя, засмеявшись. – Это мы амбар, где спим, так называем, – пояснила Мотя, перестав смеяться.

Полина, услышав разговор о себе, быстренько стала наводить порядок над собой: причесала волосы, надела новое платье, подвела брови и с волнением стала ожидать чего-то необыкновенного. Минуты шли медленно и в голове роились сумасбродные мысли, сменяя одна другую.

То думала она, что Саше разрешили забрать ее с собой, и они едут вместе на очередное строительство или восстановление разрушенной немцами железнодорожной магистрали, то Саше не разрешили, и он уезжает один, без нее.

Душа Полины до отказа наполнялась то большой радостью, то грустью. Она сделала порыв к выходу, но остановилась, чувствуя, как сильно бьется в груди сердце. Не знала, не могла понять Полина, почему ей так радостно, и в тоже время грустно. Она находилась сейчас перед неиспытанной, чем-то новым своей жизни, своей судьбе.

Это что-то новое, помимо ее воли уже будоражило нервную систему, наполняло голову тревожными предчувствиями.

Полина слушала разговор капитана с девушками со странной на припухших губах улыбкой, порою шептавших неслышные слова.

Вдруг она услышала приятный мужской голос, певший под гитару, встрепенулась и поняла, что поет пришедший незнакомец. Прислушалась...

Почувствовала, что нормальное состояние возвращается к ней, что страдания ее постепенно утихают. Гитара умолкла.

– А ты, может, выйдешь к нам, солнышко? – донесся до ее ушей голос капитана. – Уж больно долго отдыхаете, красавица. А говорят, что вы второе место заняли по своей колонне в соцсоревновании? – обратился он уже к девушкам. – С такими сонями? Что-то сомневаюсь я. Выходи, поговорить надо.

Сердце ее заколотилось снова, хотя голос у капитана был шутливый. Она думала: "Зачем они пришли, с хорошей или плохой вестью? Отметить прощальный вечер?"

Долго сидеть в амбаре не было никакого смысла и она вышла, немного успокоившись.

– Здравствуйте, – тихо сказала она, и с нежностью в глазах взглянула на Сашу.

– Что же получается, милая девушка? – после приветственных слов с нарочитой серьезностью сказал капитан. – Мы пришли свататься, а невеста все еще нежится в постели.

– Вы же не предупредили о своем визите, – оправдывалась Полина. – Откуда я могла знать, что вы сегодня придете. Решила отдохнуть.

– Вот девушки, тоже не знали, а они смотри, как трудятся. Ужин готовят. А вы решили прикорнуть, да?

– Товарищ капитан, что вы к ней пристали? – не выдержала Дуся. – Еще не засватали, свадьбы не сыграли, а уже претензии предъявляете, как к своей невестке. Ох, и свекор у тебя, Полин, будет въедливым. Мы еще посмотрим, отдавать нашу подругу к такому свекру или дать поворот от ворот, как говорят, в нашем селе.

– Я вам не капитан, дорогая Евдокия, как там вас по отечеству! – строго и загодя возмущенно на предполагаемую насмешку со стороны девушек сказал он. – А зовут меня Михаилом Андреевичем. Вот так-то...

– Я до отчества еще не доросла, Михаил Андреевич, – подстраиваясь под его тон, произнесла Дуся. – А если вам не нравится слово капитан, я буду звать вас просто дядя Миша. Это больше подходит к вам да и нежнее. Согласны..?

– Да раз говорите, что больше подходит, то уж придется с вами согласиться. Мнение женщины надо уважать.

Моте бросилось в глаза дурное настроение Полины.

– Полина, почему ты хмурая? – спросила она.

– Наверное, гостям недовольна, – перестав перебирать струны, сказал Андрей.

– Что вы, нет, – отвечает Полина, – устала малость, и еще голова...

– Наверное от волнения, – предположила Мотя. – У меня тоже, когда я немного поволнуюсь, болит голова. Побудешь на свежем воздухе, успокоишься, и все пройдет.

– Пора накрывать на стол! – отозвалась Дуся, стоявшая у плиты. – Картошка готова. А то постоит, простынет, вкус потеряет.

Девчонки зашевелились, забегали. Оля побежала в амбар захлебом, Вера – за посудой, Мотя стала освобождать стол. – Захвати там масла к картошке! – крикнула Дуся Оле.

– Помочь вам? – вызвался капитан, наблюдая за суетой девчонок.

– Банки из-под консервы откройте, – сказала ему Дуся. – Нож у вас есть?

– Найдется. Это мы мигом, открывать научились за войну, – говорил капитан, доставая из кармана складной нож, и принялся за консервные банки. Андрей тихонько мурлыкал под гитару. Саша сидел неподвижно, следя глазами за Полиной. Она поняла его взгляд, по-своему, и, пройдя по-за скамейкой, села рядом. Они стали о чем-то шептаться.

– Чем плохая пара! – взглянув в их сторону, сказал капитан. – Эх, если бы не война, жили бы они да детей рожали.

Праздничный стол был накрыт. Поистине, он оказался аппетитным. Среди мисочек с дымящейся картошкой, мясными консервами, салатом из свежих огурцов, мелко нарезанным салом и яичницей-глазуньей возвышались две бутылки: одна с водкой, другая с вином.

Девушки, переодевшись, выглядели нарядными и веселыми – стали приглашать гостей занять места за столом. Первым, не церемонясь, за стол сел капитан. За ним Андрей – незнакомец. Затем на видном месте посадили Сашу с Полиной: у торца стола. Водку разливать доверили, по старшинству, капитану.

Он взял бутылку, откупорил и хотел разлить по всем кружкам, но девушки запротестовали, просили вина. Он поставил бутылку с водкой обратно на стол и, откупорив бутылку с вином, удовлетворил их просьбу, и только потом разлил водку мужчинам.