Текст книги "Ярмо Господне (СИ)"

Автор книги: Иван Катавасов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 46 страниц)

Застроенное дореволюционное кладбище былой Таракановской слободы и местность вокруг сожженного большевиками деревянного храма Иоанна Предтечи некромант Алексей профессионально отбраковал:

– …Честно говоря, крещеных костей и освященной по-христиански земельки я не боюсь, моя дорогая Маргарита Григорьевна. Но там в грунте до черта земляных духов, присматривающих за погребенным прахом, перстью, тленом и другими телесными следовыми отпечатками. Они-то, замогильные духи-эманации, могут существенно исказить наше гадание, поскольку не выносят иной обрядности, нежели связанной с легитимными ритуалами отпевания и погребения мертвых тел. Чего-либо чужеродного христианские могилки на дух не принимают…

Конечно, лучше всего иметь дело с трупоположениям некрещеных атеистов, которых не по-христиански схоронили, позабыли…

С крещеными костьми, уважаемая Маргарита Григорьевна, вообще очень много возни. Не каждый грешный костяк сгодится. Если же попадутся малые фрагменты какого-нибудь там праведника-богомольца, то вся некромансия пойдет насмарку. Тем более не стоит трогать косточки и черепушки фанатиков-христиан, которые погибли мученической смертью. Можно страшное проклятье заполучить себе на голову из-за собственного головотяпства…

Во одном из благоустроенных таракановских дворов, где некогда раздавили танками березовые кресты на лютеранском кладбище, а спустя несколько лет в щепы разнесли бульдозерами барачный концлагерь для немецких военнопленных-строителей, некромант Алексей попросил сидевшую за рулем «ягуара» Маргариту ненадолго задержаться. Он даже вышел из ее машины, немного прогулялся взад-вперед по густому травяному газону, глубоко вдыхая, принюхиваясь к могильной земле разверстыми ноздрями длинного хрящеватого носа.

Здесь погребальные глубины, хорошо удобренная человеческим прахом земля его также не обнадежили. И оба гадателя по костям вернулись к первоначально избранной цели – снесенному в послевоенные годы госпитальному кладбищу для рядового и сержантского состава бойцов Красной Армии.

Хоронить на нем начали еще в июне 41-го. В июле-августе 44-го и в 45-46-м годах могил там прибавилось. Позже малоухоженное и никому не нужное солдатское кладбище ликвидировали по причине строительства нескольких многоквартирных домов для генералов и старших офицеров Краснознаменного Белоросского военного округа. Те дома тоже после снесли ради возведения многоэтажных круглых башен, прозванных горожанами Большими Кукурузами.

Рыцарь-инквизитор Филипп помимо размышлений о былом и минулом незримо, но зорко из своего «лендровера» следил за объектами запланированного оперативного вмешательства. В настоящем и предержащем их преступные намерения ему в общем-то ясны.

Как раз неподалеку от подножия одной из жилых башен, оштукатуренной в небесно-голубой колер, Маргарита Есилевич и Алексей Незгода вознамерились допытываться о будущем у земных останков, для кого не имеет личного значения ни устойчивое свершившееся прошлое, ни преходящее суетное несовершенное настоящее.

«В минувшей суете и в предержащих заботах мертвые тела ни сраму, ни чести не имут. Ибо их суть покой, тьма и забвение вплоть до грядущего Пришествия искупительного…»

Инквизитор бесстрастно и непредвзято в прогностическом предзнании рассматривал значительную вероятность того, что в порядке мантического обряда колдун-анимист вынашивает планы воссоздать из некрещеных солдатских останков два-три говорящих скелета или костяную гадательную сферу.

Тем временем сидевшая с ним в машине дама Прасковья с непристойной руганью думала об огромном, двух-трехметровом в диаметре, составленном из костей и черепов катящемся шаре, способном мгновенно обгладывать тварную плоть:

«…Не зови меня Парашей, в душу мать его некромансера, разэтак через плечо в срамные дыры!.. прах его побери!.. Только дай ему волю, он кого хошь, шаром покати, сожрет за здорово живешь. Глазом моргнуть не успеешь… Бабу-дуру Марго, должно быть, в первую голову…

Предупреждали же нечестивцев. Знамения им не впрок, неймется канальям…»

В то же время некромант и его сообщница нисколько не раздумали вопрошать соединенные в нечестивом обряде души умерших, наверное, забытые Богом и людьми впредь до Страшного суда над верующими и неверующими. Помыслы и умыслы подельников являлись вне всяких сомнений своекорыстными, сугубо требуя скорого тварного и товарного овеществления.

Мадам Марго весьма нетерпеливо занимали летне-осенние цены на сырую нефть в связи с фьючерсными биржевыми контрактами. Пусть и отдавала она дань кое-какому недоверчивому агностицизму:

«Смогут ли конкретную экономическую конъюнктуру достоверно предсказать рабоче-крестьянские красноармейские кости? Мать их… до дыр гребсти…

Леша заверяет, как если б наша мантика верняк удастся тип-топ, на все сто. Дескать, костякам оно едино – экономика или политика. Им будущее, как есть по барабану. Что будет, то и сбудется…»

Кроме того, мадам Есилевич подумывала задать наличный вопрос о том, стоит ли ей вернуться в Израиль и там заняться политикой. «Если с мантикой тут в… стебаной Белорашке обломалась».

Свои политические и дипломатические способности кого бы, где бы там ни было заставлять на себя работать она не подвергала маломальским сомнениям. «Гадалок и гадателей под контролем на мой век хватит…»

Желания некроманта Алексея были не столь честолюбивы. Ему всего-то навсего хотелось загодя точно знать перечень обладателей футбольных еврокубков на три года вперед.

Судьбу доктора Марго Есилевич он уже несомненно предрешил. Для того и готовился сотворить хищную костяную сферу, питающуюся горячей льющейся кровью и трепещущей плотью.

«Сама, дура, жирный бабский зад подставляет. Хорошо, когда жертвоприносимые телеса рукой подать… Наезжай катком на жабу…

Местность надо бы затемнить предварительно…»

К трем часам темной пополуночи некромант Алексей Незгода приступил к своему грязному обряду и мерзостному чародейству. Согнувшись в три погибели в дощатом домике-конуре на детской площадке, он укромно разметил на земляном полу тщательно вымеренную пентаграмму. А на ее концах в металлических трубках незаметно затеплил пять тонких черных свечей, изготовленных из человечьего сала, смешанного с благовониями.

Только-только колдун, негромко кряхтя, на карачках выполз из домика, и тут же незримый меч без предупреждения, без единого звука, бескровно снес его голову с плеч. Безголовый кадавр, словно бы он невзначай обронил головной убор, подобрал глухо свалившуюся наземь башку, сунул ее под мышку, поднялся с колен и нетвердыми шагами потащился к лавочке в кустах сирени, где угнездилась Маргарита Есилевич.

До последнего этого момента в кромешной темноте ей не видать, имеется ли у некроманта Леши голова, и в каком месте она нынче приставлена к телу. Горящий взгляд, злобно и бессильно зыркнувший откуда-то сбоку, наперекор человеческой анатомии, заставил ее пару мгновений недоумевать, прежде чем ей самой пришлось мешкотно искать в потемках уже свою голову, насухо, без малейшей боли отделенную от тела.

Нашла, словно огорошено взяла ее в руки.

Иных телесных ощущений, кроме ясного ночного зрения, теургический меч Регул и рыцарь-зелот Филипп осужденным на неминуемую орденскую казнь не оставили. Такая кара должна быть наиболее осознанна и страшна тем, кто духовно и душевно приговорен к замедленному превращению в прах, тлен и персть.

Оба живых упокойника согласно отряхнули на землю остатки выпавших волос, поплотнее прижали к сердцу эту округлую гладкую ношу. И два обезглавленных тела, совершенно лишенные собственной воли, но еще не окончательно распростившиеся с жизнью и огорошенным рассудком, медленно повлеклись к детской песочнице. На ее бортик управляемые кадавры дисциплинировано установили их нынешние вместилища мыслей и чувств. И сами покорно, покойно встали прямо у себя перед глазами для лучшего обзора финального биографического акта обоих предсказателей чего угодно, но только не своей нежданной участи в завершающие минуты жизненного земного пути…

Молча выждав теургическую цезурную паузу, рыцарь-зелот Филипп перешел к следующей фазе непреложного ритуала неотвратимого повального развоплощения.

«Трепещите и зрите, нечестивцы, зеницами очей дрожащих. Ибо не суть вашим тварным телам и разумным душам покоиться с миром. Зане благовестный меч Господень привнесен в мир, дабы истреблять скверну бездуховную…»

Внезапно, врасплох, в абсолютной тишине, в полном безмолвии одно за другим крестовые сечения знамениями возникли на двух телах. Встопорщились лохмотья одежды. Вспухла мгновенно загустевшей черной кровью разрубленная человеческая плоть.

Развоплощение началось и длилось постепенно, неостановимо, неизбежно… Неминуемо распространялось оно сверху вниз от рассеченных ключиц и грудных мышц к голеням и ступням.

Какие бы то ни было наличные телесные жидкости невидимо испарялись. Меж тем клочья одежды, волосы, ногти, кожные покровы, мышцы, сухожилия, хрящи, кости воочию исподволь распадались, всухую исчезали, истлевали, повально рассыпались, обращаясь в тончайший невесомый прах.

Понемногу внешнее и внутреннее тление достигло поясницы каждого тела, затронуло пах, спустилось к бедрам. Вот от двух тел остаются лишь ноги до колен, затем лодыжки… ступни…

В последнюю очередь наглядно превратились в труху, в прах, ушли в необратимый распыл черные женские туфли на высоких копытообразных каблуках и пара растоптанных мужских коричневых полуботинок с блестящими металлическим пряжками, рассыпавшимися мельчайшей красноватой ржавчиной.

Покончив с безголовыми, безвольными телесами, неумолимый беспощадный экзекутор обратился к черепам.

К тому времени обе безгласные головы, мужская и женская, удивительно усохли до младенческих размеров. Лишь большие глаза взрослых, вполне все осознающих людей, до самого конца в немой муке и несказанном ужасе взирали на обращение в распад, в небытие всего того, что совсем недавно жило, здравствовало, пребывало в человеческом облике и подобии.

Двумя незримыми сокрушительными ударами гарды меча оба черепа инквизитор молниеносно расколол. Будто горшки из хорошо обожженной глины, они вмиг распались на множество мелких серовато-белых осколков. Среди них затерялись быстро потускневшие студенистые глазные яблоки, еще раньше начавшие иссыхать, испаряться, истлевать…

Дотла долгой мучительной гибели, возможно, превращающей в тлен и тварный прах разумные души, принося им вторую смерть, рыцарь-инквизитор Филипп не пожелал преступникам, отринувшим заповеди Божеские и людские.

«Прах к праху, доколе Господь не рассудит инако в День Гнева Своего, вечную им погибель воздаяша…»

По ходу жуткого макабрического ритуала дама Прасковья не удержалась и тишком прокомментировала сквайру Виктории тактильным орденским кодом:

«И пошли они прахом… Не сносить им головы, некромантам… Смотри, барышня титулярная, как весело и яростно адепты работают… Без печали и гнева, но с пристрастием…»

«Он же зелот!» – ответила ей Виктория, от волнения без малого не раздавившая запястье своему любимому прецептору.

«Назови меня Парашей, но таковский дивный зелот иному яростному адепту сто очков форы даст – наперед и поперек. Коли надоть в лобешник гардой добавит…

Полегче, Викуся. Того и гляди, ручонку хрупкую, тонкую деве Параскеве переломаешь ненароком. То-то будет веселуха!

Крутит, вертит мне извилинами моя девичья логика. Нам с тобой сей минут нежными ручками хвать-хвать, стройными ножками топ-топ и зачищать место чудотворного действа, дево мое девственное…»

Все еще горящая пентаграмма некроманта ничуть не мешала рыцарю Филиппу в безупречном исполнении алгоритма и синтагм конъюративного ритуала развоплощения. Отнюдь не вопреки прогностическим ожиданиям дамы Прасковьи, обеих помощниц он красноречивым широким мановением руки пригласил озаботиться аккуратным сокрытием следов всего произошедшего незадолго до майского рассвета в жилом массиве где-то в месторасположении кукурузных башен, возведенных у столичного Таракановского рынка.

На сей раз кавалерственная дама Прасковья гласно высказалась вслух, произнеся театральным громким шепотом:

– О-хо-хонюшки… Пошли, Викуся. Второй фронт очистных работ для нас открыт, дево мое целомудренное.

Помилуй, о Господи, деву похотливую, до игр с черными пентаклями и некромансерством в детском деревляном домике охочую…

Позднее по итогам операции «Двуличная мантика» рыцарь-инквизитор Филипп, его орденское звено предприняли целый ряд дополнительных неотложных мер, призванных обеспечить предержащее благочестие и грядущее благочиние разного рода забытых стародавних христианских погребений, а также советских социально-обрядовых трупоположений в черте города Дожинска.

«Оптически и аноптически, патер ностер…»

Спустя примерно месяц после вышеописанных аноптических событий в соседнем дворе по инициативе районной мэрии с приличествующей бюрократической помпой, с православным и католическим молебнами и кроплением святой водой от двух конфессий открыли мемориальную бетонную стелу с полусотней званий, инициалов и фамилий красноармейцев, какие удалось разыскать в старых архивных записях окружного военного госпиталя. Как и водиться, все учинили казенно-патриотически по поводу семидесятилетней годовщины и 22 июня.

Жильцы окрестных домов исподтишка, по-белоросски нечаянно и неофициально, повозмущались благоустройством братской могилы и огороженного газона, неудобно объявившихся посреди площадки для парковки личных автомобилей. Но вскоре приспособились ставить машины в других местах. Впоследствии и думать позабыли о старинном солдатском кладбище у них под ногами или под колесами.

ГЛАВА XVIII МНОГОЕ СВЕРШАЕТСЯ ИСТИННО

– 1-

Поутру в воскресенье Ваня с Филиппом Олеговичем во второй раз съездили к поздней обедне в Петропавловский мужской монастырь. Отправились они туда только вдвоем на желто-белом «лендровере» учителя.

Настя давно отсюда улетела в Филадельфию снова готовиться к поступлению в медицинский колледж и вникать в американскую жизнь. А у Вики, сообщил Фил Олегыч, начался отпуск. Вот она и покатила в Крым тренироваться, упражняться в скалолазании.

Ну раз так, то и поговорить в неблизкой дороге до монастыря и обратно Филипп с Ваней могут гораздо свободнее. Не глядя на часы поминутно.

«Чай, не урочные занятия…»

– …Фил Олегыч, я не маленький, кое-что понимаю. Различаю, где глупые детские сказки, а где художественный вымысел для взрослых.

Но ведь вера в Бога, она ни то и ни другое? Она для всех, не понарошку. Как и настоящие чудеса, происходящие по воле Божьей.

– Правильно мыслишь, отрок мой, в совершенстве твоего понимания. В продолжение ранее сказанного замечу… – Филипп предупредительно взял вправо, уступая крайнюю полосу какой-то каурой «тойоте», со всех четырех колес прытко поспешающей куда-то за город с утра пораньше.

– Чудотворчество, Вань, основано на вероисповедании, нам дарованном свыше. Если бы это было не так, то не уцелело бы христианство в течение двух тысячелетий, и вряд ли смогла развиваться наша по сути христианская индустриально-технологическая цивилизация.

И то и другое, то есть веру во Вседержителя и развивающуюся техноэволюцию, поступательное техническое движение от хорошего к лучшему, сохранение прежнего опыта, фундамента познания – и подавно следует воспринимать, как чудотворение Господне в мироздании, инде всяк и вся материальное неуклонно подвержено саморазрушению, распаду, энтропии, неостановимо двигаясь от зарождения к смерти.

Сама вековая христианская духовность, брат ты мой, есть сверхъестественное чудо из чудес, когда абсолютное большинство земного народонаселения испокон веков хочет верить во что угодно, но только не в бесконечного Бога и бессмертие души человеческой. Наоборот, оно униженно раболепствует, идолопоклонствует перед смертной материей и отрекается от бессмертного духа.

Таким же предвечным духовным чудом, Иван, имеет быть непрерывно развивающееся всечеловеческое познание. Если большая часть людей желает пребывать во мраке природного сатанинского невежества, руководствуясь низменными сиюминутными потребностями темной плоти, пренебрегая совершенствованием разумной души своей, то наша цивилизация, какая не сегодня так завтра станет информационно-технологической, оказалась б попросту никакой…

Не поднялись мы бы выше кустарного ручного труда и гужевых средств передвижения, яко на небесех и на землех, – завершил назидательную сентенцию Филипп, совершил обгон грузовика с прицепом и затем миновал повозку, запряженную понурой запаршивевшей лошаденкой. То ли колхозный, то ли индивидуально-огородный пришибленный и смурной белоросский мужичонка, сидя на обтерханном полиэтиленовом мешке, уныло трюхал, тащился, трясся по обочине в навозной телеге.

– Так-то вот, Вань. Без технической цивилизации жили-были мы б с тобой не во саду буколическом и не в идиллическом огороде, а тосковали в полном природном парашливом скотском дерьме. И не говори, что удобрение…

Рыцарь Филипп не прикасался к дидактической теургии в путевых разговорах с Ваней. «Ни к чему это за рулем простейшей самобеглой тачки. Сейчас обойдемся без сверхъественного. Небось, не пилот орденского «серафима», на всех шести геликоидах огибающий складки местности…»

Сознательно переняв Настину расслабленную манеру вождения, Филипп управлялся с джипом в хорошем стиле искушенной эксперт-пилотессы. «Не хуже девы моей Параскевы за штурвалом…»

Он со всеми удобствами привольно откинулся в анатомическом эргономично устроенном водительском кресле. И, тем не менее, в осознанной необходимости находился ежесекундно боеготовым своевременно отреагировать на любые аномальные изменения чего бы то ни было. В том числе и в дорожной обстановке.

«Дорога есть дорога… Какая б ни была у тебя по-арматорски заделанная таратайка, всякое бывает… Откуда ни возьмись, и хрясь по чайнику, чувствительно… аль коромыслом диавольским аномально приласкает. Будь ты трижды профи и ас…»

Чувствовал себя Филипп великолепно, пусть и не давала ему покоя все та же одна надоедливая досадная мыслишка. Уже дважды в течение мая месяца уму непостижимый асилум к месту и ко времени очень удачно предлагал ему спокойно выспаться без снов, видений и сновидений.

«К чему бы это? И насколько нормально? Или я все-таки нечто этакое видел, чего не могу вспомнить, сопоставить, проснувшись..?»

По этой причине Филипп избрал Ваню в собеседники, пребывая в исключительной мирской ипостаси. Вдруг да и всплывет что-нибудь чрезвычайно важное в обычном душевном разговоре взрослого с ребенком?«…С малой лептой рационального и воспитательного образования, просвещения, поучения. Куда ж нам без них просеивать разумное, доброе, вечное, отделяя козлов от баранов, а зерна от плевелов..?»

Попутно в человеческой простоте Филипп, как и многие его ближние, высказываясь вслух, иногда мог наилучшим образом придавать форму и смысл собственным маловразумительным мыслям, смутным понятиям, отдаленным ассоциациям. Словом, в изреченном виде пытаться сформулировать то, что сверхрационально взращивается, созревает, накапливается в метаноэтических глубинах разумной души, неподвластных логике и рассудку.

– …Иное зерно, Иван, подобно сказанному в благовестной словесности, – Филипп далеко-далече не удалялся от религиозной и сельскохозяйственной тематики. – Оно упадает на добрую землю и приносит плод. Одно во сто крат, а другое в шестьдесят, третье же в тридцать.

– И поучал их много притчами, говоря вот вышел сеятель сего, – педантично и чуточку обиженно отозвался Ваня точной цитатой из той же главы Евангелия от Матфея.

– Хвалю чистосердечно, ежели Святое Писание дословно помнишь, – усмехнулся Филипп.

Осанна тебе, отрок. Ибо правым подобает похвала и некая осведомленность о письменных тайнах града-цивилизации Божьего в истинной мудрости-эпигнозисе, а не изустные притчи-параболы для безграмотных. Вникай в греческий корень, ежели словцо «парабола» означает «сравнение».

Аналогично и сравнительно мы имеем две не совсем однокоренные формы для обозначения таинств чудотворчества.

Первым долгом мы отличаем двукорневое сложное слово «теургия», которое с греческого на русский можно переложить как понятия: «Божье дело, действие, работа». Иначе говоря, чудеса, происходящие исключительно с соизволения Бога.

К теургии, к истинным дивинациям способны лишь те, кто обладают харизмой, то есть в переводе с того же греческого койне наделены Божескими дарованиями, благодатью. Как оно изволит происходить, сие есть дивная премудрость Божия, тайная, истинно мало кому ведомая…

Безусловно, харизма даруется Богом. И по-русски пишется, именуется Благодатью Господней.

– Слово «харизма» и в других смыслах употребляют, – придирчиво вставил Ваня.

– Вестимо, талантом, брат ты мой, тоже не всегда называют кусок аттического золота весом двадцать шесть кило, – парировал Филипп, давая понять, что сейчас перебивать его не стоит.

– Воистину не все золото, кое блещет, ежели овладение харизмой бездарно приписывают политикам, военачальникам, племенным вождям. Иными словами, тем, кого люди сами наделяют исключительными социально-политическими возможностями, позволяя им самоуправно и естественно властвовать над собой.

Самим по себе никоих сверхъестественных чудес всяким-разным вождям, вожакам, колонновожатым и поводырям рода людского не дано предпринимать. Поэтому-то те, кто в банальной эрудиции облыжно приписывает некую лидерскую харизму представителям властей преходящих, фундаментально заблуждаются.

Они с прошлого века безосновательно путают Божий дар с яичницей, начиная от социологических построений Эрнста Трёльча и Макса Вебера, выдумавших эту небылицу о властителях-пророках, якобы осененных божественными дарованиями управлять, направлять, руководить, манипулировать.

На самом-то деле эти недоверки, будь им неладно, по-гуманистически от человека приземленно и произвольно истолковывают, искаженно трактуют Святого апостола Павла в сомнительной редакции малодостоверного позднеантичного списка Послания к римлянам. Или того хуже: ссылаются на чрезмерно политическое и пропагандистское первое послание Псевдо-Петра, отредактированное специально для императора-философа Марка Аврелия, чтобы предотвратить несправедливые гонения на законопослушных и благонамеренных христиан. А дудки им! Чего-либо путного у тех пропагандистов и апологетов никак не получалось, покамест, согласно Божьему Предопределению, не настала пора Константина Великого и его августейших последователей.

Святого начальства человеческого и непогрешимой политической власти по воле Божьей не бывать стать в природе людской! Ибо жнут, что не сеяли, собирают там, где не рассыпали.

Ладненько, Вань, – вернулся к основному рассуждению Филипп. – Политицкую темку властного произвола мы потом как-нибудь отдельно обсудим, осудим и сами судимы будем. Аще Богу надлежит отдавать богово, то правящим людишкам – мирское и тот самый евангельский денарий.

Сей же час воротимся ко второй разновидности духовного чудотворчества, право слово, опять же по-гречески именуемой тавматургией…

С тавматургией дело обстоит несколько понятней, нежели с теургией в деспективных коннотациях. Поскольку исстари отличительно существует предание истины в благовестном вероисповедании Христовом.

Первоначала правоверной тавматургии основал сам Христос Спаситель, благодатно рукоположив двенадцать первозванных и первоизбранных апостолов-посланцев на исцеление больных, изгнание бесов, очищение нечистых. Даровал он им и сверхъестественные таланты свободно изъясняться на многих языках, учить истине языческие народы, просвещать тьму варварского невежества, пророчествовать о прошлом от начала времен и предрекать грядущее в чаянии будущего века.

В свою очередь изначальные апостолы, передав малую толику дарованной им свыше многоплановой и многозначной харизмы-благодати, духовно рукоположили диаконов-причетников, апостольских мужей-проповедников, пресвитеров, позднее епископов. Так в череде христианских веков сверхъестественно соборне образовались экклезиальное священство и христианские таинства, в каноническом благочинии правопреемно сохраняющие способность в какой-то мере чудотворно свершать воцерковленную храмовую тавматургию.

В двух словах, Иван, о церковных таинствах не расскажешь. Однако ж перечислить их во многом чудотворящий семерик нам ничто не мешает в должном порядке.

Сначала идет храмовое таинство чудодейственного христианского крещения, переданное нам из глубины веков Церковью Христовой в единосущности домов Божьих. Когда б с греческого литургического языка переложим по-русски, так и выходит: церковь есть дом, обитель Господа.

Засим должно упомянуть таинства сопричастной евхаристии и соборного, – то есть экклезиального, ежели по-гречески, – венчания и церковного бракосочетания. Подчас они происходят поистине чудотворно…

– Как у вас с Настей? – вдруг довольно невежливо Ваня перебил учителя, вошедшего во вкус дорожных рассуждений. – Я помню, Фил Олегыч, как чудесно вы венчались зимой!

Филипп пристально взглянул на взволнованного собеседника, какого-либо замечания ему не сделал, позволив говорить и дальше.

– Не знаю, Филипп Олегович, но мне тогда почему-то показалось, что я стал свидетелем чуда. Не понарошку как-нибудь. А взаправду, честное слово.

Фил Олегыч, скажите, а у вашей Насти будут летние каникулы? Вы поедете снова со мной в Техас на ранчо к грэнди Бармицу? Может, Настю туда пригласим?

– Экий ты совопросник от века сего! – только и нашелся ответить Филипп. – Посмотрим, отрок мой, посмотрим, ежели в благополучии и благоденствии доживем до лета.

«В самом ли деле, устами младенца глаголет некая неизреченная истина? Знать бы, патер ностер, какова она?..»

По возвращении в город, когда они с Ваней отъехали от монастыря, Филипп задумчиво и стихотворно перефразировал:

– Нам не дано предугадать, как слово Божье отзовется. Кому грядущее дается, тому отмерят Благодать…

Так-то вот, Иван… Бывает, истинная мудрость в том и состоит, чтобы падать стало помягче и соломки подложить, куда надо. Но отнюдь не претендовать на изменение предопределенного будущего любой ценой.

Да и всегда ли из предварительных и подготовительных действий чего-либо путное получается? В особенности, если прибегать к богопротивным поганским гаданиям, исходя из природного естества…

«Ага… сей минут последует неминуемый детский вопросик с подковыркой». Филипп намеренно и педагогически прервал ход рассуждения на несколько секунд. «Педагогия, из рака ноги…»

– Филипп Олегович, скажите, пожалуйста, чем по-вашему отличаются религиозные пророчества и откровения от колдовских гаданий и ворожбы? – ученик последовательно, неизбежно, требовательно вопросил учителя, и на сей раз не использовавшего дидактическую теургию.

«Ох мне, ну велико же искушение…»

– Видишь ли, Иван, ты наполовину уж ответил на свой вопрос, если противопоставляешь, искусно различаешь религию и колдовство. То бишь в начале начал замечаешь разницу между тем и другим, – попросту пустился в разъяснения наставник…

Нарочитое просторечие нисколько не препятствовало рыцарю Филиппу излагать фундаментальные основы диалектического сопряжения рационального и сверхрационального «в мнимом единстве и в реальной борьбе противоположностей всего духовного с материальным…»

– Сам посуди, Иван. Гадание и ворожба в одно и то же время имеют кучу внешних сходств и внутренних различий с пророчествами и откровениями. И того и другого там хватит на хренову гору и чертову дюжину, как мягко выражается известная тебе и мне Вероника Афанасьевна.

Всякое гадание, ворожба и тому подобное, – иначе говоря, берем по-гречески, мантика разного рода, – так же отличается от пророчеств, как суеверная магия от подлинной религии.

Если мы допустим на те самые полтора, два, полпроцентика, о которых мы раньше говорили, действительное, отнюдь не художественно измышленное существование магии, то идет она от природы, изнутри, от человека, от низменной материи. Зато истинное христианское стопроцентное вероисповедание даровано нам извне, свыше от Духа Святого.

Представим умозрительно, существует некто, отроду способный ментально воздействовать на природные аномалии и паранормальности. Опять же, повторю, в виде исключения и частного случая квантового слабого взаимодействия материального сознания и ощущаемой им, нашим гипотетическим субъектом, материи, какую он тем или иным естественным способом воспринимает.

Тогда наш субъект способен от природы на многое, если он владеет искусством находить точки приложения, соприкосновения разнородных сил и хитроумно-лукаво влиять на них.

Предположим, у тебя в руках два стальных стержня, соединенных торцами. Ты изо всех сил на них давишь. Так тебе взбрело на ум либо в этом давлении ты видишь разумный смысл твоего существования, надеешься заполучить из этой операции пользу и прочие чисто человеческие естественные мотивации…

Тут подходит некий лукавец. И втихомолку, подлец, слегка нажимает сверху или снизу на точку соединения твоих силовых стержней. А ты изо всех сил на них давишь и давишь.

Гарантировано – ты сломаешь себе пальцы. После того делай с тобой, что хочешь. Хоть карманы у тебя обчистить, стержни отобрать, на загривок тебе сесть и заставить везти куда-нибудь. Или еще чего-нибудь в естестве природном придумать такое же пакостное, практически.

Применительно так могла бы работать действительная натуральная магия и те негодяи, которые ее практикуют. О последствиях воздействия на аномалии и паранормальности они не думают, если рассчитывают вылущить из такой подлости прибыль, потешить свою злобу или похоть.

Иное дело религия, изначально отвергающая безнравственность и корыстные мотивы. Потому что идет она не от плоти, но от духа. Или же снисходит от духа к телу.

Все ж таки многим кажется, будто бы без религиозного миропонимания можно обойтись. Если жить-поживать, дескать, природной животной жизнью. Естественно, загнав свою разумную душу куда-нибудь в брюхо, в пятки, в задницу, в сердечную сумку.

При этом заметь, Иван, религиозное мировоззрение никто: ни один отпетый атеист, отчаянный агностик или же отъявленный материалист – еще не додумался обозвать аномальным или паранормальным явлением. Сумасшествием, гипнозом, алкогольным или наркотическим опьянением – сколько угодно, ежели религия в их понимании есть некое иллюзорно-фантастическое отражение действительности. Как пресловутые раскрученные безбожники только ни клеймили религию! Она-де и опиум народа, и духовная сивуха!

Ладненько, Бог им судья, и мельничный жернов на шею, лжепророкам и святотатцам.