355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Ирвинг Стоун » Бессмертная жена, или Джесси и Джон Фремонт » Текст книги (страница 28)
Бессмертная жена, или Джесси и Джон Фремонт
  • Текст добавлен: 15 октября 2016, 05:43

Текст книги "Бессмертная жена, или Джесси и Джон Фремонт"


Автор книги: Ирвинг Стоун



сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 37 страниц)

В переживаниях этого дня Джесси ощущала и признательность, и разочарование. Она была признательна добровольцам, участвовавшим в кампании, в своем большинстве это были молодые и лояльные делу свободы люди: они не желали признавать поражение до самого последнего момента и отважно повторяли: «Нас могут побить на сей раз, но мы выберем Джона Фремонта в 1860 году». Она понимала разочарование таких людей, как Дана и Грили, пришедших вечером пожать им руку и сказать, что они прекрасно вели борьбу; сдержанная, без эмоций реакция Джона на поступавшие свидетельства поражения притупляла огорчение тем фактом, что они отстали от Бьюкенена почти на полмиллиона голосов.

Они оставались в штаб-квартире до рассвета, пожимая руку уходившим участникам организации кампании, а затем по-научному анализируя результаты выборов с Фрэнсисом и Фрэнком Блэрами: Филмор и его сторонники свободной земли оттянули восемьсот тысяч голосов, которые достались бы республиканцам, не будь Север расколот. Триста тысяч вигов голосовали не за Фремонта и партию, более близко выражавшую их убеждения, а за Бьюкенена, стараясь не допустить раскола. Джесси подумала: «Если бы только эти виги и северные демократы, верившие в дело республиканцев, не испугались опасности сецессии Юга, Джон был бы избран. Если бы республиканцы избрали председателя Пенсильвании своим кандидатом на пост вице-президента, он мог бы нанести поражение Бьюкенену в его собственном штате. Если бы Том Бентон не выступил против своего зятя; если бы новая партия имела средства для проведения кампании, сопоставимые с ее молодым энтузиазмом; если бы…»

– Да, – прошептала она, когда первые лучи солнца проникли в выстуженную и опустевшую штаб-квартиру, – если бы…

Они побрели домой по пустынным улицам. Джесси и ее дочь отправились на кухню, чтобы приготовить яичницу с ветчиной. Она подала завтрак в столовую на стол, который почти пять месяцев был завален избирательными материалами. В середине еды Фрэнсис Блэр не выдержал: в его тарелку закапали слезы.

– Простите старика, – сказал он, – но я не могу сдержать свое разочарование. Я был так уверен, что мы создаем новую политическую партию, нового президента и новую эру. Теперь, когда все позади, видно, что мы ничего не свершили… ничего… Мы также участвовали в гонке!

Расстроенная этим срывом, Лили начала хныкать:

– Я замышляла провести следующие четыре года в Белом доме. Я организовала бы множество чудесных вечеринок, и все мальчики и девочки в Вашингтоне стали бы моими друзьями…

– А я даже перестроила Белый дом, – сказала Джесси с горькой улыбкой, – оклеила новыми французскими обоями приемный зал. Я провела ужин-буфет для тысячи гостей. Лили, прекрати хныкать. Надень пальто и погуляй по Вашингтон-сквер, пока не возьмешь себя в руки. Если ты не можешь выдержать более сильные разочарования, тогда ты будешь несчастной полжизни.

Лили надела пальто и вышла через парадную дверь. Фрэнсис Блэр извинился и пошел в свою спальню. Аппетит пропал, Джесси и Джон смотрели друг на друга через стол.

– Как ты думаешь, не отдохнуть ли нам? – спросила она.

– Да, должны попытаться.

Они устало поплелись наверх, в свою спальню. Джесси откинула тканевое покрывало. Они не стали раздеваться, а сбросили верхнюю тяжелую одежду и надели халаты. Они слишком устали, чтобы разговаривать и заснуть: они лежали рядом не двигаясь, и каждый думал о своем.

Впервые с тех пор, как пять лет назад она провела одинокие и бессмысленные месяцы в песчаных дюнах Сан-Франциско, ее охватило уныние. Она всегда верила в свои и Джона возможности, но теперь вынуждена признать, что для карьеры лучше всего подходит красочный французский термин «упущенная возможность»: они столько раз почти достигали превосходных результатов, но ничто не доводилось до логического конца. Они взбирались наверх в стольких многообещающих циклах, подходили к вершине, чтобы тут же соскользнуть вниз. Они не достигли ничего стабильного, что вело бы прямиком к дальнейшим достижениям. Чем они займутся и что сделают? Сумеют ли они справиться с очередной ожидающей их ролью? Или же снова подберутся к высокой вершине и снова упадут и окажутся за бортом?

Она понимала, что это несправедливо: Джон сделал много как исследователь, сыграл решающую роль в освоении Запада, успешно проявил себя в качестве завоевателя, гражданского губернатора, сенатора, кандидата в президенты. Но во всех этих ролях его успех был мимолетным, роли менялись так быстро, что шла кругом голова! Почему так происходит с ее мужем? Почему так происходит с ней? А как это влияет на их брак? Она так часто размышляла над загадкой Джона Фремонта, но теперь увидела, что действительную загадку задает их брак. Она удивилась тому, что, какими бы ни были трудности или острота кризиса, ни один из них в личных отношениях не подвел другого и этот добропорядочный и счастливый брак переживает неудачу почти при каждом изменении мирской карьеры. Почему такое хорошее супружество не ведет к таким же успехам? Неужели в одном из них есть нечто, исключающее другого? Или же способности мужчины и женщины жить в любви и гармонии являются теми атрибутами, которые заранее исключают мирской успех? Они терпели поражения по весомым, иногда даже героическим причинам, но всегда в конце их подстерегал неуспех.

Так ли это? Может быть, ей просто кажется, что цель важнее средств? В действительности Джон прекрасно преуспел как кандидат в президенты. Он остался верен лучшим чертам своего характера и наиболее достойным традициям американской государственности. Лишь она и муж ведают об этом; остальные граждане будут верить, будто они провалились; но с каких пор их единая точка зрения стала для них недостаточной? Разве они не были готовы принять осуждение и остракизм, решаясь на завоевание Калифорнии? Хотя завоевание произошло не совсем в такой форме, какую они предполагали, они не страдали от того, что были лишены возможности раскрыть закулисную деятельность. На этот раз действовали по собственному, скрытому от других убеждению: отказались принять предложение демократов о выдвижении кандидатуры, отказались вести кампанию грязными методами, отказались допустить в кампанию тему религиозной нетерпимости. Они не могли выйти на публику и крикнуть: «Мы настаивали на победе в идеальной обстановке!»

Нет, они не могли выставлять напоказ свои добродетели. Они проиграли, и это был конец. Но они сами как муж и жена знали, что, заплатив затребованное с них, они стали бы президентом и первой леди. Взаимное доверие – добро для супружества: оно придает ему вес и широту.

Джон поднялся с постели и пошел в свой кабинет. Она слышала, как он листает книги, передвигает мебель. Она встала, подошла к двери и увидела, что он стоит среди бумаг и заметок и смотрит на них с выражением пресытившегося. Он поднял взор и, не двигаясь, – лишь его темные впалые глаза казались живыми, – сказал через плечо:

– Ты можешь хранить тайну?

– Теперь, когда нет репортеров, осмелюсь сказать: могу.

– В таком случае должен сознаться, что я глубоко сожалею о том, что упорно старался быть благородным. Мне не следовало бы отклонять предложение демократов о выдвижении моей кандидатуры! Или же, приняв выдвижение от республиканцев, вести яростную кампанию, угрожать гражданской войной, если меня не изберут, допустить включение в кампанию вопроса о религии. Вчера перед нашим домом стояли тысячи; сегодня мы одиноки, нет даже ни одного репортера, чтобы выяснить, как чувствует себя проигравший. Говорю тебе, Джесси, мы были идиотами! Нам следовало бы вести игру по правилам политики! Эти правила были выработаны много лет назад. Если бы мы были разумными и деловыми, то сегодня утром ты могла бы пойти по магазинам и купить фиолетовые занавеси с розовыми шнурами для Белого дома, а ты беседуешь с мужем в скучной комнате, предаваясь ненужным воспоминаниям.

Пережив собственные сожаления, Джесси была в состоянии понять сетования мужа.

– Ты вправе сожалеть о случившемся, Джон, – сочувственно сказала она, – излишний идеализм подобен слишком жирному пирожному: он оставляет приторно-сладкий вкус во рту. Но ты не мог поступить иначе, мой дорогой, и я горжусь тобой. Я предпочитаю находиться здесь с тобой, отдаваясь работе и воспоминаниям, которые кажутся теперь бесполезными, а не покупать фиолетовые занавески ценою унижения. Ты помнишь, что сказал мне в тот вечер, когда мы узнали, что ты можешь быть выдвинут кандидатом от республиканцев: иногда проигранная битва ведет к выигрышу всей кампании. Ты и республиканская партия потерпели поражение в первых национальных выборах, но вы вели себя так хорошо, что это неизбежно приведет вас к победе. Возможно, твоя победа будет в 1860 году; возможно, она придет при другом республиканце; но, кто бы ни выиграл, он будет во многом обязан тебе. Ты честно принес республиканской партии почти полтора миллиона голосов, это сделало республиканцев второй постоянной партией. Ты не опорочил достоинство выборного процесса в год крови и страстей, когда так легко воспламенить своих сторонников. Таков твой вклад, дорогой, и он столь же важен, как тот, что сможет сделать Джеймс Бьюкенен в Белом доме.

Они стояли, глядя друг на друга, в сумеречной комнате, в стороне от внешнего мира, две одинокие фигуры, отвергнутые, но не осужденные; всё и ничего не потерявшие, заплатившие огромную цену, но обладавшие теперь большим, чем то, с чего начали. Несколько часов назад они были наиболее видными лицами своей страны; сегодня они чувствовали себя наименее важными, и им оставалось лишь зализывать свои раны.

Она не помнила, кто сделал первое движение, было ли сказано что-либо, как они приблизились друг к другу; произошло все так, как было при их первом объятии в прихожей ее дома в Вашингтоне: они вдруг необъяснимым образом слились друг с другом. В этот момент любые слова, даже самые нежные, были бы лживыми. Но этот поцелуй не мог солгать, он сказал им обоим, что между ними нет пропасти и несчастья и, что бы ни произошло, так и будет, пока они любят и действуют вместе.

Переполненная сердечными чувствами, она прошептала:

– Писатели утверждают, что любовь может быть лишь между молодыми, что радость и очарование романтической любви кончаются у алтаря. Как они слепы! Высшая романтика – в супружестве; самые прекрасные истории о любви пишутся после свадьбы, а не до нее.

Книга шестая
ГЕНЕРАЛ ДЖЕССИ

_/1/_

Участок площадью двенадцать акров, в центре которого находился их коттедж, был похож на парк. Несколько лет назад управляющий огородил его забором и украсил посадками светлого дуба и живописного кустарника калифорнийских гор. В одиннадцати милях от дома располагалась деревня рудокопов Беар-Валли, но Фремонтвилл во многом обеспечивал себя сам. Мясо, овощи, яйца и молоко доставлялись из Сан-Франциско; горняки питались в основном консервами и рисом. Джесси перевезла для двух комнат мебель, хранившуюся у мадам Кастро в Монтерее. Она скучала без вида на море, но горы, покрытые ковром золотистых маков, компенсировали это. Поднявшись на горный хребет, они могли любоваться широкой панорамой: рекой Сан Иякин, обрамленной зеленым поясом деревьев, металлическим отблеском равнинных рек Станислаус и Туолумне.

Джесси, Джон и трое их детей проехали восемьдесят миль от Стоктона в открытом экипаже и обосновались в Марипозе. Они нашли на своей огороженной территории несколько небольших деревянных построек; сарай был превращен в склад, а пристройка – в кухню. Джесси побелила снаружи свою хижину, а внутренние стены зашила досками. Когда из Монтерея прибыла мебель, она повесила белые кружевные занавески на окна, застелила пол китайскими циновками, в спальне поставила высокую кровать с балдахином, изготовленную в Новой Англии, в жилой комнате перед камином положила медвежью шкуру, расставила там плетеные кресла и кушетки из бамбука, обтянутые китайским сатином. Лили занялась устройством загона для цыплят, гусей и уток. Они предоставили соседу-итальянцу, разбившему огород, возможность пользоваться водой, вытекавшей из шахт Джона; в знак признательности он делился с ними своим щедрым урожаем.

Почтовый пароход приходил в Сан-Франциско через каждые две недели, а фургон доставлял почту в деревню Беар-Валли. Выезжая верхом в деревню, Лили возвращалась с сумками, наполненными письмами, книгами и связками журналов, консервами, свежими продуктами и сладостями из Сан-Франциско. Беар-Валли были типичной для Сьерры деревней рудокопов, со скоплением салунов и лавок на обоих концах разбитой грязной дороги. Хижины горняков беспорядочно стояли на холмах, спускавшихся к дороге. Там жили несколько уважаемых семейств родственников с молодыми женами и детьми, но значительную часть населения деревни составляли авантюристы. Они зарабатывали на жизнь перепродажей заявок и в этих целях образовали так называемую лигу «Горнитас».

На шахтах Джона работали около сорока человек. На шахте «Принстон» он установил дробильную и паровую мельницу, что позволило ему извлекать из тонны породы на семьдесят долларов золота.

Шахты «Пайн-Три» и «Жозефина» были оборудованы штольнями и приносили около семидесяти тысяч долларов в год дохода; шахта «Марипоза» была самой доходной. Большинство рабочих Джона имели хижины в Беар-Валли и недалеко от дома Фремонтов. Там были корнуэльские семьи, которые он направил в Марипозу, когда находился в Англии, некоторое число южан и разного рода временщики, работавшие неделю или месяц, а затем бесследно исчезавшие.

Джесси стремилась познакомиться с соседями; ее склад, в котором она хранила продовольствие, привезенное на фургоне из Стоктона, превратился в источник пропитания для всего района в чрезвычайных обстоятельствах. Ее самое вызвали как-то в качестве врача, когда у ребенка Кэльхунов, проглотившего кусок солонины, начался приступ. Их бывший управляющий оставил ей несколько книг с воспоминаниями о французской революции и иллюстрированное собрание сочинений Шекспира. В ожидании прибытия ящиков с купленными ею книгами для обучения своего потомства Джесси пользовалась текстами, находящимися под рукой.

– Это будет нерегулярный курс, – сказала она Джону, – но для их голов хороша любая учеба.

Трое ее ребят стали ядром своеобразной школы, ибо полдюжины жен рудокопов Джона, а также другие соседи приводили к ней своих детей.

Так наконец был заложен Фремонтвилл. В поселке были и лавка, и школа. Они поставили хижины для работавших у них рудокопов – так начала складываться община. Не было пока церкви; Джесси всегда думала о бревенчатой церкви, но они так и не собрались ее построить.

Ее сильно огорчало то, что с ней не было отца. Том Бентон более года собирался приехать к ним, но каждый раз в последний момент просил прощения: на Востоке еще так много работы, он хотел бы закончить второй том своего «Тридцатилетнего обзора», не может отвлечься от борьбы против попыток развалить Союз. Он обещал приехать позже, когда завершит второй том и закончит серию лекций. Она пыталась убедить его, что он уже проделал работу нескольких человек, что год пребывания на чистом воздухе Запада возродит его силы. Она не верила его доводам, которыми он оправдывал свое нежелание тронуться с места. С каждой почтой, уходившей на Восток, она писала ему пространные письма, рассказывающие об их жизни в горах. Том Бентон неизменно посылал ей несколько пакетов новостей, а также новые книги, выпущенные на Атлантическом побережье.

Лили, высокая крепкая девица в свои пятнадцать лет, любила бродить по горам. Отец подарил ей лошадь бронзовой окраски с серебристыми гривой и хвостом, которую она назвала Чиката. Большую часть дня, когда Джесси не занималась с ней историей, поэзией и чтением, она ездила по горам и долинам Сьерры, привозя домой охапки полевых цветов. Она с отцом часто посещала различные шахты, стоя в дверях и наблюдая, как из тиглей льется расплавленное золото.

Джесси повезло нанять для услуг ирландку по имени Роза, которую они быстро окрестили Ирландской Розой, и неуклюжего, замкнутого горца Исаака, наполовину индейца, наполовину негра, чтобы ухаживать за лошадьми, убирать участок и управлять каретой. Исаак был низкого роста, молчаливый и недоверчивый. Ни Джесси, ни Джон не могли понять, почему он захотел работать у них, но потом они нашли ответ, видя, какой любовью Исаак окружил Чарли и трехлетнего Фрэнка, обучая их верховой езде и обращению с ружьями.

В горах Сьерры было полно индейских поселений; то и дело происходили стычки между бродячими золотоискателями и индейскими племенами. Однако Джон умел строить отношения с индейцами: его разведчики из Делавэра сопровождали его в четырех экспедициях; поставки скота пять лет назад индейцам Сьерры уберегли их от голода и таким образом вызвали их признательность Джону; он следил за тем, чтобы они имели доступ к родникам и не было помех их поселениям. Возвращаясь в свои лагеря после сбора ягод и хвороста, индианки болтали под высокой сосной, стоявшей перед фасадом коттеджа Джесси. Любимой закуской индианок были ломтики турнепса с нутряным салом между двумя кусками хлеба. Ирландская Роза угощала этими ломтиками их, а Чарли и Фрэнк играли с индейскими детишками, пока сквау поглощали еду. Возвращаясь с охоты, индейцы делились мясом.

Джесси поинтересовалась тем, как индейцы называют ее дом. Они ответили: «Белый дом». Стоя под сосной с группой сквау, за спиной которых были привязаны плетеные корзинки с младенцами, Джесси повернулась и взглянула на свою двухкомнатную хижину, побеленную снаружи.

«Она, понятно, отличается от того, другого Белого дома», – подумала она. В этот вечер она сказала мужу, какого названия удостоился их дом. Джон ответил:

– Здешние горцы называют его так.

– В шутку?

– Не думаю. Просто в Сьерре такая окраска редка.

– Ты не сожалеешь, Джон? – мягко спросила она. – Мы принимали бы послов вместо индейских сквау…

– Я не сторонник оплакивать золотую руду, ускользнувшую из-за оползня, – ответил он. – Это и произошло с нами.

Хотя он старательно скрывал от нее свои проблемы, она знала, что у него более чем достаточно оснований для тревоги. Согласно решению, принятому Калифорнийским судом, любой может войти и занять любую шахту, несмотря на то что за пять минут до этого она была занята и в нее были вложены тысячи долларов. Джон вложил в шахту «Пайн-Три» почти тридцать тысяч долларов, и все они были потрачены впустую. Его охранники были подкуплены лигой «Горнитас», которая и заняла шахту, когда рудокопы отдыхали дома. Приехав на следующее утро, Джон узнал, что он потерял эту шахту: не представлялось никакой возможности возвратить тридцать тысяч долларов, вложенных им, или предъявить право на часть золота, добывавшегося с помощью его оборудования.

Вернувшись в Марипозу после двухлетнего отсутствия, Джесси и Джон узнали, что шахты задолжали почти полмиллиона долларов. Поначалу она не могла понять, как могли шахты столько задолжать, добывая много золота. Джон уверял ее, что дело поставлено надежно, потому что полмиллиона долларов представляют вложения в машины, дробильни, мельницы, плавильни, дороги, которые многократно затем окупятся.

После того как муж взял на себя управление, она подумала, что долги будут оплачены. Но они продолжали расти. Джон был хорошим инженером, и у него был смелый ум: он построил большую плотину на реке Мерсед, она была, возможно, первой плотиной в Калифорнии, привез сотни китайских кули из Сан-Франциско, чтобы проложить в горах железную дорогу для доставки руды к городским плавильням, смонтировал на мельнице Бентона новые дробильни. Все это стоило огромных денег, но он был уверен, что в следующем году будут работать около ста таких дробилок, и они будут получать около тысячи долларов в неделю и легко оплатят все свои обязательства.

Несмотря на все его уверения, Джесси знала, что он тревожится. Джон вставал до рассвета и уезжал на шахты, а возвращался в сумерках. Каждую неделю он посещал Стоктон, Сакраменто или Сан-Франциско, где встречался с адвокатами, покупал новое оборудование, нанимал честных рудокопов. Он мечтал о поездке в Нью-Йорк, в Европу за более эффективным оборудованием, о новом размещении займа, приглашении новых корнуэльских горняков. Она знала, что кое-что из этого было на самом деле нужно, но многое вызывалось его желанием быть в движении. Ни один из его планов постройки железной дороги на Запад не осуществится. Теперь он всего лишь золотодобытчик. Мужчина не всегда хозяин своей судьбы, бывают и трудные времена, когда человек в состоянии осуществить лишь самое незначительное.

Для нее самой основание Фремонтвилла запоздало почти на десять лет; оно произошло в то время, когда она предпочла бы жить в Нью-Йорке или Сан-Франциско. Годы, прошедшие после ее первого приезда в Сан-Франциско на борту парохода «Панама», изменили во многом ее представления. Она избавилась от наивности. То, что в двадцать пять лет казалось забавным приключением, в тридцать три требовало осознанных усилий. После того как всего один шаг отделял ее от положения первой леди Соединенных Штатов, не так-то просто взять на себя роль первой леди Фремонтвилла. По ее замыслу поселок на Марипозе стал приятным для ее мужа и детей, а также соседей, но для Джесси Бентон Фремонт амбиции первопроходца осуществились слишком поздно, чтобы она могла ими насладиться.

Они приехали в Марипозу весной, в самое красивое время в горах Сьерры, когда воздух кристально чист и напоен ароматами сосны, дуба и душистых кустарников. Хотя Джон часто отсутствовал, она не чувствовала себя одинокой, поскольку между Сент-Луисом и Сан-Франциско действовала дорожная линия с дилижансами, и поездка занимала всего три недели; в Фремонтвилл часто наведывались посетители. Их старые друзья из Сан-Франциско, включая Фитцхью Биля и старого Найта, приезжали на охоту и геологическую разведку. Английская семья, с которой они познакомились в Лондоне, послала к ним своего семнадцатилетнего сына Дугласа, долговязого блондина: он слишком усердно учился, и поэтому пребывание на свежем воздухе было ему необходимо. Ричард Генри Дана, посетивший Калифорнию на десять лет раньше Джона, автор книги «Два года перед мачтой», обеспечившей ему широкую популярность, превратил свой приезд в увеселительный визит.

Потом наступило лето. Весь день на Беар-Валли лился поток солнечных лучей, окрестные горы поглощали жару, и она обрушивалась на коттедж Фремонтов. Пыль затрудняла дыхание; почва была настолько раскалена, что детям пришлось сшить для собак кожаные чулочки и таким образом уберечь их лапы от волдырей.

Однажды рано утром ее разбудил стук в дверь. Мужской голос позвал:

– Полковник, лига «Горнитас» захватила «Блэк-Дрифт».

Когда Джон поспешно выскочил из постели, она спросила:

– Что это означает?

– Работает лишь шахта, – ответил он.

Некоторое время она продолжала лежать, наслаждаясь предрассветной прохладой. Когда она встала, жгучее солнце уже поднялось над горизонтом. Она позавтракала вместе с Лили и Дугласом, а потом час читала текст о французской революции. Обычно Исаак забирал Чарли и Фрэнка в свободное время в сарай, потому что там было прохладнее, но сегодня он не выпустил их из коттеджа. Джесси заметила, что ни Лили, ни Дуглас не проявили интереса к занятиям. Не потребовалось много времени, чтобы понять, что ночной посетитель принес плохие известия. Она спросила Исаака, что произошло, и он ей сказал откровенно, что лига «Горнитас» пытается захватить шахту «Блэк-Дрифт». Шесть корнуэльских рабочих Джона работали в шахте, что не было известно лиге. Поскольку захватчики не могли сразу захватить шахту, они решили взять рабочих измором. Если им удастся изгнать горняков из шахты «Блэк-Дрифт», то через несколько недель они завладеют всеми шахтами Марипозы.

Мальчики влезли на дуб, откуда могли осмотреть местность за паровой мельницей и желтую дорогу, казавшуюся блестящей под знойным солнцем. Джесси заняла свое обычное место у окна передней комнаты. Мальчики заметили силуэт всадника на фоне темно-красного заката.

– Едет отец! – закричал Чарли.

– Проникли они в «Блэк-Дрифт»? – с ходу спросила Джесси.

– Нет, – ответил Джон, отстегивая кобуру с револьвером, – и не проникнут. Им не удастся запугать шестерку корнуэльцев.

– Джон, мы должны направить послание губернатору.

– Их вооруженные люди блокировали все проходы и дороги. Я пытался сегодня днем отправить трех курьеров, и в каждого из них стреляли.

В эту ночь они спали мало, предпочитая обсудить в прохладе возможные пути ликвидации этой чумы в горнодобывающем районе. Джон поклялся, что, как только избавится от банды «Горнитас», поедет в Сан-Франциско и обяжет своих адвокатов подать жалобу по поводу закона о захвате.

В четыре часа утра он поехал на шахту «Блэк-Дрифт». Джесси встала на рассвете и обнаружила, что исчезла Лили. Никто не знал, куда она ушла. Вернувшийся через час Дуглас сказал им, что Лили поехала к губернатору. Она поднялась в горы по высохшему руслу ручья и через заросли манзанитных кустарников, укрывавших лошадь, добралась до перевала и уже находится по другую сторону, ускользнув таким образом от лазутчиков «Горнитас». От гордости за отвагу дочери щеки Джесси покрылись румянцем.

Незадолго до полудня пришла из своей хижины, расположенной примерно в миле от дома Джесси, жена прораба шахты «Блэк-Дрифт» миссис Катон. В ее руке была корзина с едой.

– Я несу завтрак Катону в шахту, миссис Фремонт.

– Лига «Горнитас» не пропустит вас.

– Под одеждой я спрятала револьверы Катона, – мрачно ответила женщина. – Если бы надеть нечто похожее на ваши парижские кринолины, я пронесла бы целый арсенал.

Джесси не смогла разубедить миссис Катон и поэтому решила пойти с ней. Миссис Катон вытащила из-под платья револьвер и положила его, прикрыв салфеткой, в корзину с едой. Они прошли две мили по узкой дорожке к шахте «Блэк-Дрифт». Когда они подошли к месту, где дорожка делала крутой поворот, миссис Катон сказала:

– Подождите здесь, миссис Фремонт, тут лига не увидит вас.

Джесси спряталась за скалой и наблюдала, как женщина направилась ко входу в шахту. Члены лиги перегородили ей дорогу. Миссис Катон запустила руку в корзину, вытащила револьвер и крикнула:

– Хотите, чтобы вас застрелила женщина? Дайте мне принести еду Катону. Вы ссоритесь с полковником из-за шахт и земель и деритесь с ним. Я же бедная женщина, у меня есть только мой муж и пятеро детей, для которых он работает. Я защищаю Катона.

Она направляла свой револьвер то на одного, то на другого, те отступили и освободили проход в шахту. Спустя некоторое время она вновь появилась у входа в туннель.

– Они не осмеливаются стрелять в женщину, – сказала она, подойдя к Джесси. – Я положила в корзину достаточно пищи для шестерых.

После полудня вернулся домой Джон, и Джесси рассказала ему о подвиге Лили, а также о миссис Катон.

– Она была прекрасна, Джон, – образ стойкой женщины, полной решимости накормить своего мужа или умереть! Не знаю, где она набралась такой отваги.

– Каждый из нас по-своему проявляет отвагу, – сказал Джон, слегка улыбнувшись, – посмотри на Лили. Думаю, мы их побили, Джесси. Жарища у входа в штольню иссушает их энтузиазм. Если мы сможем еще день их не допустить…

На следующий день рано утром Джесси получила записку такого содержания:

«Решено в таверне Бейтса, что миссис Фремонт дается двадцать четыре часа, чтобы выехать из дома. Эскорт проведет вас через горы вниз, на равнину. Вы можете забрать детей и одежду, вам не причинят вреда. Если не уедете через двадцать четыре часа, дом будет сожжен и вам придется отвечать за последствия. Мы убьем полковника. Подписал за всех присутствующих

Деннис О’Брайян, президент».

Она думала быстро: «Если мужики в таверне Бейтса начнут пить, они не дадут нам двадцатичетырехчасовой пощады, а сожгут наш дом, как дважды сжигали Сан-Франциско». Она надела самое красивое платье из парижского батиста, с яркими лентами и потребовала, чтобы Исаак отвез ее к таверне Бейтса в Беар-Валли. Несколько участников лиги «Горнитас» бездельничали на передней веранде. Исаак направил экипаж к ступенькам веранды.

Джесси поднялась и холодно посмотрела на мужчин. Через минуту она произнесла внушительным тоном Тома Бентона:

– Белый дом и земля, на которой он стоит, наши. Мы намерены оставаться здесь. Если вы сожжете дом, мы поставим палатки. Если вы убьете полковника, вы должны убить также меня и моих троих детей. Вы – банда мелкотравчатых трусов! Если бы среди вас был настоящий мужчина, то он отправился бы на поиски собственного золота, а не пытался украсть у других. С добрым днем вас всех.

С этими словами она опустилась на сиденье экипажа, крикнув тем же тоном, каким кричала в Вашингтоне, Париже и Лондоне:

– Домой, Исаак!

Вернувшись в полдень домой и узнав о ее поступке, Джон прошептал ей на ухо:

– Я же бедная женщина, у меня есть только мой муж и пятеро детей, для которых он работает. Я защищаю Катона.

К этому времени они серьезно встревожились из-за Лили, ведь если ей удалось прорваться, она должна уже быть дома. Через час мальчики, находившиеся на своем наблюдательном посту на дубе, закричали:

– Вон она едет.

Лили устала, но была спокойна. Она не могла понять, почему из-за нее столько шума и почему мама плачет, почувствовав облегчение. Она доехала по крутому спуску до реки, скрываясь за гранитными валунами, затем, ориентируясь по звездам, достигла парома, где встретила старого приятеля Джона. Он тотчас же отправился в Стоктон, чтобы поднять тревогу.

Всю ночь Джесси слышала звуки выстрелов, отдававшиеся эхом в горах, и галоп лошадиных подков, но никто не приближался к «Белому дому». К полудню прибыла сотня Култервиллской гвардии, и она рассыпалась по горам. Перед наступлением ночи под руководством начальника полиции пришли пятьсот человек из Стоктона с оружием и боеприпасами, навьюченными на мулов. Войска разбили лагерь на двенадцати акрах, окружавших «Белый дом», и к следующему дню лига «Горнитас» исчезла из гор Сьерры.

К вечеру этого дня Джесси приняла делегацию женщин, живших в горах между «Белым домом» и Беар-Валли. Она предложила им остаться на чай. Женщины выглядели красиво в синих шерстяных платьях с широкими вязаными воротниками и в шляпах, разукрашенных цветами и лентами. Кладовка, опустошенная гвардейцами Култервилла, подверглась еще одному обыску в поисках печенья и китайского чая. Одна из женщин заявила:

– Если бы вы покинули коттедж, миссис Фремонт, наши холмы сочились бы кровью.

Вторая женщина, молодая, с золотыми волосами, напоминавшая Джесси Мэри Олгуд, воскликнула с энтузиазмом:


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю