Текст книги "Бессмертная жена, или Джесси и Джон Фремонт"

Автор книги: Ирвинг Стоун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 37 страниц)

Джесси опустила глаза и сидела, взволнованно потирая свои маленькие ручки.

– Я все сказала. Надеюсь, что это не оттолкнуло тебя и ты не станешь думать, что я совсем невежественна.

Она взглянула на его лицо. Его глаза были закрыты, а лоб прочертили глубокие складки.

– Надеюсь, я вовсе не романтик в этих вещах, – сказала она. – Я понимаю, что, с точки зрения посторонних, сказанное мною нежелательно. Знаю, что большинство мужчин предпочитают забавную, очаровательную жену, рожающую детей и ведущую домашнее хозяйство, домоседку, ожидающую прихода мужа после работы. Растить детей, заботиться о здоровье домочадцев, содержать в мире и порядке дом, чтобы дети выросли хорошими людьми, – все это большая задача. Она достаточна для любой женщины. Но ты должен понять, лейтенант, что для меня этого недостаточно. Я дочь своего отца. Если бы я была мужчиной, то давно глубоко вникла бы в свою профессию. Поскольку я женщина, то должна проявить себя через своего мужа. Итак, я должна найти мужа, который позволит мне осуществить мои амбиции, позволит стать необходимой для его работы и жизни.

Медленно затихающая похоронная музыка все еще слышалась в комнате. Некоторые женщины у окна тихо плакали. Лейтенант Фремонт начал говорить.

– Я люблю тебя, Джесси, – произнес он. – Мне не нужна Энн Ройяль, но твое великолепие и очарование рассеивают мои опасения, Джесси, я буду всегда любить тебя, в этом ты можешь быть уверена. Я могу допустить ошибки, могу в чем-то подвести тебя, могу не оправдать твоих ожиданий, но я буду всегда любить тебя.

Искорка нежного изумления мелькнула в ее глазах, и она почувствовала подъем радостного настроения. Она не хотела, чтобы этот священный для нее момент, который навсегда останется в ее памяти, приобрел излишнюю серьезность, если не суровость.

– Говоришь, как истинный французский поэт, месье Фремон, – сказала она, подмигнув.

– Признаюсь, я писал тебе стихи. Плохие стихи, мисс Джесси, удивительно плохие, учитывая глубину моей любви.

– Я выхожу замуж не за поэта, лейтенант Фремонт, и не стану упрекать тебя за плохие стихи.

Его глаза затуманились из-за тех молниеносных перемен настроения, к которым она еще не привыкла.

– Ты не обязана принимать меня таким, каков я есть, – сурово сказал он. – Я подозреваемое лицо в этом деле. Ты наверняка понимаешь, что многим этот брак покажется браком по расчету. Быть зятем сенатора Бентона значит получить мощное подспорье в карьере. Ведь сенатор может использовать свое влияние в конгрессе и военном департаменте ради моего быстрого продвижения по службе, ради руководства экспедициями…

Джесси ответила с наигранной серьезностью:

– Да, конечно, но в таком случае, лейтенант Фремонт, ты понимаешь, что я слишком молода, чтобы осознавать свои поступки.

– Вполне! В шестнадцать лет ты безответственный ребенок.

– …Пройдет еще несколько лет, прежде чем я стану достаточно взрослой, чтобы принять решение.

Его мрачное настроение исчезло.

– Поскольку ты выходишь за меня замуж не как за поэта, – со страстью сказал он, – то в таком случае могу ли я надеяться, что выйдешь за меня как за второго лейтенанта Топографического корпуса?

– Не могу сказать. Ты должен обещать мне держать все в секрете до того, как я поговорю с отцом.

– Долго ли придется ждать? Простишь мне, если я окажусь нетерпеливым?

– Нам не придется ждать так долго, как ждал он. Мама отказывала ему на протяжении шести лет. Она говорила: «Я никогда не выйду замуж за рыжеволосого армейца и демократа». Отец отвечал: «Я не могу изменить цвет волос и всегда буду демократом, но я уйду из армии, я вступил в нее, чтобы побить англичан». И нам следует подождать удобного случая, чтобы сказать ему.

– Я буду держать нашу помолвку в секрете, – улыбнулся он, – какое чудесное слово «помолвка»! Моя дорогая Джесси, теперь мы помолвлены и всю свою жизнь будем вместе в интересах работы, для счастья и взаимной любви!

Похоронная процессия скрылась из виду. Лейтенант Фремонт подбросил дрова в камин, передвинул кресла от окна и удобно разместил гостей. Потеплело, косой дождь, поливавший Пенсильвания-авеню, казался красивым. Джон исчез на время и вернулся с мороженым на подносе, с французскими пирожками и русским самоваром. Он беспечно болтал, разливая чай.

«Боже мой, – думала Джесси, – неужели и мое счастье так же рвется наружу? Если это так, то через час о нашем секрете будет знать весь Вашингтон».

– Каким был похоронный кортеж? – спросила она бабушку.

– Я бы сказала: он выполнил свою цель, – ответила бабушка Макдоуэлл.

_/8/_

Проснувшись на следующее утро, она запела, а потом подумала, что могла бы рассказать отцу обо всем, что произошло, ведь при встрече с ним она не смогла бы скрыть свое счастливое настроение. Она надела голубое фланелевое платье, причесала волосы, завязала их лентой и спустилась вниз.

Едва она успела появиться за семейным столом, как вошли Джошиим и Джошаам, у каждого из них в руках было по два горшка с азалиями. Том Бентон посмотрел карточки, сопровождавшие цветы, не обратив внимания, что они адресованы миссис Бентон. Он положил нож и вилку, отодвинул в сторону котлету, с которой энергично расправлялся, и уставился на дочь.

– Случайно не был ли вчера с вами лейтенант Фремонт?

– Да, – призналась Джесси, – был.

– Почему он не участвовал в процессии?

– Он был простужен.

– Знала ли ты, когда поехала в дом Хасслера, что лейтенант Фремонт будет там?

– Нет, отец, я не ясновидящая. Но, буду честной перед тобой, я надеялась…

– Мне не нравится такая форма обмана, Джесси, даже если она на первый взгляд невинна. Я запретил тебе видеться с лейтенантом Фремонтом, а ты пренебрегла моим предупреждением.

Остальные члены семьи молча съели завтрак и ускользнули из комнаты, оставив Джесси наедине с отцом.

– Будь добра, расскажи мне, что произошло вчера в доме Хасслера? Очевидно, что-то произошло.

Джесси не хотелось говорить заведомую ложь. Поскольку она понимала, что придется открыться, она решила действовать смело:

– Я открою тебе секрет, отец, если ты обещаешь не говорить никому.

– Секрет от кого?

– От тебя, дорогой. Я помолвлена с лейтенантом Джоном Чарлзом Фремонтом!

Когда Томас Бентон был в страшном гневе, он мог выпалить самые сильные, неслыханные в Вашингтоне ругательства. Но когда его гнев был холодным, он держал свои эмоции на привязи и тщательно подбирал слова.

– Итак, ты помолвлена! Не известив меня, не получив моего согласия и вопреки моим откровенным приказам не видеть лейтенанта Фремонта.

Ей не шел на ум ответ, и она лишь склонила голову.

– Ты думаешь, что твоя жизнь кончится, если не осуществишь этот тайный сговор? Что случилось с твоим пониманием будущего, Джесси?

Она вдруг поняла, что это ее первое серьезное разногласие с отцом. Ей это не нравилось, она не хотела перемен в их отношениях, но и не было возможности избежать этой сцены. Если отец догадается, что эта ссора с ним тягостна для нее, он станет давить эмоционально, пока она не сдастся. Она должна провести спор так, чтобы наилучшим образом и наиболее эффективно противостоять ему.

Отодвинув от себя стоявшую перед ней тарелку, Джесси вытянула руки и положила их на стол.

– Если я почувствую, что мое замужество с лейтенантом Фремонтом отдалит меня от тебя, отец, или обидит тебя, я сделаю то, что ты просишь, – откажусь от него. Я откажусь от кого бы то ни было и без твоей просьбы. Но Джон Фремонт – это воплощение твоих собственных амбиций. Он будет исследовать и покорять целинные земли. Он откроет Запад, создаст империю, какую ты рисуешь на картах и какую ты заставлял меня рисовать, когда мне было всего пять лет.

Джошаам тихо вошел в комнату, неся на подносе жареную свинину, овсяную кашу с медом и горячий шоколад. Джесси подождала, пока он поставит принесенное на стол, а затем отодвинула свой стул от стола. Ее юное лицо было спокойным.

– Том Бентон, ты должен был бы умолять о таком браке, а я должна была бы ухватиться за него, ибо знаю, какое значение имеют для Джона твои мечты и планы. Я знаю, с какими постоянными трудностями и опасностями он столкнется, знаю, какую горькую и долгую разлуку сулит мне его сотрудничество с тобой. Если подумать, то будущее будет тягостным и мучительным, отец, но я иду ему навстречу с открытым забралом.

– Итак, первое, что я должен понять, – ты выходишь за него замуж ради меня! – после паузы крикнул он. – Джесси, ты в самом деле противишься моей воле? Ты против меня в таком важном деле?

– Если я позволю тебе лишить меня самого важного в моей жизни, папа, моя любовь к тебе может превратиться в ненависть. Я хочу, чтобы ты советовал мне и защищал меня, но в конечном счете именно я, а не ты, должна определить свою жизнь. Ты же понимаешь справедливость этого?

Сам Томас Бентон научил ее ценить логику больше, чем чужое мнение, формировать собственное на основе фактов, а затем отстаивать его вопреки всем нападкам. Но Том Бентон неистово закричал:

– А кто такая шестнадцатилетняя, осмеливающаяся бросать вызов отцу?

– Маленькая девочка, кричавшая: «Ура Джэксону!»

Он вспомнил о прошлом, и гнев его иссяк.

Джесси подвинула стул к столу, положила на тарелку еду и спокойно произнесла:

– Все, что я могу сказать, Том Бентон, – ты недооценил сам себя. Если бы в свои семнадцать лет я была сбившейся с толку дурочкой и мечтательной идиоткой, и твои усилия и труд были бы напрасными, я оставалась бы дурочкой и в двадцать семь и в шестьдесят семь лет. Признаем вместо этого, что я рано повзрослела благодаря влиянию отца, интенсивное наставничество которого сделало свое дело. Быть может, если бы в эти годы я думала лишь о красивых манерах и о покорении сердец молодых людей, а не о диких землях, затерянных реках и враждебных индейских племенах, я не могла бы, естественно, влюбиться в мужчину, который, по моему мнению, сделает больше для открытия Запада, чем кто-либо из ныне живущих.

В ее голосе слышалась нотка горечи:

– Может быть, следовало бы обеспечить для меня нормальное детство, с куклами, играми, с сюсюканьем. Может быть, это было бы лучше.

Том провел своей крупной ладонью по глазам:

– Джесси, моя дорогая, неужели я отнял у тебя детство? Твоя мать…

Со звонким смехом она уронила свою вилку, обежала вокруг стола и села отцу на колени.

– Ради Бога, папа, не поддавайся моей смешной женской логике. К этому времени завтра ты увидишь, что я хитро разрушила твое сопротивление. Ты дал мне самое чудесное и полное впечатлений детство, какое когда-либо давалось какой-либо девочке. Я пытаюсь всего-навсего сказать, что я не чувствую себя ребенком, что школе оставалось мало что делать после твоего наставничества; что некоторым людям нужно меньше времени, чтобы научиться большему, чтобы наслаждаться и страдать больше, чем другие.

– Да, разумеется.

Но когда он взглянул на нее со скорбью, она поняла, что он думает не так, как она, что он предчувствует неизбежную потерю не только своей любимой дочери, но и, как он сам часто говорил, близкого ему человека. Она поняла это интуитивно, нарисовав в своем воображении будущий мир без Томаса Гарта Бентона.

– Ты, дитя, не понимаешь, – со стоном сказал он, – человеку нужно время подготовиться к такой важной перемене, как эта. В глубине своего рассудка я всегда надеялся, что, когда ты влюбишься и захочешь выйти замуж, я буду готов к этому. Оно не обрушится столь неожиданно на меня.

– Но, отец, не мы определяем момент встречи с любимым человеком, она может случиться в пятнадцать лет, в пятьдесят или ее вообще не будет. Стоит ли ждать моего восемнадцатилетия, девятнадцатилетия или двадцатилетия, когда твой рассудок смирится, и выйти замуж за того, с кем у тебя будет мало общего? А не лучше ли выйти замуж раньше, чем ты ожидал, и заключить превосходный брак?

Она подошла к окну, прислонилась к подоконнику. Солнце согревало ей спину.

– Думая о замужестве, я всегда представляла себе мужчину, работа которого может меня волновать. Я убеждена, что женщина, стоящая в стороне от работы мужа, теряет контакт с лучшей частью жизни своего супруга. Где я могу найти кого-то более подходящего, чем лейтенант Фремонт?

Ее отец проворчал:

– Джесси, у тебя слишком большие запросы.

_/9/_

Реакция Томаса Бентона на доставленные в его дом азалии в горшках стала для нее очевидной, когда через несколько дней ее посетил Николас Николлет, выглядевший совсем старым и бормотавший себе под нос:

– Здесь явно черт попутал.

Джесси он сообщил:

– Они снимают Джона с работы над картой, посылают на территорию Айовы для обследования реки Де Мойн. Твой отец убедил военного министра Пойнсетта послать его немедленно.

В голове Джесси возникло сразу несколько догадок.

– Новая экспедиция! Разумеется, с вашим участием?

– У меня есть работа здесь, мисс Джесси. К тому же лейтенант хорошо знает территорию Айовы, и я ему не нужен.

Она вспыхнула от гордости:

– Во главе экспедиции! Это продвижение по службе, не так ли?

– Верно, и это как раз то, к чему я готовил его последние четыре года. – Расходившиеся кругами морщины от глазниц старого человека создавали впечатление, будто его темные зрачки утопают в бездне. – Но я не могу остаться без него сейчас. Он нужен, чтобы закончить карту, ведь первоначальный набросок принадлежит ему…

Она старалась слушать Николлета, но в ее ушах звучали вопросы:

«Почему это случилось именно в данный момент? Не опасно ли это? Кто несет ответственность за такое решение? Как я проведу без него месяцы?»

– Он уедет на шесть месяцев, – продолжал Николлет. – Поймите меня правильно, Джесси, это нужная работа. Но она появилась неожиданно, и я огорчен, что не могу поехать…

В ее глазах показались слезы.

– Мы можем ждать его шесть месяцев, вы и я, ибо для него это важное начало. Он хорошо выполнит поручение, а когда конгресс одобрит планы отца о большой экспедиции в Скалистые горы и в Орегон, лейтенант Джон Фремонт будет тем, к кому они обратятся, чтобы ее возглавить.

Николлет встал:

– Хорошо молодым, они – хозяева своего времени.

Он нежно обнял ее.

Она не сказала отцу о визите Николлета. В ее голове кружилась одна и та же мысль: «Увижу ли я Джона до отъезда?»

Во время обеда в дверь громко постучали. Вошел Джошаам и шепнул что-то мистеру Бентону. Тот покраснел и вышел из-за стола. Чуть позже слуга вернулся и позвал Джесси. Когда она вошла в прихожую, то увидела лейтенанта Фремонта, прижимавшего военную шляпу.

– Я выезжаю сегодня вечером в Сент-Луис, – сказал он. – Я попросил у вашего отца разрешения попрощаться с вами.

Джесси не могла вымолвить ни слова и стояла, пожирая его глазами. Она заметила, что Джон также пристально рассматривает ее. Весь дух маленькой прихожей был пронизан стремлением влюбленных быть ближе друг к другу перед разлукой. Томас Бентон не мог больше противостоять силе их чувств.

– Хорошо, – сказал он дружелюбным голосом, – в конце года, если вы будете чувствовать себя так же, как сейчас, я дам согласие на вашу свадьбу.

Он повернулся к Джону и протянул ему руку:

– Удачи вам, и сделайте хорошую работу.

– Это я сделаю, сэр, – улыбнулся он, а Джесси стояла рядом, счастливая и гордая за Джона. – Благодарю вас за возможность возглавить мою собственную экспедицию и заверяю, что привезу материал, который сделает неизбежным в будущем и более дальние экспедиции.

– Я готов позавидовать тому, как вы проведете лето на открытом воздухе, – сказал Том, – сон под звездами, охота, купание на заре в горных реках. Это здоровая жизнь, лейтенант.

– Очень здоровая, сэр, – согласился Джон с искоркой в глазах, – но она не излечит мой особого рода недуг.

Том Бентон молча усмехнулся, потом пошел в столовую и закрыл за собой дверь. Джесси и Джон остались вдвоем.

Позже, на протяжении долгих месяцев разлуки, она старалась вспомнить, что произошло в наступивший вслед за этим момент. Она не помнила, какими взглядами они обменялись, какие слова сказали. Она не помнила, кто сделал первое движение, какой импульс толкнул их в объятия друг друга. Вдруг она почувствовала его руки, притягивающие ее к его телу, и его губы на своих губах. Она не могла дышать, не могла думать. Его рот, прижатый к ее губам, не произносил слов, а выразил себя в ободряющем поцелуе, говорившем им обоим, что в их единении была полная истина, а не ложь.

На следующее утро отец пригласил ее в библиотеку, где сообщил, что отныне она может не посещать Академию мисс Инглиш.

– Спасибо, дорогой, хорошо, что ты понял. Не поедешь ли со мной в Джорджтаун, чтобы помочь оформить мой уход из школы?

Она быстро собрала свои пожитки в спальне, затем присоединилась к отцу, приносившему извинения мисс Инглиш. Мисс Инглиш высказала свое мнение относительно ученицы:

– Мисс Джесси умная, сенатор, но ей не хватает послушания, которое присуще образцовому учащемуся. Более того, она обладает странной манерой ставить под вопрос наши задания: она либо принимает их, либо отвергает в соответствии с собственными нормами.

Джесси и ее отец посмотрели друг на друга. Мисс Инглиш, уловив мимолетные взгляды, добавила:

– Эта черта может быть положительной для мужчины, но не для молодой женщины. Она может привести к неприятностям и душевным страданиям. Боюсь, что у мисс Джесси странные идеи относительно роли женщины в современном обществе.

Повернувшись к Джесси, она продолжала:

– Если даже вы не получили ничего полезного за два года пребывания в моей школе, мисс Джесси Бентон, то, надеюсь, вы будете помнить, что мы старались обучить вас быть прекрасной леди: выдержанной, спокойной, с хорошими манерами – самым важным в жизни женщины, без чего она теряет свое очарование и красоту. Нет ничего более нетерпимого, чем настойчивая, стремящаяся самоутвердиться женщина, отказывающаяся быть хорошей хозяйкой дома и матерью. Сенатор Бентон, надеюсь, вы не разрешите вашей дочери стать лидером в радикальном феминистском движении. Оно принесет ей лишь несчастье.

Незаметно скривив рот, он ответил:

– Верно, мисс Инглиш, жизнь первопроходца трудна. Скромным образом я пытался выступать в роли первопроходца. Вы правы, утверждая, что такой путь тернист.

Повернувшись к дочери, он заметил:

– Пожалуйста, не забудь, Джесси, сказанные здесь слова и, когда ты получишь сполна потому, что игнорировала наши советы, не утверждай, что мы тебе этого не говорили.

_/10/_

Джесси ожидала, что проведет ближайшие месяцы в работе с отцом, но из Черри-Гроув пришло известие, что одна из ее кузин собирается выйти замуж. Ее мать решила, что они поедут на Юг на свадьбу. Родители Джесси были в восторге от поездки, рассчитывая, как они полагали, что впечатления и пышность свадьбы развеют ее воспоминания о лейтенанте Фремонте.

В сопровождении отца они добрались до небольшого пароходика, который должен был довезти их по Потомаку до Фредериксбурга, а тем временем Джошаам доставил их обвязанные веревками чемоданы к задним сходням. После прощаний Джесси и ее мать расположились на носу судна и любовались тем, как небольшой корабль скользил по тихой глади реки.

По мере того как их судно удалялось от Вашингтон-Сити, Джесси заметила, что мать молодела, ее глаза становились более чистыми, бледные щеки порозовели, она распрямилась. Она принялась рассказывать дочери о своем детстве в Черри-Гроув, о красе и спокойствии поместья, и Джесси казалось, что мать сбросила добрых десять лет со своих плеч и вновь стала той красивой женщиной, какой она запомнила ее с детства.

Она была рада поездке с матерью, поскольку ее роман с Джоном, казалось, мог еще более отдалить их друг от друга. Джесси любила свою мать, но негативно относилась к тому, что Элизабет Бентон не проявляла интереса к кампаниям и борьбе мужа, не восхищалась победами сенатора Бентона, не страдала, когда он подвергался нападкам, и не работала с ним по ночам, не посвящала ему лучшие побуждения сердца и разума во имя его успехов.

От тетушек, дядюшек, бывших поклонников и особенно от бабушки Макдоуэлл она узнала, что ее мать была мягкой благородной девушкой-южанкой, любимицей Черри-Гроув. Ее комната была самой светлой в большом поместье, ее туалетный столик украшали серебряные канделябры, ее постель под балдахином была высоко набита перьями. У нее был небольшой, но приятный голос, и она развлекала ухажеров популярными балладами, аккомпанируя себе на клавесине.

Поначалу Джесси развлекали рассказы о том, как на протяжении шести лет шесть раз мать отклоняла предложения отца о свадьбе, но постепенно ее удивление переросло в возмущение. Где-то в глубине души она изумлялась, почему ее мать отвергла Томаса Гарта Бентона, когда он был всего лишь молодым адвокатом Сент-Луиса, и дала согласие, когда он стал первым сенатором от Миссури и вступил на стезю, которая сулила ему важную карьеру. Джесси не могла понять, как можно не любить в течение шести лет, а затем вдруг решить, что появилось достаточно любви, чтобы сочетаться браком. Для нее, как и для Томаса Бентона, не существовали ни искатели руки, ни долгие годы колебаний и сомнений, ни послабления в отношении человека и дела.

Отец встретился с матерью в доме ее дяди, губернатора Джеймса Престона из Виргинии. Это был один из частых случаев, когда она выезжала в Ричмонд в сопровождении горничной и слуги в своей английской карете желтого цвета с красными сафьяновыми сиденьями. Он в нее влюбился с первого взгляда и уже на следующий день появился в доме будущей невесты. Глядя на свою мать, с лица которой годы стерли былую красоту и прелесть, Джесси вспоминала ее рассказы о том, как надоедливый молодой человек Том Бентон, который не шел ни в какое сравнение с виргинскими кавалерами, по уши влюбился в Элизабет Макдоуэлл, происходившую из самой старой и уважаемой семьи в Америке. Она вроде бы имела все преимущества над Томом Бентоном – богатство, положение в обществе, красоту, воспитание. «Да, – думала Джесси, – у матери были все преимущества, кроме одного – интеллекта». За ней ухаживал один из лучших умов в Америке, но шесть лет она твердила:

– Папа и мама восхищаются вами и уважают вас, я уважаю вас, но я никогда не выйду за вас замуж.

Имея возможность сделать выбор в высшем обществе южной аристократии, она предпочла бы одного из виргинских отпрысков. У Элизабет Макдоуэлл было много возможностей выбрать мужа и создать семью. Она слишком любила ухаживание льстивых мужчин, ей нравились веселые балы, полная свобода от ответственности. Однако, когда она вышла замуж за сенатора Бентона и приехала с ним в Вашингтон, она стала заботливой женой и матерью. В ее чувствах к Тому Бентону никто не мог сомневаться.

Вдруг мать повернулась к Джесси и посмотрела на нее с поразительным упорством.

– Джесси, на свадьбе будет твой кузен Престон Джонсон. Ты говорила, что он самый красивый мужчина из всех, которые встречались на твоем пути. Престон – душка, он обеспечит тебе легкую жизнь. В двадцать один год он получит в наследство ферму Блю-Ридж, столь же прекрасную, как Черри-Гроув. У тебя была бы там чудесная жизнь, свободная от суеты Вашингтона.

Джесси вытаращила глаза на мать, не веря ушам своим.

– Ты предлагаешь мне выйти замуж за кузена Престона? – спросила она.

– Ты легко полюбила бы его, Джесси.

Миссис Бентон прислонилась к плавно изогнутому ограждению носовой палубы парохода:

– Джесси, дорогая, я хочу избавить тебя от того, что пришлось пережить мне. Верь мне, дорогая девочка, в Виргинии – мир и спокойствие. Ты сможешь вести легкую, очаровательную жизнь. Тебе не придется бороться и сражаться, на тебя не станут клеветать и не станут полоскать в газетах твою частную жизнь. Ты не будешь частью этой расталкивающей, хватающей за руки толпы оппортунистов, которые выталкивают кого-нибудь, чтобы прорваться вперед.

– Значит, тебе не нравился Вашингтон?

– Я его ненавижу, как никто другой. Я выросла в мирной стране, где были неведомы войны и вендетты, меня вытащили из дружественной атмосферы Черри-Гроув и бросили в котел политики. В Виргинии, по крайней мере среди вигов, политика – игра джентльменов. Но с ужасного дня инаугурации Эндрю Джэксона, когда толпа ворвалась в Белый дом, растолкала официальных гостей, порвала мое красивое белое платье… вся политика стала неприятной, неумытой, не уважающей старших, рвущей платья из дорогих кружев и устоявшиеся традиции.

Она отвернулась от дочери, ее волнение улеглось, и она принялась спокойно рассматривать пенящуюся за кормой воду.

– Думаешь, мне нравится, когда моего мужа называют шкурой старого носорога?

– Но, мама, – воскликнула Джесси, – в этом нет ничего плохого! Отца никогда не беспокоили клички и оскорбления, он перешагивал через них. Было бы гораздо хуже, если бы он жил при короле или тиране, и он и его оппоненты не могли бы свободно высказаться.

– А как же со мной? – простонала миссис Бентон. – Больше всего в этом мире я не люблю споров. Я не могу спуститься к обеду, не столкнувшись с группой сторонников или противников твоего отца, готовых разрешать свои разногласия за столом. Многие годы, когда я посещала приемы, на них не было места для танцев, бесед и смеха, говорили лишь о том, как свалить ту или иную личность и призвать к порядку партию. Куда бы мы ни поехали, где бы мы ни путешествовали, нам сопутствовали ссоры, разногласия, постоянная борьба, гнусные перебранки…

– …Но это же часть работы отца.

– Джесси, – умоляюще сказала мать, – пожалуйста, попытайся понять. Я не критикую работу твоего отца, не умаляю ее значение. Я просто стараюсь сказать, что подобная жизнь не для меня. Мне нравятся спокойные, приятные, забавные люди, люди, не создающие неприятности и конфликты, беззаботные, безобидные люди вроде тех, кого я знала в Черри-Гроув. Джесси, я хочу избавить тебя от пережитого мною. Мне следовало бы выйти замуж за одного из приятных молодых людей, чьи плантации находились по соседству с нашей. В таком случае я могла бы продолжать привычную жизнь, знакомую мне с детства. Я понимала это, когда была молодой, и именно поэтому я отказывала отцу целых шесть лет. Я люблю отца, он первый подтвердит тебе, что я была верной, любящей женой, но все время я чувствовала, что его образ жизни никогда не станет моим. Куда бы он ни поехал, он вызывал волнения, а я этого не хотела, мне они казались вульгарными, подрывающими настоящие, постоянные ценности. Я упорно старалась быть с ним повсюду, сопровождала его в первые годы, мечтала вместе с ним, пыталась разделить горечь его поражений, но это всегда противоречило моей натуре, и мне было тяжело… и потом, я не могла спокойно видеть этих разъяренных людей. Для меня, Джесси, это было так болезненно, что казалось, будто я сама заболела.

– Понимаю, – вежливо ответила Джесси. – Мне горько, мама, очень горько.

– Но не потому я сказала тебе это, – нежно прошептала мать. – Я поклялась, что до самой смерти не скажу никому, ибо не хочу, чтобы Том Бентон думал, будто он навредил мне. Я нарушила свою клятву ради тебя, Джесси. Моя дорогая, я знаю, что между нами появилось нечто. Я знаю, что последние несколько лет я не была близка к тебе, отдалилась от твоей жизни и твоих проблем…

– Со мной все в порядке, мама, я счастлива и чувствую себя хорошо.

– …Но ныне я должна повлиять на тебя, должна сделать то, что положено матери, чтобы спасти свою дочь.

Джесси смотрела на плавные линии виргинских зеленых холмов.

– Спасти меня от чего?

– От лейтенанта Фремонта! Пойми меня правильно, Джесси! Мне нравится молодой человек, но он слишком энергичен и стремителен, как твой отец! Он всегда будет стремиться пробиться наверх, используя большую дубинку, как Том Бентон. По этой причине у него будут враги, он никогда от них не избавится. Ты будешь жить в борьбе и разногласиях, в бесконечных схватках, мешающих даже ощутить вкус самой элементарной пищи. Это плохо для женщины. Это подрывает тот самый внутренний дух, который призван дать ей чувство облегчения и безопасности, если она хочет жить счастливо и растить своих детей.

Она взяла руку Джесси и крепко держала ее.

– Именно поэтому я хочу, чтобы ты серьезно подумала о кузене Престоне. Он родился в одной из лучших семей Виргинии, богат и обеспечен, у него нет амбиций, кроме как хорошо вести хозяйство, он благодушен, и ему нравятся всякие мелочи. Ты могла бы прекрасно жить с ним, Джесси, какой жизнью ты могла бы наслаждаться!

Видя, что мать близка к обмороку, Джесси настояла на том, чтобы отвести ее в их крохотную каюту, где устроила ее на кресле-кровати и протерла ей лоб одеколоном. Поначалу она подумала, что мать уснет, но глаза Элизабет следили за каждым ее движением, молчаливо требуя ответа. Джесси села на край постели и погладила тонкую белую руку матери.

– Мама, как ты думаешь, мог бы отец жить полнокровной жизнью, не конфликтуя постоянно, что тебя так мучает?

– Нет, – ответила миссис Бентон, – то, что для него было живительным глотком, для меня – яд.

– Ты часто говорила, что я дочь своего отца. Тогда ты должна понять, дорогая, что я также честолюбива и не боюсь конфликта. Я понимаю и принимаю политическую суету потому, что выросла в ней. Как и ты, я не могу обедать, когда рядом идет дискуссия. Но поесть можно в любое время, а здравые суждения приходят лишь иногда. Мне нравится образ жизни отца, мама, он для меня столь же естествен, как и для него самого. Для меня было бы трудно поселиться на ферме Блю-Ридж и проводить время в поездках верхом, танцах и охоте. Такой образ жизни угнетал бы меня. Он подавил бы меня, как суматошная жизнь в Вашингтоне отравила тебя.

Уставшая миссис Бентон, прикрыв рукой глаза, смотрела на дочь, не понимая.

– Джесси, ты так похожа на меня, твое лицо похоже на мое, твоя фигура такая же изящная, как моя; она не выдержит всей этой толчеи, ты заболеешь, ослабнешь…

– Ты ошибаешься, мама, я люблю Джона Фремонта и чувствую, что он оставит свой след в истории. Я хочу быть частью этой борьбы и этого вклада.

– …Ты так легко полюбишь кузена Престона, – упорствовала мать. – Он красивый, очаровательный…

У причала в Фредериксбурге их ожидала высокая желтая семейная карета, которую дети прозвали тыквой. Джесси взобралась на жесткое кожаное сиденье рядом с матерью. После нескольких минут езды по булыжной мостовой она поняла, что Элизабет Бентон все еще не оставила надежду повлиять на нее.

– Не могу не сказать, как меня огорчает, Джесси, то, что ты не восприняла традиции Черри-Гроув, а в тебе бродят лишь отцовские традиции задиристых, упрямых пограничных земель. Я не стала меньше любить отца из-за того, что он ввязывался в грубые ссоры, но это воздвигло барьер между нами. Трудно отделить мужчину от его работы, Джесси, а когда работа грязная, когда в себе самом он носит следы этой работы, тогда нарушается вся жизнь.