Текст книги "Братья Ашкенази. Роман в трех частях"

Автор книги: Исроэл-Иешуа Зингер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 50 страниц)

Глава шестнадцатая

Диночка не ошиблась. Именно женщина отдалила, оторвала Макса Ашкенази от дома. Однако она не была моложе и красивей Диночки, как той представлялось долгими бессонными ночными часами. Она была даже старше и гораздо менее привлекательна. Ничего волнующего кровь.

После тяжелейшего поражения, которое потерпел Макс Ашкенази в сделке по производству военных товаров, он чувствовал себя разбитым и уничтоженным. Эти революционеры, эти ахдусники разрушили все его планы. Он готовился сделать на войне состояние. Все было рассчитано до мелочей. Он уже видел, как кладет огромные заработки себе в карман. Его план был великолепен. Он хотел разом скупить много акций фабрики Хунце, получить контрольный пакет и стать наконец ее хозяином, достигнув с детства желанной цели. Он не мог больше ждать. Правда, он и так управлял фабрикой твердой рукой. Да и акций у него было немало. Но владели предприятием бароны Хунце. У них акций было больше. А он был просто их человеком, хоть и очень важным, но наемником, которого они в любой момент могли убрать и заменить другим. Кроме того, люди на фабрике интриговали против него, писали на него за границу кляузы баронам Хунце. Макс Ашкенази не боялся их. Плевать он хотел на всех этих гладких и прилизанных немчишек. В его кабинете они стояли перед ним, как собачки, и громогласно отвечали на все его слова: «Яволь, герр гаупт-директор»! Они втирались к нему в доверие, тайком нашептывали ему друг о друге гадости, подсиживали друг друга, рассказывая об интригах, которые плетутся за его директорской спиной; они старались подкупить его, понравиться ему. И все же он не чувствовал себя полновластным хозяином фабрики. Хозяевами по-прежнему были бароны, годами жившие за границей.

Правда, они делали все, чтобы выпустить из рук акции полученной в наследство фабрики и дать им перекочевать в железную кассу Макса Ашкенази. Они сорили деньгами, все вместе и каждый по отдельности. Они проигрывали в карты целые состояния, содержали беговых лошадей, актрис и любовниц. Они ввязывались в дикие сделки, становились компаньонами обедневших жуликоватых аристократов, вкладывали средства в такие аферы, которые не приносили ни шиллинга. Кроме того, они снимали целые театры для любовниц, как правило, плохих актрис. Гробили деньги на всевозможные слабые постановки, на реквизит, театральных директоров и прочие глупости. Даже ежегодный доход с процветающей фабрики не мог покрыть этих колоссальных трат, и бароны часто отправляли директору Ашкенази пачки поделенных между ними, братьями Хунце, акций, приказывая пустить их в ход.

Макс Ашкенази не вмешивался в дела баронов. Он обеспечивал их деньгами, высылал, сколько бы они ни попросили. Однако их акции он не отдавал посторонним, а держал при себе. День за днем они множились в его железной кассе. Он не был согласен со своим покойным отцом реб Авромом-Гершем, с его советами Хайнцу Хунце. Он, Макс Ашкенази, считал, что каждый живет по своему разумению. Бароны любят этот свет. Они едят, пьют, грешат и развратничают. Ну и на здоровье. Это не его дело. У него свои заботы – выбить из фабрики как можно больше денег. Он ежегодно зарабатывает для Хунце так много, что можно вести царскую жизнь. Но если им и этих прибылей недостаточно, пусть делают что хотят. Как постелешь, так и будешь спать. Два счастья за один раз в этом мире не бывает. Во всем своя мера: кто хочет наслаждаться на этом свете, должен за это заплатить. А кого волнует практический результат, должен экономить, работать и отказываться от удовольствий.

Каждый день он пересчитывал их, эти пачки акций, складывал их одну на другую, словно строил лестницу, которая приведет его к вершинам фабричных труб. Когда началась война, у него родился прекрасный замысел. Он заключил отличный договор с интендантским управлением, готовился сорвать банк, скупить все акции фабрики, которые ходили по городу, и по истечении года на собрании акционеров стать президентом акционерного общества. План был хороший, точный. Работа спорилась. Фабрика работала круглые сутки. Каждый удар ткацкого станка отчеканивал монету, поднимал Макса Ашкенази еще на ступеньку выше, еще на ступеньку приближал к цели, к титулу короля Лодзи. Казалось, успех у него в кармане. Но колесо повернулось. Вмешалась революция, черт бы ее побрал, и смешала все карты.

Макс Ашкенази кипел, ел себя поедом. Но выхода не было. Как град, падающий посреди лета и побивающий посевы; как саранча, налетающая и пожирающая все; как чудовищная эпидемия, оно пришло, это безумие, и перевернуло его жизнь с ног на голову. Фабрика стояла неделями. Вместо доходов приходилось терпеть убытки. Интендантство требовало компенсации за ущерб, нанесенный непоставкой заказанных товаров. Адвокаты, суды, взятки и прочие расходы погребли под собой фабрику. Враги Макса Ашкенази дожили до сладкой мести. Бароны при этом даже не подумали приехать из-за границы и сделать хоть что-нибудь. Они только посылали телеграммы, требуя денег еще и еще.

Снова надо было работать годы, что-то выдумывать, торопиться, выбиваться из сил, стремясь залатать дыры. Царство, которое, казалось, уже было у него в руках, утекло, как песок сквозь пальцы. Макс Ашкенази не мог с этим смириться. Время не стоит на месте. Он видел, что оно бежит быстро. Если бы он не был без пяти минут владельцем фабрики, ему было бы не так обидно. Но фабрика уже была его, а потом выпорхнула из его рук, как птичка. Нет, Макс Ашкенази не мог откладывать свое воцарение на годы. Он должен получить царство, чего бы ему это ни стоило. Ему было стыдно перед Лодзью, он краснел за свой провал. Главным образом ему было стыдно перед собственным братом, который снова так гнусно его обошел.

Лодзь опять говорила о Якубе Ашкенази, а не о Максе.

Он, его братец, родился в рубашке. Сколько бы он ни выпускал счастье из рук по своей беспечности и легкомыслию, сколько бы сокровищ ни выпало из его небрежных пальцев, удача по-прежнему улыбалась ему.

Все началось с развода. Мрачная, болезненная жена Якуба не могла быть рядом с ним. Ее родственники раз за разом мирили супругов и возвращали ее к мужу в Лодзь. Но, пробыв в Лодзи несколько недель, она снова уезжала в Варшаву и жила отдельно от мужа. Она ревновала его, ревновала к знакомым женщинам, ревновала к друзьям, ревновала к его здоровью и жизнерадостности, к хорошему аппетиту и крепкому сну, ко всей его жизни. Все врачи говорили ей об этом. Якуб не упрекал жену, не выговаривал ей, но, как только он видел ребенка на улице или будучи в гостях, он сразу же брал его на руки, играл с ним, смеялся и самозабвенно шалил. Переле не могла этого вынести. Она ревновала его к детям.

– Якуб, – окликала она его, поджав свои тонкие злые губы, – что это ты так разошелся?

Больше всего ее задевала возня мужа с маленькой Гертрудой, дочерью Диночки. Хотя два брата, Якуб и Макс, были в вечной ссоре, их жены поддерживали между собой дружеские отношения. Они и раньше, до замужества, были связаны друг с другом, поскольку семьи Алтеров и Айзенов состояли в родстве. Прива Алтер, Диночка и ее дочь Гертруда часто приходили к Якубу Ашкенази в те дни, когда его жена в очередной раз переезжала из Варшавы в Лодзь и пыталась вести нормальную семейную жизнь.

Гертруда буквально липла к дяде Якубу. То, чего ей не хватало в отцовском доме, она получала у дяди. Он покупал ей самые лучшие подарки и игрушки. Он катал ее на своей карете по городу, пускал лошадей галопом и даже давал Гертруде подержать вожжи.

Голубоглазая, стройная, с каштановыми волосами в мелких колечках и завитках, дрожавших и трепетавших при каждом ее движении, с пухлыми белыми ручками, теплыми и гладкими, она во всем походила на мать, игравшую некогда во дворе дома реб Аврома-Герша Ашкенази с маленьким Янкевом-Бунемом. Якуб видел в Гертруде Диночку, прежнюю Диночку, про которую все во дворе говорили, что она будет его невестой. Гертруда так же смеялась, как мать, так же обнимала его за шею своими теплыми ручками, когда во время игры в лошадки он сажал ее себе на спину и бегал на четвереньках по большому ковру.

– Но, дядя Якуб! – кричала она и прижималась к его сильной шее.

Его бороду, черную и ухоженную, она держала как вожжи. Обе женщины, Диночка и Переле, чувствовали своим женским чутьем, что и для девочки, заигравшейся и распаленной, и для ее дяди, огромного и веселого, это нечто большее, чем игра двух родственников. Гертруде было уже тринадцать, а она еще все продолжала детскую возню с дядей Якубом. К тому же она имела обыкновение крепко целовать его и страстно восклицать:

– Дядя, я тебя так люблю!

При каждой возможности она садилась к нему на колени и обнимала его своими ручками. Дядя целовал ее, шумно чмокая губами.

Диночка видела, что, целуя Гертруду, Якуб целует ее саму, что в его любви к девочке есть любовь к ней, не к такой, какой она стала, а к такой, какой она была в возрасте своей дочери. Это доставляло ей удовольствие и одновременно уязвляло ее.

– Гертруда, тебе не совестно? – говорила она. – Я в твои годы уже была невестой, а ты играешь как ребенок.

– Якуб, довольно уже, – сердито одергивала его жена. – Я не могу больше выносить этот шум.

А когда они оставались одни, Переле устраивала Якубу сцены из-за этой малышки.

– Что ты вытворяешь, когда меня нет рядом, меня не волнует, – говорила она с горечью, – но будь любезен, в моем присутствии веди себя прилично…

Якуб ее не понимал.

– Мне уже и с ребенком нельзя поиграть, с собственной племянницей…

– Знаем мы этих племянниц, – гневно отвечала Переле и одетой бросалась в постель.

Она не могла видеть, как он смеется, как весь лучится здоровьем.

– И как это человек может быть таким бесстыдно здоровым? – попрекала она его.

Как всегда, вскоре она оставляла своего мужа и уезжала от него в Варшаву, чтобы жить там наедине со своей болью и ревностью.

После долгих лет таких мытарств они развелись. Макс дожил до сладкой мести. От состояния, которое Якуб должен был получить от Айзенов, почти ничего не осталось. Все пошло прахом. Макс знал, что его брат не только взял когда-то большое приданое, во много раз превосходившее его собственное, но и неоднократно брал у своей жены новые суммы. Каждый раз, когда дела у него шли плохо, когда он разбазаривал много денег, жена поддерживала его, приносила ему новое приданое. Макс из-за этого каждый раз страдал. Теперь он был уверен, что этот источник иссяк. Семь тучных лет прошли, и на их место пришли семь худых. Больше никаких приданых. Скоро Якуб лишится кареты и останется с одним кнутом, если судить по той расточительной жизни, которую он ведет.

Но, как всегда, на этого олуха опять свалилось счастье, а Максу показало фигу.

Янка, разведенная дочь самого Максимилиана Флидербойма, расставшись с уже третьим мужем, влюбилась в Якуба и открыто разъезжала с ним в карете по улицам Лодзи.

Лодзь кипела. Люди понимали, что эта любовь продлится недолго. Янку, сумасшедшую дочь фабриканта Флидербойма, хорошо знали в городе: она каждый раз влюблялась в нового мужчину, влюблялась сильно, безумно, но так же быстро, как она загоралась, она и остывала к предмету своей страсти. Она уже три раза выходила замуж и три раза разводилась. И это не считая романов на стороне. К тому же ее выбор мужчин был довольно экзотическим. Хотя она, в отличие от сестер, до сих пор не крестилась, вела она себя, как иноверка, как заносчивая аристократка, и ее роман с Якубом, которого в Лодзи еще помнили с пейсами и в длинном лапсердаке, вызывал недоумение.

– Этот роман продлится от поста Эсфири до Пурима [150]150
  То есть кончится мгновенно. Пурим наступает на следующий день после поста Эсфири.


[Закрыть], – говорили в Лодзи. – Очередная фантазия сумасшедшей Янки…

Но пока она с большим куражом разъезжала по городу со своим новым сердечным другом. Якуб гнал лошадей галопом, а дочка миллионера прижималась к нему с пламенной любовью и даже открыто, на глазах у всех, целовала его на улице, как может делать только безумная. Лодзь бурлила. О Янке с Якубом судачили в домах, в кафе, в магазинах и на фабриках. Даже швеи говорили о них за работой. Говорили, что они скоро поженятся. До директора Макса Ашкенази в его фабричный кабинет купцы тоже донесли эту весть.

– Он просто пылает страстью, господин директор, – нашептывали ему. – Он распустил павлиний хвост, господин директор…

Макс Ашкенази не мог этого слышать.

– Меня это не интересует, – сухо и резко отвечал он по-немецки. – Давайте говорить о деле.

Но на самом деле его, Макса Ашкенази, это очень интересовало. Ему кусок не лез в горло, он потерял сон, ему казалось, что жизнь его не удалась. Он пока не знал, дойдет ли дело до свадьбы между дочерью Флидербойма и его братом. Он даже мысли такой не хотел допускать. Но уже и теперь, безо всякой свадьбы, любовница сделала Якуба директором фабрики. Он даже попал во дворец Флидербойма. Старый фабрикант был болен, парализован. Уволенный рабочий бросился на него с ножом и пырнул в голову. Флидербойма спасли, но половина его тела осталась неподвижной и он не мог больше работать. Прислужник возил его по дворцу и по двору на стуле с колесиками.

Все состояние фабриканта оказалось в руках его детей, но они не знали, что с ним делать. Крестившиеся дочери Флидербойма жили в Варшаве со своими мужьями-выкрестами и не желали приезжать в Лодзь, этот город торговли и еврейства, из которого они бежали. Им это было ни к чему. Сыновья Флидербойма были рассеянными чудаками. Они пребывали в мире фантазий, суеверий, занимались вызыванием духов и общались с попами и монахами. Они даже ходили в церковь, хотя так и не крестились. Единственной наследницей Флидербойма с головой на плечах была любимица отца Янка. Однако все ее время поглощали романы, в которые она каждый раз бросалась, как в омут. Ей было не до ведения дел. Кроме того, в Лодзи не было принято, чтобы коммерцией занимались женщины. И Янка передала фабрику Якубу Ашкенази, с которым у нее был бурный роман, назло всем ее братьям и знакомым, считавшим, что он все еще слишком еврей. У нее, у Янки, были свои фантазии. Она любила делать безумные вещи, о которых потом говорили, на которые обижались и злились. Кроме того, она хотела, чтобы Якуб был при ней, жил в директорской квартире рядом с дворцом, стоявшим по соседству с фабрикой. Обязанности генерального управляющего выполняли теперь служащие, а сам Якуб с удобством устроился в кабинете главного директора фабрики Флидербойма, и инженерам, мелким директорам, химикам, бухгалтерам и приказчикам приходилось стоять перед ним по стойке смирно.

У Макса Ашкенази от этого кровь закипала в жилах.

Уже в который раз его младший брат, это ничтожество, этот лентяй, тупица, гуляка и гултай, так возмутительно обходит его. И чем он это заслужил? Какими такими добрыми деяниями? И голова-то у него всегда была мужицкая, ни к изучению Торы, ни к коммерции негодная. Неужели же ему это только за то, что он большой, здоровый, налитый силой любитель сладкой жизни? В рациональном уме Макса это никак не укладывалось. Просто какое-то колдовство. Он, Макс, работает, старается, что-то придумывает, носится, надрывается, не знает покоя. А это ничтожество, этот бездельник всегда приходит на готовое. Так было, когда он был холост и напал на золотую жилу, так было и потом, так оно и сейчас. Разве это пустяк – вдруг ни с того ни с сего попасть во дворец Флидербойма?! Стать главным директором фабрики, любовником молодой и красивой Янки! Говорят, она целует его прямо на улице. Они разъезжают вместе в карете, устраивают балы, гулянки. Говорят, что они поженятся, что все перейдет в руки Якуба. Вся Лодзь говорит о нем, у каждого на устах его имя. Кто знает, что еще выкинет этот молодчик?! Он начальник крупнейшей фабрики и он единственный человек во дворце Флидербойма, среди всех этих сумасшедших, кто понимает, что такое коммерция. Он еще станет, чего доброго, королем Лодзи.

На Макса напал страх. При всей своей немецкости и отстраненности от еврейства и веры он верил теперь в рок, которого невозможно избежать. Он чувствовал себя беспомощным перед судьбой, предначертанной ему и записанной где-то невидимой рукой. Он ничего не мог тут поделать, потому что это было предопределено, предписано и подписано навеки.

Он ощутил несправедливость судьбы, страшную несправедливость этого мира. О, если бы сокровище попало в его руки! Уж он бы там, на фабрике Флидербойма, навел порядок. Он бы чувствовал себя там как рыба в воде. Он показал бы, на что способен. В два счета у него бы оттуда вылетели все эти засевшие во дворце чокнутые ничтожества. Он бы всех их отправил к чертям за границу. И пусть бы они там жили и занимались своими глупостями, своими духами и прочим идиотизмом. Он бы разом все подчинил своей воле, зажал в кулаке, как монету.

Но почему же получилось так, что во дворец попал не он, а этот гуляка, а он, Макс Ашкенази, вынужден сидеть у других гуляк, баронов Хунце, и зависеть от их милостей, сносить злобные взгляды и сплетни этой немчуры, всяких прилизанных инженеров, заместителей директора, разных прощелыг и неумех, которыми полна фабрика и которые подстерегают его на каждом шагу и готовы утопить в ложке воды.

Нет, это уже чересчур. Сколько можно ждать? Он больше ждать не может. Нет, еще вся Лодзь узнает, кто из них старший. Он покажет ему, этому Якубу, этому хлыщу и тупице, кто такой Макс. Правда, пока его великий план пошел ко дну. Эта революция, черт бы ее побрал, все смазала. Но ничего, Макс Ашкенази еще жив. Он как можно быстрее раздобудет крупную сумму, очень крупную, купит большое число акций фабрики Хунце и станет ее хозяином.

Деньги он достанет не через компаньонов. Нет, он не собирается втягивать их в свои дела. Деньги он достанет сам, так же как их добывает его брат.

Пусть он не думает, этот Якуб, что только он стоит денег. Ничего, Макс тоже не гнилое яблоко. Правда, однажды он обманулся, став зятем реб Хаима Алтера и взяв несколько жалких тысяч рублей приданого, в то время как Янкев-Бунем взял целое состояние. Это испортило ему, Максу, всю жизнь. С этими несчастными тысячами он должен был пройти долгий путь и тяжелым трудом превратить их в свой нынешний капитал. Но больше он не позволит себе обманываться. Он правильно оценит себя, главного директора Макса Ашкенази, ценность которого сильно возрастает благодаря тому, что он может добавить к своему посту толстый пакет акций, хранящихся в его железной кассе. И те, кто поймет его истинную ценность, найдутся.

Не раз в деловых поездках ему приходилось заключать сделки с одной женщиной, уже не молодой, но богатой, миллионершей, к тому же бездетной и вдовой. Она живет в Харькове, вдова сахарного фабриканта Марголиса, одна-одинешенька в своем доме, и буквально купается в деньгах, настоящая миллионерша. Она женщина крупная, дородная, с острым умом и очень жесткая. У нее мужской ум и мужской характер. Все ее люди на сахарном заводе дрожат перед ней. И она всегда проявляла к нему симпатию, когда он приходил к ней в дом по коммерческим делам, и давала понять, что за такого мужчину, как он, она пошла бы замуж и отдала бы ему все свое состояние.

Он никогда не воспринимал это всерьез и только улыбался в ответ на намеки мадам Марголис. Однако теперь ее речи проникли в глубь его сознания. С ее капиталом он мог бы сразу достичь своей цели, раз и навсегда стать хозяином фабрики, королем мануфактуры Хунце.

В первый момент, когда эта мысль пришла ему в голову, она показалась ему дикой, невозможной. Однако чем больше он думал об этом, тем больше эта идея ему нравилась. Все равно он живет без семейного счастья. Он никогда не слышал от Диночки доброго слова, не видел ни тени признания и уважения с ее стороны. Все восхищались им, но не она. Что это за жизнь? Да и его дети как будто не его. Это она, его жена, так воспитала их, посеяла в них семена отчужденности и враждебности по отношению к нему. Сын – ничтожество, лентяй, тупоголовый бездельник. Он совсем не похож на своего отца. У него голова, как у его деда по матери реб Хаима Алтера, неповоротливые мозги. А дочь все время где-то носится, ни минуты не может побыть дома. Так что же у него есть в этой жизни?

Правда, он далеко не молод. Люди на это косо посмотрят. Но к чертям людские пересуды, какое ему до них дело? Каждый должен делать то, что для него хорошо, а мнение людей не ценнее уличного сора. Как только он станет хозяином фабрики и королем Лодзи, все тут же попадают к его ногам, будут стоять перед ним на задних лапках, как собачки. А ее, Диночку, он обеспечит. Он выплатит ей намного больше того приданого, которое она ему принесла. Даст ей все сразу или будет платить содержание. Детей он тоже не оставит. Сыну будет посылать деньги, пока тот учится, а дочку выдаст замуж и выбросит из головы. Они уже не маленькие. Сами должны о себе позаботиться. Его в их годы никто не опекал. Он тогда уже сам устраивал свою жизнь.

Нет, ему нелегко далось решение о разрыве с женой. Он не знал, с чего начать, как довести дело до развода. Если бы она сделала какую-нибудь гадость, ему было бы легче. Но она, как всегда, была тихой и домашней. Более того, в последнее время она стала проявлять к нему любовь, которой прежде никогда не выказывала. А он и сам, надо признаться, до сих пор полностью не избавился от своих к ней чувств.

Однако вскоре Макс Ашкенази отбросил все проявления слабости. Он вспомнил свою семейную жизнь, заново пережил ее с первого дня, когда он пришел в дом реб Хаима Алтера, и до последнего, быстро произвел подсчеты и подвел баланс, показавший, что это была невыгодная сделка. Семейная жизнь не принесла ему счастья. Он был чужим в собственном доме. Как нищий, он выпрашивал у жены ласку или брал ее силой. А теперь, когда он стал старше, она подобрела и помягчела к нему, называет его новым именем – Макс, ластится к нему и заводит речи о практических вещах, о том, чтобы сделать дом, как у людей, приглашать к себе других. Теперь он прощает ей все прошлые обиды, теперь он на коне. Они ровесники, но он мужчина, и он в свои сорок в расцвете сил, в то время как она – женщина, которая уже начинает стареть. Нет, она не заслужила того, чтобы он погубил с ней остаток дней. Это было бы понятно, если бы до сих пор она дарила ему счастье. Тогда бы это был его долг. Как и в любом другом деле, в семейной жизни обе стороны должны вести себя честно. Однако это обман, попытка всучить ему лежалый товар за годы унижений – о, нет, с Максом Ашкенази этот номер не пройдет! Он не из тех, кого обдуривают. Он в таких вещах разбирается.

Он даже себя пожалел, посочувствовал себе из-за нанесенных ему ран и обид. Довольно позволять водить себя за нос. Если все эти годы ее не волновал ее муж, бывший ешиботник, то и его теперь не волнует эта немолодая женщина Диночка Алтер. Он может обладать самыми красивыми женщинами, самыми богатыми. Лодзь в его руках. Но он не пустится в разгул, не пойдет по пути своего развратного и сластолюбивого брата. Это занятие для пустоголовых, развлечение для ничтожеств, которые всегда плохо заканчивают и дорого расплачиваются за потворство собственным страстям. Он пойдет по пути солидному, прямому. Он женится, возьмет жену, которая будет его ценить, женщину, подходящую достойному человеку, которая не будет забивать себе голову дурацкими книжками, которая знает толк в делах и владеет миллионным состоянием. Он станет королем Лодзи, достигнет того, к чему стремится с мальчишеских лет.

И как всегда, когда он что-то задумывал, Макс Ашкенази забыл покой и сон, преследуя поставленную цель. Прежде всего он взял за правило не возвращаться домой с фабрики, а ночевать в холостяцкой квартире прежнего директора. Он знал, что это хорошее начало. Лучше не видеть жену, не сходиться с ней, потому что человек слабеет рядом с женщиной, глупеет и совершает необдуманные поступки. Когда находишься от женщины в отдалении, голова работает лучше, яснее.

– Очень занят! – отвечал он по телефону, когда Диночка звонила ему на фабрику.

Ее телефонные звонки и его отказы доставляли ему колоссальное удовольствие. Он мстил ей за все прошедшие годы. Месть была сладкой, он ликовал, упивался ею.

Сразу же после этого он стал наезжать в Харьков и готовить почву для сватовства к богатой вдове.

Он хотел заранее получить ее миллионы, чтобы выкупить акции мануфактуры Хунце и заложить основу общего счастья для себя и для нее, его новой спутницы жизни. Но харьковская миллионерша не торопилась отпирать свою тяжелую железную кассу.

Жестко, по-деловому, как настоящий мужчина, разговаривала с ним вдова, открыто называя вещи своими именами, подходя к вопросу брака, как к сделке. Она очень ценит его, Макса Ашкенази. Она понимает, чего он стоит, знает его большие способности. Для нее будет счастьем и честью стать его женой, его спутницей, потому что, хотя она и деловая женщина, хотя она и управляет сама сахарной фабрикой, ведет обширную торговлю с помещиками и держит своих людей в узде, не дает им себя одурачить, она, тем не менее, устала от одинокой вдовьей жизни. Она хочет, чтобы у нее был дом, как у всех людей. Со своим состоянием она давно могла бы найти себе супруга. Сваты срывают у нее двери с петель. Но она ищет мужа солидного, крупного купца, достойного человека, которому она могла бы доверить состояние и жизнь. Он, Ашкенази, нравится ей. Она верит в него, в его голову, в его разум. Вдвоем они смогут ворочать большими делами. Нравится ей и его идея скупить акции фабрики и самому стать хозяином. Она готова ликвидировать все свои дела, обратить все в деньги, огромные деньги и пустить их на акции. Но пусть он сперва разведется с женой, пусть станет свободен, тогда она сразу же выйдет за него замуж, отдаст ему свои капиталы и переедет к нему в Лодзь.

– Я не вложу ни единого гроша, пока вы не будете свободны, как свободна я, мой дорогой Ашкенази! – твердо сказала она ему.

Макс Ашкенази не мог этого слышать.

– Вы мне не доверяете, моя дорогая госпожа Марголис? – обиделся он и поспешно выпил остатки чая из своего стакана.

Крупная, крепко сбитая и прямолинейная дама резко оборвала Ашкенази мужским голосом и налила ему стакан свежего чая из серебряного самовара. Она поставила перед ним полное блюдечко варенья и, изображая на своем жестком, деловом лице всю сладость, на какую только была способна, принялась успокаивать обиженного гостя.

– Я очень уважаю вас, мой дорогой Ашкенази. Я ведь доказала вам это, но вы же знаете, что дела надо делать обдуманно, все рассчитав и получив гарантии. В картишках нет братишек. Мы оба не дети, можем подождать. Сначала разберитесь с разводом!

– Разберусь, – сказал Ашкенази и встал на цыпочки, как всегда, когда он принимал важное решение и хотел придать себе веса и значимости.

Приехав в Лодзь, он не стал заезжать домой, а сразу отправился на фабрику, в свою холостяцкую квартиру. Тем же вечером, разобравшись со всеми накопившимися делами, он вызвал к себе фабричного адвоката и переговорил с ним о личном деле, о разводе со своей женой Диной, урожденной Алтер.

– Ее отец сделал акт интерцизи? [151]151
  Договор о разделе совместно нажитого имущества в случае развода ( лат.).


[Закрыть]– спросил адвокат.

– К счастью, нет, – ответил Ашкенази.

– Это хорошо, – сказал адвокат и обсудил с Ашкенази развод со всех сторон.

Сразу же после этого Макс Ашкенази написал своей жене письмо, деловое и сухое, составленное из длинных немецких предложений. В нем говорилось, что, поскольку более двадцати прожитых ими совместно лет были неудачными и поскольку и он, и она в состоянии расстаться друзьями, он просит ее в самый кратчайший срок дать ему знать, как это дело может быть улажено, и сообщить взвешенное, обоснованное решение как по вопросу ее собственного обеспечения, так и по вопросу обеспечения детей. Будучи солидным деловым человеком, он приписал, что верит в разумность и добрую волю стороны, которая совершит этот болезненный, но необходимый шаг расставания достойно и по-человечески, чего ожидает с нетерпением и одновременно с величайшим уважением и почтением он, Макс Ашкенази.

Он несколько раз перечитал этот текст и остался им доволен, после чего передал письмо фабричному приказчику Мельхиору.

Он ложился в постель довольный и полный надежд. Во сне он видел себя хозяином акционерного общества «Мануфактура Хунце», королем Лодзи. Клубящиеся дымы, как корона, украшали его голову.