Текст книги "Ярмо Господне (СИ)"

Автор книги: Иван Катавасов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 41 (всего у книги 46 страниц)

Явившаяся позднее интернет-девочка по вызову профессионально, живьем подтвердила отсутствие у сексологического пациента болезненной эротической фиксации на мертвых женских телах. Тогда как его соматическая некрофильская мономания, то есть давняя приверженность к сексу с зомби, не имеет под собой устойчивой психопатологической основы.

Леха Незгода абсолютно психически здоров, вменяем и нормален. Если не считать паранормальностью его эпизодическую корыстолюбивую некромантику.

Эдак трусливенько, чисто в белоросской ментальности, наш объект тихохонько изредка вопрошает некрещеных духариков о номерах счастливых лотерейных билетиков и об удачных букмекерских ставках, кои ему позволяют разъезжать по экзотическим заграницам. И, само собой, отмывать незаконные доходы от мафиозной торговлишки кладбищенскими участками, захоронениями, подзахоронениями и перезахоронениями.

Доктор Марго Есилевич избавила некроманта Алексея Незгоду от застарелого страха, что когда-нибудь его да и возьмут ненароком за хобот в промежности, если он продолжит душить и резать черных и желтых спидюшных профур, делая из них себе кукол-зомби для сексуальной утехи. В благодарность он согласился на нее ударно потрудиться на гадательной почве.

После полуночи в ночь с субботы на воскресенье они задумали масштабно разупокоить заброшенное и застроенное красноармейское госпитальное могилище под жилыми кварталами в районе Центрального Таракановского рынка.

От того, чтобы лезть на рожон, на немецкое военное кладбище, которое коммуняки сравняли с землей между улицами К. Либкнехта и Р. Люксембург, наш осмотрительный некромант-гадатель отделался. Соврал, не моргнув глазом: мол, с гадательными крещеными костями-черепами, каких там валом-навалом, не работает и не умеет их в скелет собирать.

Но более вероятно, что сработало Лехино ясновидение, предупредив об установленных там в апреле орденских силовых ловушках и контрольно-следовых сигнальных артефактах.

Марго также уговорила некроманта Леху сегодня на рассвете разбудить и загробно поспрошать новеньких жмуров на гламурном Северном могильнике для шибко деловых людей. По заказу серьезной полукриминальной клиентуры ее нынче до беспредела интересует динамика местных инфляционных процессов и девальвации белоросских дензнаков на июнь-июль сего года.

Одного разупокоенного финансового духарика Леха так и оставил ворочаться, скрестись, стенать в гробу до Второго пришествия Господня. Во где гад некромантический!

Пришлось за этим некромантом гадским подчищать. А дело это муторное, трудоемкое, тошнотное, вонючее, доложу я вам. Связано оно с ритуальной эксгумацией и расчленением недоделанного зомбика. Просто святой водичкой, спрыснутой на могилку, не обойдешься…

Похвалив себя саму за усердие и прилежание, кавалерственная дама Вероника вовсе не сразу перешла к резюмирующей части доклада:

– Рано или поздно колдунец Леха, некромант и некрофил, попался бы на своих неблаговидных и дурнопахнущих трупных делишках. Если не нам, так в другом благочинии его бы непременно взяли на цугундер и в оборот посолонь на андреевском кресте.

Осторожничает он совсем не всегда. Может и опростоволоситься по небрежности, как давеча, невзначай, аль сгоряча. Или по злобе нерассуждающей.

Ведомо-неведомо, покойнички у нас частенько ведут себя неприлично, шустрят, словно сами по себе. Разупокоиваются по естественным причинам. В особенности мертвякам неймется, если по уикендам в городе и окрестностях натуральный фон бытового и непроизвольного колдовства зашкаливает сверх обычного.

Мы знаем: шебуршит, шабашит тутошний мирской люд, бывает, дальше некуда с бездумными проклятиями, злой неосознанной волшбой, сглазом недоброжелательным. Или же с приворотом обаятельным зелейничеством промышляет. Инда здешний народишко наузы вяжет, следки вынимает, ворожит на уголек. Заговоры народные, фольклорные себе под нос бормочет, шепчет, какие случайно узнает, вспомнит…

Это у местных людишек от нравной глупости, тварной дури и естества грешного, земнородного исходит. Прет оно из них в субботу и воскресенье, покуда службой и работой не заняты.

Алексей Незгода такой же субботний белоросс, несмотря на его трусливую рассудительность и хитрожопую осмотрительность.

Вовсе не каждый раз белороссы в бульбу ховаются кверху задом. Случается, могут и передом наплевать на предполагаемые нехорошие последствия. Особенно, когда мало-помалу наглеют от безнаказанности, чувствуя за собой власть или силу.

Так вот, наш объект без малого девять лет назад жутко окрысился на соседку по подъезду, чем-то ему досадившую. Злобу несусветную затаил.

На ее беду, через месяц у той свекор от инфаркта новопреставился. Как и водится, оправился он на тот свет не без радостного облегчения, если немало доставал сноху старческим маразмом.

Накануне в пятницу вечером перед похоронами обмытого и принаряженного покойничка из морга привезли после вскрытия и стандартной судмедэкспертизы, отчего и почему здоровенький пенсюк концы вдруг отдал.

Как полагается доброму соседу, Леха вечерочком зашел попрощаться с батькой другана, который его знал с детства. Всплакнул, пошептал что-то вроде молитвы на непонятном языке, пять пахучих черных свечечек от себя возжег, сказал: из Индии их привез, прощальные-де они….

Спозаранку, покуда никто из соседей и родоков не приперся, хозяйка в ванну забралась помыться-подмыться. Тутось стук-бряк в дверь ванной комнаты. Думала, супружник ейный пришел ей спинку потереть или еще что-нибудь в сись-пись трали-вали, если нечто само по утрам встает.

Задвижку не глядя с нашампуненной головой открывает, и там что-нибудь это самое к ней подваливает, грузно топая. Глаза промыла, глядь, а замест мужа пред ней голый свекор-мертвяк лыбится, стоит… со страшным еле зашитым швом на груди и с поднятым толстым концом наизготове…

Бедная баба птичкой вспорхнула, на ушах вынесла раму узенького оконца под потолком между ванной и кухней. Как была нагишом, в кровище выскочила во двор и давай там кругаля нарезать с нечеловеческими воплями. До самого приезда скорой помощи из психушки никто ее поймать не мог или не хотел…

После говорили: умом тетка тронулась с горя, покойника зачем-то второй раз обмывать решила, когда сама из ванны вылезла, вены себе резала…

Такой вот, милостивые государи и государыни, в нашем богоспасаемом благочинии черный юморист втихаря обитает, местожительствует на пару с докторшей Марго. Дело ясное, что дело темное.

Что с ним поделать, тоже понятно. Предлагаю воутресь, не откладывая, брать обоих за вымя и за срам по отдельности, практически единовременно. План-диспозиция операции «Двуличная некромантика» у меня разработан на две раздельные группы боевого контакта.

– Хм-м, кхе… Полагаю, итоговое решение за рыцарем Филиппом, инквизитором-коадъютором благочинного округа сего, – откашлявшись, веско вымолвил клерот Павел, в своем председательстве и в президентстве строго взглянув на аудиторию. – Инквизиционные прерогативы в данном возмутительном случае непреложны.

Рыцарь-инквизитор Филипп несокрушимо встал, потемневшим до фиолетовой черноты, каким-то отяжелевшим взглядом чуть ли не психокинезом придавил на два-три мгновенья ока участников совещания… И затем в приказном порядке удивил собравшихся нежданным-негаданным легким милосердием:

– Кавалерственной даме Веронике не позднее завтрашнего полудня выправить последнее предупреждение обоим объектам по методике «заочные истины» вкупе с внушительным и значимым знамением.

Если нечестивцы не смогут или не пожелают внять апостолическому предзнаменованию, то их ожидают упразднение и развоплощение на месте предполагаемых ближайших преступных святотатственных деяний.

Прошу арматора Веронику подготовить соответствующий план-диспозицию. Неверующий да не спасется!

В тождестве основного экзекутора-чистильщика мне, инквизитору-коадьютору благочинного округа сего, одержание и свершение. Споспешествуют мне кавалерственная дама-зелот Прасковья и титулованный сквайр второго ранга Виктория. Во имя вящей славы Господней.

«Не сносить им головы, некромантам…»

– 3-

Приказание превосходного рыцаря-зелота Филиппа нисколько не изумило свежеиспеченного субалтерна-неофита Викторию. О своем намечаемом участии в операции «Двуличная мантика» она прогностически знала. В то же время грядущее титулование представилось ей логично объяснимым и рационально необходимым распоряжением вышестоящего командования.

Вика ничему, случившемуся с ней за четыре майских дня, ничуть не удивлялась. Так оно и должно быть, если всеобъемлющее объяснение в градации от высокого к низкому ей дала рыцарь-зелот Прасковья:

– Это все сверхъестественно, Виктория свет Федоровна, и потому совершенно нормально. Так было, и так будет в Орденском Предопределении.

Назови меня Парашей, но все аномальности и паранормальности происходят от сатанинского естества природы и человека, патер ностер – панем нострум. Тутока держи ухо востро, не то враз какая там ни будь естественная гадость приключится. Быть может, и того хуже: ретрибутивностью больно и невкусно, справа-слева по яичникам или прямичком в нежный девичий стимул-похотничок как п… звезданет жалом-стрекалом…

То, что прецептор Прасковья грубовато подражает рыцарю Филиппу, новообращенный субалтерн Виктория воспринимала как должное, словно бы само собой разумеющееся. Все, о чем она узнала за несколько дней, пролетевших единым духом, представлялось ей более-менее известным, приятно узнаваемым в незначительном умственном усилии, чтобы вспомнить необходимые сведения, умения, навыки.

Иначе и обойтись не могло, если рыцарь Филипп в сложнейшем многоступенчатом ритуале адепта по мере постепенного двухнедельного обращения к орденскому служению новой разумной души предопределенно вложил в нее полнообъемный вводный курс харизматического субалтерна-неофита и специалиста-сквайра третьего ранга, мастера рукопашного боя. Благо мирская подготовка и предшествующий секулярный модус операнди тому как нельзя лучше способствовали и соответствовали.

Первым соответствующим образом на Вику Ристальскую отреагировал благорассудительный сквайр Константин Полупанич. Он принял ее за скрытую под запредельной маскировкой матерую кавалерственную даму-неофита, может, зелота из внутренней инквизиции малого синедриона.

«…Куколка стреляет из чего бы под руку ни подвернулось, кучно и точно. Дерется, будто черт со стальными яйцами… Мышца на мышце и мышцой погоняет…

Целку ей регенерировали, чтоб на мужчин не отвлекалась. Для того же и окольцевали ритуально, сверху и снизу…

Нетрудно сообразить… Дознаватель-поисковик получила задание влезть в субалтерны, вжиться в образ, а потом обтоптать, прошерстить где-нибудь нерадивых сквайров.

Господи, помилуй и спаси! Если она под наши души копает, подозреваемых мягко окучивает, кругами инквизиции ходит, обходит… Топ-топ, и за сраку хвать, больно…

Деваться некуда, сквайр Константин исключительно знает свое место, орденский долг блюдет молитвами святыми, неукоснительно и необходимо…»

В ритуальной церемонии титулования субалтерна-неофита Виктории, состоявшейся в пятницу на закате, сквайр Константин принял весьма деятельное участие в роли восприемника.

«…Будет чем похвастаться перед сэром Квентином. Заодно и предупредить полунамеком старого боевого товарища. Мол, держи мушку на макушке, девка-то с подвохом…

Ишь, нос задирает, царевна амазонская! Никого в упор не видит…

Не зря рыцарь Филипп этой куколке куртуазности строит, чуть ли не мелким бесом увивается…»

По завершении церемониального посвящения в сквайры субалтерна Виктории рыцарь Филипп велеречиво и обходительно попросил всех удалиться из орденской часовни кроме горделивой виновницы торжества и ее прецептора дамы Прасковьи:

– …Ввиду предстоящего особого таинства, милостивые государи и государыни…

Необходимые объяснения и бесцеремонную команду впервые за четыре дня несколько удивленная Вика получила от Прасковьи:

– Баста церемониться, барышня титулярная! По настоятельному требованию твоего арматора дамы Анастасии велено тебя раскольцевать.

Бегом марш в ризницу разоблачаться догола. Там завернешься благоуместно в черно-белую мантию сквайра и айн момент к нам назад.

На все про все тебе 20 секунд, девушка. Время пошло!..

Два золотых колечка, с печальным звоном раскатившихся по малахитовому полу часовни, Прасковья подобрала и с шутливым поклоном вручила Вике:

– Сим плоть победиша, дево раскольцованное! Коли твоя арматорша Настя разрешит, инда сможешь опять пирсинг на ниппелях сделать, приколистка.

Если надумаешь по орденскому обычаю депилировать себе девичью стыдобу шерстистую, ради Бога завсегда пожалуйста. Для того запорное колечко над похотничком сама снимешь. Иль кто-нибудь тебя сподобит избавиться от него чуток пораньше…

Прасковья усмехнулась, заметив, как Вика презрительно пожала плечами. Скажите на милость, зачем кому-то эти мужчины?

С молчаливого одобрения рыцаря Филиппа дама Прасковья продолжила чудесным образом удивлять субалтерна Викторию:

– Бей ногами лежачего, хватай руками стоячего, дево девственное. Сверх положенного денежного содержания сквайра по рангу и чину вот тебе, девушка фабришная, еще чудо-карточка на 200 косарей баксов.

Это тебе на случай непредвиденных и предвиденных ситуативных расходов. Например, на девичьи прокладки-промокашки. Сама знаешь, нонеча в вашем секулярном Дожинске импортные предметы женской гигиены дороговато обходятся. Просто так их не укупишь…

В дырявой экономике у местных секуляров истинно чудеса в решете кверху голым задом, с толстой вульвой в оттопырку, менструально, назови меня Парашей…

В довершение вышеназванного пятничного чудотворчества, далеко превзошедшего предзнание и прогностику субалтерна Виктории, рыцарь Филипп рукоположил ее там же на месте в орденской часовне на распознавание языков.

– …Хотелось бы снарядить тебя, Виктория наша Федоровна, сим дарованием, столь полезным в иноземных паломничествах во языцех чужедальних…

По окончании краткого ритуала это пожелание, не терпящее отлагательств и прекословий, рыцарь Филипп объяснил субалтерну Виктории предстоящим ей в воскресенье путешествием в Филадельфию. Этим он окончательно сбил ее с толку, удивил, перекроив план орденской учебной подготовки, добросовестно составленный сквайром Константином.

– …Как только покончим с нашим завтрашним дельцем по предотвращению некромантики, так сразу за океан, милости просим к сударыне-барыне Настасье Ярославне.

До той поры, сквайр второго ранга Виктория, препоручаю вас под командование сквайра Константина и кавалерственной дамы Вероники. Буде не поступят иные указания от меня либо от рыцаря Павла…

По мнению рыцарей Филиппа и Павла, арматор Вероника, подчиненные ей силы и средства впоследствии сработали превосходно, достопамятно предупредив объекты непреложного оперативного воздействия. Очно и заочно бывшая мантичка Маргарита и действующий некромант Алексей получили достаточное внушение, чтобы раскаяться и бесповоротно отрешиться от преступных зловредительных намерений.

«Оптически и аноптически, поганцы, злоумышляющие нечестивое гадание…»

В ночь с пятницы на субботу Маргарите Григорьевне Есилевич привиделся и пригрезился кошмарный медицинский сон. Где-то в хорошо оборудованной операционной ее подвергали обстоятельной кастрации.

Прежде удалили клитор, малые половые губы. Затем хирурги организовали краткий консилиум по поводу экстирпации матки. Словно ненужный аппендикс вырезали и ее, принялись потрошить яичники с придатками. В заключение зашили брюшину заодно с иссеченным преддверием влагалища.

Сколь могла судить доктор Есилевич, чудовищное хирургическое вмешательство осуществлялось без какой-либо местной анестезии, проходило болезненно, мучительно и превесьма компетентно.

Как она ни старалась прервать кошмар, давая себе раз за разом команду проснуться, у нее это никак не получалось.

Над обездвиженным телом, практически не покладая рук и скальпелей, трудилась, работала бригада хирургов, одетых в белые с черным рясы доминиканских монахов. Возглавляла шайку вивисекторов известная доктор Триконич. Под ее началом грамотно действовали бывший муж и сын Маргариты Есилевич. В роли операционной медсестры выступала хорошо ей знакомая голая и сверхмускулистая девица левитатор с окольцованной вульвой. Когда-то эту белобрысую хотела на работу взять, но та стервь отказалась.

Чтобы отвлечься от страшной невыносимой боли, Маргарита изо всех сил, с остервенением пыталась вспомнить, как же, – «… мать-перемать, суки… стебаные… живьем режут», – зовут эту чрезмерно атлетическую мышь белую, летучую.

– Виктория!!! В п… твою мать! – исступленно заорала под утро Маргарита Григорьевна, наконец проснувшись. Вскочила, сна ни в одном глазу, вся в холодном мыльном поту и без промедления устроила личный гинекологический досмотр. Выяснилось: внутренняя поверхность бедер и вульва истерты до болезненной красноты.

Губы искусаны и распухли. Руки трясутся, колени дрожат… «Грудь еще в понедельник гвоздями продырявили, гондоны… стебаные…»

– П… писец подкрался незаметно, то есть невроз, маразм и климакс вместе пришли, – выразилась по-врачебному без эвфемизмов доктор Есилевич, поставив диагноз. – Как по писаному, в детство впала старуха, всю ночь, будто целка не… нестебаная мастурбировала.

Помимо воли немедля пришел на ум недавний сон, в состоянии бодрствования нисколько не потерявший впечатляющей яркости невротических воспоминаний о семи часах сплошного кошмара и непрекращающихся мучений. Не меньше тех, какие ей наяву причинили реальные инквизиторы из тайного общества «Псов Господних».

– Ой, мамочки, что за наваждение! – по-бабьи взвыла доктор Есилевич, пальцы скрестила, сплюнула, дунула суеверно. Но агностического самообладания и профессионализма не утратила.

– Делирий и аменция… Лечиться тебе, мать, и лечиться от всего, чего только можно и нельзя… Хватит орать! Так и шизофреничкой станешь.

Она и под душем не прекращала вспоминать, как ласково и вкрадчиво ее увещевали доминиканские монахи-вивисекторы – прежний муженек Джанфранко и сынок Марио. Уговаривали они дражайшую супругу и обожаемую мамочку покрепче забыть о преступном умышлении осквернять старые погребения и новые могилы. Не надо, разупокоивать-де мертвецов, родная. Не то худо будет, кошмарно и очень больно. Еще больней, чем всю гинекологию с корнями вырезать без общего наркоза.

О боги! Маргариту Григорьевну даже под струями горячей воды опять прошиб холодный пот. Пока досуха не растерлась полотенцем, не запахнулась в теплый и пушистый банный халат, ее так и трясло в ознобе.

Выйдя из ванной, пошла сушить волосы. Чтобы немного отвлечься от навязчивого сновидения, включила телевизор. Вроде как там что-то историческое художественное показывают. И тут Маргарита чуть не запустила феном в экран, увидав зловещую процессию черно-белых монахов-инквизиторов. Без затей, но очень матерно выругавшись, озлобленно вырубила гнусный ящик. И стала прикидывать, какие самой себе прописать сильнодействующие психотропные медикаменты. В конце концов остановилась на старом проверенном средстве – 50 граммов коньяку и чашка крепкого черного кофе с растворимыми сливками.

Субботний прием больных доктор Есилевич отменять отнюдь не собиралась. Как, впрочем, и остальные, намеченные на сегодня и на завтра неотложные мероприятия: совместную ночную мантику с убогим психотиком Лешей и воскресный решающий визит со знакомыми ментами к строптивой рыночной гадалке Зите.

Как бы ни хотелось до дна оприходовать початую бутылку молдавского «Белого аиста», от алкогольного забытья Марго отказалась. «Широко рожаешь – п… порвешь».

У лифта доктор Есилевич, полная решимости не обращать какого-либо внимания на собственную психастению, нос к носу столкнулась с могучим монахом в черно-белой рясе. Инквизитор-доминиканец, казалось, возвысившийся над ней точно монумент, устремил на нее суровый взор из-под клобука-капюшона и внушительно пригрозил серебряным наперсным распятием.

Марго едва-едва не рухнула на колени, не завопила, забившись в истерике. Но сморгнула и увидела вместо рясы белый халат, черный свитер-водолазку и блестящий стетоскоп на шее врача скорой медпомощи. И мужик-то оказался каким-то невзрачным, белесым, тщедушным…

«…Словно сперматозоид полудохлый… Нашла кого пугаться, невротичка…стебаная! Возьми себя в руки, чуть голову не потеряла, халда…»

Полночи с пятницы на субботу до самого рассвета Алексей Незгода мучился в кошмарном лихорадочном сновидении. «Привидится же этакое, душевнобольное! Так и башню снесет, не заметишь…»

Проснулся он мокрый, в липкой испарине, весь трясясь от страха, ужаса, отвращения. Даже не сразу сообразил с перепугу, что это был всего только сон, сон… И ничего больше…

Недобрым горящим взглядом некроманта и некрофила уставился на проститутку, безмятежно спавшую побок с ним:

«Дрыхнет, шалава бесчувственная… Разлеглась тут колодой… Храпит, халда, сопит, буферами жирными дышит…»

Прикинул было, не придушить ли ее здесь же в постели, пока спит? Но передумал, много чего поостерегся.

«Клеенку под нее подложить, что ли? Ведь обделается, простыни изгадит, еще хуже, матрац замарает удавленница…

Может, ей свечки вуду запалить, чтоб сердце в клочья? И позабавиться, как раньше, с тепленькой зомби? Можно с ней и в ванне, не так быстро остынет…

Времени завались. Сутенер-то за ней к десяти утра подъедет.

В дороге зомбиха обязательно оголодает, набросится на первого попавшегося, тачка всмятку. Если не сгорит, то решат, будто они задрались, друг друга удавили…

Нет, опасно и стремно… Как бы не нарваться… Может выплыть. Эту спящую блядину наверняка кто-нибудь заметил – туда-сюда входила, выходила лярва по вызову…

Сон еще этот идиотский… Проклятое наваждение, до сих пор страшно до блевотины! Чуть живьем не сожрали, гады ползучие…»

Алексей поднялся с постели, вышел в гостиную, гадливо, с тошнотным омерзением оглядел стол: подсохшие за ночь остатки мясной закуси и полбутылки крашеной водки «Вискулевская», какой он поил накануне свою интернет-услугу.

Поплелся на кухню, там с отвращением выхлебал бутылек немецкого пива из холодильника, закурил, смочил сухость во рту еще пивом. Не помогло.

Кошмарный горячечный сон не шел из памяти, в горле по-прежнему противно першило, в животе тошнило, урчало. Голова горела, в ней зудело, свербело… Будто в черепе вновь закопошились черви…

Пошел на балкон глотнуть свежего воздуха. Глубоко, всей грудью и животом вдохнул успокоительную утреннюю прохладу. Немного полегчало.

Да и отвлек от нехороших воспоминаний разговор двух дворничих в апельсиновых поддевках-безрукавках. Одна старая ведьма, опершись на метлу, зычно, на весь двор, – и на девятом этаже слыхать, – сказывала товарке кладбищенскую историю:

– …Слухай сюды, Коляновна. Тады и схоронили мать… Сын ее на похороны из Америки сюды не поспел, прилетел, ее уж поховали.

Через три месяцы батька помёр на руках сына, почуял смерть и вызвал телеграфом того из города Нью-Йорка. Разрешили старика подхоранивать к жене.

Вось сын-то возьми и попроси открыть гроб матери, чтоб попрощаться, если тудою-сюдою могилку разрыли. Глядять: а гэная на животе скрючилась, изогнулась, вся синяя-синюшная, мертвая-мертвая.

Схоронили, значить, на спине живой. В гробу, несчастная, переворачивалась, покуда не задохлась. Сон у ей был такой трагический, гэтак доктора говорють.

– Может, ле… летрагический? – интеллигентно засомневалась в озвучании медицинской терминологии Коляновна.

– Не-не-не! Говорю табе, т р а г и ч е с к и й. Як доктора потым в больнице казали. Сын-то ведь тоже от сердца помёр, ледзь увидав, якая матка ягоная в гробу…

Алексей сперва ухмыльнулся. Болтовня глупых старух его насмешила, подобно тому, как веселятся профессионалы, слушая дурацкие рассуждения дилетантов. Но смех смехом, а зычный говор внизу таки напомнил ему неприятно о собственном кошмарном сне.

Он тотчас стал мстительно вглядываться, не оставила какая-нибудь дворовая подметальщица вдавленных следов на земле или в детской песочнице. Искал некромант отпечатки не напрасно, а с колдовским умыслом.

«Первой уделаю сказительницу с помелом…»

Громозвучным дворничихам несказанным образом повезло, что на дворе было сухо и чисто. Искомых вмятин некромант в то утро не нашел, чтобы украдкой их загипсовать и подвергнуть заклятию смертного сна того, кто оставил след.

«Не летом, так осенью, зимой по свежевыпавшему снежку возьму и выну следочек. Проснешься ты у меня, бабуля, в уютном гробике. Будешь там трагически переворачиваться с боку на бок.

Под слоем землицы ляжешь, три метра укроют тебя легче пуха, поскудь старая. В рафли семикрылые, сновидя не мертваго…»

Этим заклятием, погружающим человека в сон, неотличимый от смерти, некромант Алексей владел хорошо. Хотя редко им пользовался. Особой нужды в том не видел, если вопрошать спящий полутруп можно только с целью получить точное предсказание о ближайшем погибельном дне для кого-нибудь из общих знакомых.

Теперь же Алексей страстно жаждал узнать и приблизить день смерти привидевшейся ему ночью той самой, проклятой белобрысой стервы. К тому, что она взаправду существует, он относился скептически. Но вот отомстить ей возжелал неимоверно – несмотря на всевозможные логические доводы о небывалых вещих снах.

Блондинка с кукольным лицом приснилась ему в мрачном подземелье, где заседал беспощадный трибунал инквизиторов в черно-белых сутанах. Им стало абсолютно все про него известно. Девка у них была заплечных дел мастером. По оглашении приговора она скинула рясу и без вопросов занялась грешником, осужденным на телесную погибель за противоестественный блуд с живыми женскими трупами…

Пускай и был-то весь этот проклятущий кошмар во сне, не наяву, но вспоминать, чего же с ним вусмерть сотворила немыслимо мускулистая фурия в коротком кожаном фартуке на голое тело, Алексею до ужаса не хотелось. Потому в мыслях перенесся к тому моменту, когда очнулся, лежа в заколоченном темном гробу, слыша, как сверху сыпятся, стучат комья земли.

Тогда он по-настоящему перетрусил, дико заорал, принялся биться всем телом, упираться руками и ногами в крышку гроба. Проснуться ничуть не удавалось, ужасное сновидение, жутко похожее на явь, вовсе не кончалось. И он решил, как если б его самого реально подвергли заклятию смертного сна.

Вначале чуть не умер от гробового удушья. Кошмарное ощущение! Но вовремя опомнился: спит он, спит. Не больше и не меньше. Пришлось дожидаться, пока страшное наваждение само собой не закончится.

Дальше пришлось совсем плохо. Его, обессиленного от бесплодных попыток проснуться во чтобы то ни стало, заживо пожирали белесые могильные черви. Они медленно копошились у него в глазницах, в ноздрях, в ушах, зудяще и болезненно прогрызая ходы в мозг…

На балконе некромант Алексей быстро допил вторую бутылку пива. Зуд в голове и сухость во рту прошли, желудок угомонился. А при мысли о том, какой негаданный некромансерский пассаж он при случае заготовит «в кайф громкоговорящим ни свет ни заря поскудям», поднялось настроение.

К тому времени обе горластые дворничихи заткнулись, словно почуяв беду, неминучую невесть откуда. Стремясь задобрить судьбу-злодейку, они во всю прыть шуровали метлами, когда во двор въехала неотложка с красными крестами.

Из нее, кошмарно напугав некроманта, выпрыгнула, выскочила та самая блондинистая девка в черно-белой рясе. Инквизиторша вытянула вверх правую руку, ровно бы клешней угрожающе пошевелила большим и указательным пальцами. В давешнем Алексеевом сне она ими как плоскогубцами в кровавую кашу раздавила осужденному грешнику гениталии.

Алексей передернулся, полуприсел. Затравленно заозирался, куда бы сбежать от этого кошмара наяву. Вдруг опять в подвал поволокут увечить, калечить и в гроб живьем заколотят?

Но тут же как встрепанный подскочил на месте, вспомнил, кто он такой. Присмотрелся взглядом некроманта, сведущего в ясновидении и предсказаниях. Потому и лицезрел пожилую тетку-врачиху в белом халате, в черной блузке на плоской груди. Двумя пальцами она массировала свой лоб, явно страдая от головной боли после бессонного ночного дежурства.

«Не теряй головы… У кого это там сон в руку или в ногу? Дед же мне говорил: якобы вещие сны ничего и никому не предвещают. Ни хорошего, ни плохого.

Оттого и заклинать просто спящее тело бесполезно. Самый страшный сон – еще не телесная смерть…»

– 4-

По завершении традиционного субботнего обеда руководящего состава орденского звена кавалерственная дама Прасковья транспорталом вызвала сквайра Викторию в тир загородной резиденции. Там рыцарь Павел ее поблагодарил за деятельное и душеполезное участие в первом, предупредительном фазисе операции «Двуличная мантика», а рыцарь Филипп вручил ей сверхценный подарок.

– …Двойная метательная секирка-лабрасса есть в теургическом именовании Антенор Падуанский, наперсный крест-апотропей рыцаря-адепта Рандольфо Альберини. Оружие проходит по классу Гнева Господня, сквайр.

Батальный ритуал заряжается ежедень на заутрене путем орденской литии о даровании победы над земнородными супостатами. В таком случае секирка в состоянии четырежды вернуться к вам в руку, сквайр Виктория, для нового броска.

Вика с благоговением прикоснулась к маленькому трехдюймовому красному чехлу, скрывавшему крестное оружие, в верхней его части формой напоминавшее бабочку. Вопросительно посмотрела на Филиппа.

– Доставайте и испытывайте, сквайр. Артефакт уже ритуально настроен на вас, будучи составной частью вашего обращения к орденскому служению.

Смелее, прошу не стесняться… Правая мишень на два часа. К бою, субалтерн!

Получив приказ, Вика в один прием освободила метательный топорик из чехла. И тот значительно, чуть ли не в десять раз, вырос в размерах.

Затем без замаха в четыре движения она разрубила на части муляж колдуна. В завершающем кистевом броске отсекла голову агонизирующей псевдоплоти, до того лишившейся правой руки и обеих ног.

– Не зови меня Парашей, Викуся, вы с этим крестным греческим топориком друг дружку за своих признали, – одобрила теургическое умение сквайра по особым поручениям дама Прасковья. – За то тебе благо и поощрение.

Пойдем-ка, девушка, помалу расслабимся в теплом бассейне, покамест без чинов и кудесничества. Нам еще полуночничать, должно быть, до зари…

– Пал Семеныч, вы с нами? – из вежливости предложил Филипп.

– О нет, друзья мои, вы уж сами, в составе вашей, так сказать, контактной группы. Однако ж за час до полуночи прошу быть снаряженными и экипированными для выезда…

В первом часу ночи, Маргарита Есилевич и Алексей Незгода без устали колесили по жилым кварталам, расположенным в районе столичной Таракановки. Искали они места, подходящие для обрядовых предсказаний среди старинных, глубоко ушедших в землю погребений, причем оскверненных ржавыми трубами канализации, водопровода и прочим жилищно-коммунальным строительством.