Текст книги "Ярмо Господне (СИ)"

Автор книги: Иван Катавасов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 46 страниц)

Ружьишки, между прочим, свои опробуете учебно-тренировочными боеприпасами, пристреляете оружие маленечко по нормальным мишеням, поохотимся в кружок на диких голых обезьян в ньиках…

Рыцари Патрик и Павел от участия в круговой охоте с воздуха холодно воздержались. Остальные же, две дамы и рыцарь, не горячась, круглым счетом уложили в высокой траве незадачливое бандформирование, чем-то не угодившее невидимым могучим духам огня и неба. Всех, кто их прогневил, они бесшумно, снайперски поразили с чистых голубых небес унитарными выстрелами калибром 12,7 миллиметра.

«Сафари в ньиках, судари мои…»

В прошлом году рыцарь-неофит Филипп точно так же тренировался в Чечне, упраздняя партизан-исламистов. «Аллах им судья, ваххабитам, а я Нике и Пал Семенычу успешно сдал зачет по снайперской стрельбе. И нынче в Кении охулки на руку не положил с тепловизионным прицелом…»

Для рыцаря Филиппа не составляло секрета, что в течение перелета от Найроби до Субуго его прецептор погрузился в прорицание и осмысление далекого прошлого, мало обращая внимания на мелькающие внизу африканские пейзажи и рельефы, которые огибал автопилот «серафима» на предельно низкой высоте над поверхностью земли. Незадолго до посадки рыцарь Павел поделился полученными сведениями с коллегами.

– …Таким вот модусом, друзья мои, мы с барышней Анфисой галопом по дромосам античных харизматиков посетили мероитскую Алву и древнеримскую Апполонию… Вернее, их сегодняшние жалкие останки от былого и живого великолепия…

Увы-увы, время прожорливо, но человек еще прожорливее, не правда ли, Филипп Олегыч?

– По-латыни оно звучит благозвучнее, Пал Семеныч, – деликатно отозвался Филипп, давая наставнику необходимое время, чтобы точнее высказаться, сформулировав пророчество из будущего в прошлое. – Tempus edax, homo edacior.

Энтропию еще в античности натурфилософски приметили. Среди прочих, тот же Овидий о всепожирающем времени…

– Даром что наш Апедемак, хм, omnia morte, поэтическому оракульству не внял, за это и поплатился утратой доступа к асилуму. В Алве арка кирпичного Львиного храма, что располагается между южным некрополисом и железной дорогой, для него закрыта. Он ее не ощущает в сверхрациональной топологии.

Из моего прорицания на местности не могу заключить, насколько он нынче силен, знающ и боеспособен, но дороги назад в прошлое у него определенно нет.

Разве что попытаться ему, оному извергу, проникнуть в какую-либо зону древнего зла. Хотя этого обстоятельства изгой Апедемак не знает, не понимает и, в очевидности, не додумается, не вспомнит в анималистической метаморфе о темпоральной мистерии Архонтов Харизмы.

На всякий непредвиденный случай никоим образом и подобием нельзя подпускать Апедемака к затопленному острову Филе – к тамошним руинам между храмовыми постройками капища Исиды и «Киоском Траяна» у первой Асуанской плотины. Это ближняя отсюда зона сверхрационального зла, доставшегося нам в наследие от тысячелетней войны античных харизматиков.

Да-да, друзья мои… Нубийское прозвище Апедемак ему подходит, но все ж таки он родом из Нумидии и принадлежал к филии дионисийских интерзиционистов «Либер Патер» в киренском городе Лептис Магна. Звали его в ту пору римским именем Клувий, когномен Лео Югуртул.

Исчез архонт-неофит Клувий в достопамятном 127 году от Рождества Христова, внове объявился в 343-м. Возможно, примкнул к цизальпинским апостатам-евгеникам и подвергся их ритуалу сокрытия прозелитов.

Не могу утверждать достоверно: в моем, хм, не слишком определенном прорицании в период существования ордена из убежища он, пожалуй, не выходил… Или же оно его не выпускало.

Одно могу сказать точно на основании его модус оператум… На моем веку, в мое новое время сего типуса Клувия Апедемака Югуртула не было…

«…И Пал Семеныч сильно нервничает… какой-то он сегодня косноязычный, из рака ноги. В мыслях заикается… Всех достал апостат поганый…», – сделал вывод Филипп.

Последнее известие об оперативной обстановке перед самой посадкой предоставила соратникам пилотесса Умба. Ее смуглая матовая кожа на лице и на руках внезапно нехорошо покраснела и побледнела какими-то серыми пятнами, словно бурые угли подернувшиеся пеплом, а черные глаза посветлели от еле сдерживаемого бешенства. Она с большим усилием выговорила:

– Не могу поверить… Только что передали… Апедемак, гаденыш нумидийский… неизвестно как взял «серафим» в воздухе. Погиб пилот… субалтерн третьего круга Вазис Макама из Занзибара. Рыцарь-адепт Питер Нардик тяжело ранен…

Рыцаря Микеле члены группы усиления во главе рыцарем Патриком в базовом лагере не застали. Командующий операцией «Львиный бог Апедемак» по тревоге вылетел в полевую ставку, развернутую в национальном танзанийском парке Серенгети. На борту «серафима» дон Микеле Гвельфи отдал приказание вновь прибывшим устраиваться на бивак и ситуативно адаптироваться к африканскому театру военных действий:

– …Многоуважаемым синьорам и синьорине из пополнения отдыхать и акклиматизироваться впредь до прояснения ситуации…

– 4-

На обед, отдых и сон непреклонный рыцарь Руперт выделил пополнению малым-мало лишь два часа. Сыграв подъем, он отправил всех на стрелковые адаптационные тренировки со снайперским автоматическим оружием. Для миролюбиво настроенных достопочтенных зелотов и адептов начальник орденской академии боевых искусств барон Ирлихт исключения не сделал.

Под личным руководством неутомимого адепта Руперта все они упражнялись в стрельбе по движущимся и замаскированным мишеням, имитирующим четвероногие и двуногие теплокровные существа. Притом сами тренировались в движении, в полной полевой экипировке для боевых действий в условиях экваториальных и тропических климатических поясов, будь то в горной или равнинной местности.

«Орденская рутина и есть рутина, соблюдай молитвами святыми уставы и наставления по спецоперациям. Часами, месяцами, годами, весь свой век корячишься, Ярмо Господне тащишь…

…Обычные армейские подразделения всю жизнь готовятся, чтобы никогда не воевать, ни разу не выстрелить в реального противника, а спецназ – чтобы всегда действовать, помнится, наставлял студента Фильку майор Гореваныч…»

Рыцарь Филипп ничего не имел против интенсивных тренировок. Надо так надо, боевые рефлексы требуется подкреплять. «Постоянно и неустанно…»

«…Можно и в черно-зеленый камуфляж упаковаться, став эдаким призрачным бестеневым силуэтом с нечеткими контурами. Шлем, перчатки, ботинки также типа импрегнированного «блэкхоул-фрииз» с переменным коэффициентом поглощения и рассеивания инфракрасной, видимой и ультрафиолетовой частей спектра. Такая же маска на лицо с дыхательными антибактериальными и антивирусными фильтрами, дифракционные решетки на глазницах…

Контактная прицельная оптика на слизистой… Мух цеце очень удобно отстреливать из «снарла» 45-го калибра…

…Никоим образом и подобием нельзя утверждать заранее, какое ни есть рациональное или что сверхрациональное, может особенно сгодиться в чисто конкретной обстановке… При всем нашем предзнании и прогностике… Ох, дебита ностра…»

К горному климату в Кении рыцарь Филипп особых претензий тоже не предъявлял. По его личному ощущению, погода на Субуго ничуть не лучше и не хуже, чем на Игрище, если правильно одеться.

«…Дьявольская природа всегда и везде против незащищенного и невооруженного человека. В ней неизменно что-то не так – здесь на сафари в Африке или там, в охотничьих заказниках Европы. В городе чуток пристойнее, в сельской местности посвежее…

…Климат повсюду на земле не благодать, а проклятье человеческое. На природе только неразумной скотине хорошо, да и то не всегда и не везде. Если от болезней и бескормицы не сдохнет, то хищники слопают или человек подстрелит и тоже сожрет…

…Запах приятный, но одуряющий тут в горах от длинных можжевеловых деревьев…»

Натурфилософские настроения и вроде бы малосовместимые с воинским ремеслом мысли ни в коей мере не отвлекали Филиппа Ирнеева от оценки общей или частной обстановки. Или как-нибудь дурно влияли на его рефлекторные действия во время рутинных военных занятий.

«…Упал, отжался, перекатился, на спусковой крючок легонько нажал…

…На рекогносцировку по всему плато Серенгети не помешало бы засветло слетать, проветриться, осмотреться в саваннах на плоскогорье…

…Неплохо бы еще нашу супер-пупер ягд-команду в чувство привести. Наши деды-вояки: Павел Семенович и Патрикей Еремеевич, – что-то мне показывает, – придерживаются того же мнения…»

Немного позднее бригадный генерал Патрик Суончер, ветеран англо-бурской и 1-й мировой войн, а также полковник Павел Булавин, на своем веку начавший воевать безусым юнцом под Полтавой в 1709 году, предложение молодого волонтера Фила Ирнива поддержали, воплотили и развили. Его превосходительство генерал Микеле Гвельфи проведению молниеносного ударно-разведывательного рейда не воспротивился, несмотря на резонные возражения оберштурмбаннфюрера Руперта фон Коринта.

Блицкриг усиленной ягд-команды в ущелье Олдувай, а оттуда прямиком в глубокую кальдеру потухшего вулкана Нгоронгоро, где Апедемак материализовал файербол в пилотской кабине «серафима», устроив объемный взрыв, закончился ничем. «Вовсе не фигурально угодили в самый просак между двумя срамными женскими дырьями, судари мои…»

Метаноэтическое предвидение рыцаря-адепта Патрика и рыцаря-зелота Павла в совокуплении с их достоименной полководческой интуицией не увенчалось не только триумфом, но и сколь-нибудь положительными поисковыми результатами. «Что называется, совокупились с природой и на природе…»

Снайперски усыпили нарколептическими зарядами двух обычнейших львов-самцов, пополудни бесстыдно доминировавших в подозрительно многочисленных прайдах. Впустую проверили и одного молодого льва, странно и неблагонамеренно в одиночку рыскавшего неподалеку у зарослей колючих акаций.

Проследили за шайкой откровенных браконьеров на плоской щитовой вершине Нгорнгоро. Надеялись: Апедемак соблазнится и ритуально отобедает негодяями, по античному обыкновению сначала учинив гадание по внутренним органам человеческой жертвы, а затем на месте пожирая идоложертвенную плоть. Иногда львиный божок, видимо, зверски проголодавшись, сразу закусывает трепещущими легкими и парным сердцем.

«Как бы не так! Надежды юности питают порой и в старческом маразме…»

Браконьеры нагрузились добычей, состоявшей из разных звериных, большей частью леопардовых шкур, и счастливо, благополучно тронулись в путь. Канальи и не догадывались, какая зверская опасность им угрожала.

Хотя потом им чуточку не подфартило. В заповедной зоне их грузовичок перехватили егеря, своевременно и мобильно предупрежденные ужасно бдительными американскими туристами-экологами из группы секулярной логистики сверхособой ягд-команды рыцаря Микеле…

Отчужденный от треволнений и сумятицы мира сего отец инквизитор Филипп пребывал столь же отрешенно и от ироничной рыцарской ипостаси. «Доволе ерничать и шпынять лжесловесно братьев и сестер наших, иже в мыслях невместных…

Ибо в смущении разумное бытие братии и сестринства. Многая исходяще от глубочайшей бездны сокровенной волшбы, яко порчу наводящего от земнородства звериного и человечьего паки средь почвы и каменьев несмысленых в изначальной скверне обретающихся…»

Инквизитор, наполовину выйдя из медитации, посмотрел на альтиметр, а затем с высоты 10 000 метров над уровнем моря устремил испытующий взор на пеструю земную поверхность, простиравшуюся глубоко внизу под стреловидными консолями «серафима». Сидевшая за штурвалом дама-зелот Прасковья это заметила и высказалась созвучно его раздумьям, не отрывая взгляда от приборов управления полетом и сопровождения воздушно-наземных целей в обеих полусферах:

– Как геолог и геофизик тебе говорю, братец Фил. Назови меня Парашей, но под нами северная часть Танганьикского архейского массива, почти сплошь зона природных аномалий в гранитоидах и в недрах мигматито-гнейсового комплекса. И к западу от нас – система сбросовых впадин Восточно-Африканской рифтовой системы. Тоже не подарок, позвольте заметить, сударь…

Извините за речевую банальность девку глупую, похотливую, до сафари этого говенного охочую…

С дозволения адепта Микеле на рекогносцировку, какую он задумал несколько часов назад, Филипп Ирнеев взял одну лишь Прасковью Олсуфьеву. Прочие могли только помешать его рациональным замыслам и в непознаваемой глубине души истинно метаноэтической мыслительной работе. Для одиночества вдвоем высоко над земной суетой в пилотской кабине «серафима» Филипп ее избрал наиболее подходящей напарницей.

– Сбрасывай-ка высоту и обороты, дева Параскева моя Пятница. Лети нам, голубка, как говорится, тихенько, низенько, на крейсерской скорости, не выше морды щита Нгоронгоро, но ниже тупоголовой башки Килиманджаро, встречь закатному африканскому солнышку. Кружись по квадратикам.

– Не извольте беспокоиться, сударь. Искренне ваша дева Параскева, назови меня Парашей, о квадратуре круга слыхала от одного очень жгучего брюнета, ее учителя геометрии в женской гимназии Саратова.

И я была девушкой юной, чесалось мое естество, – ерничая, промурлыкала пилотесса, плавно отжала штурвал и дополнила биографические воспоминания интимными подробностями. – Сохнуть по нему я не сохла, но, помню, на его уроках хлопала длинными ресницами, упорно молчала и неуютно хлюпала месячными в тряпочки-марлечки, напиханные в беленькие панталончики под коричневым платьицем и черным фартучком гимназисточки. О дамских прокладках и тампонах в ту пору не ведали несчастные люди-дикари.

– Галактического звездного календаря они доселе не ведают, – отозвался Филипп. – И нам из-за них завтрашний лунный понедельник ни за что не отменить ни на Западе, ни на Востоке, которые сходятся гораздо чаще, чем гора с горой в зонах рифтовых разломов. Не так ли, моя кавалерственная дама?..

Дама Прасковья, особый чистильщик Дальневосточной конгрегации, как никто другой способствовала углубленным раздумьям и медитациям рыцаря-инквизитора Филиппа. Она это знала и охотно согласилась ему помочь:

– …Принято к исполнению, братец Фил. Водички дистиллированной в баки зальем и полетели на твою рекогносцировку. На дозаправке водяным паром в активном разведывательном режиме на разных высотах много не налетаешь.

Осмотришься на местности, мыслью растечешься по горам и долам, мозги проветришь в полете. А я буду тебе исповедоваться духом и телом, бла-бла-бла и тра-ля-ля, вроде как тогда в Дагестане, над Каспием.

На воздусях доложу тебе по-сестрински в кривой девчачьей логике о здешней обстановочке. Назови меня Парашей, она – говно из говна. Думали, как обычно, отметелить ногами лежачего. Ан нет, не лезет толстая говняшка, хоть стой, хоть падай, ничего не выходит…

Без стеснения начав откровенничать и секретничать на земле, Прасковья и в воздухе не прекращала выкладывать все, чего у нее наболело. Время от времени она чутко умолкала, когда инквизитор погружался в углубленную медитацию, чуждый доступу внешней информации.

Лишь таким изощренным и парадоксальным способом он мог прийти к истинному пониманию происходящего и отыскать решение непростой задачи, стоявшей перед ягд-командой рыцаря Микеле. «Господи, направь и укрепи люди Твоя…»

– …Братец Фил, скажу тебе, отцы-командиры оченно уповают в неизреченных помыслах на чудо-рыцаря Филиппа православного, тако же вооруженного Вещим Прознатчиком меченосным.

Мой батяня князь Василь Василич молвил: экселенц Михелаус эрла Патрикуса особо за тобой отрядил в Европу, наказал без тебя не вертаться. Буде не доставит уникального дона Фелипе, интердиктом грозил от команды отлучить, из ножа зарезать, пистолетом застрелить. Мол, благолепней нам всем в убежищах отшельничать, нежели срам-говно имать от миссионерства провального средь земель и языцев поганских в афедроне африканском…

…Назови меня Парашей, братец Фил, но мы все тут неприличным голым задом дикобраза ищем, не боюсь повториться. Истинно древнеримский анус профундий.

Экселенц света Божьего не видит в конце прямой кишки. Барон, унзере юберменш, без шприца в задницу заснуть не может. Наваррский-растабарский король в «Хилтоне» в штаны наклал, подтереться забыл, уж пятую ягд-команду на подмогу зовет.

А у нас и без того людишек не протолкнуться, и никто знать не ведает, чё деется.

Близко к Апедемаку поганому не подойти, далеко от него не уйти. Мы его не видим, и коромысло диавольско его знает, чует ли он нас. И где оно то самое расстояние удара в квадратике пять на пять верст по долам и по горам?

Батюшка мой тако же растерялся и потерялся. Клинку своему Святогору родимец не доверяет. Хотя князь Василий им нехилого тигра-оборотня в Маньчжурии развоплотил двойным крестовым сечением. Барон Руперт не уверен, возьмут ли Апедемака наши альтерон-заряды. И чем этот львиный божок защищен, если духовидец наш, отец ноогностик Павел прорицает, как если б на поганце висит не меньше трех ритуалов сокрытия.

Скажу тебе, может, Апедемак и в звериной метаморфе, и соображает туго, и на чердаке у него не все дома… Но, назови меня Парашей, поганец неуязвим среди львов! С виду он ведь зверь как зверь, не больше и не меньше.

В кенийском Масаи-Мара мы, не бей лежачего, маркировали всех самцов. 283 особи технологично помечены радиоизотопами уже в заказниках и резерватах Серенгети, Нгоронгоро, Масвы… Причем объявляются неизвестные нам рыжие кошаки с запада, юга и севера…

Вникаешь в обстановочку, идальго Фелипе, назови меня Парашей? Быть может, пока мы тут рассекаем, рассуждаем, размышляем глубокомысленно, Апедемак уже на юге Африке в заповедник Крюгера забился?

– Он здесь, княжна Параскева, – оторвался от раздумий Филипп, – и ему от нас не уйти.

Мы для него, – не знаю, не убежден, – осознанно или нет, представляем собой притягательный источник харизмы, нечто вроде сирены маяка-ревуна в сплошном тумане или же проблеска дуговой лампы, отблеска на облаках. Притягивает и отталкивает, предупреждая об опасных рифах и мелях.

Не знаю, как выразить, потому что катафатические симулякры суть неуместны…

Однако же язычник Апедемак явно чувствителен к носителям Даров Святого Духа… Так же, как и мы, прорицая, приблизительно определяем местопребывание его харизмы и следы прохождения тела пост фактум, ретроспективно.

Его влечет к нашей христианской харизматике. Она для него подобна тайне, какая должна оборотиться явью в силу предопределения свыше. И она же его от себя отчуждает.

– Жаль, плакала, значит, моя гениальная идея ловить львиного божка на живца. Я-то думала хватануть втемную за рифтовыми озерами на западе десяток сильных практикующих колдунов и неслабых колдуний-знахарок. Засадить им в поганое брюхо, скажем, в мочевой пузырь по высокотехнологичному маячку и отпустить с Богом до дому, до хаты тащиться в ихнюю Уганду-Руанду. Мол, всесильные духи предков над вами, козлами и козлицами, смилостивились…

Авось и клюнул бы Апедемак на их козлиную волшбу и шаманство по пути. Совсем было б хорошо, если кто-нибудь из черножопой погани обернулся бы в дороге четвероногой тварью для легкости бега. Именно этакими львиный божок продовольствовался в Камеруне и в Конго…

– А потом перестал, посему как учуял идоложертвенное мясцо гораздо вкуснее. К примеру, твои аппетитные для особей мужского пола девичьи окорочка, филейчики и всяко прочее, аттрактивное, снизу и сверху.

– Со мной этот номер не пройдет, отец инквизитор. Сегодня поутру я на мои сексапильности монашеский обет воздержания наложила. От мужчин себя отторгла на год, до Пасхи Христовой. Только бы проклятого Апедемака изловить, истребить!

– Не клянись суеверно и ложных клятв не давай, дщерь Евина. Ибо чревато чреватостями, предупреждаю нешутейно.

– У меня без суеверий, отец Филипп. Кавалерственное обетование «рерум экстернарум» есть благороднейшая и святая орденская традиция поста и воздержания, идальго.

– И она близка к суевериям, княжна Прасковья. Станет невмоготу, обратишься ко мне, я разрешу тебя от строгостей обета по случаю празднеств и скоромных дней. Но на период Филиппова поста и на Великий пост ты уж, будь добра, крепись, приснодева Параскева. А я уж помолюсь за благоутробие твое и крепость затворенну.

– Оп-ля! Истинно метанойя просветленна. Сказал и душу мне неизреченно облегчил.

Фил! Твоим женщинам всегда уютно и приятно поверять тебе дамские тайны от всей полноты и глубины их разумных душ. Так бы и рассекала с тобой сам-друже в небесах до скончания века.

Возьми меня к себе в орденское звено, братец Фил. Будет у тебя еще одна духовная дочь рядышком, я тебе спинку в душе буду тереть после спарринга, на кухарне помогать, ежели дозволишь…

Ну что тебе стоит? Клерот Павел с моим переводом к вам поможет, он нынь ух какой большой босс у модераторов.

– Не могу, Прасковья, у меня в звене уже перебор с женщинами. Вторую даму-зелота мне политически никто не позволит – ни Восток, ни Запад.

– Ну как знаешь, идальго Фелипе, тебе видней свысока…

Между прочим, лорд Патрик просил меня ему подсобить с тренингом ваших неофиток и с моими говна-пирога клеротами договорился.

– Адепту Патрику все можно. Он – птица высокого и свободного полета, не нам чета.

– Не прибедняйся, братец Фил. Негоже и непригоже тебе сиротой казанской прикидываться.

Ты и Патрик – здесь, в этой африканской заднице, единственные, кто чувствует уверенность в своих силах и знаниях. Вы знаете, зачем вы тут и что вам делать.

Не могу сказать, насколько правильно вы оба покамест действуете в этой говенной обстановочке. Однако ж, назови меня Парашей, твой Регул и его Престер дорогого стоят, и вы умеете обращаться с вашим рыцарским оружием.

И ты и он уверены, что непреложно достанете Апедемака здесь и сейчас, не так, так эдак, не мытьем, так катаньем. И шкурку его на просушку! Может, поганец тушкой пойдет или чучелом в кунсткамеру.

Ничтоже сумняся что-то такое эдакое мне шепчет моя женская интуиция, извилинами крутит бабская логика, намекает предвосхищение… Предположим, не дуром и недаром я себе ритуально и духовно женственность запечатала…

О положительных результатах рекогносцировки на плато Серенгети дама Прасковья не спрашивала рыцаря Филиппа. Пожелает – сам о том уведомит.

Филипп и осведомил ее, с одной стороны, выразившись неопределенно и параболически, а с другой, поставил четкие задачи.

– …Невыразимое прорицание паче выразительного предзнания. Отрицательное каузальное знание изрядно существеннее позитивных эффектов и следствий.

Однажды, Прасковь свет Васильевна, мне посчастливилось отыскать потерянный в темноте серебряный доллар, лишь выйдя на свет яркого уличного фонаря. Следственно, подальше утратишь вчера – поближе найдешь сегодня. Ищите и обрящете то, чего не упускали из виду… Между отрицанием и утверждением…

Возвращаемся в полевую ставку ягд-команды, кавалерственная дама Прасковья. Отдыхайте и готовьте технику до наступления ночи. Как стемнеет, вылетаем на всенощную охоту.

– Да, рыцарь.

Рыцарь Микеле план ночного изучения магического фона на плато Серенгети благосклонно утвердил. Но счел его второстепенным и маловажным по сравнению с организацией блокирования периметра новой зоны обнаружения Апедемака к юго-западу от полевой ставки.

Затем Филипп связался по орденской сети с Павлом Булавиным, находившимся в базовом лагере. Рыцарь Павел принял к сведению привлечение к ночной разведке дамы-неофита Анфисы, рекомендовал не предпринимать каких-либо опрометчивых акций на земле в темное время суток. А после добрых пожеланий добавил:

– Не уверен, Фил Алегыч, понадобятся ли нам эти осведомления. Тем не менее, в руинах храма Львиного бога в Алве искомый Клувий весьма и весьма любопытствовал касаемо обряда кушитских жрецов укрощения звериной силы с последующим ее аккумулированием и распределением среди посвященных участников мистерии.

Для оного действа древние язычники стравливали слона с диплодоком. Последнего они именовали «мбилинту» на суахили и так же называли обряд.

Не знаю почему, случайно или нет, – но в ликвальских болотных джунглях искомый нами Апедемак изничтожил-таки реликтового диплодока.

Было бы любопытственно эдак поизучать природную магию диплодока на живом экземпляре… Джошуа Маконде, координатор от Юго-Африканской конгрегации, утверждает: в Заире, в местности Бомонго тамошние пигмеи обитают бок о бок с двумя небольшими травоядными звероящерами-диплодоками.

«Ага… Кое-что с моим субботним пророчеством так-таки сходится. Из мухи цеце делаем слона, мамонта, динозавра, сфинкса…

Помню, это Пал Семеныч предложил напугать ходунцов-водопроходцев фантомной башкой диплодока. Я же думал рыло ихтиозавра приспособить…

Об апостатах же мне асилум ненавязчиво напомнил в несостоявшемся предвидении воскресного утра. Точнее, видоизменилась форма, но не содержание. Завтра с утреца завалюсь на койку читать, отдыхать…

Так все-таки днем или ночью сыграем поднебесную музычку для Апедемака? Видали мы таких львиных богов-динозавров! Не сфинкс, а кошак смердячий, из рака ноги…»

Полуночный патрульный поиск не принес видимых позитивных результатов, несмотря на то, что адепт Патрик решительно потребовал своего участия в барражировании на малой высоте над рядом районов на северо-востоке плато Серенгети. Три инквизитора точное местонахождение Апедемака не выявили.

В ночь с воскресенья на понедельник львиный бог на охоту явно не выходил.

В продолжение прочесывания местности с воздуха Филипп не покидал пилотскую кабину, пристроившись в штурманском кресле, в то время как Анфиса и Патрик заняли огневые позиции со «снарлами» на изготовку у раскрытых люков десантно-транспортной секции «серафима».

– …Назови меня Парашей, но не по душе мне эта ваша с Патриком свежеиспеченная дьяконисса, братец Фил, – исповедально призналась пилотесса Прасковья ближе к рассвету. – Анфиска Сергевна бабец, конечно, в добром теле, талия и задница с п…щей у нее пафосные, выразительные, предметные… Бей ногами лежачего, хватай руками стоячего, покуда не упал…

Все же баба-инквизитор – это извращение. Женщина, исповедуясь в голых мыслях ее изреченных, должна раздеваться лишь перед мужчиной-инквизитором. Тогда и бабский стыд, и срам у нее наружу, и сладостное лона томление… Будь она самой что ни на есть заядлой эксгибиционисткой, что-либо душевное и плотское женщина завсегда скрывает от мужчины. И смущается, тушуется, конфузится…

Анфиске же исповедоваться, как в кресле гинекологическом ляжки перед арматором раздвигать, интим и таинство ему предъявлять к досмотру. И он и ты, вы оба знаете: никакого очищающего катарсиса и эстетического сопереживания от этого процесса не испытаете.

Мужчин исповедовать и наставлять на путь истинный у нее тоже нипочем не выйдет, оттого как им свойственно неизреченно гордиться всем интимным и сокровенным, какое оно там душевное или плотское. Они только и ждут момента откровения, кабы пустить его в напряг и употребление.

В момент истины между мужчиной и женщиной, назови меня Парашей…

Инквизитор внезапно, словно он наносит неотвратимый удар из будущего в прошлое, кинжальным взором пронзил женщину в пилотском кресле. Она вздрогнула, того не заметив, продолжая что-то говорить.

«Ее срамными нижними устами глаголет истина. Ибо последняя истинно сокрыта средь мнимо первых… Verum enim vero…»

– 5-

После завтрака Филипп Ирнеев, как и намеревался, открыто о том заявив, завалился отдыхать в надувную палатку. Они с Патриком Суончером ее непритязательно делили на двоих в спартанских условиях африканского сафари. «Ну и что, если она оснащена герметичным тамбуром, воздушными фильтрами и системой климат-контроля?»

Долго наслаждаться отдыхом и блаженно сибаритствовать после ночных полетов Филиппу не довелось. Потому как заявился док Патрик и безотлагательно извлек из-под койки знаменитый и непременный ребристый алюминиевый чемоданчик.

«Чтоб его, арматора хренова! Понедельник – день тяжелый… Благослови, Господи, докторов и всю кротость их…

…Оба-на!!! Вот и фонарь в тумане светит, а там и полновесный серебряный доллар валяется… размерчиком с канализационный люк…»

– …Льщу себя надеждой, док, у моего золотого организма все в норме? – чуть погодя поинтересовался Филипп.

– Тикает, стучит нечто внутри, но функционирует исправнее, чем рубины швейцарского хронометра, мистер африканский пациент. Но прошу не обольщаться, сэр – ворчливо и скрипуче предупредил доктор Патрик и без перехода сменил ернический тон на сдержанные интонации британского лорда.

– Брат Фил, дальше от тела – ближе к духу, не так ли? Я положительно уверен: вы трижды отметили резонанс, в какой входили наши клинки Престер и Регул над озером Магади-Нгоронгоро, занимающего часть старого первичного кратера.

– Мы прибегли к одному и тому же ритуалу, брат Патрик. До положительной уверенности нам еще далековато, но серебряный доллар под фонарем мы вместе вполне возможно сумеем отыскать…

Откройте, пожалуйста, ментальный контакт, рыцарь. Моя эйдетика к вашим услугам, сэр…

Рыцарю-адепту не понадобились долгие минуты, чтобы понять откровение от рыцаря-зелота. Да и своеобычной сдержанности лорд Патрик ни на гран, ни на фартинг не изменил:

– Ваше прорицание смотрится на 24 карата, сэр, но покамест не выглядит на миллион долларов. Когда предполагаете начать действовать, сегодня на закате либо завтра на рассвете?

– По-русски клин клином вышибают, хотя подобное лечится подобным исключительно в медицинских суевериях секуляров. Апедемака берем по заходящему солнцу, но план следует тщательно проработать.

– Положительно с вами согласен, мой дорогой сэр Фил Ирнив.

Можно было бы не торопиться. Тем не менее психофизиологическое состояние наших коллег, расстроенных серией неудач и асимптотической неопределенностью оперативной ситуации, внушает мне серьезнейшее беспокойство. Более всех – сам брат Микеле, который не в силах забыть о предателях-апостатах: даме Франческе и субалтерне Абдале, вами совместно раскрытых и распознанных, брат Фил…

– Положим, ритуал распознавания умов непосредственно осуществляла сестра Энтеа. Тогда как брат Микеле наблюдал и в ее действия напрямую не вмешивался.

– Тем хуже для него, брат Фил. Мне бы не хотелось, чтобы рыцарь Микеле надолго лишился твердости духа. Сейчас у него отличная возможность реабилитировать себя в собственных глазах.

– А мы ее ему преподнесем нежданным приятным сюрпризом, сэр Патрик! Пусть действует на острие атаки как инквизитор-дознаватель, беспощадно искореняя скверну!

– Абсолютно верно, сэр. И Апедемак все еще представляет неопределенную опасность в этой дистрибутивной метаморфе. По всей вероятности, львиный бог все же способен на спорадическую концентрацию. Право же он – отличительно метаморфированный архонт…