Текст книги "Ярмо Господне (СИ)"

Автор книги: Иван Катавасов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 46 страниц)

С другого же ракурса, сверхъестественно постарался рыцарь Филипп. Он коварно обыграл светотени в антураже, выделил главное, чтобы продемонстрировать, как давит на окружающий городской пейзаж и на непредвзятого наблюдателя высокомерное мирское возвеличивание не Бога, но превознесение церковных властей, архипастырей, первосвященников, надменно претендующих на непогрешимость в трактовке и в исполнении предначертаний Божьих.

Преобладающее настроение гостей, коих развлекали показом многокрасочных картинок, в какой-то мере выразил православный апостол Петр:

– Папистская гордыня и сплошное ультрамонтанство. Во, гляньте, даже древнеегипетский языческий обелиск для имперской пропаганды приспособили, гуманисты чертовы…

Нечто нечленораздельное, неодобрительное по адресу папистов, три века возрождавших античное язычество и гуманистическую ересь, буркнул себе под нос православный апостол Андрей.

Двум одиноким защитницам эпохи Возрождения крыть было нечем – как ни крути с историческим образованием, обе они истово православной веры. И католичество недолюбливают, пожалуй, побольше Петра с Андреем.

«Так-так-так… – чуточку позлорадствовал Филипп, – ренессанческие черепашки-ниндзя… массовая культурка, из рака ноги… Сей же час перейдем к общечеловеческой шедевральной живописи, милостивые государи и государыни… Арт-шоу маст гоу он, лейдиз энд джентлмен…»

Последнюю мысль Филипп не замедлил привести во всеуслышание по-русски насчет художественного спектакля, каковой обязан продлиться, и принялся открывать одну за одной картинки с инженерными набросками неимоверно прославленного в веках Леонардо да Винчи.

За техническими пояснениями и справками обратились к пилотессе Прасковье, которая ограничилась лапидарными презрительными репликами:

– Такое летать не может…

– Такая фигня типа не в состоянии работать…

– Вон та чушня – типичный проект вечного двигателя первого рода…

Павел Семенович вроде бы пожалел совсем уж сникших однородных гуманитариев, то есть Верочку с Наденькой, попросив гостеприимного хозяина:

– Филипп Олегыч, друг мой, поелику возможно, нижайше просим вас перейти к более реалистическим искусствам и художественным промыслам.

Они, друзья мои, безусловно находят себе место, подобно парадоксальной толике прекрасного в безобразном. Будь то даже в самые мрачные годины человеческой истории, когда сон разума рождает нежизнеспособных чудовищ и ужасных уродцев, эстетические чувства питаются из разных истоков…

На немудрящую или же хитромудрую, – «как посмотреть, из рака ноги», – булавинскую провокацию Филипп не поддался. Он не перемахнул к показу возрожденческих ужасов в работах Иеронима Босха или к демонстрации корявых гуманистических уродов и выродков Питера Брейгеля Старшего.

«До них мы еще, быть может, доберемся, патер ностер. На своевременные иллюстрации Дюрера к Апокалипсису от Святого Иоанна Богослова тоже, думаю, со временем взглянем при случае…»

Пока же Филипп со своего планшетного компьютера совсем не случайно вывел на весь большой монитор ту самую «Монну Лизу» ради оживления атмосферы радушия и гостеприимства в его доме.

Тут уж официально попросил слова евангелист Матвей. Как дизайнер и компьютерщик, он мигом оценил апостольский замысел Филиппа. Тем более они как-то обсуждали, автопортрет ли это самого художника в женском экстерьере? Но раньше руки не доходили проверить.

Тогда как сейчас, объяснив в чем хайтековская фишка, Матвей всем желающим предложил поменяться с Джокондой лицами и телами в графическом редакторе. За художественное качество моментальной цифровой съемки, а также органичность импровизированных коллажей, он головой ручался.

Для почина Филипп в первую голову сам подставился, за что и был подвергнут информационно-технологическому издевательству. Матвей ему и загадочную улыбку изобразил. Тем самым «Монна Филиппа» у него вышла на славу, заслужив смех в зрительном зале.

Из мужественного Петра Джоконда не шибко-то получилась. Совсем не вписалась в женский портрет Катя, хотя Матвей весьма реалистично увеличил и оттопырил оригинальный леонардовский бюст.

Обличье Джоконды с огромной натяжкой подошло Вере. И совершенно не нашло какого-либо органичного соответствия с чертами лица и бюстом Нади, так же как и с женскими статями Ники.

Зато Андрюша Жмудский, наверное, по старой дружбе с автором дизайна Матюшей Кургузкиным, идеально соответствовал изображению, за исключением декольте. Но с уплощенной до мужских приличий грудью он сию же секунду стал выглядеть не менее привлекательной женщиной, чем Филька Ирнеев.

Обоих тут же дружески обсмеяли, назвали трансвеститками, только притворяющимися сильным полом. С чем категорически не согласилась Верочка:

– Хорош ржать! Фил и Андрей – настоящие мужчины, каких еще поискать надо. А этот ваш средневековый козел недовинченный – просто старый педик и лизоблюд придворный.

Разделавшись с одним ненавистным культовым изображением, – «массовая культурка, из рака ноги», Филипп взялся за осуждение иных, на сей раз чисто женских музейных портретов кисти Леонардо да Винчи:

– Атеисты, гуманисты и онанисты до сих пор называют их мадоннами. Право слово, эдаких приснодев-богоматерей с голыми сиськами нынче ни один гуманист не рискнет разместить в католическом храме или в женском монастыре, как бывалоче четыре века тому назад. Чай, не псевдо-Возрождение, а третье тысячелетие эры Христовой на дворе, судари мои…

Наибольший интерес, не очень смешанный с отвращением, у гостей Филиппа вызвала леонардовская «Мадонна Бенуа». Нимбы, осеняющие девочку лет тринадцати-четырнадцати и раскормленного, голого и лысого то ли двухлетнего, то ли трехлетнего младенца у нее на коленях, никого не смутили.

В наши времена путать атеистическую светскую живопись с христианской иконописью истинно верующим не пристало. Кощунства в этой картине, также называемой присяжными искусствоведами «Мадонна с цветком», не усмотрели.

Зато красноречиво обсудили, в каком таком возрасте эта божья, твою мать, тварь должна была разродиться сим колоссальным дитятей. Если он, смотрите-ка, ее сын, много ли знал о беременности, родах, о маленьких детях художник Леонардо да Винчи, коего почему-то полагают реалистом?

– Во всяком случае гуманист из него образовался отменный, что в лобок, что по лбу, – авторитетно высказала свое мнение доктор Вероника Триконич. – Забеременеть эта девочка-подросток так-таки могла, порочно или непорочно. Благополучие ее преждевременной беременности сомнительно, однако возможно.

Но вот извлекать весьма крупный плод пришлось бы путем кесарева сечения. Мальчик мог бы выжить, мать вряд ли, учитывая уровень гуманного родовспоможения полтысячелетия тому назад…

После критического обсуждения богохульных портретных версий тайной вечери Христовой в интерпретации Леонардо да Винчи и особенно, Паоло Веронезе, святотатственно живописавшего венецианскую «пьянку-гулянку на полсотни рыл», сестры Вера и Надя бесповоротно отреклись от греховной ереси возрожденческого гуманизма, поныне насаждаемой осознанно или же неосознанно обожателями приснопамятной эпохи западноевропейского возрождения античного поганства.

Сей незначительный грех библейское общество им охотно отпустило, если они больше не видели нетленного света и вечной радости в живописных работах старых мастеров. Пасмурный сюрреализм Босха и Брейгеля Старшего нашему герою не понадобился для того, чтобы доказать, как на самом деле воспринимали неприглядный мир разумные души людские, жившие в ту горькую уродливую эпоху разврата, разброда, разлада, распрей и раздоров.

Все же Филипп не отказал себе в эстетическом контрастном удовольствии развернуть на экране перед почтеннейшим библейским обществом «Богоматерь с младенцем Иисусом» Жана Фуке, изобразившего вырвавшуюся на волю из тесного корсажа порнографическую левую грудь придворной дамы Сорель, записной любовницы французского короля-возрожденца Франциска I.

Его гостям также приглянулась своим уродством обнаженная в полный рост тяжко беременная праматерь Ева из алтарной росписи церкви Святого Бавона в нидерландском Генте. При этом они никогда не станут преклонять колени и молиться перед Гентским алтарем братьев ван Эйк, коим по сю пору сумбурно восхищаются мнимо верующие и совсем неверующие гуманисты.

Право же, Богу изначально требуется духовное поклонение, а людям – мирское и телесное, оставляемое за папертью, вне храма Божьего. И среди всякого прочего, за компанию – грешное естество женское и мужское.

Самым естественным образом, – Филипп технологично тому поспособствовал, – компанейская дискуссия перешла к сексуальной ориентации авторского творчества, к бодибилдингу и первичным половым признакам, представленным в скульптурных и живописных образах Микеланджело Буонарроти.

Знаменитые гениталии царя Давида в юности доктор Ника Триконич со знанием дела раскритиковала как малореалистичные:

– …Махонький мужской размерчик у него, конечно, был весьма распространен в эпоху Микеланджело. Но мошонка расслаблена, меж тем придатки яичек вздулись, а пенис вопреки им скукожился, словно из-под холодной воды… И не обрезан ни на миллиметр, в противоположность правде жизни и закону Моисееву, хотя пастушок Давид вроде бы еврей…

Досталось от нее на орехи и другому известному изображению:

– О врожденном евнухоидизме Адама на потолке у папы римского в Сикстинской капелле и сказать-то нечего, судари мои. Никакая праматерь Ева не в силах забеременеть, плодиться и размножаться от такого вот праотца-кастрата и содомита.

Я вот что вам скажу, – вплотную взяла назидательное врачебное слово Вероника, – известно, на плотские Венерины утехи тогдашние европейские народы оказались весьма повадливы, невзирая на общераспространенность крохотных мужских размерчиков и женского мелкосопочника.

Чтоб вы знали, мои миленькие! Той эпохе мы обязаны возрождением старых и открытием новых, передающихся половым путем тяжелых заболеваний. Именно в карнавальный период псевдо-Возрождения и заразного распространения гуманизма гонорея и сифилис приобрели эпидемический характер, обусловивший в XVI веке континентальную венерическую пандемию.

Гонорею, между прочим, досконально описал Гиппократ, о ней упоминали Аристотель и Сенека. Но в их времена это венерическое заболевание не имело той разрушительной силы, какую оно приобрело в середине XV века.

От гонореи в античности суставы не распухали, мочевой пузырь не воспалялся, полная слепота не развивалась, серьезной причиной бесплодия мужчин и женщин она, как правило, не являлась. В народе ее считали исключительно мужской, не слишком частой греческой хворью.

Судя по всему, к старому штамму гонококка в античной Греции и Риме у человека в основном выработался иммунитет.

Иное дело в средневековье. Согласно общепринятой этиологии, новый штамм гонококка, завезенный крестоносцами от чернооких сарацинских красоток, до XV века мало себя проявлял. Во-первых, по причине строгости раннефеодальных нравов, во-вторых, палестинский штамм все-таки был собачьим, приобретенным пылкими мусульманскими гуриями от пастушьих псов.

Вероятно также, что азиатский гонококк мутировал в Европе, и ему потребовалось время на полную адаптацию к прямой кишке и заднему проходу европейских женщин. Триппером тогда, мои миленькие, заражались в основном любители и любительницы анального секса, то бишь библейского содомского греха.

Непростая венерологическая ситуация в Европе серьезно усугубилась, когда в 1492 году матросы Колумба наряду с табаком завезли с острова Гаити обезьяний, по происхождению, штамм бледной трепонемы. И пошел вам гулять по Старому Свету сифилис, за несколько лет на крыльях любви эдаким возрожденческим ангелочком-купидоном облетевший все европейские страны от Кастилии до Московии.

Триста с лишним лет сифилис и гонорею высокоученые доктора всерьез полагали одной и той же французской болезнью, сиречь люэсом и твердым шанкром. Что в анус, что к вагине.

Скажу вам: из числа инфекционных заболеваний, передающихся половым путем, в новое время в Европе появились в основном мягкий шанкр, вызываемый стрептобациллой Петерсена, и четвертая венерическая болезнь, поражающая паховые лимфатические узлы. Считая до пяти, сюда можно отнести и тотальную ВИЧ-инфекцию…

В библейском обществе ближних друзей апостола Филиппа Ирнеева о третьей и четвертой болезни мало кто слыхал. От синдрома приобретенного иммунодефицита Господь миловал, никому во плоти не досталось.

«Больно и невкусно, горько и солоно не вдарило… Равно сексом без разбора и без меры тоже никто не увлекается…»

Поэтому нравоучительные религиозно-философские истинно апостольские сентенции Пал Семеныча, закономерно сравнившего возрожденческие ереси гуманизма и пантеизма с вредоносными болезнетворными микроорганизмами, вызывающими постыдные болести, честная компания восприняла благосклонно и благонамеренно. Мол, нечистым гуманистам стыд и срам инфицированный.

Так и есть, в здоровом теле, слава Богу, воплощен здоровый дух. И наоборот. Притом последнее случается гораздо чаще, чем думают атеисты и материалисты.

Тогда как пантеистический бог в вещах встречается куда реже, чем театральный бог из машины. Или искра Божия посещает людей творческих, способных к искусствам.

ГЛАВА XVI В ДУХОВНОМ ИЗМЕРЕНИИ

– 1-

Благожелательно проводив воскресных гостей рыцаря Филиппа, дама Прасковья вначале куртуазно испросила у него дозволения не менять мнимого секулярного облика. Засим перешла к своеобычной манере общения:

– …Назови меня Парашей, братец Фил, психотропный ритуал, вишь, у меня простой, будто грабли. Но искусный, за здорово живешь его не взять. Не всякому зелоту под силу раскусить мои флерончики.

Известное дело, ты меня как облупленную зришь по фигуре и в девическую стать, несмотря на Калатрава-Флерон. Каждая девка пред тобой, почитай голенькая в сись-пись трепещет. То же самое духовидец наш, клерот Павел…

Вероничка вгляделась, по первости маненько поерепенилась, после ж поутихла. Смикитила егоза, с ее десятым кругом меня на кривой козе не объедешь. Инде сядешь, милашка, там и слезешь.

Недаром неофитка Анфиса весь вечер на меня и на твою мирскую компашку злобной инквизиторшей бдительно так зыркала. За что ее и уважаю. Довлеет дневи злоба ея. Не рассупонивается баба в мирской личине. Титешник не распускает, огузок подбирает…

Начну поддерживать твое орденское звено, без разговоров возьмусь Анфиску наставлять в ратоборстве физическом. Мыслю, моим шоковым и волновым плюхам ее обучить.

В сочетании с активным распознаванием умов лучше не придумать, как дробить поганцев. Бить следует аккуратно, но стильно…

– Завтра понедельник, день у тебя длинный… Дизе и продемонстрируешь активно, вундер фройляйн Праски.

Айн момент, марширен на кухен к посудомоечной машине, стильно… Ежели ты изображаешь мою домовитую сестричку. Надобно тебе соответствовать оной стилистике в смиренном приспособлении к местным условиям, дева Параскева, моя Пятница.

– Как скажете, рыцарь. Дама Прасковья слушается и повинуется.

На кухне Прасковья настоятельно отстранила Филиппа от неизбежных домохозяйственных забот после приема гостей:

– Сиди и нишкни, названный братец мой Филька! По-господски с винишком располагайся, коли домоправительницей обзавелся, по-родственному. Назови меня Парашей или Кутафьей Роговной, секулярно…

Управившись с кухонной приборкой и размещением грязной посуды по секциям моющего агрегата, Прасковья решительно и феноменально налила себе коллекционного крымского портвейну, с чувством закурила и распорядилась:

– Чичас, родимец, у нас кухонные посиделки с душевным разговором промеж кухарок и кухарей!

Почитай сызмальства средь прислуги в людях росла. Опосля вместе с дворовыми и хамскими людишками 70 с лишком годочков под рабоче-крестьянской народной властью бедовали-горевали, добра и счастия потомкам наживали… В нехороших коммунальных квартирках и по общагам многосемейным живали. В рабочей столовке суп-трататуй хлебали. В спецовках и ватниках хаживали. На танцульки в парк культуры и отдыха в креп-жоржетовых платьях и в туфельках-лодочках бегали. На нарах в лагерном бараке припухали, на лесоповале горбатились, на торфоразработках гнили…

Такие мы вот ко всему привышные девушки фабришные, заводские да станишные, колхозные, потешные и сурьезные…

Филипп поощрительно улыбнулся. Он и сам угостился сигареткой. Слушать приготовился, спрашивать и проникать в актуальное прошлое в частном Прасковьином случае и в общем орденском виде по ходу кухонного разговорного, словно заделья, то ли безделья.

«Все мы родом из бывшего советского народа каким-то боком вышли, вылезли. Кто-то меньше, кто-то больше от совкового прошлого получил от жизни и от родителей, по мозгам и по манерам. Воспитательно и педагогицки, из рака ноги…»

Филипп и смотреть-то стал на Прасковью едва ли не секулярно, не обращая внимания на ее истинный психофизиологический облик.

«Исполать тебе, дщерь моя духовная, во плоти мнимой уничижительной, толстозадой и толстопятой, в духе смиренном, персьми пышными воздыхая… Говори и заговаривайся, Кутафья моя Роговна…

Вчерашняя обыденная слабость завтрашней незаурядной силой оборачивается. В аккурат и в стиль, больно и точно…»

– Мы хоть бы из княжон Олсуфьевых древнего варяжского роду, одначе ко всему приобыклись, сударь, – издалека повела разговор Прасковья. – Высокородной харизматической спесью николи не надувались.

На мирскую житуху мы завсегда глазами разутыми глядели, превозмогая хлад и глад, происхождением ни кичились. Но и не измельчали, не опростились ракальски, не распустились и не опустились в подлом простолюдстве сиволапом.

Потому я и могу, свет мой батюшка Филипп Олегыч, покойно сравнивать времена прежние и нонешние без приукрашивания и ложно возвышающих самообманов мирских…

Подлостей, гнусностей, напастей во всякий век роду людскому довольно. Подобно счастию и благоденствию довлеет всего в избытке… Хоть стой, хоть падай…

– Из будущего мы смотрим в прошлое, видя в нем черты настоящего, – презентизмом поддержал Филипп философическое настроение Прасковьи.

– Истинно говоришь, брат Фил… И правильно делаешь, что в настоящем к мудрейшим старцам с горы себя не причисляешь.

Не знаю, какой у тебя нынче круг посвящения, тем не менее, меня ты высочайше превосходишь по всем орденским статьям…

Что в горнии адепты не рвешься, туда же одобряю. Духовно состариться всегда успеешь по харизматическому счету.

Мало того, волею там, неволею всех твоих женщин за собой потянешь: Настю, Нику, Анфису, меня, грешную, деву похотливую, до ночных разговоров с духовным человеком душевно охочую…

Но я не об этом и не о том. То, что тебя достойно, то и праведно есть.

К слову будь явлено, оставляешь ты нам, бабам, наши маленькие женские секреты. Бывает, инквизиторы походя заставляют каждую встречную-поперечную дамочку наизнанку им исповедоваться в постыдных жизненных мелочах…

Что-то прошедшее женщина обязательно должна неприкосновенно хранить за душой. По жизни есть большое хамство принуждать ее во всех грехах и добродетелях сознаваться…

В ту ночь Филипп с Прасковьей задушевно проговорили до самой заутрени, истребив без малейших сожалений об утраченном времени и здоровье три бутылки коллекционного крымского портвейна и две пачки вирджинского «Кента».

«Сознательно и бессознательно, из рака ноги…»

В понедельник на вторую пару лекций в педуниверситете Фила Ирнеева подбросила Анфиса Столешникова. Она же по окончании занятий его и в «Трикон-В» доставила на малоприметном сереньком «фольксвагене», по дороге официально доложив:

– Рекрутируемый объект Виктория Ристальская сегодня вечером возвращается из Берлина, рыцарь. Все биологические жизненные отправления неодушевленного тела бывшего объекта Вальтера Шумке ею процедурно прекращены…

«Помилуй, Господи, душу раба Божья Валерия на Страшном суде Твоем…»

Против обыкновения перед медосмотром и оздоровительными процедурами доктор Вероника Триконич почему-то дала возможность пациенту задумчиво расхаживать по арматорской лаборатории. Со всех эстетических ракурсов Филипп Ирнеев успел рассмотреть статую обнаженной Афродиты в бестеневом лабораторном свете.

«…Свои женские трехмерные пышности мадмуазель Вера Нич изваяла с максимальным реализмом. Очевидно: поддерживающая грудная мускулатура явно недостаточна…

М-да… Оно вам явствует – чтобы с легкостью переносить бюстик от третьего номера и выше женщинам нужны плечи пошире и мышцы. Навроде тех, что у Прасковьи или Екатерины…

…Известно, откуда у прекрасной половины рода человеческого красивая грудь и стройные бедра растут…

…Ника за монитором чего-то злоехидно, из рака ноги, притихла…

О, Господи, благослови малые сотворения и всю кротость их! Паки искру Божию к продуктивному разумному созиданию…»

Наконец долготерпение доктора Вероники истощилось:

– Досыть насмотрелся на мои женственные прелести?

Тогда вали за ширмочку, разоблачайся и ко мне с голым задом и передом. Поглядим, насколько прелестно наша простата, прочее мужественное детородство поживают…

Изучение сводной таблицы параметров подопечного и поднадзорного организма доктор Вероника завершила тревожной репликой, мало чего хорошего ему обещающей:

– Эх, не надо бы вам, больной, все яички в одну мошонку складывать…

Выдержав мрачную паузу, она рассмеялась:

– Не боись, братец Фил! Шучу, я, шучу…

Нас всех твой репродуктивный аппарат полностью удовлетворяет. Ни я, ни Патрик каких-либо патологий не находим. Сполна можешь подменить Геракла в тринадцатом подвиге. Если б экстравитаминами тебя, братец Фил, как след ширнуть на обе корки, сорок сороков девственниц пере… переберешь от заката до рассвета.

– Это вряд ли. Эстетицкие чувства не позволят, Вероника моя Афанасьевна. Мясожировые породы античных красоток вовсе не в моем вкусе.

– Эт-то верно, Филипп Олегович. Живьем у тогдашних девок, что в лобок, что по лбу, не имелось ни эроса пристойного, ни агапе достойного. Берем в нынешних понятиях…

Ваятели, конечно, старались… но коли широченная задница в мраморную глыбу не вмещается, ничего не поделаешь…

– Ладненько, Ника моя Фанасивна. Давай излагай начистоту, чего задумала. Но предупреждаю сразу, двуполого сыночка Гермеса и Афродиты я из себя делать не позволю. Не фиг измываться!

– Фил! Я вот-таки закрывалась от тебя. Ты меня не так понял с твоим ясновидением. Ей-ей, никакого гермафродитизма, клянусь. Мужчинкой на века останешься.

Я тебя Ахиллом вижу, способным выглядеть женщиной, оставаясь мужчиной. Обязательно ростовая фигура в натуре. В композиции возможны нюансы…

Очевидные сомнения и колебания будущего натурщика Вероника решительно отвергла неопровержимым и непреложным доводом:

– Да будет вам известно, сударь мой! Беременные женщины капризны, им положено угождать и потакать их прихотям. Извольте морально изготовиться позировать скульптору Вере Нич.

Много времени я у тебя не отниму, братец Фил, – принялась убеждать, улещать несговорчивую натуру Вероника, – сделаю этюдно в цифре десяток-другой, может, с полторы сотни эскизиков, состряпаю виртуальную модель в характерных детальках…

С цельномраморным монолитом уродоваться и не подумаю. Отолью из порошка в технике, отработанной на Афродите. Затем вручную отшлифую тебя, милок, до блеска и матового муара. После глянец в мужеской детализированной красе наведу, сверху и снизу.

– Преувеличивать ничего мне тут не будешь, конгенитально, скажем? – мнительно осведомился Филипп. – Патрик на тебя мне как-то жаловался по поводу твоего гиперреализма.

– Будь спок. Как есть, так и будет, виртуально, реально. На загляденье не больше и не меньше. Рационально и сверхрационально.

Вали в душ и одевайся, мил человек. Неча здесь прежде времени голым мужеством отсвечивать… Там перекусим, чем Бог послал, выпьем хорошего дагестанского коньячку за успех нашего сверхнадежного дела…

– …Братец Фил, я вот что тебе скажу… – исповедально произнесла Вероника, взяв Филиппа за руку. – Можешь отпираться понапрасну, ей же ей, не поверю…

Вам с Патриком мне глаза не отвести, пускай на тебе и висит навороченный ритуал сокрытия. Слишком хорошо я знаю вверенное моим заботам твое тело. Уровень у тебя, Фил, круто зашкаливает за двенадцатый круг посвящения…

Насколько далеко, не могу сказать. Да и ни к чему глупой бабе соваться в многоразумные дела старых рыцарей-адептов.

Одно хочу тебе сказать… Погоди, сам повремени становиться адептом. Ну хотя бы до тех пор, пока я не рожу тебе сына. Потерпи, милок, каких-то девять месяцев.

Ты ведь всех нас за собой тянешь в даль туманную: меня, Настену, Анфиску, Машку. Нонче Прасковью нехило захомутал и захоботал.

Вот на прошлой неделе Патрик раз и вычислил у меня десятый круг посвящения. Ей-ей, благослове душе моя Господе.

И благодаря тебе одному, не кому-нибудь другому!

Мой мастер-арматор Николаша сперва не поверил, после того чуть с ума дедуля не съехал от превеликой радости. Что в лобок, что по лбу.

Раньше-то все думали, словно бы «девятка» – мой крайний предел, ультима Тула, как харизматика младшего поколения. Дескать, сиди на жердочке птичка-невеличка, чирикай себе еле слышно.

Теперь я сама не знаю, радоваться мне или горевать… Патрик намекает: не исключено, и двенадцатая ступенечка у меня не за горами.

Грех, конечно, но бояться воздаяния Божьего я почему-то перестала. Сижу тут с тобой довольная, будто слониха после купания. Коньячишко пьянствую и хихикаю, вспоминая, какой крипторхизм Прасковья с ведьмаком-бычарой у Маргоши сегодня поутряни учудила.

Мы с Анфисой решили проситься к ней на выучку. Ясен перец, с твоего позволения, Фил.

– Почему бы и нет? Всякое знание и умения похвальны, тем паче ежели они достойны приложения праведного. Само собой, согласно утвержденным планам в необходимом членовредительстве искупительном.

– Кстати в совокуплении о птичках, сударь мой. Не знаю в курсе ты или еще нет.

Однакось мне по моим каналам донесли, что наша экс-летунья Вика Ристальская подбивает корешков – летунов и летуний, какие покрепче – организовать неслабую шарашку по борьбе с чародеями и чернокнижниками.

Названьице уж себе придумали – «Смерч». То бишь ужо смерть придет к тем, кто на «Ч» и в недобрый час «Ч» на зловредительное чародейство покушается.

Начала она самолично с живого трупа Валеры Шумковича. Тем часом ее подельнички всерьез присматриваются к рекламным публикациям знахарок, гадалок, народных целителей, ни в анус, ни к вагине.

Пора бы, Фил, нашу зверь-девицу к настоящему делу приставить. Хватит нам возни со сморчками. Еще эти вот любители суются под руку…

– Как только – так вскоре! Подумаем – сообразим на двоих, на троих…

– Тогда у меня к тебе деловое предложение. Заделай-ка ты ей тетраевангелический ритуал. На четверых вернее будет.

Можем взять нашу прошлогоднюю парадигму и местный антураж у Дома масонов в сверхрациональной топологии. Вику определить в голове ветхого Адама. В составе участников: ты в символике орла-очевидца удерживаешь основание креста, слева – Прасковья, корова бодливая и блудливая, по правую руку – Настена, львица-сестрица.

– Ценнейшая мысль, Ника! Тогда Виктории Ристальской сразу можно открыть орденскую сеть транспорталов в простейшем ритуале. И не только…

– А я о чем тебе толкую? Между прочим, рукоположить на боевые искусства нашу зверь-девицу по сути сможет дама-зелот Прасковья. Гарантирую, у нее это круто выйдет.

Присутствует еще один чисто бабский нюансик, братец Фил. Мыслю, Вику в ритуале следует оставить целочкой, как есть. Так надежнее выйдет. Не велика беда, коли баба-субалтерн зла и стервозна.

Дефлорируем ее, возможно, как-нибудь потом при посвящении в титулованные сквайры пятого-шестого разряда. По всем данным, субалтерн Виктория с ходу потянет не меньше, чем на третий ранг.

Костик ей прежде всех по-военному займется. После же ее Руперту в академию передадим на полугодичный орденский курс. Не исключаю, она когда-нибудь сквайра Константина заменит или в замы к нему попадет, если станет усердно учиться.

Опаньки… Выпили, закусили… Меня хирургия ждет, а кое-кого сладкий сон до заката. Завидую… Анфиска тебя завезет до дому, до хаты.

Ночью спать надо, сударь мой. Он, видите ли, шуры-муры, трали-вали с Прасковьей всю ночь напролет разводил. Не дай Бог, ревнивая супружница прознает… Развод, вскричит, и девичья фамилия…

– Скажешь тоже!

– Будто я не вижу что почем? И нимало не сомневаюсь в вашей сегодняшней добродетельности, сударь.

Да и кавалерственная дама-зелот Прасковья в последний раз имела удовлетворяющий физиологический коитус с мужчиной где-то на святках, не позднее.

– Прасковья?!! Не верю!

– Не верите мне, спросите у доктора Патрика. Врачебной тайны тут нету, отец инквизитор. Вам по должности положено этакое знать-ведать о поднадзорных женских душах и телах…

Секс, ясен перец, не есть основа основ или святая святых. Все ж таки без него, братец Фил, женщина перестает быть таковой. Гляди на нее, бери ее хоть по модулю в гиперсублимации, как арматор тебе говорю…

– 2-

Инквизитор Филипп проницательно посмотрел на Ваню Рульникова:

«В смятении мужающий отрок по причине материнских наставлений телесных в слабомысленном женском начале ея. Плоть от плоти и к оной же фамильно лепится… Отнюдь же, в истинном месторасположении до того духовное возобладает…»

Еще раз всепонимающе взглянув на ученика, Филипп дал себе честное педагогическое слово ненавязчиво приступить к половому просвещению и воспитанию мальчика. «Дебита ностра, на следующей неделе, благословясь, начнем тихенько, низенько и приземленно…»

В пятницу Филипп Ирнеев по плану и распорядку репетиторствовал с Ваней Рульниковым. В тот день он ему «не докучал строгой аглицкой грамматикой». Беседовали они по-английски непринужденно по учебной теме «Семья и родственные связи».

– …Отсюда связующая мораль, брат ты мой. Репитицио, скажем, на кухонной латыни, сунт матер эт патер студиорум.

Переложить на русский оную сентенцию сумеешь, отрок? – подмигнул учитель ученику.

– Скажете тоже, Фил Олегыч! Зрю в романский корень и в этимологию, как учили.

– Ученье – свет, неученых во языцех иноземных и материнских – тьма бессмысленная…

Пошли на кухню, Иван, чайком побалуемся, просветленно, со смыслом… Уиз смол кейкс, мистер Джонни Рульникофф, файв-о-клок. Печеньице у меня нынче кокосовое, песочное…

«Во! Суббота и воскресенье у маленьких начинаются в пятницу. У больших, наверное, тоже…

О чем бы его спросить..?»

– …Заговорили мы с тобой, Иван, на прошлой седмице о времени оном возрожденческом, ежели ты у меня к истории интерес возымел. Хорошо, коли ты возрожденцев-гуманистов не забываешь. Помнить о них нам с тобой надобно. Например, о человеколюбивом царе Иоанне IV Васильевиче и его ближнем советнике попе Сильвестре, очень гуманно отредактировавшем «Домострой». Файлик я тебе скину, почитаешь на досуге о московских возрожденцах, о семье и родственных отношениях.