Текст книги "Раз-два-три-четыре-пять, выхожу тебя искать (СИ)"

Автор книги: Ирина Чернова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 29 страниц)

– Герцог здесь живет?

– Нет, он здесь наездами бывает, а так в самом Эрсене обретается. Там же весь его двор, только он при каждом удобном случае оттуда уезжает и по своим землям болтается. Ну, и я с ним иногда езжу, когда он в эту часть земель приезжает. Штальзее тут центр укрепрайона, самая крупная крепость приграничья. Я здесь и живу уже года два… Зайдель!

– Да, герр Рихтер, что угодно? – управляющий поклонился, не забыв удивиться моему обществу.

– Покажи фрау Марте, где она может помыться, потом пришли к ней служанку, чтобы решить вопрос об одежде. Проводи ее в трапезную, потом в ее комнату. Жить она будет рядом со мной, понял? – многозначительно намекнул Михель.

– Да, все понял, герр Рихтер, – понимающе кивнул Зайдель. – Она будет жить, как…ваша гостья?

– Да. Потом посмотрим, как она управляется с арбалетом и может ли она приносить пользу на границе. Да, не советую попадаться ей под сапог…говорят, что в Гедерсбурге она именно так отвечала длинным языкам. Я пошел, меня ждет его светлость. Фрау Марта, – Рихтер щелкнул каблуками и подмигнул мне, – как только герцог соизволит отпустить меня, я сразу приду к вам.

Зайдель со стороны только что не выпрыгнул из собственной шкурки, поедая глазами то Рихтера, то меня и предвкушая, как он будет носить по замку новую сплетню.

– Пойдемте со мной, фрау Марта, я весь в вашем распоряжении.

Лежать в горячей воде и наблюдать за расползающимися по ее поверхности кругами жирной грязи было бы забавно, если б этой самой грязи не сходило неимоверное количество. Душа тут не существовало, о банях и понятия не имели, мыло было жидкое и я справедливо опасалась, что от него могу и вовсе облысеть, но вроде бы обошлось, а голова стала яростно чесаться от чистоты. Еще тут не водилось мочалок и бедная служанка никак не могла понять, чего я от нее хочу. Сошлись на том, что она принесла мне кусок грубого холста, которым я кое-как и оттиралась, сидя в гигантской деревянной кадушке. Наконец, когда вода в ней стала мутно-серого цвета с грязной пленкой и серыми хлопьями по краям, я вылезла и завернулась в простыню, рассматривая свою многострадальную одежку. Штаны протерлись по швам, некогда белая блузка с кокетливым вырезом превратилась в тряпку, а пикантный жилетик блистал прорехами и грязными разводами.

– Фрау Марта, – девушка выжидательно смотрела на меня, – что прикажете принести вам из одежды?

– Тебя как зовут?

– Ульрика, фрау Марта.

– Значит так, Ульрика. Мне нужно все то же самое, только новое и чистое. Нету нового, неси старое, но чтоб целое было. Не подойдет по размеру, будем ушивать. Такого, – я пихнула ногой жилетик, – мне не надо. Нужен кожаный или суконный, для того, чтоб в нем с арбалетом управляться и на стене стоять. Можно поношенный, я не обижусь. Еще полотно нужно, чтобы сапоги носить. Гребень для волос…ну, вот и все.

– А платья вам надо искать, фрау Марта? – девушка бросила быстрый взгляд на простыню и запыленные сапоги рядом. – Башмачки или туфли…

– Нет, – отрезала я. – Сапоги почисти только.

Ульрика принесла мне две пары мешковатых штанов, ворох рубашек и суконный жилет с короткими рукавами, который сверху можно было затянуть поясом. Пообещала, что к утру подгонит под меня штаны и рубашку, а пока я похожу в чем есть. Ну, и на том спасибо. Еще пару рубашек я оставила себе – покроить из них трусы. Нижнее белье местного индпошива вообще вызывало у меня некоторую оторопь, а ходить вообще без исподнего я не привыкла. Одеваться за чужой счет, так уж и трусы, будьте любезны, предоставьте! В бюстгальтере, по причине похудания, я вообще перестала нуждаться. Это у местных баб сиськи не меньше четвертого размера, а у меня теперь и до второго не дотягивает. Переодевшись в чистое и расчесавшись, я почувствовала себя по меньшей мере королевой. Сколь много для нас значит чистота…ну еще и внешность, конечно! Обидные замечания того же Ульфа запали гораздо глубже, чем я думала, хоть и делала скидку на местные эталоны красоты в виде рубенсовских женщин, дебелых и пухлых. Служанки здесь тоже особой худобой не отличались, оттопыренные зады и полные руки так и маячили перед глазами, когда я шла вслед за Зайделем в трапезную.

Длинная комната с двумя бесконечными столами и лавками пока была пуста, только в дальнем углу скреб миску какой-то мужчина.

– Фрау Марта, здесь обычно едят все вместе вечером, перед сумерками. С утра стража ест отдельно, около кухни… Клотильда, – позвал он в приоткрытую дверь, – положи фрау Марте еды.

Что поварихи везде одинаковы, это я усвоила еще со времен учебы, когда мы ездили в колхозы на осеннюю уборку. Но Клотильда была круче всех, виденных до этого – невысокая, но абсолютно необхватная, тем не менее она очень живо двигалась и еще живее реагировала на окружающее. Белая плюшка чепчика на голове с кокетливыми кружевцами смотрелась откровенной насмешкой на пышных густых волосах, а красное круглое лицо с тугими щеками и крепкой шеей было веселое и довольное жизнью. Ей бы молот кидать или штангу подымать, а она тут котлы двигает…правда, котлы тут могут быть покруче штанги.

Конечно, Клотильда вышла сама из кухонного царства, чтобы не только принести мне миску, но и самолично посмотреть, кого это сверху изволили прислать.

– Фрау… – она смешно раскрыла рот и замолчала, хлопая глазами.

– Марта, – докончила я, забирая у нее миску из рук и ложку. – Приходить сюда буду, – пояснила я, усаживаясь за стол.

– Ох ты ж худая-то какая… – запричитала кухарка, – будто голодом морили!

– Морили, – подтвердила я, подъедая кашу из миски. – Конрад ваш чуть не уморил до смерти.

– Этот может, – Клотильда уперла руки в боки и пихнула Зайделя бедром в сторону. Тот отлетел на пару метров и с гордостью посмотрел на нее. – Ему бы только позлословить, да провинившихся искать! Посмотри, до чего довел фрау, не женщина, а кости одни!

– Спасибо, Клотильда, – я протянула ей миску. – Было очень вкусно.

– Фрау, а может еще немножко… – предложила повариха.

– Нет, хватит, я не привыкла много есть.

– Пойдемте, фрау Марта, – Зайдель встал, пропуская меня вперед из двери трапезной, – я покажу вам вашу комнату.

Клотильда осталась посреди трапезной с пустой миской в руке, вытягивая нам вслед шею.

Комната была вполне приличная, кровать – широкая и мягкая, белье чистое и пахнущее травами и водой. Я с размаху повалилась на нее, раскинув руки и глядя на балдахин над головой. Вытканные стилизованные цветы больше всего походили на штыки или те короткие кинжалы, что я видела на рынке. в Бернштайне. Можно расслабиться и ни о чем не думать…какое-то время. Как это прекрасно, когда у тебя есть крыша над головой, по твоим следам не идут ищейки и можно не опасаться за свою жизнь! Рихтер здесь не последняя фигура и его покровительство тоже имеет свои достоинства – можно иметь немного больше вольностей, чем другим. А в чем они могут быть, подумаем. Может, не схарчат сразу, или за пятую точку будут меньше щипать?

Пройдясь по комнате, я развалилась в кресле. Удобно и комфортно, располагает для беседы. Очень интересно будет послушать, что Михель расскажет о том, как он попал в этот мир, да и как ему пришлось тут выживать. Одно то, что он стал приближенным правителя неплохой земельной территории, говорит о многом. Интересно, сколько ему лет? Дальше потекли несколько фривольные мысли, избавиться от которых было затруднительно. Ну что поделать, женскую натуру не исправишь и когда рядом появляется интересный мужчина, то автоматически делаешь стойку в его сторону. Хм…посмотрим, что будет дальше.

Стук в дверь раздался, когда я в своих розовых мечтах уже находилась где-то в районе царского трона и прикидывала приблизительное количество подданных.

– Фрау Марта, вы позволите? – Рихтер перешагнул порог, оставив дверь приоткрытой. – Дорогая моя, я наконец-то вернулся! Его светлость изволил уехать и милостиво разрешил мне провести с вами некоторое время…Ужинать мы будем внизу, я уже распорядился, а вино можно допить и здесь. Вы согласны?

– Конечно, герр Михель, я очень рада, что вы смогли так быстро вернуться ко мне, – подхватила я игру, хотя поначалу опешила от такого обращения. – Против вина не имею ничего, если представляется такая возможность. По-моему, вы не закрыли дверь до конца?

– Да, моя дорогая, – он демонстративно протопал погромче и захлопнул с силой дверь. – Ну вот, я действительно проводил Теодора и пока что свободен. Он ждет от меня доклада о тех событиях, участницей которых была и ты. Я имею в виду Вольфа и его команду. Но это никуда не убежит, Айзенштадт терпел два месяца, потерпит еще немного, а меня гораздо больше интересует, как ты попала сюда.

Михель сел в кресло, заложив ногу на ногу и передо мной замаячила подошва, аккуратно прибитая по краю гвоздиками.

– А ты ничего, симпатичная, – отвесил он комплимент после пристального рассматривания. – Надо же, как помылась да переоделась, совсем по-другому выглядишь!

– Знаю, что врешь, но все равно приятно, – отбрехалась я любимой присказкой, которую выдавала в тех случаях, когда не знала, как отвечать.

– Хм… – Рихтер чуть смутился, но быстро перевел разговор на другое, – давай рассказывай, что с тобой произошло.

– Даже не знаю, с чего и начать, – я нервно почесала нос. – Сколько раз вспоминала все, что было…

– Раз уж я мужчина, то так и быть, начну первым. – Он поудобнее устроился в кресле. – Потом жду такого же рассказа от тебя, учти! Мы тут на равном положении и вдвоем можем попробовать решить этот ребус…один я пока что ни до чего не додумался.

Там, дома, было у меня все, как у всех – в меру учился, в меру болтался, ничем особо себя не утруждая. Да и учился-то тяп-ляп, зато в инете подвисал сутками. Диплом забросил, даже не посмотрел, что там написали – работать мне совершенно не хотелось, кем бы отец не пытался меня устроить. Ах, да, забыл сказать – у отца бизнес есть строительный, на приличную жизнь хватало, вот я и пользовался этим от души, делал только то, что нравилось. А нравилось на хорошей машине рассекать, тусоваться с приятелями, девчонки нравились хорошенькие, чтоб без претензий были и никаких обязательств перед ними, словом, жил, как все мои друзья, не обременяя себя ничем. Отец ко мне сколько раз подкатывался, чтоб я бросал эту жизнь и за ум брался, а я ему в ответ – да что ты, батяня, чтоб я вот также погряз в этой рутине, как ты? Не вздохнуть спокойно, не расслабиться, все этому бизнесу подчинено, ты ж себя уже забыл, а я еще пожить хочу в свое удовольствие…мать тоже все с разговорами да увещеваниями, да еще давай поминать, как они с отцом были нищими студентами и жили на две стипендии да его подработку… мне и слушать даже их тошно было, на фига мне этими мемуарами мозги выносить, когда под окном Ауди трешка новая стоит, да тусовка ждет. Отец по области разъезжал частенько, да на Северо-Запад мотался, контракты у него потянулись приличные, дома стал редко бывать, тут мать меня пилила за двоих, да сестрой потыкала. Та, хоть на пять лет моложе меня, уже у отца работала, хоть еще студенткой была. Вечно серьезная такая, очки на нос нацепит и не подходи близко. – Рихтер вздохнул, воспоминания об оставленной дома семье были для него не пустым звуком, но он не стал заострять на них внимания и продолжал, – да еще с Ольгой начал встречаться, а уж с ней и вообще пошел вразнос. Девчонка она классная – красивая, супермодель, ростом почти с меня, голливудские красотки с ней и рядом не стояли, все вокруг от нее с ума сходили, а я больше всех. Это потом уже понял, что она хорошо просчитала, кого ей надо захомутать, а поначалу повелся, как и все – ну как же, такая красотка и на меня только смотрит! Мать от нее в шоке, Ленка, сестрица, сразу припечатала ее и презирала, а я на дыбы встал, скандал устроил дома, аж стены тряслись, потом в машину прыгнул и к Ольге. Та обрадовалась, давай ворковать, а я ей все и выложил, как есть, что со стариками рассорился из-за нее и теперь из дома ушел. Ольга выслушала все, а потом обозвала меня идиотом, потому что у меня ни денег нет, ни квартиры, только машина, за которую много не выручишь, а жить она должна не на зарплату доярки. Ну, помирились мы вроде, а ведь думаю, права она, денег-то у меня нет, все, что было – отец давал да мать, а я с ними расплевался…пожил я у Ольги неделю, а она мне всю плешь проела, сколько я съел, да сколько ей надо денег на шмотки да на фитнесы. Поперся опять к родакам, тут отец вернулся и они опять за свое – работать приходи, чтоб всю дурь выбить из головы. А как я работать буду, если привык спать до полудня, а до утра тусить с ребятами? Да засмеют они все меня, если узнают про такое! Опять разругался, мать в слезы с корвалолом, отец за стакан было схватился, да ему уже звонят по всем мобильникам сразу, не до меня ему стало, Ленка еще выскочила и давай тоже меня поносить, что я бессердечный эгоист и трутень…ну, я хлопнул дверью, прыг в аудюшку свою, только меня и видели! И вот прикинь, что уехал недалеко, а бак на нуле и прилип я в какой-то глухомани. Тачку бросил, пошел пешком, злой, как черт, где нахожусь – не понимаю. Вроде пригород какой-то, машины мимо летят, а людей нет. Добрел до ларька, хотел дорогу узнать у продавщицы, а там дедок тусуется, что-то выбирает, да так долго, что я оттолкнул его и полез тетку расспрашивать. Дедок постоял, посмотрел на меня, и говорит: «Все твои беды, парень, от того, что живешь ты слишком легко да не ценишь то, что имеешь. Пока так будешь болтаться, не будет у тебя ничего, запомни». Ну, я плюнул на него, выскреб остатки денег да купил бутылку водки, до чего нажраться захотелось. А он не обиделся, оттерся и говорит продавщице: «Вот смотри, Мария, еще один продукт нашей эпохи, пустой, как его карман. Трутень, одним словом. Как ты думаешь, сможет он измениться сам?» Та что-то сказала в ответ, а я уж пробку скрутил и отхлебнул из горла. Стою, вроде и все отпускает, что давило, вроде и мир лучше кажется, еще хлебнул и пошел по дороге, а дедок что-то вслед крикнул, я разобрал только «учись» вроде бы…

Очнулся я в кустах. Голова болит, ничего не соображаю, такой отходняк, что за глоток воды душу готов продать. Начал вспоминать все, что было, а в голове шум стоит, как по железу кто молотит. Вроде все вспомнил, только вот что было после того, как бутылку выжрал – не припомню. Ну, полежал, поспал, а шум все ближе и ближе. Голову подымаю – глазам не поверил! Невдалеке бой идет, на мечах дерутся, орут, вдалеке дым клубами валит, целая баталия! Я давай рассматривать, где кинокамеры стоят, а в мою сторону двое отошли, звенят железом…засмотрелся на них, а один изловчился и второго рубанул сплеча. Кровища хлещет, тот упал, а я вмиг протрезвел и понял, что это никакое не кино, а самая взаправдашняя жизнь и попал я в нее, как муха в паутину. Ну, рубка та закончилась, победившие пошли мертвых обдирать, а я с места тронуться боюсь. Кусты хилые, все видно через них, разве что ползком уйти. А куда уходить? Ну и долежался, что обнаружили меня. Не успел дернуться, как руки заломили да вытащили к ихнему главному. Слышу, говорят что-то между собой, прислушался – а язык-то знаком, я ж в немецкой школе учился и за десять лет все же что-то в голову вдолбили. Не совсем, конечно, тот язык, но понять могу и ответить, чтобы поняли меня, тоже. Командир ихний сперва долго рассматривал меня, а потом без разговоров как врезал в плечо, так я и улетел сразу. А эти вокруг собрались и ржут, да еще ногами топают, цирк им бесплатный! Я поднялся, а мне опять – хрясь! И в рожу…тут я и вырубился. Очнулся – темно, тихо, лежу в сарае каком-то, на сене, голова гудит, что котел, и зуба во рту нет. Это и разозлило меня больше всего – дома я к дантисту ходил регулярно, а здесь меня вмиг беззубым оставят! И ведь что обидно – мелкие они все против меня, на голову ниже или даже больше, а как бьют – не подымешься. Утром выгнали меня из сарая и начали они меня допрашивать. Только я отвечаю невпопад, головой кручу во все стороны и понимаем мы друг друга с Людвигом через слово. Но постепенно он понял, что я не вру ничего, только вот одежда моя его сильно смущала и я начал дудеть, что как по голове ударили, так все и забыл. Но это его не шибко интересовало, а вот рост ему понравился и еще понравилось то, что я был не из тех, кто деревушку ту сжег. Посмотрел он на меня, прикинул что-то, и подозвал одного солдата. Тот выслушал, убежал, а потом приносит мне меч и сам встает напротив. Людвиг сам наблюдал, как я отбиваюсь, поржал от души, как и все остальные, но в целом я ему понравился. Пояснил, что данные у меня хорошие и под его руководством я быстро научусь всему, если отлынивать не буду. Помогло еще и то, что я одно время болтался с реконструкторами и там научился кой-чему… Вот так я и начал свою жизнь в Норсетском герцогстве. Людвиг был командиром небольшого отряда, который болтался по дорогам и за деньги готов был служить кому угодно. Мужики там были самые разные, но объединяло их одно – они были прирожденные вояки, без ножа за угол не отходили и деньги любили не меньше жизни. Обстановка вокруг была – только держи ухо востро. Командир такого отряда не только должен был лучше всех рубиться, но и быстрее всех соображать, куда отступать и с кем заключать контракт, чтобы не остаться в случае чего без головы. Людвиг это неплохо делал и где-то с полгода мы не бедствовали, а даже наоборот. Гоняли они меня так, что места живого не было, один раз я почти три дня отлеживался после того, как Франц отмесил меня. Хотелось все бросить и уйти, да кому я тут нужен? Один, ничего за душой нет, ничего не знаю, в Норсете то ли гражданская война идет, то ли соседи нападают и грабят кого не лень, порядка никакого, только вот так кучкой можно держаться, чтоб не сожрали. Поболтались мы по Норсету, потом хуже стало – началась заварушка с Рейхенским княжеством и всех стали ставить под ружье. Людвиг быстро смекнул, что воевать за Норсет невыгодно и увел нас оттуда в Айзенштадт. Прокрутились мы там недолго, пару раз обозы охраняли, потом на северной границе пристроились – в тех местах есть такой кусочек в горах, Зильдерсберг называется, ты уже наверняка поняла, чем он знаменит, по названию. Серебряные рудники там издревле разрабатывают и жилы там богатые, вот Айзенштадт и Кониц за них и воюют. Точнее, разделили они то место, но каждому же мало, вот и норовят при случае то обоз грабануть, то без продовольствия оставить, чтоб продавать его соседу втридорога. Словом, идет там перманентная война, а недавно еще и Кобург туда потянулся жадными руками, объединившись с Айзенштадтом. Своих там хоронить не хотели никогда, а наемников постоянно заманивали богатыми посулами, ну и попались мы на это. Стали охранять рудники да тех, кто там работал. А работали там каторжники, их туда вместо виселицы ссылали. С ними ухо востро надо было держать день и ночь, чуть зазеваешься, прибьют и не вспомнят, да и соседи чихнуть спокойно не давали, меньше, чем по трое, там по нужде за угол не ходили. Словом, опомнились мы, когда от первоначального отряда только и осталось народу что Людвиг, Франц, Ганс и я. Посидели, посудачили о нашем житье-бытье и порешили уходить оттуда, пока голов не лишились. Бежали ночью, чтобы не сразу хватились, а то за дезертирство могли повесить на первом суку. Уходили через горы, жрать нечего было, холодно, думал, сдохну, не дойду. Но нет, выдержал, а Ганс подхватил простуду и мы оставили его в одной деревне. Наверняка умер от воспаления легких, здесь его не лечат. Вышли мы в Эрсен, едва на ногах стояли от слабости. Пока дошли до жилья, пока отлежались… а тамошний староста не будь дураком, скрутил нас и сдал солдатам. Тут уж совсем небо с овчинку показалось, потому как мародеров нигде не любят, а нас приняли именно за них. Вот лежим мы в камере, небо нам в клеточку, Франц матерится беспрестанно, Людвиг все просчитывает, как бы удрать изловчиться, а я как будто глаза открыл и только сейчас себя со стороны увидел. Грязный, обросший, несет от меня, хуже, чем от свиней в хлеву, и на дворе уже виселицы сооружают. Вспомнил мать, отца, Ленку, аж зубами заскрипел – мне жить осталось с кошкин хвост, а я ведь их и не увижу больше, да и они не узнают ничего обо мне. Попросил у них прощения за все, что делал, думаю, вот хоть бы увидеть их одним глазом только, руку бы матери поцеловал, отца бы обнял, чтобы зла на меня не держали, у Темки, Ленкиного хахаля, прощения бы попросил за все, Ленку бы за косичку дернул и в ухо бы ей попыхтел, как в детстве, когда виноват был перед ней…только все это до меня поздно дошло. Обидно стало – мать с отцом растили меня, тянули, не отказывали ни в чем, а я на все наплевал и через полчаса буду болтаться с веревкой на шее и вываленным языком. Мерзко, видел я повешенных, смотреть тошно на такое. Тут злость появилась – я ж не последний идиот, в голове еще что-то крутится, чего это я так разнюнился и позволил этим аборигенам забить меня? Неужели я не найду выхода отсюда, у меня весь инет за плечами, школа, институт, вся жизнь в конце концов, а я лежу и покорно жду, когда меня в петлю головой сунут!

Вывели нас на двор, прикидывают, как вешать, а я эти мысли все крутил да и сказал громко, что оборона замка у них фиговая, сектора обстрела выбраны неверно, а уж про границу и вообще речи нет, ни связи, ни скорости, заходите кто хотите. Мне было надо одно – чтобы те, кто власть имел, услышали меня. Ну вот они и услышали, потому как тот, что в кресле сидел, никаких приказов не отдавал, а только рассматривал меня, а потом и говорит так язвительно, чем это, дескать, тебе, бродяге, наша оборона не по нутру? И где ты в ней слабые места увидал, вошь подзаборная? Раз спрашивает, значит действительно заинтересовался и будет слушать. Тут было главное не переборщить со знаниями, но и в ногах не валяться от счастья. Напряг я все извилины и пошел выдавать ему постепенно, что помнил из книг, что с реконструкторами проигрывали, что в кино видел. Смотрю, зацепило его, уже глаза интересом загорелись, аж про петли забыл, что на ветру качаются. Махнул рукой, мол, развязать, а Франца с Людвигом опять в камеру засунули, чтоб не мешались. Ну и пошла у нас беседа… Никогда еще я не был так красноречив и убедителен, можешь мне поверить! Долго я ему мозги вкручивал, но своего добился – я его заинтересовал настолько, что повешение было отменено. К вечеру, когда язык у меня уже чуть не отваливался, фон Меер решил, что я не простой наемник, а какая-то птица высокого полета. Разрешил помыться, дали мне чистое все и я совсем человеком себя почувствовал, а уж когда побрился, то и сам фон Меер удивился, что принял меня за бродягу. Много о чем с ним говорили тогда, дядька он был с понятием, хоть и местного разлива. Словом, оставил он нас троих в крепости сперва на подхвате, а потом и на службу взял. Берсхоф был совсем небольшим замком и гарнизон там был невелик, но он перекрывал дорогу и перевал, солдаты оттуда приходили на подмогу селянам, если на них совершались разбойничьи налеты, так что мы втроем пришлись там кстати. Служил я там, как все, пока как-то раз гонец не примчался. Дело было обыденное – в село наведались какие-то вояки, начали трясти селян на предмет жратвы, а пока там они развлекались, к нам послали мальчишку за подмогой. Фон Меера не было на тот момент в замке, Зигмунд, его лейтенант, лежал с больным животом и не мог возглавить солдат, словом, выпало ехать мне, хоть я и не десятник даже был на тот момент. Но все когда-то бывает в первый раз, потому и стесняться не стал – дал всем команду и вперед. Подъезжаем, а там все уже почти закончилось – мужики порубленные лежат, кто утечь не успел, девки да бабы воют, кому подол задрали, кто своих оплакивает… мне и говорят, что догонять надобно, да порубить в капусту. Но догонять в незнакомом месте и ввязываться в бой десятком, когда их четырнадцать, сложно. Я послал на разведку двоих по той дороге, куда те паршивцы ушли, оставшихся потихоньку двинул следом, без шуму и пыли. Догнали мы их к сумеркам, лошадей оставили подальше, рассредоточились и стали намечать план действий, кто что должен делать, чтоб другим не мешать и пользу принести. Лучников поставил, чтобы предводителя ихнего поранить посильнее, остальных проинструктировал получше, чтобы каждый все запомнил в точности и как только у костров нажрались да осоловели, мы пошли в атаку. Молча, без криков, как они тут привыкли, без лишнего шума… Прибили почти всех, двоих в замок доставили, из наших только один был ранен и то легко. После этого фон Меер повысил меня и стал частенько советоваться по вопросам стратегии и тактики ведения войны. Зигмунд, правда, на меня еще долго крысился, но взад уже было ничего не вернуть. Потом еще фишка была в Берсхофе – кто-то деньги спер у фон Меера. Ну, здесь на расправу быстро дело идет – всех выводят во двор и обыскивают, а потом назначают десяток или пяток и начинают пороть кнутом всех подряд. За воровство могут и до смерти забить, а так только на задницу не сядешь неделю, зато все злые будут и сами найдут вора. Но вот мне свой зад было жалко и я предложил фон Мееру найти подлюку. Рассказал ему, что буду делать, он подумал и согласился. Вот я и собрал всех в одной комнате, а сам с фон Меером и Зигмундом сел во второй и стал всех по одному туда вызывать, чтобы рассказывали, что и как делали. И записывал при этом, что они говорили. Потом некоторых попарно вызывал, у кого мне показания не нравились. Много в тот день интересного узнали, а вора вычислили быстро – сличили показания одного, другого, третьего, построил я пару версий, как заправский мент, тут он и раскололся. Сами же солдаты видели, как он выходил со стороны комнат коменданта, да не придали этому значения, пока я наводящими вопросами не допер их до этого. Деньги у него нашли, самого вора вздернули, а фон Меер еще больше меня зауважал за это.

В Берсхофе я прожил еще год, наладил там и дисциплину и быструю связь, чтоб гонцы не ногами бежали до замка, а подавали знаки, видные издалека. Патрули стал посылать по границе, дороги проверять, людей, что там шастают – словом, заделался я самым настоящим фээсбшником в этом крае. Свои плоды это принесло – разбойников выдергали, как сорную траву, гнус всякий давили безжалостно, набегов меньше не стало, но реагировали мы на них так быстро, что те и не успевали понять, как это их скрутили, когда они еще только реку миновали? Так что когда в Берсхоф наведался сам герцог Эрсенский, я там был уже достаточно известен. Теодор поговорил со мной и мы быстро нашли общий язык. Он хоть и властитель местный, но не упертый, как это часто бывает у людей с неограниченной властью, да и к чужим словам прислушивается. Так что его светлость побыла у нас и изволила пожелать, чтобы я навел такие же порядки в Штальзее и вокруг него. Тогда я уже хорошо знал карту земель и видел, что в этом районе хороший путь для тех, кто изволит драть из центральной Тевтонии через Айзенштадт в вольные города. А уж кто туда может бежать, так и сам Бог не разберется, только вот народишко тут шастал самый различный, от беглых каторжников с рудников до внебрачных сынков местных баронов. Ладно бы сами валили, так они ж еще и заразу любую на себе тянули, а таких надо было убивать на месте без жалости. Год назад около Бернштайна в деревне вспыхнула эпидемия мора, так один сумел утечь оттуда и прямиком к нам… Пришлось убить на месте и тут же сжечь. Жестоко? Да, согласен, но лучше было бы, чтоб по всей дороге до Эдера деревни мертвые лежали? А он, кстати, уже зараженный был…

За то время, что тут обретаюсь, я уже успел наладить здесь хорошую разведслужбу в Айзенштадте, Норсете и вольных городах, чтобы быть в курсе событий у соседей. Ты же знаешь, кто предупрежден, тот вооружен. Дисциплину здесь поднял на высоту, за пьянку днем запросто кнутом выдерут, это закон. Оповещение по границе теперь есть, если что случается – стража быстро реагирует. Не думай, что вы там в башне Кронберга сидели и про вас никто у нас не знал. Мне доложили о вашем отряде и айзенштадтцах уже через сутки после того, как вы перешли границу. Не зря мои следопыты деньги получают, а уж шпионы на той стороне – и подавно. Я тут же отправил Юнга и Конрада ему послал впридачу, он как бульдог – вцепится, не оторвешь. Да и нюх у него на всякие непотребства типа Вольфа с его дружками. Юнг быстро выставил вашу погоню за границу, а вашу шайку забрал с собой для разбирательства. Одного не могу понять, как это никто не прознал, что в отряде еще женщина есть? И ведь в камере все вместе сидели, Конрад был уверен, что тот, кто тебя тискал, по мальчикам охоч, а за такое тут не голову, тут другое место рубят, сечешь?

– Может, вы вообще забыли, что такое женщины, потому и не признали?

– Не язви. Да забудешь тут, как же, – протянул Михель. – Ты вон тощая, как палка, я и то сразу не признал в тебе женщину, а здешние дамы уже смолоду как булки со всех сторон, их за мальчиков не примешь, даже если захочешь. Признаться, я ведь как услышал за дверью русский мат, остолбенел, думал, что ослышался…Было уже такое, мужик один сказанул мне по пьяни еще в Берсхофе, а я потом чуть душу из него не вытряхнул, пытаясь достучаться. Нет, не повезло тогда, что-то он ляпнул нечленораздельное, а я два дня его и в чувство приводил, и поил, лишь бы услышать от него знакомые слова. Да видать воображение сыграло, абориген уже решил, что я его буду так все время обихаживать и начал даже требования какие-то выдвигать. Понял я, что ошибся, велел выдрать его и выкинуть вон за ворота.

– Зачем же драть было сразу?

– А нечего было мне на шею садиться и ноги свешивать! – Неприязненно бросил он. – Если я его день выводил из похмелья, а второй день поил, это еще ничего не значит. Ты же здесь как жила? Неужели никогда не искала соотечественников, не вслушивалась в чужую речь, не думала, как отсюда уйти назад?

– Думала, сколько раз думала и на улице вслушивалась в разговоры, но почти все, кто окружали меня, были родом из Варбурга. А уходить и бродить по дорогам в поисках соратников одной небезопасно. Да и как их искать, плакатик, что ли, надписать «Ищу попаданцев из Росии»?

– Вот и я также всматривался и вслушивался, особенно когда в Берсхофе уже стал служить. Вечером лежу и думаю, где подсказку искать, чтоб дверь ту найти? Потому и к мужику тому кинулся, как к родному, да неудачно вышло.

– А я подумала тогда, что вы все уже ушли и выругалась в сердцах, – вздохнула я, припоминая прошедшее, – кто ж знал, что ты там подслушиваешь за дверью?