Текст книги "Бессмертная жена, или Джесси и Джон Фремонт"

Автор книги: Ирвинг Стоун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 37 страниц)

Книга седьмая
И НА НАШЕЙ УЛИЦЕ БУДЕТ ПРАЗДНИК

_/1/_

Когда становилось невмоготу переносить муки войны, когда вокруг нее витала смерть бывших боевых товарищей, сыновей близких знакомых и казалось, что нация уничтожит себя, она пыталась укрыться в маленьком коттедже в Блэк-Пойнте, простом и чистом, где ветер и дождь Запада освежали и оживляли все окружающее. У нее были три союзника-энтузиаста – Лили, Чарли и Фрэнк, которых еще сильнее, чем ее, тянуло в Сан-Франциско. Тем не менее она понимала, что они не могут отправиться домой: им придется оправдываться перед комитетом конгресса; после оправдания Джон может быть назначен на новый военный или гражданский пост, который позволит ему приложить свои таланты и опыт в интересах прекращения военных действий.

Джесси попыталась арендовать меблированный дом в Нью-Йорке, но в город, загруженный военными заказами, приехали тысячи людей с Севера. Она не нашла подходящего жилья и, чтобы вызволить членов семьи из отелей и собрать их под родной крышей, купила меблированный дом на Девятнадцатой-стрит. Джон перенес свои документы в небольшой кабинет на нижнем этаже, где проводил дни, готовясь к своей защите в комитете конгресса. В утренние часы Джесси помогала ему, подбирая необходимые документы и составляя соответствующие резюме. Они работали упорно и последовательно, редко касаясь в своих беседах других вопросов. Но Джона часто вызывали в Вашингтон, запрашивая у него дополнительную информацию, и в результате у Джесси появилась возможность посвятить часть времени выполнению задачи, которая волновала ее больше всего. Больные и раненые солдаты армий Союза съезжались в большие города в надежде на хороший уход. Санитарная комиссия делала все, что могла, но как в тот первый день в Джефферсоновских казармах, где она увидела смертельно больных солдат с кружками кофе и ломтями соленой свинины, положенными на их грудь, так и теперь не хватало госпиталей и коек, нужного числа врачей, медицинских сестер, лекарств и санитарных средств. У правительства находились деньги на оружие, которое калечило людей, но редко отыскивались средства на лекарства, чтобы поставить их на ноги.

Устроив семью в доме на Девятнадцатой-стрит и зачислив детей в школы, Джесси всю вторую половину дня занималась сбором средств. К старым друзьям она подходила с лаской; от других старалась получить деньги иным, доступным ей путем: убеждая, льстя, пристыжая, как это делала она в Сент-Луисе, или же убеждая не видевших войны и никогда не закрывавших глаза умершему солдату и не понимавших величие его долга и ценность вклада помогающих раненым. Помимо сбора средств она выступила инициатором движения по снабжению госпиталей книгами и журналами, призывала женщин ежедневно навещать больных и писать письма под диктовку раненых; украшать палаты, принося выращенные дома цветы. День, принесший миг счастья потерпевшему бедствие и приблизивший его хотя бы на один шаг к исцелению, она считала прекрасно проведенным днем. Почти из каждого штата Севера и Запада поступали письма от матерей, благодаривших ее за внимание к умиравшим сыновьям; от жен и сестер, чей муж или брат вернулся домой благодаря ее усилиям, обеспечившим хороший медицинский уход; от мужчин, вернувшихся в строй и не забывших бесед с ней, ее содействия в отыскании специалиста, сумевшего вылечить руку или глаз.

Она приняла близко к сердцу отчаянное положение раненых офицеров бывшей гвардии Загония, обнищавших, лишенных права на лечение за счет правительства. Условия, в которых жили их семьи, были просто невыносимыми. По мнению Джесси, они заслужили не только право на госпитализацию и финансовую помощь для лечения, но и глубокое уважение за отважные действия в ходе войны. Однажды ее осенило, как можно добиться признания их заслуг: она поехала в Бостон, встретилась с руководством издательства «Тикнор энд Филдс» и сказала, что готова написать книгу «История гвардии». Хозяин фирмы Тикнор выдал ей аванс в шестьсот долларов, которые она тут же отдала на оплату ухода за пострадавшими офицерами. Выбрав столовую своего дома как рабочее место, она отнесла туда сообщения о гвардии, когда та находилась на пути в Спрингфилд, и записи Джона о ее формировании. Джесси работала одиннадцать дней с семи часов утра до обеда, когда нужно было освободить стол. Издательство «Тикнор энд Филдс» без промедления отпечатало «Историю гвардии». Книга молниеносно разошлась среди читателей на Севере, жаждавших рассказов о героизме и победе. Джесси получила за книгу несколько тысяч долларов и отдала их в фонд помощи офицерам Загония.

Не вызывавшая споров благотворительная деятельность оказалась полезной и для нее самой. Ведь на политическом фронте она не имела благоприятных возможностей. Ее репутация была подорвана и находилась на низком уровне, была несравнимой с той, в 1856 году, когда почти половина нации восхваляла «Фремонта и Джесси». По стране ползли слухи о ее беседе с президентом Линкольном в невыгодном для Джесси свете. Люди судачили о том, что она предстала перед президентом грязная и неопрятная и будто бы Линкольн потом рассказывал: «Она набросилась на меня так яростно, что я был вынужден приложить весь такт, чтобы избежать ссоры». Утверждали также, будто она воинственно заявила Фрэнку Блэру, что имеет такое же право принимать участие в войне, как любой мужчина. Армия осуждала ее за «узурпацию» поста начальника штаба. Все подобные слухи передавались из уст в уста, обрастая новыми подробностями: искаженными и даже сознательно извращенными; ее иногда шокировало до глубины души стремление недругов представить ее честолюбивой, настырной, властной, тщеславной и не осознающей своего места женщиной. Для нее теперь было куда приятнее войти в палату больницы с подарками для страдающих парней, чем оказаться втянутой в тяжбу между военной и политической властями.

Весной Джесси и Джон отправились в Вашингтон, где должны были присутствовать на официальных слушаниях в совместной комиссии верхней и нижней палат конгресса. Вновь, как в военно-полевом суде десять лет назад, над их репутацией и личным положением нависла угроза. Однако слушания – не судебный процесс: их проводят гражданские лица, призванные составить свое мнение насчет боевой стратегии, которую из-за недостатка времени не смог осуществить генерал Фремонт. Будет также разбираться поведение генерала Джесси, хотя она не обладала официальным положением, коего могла лишиться; результатом слушания могло стать осуждение ее пребывания и деятельности в Сент-Луисе, что отразилось бы и на оценке деятельности мужа.

Не ощущая неловкости и не беспокоясь по поводу частого переноса слушаний, Джесси, напротив, прилагала все усилия, чтобы оттянуть их начало. Справедливо, что Джон вынужденно бездействовал, он жаждал поспорить со своими противниками в военном департаменте, но здравый смысл подсказывал ей, что с каждым проходящим днем они приближаются к отмщению; провалы и неудачи преследовали различные департаменты и командующих, и ее муж уже не был самым важным из смещенных генералов. Разве президент Линкольн не снял генерала Джорджа Б. Макклеллана с поста командующего Потомакской армией по той причине, что он оказался неспособным отдать приказ, который ввел бы в действие его прекрасно обученные и снаряженные войска? Север начинал понимать, что нельзя вести войну без обученных солдат, без ружей и артиллерии, провианта и одежды, и она чувствовала, что общественность вновь начинает питать симпатии к генералу Фремонту, что окружавшая ее неприязнь, когда они прибыли в Нью-Йорк, рассеивается, теперь косо смотрят на других командующих Союза, терпевших поражения.

Джесси и Джон жили в доме Элизы и Уильяма Карея Джонса во время слушаний в конгрессе. Хотя никто открыто не вспоминал тяжелые дни военно-полевого суда, память о них давила грузом, когда Джон просил Уильяма Карея Джонса высказать свои соображения относительно надлежащей процедуры в Комитете по ведению войны.

В конце марта под прохладным весенним солнцем Джесси, Элиза и Джон прошли вдоль Пенсильвания-авеню, остановившись на минуту у входа в зал комитета, на ступенях здания конгресса. У Джесси отлегло от сердца, когда она увидела членов комиссии по расследованию, занявших свои места за длинным столом. Это были люди, сочувствовавшие Фремонту: Бэн Уэйд из Огайо, Захариа Чандлер из Мичигана, Джон Ковод из Пенсильвании и Джордж У. Джулиан из Индианы.

Просмотрев наиболее важные северные газеты, она убедилась, что те полностью воспроизводят обвинения генерального прокурора. Но эти обвинения ослаблены редакционными комментариями, описывавшими хаос, с которым столкнулась чета Фремонт в июле, и подчеркивавшими, насколько больше, чем другие, они сделали в условиях немыслимых трудностей.

Джон спокойно предстал перед комиссией. При чтении заранее подготовленных им документов его голос звучал ровно и уверенно. Джесси не пыталась вслушиваться в его доводы: она читала документ несчетное число раз. Ей вспомнился военно-полевой суд четырнадцать лет назад. Сейчас был также военно-полевой суд, но в более вежливой форме: какой смысл судить человека, если он уже публично осужден и наказан? Военно-полевой суд положил конец карьере Джона в Топографическом корпусе, опустил занавес над первой половиной его профессиональной жизни. Не является ли заседание этого комитета последним актом их драмы? Не разрушит ли это слушание вторую часть карьеры и не отправит ли их в тринадцатилетний или двадцатитрехлетний период блуждания?

Джесси вывело из размышлений упоминание ее имени и сведений, включенных мужем в изложение без ее ведома: о ее услугах в Сент-Луисе; подписанные под присягой показания офицеров генерального штаба о ее упорстве в поисках провианта; отзыв Доротеи Дикс, благодарившей за открытие госпиталя в Джефферсоновских казармах; показания санитарной комиссии, хвалившей за вербовку медицинских сестер и сбор оборудования. Он говорил о том, что послал ее в Вашингтон, поручил пойти немедля с железнодорожной станции в Белый дом, обязал не уходить, пока президент Линкольн не получит полного представления о положении дел в Западном округе. Она была благодарна и тронута, когда Джон принес свои извинения президенту и заверил, что его жена питает к нему и его должности большое уважение, и если были сказаны неподходящие слова, то это явилось следствием огромного напряжения и усталости, в чем повинен лишь он, генерал Фремонт.

Комиссии потребовалось два с половиной дня, чтобы заслушать все дело, и еще два с половиной дня на обсуждение и принятие решения. Генералы Фремонт и Джесси не только были оправданы, но и была дана высокая оценка их действиям по ведению войны. Было сказано об их ошибках и неудачах, но это объяснялось желанием сделать за несколько месяцев то, на что потребовался бы целый год тщательной подготовки. Действия Джона по созданию флотилии канонерок, закреплению Сент-Луиса в Союзе, борьбе против партизан, назначению генерала Гранта, повышению боевого духа армии Запада, преследованию генерала Прайса, готового перед лицом неминуемого поражения противостоять превосходящим силам генерала Фремонта около Спрингфилда на рассвете того дня, когда генерал Хантер взял на себя командование, получили одобрение.

Газеты Востока и Запада давали почти единодушную оценку решению комиссии: они соглашались с ее заявлением, что командование Джона Фремонта западными территориями отличалось «искренностью, способностью и бесспорной преданностью Союзу». На большом митинге в Институте Купера некоторые наиболее популярные лидеры Севера – Чарлз Самнер, Шуйлер Колфакс, Дэвид Дадли Филд, Чарлз Кинг, Уильям Эвартс высказались в поддержку прокламации Джона об освобождении рабов. Генри Уорд Бичер пригласил чету Фремонт утром в одно из воскресений в свою Плимутскую церковь и в проповеди противопоставил Джона Даниэлю Уэбстеру,[19]19
  Даниэль Уэбстер (1782–1852) – американский государственный деятель и оратор.


[Закрыть] сказав, что Уэбстер умер и будет забыт, ибо пошел на компромисс с рабством, а имя Джона Фремонта будет жить и его будут помнить, когда Соединенные Штаты станут нацией свободных людей. Из Цинциннати, Эндовера, Галлиполиса и сельских районов Айовы поступали сообщения, что семьи, чьи сыновья участвуют в боях, выражали признательность Джону Фремонту за его прокламацию об освобождении рабов, которая могла ускорить окончание войны, и что снятие Джона с поста подорвало доверие народа к правительству.

Она была рада оправданию, но ощущала лишь чувство облегчения и благодарности, ибо будущее еще ничего не обещало. Слова доверия не могли вернуть те часы перед рассветом 3 ноября, когда Джон и его армия были готовы принести Северу первую крупную победу. Оправдав Джона Фремонта, комиссия возродила веру страны в него, но на сцену вышли и заняли его место более молодые, более свежие и полные энтузиазма, готовые к бою, полные уверенности в своих силах, ведь они еще не испытали тягот войны. У них была возможность внести собственный вклад в дело Союза, а они, чета Фремонт, не преуспели по не зависящим от них причинам.

_/2/_

Годы войны были для Джесси особыми: она постоянно ощущала нервное напряжение, близость к надлому, чувствовала, получив известие о новом сражении, что настоящая жизнь не в ненавистной реальности, а в страстно желаемом отдаленном будущем.

1863 год начался с того, что она искренне поверила: с его окончанием кончится и война; в день Нового года Авраам Линкольн провозгласил прокламацию об освобождении рабов. Всего пятнадцать месяцев назад он кричал на нее: «Генерал не должен был втягивать негров в войну! Негры не имеют к ней никакого отношения!» Ныне же принятие президентом Линкольном эмансипации политически оправдало Джона в дополнение к оправданию конгресса в военном отношении.

Ее сотрудничество с санитарной комиссией почти завершилось, поскольку появилось достаточно санитаров и госпиталей, страна осознала необходимость выделения фондов для раненых солдат. Подобно тому как в тот неудачливый вечер в Вашингтоне, стоя перед заросшим сорняками участком Бентонов, она мечтала вернуться в Блэк-Пойнт, отойти от противоборства и драк, разрывавших душу, ее мысли все чаще возвращались к застекленной веранде, позволявшей видеть суда, проходившие пролив Золотые Ворота, дюны, по которым она ездила верхом со своими детьми, залив, по которому плавала с ними в лодке. Она стремилась к уединению, семейному покою, литературным дискуссиям с Томасом Старром Кингом и Брет Гартом, к атмосфере жизни в пограничных районах, где люди заняты урожаем и строительством и не склонны поэтому участвовать в личной вражде и политических интригах. Удивляясь самой себе, она обнаружила, что мечтает о приятной и размеренной жизни. Ее не влекли напыщенные традиции Черри-Гроув, но благополучие и уравновешенность Блэк-Пойнта отвечали ее темпераменту и обеспечивали прекрасное укрытие от противоборства, о котором мечтала много лет Элизабет Макдоуэлл Бентон.

– Я знаю, как страстно ты стремишься вернуться домой, Джесси, – сказал сочувственно Джон, – но мне нечего делать в Сан-Франциско.

– …Даже с твоими планами трансконтинентальной железной дороги?

– Все железнодорожные проекты начинаются здесь, на Востоке. Я нащупываю свой путь; перспективы кажутся хорошими… Терпение, моя дорогая, и присутствие духа, – прошептал он, целуя ее в щеку. – Через несколько лет у тебя будет личный железнодорожный вагон, и ты сможешь путешествовать каждый месяц между твоими домами в Нью-Йорке и Сан-Франциско.

Она ответила поцелуем, воскликнув:

– Разумеется! Я гоняюсь за радугой через весь континент. Дом там, где твоя работа! Может ли кто знать это лучше меня? – Она задумалась и замолчала. – Ведь именно в эти месяцы Блэк-Пойнт так красив; я хорошо его помню, словно была там вчера. Когда ты построишь железную дорогу, мы поедем домой.

Оказавшись в неопределенном положении, без увлекательного дела, но страстно желая скорейшего прекращения войны, она продолжала переписку с Томасом Старром Кингом, обмениваясь с ним информацией о положении на Востоке в ответ на сообщения Кинга о настроениях и обстановке в Сан-Франциско. Ей удалось пристроить одну из поэм Брет Гарта в журнал «Атлантик мансли». Джон и она сблизились и стали доверенными лицами поэта Джона Гринлифа Уитьера, чьи стихи избирательной кампании – «Вставай, Фремонт, и веди; время должно иметь своего человека», а после смещения Джона – «Твоя ошибка была, Фремонт, смельчака актом, а не скользкого государственного мужа тактом» – обеспечили моральную поддержку сторонникам Фремонта. Джон дорожил дружбой с Уитьером из-за, как он открылся Джесси, духовной чистоты поэта. Поняв, как много полезного способен Уитьер внушить ее мужу, Джесси часто приглашала поэта, и он останавливался в их доме на несколько дней. Однажды она и Джон провели в Эймсбери у Уитьера уик-энд среди его книг и цветочных посадок.

Затем война нанесла новый неожиданный удар: Джесси получила от военного департамента телеграмму, извещавшую, что правительство взяло под свой контроль Блэк-Пойнт и на месте ее дома будет построен форт. Перечитав телеграмму несколько раз, она так и не смогла понять ее смысл. Зачем правительству нужен Блэк-Пойнт? Этот крошечный участок земли? Правительство не может отобрать семейный дом. Ведь он – частная собственность!

Но когда она показала телеграмму мужу, тот заикаясь объяснил ей, что она ошибается: правительство может конфисковать любую собственность в целях национальной безопасности. Блэк-Пойнт находится на расстоянии мили от Алькатраза; при размещении пушек в этих двух точках ни один вражеский корабль не сможет войти в залив Сан-Франциско. Это несправедливо, разрушает их планы возвращения в Блэк-Пойнт, но он понимает доводы военного департамента. Нет, они ничего не могут сделать, лишь потребовать и ждать возмещения правительством стоимости земли.

Со слезами на глазах Джесси спросила:

– А что будет с нашим домом? Им ведь не нужен наш коттедж.

– Он слишком велик, чтобы перенести его на другое место, а военный департамент спешит. Дом будет снесен, чтобы освободить место для размещения пушек.

– Снесен! – воскликнула она с душевной болью. – Почему они имеют право разрушать нашу собственность и наши жизни? Почему вправе унизить нас в Сент-Луисе и отозвать тебя с поста командующего лишь для того, чтобы комитет по расследованию, а теперь и президент Линкольн признали, что ты был во всем прав? Откуда у них власть снести наш дом в Блэк-Пойнте, а затем через год или два с извинениями признать свою ошибку? Разве мы не люди, с душой и чувствами? Разве мы лишены всех прав? Разве у нас нет средств защититься?..

– Не могу ответить на твои вопросы, дорогая, – мрачно сказал он, – ведь «их» на деле нет. Сегодня они – военный департамент, лишающий нас дома; вчера – Блэры и Линкольны, отстранившие нас от командования; еще ранее ими были продажность прессы и клевета политической партии, лишившие нас поста президента и Белого дома; до этого – небрежность в избирательном законе, не обеспечивавшая наиболее желаемому населением сенатору длительного срока пребывания на посту, что лишило нас места в сенате; еще раньше выступали генерал Кирни, полковник Кук и лейтенант Эмори. Ты видишь, дорогая, «их» нет: с каждым поворотом фортуны – новые личности, причины, силы.

– Тогда выходит, что мы не можем ничего сделать, не можем протестовать?..

– Ничего. Телеграмма от военного департамента не испрашивает твоего разрешения на взятие им Блэк-Пойнта, ее смысл – сообщить тебе, что они уже захватили участок. Теперь слушай меня, дорогая, нет, нет, не отворачивайся. Позволь мне видеть твое лицо. Да, я понимаю твое нежелание, чтобы я видел твои покрасневшие глаза. Мне даже нравится видеть тебя такой красивой в слезах, ибо ты плачешь, потому что мы правы. Я понимаю, что Сан-Франциско и коттедж в Блэк-Пойнте были для тебя пристанищем, способным успокоить твои волнения. Мы просто должны найти другое, равноценное место…

Она мрачно покачала головой:

– Это был наш первый дом и очаг, если хочешь, образ жизни и традиция, наше последнее прибежище. Его у нас украли.

Она ошибалась: у нее могли украсть и другие, более серьезные пристанища рассудка и убежденности. Первым сигналом было сообщение о смерти в Сан-Франциско достопочтенного Кинга, вызванной перегрузкой и истощением, его приверженностью делу Союза. Вслед за этим последовал другой удар – в Вашингтоне умерла Элиза от болезни, преследовавшей ее с молодости. Уильям Джонс находился в Калифорнии с военной миссией, поэтому Джесси выехала в Вашингтон на похороны старшей сестры на могильном участке Бентонов у ног матери и отца. Горюя по поводу ранней смерти Элизы – ведь ей был всего сорок один год, – Джесси сетовала по поводу того, как быстро исчезает семья Бентон. Ей самой было всего тридцать девять лет, а она уже потеряла мать, отца, брата и сестру.

«Смерть, должно быть, питает ко мне дружеские чувства, – думала она, – и редко отступает от меня».

В июньский полдень 1863 года она сидела у окна дома на Девятнадцатой-стрит и увидела, как, радостно улыбаясь, Джон вбежал по ступеням крыльца. Он гордо протянул ей номер нью-йоркской газеты «Трибюн» и указал пальцем на объявление, гласившее об образовании его партнерства с уважаемым патроном Сэмюэлом Галлетом и избрании президентом планируемой железной дороги, которая будет проложена через штат Канзас. Она хотела продолжить чтение статьи об открытии генералом Фремонтом конторы на Бивер-стрит, но Джону не терпелось показать ей и другое. Он отобрал у нее газету, развернул листы и указал на рекламное объявление, предлагающее делать заявки на поставку нескольких тысяч тонн железнодорожных рельсов в Канзас-Сити, на пристань Коу, откуда отправлялась его первая экспедиция. Несмотря на охватившее ее волнение, она заметила схему, приложенную к объявлению, и увидела, что намеченная железнодорожная линия проложена близко к первоначальной тропе, по которой двигался Джон по равнине и через горы, а основные станции намечены в городах там, где были стоянки его экспедиции.

Они во многом жили надеждами проложить свою железную дорогу, но до сего момента были лишь одни разочарования. Удары сыпались со всех сторон: в силу обстоятельств они не заботились о Марипозе, и участок был продан, Джон перестал быть собственником, правда, за ним оставались права на три восьмых дохода; федеральное правительство не проявило интереса к строительству железных дорог и не оказало помощи; противники в Вашингтоне, в особенности члены семьи Блэр, всячески мешали Джону добиться сотрудничества с администрацией. Он жаловался Джесси:

– Я явная персона нон грата в столице; можно подумать, будто я огнедышащий демократ, выступающий против республиканцев на выборах. Я не могу проложить железную дорогу, не получив прав на полосу отчуждения. Как сказал бы Том Бентон: вы не можете получить такое право в конгрессе, не будучи политиком-мастером в тактике.

– Богу известно, что мы по горло сыты политикой, – сочувствовала она.

Но все же трудные дни оказались позади: Джон вновь крепко встал обеими ногами на главный путь, ведущий к осуществлению амбиций семьи. Его глаза сверкали, и, казалось, возродилось его самолюбие благодаря тому, что появился новый проект. Газеты давали поражавшие сознание описания его планов железной дороги в Калифорнию; страна осознала необходимость таких дорог, и даже сопротивляющийся конгресс приходил к пониманию, что и он должен сыграть какую-то роль в экспансии на Запад. Заняв позицию смелого, энергичного строителя железных дорог, претворяющего в жизнь мечту об экспансии на Запад, Джон быстро восстановил благорасположение к себе, добился уважения, каким пользовался в прошлом.

Вновь перед ними открылась возможность начать новую жизнь и выполнять ценную работу; все прошлое забудется. Впервые с момента, когда восемнадцать месяцев назад в освещенной лампой палатке под Спрингфилдом генерал Хантер принял у них командование, она ощутила, что их ждет личное счастье и благосостояние.

_/3/_

Джесси дала понять мужу, что она порвала с политикой, но вскоре поняла, что политика ее не отторгла. Она не ездила больше в Вашингтон, но многие представители официального Вашингтона посещали ее дом в Нью-Йорке. Как-то за обеденным столом Ричард Генри Дана[20]20
  Ричард Генри Дана (1815–1882) – американский писатель.


[Закрыть] сказал, что в Вашингтоне почти не осталось людей, лояльных к президенту, и убеждение в некомпетентности Линкольна настолько широко распространено, что, созови сегодня конвент, и его кандидатура не встретила бы поддержки. Лишь два члена тридцать седьмого конгресса поддерживают Линкольна, и никто в Вашингтоне, кроме окружения Линкольна, не желает выдвижения его кандидатуры. Уильям П. Фессенден[21]21
  Уильям Питт Фессенден (1806–1869) – сенатор.


[Закрыть] писал в своем письме: «Никогда такой набор шаркающих бездарностей не оказывался в одном правительстве; мы поверили расщепителю жердей, мы его и получили». Сенатор Шерман из Огайо обвинял Линкольна в создании военного хаоса. Поговаривали о движении в Нью-Йорке с целью заставить президента подать в отставку, поскольку он «переменчив, беззаботен и абсолютно некомпетентен».

Длительное время Джесси считала политическую перепалку одной из форм ведения войны, но во второй половине 1863 года была вынуждена сообщить мужу, что критики Линкольна действуют не впустую: они хотят, чтобы генерал Джон Фремонт заменил Авраама Линкольна. Они посетили Институт Купера, где Уинделл Филипс[22]22
  Уинделл Филипс (1811–1884) – американский оратор и реформатор.


[Закрыть] заявил в своей речи перед аудиторией, состоявшей из сторонников отмены рабства, что мир не может быть восстановлен до тех пор, пока генерал Фремонт не встанет у руля. Она показала мужу вырезки из бостонской газеты «Пайонир», писавшей, что он – непременный кандидат на пост президента в 1864 году, и поддержавшие эту мысль редакционные статьи немецких газет, таких, как спрингфилдская «Штате Анцайгер» и миссисипская «Блэттер», развернувших кампанию за избрание Фремонта президентом. Клубы сторонников Фремонта образовались в Иллинойсе, Огайо, Висконсине и Нью-Йорке. К концу года по мере падения доверия к президенту Линкольну вера в способности и достоинства Джона Фремонта стала возрастать и достигла того уровня, который обеспечил выдвижение его кандидатуры в 1856 году.

Джесси не знала, огорчаться или радоваться по поводу такого развития событий. Сожалея, что критика в адрес президента мешает военным усилиям, она в то же время вспоминала унижение, какому подвергла ее мужа эта администрация. Было бы чудесно, если бы Джон заменил Линкольна в качестве кандидата от республиканцев и был избран президентом на волне общественной поддержки, но противно вновь пережить кампанию по выборам президента, оскорбления и злобу, которые омрачали их жизнь в 1856 году!

Но если Джесси была не уверена, то, как она убедилась вскоре, такой неуверенности не было у мужа: он хотел выдвижения своей кандидатуры, был готов участвовать в выборах и добиваться поста президента. Пережитые им оскорбления и несправедливости могут быть сметены одним ударом: он станет главнокомандующим. Он прогонит своих противников, корыстных людей, блокировавших ему въезд в Вашингтон; он поведет войну эффективно и решительно, быстро закончит ее, а затем направит все усилия на восстановление Юга.

Обо всем этом – о своих тайных надеждах, об отмщении и вознаграждении, о всех мыслях, какие мужчина может доверить только жене, – он рассказал ей. Поняв глубину его убеждений, его страстное желание стать президентом, более сильное, чем в 1856 году, она отбросила все свои сомнения.

– Очевидно, тебя могут выдвинуть демократы, если пожелаешь, – комментировала она, протянув ему пачку вырезок. В прошлом году Нью-Йорк выбрал губернатора-демократа Горацио Сеймура, и семь северных штатов перешли на сторону демократов в конгрессе. Если настроения избирателей будут в ноябре 1864 года теми же, что и сегодня, ты сможешь победить Линкольна.

– Нет, – твердо ответил Джон, – мы не можем вредить партии, которую помогали создать. Я никогда не буду перевертышем. Если война продолжится и следующей весной и мне предложат выдвинуть свою кандидатуру от собственной партии…

Внимательно изучив прессу за первые месяцы 1864 года, она заверила мужа, что ширятся выступления общественности в пользу его кандидатуры. На Севере и Западе во всех городах действовали клубы в поддержку Фремонта. Была даже учреждена газета «Нью нейшн», пропагандировавшая выдвижение его кандидатуры. 31 мая в Кливленде состоялся встретивший одобрение сторонников Фремонта съезд радикальных республиканцев. Джесси поехала в Кливленд, как она ездила за восемь лет до этого в Филадельфию, и узнала, что четыреста делегатов представляли практически все северные штаты. Участники съезда осуждали президента Линкольна за ограничение свободы печати и слова, за аннулирование Хабеас Корпус,[23]23
  Хабеас Корпус (лат.) – начальные слова закона о неприкосновенности личности.


[Закрыть] за его уступчивость Югу и, самое главное, за неспособность покончить с конфликтом. Сидя сжавшись в последних рядах зала, убежденная в том, что Джону не следует иметь дело с этими обозленными раскольниками, она услышала предложение выдвинуть кандидатуру ее мужа на пост президента.

Возвращаясь домой со съезда в Филадельфии в 1856 году, она гордилась мужем, сейчас же ей было не по себе. Еще за день до возвращения в свой дом на Девятнадцатой-стрит она узнала, что выдвижение радикальными республиканцами кандидатуры Джона превратилось в серьезную угрозу для администрации Линкольна и против президента куется грозное оружие. Те органы республиканской прессы, которые прохладно относились к Линкольну, осмелели, поняв, что их кандидат оказался под угрозой. Кливлендская газета «Геральд» заявила, что кливлендский съезд был созван «лукавыми политиками из Нью-Йорка, зарвавшимися трусливыми немцами из Сент-Луиса, аболиционистами, личными друзьями Фремонта и теми, кто спекулирует на его имени». Джесси беспокоило и то, что выдвижение кандидатуры Джона импонировало южанам, видевшим в этом признак раскола в рядах республиканцев; нью-йоркская «Таймс» и другие газеты, стоявшие на позиции защиты Союза, писали о необходимости переизбрать Линкольна, поскольку его поражение явилось бы по сути дела признанием того факта, что его не следовало вообще избирать.

Джесси понимала, что кампания 1864 года будет более ожесточенной, чем кампания 1856 года, ибо, видя последствия войны, повсеместные смерть и разрушения, избиратели и пресса взбеленятся, пустятся на крайние оскорбления и клевету. Лишь немногие ведущие республиканцы считали, что Линкольн сможет победить кандидата демократов генерала Джорджа Б. Макклеллана; руководители избирательной кампании Линкольна потеряли все надежды, да и сам Линкольн смирился с грядущим поражением. Именно тогда сторонники администрации начали запускать пробные шары в доме Фремонта, убеждая Джона выйти из игры, предлагая ему важный военный пост, устранение его противников.