Текст книги "Бессмертная жена, или Джесси и Джон Фремонт"

Автор книги: Ирвинг Стоун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 37 страниц)

Ее письменный стол был завален документами и памфлетами, свидетельствовавшими о размахе республиканского движения. Биографии Джона, написанные для избирательной кампании Джоном Биглоу, Горасом Грили и Чарлзом Эпхэмом, распродавались десятками тысяч и перепечатывались в республиканских газетах. Литографированные плакаты с его загорелым, серьезным, внимательным лицом украшали окна домов и лавок на Севере и Западе. Северные и западные газеты печатали восторженные описания экспедиций Фремонта, рассказывали о его качествах лидера, помещали отзывы людей, переносивших вместе с ним тяготы в походах. Повсюду о нем говорили как об отважном, со стойким характером, умеющем руководить и в то же время учиться и мыслить. Английские и европейские ученые высоко оценивали его достижения; ректоры университетов, поэты, священники включились в борьбу за «свободу слова, печати, земли, людей, за Фремонта и победу!».

Каждый день приносил и приятные вести, и разочарования: Миллард Филмор и его сторонники свободной земли, образовавшие третью партию, воспользовались материалом республиканцев в целях пропаганды своей партии. Уильям Дейтон, выдвинутый кандидатом на пост вице-президента вопреки намерениям Джона, палец о палец не ударил в интересах кампании. Сыновья Даниэля Уэбстера и Генри Клей выступили против Джона Фремонта, опасаясь откола Юга. Влиятельные лидеры вигов, такие, как Руфус Коейт и Калеб Кашинг, развернули активную деятельность среди вигов, призывая голосовать за ненавистных демократов на том основании, что Бентон прав, предупреждая избирателей Миссури, что Юг никогда не примет Фремонта и республиканскую платформу. Но в тот же день почта доставила стихи Джона Уитьера, гласившие:

 
Вперед, Фремонт, ведь пробил час,
Зовущий мужественных к бою.
Тебя ль молить: вновь стань собою,
Смелей к свободе веди нас!
 

Позже появились стихи Уолта Уитмена, а также Генри Лонгфелло. Большинство литераторов публично хвалили его в печати: Вашингтон Ирвинг, Эдвард Эверетт Гейл, Ралф Уолдо Эмерсон. Было написано много песен, и их объединили в двух музыкальных памфлетах. Многие песни подчеркивали различие между седовласым Бьюкененом и моложавым Фремонтом. Начало песни, заимствованное у «Кэмптаунских гонок» Стефана Фостера, было наиболее популярным:

 
Молод мустанг, бодр и силен, ду-да, ду-да,
Ветер прерий обогнать способен он, ду-да, ду-да, дей.
Хор: Потрудимся день и ночь,
Чтоб прогнать заботы прочь.
На мустанга мы поставим,
Себя клячей не ославим?
 

На их обеденный стол ложились сотни писем от давних друзей и родственников с Юга, порывавших с ними навсегда. «Предатель» – было наименее оскорбительным титулом, которым награждали Джона. Джесси старалась не информировать Джона о разочарованиях подобного рода: она вообще не показывала ему письма, в которых от них отрекались. Если он будет избран, то она бы не хотела, чтобы он вошел в Белый дом, обремененный ненавистью и отверженный.

В июле, когда избирательная машина заработала на полный ход, оппозиционная пресса несколько умерила свой пыл. Затем в начале августа появилась статья, которая, она понимала, должна была появиться. Она была опубликована одновременно почти во всех газетах демократов; в ней Джон публично именовался «французским выродком». История о том, что он незаконнорожденный, размазывалась по сотне полос. Джесси считала плохим тоном уже саму ссылку в газетах на обстоятельства его появления на свет, но пропаганде требовалась постоянная подкормка, факты искажались, нравы его матери и ее образ жизни рисовались в скандальном свете, а его отец изображался французским псевдохудожником и авантюристом. Злобность обвинений росла с каждым днем; пресса демократов лицемерно спрашивала страну, хочет ли она, чтобы в Белом доме правил незаконнорожденный, что произойдет с моралью и семейной жизнью Америки, если такая трагедия ее настигнет? Ответ гласил: Соединенные Штаты станут предметом гнусных насмешек европейцев. Апогеем всего явилось предложение прессы: а не лучше ли Джону Фремонту вместе с его смешной французской бородкой возвратиться в трущобы Парижа, откуда он вышел?

Возмущенная бессовестными нападками, Джесси скрывала газеты от Джона. Когда Фрэнсис Блэр и его сын Фрэнк вошли с убийственными минами на лицах, размахивая газетами, Джесси убедила их не обсуждать подобных вопросов с Джоном, а игнорировать все эти нападки. Она вспомнила предостережение отца, когда в избирательной борьбе демократы переключились с вопроса о рабстве на происхождение Джона. Джесси более всего боялась, как будут чувствовать себя Лили и Чарли, увидев такие обвинения, ибо невозможно было утаить от них газеты, а она не считала возможным обманывать, опровергать достоверные факты. Ей казалось, что несколько дней в глазах дочери было заметно выражение упрека и скорби, но потребовалось не много времени, и твердая и способная Лили уладила волновавшие ее вопросы как для себя, так и для брата. К счастью для Джесси, ни один ребенок не вымолвил ни слова на эту тему.

Однажды в полдень Джон пришел после прогулки с пачкой газет южан, которые он купил в киоске на Бродвее. Ее сердце прогнуло, когда она увидела его лицо; прошло уже пятнадцать лет с тех пор, как он впервые рассказал об обстоятельствах своего рождения, а выражение его лица было точно таким же, как в тот памятный момент. Кожа потемнела, глаза сузились и словно ослепли, неловкие движения и жесты выдавали внутреннюю боль. Точно так же он вел себя, когда вернулся под конвоем из Калифорнии, – тело уродливо согнулось, руки казались вывихнутыми.

Джесси сказала со всем доступным ей спокойствием:

– Разумеется, это не застало тебя врасплох? Ты знал, что демократы в отчаянии и пустятся во все тяжкие…

– Я знаю, кто начал, – злобно ответил он. – Это редактор чарлстонской газеты. Он снабдил других материалом. Джесси, я намерен положить конец клеветнической кампании не ради себя, а ради тебя и детей.

– Но демократы именно этого и хотят, чтобы у тебя лопнуло терпение, чтобы ты сорвался и дал им дополнительные аргументы для кампании. Но они не знают тебя, Джон, не знают, что ты выше подлых ударов в спину.

– Я привык сражаться в открытую, – ответил он, слегка смягчившись, – без косвенных намеков и обвинений. Я готов встретиться с ними в любом месте, если они окажутся мужчинами.

– Знаешь, Джон, – продолжала она безразличным тоном, – я не вполне понимала, почему ты отстранялся от кампании; не скажу, чтобы поначалу я одобряла твою тактику. Теперь же я вижу, что ты был совершенно прав. У тебя надежный метод побить их: пусть они разоблачают себя перед страной, обнажая свою подлость; поступая таким образом, они отдают тебе голоса.

Его напряжение спало, глаза не сверкали больше ненавистью. Он опустился в кресло и показал жестом, чтобы она подошла к нему.

– Я частенько слышал, что порой адъютанты – лучшие стратеги, чем командующие. К счастью, я встретил тебя, Джесси, еще до конфликта с южным редактором…

– Вина частично твоя; ты нарушил собственное решение. Зачем ты покупал эти южные газеты? Они не опубликуют твои ответы, и, что бы ты ни говорил, тебе не изменить точку зрения голосующих за рабство. Раз это бесполезно, не лучше ли тебе избегать читать материалы кампании противника?

– Святая Матерь Божья, я хотел бы, – простонал он. – Год не буду заглядывать в газеты.

– Как адъютант, – ответила она, – я буду отмечать синим карандашом действительно стоящий материал. Таким образом ты сможешь направить всю свою энергию на нужное дело.

Он посмотрел на жену и с ласковым удивлением покачал головой.

– Представляешь ли ты, какое это будет наказание? – спросил он. – Для того чтобы вычеркнуть злокозненный материал, его нужно вначале прочитать. А прочитав эти строки, ты их потом не вытряхнешь из головы. С каких пор ты стала сильнее меня и стала легче переносить побои?

– Я не сильнее, Джон, просто я в лучшем положении, чтобы спокойнее относиться к личным выпадам против тебя. Я знаю их лживость, знаю, что их единственная цель – настроить людей против тебя. Я не буду слишком эмоционально реагировать на них. Буду объективна, оценивая их злобность, и, чем больше демократы станут бесноваться, тем сильнее их страх, я так понимаю.

– Хорошо, в таком случае я вернусь к своей прежней системе: буду читать статьи только после твоей проверки. Буду оставаться спокойным, буду гордо стоять в стороне. – Он грустно улыбнулся. – Если даже это убьет тебя.

_/8/_

В Вашингтоне они заняли, как и в доме Бентонов, заднюю спальню с окнами, выходившими в маленький садик, и здесь временами урывали часок покоя и уединения. Переднюю комнату на втором этаже Джон отвел под свой кабинет. Трижды в неделю приходил фехтовальщик; книги и мебель сдвигались в одну сторону. Занимаясь фехтованием с инструктором, Джон поддерживал себя в хорошей физической форме.

Он не тратил дни и недели на произнесение речей, а занимался изучением обширной библиотеки об американской системе правления; в ней были книги по конституционным полномочиям трех ветвей власти, отчеты о революции и последующих конвентах, книги по истории, написанные Джорджем Банкрофтом, биографии людей, сыгравших ключевую роль в формировании правительства. Он сказал Джесси, что ему необходимо изучить эти вопросы как противовес большому опыту Бьюкенена. По вечерам, когда не было гостей, в центре стола после ужина ставилась большая лампа, и при ее свете Джон и Лили изучали свои книги. Джон писал на полях заметки, а Джесси составляла отчеты на личные письма и готовила сообщения для газет; ее перо часами скрипело, опускалось в чернильницу механическим движением, наполняя текстом целые стопки писчей бумаги.

С течением времени движение республиканцев набирало силу. Авраам Линкольн расхваливал Джона перед десятью тысячами энтузиастов в Принстоне и перед тридцатью тысячами на ярмарке в Альтоне. В демонстрациях принимали участие двадцать пять тысяч человек в Массилоне, тридцать тысяч – в Каламазу, тридцать тысяч – в Белойте. Нью-йоркский табернакл – цирк-шапито – потрясали речи Уильяма Куллена Брайянта, Карла Шурца, Чарлза Дана, Гораса Грили, Ганнибала Гэмлина, Франца Зигеля. Гигантские массовые митинги в каждом городе шумно одобряли лозунг «Свободная речь, свободная пресса, свободная земля, свободные люди, Фремонт и победа!». Факельные процессии рассеивали ночную тьму, люди надевали водонепроницаемые шляпы и дождевые накидки для защиты от стекавшего с фонарей парафина. Оркестры и военные парады вытягивались на целые мили, почти сто тысяч человек маршировали в парадной процессии в Индианаполисе в честь Фремонта, где темп задавали пятьдесят оркестров. Сотни ораторов объезжали страну, многие никогда ранее не выступали в такой роли, да и не станут выступать в дальнейшем.

Пробные голосования подтвердили правоту Фрэнсиса Блэра: при наличии надлежащего человека во главе движения республиканцы смогут завоевать всю нацию. Но, видя усиление позиций республиканцев, южные демократы впадали в отчаяние. Джесси становилось дурно от чудовищных личных нападок. Джона называли заядлым пьяницей, валявшимся в сточных канавах в стельку пьяным. Утверждалось, что он не только владел, но и торговал рабами ради личной прибыли и у него была интимная связь с домашней прислугой, что он стал миллионером в период завоевания Калифорнии, скупая землю, лошадей и рогатый скот и расплачиваясь правительственными расписками, что с помощью своего агента Сарджента он обокрал английскую публику, тайком работал с компанией «Пальмер, Кук энд компани», с сан-францисскими банкирами, продавая американцам обесцененные горнорудные акции.

Ярость нападок возрастала день ото дня. Казалось, что в словаре не осталось ни одного грязного слова, которое не было бы брошено в лицо ее мужу. Его называли бандитом, конокрадом, совратителем невинных испанских красавиц, хвастуном, обманщиком, лицемером. Весь материал военно-полевого суда, представленный генералом Кирни, полковником Куком и лейтенантом Эмори, был вырван из контекста и распространен по стране в анонимно печатавшихся брошюрах. Если свести воедино все обвинения, то у выслушавшего их не осталось бы сомнения, что более низкого и низменного человека, чем Джон Фремонт, на земле вообще не существовало.

Пятнадцать лет назад во время поездки в Черри-Гроув ее мать сказала, как противно жить в обстановке публичной клеветы. Джесси уверила ее, что такая практика – безболезненная часть политической игры, она не может причинить настоящего вреда. Теперь же, когда ее муж подвергся более суровому истязанию, чем то, какое пришлось выдержать ее отцу, она поняла, насколько права была ее мать. Постепенно она осознала, что одно из величайших достижений демократической формы правления – свобода печати вошла в колею, которая ведет к уничтожению демократии, поскольку она унижает достоинство народных выборов. Печати дали по ошибке не то имя; эти скандальные листки – вовсе не газеты, они – оборотни, фабриканты политической лжи. Они меньше думают о событиях, чем поджигатель думает о поджигаемом доме; сообщения о событиях можно выбросить в мусорную корзину, если они мешают делу, которое отстаивает газета; новости можно исказить и извратить ради того, чтобы какая-то политическая партия или особая группа сохраняла в своих руках власть. Она знала, что республиканская печать была тоже плохой: она не клеветала на личный характер Бьюкенена, но возбуждала ненависть и толкала к насилию Север и Запад. Она поставила такой вопрос перед Фрэнсисом Блэром, заметив, что, хотя ликвидация свободы печати уничтожила бы демократию, печать прилагает все силы, чтобы так или иначе уничтожить демократию. Блэр, основавший одну из первых газет в стране, спокойно ответил:

– Очень немногие из наших газет, Джесси, были учреждены, чтобы распространять новости. Они были созданы, чтобы подкрепить политическую партию или политического кандидата, и никогда не меняли своего характера. Когда-нибудь, если выборы станут спокойными и более цивилизованными, газеты ограничатся передачей новостей и не станут подогревать истерию избирателей. Сейчас же главная задача – любой ценой добиться победы.

– Да, – с горечью согласилась она, подвинув к нему пачку газетных вырезок. – Любой ценой… за счет нации.

В конце сентября был нанесен самый изощренный удар: Джона Фремонта объявили католиком. Партия «ничего не знающих» (нативисты), или антикатолическая партия, была влиятельной в течение ряда лет; антикатолицизм был одним из наиболее спорных политических вопросов в жизни страны, отравлявших атмосферу не менее сильно, чем вопрос о рабстве. Теперь избирательную кампанию попытались осложнить зарождающейся трагедией религиозной нетерпимости, обвинив Джона Фремонта, что он – католик. Если это раз и навсегда установлено, то все обвинения против католиков, циркулировавшие последние двадцать лет подпольно, могут быть раскрыты и сделаны публичными. Если Джон Фремонт – эмиссар папы, введен в Белый дом и католицизм станет господствовать в американской жизни, то все протестанты будут истреблены огнем и мечом. Соединенные Штаты станут католической страной, а папа перенесет Ватикан в Вашингтон.

Утверждалось, будто отец Джона был французским католиком, а Джон жил в монастыре в Балтиморе и во время первой экспедиции высек крест на Скале независимости. В подкрепление обвинения публиковались документы, подтверждающие церемонию бракосочетания Джона Фремонта и Джесси Бентон, осуществленную католическим священником. На таком факте, не представляющем реальной истины, демократы пытались построить здание ненависти к католикам по всей стране. Джесси чувствовала себя неловко: это была ее вина, если бы она захотела получить согласие родителей, тогда бы их сочетал браком пресвитерианский или епископальный священник, и потенциально наиболее опасный вопрос религиозной нетерпимости никогда бы не возник.

Скрыть эти проблемы от Джона было невозможно, поскольку в дом Фремонтов прибыл важный республиканский комитет, чтобы выяснить обстоятельства. Фрэнсис Блэр сказал:

– Джон, мы знаем, что ты принадлежишь к епископальной церкви. Но обвинения, что ты католик, стоят многих голосов. Тебе нужно опубликовать опровержение; мы должны доказать, что ты всегда был в епископальной церкви.

Джесси наблюдала за мужем, сидевшим в кресле перед окном, выходившим на улицу. С тех пор, когда она успокоила его по поводу нападок на его отца, он сохранял спокойствие и достоинство, встречал всех вежливо, не произнес и не написал ни одного раздраженного или обидного слова. Он посмотрел в лицо каждому члену комитета, а затем решительно сказал:

– Нет, джентльмены, я не стану опровергать.

Все заговорили одновременно:

– Никакого опровержения? Но вы должны! Молчание – знак согласия. Люди подумают… Вы подтвердите свою вину…

– Все, что вы говорите, правильно, – ответил он. – Они наносят нам большой ущерб. Но если я встречу нападение, пытаясь его опровергнуть, то тем самым соглашусь с тем, что религия является политическим вопросом в стране и люди вправе ссориться из-за нее и отказывать в занятии поста по религиозным мотивам. Если я публично выступлю с отрицанием, что я не католик, то это будет означать, что я отвергаю католиков, соглашусь с тем, что католик не может стать президентом страны, что я мирюсь со злобной клеветой, которую о них распространяют.

Я не стану благословлять кампанию против католиков, приняв в ней участие. В этой стране существует веротерпимость. Религия человека – его частное дело. Моя религия есть моя, и я не стану говорить о ней публично.

Джон говорил мягко, и его голос звучал искренне. Наступила пауза, в ходе которой члены комитета изучали пол, свои ботинки, стены и потолок. Наконец поднялся Джеймс Гордон Беннет из нью-йоркской газеты «Геральд» и воскликнул:

– Следуйте этим убеждениям, полковник, я вас поддержу.

Другие члены комитета согласились с решением, некоторые с опаской, другие с гордостью за своего кандидата.

Джесси казалось, что в этот момент ее муж достиг величия, равнозначного тому, какое дал ему отказ принять предложение демократов выдвинуть его кандидатуру. Отказавшись допустить, чтобы католицизм стал предметом спора в избирательной кампании, он еще раз подтвердил для Джесси свою философию «благородство обязывает».

Месяцы ее вдумчивой работы дали свой эффект. Журналы и газеты помещали статьи положительного характера о ней; по стране распространялись сведения о ее вежливости и гостеприимстве. Ее провозглашали самой подходящей со времени Долли Медисон первой леди Белого дома; ходили рассказы о ее интеллекте и честности в сотрудничестве с мужем. В результате республиканский список изменился с ФРЕМОНТ И ДЕФТОН на ФРЕМОНТ И ДЖЕССИ. К октябрю республиканцы гордились Джесси в той же мере, как они гордились Джоном, и кандидат в вице-президенты отошел на второй план.

Впервые в американской истории политическая партия хвалила жену кандидата, давая понять избирателям значимость первой леди для благосостояния народа. Холостое положение кандидата демократов начали представлять как недостаток; эту идею по сути дела поддержал Джеймс Бьюкенен, неожиданно навестив дом на Девятой-стрит. Было одиннадцать часов утра, и дом был пуст, если не считать слуг. До того как она успела выразить свое удивление по поводу визита, Джесси заметила, как постарел и обрюзг Джеймс Бьюкенен, словно он чувствовал себя несчастным от мысли, что его могут выбрать. Белый пушок, покрывавший его нижнюю губу, казалось, распространился по всему лицу, оставив живыми лишь круглые светлые глаза.

– Ой, мистер Бьюкенен! – воскликнула она. – Как чудесно увидеть вас в разгар битвы!

– Ох, хорошо, Джесси, – прошепелявил Бьюкенен, – мы ведь так мало можем сделать, чтобы ослабить драку. Джон и я – всего невинные зрители… Во время моей поездки в Нью-Йорк у меня оказался свободный часок, и я пришел сказать вам, что вы должны стать первой леди.

Изумленная Джесси рассмеялась:

– Значит ли это, что вы намерены голосовать за нас, мистер Бьюкенен?

– В той же мере, в какой я считаю, что Джон не должен быть президентом, – ответил он, подморгнув. – Меня так и подмывает проголосовать за него, с тем чтобы ввести вас в Белый дом.

– Это, мистер Бьюкенен, самый приятный комплимент, полученный мною. После вашей доброты я буду огорчена, если вы потерпите поражение.

Бьюкенен сел в кресло у окна, на которое ему указала Джесси.

– Вы не можете побить меня, Джесси, потому что слишком многие в стране знают, что избрание республиканца принесет гражданскую войну. Вы помните, как я старался добиться мира с Англией в споре о канадской границе, а сейчас всеми силами стараюсь удержать нас от войны с Мексикой…

– …В то время как мистер Фремонт и я всемерно старались втянуть страну в войну.

Джеймс Бьюкенен улыбнулся:

– Именно так. Американский народ понимает, что я не стану особым украшением Белого дома,[16]16
  Джеймс Бьюкенен (1791–1868) стал пятнадцатым президентом США (1857–1861).


[Закрыть] осознает, что я не могу взять с собой мисс Джесси, но он верит, что я буду стремиться к миру любой ценой. Пожалуйста, поверьте мне, мисс Джесси, любая цена – это хорошая цена, когда речь идет о мире. Именно поэтому я не могу голосовать за Джона при всем моем желании увидеть вас первой леди: он прибегнет к силе, чтобы сдержать Юг, а это почти немедленно ускорит войну.

– Вы слишком хороший кандидат для вашей партии, мистер Бьюкенен, точно так же как у вас есть соблазн проголосовать за меня, мое восхищение вами станет склонять меня проголосовать за вас. При отдаленной возможности, что вы возьмете верх над Джоном, – продолжала она, – ваша племянница станет очаровательной хозяйкой в Белом доме.

Бьюкенен встал, взял свою шляпу и направился к парадной двери.

– Верно, мисс Джесси, – сказал он, – но Белому дому требуется нечто большее, чем очаровательная хозяйка. Следующий раз, когда я стану бороться за пост президента, я хотел бы, чтобы вы были моим партнером в избирательной кампании. Мои комплименты вашему милому мужу.

Несмотря на напряженную работу, волнение и воздействие обстановки, она выкраивала время для личной жизни. Ее положение было схоже с тем, когда она оказалась в гуще американо-мексиканских отношений и к ней поступал материал из всех источников, превращая ее в некое подобие главного редактора грядущей войны. В столовой на Девятой-стрит, превращенной в рабочую комнату, она действовала в качестве главного редактора кампании, сюда стекалась вся информация, и отсюда исходила основная масса статей и решений. По мере того как кампания набирала темп, Джон начал выступать с короткими приветственными речами перед толпой, ежедневно собиравшейся около их дома в пять часов вечера. Он сам написал много важных писем и принялся просматривать вместе с ней газетные статьи.

Когда люди перед домом Фремонтов, прослушав речь Джона, начинали кричать: «Фремонт и Джесси!» – она чувствовала себя неловко: ведь он мог подумать, что это результат ее подстрекательства, и начать подозревать, что ей не нравится вторая роль и она хочет быть равной с кандидатом в президенты. Она начала припрятывать статьи, посвященные ей, проявляла максимум такта во всех своих интервью, записках и статьях, стараясь принизить свое участие в жизни мужа, показать, что ее роль была всегда вспомогательной. Когда Джон сделал ей предложение в доме Хасслера, она обещала:

– Я никогда не поставлю тебя в неловкое положение, я не хочу славы или хвалы, я никогда не стану расхаживать по улице с папкой дел в руках, чтобы, завидя меня, друзья устремлялись в боковые улочки.

Она почувствовала облегчение, узнав, что никто не знает о ее сотрудничестве в работе над тремя докладами Фремонта, о ее роли в подготовке защиты в военно-полевом суде или о ее политических собраниях в Монтерее, когда Джон находился в Марипозе. Один такой намек, и демократическая печать подняла бы шум, что Джоном Фремонтом руководит жена; она тревожилась, какой вред их сотрудничеству могут нанести подобные слухи.

Прогуливаясь однажды утром по Бродвею, она услышала, как группа молодых парней громко распевала:

 
Мы за нашу страну и Союз
И всегда за отважную Джесси.
 

Вскоре почта стала доставлять экземпляры других песен, появившихся в ходе избирательной кампании. Одну пели на мотив «Прохожу я через рожь», и она называлась «О, Джесси есть милая блестящая леди».

 
С нами Джонни, а ну-ка, Джесси,
Пусть будет чистым Белым дом.
С отважным Джонни и милой Джесси
Южан отгоним, и поделом.
 

Затем появилась еще одна песня, которая создавала впечатление, что если она не борется за пост вице-президента, то во всяком случае борется за положение помощника президента.

 
Ей мудрости и разума не занимать,
Они ее красе и доброте под стать.
Она отважна, защищая добродетель и свободу.
И как не пожелать ей скатертью дорогу
В тот Белый особняк, что отведен старшому.
 

Фрэнсис Блэр был в восторге от ее работы; он понимал, что она играет важную роль в привлечении женщин северных и западных штатов к содействию республиканской партии. Он сказал ей, что до настоящего времени влияние женщин в политике было ничтожным. Однако письма его сына Фрэнка, поступавшие из каждого важного пункта республиканской кампании, говорили о том, что женщины довольны и хотят иметь своего представителя в Белом доме, что их политическая вовлеченность оказывает большое воздействие на мужчин. Он просил Джесси удвоить усилия. Она возражала, говорила, что должна соблюдать скромность, что некоторые могут считать, будто женщине не подобает играть слишком активную роль в национальных выборах. Фрэнсис Блэр выразил удивление по поводу того, что он назвал неожиданным изменением всей философии жизни, доверительно сказав ей, что если Джон будет избран, то значительная часть заслуги будет принадлежать ей.

– Подождите, пока не увидите новые плакаты, которые готовятся для наших больших парадов, – сказал он ей, сверкая глазами, – они гласят: СВОБОДНАЯ ДЖЕССИ БЕНТОН. Это побудит каждую женщину на Севере утверждать, что и она склонна к свободе.[17]17
  Здесь обыгрывается фамилия Бентон. Если ее расчленить на «бент»-«он», то она получит смысл – склоняться.


[Закрыть]

Осложнения для нее создала Лили, правда, она же рассеяла возникшие опасения. Лили нашла в ящике стола пачку припрятанных статей и песен о матери. Довольная, она показала их отцу. Джон спросил жену, почему она не показала ему эти материалы. Джесси покраснела и сказала, покачав головой:

– О, это всего-навсего пустячки из женских газет, сплетни на тему, какую еду я буду готовить в Белом доме, если тебя выберут.

Джон выложил статьи на обеденный стол, прочитал отдельные пассажи, вслух проскандировал песню:

 
Пусть ярко сияют свободные веси,
А рог изобилья осыплет добром
Белый дом, когда туда мы введем
Фремонта и нежную Джесси.
 

Закончив, он посмотрел на смущенное лицо жены.

– Это касается выборов, – сказал он. – Многие намерены голосовать за тебя из числа тех, кто не стал бы голосовать за меня. Впервые в истории нашей нации жена кандидата играет такую большую роль в выборах. Люди знают и любят тебя, Джесси. Они понимают, как настойчиво ты работала в мою пользу пятнадцать лет. Они восхищаются тобой и проголосуют за тебя…

– Действительно, Джон…

– Итак, прими эту дань как свидетельство успеха супружества. Люди знают, что ты мой полноценный партнер, что, избирая меня, они выбирают двух Фремонтов вместо одного. Ты мне сказала в рабочей комнате Хасслера, когда я предложил тебе выйти за меня замуж, что твое единственное желание – это хорошее супружеское сотрудничество; ты добилась этого настолько успешно, что станешь первой леди, избранной народным голосованием.

_/9/_

При возраставшем энтузиазме республиканцев, постоянном увеличении численности партии и быстроте, с которой она поглощала части бывшей партии вигов, становилось очевидным, что у Джона Фремонта превосходная возможность стать пятнадцатым президентом Соединенных Штатов. Партия свободной земли была небольшим облачком на горизонте, которое могло отобрать некоторые голоса сторонников свободы у Фремонта, но Миллард Филмор не казался сильным кандидатом, и республиканцы не тревожились. Ободренная Джесси не смогла удержаться от планов переустройства некоторых частей Белого дома, в особенности устаревших спален, сумрачной семейной столовой и детской, не слышавшей детского смеха уже много-много лет. Она решила восстановить неофициальные порядки режима Эндрю Джэксона: она откажется от формальных очередей при приеме и чопорных обедов, на которые могут приходить только приглашенные; цепочку леди в обязательных длинных платьях, присутствующих на приемах, заменят открытые двери. Обеды будут проводиться по-семейному; их друзья смогут приходить в любой вечер; а проезжающие через Вашингтон могут не стесняясь приходить в Белый дом. Обеденный стол в Белом доме станет неким подобием обеденного стола Бентонов, только с большим числом гостей, за столом будут обсуждаться все вопросы национальной политики. Она вспомнила, как впервые увидела Белый дом – ее привел туда перед большим приемом и ужином отец. В каминах ярко горел огонь, мерцали восковые свечи, залы были украшены камелиями и ветками лавра. В государственной столовой подковообразный стол, по центру которого стояли вазы с ягодами, конфетами, орехами и фруктами, ломился от изысканных блюд, изготовленных французским шеф-поваром, а на обоих концах размещалось любимое воскресное блюдо отца – замороженные лососи в мясном холодце.

Она вернет прежние порядки в Белый дом. Каждый американец должен чувствовать, что это его второй дом.

Кампания была чревата тысячью осложнений, но к октябрю стало ясно, что ее исход решит фундаментальный вопрос: вызовет ли избрание Джона Фремонта выход из Союза? С сотни трибун в Миссури Том Бентон провозглашал, что Юг немедленно отколется, если будет избран «черный республиканец». Избиратели Севера стали задаваться вопросом: «Какой смысл избирать Джона Фремонта, если это вызовет гражданскую войну?»

В день выборов заря была светлой и ясной. Семья Фремонт поднялась рано, надела свои лучшие наряды, и Джесси вместе с Лили и Чарли проводили Джона к избирательной урне. Потом они пошли в штаб-квартиру кампании на Бродвее, куда к полудню стала стекаться по телеграфным линиям Сэмюэла Морзе информация о результатах голосования. К обеду стало ясно, что Джон получил большинство голосов в Нью-Йорке, Огайо, Мичигане, Висконсине, Айове, Коннектикуте, Мэне, Массачусетсе, Нью-Гемпшире, Род-Айленде. Его позиции слабели в Пенсильвании, Иллинойсе и Индиане, а ведь Блэр и Фремонт считали, что эти три штата перейдут к республиканцам. Наиболее сильным ударом для Джесси явилось то, что Миссури поддался доводам Тома Бентона и проголосовал за демократов. Маленький Чарли и Джон отдали должное обеду, принесенному на подносах, а Джесси и Лили не смогли и куска проглотить: было ясно, что Миллард Филмор и его партия свободной земли оттягивают достаточно голосов республиканцев, чтобы склонить сомневающиеся штаты в пользу демократов.