355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Ирвинг Стоун » Бессмертная жена, или Джесси и Джон Фремонт » Текст книги (страница 33)
Бессмертная жена, или Джесси и Джон Фремонт
  • Текст добавлен: 15 октября 2016, 05:43

Текст книги "Бессмертная жена, или Джесси и Джон Фремонт"


Автор книги: Ирвинг Стоун



сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 37 страниц)

Джесси, Джон и министр Камерон стояли молча на опустевшем плацу, Джон наконец произнес:

– Вы видели армию Запада; вы могли заметить, что в их сердцах нет смятения. Они готовы и жаждут сражаться за Союз.

Министр Камерон повернулся к Джесси:

– Признаюсь, миссис Фремонт была права в своих выводах. После встречи с Фрэнком Блэром в Сент-Луисе я решил дать ход приказу президента о снятии Джона с поста. Но теперь мое мнение изменилось: я видел ваши планы, меня поразила ваша энергия; поскольку мне приходилось видеть объединенные группы людей, рвущихся в бой, то армия, получившая сегодня благословение к бою, готова. Я не дам хода приказу об отзыве до моего возвращения в Вашингтон; это даст мне шанс, генерал, осуществить вашу надежду разбить врага.

– Каким временем я располагаю?

– Сколько мне удастся выкроить. Наносите быстрый и сильный удар. Ничто не должно вас остановить. Мы изголодались по победе, моральное состояние Севера пошатнулось. Число желающих вступить в армию сокращается, администрация теряет доверие и поддержку народа, Англия и Европа ожидают нашего поражения и собираются поддержать Конфедерацию. Если вы принесете нам победу сейчас, любой ценой, вы спасете дело Союза.

Глаза Джона вспыхнули, он сказал:

– У вас будет победа.

– Поверьте мне, генерал Фремонт, сам бы я не ставил вам ограничений в сроках, но ваши враги в Вашингтоне осаждают мистера Линкольна, не дают ему покоя, стремясь вынудить его… Я смогу сдерживать их лишь несколько недель. Если вы не успеете к этому времени, то, поймите, вам придется уступить место другому офицеру.

– Если мне не удастся, – мрачно ответил Джон, – я немедленно подам в отставку.

На следующее утро Джесси возвратилась в генеральную штаб-квартиру в Сент-Луисе. По картам в последующие дни она следила за тем, как, преследуя врага, ее муж углубляется на Юг: Типто, Варшава, Озейдж-Ривер. Отступая, генерал Прайс оставлял выжженную землю. Джон сообщил ей шифром, что враг не сможет отступить далее Спрингфилда; он был уверен, что сможет перехватить его там и разбить.

Затем 26 октября пришло известие, поразившее ее и всю нацию: гвардия Загония численностью всего сто пятьдесят человек атаковала и разбила в Спрингфилде гарнизон генерала Прайса в две тысячи человек. Эта героическая атака опрокинула продолжавшиеся месяцы обвинения против Джона и гвардии Загония: они, дескать, принаряженные автократы, годные лишь на то, чтобы служить почетной охраной генерала. Это было первое хорошее известие, попавшее за многие недели в руки Джесси, и она благословила упорных, отважных солдат, добившихся победы.

На следующий день, хотя пресса продолжала петь хвалу действиям гвардии, ей доставили из Вашингтона секретное послание. Время Джона истекло: президент Линкольн отозвал его. В Сент-Луис уже послан с курьером официальный приказ генералу Хантеру. Генерал Хантер должен заменить генерала Фремонта, взять на себя командование его армией. После всех трудов Джона и его планов накануне главного наступления его сняли с командования, подтверждая тем самым, что обвинения в его адрес справедливы.

Джесси выпрямилась в своем кресле: генерал Хантер здесь, в Сент-Луисе. Курьеру президента Линкольна потребуется два дня, чтобы добраться до Сент-Луиса поездом. Полученное ею по телеграфу сообщение дало ей лишний день. А что, если она обгонит генерала Хантера на пути к лагерю, привезет Джону сообщение, которое побудит его к наступлению и обеспечит такую решающую победу, что не будет дан ход приказу об отзыве?

Она ждала подобную возможность, шанс оказать Джону услугу такого значения, что она компенсирует ее неудачи с Авраамом Линкольном и Фрэнком Блэром.

_/10/_

Джесси подошла к висевшей на стене карте Миссури. Джон стоит лагерем к югу от Спрингфилда, следовательно, на расстоянии двухсот пятидесяти миль отсюда. Через два часа отходит поезд в Ролла. Ролла расположена на полпути к Спрингфилду; там она сможет нанять скорый экипаж, а если не удастся, то верховую лошадь. Это позволит ей опередить генерала Хантера на несколько часов. Она быстро сложила необходимые предметы туалета в небольшую ручную сумку и к четырем часам была в поезде, отошедшем от станции Юнион. Вагоны были забиты солдатами, полотно дороги было плохим, и через каждые несколько миль поезд останавливался по непонятным для пассажиров причинам.

Она ехала всю ночь в темном, холодном вагоне, раздражаясь по поводу того, что поезд то и дело останавливается среди темных прерий. Она сидела, закрыв глаза, а ее мысли вращались с бешеной скоростью. Вспоминая сделанное ими с первого дня прибытия в Сент-Луис, она думала о том, что они могли бы сделать в будущем в случае успешного прорыва Джона на Юг.

Она вновь пережила муки, подобные тем, какие претерпела, когда ожидала возвращения брата Де Розье с пристани с сообщением от Джона, что он вышел в поход со второй экспедицией, прежде чем к нему поступил приказ полковника Аберта об отзыве. Тогда ей было девятнадцать лет, теперь – тридцать восемь; тогда она противостояла полковнику Стефану Уоттсу Кирни; сегодня она противостоит Аврааму Линкольну. Она понимала, что ее встреча с президентом серьезно навредила ей, что ближайшие друзья Линкольна публично называют ее мегерой, настырной, считают ее опасной женщиной из-за ее фанатичной преданности мужу. А разве есть другой вид преданности? Если бы она не была страстно настроена в пользу мужа, то какой женой она была бы, какой была бы их супружеская жизнь? Если жена не хочет пуститься ночью в путь ради спасения мужа, даже зная, какие могут последовать за этим осложнения, то является ли она верной женой?

В шесть часов утра она выпила чашку кофе и съела булочку на станции Ролла, затем нашла платную конюшню, арендовала экипаж и пару лошадей. Кучер был в летах и не привык спешить, но что-то в ее поведении убедило его, что она торопится. В долгие утренние часы она тряслась по дорогам для дилижансов. В полдень они сменили лошадей на постоялом дворе, где она смогла купить теплую еду; через час они снова были в пути. Кучер знал дорогу, но в сумерках недалеко от Лебанона одно колесо попало в глубокую канаву, сломалось, и экипаж свалился набок. Джесси выбралась без царапин, но не смогла убедить кучера достать новый экипаж или починить колесо.

Оставив свой чемодан, она быстро прошла семь миль до Лебанона. Джесси не спала почти двое суток, ее протрясло дорогой, к тому же она упала из коляски на землю и почти лишилась сил, но душевная воля влекла ее вперед. Она надеялась найти в Лебаноне новую карету.

Уже стемнело, когда она добралась до городской площади. Дома в городе закрывались на ночь. Джесси поняла, что почти невозможно в такой час найти верховую лошадь; одновременно она почувствовала, что окончательно вымоталась и не сможет проехать без отдыха остающиеся пятьдесят миль до лагеря Джона. В одном углу площади стояли и беседовали три человека; она подошла к ним и спросила, как пройти к постоялому двору. Пожилой мужчина внимательно оглядел ее, затем предложил следовать за ним. Он сопроводил ее вверх по холму к большому дому, открыл дверь и пригласил войти. Его жена и дочь провели ее в большую семейную комнату; по их лицам, скрипкам и гитарам, по большой стопке музыкальных книг, по гладко причесанным светлым волосам Джесси поняла, что это кусочек Германии, перенесенный на почву Миссури.

Она объяснила, что ей нужна комната, чтобы отдохнуть несколько часов, и какой-нибудь транспорт, чтобы добраться до Спрингфилда. Хозяйка дома показала небольшую комнату-спальню. Джесси спала, пока не услышала шум поднимающейся по холму повозки. Она быстро оделась, узнала, что пробило уже четыре часа утра и что ее хозяйка смогла нанять лишь тягловую лошадь и деревенскую повозку. Младший сын хозяев вызвался быть кучером, но повозка двигалась так медленно, что при первой же возможности она наняла верховую лошадь у придорожного фермера.

Джесси добралась до лагеря Джона ночью. Часовой быстро отвел ее в палатку генерала, перед которой горел костер. Открыв полог и войдя внутрь, она увидела Джона, склонившегося над картами, разложенными на длинном дощатом столе. Он выпрямился и встревоженно засыпал ее вопросами: почему она приехала, как добралась, что случилось? К ней вернулся дар речи лишь после того, как она вымыла холодной водой лицо и руки и отдышалась.

– Джон, – сказала она, – президент Линкольн отзывает тебя. Генерал Хантер едет сюда, чтобы взять на себя командование.

На его лице появилась маска вежливой отчужденности, когда он задал вопрос:

– Скоро ли приедет генерал Хантер?

– Не знаю. Я всю дорогу опасалась, что опоздаю, что он появится здесь до меня.

– Мы атакуем на заре, – быстро сказал он. – Все планы готовы. Мятежники решили расположиться у Уилсон-Крик. Через несколько часов наступит кульминация нашей работы на протяжении месяца… и отмщение за смерть Натаниэля Лайона.

– Генерал Хантер, может быть, находится на расстоянии часа-двух пути.

– Я усилю охрану.

Он вызвал офицера, отдал приказ, чтобы через линии не пропускали никого ни под каким предлогом. После ухода офицера Джон сказал:

– Подойди сюда и сядь со мной за стол.

Она молча сидела, пока он излагал, показывая пальцами на карте, свой замысел, с помощью которого намерен разбить армию генерала Прайса и оттеснить ее. Она слышала не многое из сказанного им. Она знала, что он поведет свои войска в бой, что случившееся с Натаниэлем Лайоном у Уилсон-Крик может случиться и с Джоном Фремонтом, что многие солдаты могут погибнуть. Он может оказаться одним из них. Через некоторое время Джон понял, что она не слушает. Он увидел выражение тревоги в ее глазах, затем отодвинул в сторону свои бумаги и карты, взял ее руки в свои:

– Ты не считаешь меня соломенным генералом?

– Я просто думаю: несколько дней назад исполнилась двадцатая годовщина нашей свадьбы. Ты был в лагере около Озейдж-Ривера. Ни ты, ни я не подумали об этом. Мы были слишком заняты и обеспокоены. Итак, дорогой, это некое подобие нашего праздника.

Джон приложил ее ладонь к своей щеке, сказав при этом:

– Мы отметим завтра, когда закончится сражение и мы добьемся победы. Ты мне принесла настоящий подарок к годовщине, Джесси: шанс сделать добро, прежде чем станет поздно. Ты всегда давала мне шанс сделать добро, и всегда в самые критические моменты вроде нынешнего.

Они сидели в прохладной тишине палатки у грубого стола. Память возвращала их к прошедшим двадцати годам, каждый понимал, что это свидание может оказаться последним. В палатке витали невысказанные мысли, воспоминания о счастливых годах, об испытаниях и трудностях, через которые они прошли. Медленно, почти с трудом Джесси сказала:

– Легко говорить о любви в обычные времена, зная, что кризис далеко. Но сейчас, когда твоя жизнь в опасности и мы стоим перед возможной разлукой, я полна благодарности за наши двадцать лет товарищества, мне почти нечего сказать тебе, кроме того, что я говорила тебе много раз до этого: я люблю тебя, любила тебя с того момента, когда ты вышел из-за отцовского кресла в Академии мисс Инглиш и взял меня за руку, ты для меня – вся жизнь, и ты сделал мою жизнь красивой и счастливой.

Он стоял неподвижно и смотрел на нее.

– В тот дождливый полдень, когда мы сидели за чайным столиком у пылающего камина, я обещал тебе, что буду всегда любить тебя. Именно эта любовь поддерживала мои стремления отвечать твоим надеждам. Я не знаю, что произойдет завтра, Джесси, на войне не бывает уверенности. Может произойти что-то непредвиденное, что помешает нашей действительной победе. Но на заре я отправлюсь на поле боя с надеждой, что должен выиграть…

Раздался сильный стук по наружному столбу, поддерживавшему палатку. Курьер отогнул полог и вошел, на его лице были полосы там, где пот смыл дорожную пыль. Он отдал честь и спросил:

– Генерал Фремонт?

Затем оторвал подкладку сюртука, извлек вшитый под нее пакет и протянул его Джону.

Джон бросил бумагу на стол и вскрикнул:

– Сэр, как вы прошли через мои линии?

– Мне было приказано генералом Хантером передать вам это послание, сэр.

Он вновь отдал честь и исчез.

_/11/_

Джесси тревожно всматривалась в лицо мужа в то время, как он посмотрел вначале на адрес, а затем на подпись внизу страницы. После этого он протянул ей депешу. Она прочитала приказ, подписанный президентом Линкольном, освобождающий генерала Фремонта от командования. Они просидели некоторое время в горьком молчании, а затем Джон сказал:

– На заре атака не состоится. Все запланированное должно быть отброшено.

Сколько сейчас времени?

– Почти полночь.

– Разве ты не командуешь здесь до прибытия генерала Хантера?

– Технически, да. Командую.

– В таком случае, если генерал Хантер не приедет к заре, разве ты обязан отменить свои приказы армии? Все готово для великой победы. Армия Запада имеет право доказать, что она может сражаться и сыграть свою роль в войне. Ты, Джон, также имеешь это право. Если бы этого посыльного не пропустили до утра через линии…

Казавшийся ниже ростом и приунывший, он мог лишь сказать:

– Ты права, Джесси, атака должна состояться. Этот приказ будет стоить Северу потери важной победы. Завтра исполнится сто дней, как мы приехали в Сент-Луис; все, что мы делали с тех пор, каждый наш шаг был направлен к нынешнему моменту. Будет печально для дела Севера отбросить такую возможность…

– Тогда ты атакуешь?

– Нет, я не могу. Любой другой офицер мог бы, должен был бы. С моим прошлым я не могу.

– Но почему, Джон?

– Я не могу совершить мятеж.

Бег ее мыслей оборвался; вот здесь скрывается враг, их неизменный спутник, одно слово во всем мире, которое парализует их рассудок и отвагу, – символ их несчастья. Она быстро подошла к мужу. Они не должны спасовать перед мучительными тенями прошлого. Она осознавала огорчение, приуготовленное для него, если его сместят сейчас, в тот самый момент кульминации; если она сможет убедить его взять решительный, смелый курс, то ее миссия будет выполнена. После великой победы Джона она с достоинством сойдет со сцены, вернется на Север к своим делам, ибо ее миссия завершится. Джон пойдет вперед, к более крупным победам. Она твердо посмотрела в лицо мужа:

– Это ты и сказал мне, когда я просила тебя послать войска на подкрепление полковника Мюллигана, вместо того чтобы направить пять тысяч человек в Вашингтон и дать возможность генералу Макклеллану проводить парады на Пенсильвания-авеню. Все достигнутое тобою, Джон, пришло благодаря самостоятельным действиям, а не слепому повиновению. Мы боимся слова, а не действия, ибо это проклятое слово «мятеж» преследует наши мечты. Когда тебе потребовались деньги, чтобы дать солдатам, которые были готовы уйти к концу девяностодневного срока службы, ты забрал необходимые деньги у квартирмейстера. Это было незаконно, но даже президент одобрил твой шаг. Быть может, незаконно начинать сражение на рассвете, но победоносное завершение никогда не будет сочтено мятежным.

Он в отчаянии покачал головой:

– Ох, Джесси, у армии цепкая память: если я начну атаку утром, а врага не окажется на месте и он уклонится от боя или же будет стоять на месте и примет бой, а мы не добьемся выдающейся победы, поднимутся страшные крики и вопли. Снова закричат о «Фремонте-мятежнике», о человеке, отказывающемся считаться с властью, подрывающем армейскую дисциплину, бросающем в бой солдат не ради Союза, а с целью спасти свое командование и свое назначение.

– Министр Камерон говорил тебе, как крайне нужна победа, он приказал тебе добиться ее любой ценой…

– Мистер Линкольн – главнокомандующий. Его приказ об отзыве перекрывает указания Камерона.

– Джон, ты когда-либо жалел, что я перечеркнула приказ полковника Аберта и послала тебе весточку, отправившую тебя во вторую экспедицию?

– Нет, Джесси, результат оправдал этот шаг.

– Тогда почему эти же соображения не сохраняют свою силу и сейчас? Ты подошел к критическому моменту, критическому часу, ради которого работал сто дней. Решающая победа рядом. Сможет ли генерал Хантер осуществить твои планы?

– Он захочет разработать собственные планы и собственную кампанию. Наш поход будет перечеркнут.

– Победа не может быть незаконной, незаконно лишь поражение. Разве осуществленные тобою приготовления не обязывают тебя начать сражение утром? Ты никогда не отказывался от последствий смелого, независимого шага. Что это – страх перед еще одним полевым судом? Мы выдержали один такой суд, выдюжим и другой.

Он присел в конце длинного дощатого стола, закрыл лицо руками.

– Я не могу сделать этого, Джесси, – прошептал он. – Твой отец однажды заметил, что небольшой мятеж – порой гений демократии. Я уже пользовался таким гением. В этом отношении был прав генерал Кирни. Упорный мятеж более опасен, чем любые благоприятные результаты, принесенные им. Я не могу превратить себя в закоренелого мятежника.

Джесси не имела права давить на него дальше. Сама она не боялась последствий: какое название ни дали бы потом, она атаковала бы на рассвете. Она видела, как необученные рекруты превращались в прекрасно организованных боевых солдат, знала, ценой каких усилий Джон собрал достаточно ружей и артиллерии, чтобы сделать возможным это наступление. Подобно Наполеону, они потратили сто дней для большой кампании. Но теперь все осталось позади, их усилия были напрасны, для них не найдется больше места в борьбе за дело свободы, к которой они так долго готовились и принесли так много жертв.

Джесси понимала, что если утренняя атака провалится, Джон и Джесси Фремонт станут «закоренелым бунтарем и женским политиком». Она удивлялась, почему ей, однажды поверившей генералу Кирни, что нельзя восставать против собственного правительства, вновь хочется встать на этот тернистый путь.

Издали послышались голоса; они становились все громче и, казалось, приближались с разных сторон. Джесси и Джон вышли из палатки, желая узнать причину шума. Сообщение о смещении Джона стало известно в офицерской столовой, и офицеры пришли, чтобы удостовериться. Они стояли полукругом перед палаткой в шесть рядов. Послышалась вторая волна звуков возбужденных голосов, топот ног, и на плацу показались бегущие солдаты, и в слабом свете луны Джесси почудилось, что тысячи заполнили плац и последние ряды скрывались в темноте.

Один из офицеров громко спросил:

– Верно ли, генерал Фремонт, что вас сняли с поста?

– Да, – ответил спокойно он, – это верно. – Через минуту он продолжил: – Мы выросли вместе как армия. Мне знаком отважный, самоотверженный дух, который привел вас к делу защиты страны. Продолжайте, как начали, и окажите моему преемнику такой же сердечный и полный энтузиазма прием, какой вы оказывали мне. Солдаты, сожалею, что покидаю вас.

Резкие крики протеста раздались в передних рядах офицеров. Джесси слышала слившуюся волну протеста солдат, выкрикивавших различные слова, означавшие одно и то же. Она слышала, как офицеры угрожали подать в отставку, солдаты требовали, чтобы Джон продолжал командовать, клялись, что не станут сражаться под чьим бы то ни было иным началом, что бросят ружья, что имеют право сражаться, как давно уже планировали и как им было обещано.

Постепенно солдаты успокоились. Все смотрели на Джона, ожидая его ответа. Он сказал, что никто не может опротестовать действия президента и первая обязанность солдата – исполнять приказы, что он больше не командует ими, что они сражаются не ради какого-то офицера, а за великое дело Союза.

Джон просил солдат вернуться на свои места. Никто не сдвинулся с места; они ждали иного ответа, а этот их не удовлетворял. Он повернулся и посмотрел на жену. Молчание не могло скрыть напряжения. Она видела, что внутри него идет трудная борьба. Она молчала. Теперь дело за Джоном, стоящим перед армией, созданной им самим, ему принимать окончательное решение. Он повернулся лицом к офицерам и солдатам:

– Готовьтесь к наступлению!

Раздался стихийный радостный крик; офицеры и солдаты немедленно разошлись с криками и песнями, полные энтузиазма. Джесси вошла в палатку и села за длинный дощатый стол. Через несколько минут появился Джон и сел на скамью рядом с ней. Они сидели плечом к плечу, два товарища ста дней. Они были втянуты в водоворот суматохи и хаоса, работали как одержимые, отдали лучшие порывы своих сердец и ума делу, которое любили так много лет. Конечно, Джон и Джесси допускали ошибки: они пытались вести войну, может быть, не такую уж дешевую в долларах, но с наименьшими людскими потерями. Их обманывали, обводили вокруг пальца, грабили – но всегда северяне, обогащавшиеся на военных контрактах.

Вместе с дерзостью Джона в области военной стратегии чета Фремонт пыталась применить такой же фактор в сфере политических маневров, но президент Линкольн не хотел освобождать рабов, и, таким образом, их самостоятельное действие было истолковано как поспешность, неуправляемое стремление превысить свои полномочия. Они продолжали думать, что были правы в вопросе об освобождении негров, что ради этого ведется война и рабы будут освобождены до ее завершения, и их утешало то, что половина северян поддерживала их в таких убеждениях. Но вот всего через сто дней их отвергли, от них отказались. Еще два или три часа, и они нанесут удар, не имея законного права на него, но в силу своего характера и сущности самого дела, как это было во время второй экспедиции и завоевания Калифорнии.

И вновь тишина вокруг них и их решимость были нарушены: вдали застучали подковы лошадей, их шум приближался с каждой минутой. Джесси и Джон сидели со сжатыми руками, глядя в темноте друг на друга; лошади подскакали к самой палатке. Всадники быстро спрыгнули с коней. Сапоги застучали по небольшому деревянному настилу перед палаткой. Джесси и Джон поднялись, когда в палатку вошел генерал Хантер, высказавший комплименты генералу Фремонту и принявший командование армией Запада.

Их поезд должен был прибыть в Сент-Луис в девять часов утра, но добрался до города лишь в девять вечера. Когда они подъехали к дому Бранта, то обнаружили, что улица и все свободные участки вокруг дома запружены женщинами и детьми, молодыми парнями и стариками, собравшимися с раннего утра. Выходя из кареты, они услышали крики и приветствия. Толпа расступилась, открыв им проход, и Джесси увидела, что над входом висят гирлянды, а ступени лестницы засыпаны цветами. Жены и дети их солдат в Спрингфилде заговаривали с ними, старались подбодрить, выражали свое уважение и любовь. Одна пожилая женщина решительно сказала, обращаясь к ним:

– Не обращайте внимания, генерал Фремонт и Джесси, мы с вами в час опалы.

Джон встал в проеме двери лицом к толпе, пытаясь сказать слова благодарности. Джесси не хотела, чтобы эти добрые люди видели ее слезы; она вошла в дом и сразу же поднялась в свою крошечную спальню, где с балкона можно было наблюдать, что происходит внизу. Джесси увидела, как расступилась толпа на боковой улице и проехала группа всадников с факелами. Это были гвардейцы Загония, многие из них с повязками, в мундирах со следами пуль. Они остановились перед домом Бранта, повернулись лицом к нему, обнажили сабли и отдали последний салют своему командующему.

Это было так трогательно, что по щекам Джесси побежали слезы: эти офицеры гвардии Загония были уволены со службы вместе с Джоном, их назначения аннулированы; раненые и погибшие были отвергнуты, те, кто так отважно сражался у Спрингфилда, погибли напрасно.

На нее обрушилось чувство, схожее с тем, какое испытала она в индейской резервации Делавэра. Она села на край своей железной кровати и закрыла лицо ладонями. Джесси понимала, что едва начавшаяся война для них кончилась. Им остаются расследования и суды, обвинения и претензии, горечь поражения и отчаяния. Однако с неожиданно промелькнувшей ясностью она увидела, что все это верно для каждого, вовлеченного в эту страшную войну. Лишь немногие добьются чего-то большего, чем поражение, отчаяние и смерть.

Она услышала последний взрыв приветствий толпы внизу; слышала, как развернулись лошади и зацокали по булыжной мостовой; как расходился народ и наступала ночная тишина, слышала, как устало муж поднимался по лестнице.

Что им делать теперь? Куда повернуться? Как они встретят грядущее?

Она встала, молча переживая щемящую боль в сердце, ей было трудно дышать. Вспомнила то, что было двадцать лет назад: она была беременна своим первым ребенком, и в это самое утро Джон уезжал в свою первую большую экспедицию на Запад. Ей пришлось провести без него шесть месяцев. Она пришла в ранние часы в библиотеку отца помочь ему в работе. Они сделали то, что намечали, и отец уехал в сенат. Как и сейчас, сумеречный свет раннего утра навеял ей гнетущее чувство одиночества. Потом она заметила, что отец оставил на ее столе записку с цитатой из Марка Аврелия:

«Не тревожься о будущем, ибо когда подойдешь к нему, то появятся те же ведущие тебя мотивы, которые оберегают тебя в настоящее время».

Она услышала, как Джон поднимается по последним ступеням. Она отвернулась от окна и с легкой улыбкой быстро прошла к двери, чтобы открыть ее мужу.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю