Текст книги "Дорога к победе"

Автор книги: Иван Мозговой

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 23 страниц)

Вася, провожая ее глазами, смотрел на ее загоревшие икры ног, округлости видимого у него появилось чувство непонятного ему самому желания пойти за ней и прижаться к ее телу.

Такого желания у него не было до сегодняшнего дня, а может, и было, но он не придавал ему значения.

А вот сейчас оно вдруг захлестнуло его всего, и даже в ногах появилась слабость.

"Пойти за нею?" – мысленно спрашивал он себя. И тут же испугался дерзкой своей мысли. И не от того, что она старше его на три года, и не от того, что она его выгонит, а от того, что она над ним посмеется и, хуже всего, расскажет девчонкам, а те разнесут по всей деревне, тогда, считай, пропал Вася от насмешек.

"Почему она так пристально смотрела на меня?" – вспомнил он ее большие серые с голубизной глаза, так пристально смотревшие на него. Эти глаза заставили его впервые посмотреть на девушку совсем по-другому.

"Да что-то со мной? – подумал он. – Совсем раскис".

Наконец, внутренне встряхнувшись, "отбросил", как он выразился, "непутевые" мысли и пошел ломать ветки.

"А почему Дуся так долго не несет рукавицы, может, она забыла о них? – подходя к разросшемуся кусту бузины, подумал Вася. – Может, куда запропастились, ищет?" И он начал ломать молодую поросль куста. Наломав охапку и бросив ее у ямы, он понял, что кроме веток нужны еще и жерди, которые послужили бы опорой. Он глазами начал искать хотя бы какие-нибудь палки, но ничего похожего вокруг не было. Взгляд его остановился на толстых ветвях одиноко росшего неподалеку клена.

"Но как их сломать? – подумал он. – Был бы топор, тогда другое дело, а так пустые хлопоты. Разве тонких наломать? А может, у них есть топор? И с этими мыслями он направился к амбару". Открыв дверь, он чуть не столкнулся с Дусей.

– Ах! Как ты меня напугал! – от внезапности вскрикнула девушка и, чуть оправившись от смущения, спросила его: – Ты что тут делаешь, подглядываешь?

– Была охота...

– А чего ж под дверьми стоял?

– Не стоял, а только подошел.

– Так что тебе надо от меня?

– Ничего мне от тебя не нужно. За топором я пришел. И рукавицы ты обещала. Дуся посмотрела на него долгим взглядом и, улыбнувшись, сказала: Пацан и есть пацан, хоть и вымахал с версту.., там возьми в углу, – и прошмыгнула между ним и дверью.

Вася понимал, что девушка заигрывает, но, от природы застенчивый, он не знал, как ему вести себя с ней, и только краснел на ее выходки и пристальные взгляды.

Найдя топор и попробовав пальцем его лезвие, он вышел из амбара. Дуся, нагнувшись, пыталась растопить печку-времянку.

Вася, ничего ей не сказав, прошел мимо и, засунув топор за ремень брюк, полез на дерево. Добравшись до мелких ветвей, он одной рукой держался за толстые ветки, а другой ловким движением топора стал рубить мелочь, изредка бросая взгляд на Дусю, которая продолжала возиться у печки.

В очередной раз Вася посмотрел на Дусю и, сорвавшись, свалился с дерева.

– Вася..! – закричала она и бросилась к нему.

– Ой, мамочка! – воскликнула она, наклонясь над ним. – Да ты наверное ушибся... Зачем только я разрешила тебе лезть на это дерево?

Ей бросилось в глаза бледное лицо Васи. Она испуганно припала к его груди, бьется или нет сердце. "Кажется жив, – подумала она, слушая ровное биение сердца. Провела руками по лицу. Вася открыл глаза, вымученно улыбнулся.

Она быстро встала, наложила мелких веток ему под голову. Затем побежала в амбар, принесла подушку и положила под голову.

– Ох, Вася, Вася, да как же ты неосторожно так, – с тревогой в голосе, говорила она, подкладывая подушку. – Так и до смерти можно разбиться. Как, лучше?

– Ничего.., пройдет, – вяло улыбаясь, произнес он.

– Погоди, я тебе одеяло принесу, на нем мягче тебе будет, чем на земле.

– Не надо, – затряс он головой. – Я немного полежу и встану. Доделать погреб вам надо.

– Лежи, лежи. . ! Тоже мне строитель.

И она побежала к амбару, сверкая голыми икрами.

Через несколько секунд она принесла одеяло и, свернув его вдвое, стала упрашивать его, как малого ребенка. Ей неудобно было подсунуть под него одеяло и она попросила: – Вась, повернись чуть на бочок, я одеяло подложу. А то мне девчонки прохода не дадут, скажут, какого парня угробила, – пошутила она.

Вася безропотно подчинился: в глазах его все еще кружилось.

Подложив под него одеяло, Дуся повернула его на спину, поправила подушку.

– Ну, теперь лежи спокойно, – приказала она, и спросила: Ничего не болит? – И стала ощупывать руки, ноги.

– Нет, Дусь. Спасибо тебе.

– Вот и хорошо, – сказала она, кончив обследовать его на предмет ушибов и переломов.

– Ты, как настоящий доктор, – пробовал шутить Вася.

– А у меня зять фельдшер. Забыл? – говорила она, улыбаясь. – Я его книги все перечитала.

– Тогда понятно. .

– Ну, Вась, я пойду, а ты полежи, – сказала Дуся. – А то девчонкам обед не успею приготовить.

– Обед уже прошел, – возразил он. – Скоро ужин.

– Мы его называем обедом, хотя едим уже после работы, – пояснила она. – Заодно, обед и ужин.

Дуся ушла...

Вася лежал и думал: "Вот тебе на, хотелось девчонкам построить погреб для хранения картошки, а вышла несуразица. Долго лежать нельзя, надо в дорогу собираться. Вон уже солнышко повернуло к заходу. А что же с погребом? Вот неудача... Но ничего... Веток они и сами набросают".

Попробовал подняться. Вроде ничего...

Мало-помалу слабость стала проходить. На сердце становилось спокойнее. Правда, в левом боку немного саднило. "До свадьбы заживет", – пошутил он, садясь поудобнее.

Бредовые мысли, возникшие вначале по отношению к Дусе отодвинулись в сторону, и он сейчас чувствовал только одну слабость, которая разливалась по всему телу. В голове стоял небольшой звон. "Как я мог оступиться? – подумал он. – Хорошо, что руки, ноги целы", – и он пошевелил вначале руками, а затем и ногами.

Жара уже стала спадать. Ветерок, порхающий над землей, приятно холодил тело. Клен, шелестя листвой, убаюкивал.

«Пора настраиваться домой,» – подумал Василий, продолжая прищуренным взглядом окидывать горизонт, затем взгляд перевел на луг, где под срытым у основания бугром копошились люди. Издали он не мог различить их лица и не мог видеть, что они делают, но по однородной их серой одежде догадался, что это солдаты укладывают рельсы.

"А где же наши девчонки работают? – подумал, всматриваясь в будущее полотно железной дороги, Вася. – Что-то их не видно…"

Он потихоньку поднялся, прошелся, взад, вперед, присел, выбросив руки перед собой.., ничего. В голове, хотя еще стоял слабый звон, но она не кружилась, как прежде. Он прошелся еще раз и, осмелев, пошел к Дусе.

– А где же наши девчонки работают? – подойдя к Дусе, хлопотавшей у горячей плиты, спросил он.

– Ты уже поднялся? – обернувшись, с тревогой на лице, спросила она. – Тебе не плохо? Голова не кружится?

– Нет. Со мной все в порядке. . ! Успокойся. . !

– Да как же быть спокойной? Свалился с такой высоты... Хорошо, что не поломал ноги.

– Ничего, Дусь, руки, ноги целые, а мясо нарастет. В кубышке, что-то шумит, ну да ничего, пройдет. Вот только жаль, что погреб не закончил. Да вы его сами прикройте травой? Холодок будет, не то что в амбаре.

– Да пусть он провалится, твой погреб! Надумал же его строить. Без него дольше жили, а теперь осталось немного. Меня больше беспокоит твоя голова, дуралей непутевый. Эх, Вася, Вася, молод ты еще! – произнесла она тихо. – Так недолго и калекой стать.

– Нашлась мне тоже, старуха, – иронически произнес он, окидывая ее взглядом.

– Старуха, не старуха, а не то, что ты... – Она недосказав, умолкла, посмотрев на него.

– Ну, договаривай, что же, умолкла?

– А что говорить? Ах! – вскрикнула она и бросилась к плите, где из сковородки валил черно-сизый дым. – А, ну, тебя! – вскрикнула она на ходу. – Заболталась я с тобой, лук совсем сгорел. Во, разиня! – ругала она себя, сгребая ложкой подгоревший лук со сковородки. – Девчонки узнают, зададут мне трепки. Масла, сам знаешь, кот наплакал, а я уши развесила.

– Не переживай, я не расскажу, – успокоил ее Вася, а сам подумал: "Нальет она мне супу или нет? Уже день на исходе, проголодался я".

Его молчаливую просьбу услышала Дуся и, помешивая ложкой вновь нарезанный лук, сказала: – Видать, Вась, ты проголодался? Вон, какую ямищу выкопал. Да и время уж давно за обед перевалило.

– Да нет еще, – стал отказываться Вася. – Я завтракал сегодня поздно, в дороге. О том, что свою краюшку хлеба, уложенную в сумку матерью, он отдал мужчинам, решил промолчать.

– Выехал я на рассвете, – снова стал говорить Вася, – а в это время, сама знаешь, есть не хочется, и я поел вот только перед тем, как заявиться к вам. Да и от девчонок отрывать как-то неудобно, ведь они придут голодные.

– Тоже мне сострадалец нашелся! – освобождая содержимое сковородки в чугунок с супом, говорила она. – Хватит и им. Ты что, собираешься от нас поехать голодным? Да нас куры засмеют, добавила она. Скажут, сколько продуктов привез, а они парня даже не покормили. Ты лучше скажи, как себя чувствуешь, доедешь домой?

– Ехать не идти, лошадь довезет, – говорил он, вдыхая аромат лука, доносившегося от печки. – Если, говоришь, и девчонкам хватит, то налей немного. И впрямь я проголодался.

– Вот и садись, я налью тебе свеженького, как говорится, с пылу, – предложила ему Дуся, и, не дожидаясь его согласия, пошла в амбар за миской.

Вася, проводив ее взглядом, присел на край скамеечки у сбитого из ящиков из-под снарядов столика и стал ждать. Он чувствовал в душе неловкость перед Дусей, перед всеми девушками, хотя их здесь и не было, за то, что он, не работал вместе с ними, отрывает от их и так уж скудного пайка.

– О чем ты так задумался? – подкравшись бесшумно сзади, спросила его Дуся. Вася вздрогнул от неожиданности, но быстро справился с собой и ответил:

– Да так, об обратной дороге, – соврал он.

– И только? – как-то по-свойски, прищурив глаза, кокетливо спросила она и в застывшей позе ждала ответа.

– Не только.

– А о чем же? Если не секрет? И о девочках?

– И о девочках, – поддерживая ее игру, ответил он, повернувшись к ней.

– А конкретно, кто же она? – наливая суп в миску, продолжала допытываться Дуся.

– Конкретно ни о ком, а в частности про всех девчонок.

– Это что-то новое в отношениях парня к девушкам, – ставя парящий суп на стол и притворно улыбаясь, произнесла она. – О всех думать не следует, пользы от таких думок мало, и ты не солнышко – всех не обогреешь, на правах старшей стала поучать, его Дуся. – Надо думать об одной и быть ей верным. Да, да! – произнесла она строго, видя, как он пытается ей возразить. – Это значит, любовь у тебя еще не пробудилась, где-то там спрятана глубоко в сердце. Вот ты и думаешь обо всех, а придет время, будешь думать только об одной, своей суженой.

– О, куда тебя занесло, – с ребячьей насмешкой в голосе сказал он, когда Дуся умолкла. – Я думаю о наших девчонках совсем в другом смысле: как им тяжело на земляных работах, как они такое выдерживают, как они, наверное, изменились за этот месяц изнурительной работы в такую жару. А ты о любви. – Эх ты, нехорошо обо мне думаешь, – с обидой в голосе произнес Вася. – Я о своих девчонках. Небось, на девушек стали непохожи. Измучились они на такой работе, да и приварок не очень калорийный.

– В этом ты прав, – подавая ему ложку, согласилась Дуся. – Порою и этих продуктов не хватает. Вот если бы ты не подбросил, то завтра и есть было бы нечего. Но мы не унываем, и задание на сто двадцать, а то и на сто пятьдесят процентов выполняем, и песни еще поем. Да вот и сам скоро услышишь, как они поют.

– Да что я их не слышал? – сказал Вася, хлебая горячий суп.

Он так усердно работал ложкой, что на лбу выступили мелкие капельки пота.

– То ты слышал их дома, когда они жили безмятежно под крылышками родителей, – отставляя чугунок с супом в сторону с горячей плиты, сказала Дуся.

– А тут, так сказать, самостоятельно они набираются жизненного опыта в приближенных к экстремальным условиях. Тут нам впервые пришлось испытать тяжелый труд, голод, страх и даже, даже внезапную человеческую смерть от немецких пуль. А эти отрицательные человеческие чувства, ты со мною, я думаю, согласишься, очень закаляют характер в людях, делают их более выносливыми к невзгодам, которые встретятся на их жизненном пути.

– Хорошо ты говоришь, Дусь, но лучше бы с этими невзгодами не встречаться, – сказал Вася, поднимаясь из-за стола, где осталась пустая миска из-под супа. – Спасибо тебе за вкусный суп.

– Не за что меня благодарить, – произнесла она, но внутренне осталась довольна Васей.

А он стоял у стола, заложив руки в карманы своих солдатских брюк, и не знал, что дальше делать. Помогать Дусе как будто нечего, а домой ехать, не повидавши девчонок, не хотелось. Повременить надо, они вот-вот должны прийти.

"Успею", – взглянув на солнце, подумал Вася и направился к лошади.

– Ты что, собрался уезжать? – спросила Дуся.

– Да нет, немного еще побуду, – обернувшись, ответил он ей. – Мне хочется девчонок увидеть, может, кто пожелает домой что-нибудь передать. А то еще обидятся. Скажут, был у них и не мог подождать какой-то часик. Я сейчас! – как бы спохватившись, сказал он. – Вот только соберу разбросанный лошадью корм. – И пошел к лошади.

Подобрав травяные объедки под передними ногами лошади, бросил их в ящик и, потрепав Мышастого по холке, спросил: "Как же мы поедем с тобой? По прямой, как и сюда ехали, или в объезд?"

Мышастик, услышав его голос, скосил свои огромные, покрытые тонкими извилистыми сосудами глаза, посреди которых темнели зрачки, и продолжал пережевывать траву.

– Эх ты, Мышастик, так и ничего ты мне не посоветуешь. Придется решать самому.

И вот он услышал песню, вырвавшуюся откуда-то снизу, из-за бугра.

– Вот и девчонки наши идут, – с гордостью произнесла Дуся.

Вася прислушался. – Да, наши поют, – сказал он после минутного молчания. Голоса девчонок он знал хорошо, ему не раз приходилось их слышать в деревне по вечерам и по возвращении домой с полевых работ.

Вот и сейчас он безошибочно по голосу может назвать каждую. Девчонки пели с душой, отдаваясь целиком песне, и от этой самозабвенности песня проникала в самое сердце у тех, кто ее слышал.

Эта песня появилась недавно, во время войны, и ее пел народ повсюду, как в городе, так и в селе, от стариков до малых ребятишек. Вот эту песню пели девчонки, а Дуся с Васей, затаив дыхание, стоя у печки, слушали, и в душе их невольно поднималась гордость за девчонок.

Ведь эту песню сейчас слушали не только они, слушали ее солдаты, работавшие на строительстве дороги, слушали люди, возвращавшиеся с поля, слушали женщины из других отрядов. Эта песня, казалось, проста, но как она у людей поднимала настроение, разжигала ненависть к врагу и вела на борьбу с ним.

Первый куплет песни подхватило наскочившим ветром и унесло куда-то в поле, луг в сторону от них, и они слышали только обрывки слов. Они знали слова и про себя их повторяли вслед за голосами девчат, но ветер сломал строй девичьего хора и унес голоса куда-то далеко, далеко. Но это длилось недолго, всего какое-то мгновение.

И вот снова они услышали, как Мотя начала громко:

...На прощанье сказали герои:

"Ожидайте хороших вестей".

Голос ее звучал громко, с металлическим оттенком, напористо, заставляя следовать остальных девчонок за ней. И они подхватили:

...И на старой Смоленской дороге

Повстречали незванных гостей.

На этот раз ветер не унес слова песни, а приблизил их, и Дуся с Васей поддавшись призывным голосам хора, неслышно для себя запели; вначале только одними губами, а вскоре и во весь голос. Лица их посуровели. Захваченные песней, они забыли о том, что так волновало их недавно.

– Молодец, Мотя! – только и сказала, очнувшись, Дуся.

А песня летела, как птица, набирая высоту и силу разжигая ненависть и печаль. Голос Моти, притихший и опечаленный, наполненный яростной ненавистью, доносил снова:

...Повстречали – огнем угощали,

Навсегда уложили в лесу...

И снова услышали они хор девичьих голосов, звучавших торжественно и

грозно:

... За великие наши печали,

За горькую нашу слезу.

– Нет, что ни говори, а петь наши девчонки умеют, – с волнением в голосе произнесла Дуся. Она явно была расстроена словами песни и в тоже время она была горда за своих подруг.

В этом Вася с нею был согласен. "И откуда столько силы и энергии берут девчата? – думал он, прислушиваясь к песне. – Ведь они, считай, целый день под лучами припекающего солнца копают, а затем бросают лопатами землю, и уж выдохшиеся к вечеру после такой изнурительной работы находят в себе силы петь так задушевно свои любимые песни". От таких мыслей у него в горле даже застрял непрошенный ком и, чтобы избавиться от него, ему пришлось проглотить вязкую слюну.

Песня вдруг оборвалась и, как показалось Васе, в наступившей тишине он услышал далекую канонаду орудий и понял, откуда берутся невероятные силы у девчонок, да и не только у них, а у всего нашего народа.

– Ты слышишь, Дусь, как огнем наши угощают немцев? – все еще прислушиваясь, спросил Вася.

– Слышу, – задумчиво ответила она. – Да вот не пойму, наши это бьют или немцы.

– Наши! – с уверенностью, не принимающей возражений, ответил Вася.

– Я так тебе и поверила, – сказала она. В ее голосе чувствовалось сомнение. Этого Вася перенести не мог. Чтобы девушка, хотя она и старше его, сомневалась в его правоте, в его военных познаниях. Ведь не зря их зовут "дети войны", самой, что ни на есть кровопролитной.

И он стал Дусе горячо доказывать свою правоту.

– Ты понимаешь, Дусь? – говорил он, – Прохоровка от нас все же далековато, и разрывы снарядов или бомб немецких мы может, и не услышим, а вот наши дальнобойки стоят намного ближе к нам, и в тихую погоду их громкие выстрелы вполне могут долететь до наших ушей. И мы... – Вася не договорил.

Из-за амбара гурьбой, говоря и перебивая друг друга, так что посторонний и не поймет, о чем они, захлебываясь своими же словами, ведут разговор вышли девчонки.

Впереди шла Мотя с гладко причесанными темными волосами, а на шее, развеваемая ветром, висела белая косынка. Она широко шагала, размахивая руками. Рядом с нею, все время сбиваясь со взятого такта, и от этого, казалось, спешила рыжая Верка. Она еще больше выгорела за лето на солнце, и волосы ее совсем побелели, а лицо сплошь покрылось рыже-белесыми конопушками. Чуть позади шли Оля с Полиной. В их облике Вася каких-либо изменений не заметил. За ними шли остальные.

Все они оживленно о чем-то разговаривали, жестикулируя. Со стороны приходилось только удивляться: как они умудрялись слушать всех и каждую в отдельности.

Но по выражению их лиц можно было догадаться, что они понимали друг друга, так как лицо каждой постоянно менялось: то на какое-то мгновение становилось хмурым, замкнутым, с плотно закрытым ртом, то хохотало до слез, выступавших из-под ресниц.

– Какие-то приятные новости обсуждают, – сказала Дуся. – Глядя на них со стороны, не подумаешь, что каждая из них своими руками перебросала до шести кубов земли, – добавила она. – Что-то они сегодня слишком возбуждены.

– Ты смотри, глазам своим не верю! – подходя ближе, вскрикнула Мотя. – Вася! Ты ли это? Как же ты сюда попал? За нами приехал?

– Продукты вам привез, – говорит он смущаясь.

– Да он совсем молодец, продукты нам привез, погреб для хранения продуктов вырыл, – стала нахваливать его Дуся, – только вот не успели накрыть, – и она заговорчески взглянула на Васю.

– Только уж ни к чему, уезжаем домой! – выпалила Оля. Ее голос прозвучал как-то торжественно и радостно.

– Как домой? – с удивлением спросила Дуся, выжидающе уставившись на девчат. А те, в свою очередь, не отвечая на вопрос Дуси, обступили Васю со всех сторон и, перебивая друг друга, стали расспрашивать о жизни родных, односельчан, радуясь парню, свежему человеку и просто односельчанину.

– Девочки, так вы говорите серьезно, домой? – снова спросила Дуся, но ее голос утонул в девичьих возгласах...

Все бросились к Васе...

Они смотрели на него с нескрываемой радостью, как будто это был самый близкий и родной человек. Оля, на правах соседки, стала обнимать его.

– Да отпусти ты парня, затискаешь, – кто-то кричал из девчонок, – и нам ничего не достанется.

Он не вырывался, а только улыбаясь, крутил головою то в одну, то в другую сторону.

Когда первые восторги прошли, они стали задавать ему вопросы о селе, родных. Он понимал, как они соскучились по родным, близким и, перебирая в памяти что произошло на селе в их отсутствие, старался преподнести им новости подробно, особенно о матерях и близких родственниках.

А когда рассказал, как послал его к ним председатель и как он собирал продукты по дворам, то девчата совсем ошалели. "Ура, Васе!" – кричали они и сгрудившись, стали его качать.

Тут он не выдержал такого натиска и стал вырываться, но девичьи цепкие руки не отпускали его и с каждым взлетом кверху он только и мог произнести: "Да бросьте. . , уроните. . .!"

Но девчонки распалились так, что не слышали его крика или делали вид, что не слышат, продолжали подбрасывать его с криком и смехом.

Видя, что мольба не действует на девчонок, Вася замолчал, отдавшись полностью в их распоряжение и думал: "Надоест – бросят".

Через несколько минут девчонки действительно приустали и, бережно опустив его, поставили на землю.

Вася хотел было рассердиться и накричать на них, но взглянул на их довольные, смеющиеся лица, передумал – заулыбался сам.

– Хватит вам издеваться над парнем! – с ревностью к девчонкам, прикрикнула на них Дуся. – Кулеш совсем остынет, а я потом виноватой останусь.

Девчонки хотя и здорово проголодались, но расходились не спеша: каждой хотелось подробнее узнать, как там дома живут ее родные, близкие; у некоторых в глубине души теплилась надежда на то, что, оставшись наедине, можно узнать более подробную информацию о родителях.

Но Дуся, властно покрикивая на девчонок, лишила их надежды на задушевный разговор с парнем, а велела быстрее умываться и садиться за стол.

– Сколько раз буду говорить вам, что кулеш остывает! – кричала она. – После обеда хоть до вечера секретничайте, хоть на ночь оставьте, это ваше право, а сейчас все быстро за стол.

– Ты что, подруга, на нас покрикиваешь? – подходя к ней, спросила Мотя. – Ты что, пробыла с ним целый день, а нам и минутки не позволяешь?

– Ничего я не возражаю! Для вас же стараюсь! Кулеш вон совсем остыл.

– Ладно уж, а то еще поругаемся, – примиряющее произнесла Мотя и

повернувшись к девчонкам крикнула: – А ну, красавицы, пошевеливайтесь! Действительно кулеш остывает.

Вскоре то по одной, то парами стали подходить умытые и посвежевшие девчонки к столу, каждая садилась на свое, по-видимому, уже привычное место. Когда расселись по местам, Мотя, поглядывая в сторону Васи, произнесла: "А кавалера чего не приглашаем к столу? Он у нас сегодня один единственный мужчина и невнимание к нему с нашей стороны будет невежливым поступком".

– Вася, иди к нам! Вася, иди сюда! – сразу из нескольких мест раздались девичьи голоса. Но Вася стоял, улыбался, бросая короткие взгляды в сторону раздавшегося голоса и не трогался с места.

– В чем дело, что ты молчишь и не подходишь к нам? – спросила его Мотя. – Что девчонки наши тебе не нравятся или кулеш нехорош? Ну, что молчишь?

– Он уже поел, – ответила за него Дуся.

– Раз молчит, значит еще желает, – повернувшись к Васе, сказала она. – Я по глазам его вижу. Иди сюда, из одной миски поедим, – добавила Мотя, освобождая место возле себя.

– Иди.., иди! Не стесняйся нас, не укусим, – отозвалась рыжая Вера.

– Еще зубы не окрепли, молочные небось не сменились, а туда же кусаться, – ответил Вася на ее реплику.

– Ха-ха-ха! – раздался дружный смех девчонок. – Вот это да! Вот так Вася! Вот дал по зубам тебе, Вера! – кричали они со всех сторон.

– Тоже мне! Хотела я бы испытать прочность твоих зубов, – глядя на Васю, медленно проговорила она.

– А в чем же дело? – сказал Вася с вызовом, задетый за живое.

– А не пора ли нам перейти на разговор из другой оперы? – вмешалась Дуся, до этого молча разливавшая кулеш по мискам. – А то еще поссоритесь и сами не поймете за что. – Иди садись, когда приглашают! – прикрикнула она на него.

– А что она задирается, что я ей, должен? – ворчал Вася, направляясь к столу. Он уселся рядом с Олей, которая освободила ему место и подвинула к нему миску с остывшим кулешом. Но он не обратил внимание на его температуру, а молча стал есть с жадностью.

– Вы так и не сказали мне, чему вы радовались, возвращаясь с работы? – раздавая девчонкам кулеш, спросила Дуся.

– Вася отвлек наше внимание и мы забыли о главном, – приподняв голову от миски, ответила ей Мотя.

– А весточка из дому, продукты Вася привез, по-твоему не главное, – не согласилась с нею Оля. – Весть от родителей услышать, по-моему, самое главное, – добавила она.

– Я с тобой вполне согласна, но то, что нам сказали, не менее важно для нас, -ответила Мотя, отодвигая пустую миску от себя.

– Опять вы тянете волынку и явно уходите от прямого ответа, – с раздражением сказала Дуся.

– Да какая там волынка, мы и так знаем, что вот-вот закончим стройку и нас отпустят домой, – ответила Мотя, почему-то тоже раздражаясь.

– Сегодня к концу рабочего дня к нам завернул начальник колонны, обещал отпустить нас, как он выразился, до мамочек, через два-три дня, а может, в крайнем случае, через четыре. На днях будут проводить испытание дороги, и если все обойдется нормально, то нас отпустят домой к мамочкам.

Вот мы и обрадовались такому сообщению, кричали ура, а возвращались с песнями. Ты и сама слышала. Мы тебе, конечно, все бы выложили, но тут увидели Васю, и мы так обрадовались ему, что забыли о том, что нам говорили. Между прочим, передавал тебе привет, персонально, – произнесла с усмешкой Мотя.

– Интересовался почему вы не изволили выйти на работу?

– А я сразу поняла, что у вас что-то не то, – пропустив мимо ушей ехидство Моти, стала говорить Дуся. – Идете все веселые, возбужденные. Вот только одна Полина у нас, что-то грустит, больше отмалчивается.

– Откуда ты все это взяла? – произнесла Полина, быстро взглянув на Дусю и покраснела. – Просто я устала болтать и захотелось послушать других. А что, с тобой такого не бывает? – помолчав немного, спросила она Дусю.

– Да чего уж там, бывает, – как-то таинственно ответила Дуся. И помолчав, добавила, – Эх, Полина, Полина... Да разве я не понимаю?

Пообедав, девушки поболтали еще немного и разошлись кто куда. Кто заштопать и зашить дыры на износившейся одежонке, кто простирнуть загрязнившееся белье, а некоторые, подсев к Васе, стали расспрашивать его о жизни в селе.

– А что сейчас в деревне! – поглядывая, высоко ли еще солнце, рассказывает Вася, – всех от мала до велика выгнали в поле на уборку урожая. Урожай, говорит бригадир, должен быть хорошим. Из-за недостатка мужчин заставили рожь косить женщин. Работа кипит. Даже ребятишки собирают колоски и сдают на ток. Сразу же с тока зерно в заготконтору. Обложили каждый двор заданием по сдаче молока, яиц, масла и мяса.

– А самим что же есть? – прервав его рассказ, спросила Оля.

– А что останется. Говорят, вы и на картошке проживете, – поясняет Вася, – а это для фронта надо. Особенно давит людей заем. Уполномоченные по займу лютуют, почти каждый день ходят по дворам, как будто деньги на деревьях растут и их снимают ежедневно. Люди стали прятаться, как услышат, что по займу ходят, замок на двери и в огород или еще куда, лишь бы скрыться с глаз. Пересидят, пока те уйдут, и снова во двор. Так они стали навещать дворы выборочно и внезапно: поздно вечером и рано утром. А Дуська Болдырева погнала их кочергой из хаты. "Если еще раз заявитесь, – кричала на всю улицу, – кипятком обварю".

– И что же они? – спросила Оля.

– Грозились судом, но так до сих пор ничего не слышно. Да и что с нее взять. Одна работает, а трое на плечах. И во дворе три курицы.

– Ну что, девчонки, пора мне ехать, – говорит Вася, поглядывая на закат. – Не меньше трех часов болтаться в дороге, а то и все четыре. Сумерки в дороге застанут.

– Позавидуешь тебе, Вася, – говорит Оля. – Ты сегодня дома спать будешь, а нам так надоел этот амбар, что глаза на него не смотрели бы.

– Ничего, Оль, не расстраивайся, – успокаивает ее Вася. – Осталось, как я сегодня слышал, недолго вам здесь быть. Два-три дня как-нибудь потерпите. Я буду просить председателя, чтобы он меня послал за вами. Приеду рано. Вы еще спать будете. Теперь дорога мне знакомая.

– Приезжай, Вась, будем ждать, – попросила Оля.

– А что же матери передать? – вставая, спросил Вася.

– А что ей передавать? За продукты спасибо, а в остальном, что сам видел, то и расскажешь.

А у самой на глазах слезы.

Вскоре Вася уехал. Девушки, проводив его, как-то приуныли. Каждая дома оставила мать, братьев и сестер, с которыми часто ссорились и даже дрались. А сейчас, вдали от дома, они чувствовались такими родными и близкими, что невольно на глаза набегала непрошеная слеза.

– Эх, девчонки, как мне хочется домой! – вдруг среди установившейся тишины раздался крик Оли. – Хотя бы одним глазком взглянуть на маму и сестренку, прижаться к ним, – уже спокойнее добавила она.

– Ну что ты кричишь, людей путаешь? – отозвалась Дуся. – Ты что думаешь, мне не хочется, или вот ей, – она показала на Мотю, – ой, как хочется! Так что же, по-твоему, давай завоем на все село. А толк с этого-то какой?

– Это ты напрасно ее ругаешь, – вступилась за Олю Мотя. – За все пребывание здесь у нее я слез не видела. А что касается крика, так с кем не бывает. Сегодня она, завтра я. Может, вот этот крик и помог Оле выпустить пар, накопившийся за все эти годы войны в ее молодой, но уже искалеченной душе.

Но молодость, как давно известно, долго унывать не может, и только что сидевшие с унылыми лицами девчонки запели старинную казацкую песню о том, как казаки ехали до Дону и забрали Галю, повезли с собою.

И поплыла песня по полям, лугам и достигла заката, где солнце в виде красного шара медленно садилось за горизонт.

Долго пели девчонки в этот вечер, может быть, в последний раз на этом, до тошноты примелькавшемся в глазах выгоне, бревнах и стареньком, покосившемся амбаре. Через пару дней, если правду говорило начальство, их отпустят домой. А сегодня, хотя уж и поздно, а спать не хочется.

24

Полина, как только стемнело, ушла гулять с Сашей. Расстроенные близкой разлукой, шли они молча, каждый думая о своем. Полина крепко привязалась к парню, и в этот вечер, когда он шел рядом, особо не думала о разлуке с ним. Ей казалось, что они теперь всегда будут вместе.

Он взял ее под руку и она, с благодарностью взглянув ему в глаза, прижалась нежно головой к его плечу, тихо засмеялась.