Текст книги "Раз-два-три-четыре-пять, выхожу тебя искать (СИ)"

Автор книги: Ирина Чернова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 29 страниц)

Ансельм шел из Варбурга, был он здесь или травником или лекарем. Варбург был большим городом, где жили люди, много людей. Еще он сказал, что в лесу нельзя быть женщине, потому что там волки и какие-то бьяры. Очень упорно он добивался от меня, откуда я пришла, но я ссылалась на голову и показывала на лес над обрывом, откуда я спускалась. А действительно, обману никакого, не знаю я, где проснулась! Осматривая джинсы и рубашку, он закатывал глаза и смеялся, трогая ткань. Покрутил пуговицы, потрогал «молнию», шнурки на ботинках и долго рассматривал серебряное кольцо с фианитом, выворачивая мне руку.

– Шлехт! – припечатал он, проведя указательным пальцем по рубашке и джинсам. – Мас кляйд унд рок! Ман масс ин ди Варбург гехен, – и указал в сторону долины. – Стих ауф!

Последнее сопроводилось поднятием ладони, мол, надо вставать и идти в Варбург. Еще за что-то он заклеймил мою рубашку и джинсы, сказав, что это плохо, но не объяснил, почему. Похлопал меня по плечу, погладил по голове, как ребенка и потянул за собой, взяв за руку. Солнце еще стояло высоко, когда мы вышли на убитую дорогу и направились в сторону города. Навстречу нам попадались телеги с людьми, одетыми крайне бедно и просто в какую-то мешковину, пару раз проскакали всадники, вздымая тучи пыли, а в основном по краям дороги жались редкие пешие оборванцы с палками и мешками, как у Ансельма. Я во все глаза рассматривала то, что попадалось на пути, пытаясь понять, куда я угодила. Что это не привычный мне 21 век, я поняла сразу, но верить в это упорно не хотелось. Еще тут говорят по-немецки или уж очень похоже на этот язык…осталось только выяснить, что это за страна и где она находится, а для этого надо научиться говорить и понимать аборигенов. Хорошо бы еще научиться читать в перспективе, но пока задача стояла одна – дойти до людей и определиться с местоположением. То, что первый, кто попался мне на пути, оказался таким мирным, ни о чем не говорило – тут запросто может быть все, что угодно, от просвещенной монархии до диктатуры, от рабовладения до времен буржуазной революции. Сказаться больной на голову было неплохой мыслью – так можно прикинуться кем угодно, лишь бы не приняли за… за кого тут могут принять, чтобы не счесть опасной для общества? Из головы всплывали только ведьмы и шпионы, которых нещадно уничтожали. Кто уничтожал? Да та же церковь и короли…ой ты, господи, только бы за ведьму не приняли, не зря Ансельм сказал, что моя одежда плохая!

Сам Ансельм тем временем тащил меня по дороге, крепко зажав руку. Вырываться и убегать не имело смысла – во-первых, пока не было ничего опасного, во-вторых вокруг то и дело попадались люди, которые тут же станут меня ловить, в-третьих, в лесу я долго не проживу одна.

К городским воротам мы подошли уже почти в сумерках. Ансельм сунул стражникам что-то в руки и те разошлись в стороны, пропуская нас в город. Народу на улицах было немного и они все провожали нас удивленными взглядами и оставались судачить между собой, хотя никто не показывал пальцем и не кричал в нашу сторону. Быстрым шагом мужчина протащил меня по узкой улочке с широкой канавой посередине, удивительно чистой для нее, свернул еще пару раз в более узкие переулки и застучал в обитую железом толстую дверь здоровенным молотком, висевшим рядом на цепочке. Втолкнул меня в темную прихожую, что-то бурча сзади, и захлопнул дверь, заложив здоровенный засов. Тот, кто открыл дверь, посторонился, пропуская нас, и в нос ударил запах старого дерева, непроветрившегося чада от жира, лежалых тряпок и сушеных трав. Ансельм провел меня по узким коридорам в комнату со столом и стульями, усадил на один и сам сел напротив, сложив руки на груди.

– Берта! – позвал он, и полная женщина в сборчатой юбки и застиранном белом чепце зажгла свечи на столе. – Битте, гиб ессен фройен, – попросил он.

– Я, я, – Берта удалилась, изнывая от любопытства, а я сидела, ошарашенная увиденным. Это было два года назад…

Сейчас, оглядываясь в то время, я смело могу утверждать, что мне просто крупно повезло. Повезло, что я наткнулась на Ансельма, повезло, что не попалась в руки мародерам и бандитам, которые так просто меня бы ни за что не отпустили, повезло, что я вообще дошла до той долины и попала в Варбург, который был городом средней руки в герцогстве и наш бургомистр, хауптбюргмайстер Брейст, оказался не самодуром, а умным и дальновидным человеком, которого все жители уважали и слушались. Именно он потом осадил патера Оскара, когда тот пытался найти во мне признаки ведьмы, опираясь только на отсутствие католического крестика на шее. Рассказ Ансельма о женщине, бежавшей неизвестно откуда и потерявшей память от страха, быстро облетел весь Варбург, заставляя горожан проходить по улице Медных Монеток не один раз, чтобы посмотреть на меня. Скажу сразу – особой красотой я не отличалась, но и уродиной не была никогда, а вот здешние женщины…о-о, это особый рассказ!

Начнем с того, что здешний люд был достаточно низкорослым и плохо сложенным. Длинные спины, низкие зады и короткие кривые ноги встречались у девяти из десяти встреченных людей. Если попадались высокие и статные, то как правило это были аристократы или их отпрыски, законные и не очень. Но это было редкостью, в основном же лица были как вырубленные топором у мужчин, а у женщин миловидность пропадала годам к двадцати. Бледные, одутловатые от жизни в запертых домах, от полного отсутствия движения на свежем воздухе, они еще и одевались, как бабы на чайник, подчеркивая располневшие талии и руки. Но это считалось здесь признаком красоты. Про кривые зубы я уж вообще молчу, чистить рот тут осмеливались немногие и разило от них так, что хоть нос затыкай. Не от всех, конечно, но были экземпляры еще те… Так что я здесь смотрелась настолько инородным телом, что не верилось и самой в мою жизнь до этого момента где-то далеко отсюда.

Прожила я у Ансельма почти два месяца, за которые научилась довольно сносно говорить на местном языке. Про себя я называла его немецким, хотя все вокруг именовали его тевтонским. Земли здесь были под управлением герцогов или князей, а где-то еще существовали другие страны, о которых знали только ученые мужи, живущие в столице герцогства, Айзенштадте, да наемники, ходившие отрядами по чужим территориям. Варбург находился на границе герцогства и за мою бытность в нем ни разу не подвергался нападениям со стороны наемников. Мародеры же здесь бродили небольшими отрядами и их очень быстро отшвыривали от стен, но это было дело привычное, как осенние бури или камнепады в горах.

Берта, экономка Ансельма, научила меня готовить, как было принято, ходить на базар, убираться и стирать, время от времени охая, что мне так не повезло потерять память и забыть даже простые вещи, без которых нормальная женщина не мыслит своего существования. Постепенно я врастала в здешний быт, приводя в изумление саму себя и только по вечерам, ложась спать, я перебирала все события последнего дня в моей нормальной жизни и пыталась понять, что привело к такому перевороту. Проливать слезы было бесполезно – вокруг находились совершенно чужие люди и им не было до меня никакого дела. Задачу о возвращении домой я должна была решать самостоятельно, или же искать способ приспособиться к жизни здесь.

По исходу двух месяцев. Ансельм отвел меня в трехэтажный каменный дом с коричневыми балками между камнями стен. Дом был почти такой же, как и остальные в Варбурге, разве что смотрелся чуть почище. В огромной полутемной столовой меня встретила маленькая старушка, живая и бойкая, закутанная в теплую шаль и мужчина лет сорока, русоволосый и голубоглазый.

– Вот я вам привел фройен Марту, – подтолкнул меня к стулу Ансельм, усаживаясь поудобней. – Вы же наверняка слышали о ней, фрау Альма? И ты, Фриц, тоже… Ты говорил, что твоя тетя уже не так бодра, как раньше и неплохо было бы взять ей в помощь служанку. Посмотри на Марту, она хоть и потеряла память о своем доме, но вполне разумно себя ведет во всем остальном и может помогать фрау Альме во всем.

– Да, мои глаза уже не те, что были раньше, – подвердила старушка. – То палец себе порежу, то соль не найду…она готовить умеет, герр Ансельм?

Фриц, который рассматривал меня, подперев кулаком щеку, подошел поближе и только тогда я заметила, что он припадает на правую ногу.

– Сколько тебе лет, Марта? – он был на полголовы выше меня, что считалось высоким. – Ты крещеная?

– А то, – мотнул головой Ансельм. – Еще того месяца в костеле святого Себастьяна патер Оскар окрестил ее. Вон, крестик висит, посмотри сам.

Мужская рука потянулась к вырезу платья, но я отшатнулась и сама вытянула шнурок, на котором и висел так необходимый здесь атрибут. Вовсе не обязательно было самому лазать туда руками, хоть ты и будущий мой хозяин! Рука остановилась и взяла двумя пальцами крестик, подтянув меня поближе. Я отвернулась, терпеливо ожидая, когда он уберется за стол.

– Оставь ее, Фриц, не видишь – фройен крещеная, здесь с ней все в порядке. И за корсаж ей нечего заглядывать, тебе же служанка была нужна, а не подружка! За подружкой сам сходишь, если понадобится, а то я пристрою ее к Шмидту, там тоже хотели бы служанку нанять, чтоб ела поменьше, да сироту!

– Оставь ее, герр Ансельм, – старушка уже приняла решение и, поправив юбки, колобком выкатилась из-за стола. – Ну-ка, наклонись ко мне, что видишь?

– Вас. фрау Альма.

– Глаза мои видишь? Слепнут они, а сделать ничего нельзя. Вот ты и будешь делать все, что делала я по дому. Поняла?

– Да, фрау Альма.

Разговаривать более длинными фразами я уже умела, но здесь от меня требовались не разговоры, а рабочая сила и покорность в ответах. Приказали – пошла и сделала. Отругали – поклонилась, пошла работать. Пнули – потерла синяк и молча ушла, кланяясь. Это я уже успела заметить, когда ходила с Бертой на базар или помогала ей по дому. Горожанки позажиточней ходили на базар только со служанками, указывая им толстыми белыми пальцами, какой кусок взять с прилавка и положить в корзинку. Если, не дай Бог, служанка сделала что-то не так, визгливый голос фрау разносился по рынку во все стороны и зеваки с интересом смотрели, как достойная госпожа бьет кулаком в спину провинившейся.

– Пошли, я покажу тебе твою комнату, Марта. – Старушка засеменила впереди, но путь был недолгим – через десяток шагов она толкнула скрипучую дверь и показала мне чулан размером с кухню хрущовки. Толстый матрас, набитый сеном, лежал на деревянной лавке, занимающей половину комнаты, рядом стоял старый стул и убогое подобие столика.

– По-моему, вполне приличная комната для тебя. Или ты привыкла к мягкой кровати и большим окнам?

– Нет, фрау Альма. Я не помню, была ли у меня такая кровать.

– Ну и правильно, – смягчилась та. – Лучше уж тебе сразу все забыть, если даже и вспомнишь что о своем доме. Наверняка тебя никто не ищет, так что привыкай жить тут. Простыни лежат в кладовке, пошли, я проведу тебя по дому, чтобы ты больше не дергала меня по мелочам.

Следуя бессловесной тенью за шустрой фрау Альмой, я услышала обрывок разговора между Фрицем и Ансельмом.

– Платить ей будете? – спросил Ансельм.

– За что? – удивился Фриц. – Она же будет здесь жить, ее надо кормить и одевать. Ну ладно…пять пфеннигов положу за месяц, так и быть. Молодая женщина…кстати, а сколько ей лет, я так и не услышал?

– Она сказала, что двадцать пять.

– Раз помнит, сколько ей лет, значит, не все забыла.

Я уже прошла дверь в столовую, где разговаривали мужчины и от тоски сжалось все внутри. Рабство, самое настоящее рабство, из которого нет возможности вырваться домой…

Поднималась я с рассветом, затапливала печь и начинала стряпать завтрак. В основном тут ели каши во всех видах, что облегчало труд кухарки, но заставляло постоянно стоять у плиты, помешивая ложкой варево. Подгорит – фрау Альма будет визгливо ругаться, а Фриц разозлится и… нет, рукоприкладством он не занимался, но запросто мог рявкнуть, обозвать или толкнуть по дороге. Силы у него хватало и я часто отлетала как пушинка в сторону, следя только за тем, чтобы не переломать руки-ноги. Днем я мела пол, мыла его, стирала, штопала белье и хозяйские вещи, неслась подавать ужин в столовую и потом долго еще крутилась на кухне, приводя ее в порядок. Помыть посуду, помыть горшки и кастрюли, подмести малейшие соринки, которые слепнущая фрау Альма замечала с зоркостью орла…эта круговерть длилась до темноты, но и тогда нельзя было ложиться спать. Фриц мог уйти под вечер, а в мои обязанности входило и открывание дверей на стук, провожание со свечой хозяина в его комнату и в иные моменты – укладывание его в подвыпившем виде спать. Когда он выпивал, то становился чуть мягче и добрее, начинал вспоминать покойную жену, рассказывая мне, какая она была у него красотка и умница.

– Лаура была не чета тебе, – Фриц мечтательно закатывал глаза, рассевшись на стуле и подставлял большую кружку, чтобы я налила ему пива, – веселая была, куда не пойдешь, везде ее смех слышен! Ты вот все молчишь да молчишь, голоса не подаешь…говорить со мной не хочешь? А она не бегала по дому, а летала…сколько раз я ее ловил на руки, когда она бежала по лестнице вниз…уж и в тягости была, а на месте усидеть не могла! Пойду, говорит, похожу, а то просто так сидеть устала!

Я подливала ему пива, стоя сзади, и прикидывала, сколько надо было трудиться служанке в доме, чтобы его драгоценная Лаура могла откровенно бездельничать и бегать просто так по лестницам. Сказать подобное было немыслимо – оговаривать хозяев было строго запрещено и могло быть наказано любыми способами, пришедшими им в голову. Фриц, начавший за здравие, потом становился мрачным, допивал остаток пива и требовал проводить его в спальню. Поднимаясь по лестнице впереди него, я судорожно сжималась – он имел привычку щипать меня за зад, но складки юбки мешали добраться до вожделенного тела и я ускоряла ход. Поднимался он медленнее меня и, когда он добирался до своей двери, я уже успевала зажечь приготовленную заранее свечу и встать у двери со стороны лестницы, чтобы уйти сразу же, как он войдет в комнату.

Тюфяк в моем чулане быстро продавился и труха сыпалась из него в микроскопические дырочки, забиваясь по ночам в нос. Зашивать их можно было только днем – свечи тут экономили и ни за что не позволили бы мне тратить их на себя. Не могу сказать, что фрау Альма и Фриц очень сильно придирались ко мне, но здесь было принято ругаться на слуг и фрау делала это с удовольствием, по самому ничтожному поводу, а Фриц поддакивал ей, требуя то сделать кашу поразваристей, то выбрать на рынке мясо получше. Приходилось молча соглашаться, что я сделала все не так и буду впредь стараться сделать лучше.

На ратушной площади время от времени устраивались праздники. Приезжали бродячие артисты, собирая народ на представления, звенели дудки и били барабаны, выстукивая незатейливые мелодии, под которые пускались в пляс все, кто приходили. За время жизни в Варбурге я видела два таких праздника, живя у Ансельма и сейчас должен был быть третий, о котором кричали на каждом углу мальчишки-вестовые.

Фрау Альма принарядилась на выход, загоняв меня до пота и дрожи в руках, потом настала очередь Фрица, который никак не мог найти какую-то куртку и забористо ругался в коридоре, поминая всех святых и чертей.

– Марта! – рявкнул он, когда поиски очередной раз потерпели неудачу. – Живо лезь наверх, там еще вещи лежат, в большом сундуке! Открой его и говори, что видишь!

– Фриц, ну может быть ты другую куртку оденешь? – безуспешно взывала к нему тетка, которая уже приплясывала у порога. – Вон ту, посмотри…да и рубашка серая тебе к лицу, любо-дорого посмотреть!

– Рубашку и так одену, а вот куртку хочу именно ту найти…Марта, где ты там? Сундук открыла? Что видишь, говори!

Я залезла по шаткой лестнице на подобие чердака и уже скоро осторожно выкладывала сложенные вещи – платья, шали, юбки, камзолы. Вещей было много и я не понимала, зачем надо их прятать здесь, а не носить, как все? Искомая куртка нашлась быстро и я сказала об этом хозяину, а сама быстро уложила все назад, отметив для себя заглянуть в сундук еще как-нибудь. Красота женских старинных платьев завораживала и хотелось гладить их, трогать бережно и осторожно, как детей, наслаждаясь тонкостью ткани и изяществом вышивки.

– Давай сюда куртку, а то прямо заснула там у сундука, – проворчал Фриц. – Опоздаю на площадь, там лучшие места займут.

– Да-да, как всегда она копается, ничего во-время сделать не успевает, – подхватила обвинение фрау Альма. – И чего только дармоедку кормим? Марта, закройся и никому не открывай, слышишь?

– Да, фрау. – Я кивнула и задвинула за ними засов.

В доме стало тихо до такой степени, что были слышны даже жучки-древоточцы, тикающие в деревянных перекрытиях. Какое блаженство, какая благодать, когда никто не визжит над ухом, не рявкает и не топает ногами! Но расслабляться было рано – не успею помыть кухню, убраться в доме, отполоскать белье – уже вернутся хозяева и мне придется туго. Но без них можно и расслабиться – я сняла надоевший чепчик, расстегнула лиф платья, завернула рукава и принялась за дело. Никто не стоял над душой и я отвлеклась на мысли о родном доме, не замечая, как бежит время. Возможно, если б я глядела в окно, то увидела, что Фриц почему-то возвращается так рано, но я была занята воспоминаниями и на требовательный стук в дверь отреагировала как и положено – пошла открывать.

– Долго тебя ждать… – фраза замерла на полуслове, а сам Фриц застыл на пороге, разглядывая меня. – Марта? Это ты?

– Простите, герр Хайгель, – я повернулась, чтобы уйти и привести себя в тот вид, который был тут принят, но рука хозяина уже поймала меня за юбку и потянула к себе.

– А ты без этого дурацкого чепца гораздо лучше выглядишь, – голубые глаза ощупывали меня не хуже иных рук. – Подними-ка голову…хм, и где это тебя Ансельм нашел…

– Герр Хайгель, разрешите я уйду, мне еще надо домыть котлы в кухне.

– Ну иди, – Фриц провел ладонью мне по щеке и шее. – Домывай свои котлы…

Припадая на правую ногу он прошел в свою спальню, что-то взял там и крикнул, чтобы я закрыла за ним дверь.

Выпив свою кружку отвара, я проверила пирог. Доходит уже…спасибо Ленке, которая сунула-таки мне в карман рецепт! Теперь можно только грустно улыбнуться этому привету из далекого прошлого. Стук в дверь был быстрый и настойчивый. Ох, не ко времени она заявилась! Но делать было нечего, придется открыть, хоть и ужасно не хочется.

– Сколько я должна еще стоять на улице, Марта? – визгливый голос Клодии, дочери Фрица, резанул уши.

– Не горит, подождешь, – отрезала я. – Мне пирог важнее, чем ты. Чего надо?

Год и девять месяцев назад.

…Клодия, дочка Фрица от незабвенной Лауры, возненавидела меня с первого же взгляда. Трудно сказать, почему одна женщина начинает ненавидеть другую, даже если первая моложе. Клодия вышла замуж за год до моего появления в Варбурге за сына зажиточного горожанина, владеющего двумя богатыми лавками. Ее муж был типичный представитель здешнего народа – невысокий, с рубленым грубым лицом, уже начинающий полнеть и бледнеть. Клодии было сейчас уже восемнадцать лет, но детей у нее не было и она сильно переживала по этому поводу. Фриц так часто говорил о красоте незабвенной Лауры, что было совершенно непонятно, почему это Клодия у него такая страшная? Больше всего она напоминала мне черепаху Тортилу скошенным подбородком и загнутым книзу носом. Через десяток лет это все перерастет в жуткие складки кожи, а если она еще и располнеет, то в целое ожерелье. Маленькие глазки Клодии постоянно бегали по окружающей обстановке, подсчитывая, что здесь осталось и чем можно поживиться. Она была блондинкой, в отца, но бледная кожа плохое сочетание с блеклыми волосами, даже если они и густые, а постоянная злость портила даже такое юное личико.

– Отец, зачем ты взял в дом эту уродину? – верещала она, тыкая пальцем в мою сторону. – Тебе что, тетка Альма больше не может готовить? Найди себе приличную девку из села, чтобы она прислуживала…да, я хотела бы посмотреть, стоят ли еще те италийские кресла в гостиной наверху? Их надо каждый день обметать от пыли и протирать чуть влажной тряпкой…эта дура наверняка понятия не имеет о том, как это делается в приличных домах! Отец, – она перешла на тон ниже и засюсюкала, – ну что ты придумал, папочка, посмотри вокруг себя, разве ты плохо жил с тетей? Давай, я пришлю тебе хорошую женщину на пару дней, она сразу приведет дом в порядок! Папа, твоя девочка хочет заглянуть в мамину шкатулку…ты знаешь, нас с Германом пригласили на прием и мне обязательно надо чем-нибудь всех поразить. Помнишь то ожерелье, из синих камней? Я совершенно уверена, что оно подойдет мне лучше всего…ах, папочка, ну что ты сидишь, как истукан, дай мне ключ от шкатулки, я сама открою ее и не буду тебе мешать, я же знаю, что у тебя болит нога и ты едва ходишь по лестнице…

Фриц разрывался между отцовскими чувствами и желанием доказать, что он еще мужчина хоть куда, но дочка упорно втаптывала его в грязь, не щадя мужского самолюбия. Под конец разговора он был готов швырнуть ей что угодно, лишь бы она замолчала, но девица не понимала этого и продолжала зудеть, как надоедливая муха. Если бы я могла сказать хоть слово в защиту Фрица, я бы это обязательно сделала, но тогда бы он сам ополчился на меня, а уж как сумасшедшие отцы вступаются за своих дочек, я видела и дома.

– Марта, подай нам вина, – приказала Клодия. – Желательно красного. Папа, у тебя есть красное вино? Вечером полагается пить только такое, можно даже подогреть и положить специи. Что-то ты совсем осунулся, пожалуй, после смерти мамы ты совсем постарел и перестал даже так бодро двигаться, как раньше. Ну как, даешь мне ключ?

– Клодия, ты уже забрала в прошлый раз ту серебряную цепь, которую так и не вернула. Теперь ты хочешь забрать ожерелье, чтобы похвастаться перед чужими гостями. Я его привез твоей матери, а не тебе, – сдержанно объяснял Фриц, потягивая вино. – Марта, унеси тарелки, мы больше не будем есть.

– Какая жалость, – ядовито пропела Клодия, смахивая мне на юбку тарелку с остатками ужина. Та мигом покрылась жирными пятнами и прилипшими шлепками еды, скатывающимися на пол. – Надо быть половчее, Марта, – бросила она презрительно, толкнув ногой под стол крупную кость.

Я собрала тарелки и пошла за веником, чтобы подмести с пола. Клодия уже успела наступить своим башмачком на то, что лежало рядом с ней и теперь надо было отскребать раздавленные объедки, а потом еще и жирные пятна. Делать это можно только ночью, когда все лягут спать, значит, время сна автоматически сокращается на час, а то и два. Дрянь, паршивая малолетняя дрянь!

Фриц и не подумал осадить свое чадо – кто я, а кто она – и милое дитятко снова стало канючить ключ от заветной шкатулки.

– Клодия, хватит! – вдруг взорвался мужчина, – сколько можно тянуть у меня то, что осталось? Твоя мать была жадной, но ты переплюнула ее во всем!

– Ты…ты пожалел для меня какого-то ожерелья? – слезам дочурки мог позавидовать любой трагический актер. – Теперь я поняла, ты не хочешь мне ничего оставить, потому что…потому что… ты решил подарить его ей! – она патетическим жестом протянула бледную руку, указывая на меня и Фриц удивленно уставился на ее палец, покачивающийся в моем направлении. – Папочка, ты не можешь меня так обидеть…

Она кинулась ему на шею, зажимая изо всех сил и задушенному отцу оставалось только протянуть ей ключи. Тонкая рука подхватила их и уже на лестнице послышался стук каблуков и шорох юбок.

– Марта… – Фриц потирал рукой шею, сдавленную любвеобильной дочкой. – Я не собирался…

– Простите, герр Хайгель, я даже не держала в мыслях, что вы хотите мне что-то подарить. Мне ничего не надо.

– Совсем ничего? – хозяин устало улыбнулся. – А может быть, ты все же приняла бы от меня колечко за твою службу у меня? Такое красивое серебряное колечко?

– Мне некуда его носить, герр Хайгель, а мыть полы с ним несподручно. Простите, если сказала не то.

– Колечко тебе не надо…а что надо? Может, ты хочешь пойти погулять? Не на целый день, конечно, кто же будет нас кормить с фрау Альмой, но на полдня я могу тебя отпустить.

– Спасибо, герр Хайгель. Я с удовольствием пойду погулять полдня по Варбургу.

В тот раз я обошла почти весь город. У меня не было ни единого пфеннинга, чтобы купить сладкий пирожок или красивую ленточку, но у меня была свобода на целых полдня и я хотела насладиться ею от души. Выйдя за городскую стену, я присела на берегу речки и прислушалась к неумолчному журчанию воды. Стража меня запомнила и пустит обратно без денег, а я могу отвлечься от тоскливых мыслей по утерянному дому и просто подышать свежим воздухом, послушать пение птиц и подставить лицо солнцу…и сдернуть с головы надоевший чепчик, который раздражал неимоверно. Можно было закрыть глаза и представить, что я дома, за спиной дачный поселок, а где-то рядом находятся друзья, приехавшие на шашлыки.

Время текло так быстро, как только бывает, когда этого совершенно не хочется. Кажется, еще недавно я вышла из двери моей тюрьмы, а уже пора идти назад, иначе будет нагоняй за опоздание. Отряхнув платье, я пошла к городским воротам, на ходу напяливая чепчик на распущенные волосы. Стражники беспрепятственно пропустили меня за ворота, а молодой и задорный голос сзади окликнул:

– Эй, куда ходила-то, красавица? Может, еще раз хочешь сюда прогуляться вечерком?

– Благодарю, но я уже должна возвращаться к хозяевам, – в полуобороте отвечать трудно, но что окликал меня совсем молодой парень, я поняла. Наверняка новенького взяли в стражу, вот он и пристает ко всем, кто проходит. Те, кто в страже давно, уже не пристают с разговорами, а только подмечают, кто прошел да что пронес. Это в наше время стражников изображают пивными бурдюками, способными нести только себя. На самом деле это сплоченная команда и перед ней не пасуют только наемники, основная работа которых – война.

Вернувшись в дом Фрица, я прошла на кухню и занялась своей работой, как увидела хозяина, который встал в дверном проеме.

– Ты ходила за городскую стену, Марта? – голос был не злой, а немного удивленный. – Зачем?

– Простите, герр Хайгель, но вы не запрещали мне этого… – Главное тут изображать покорность, тогда никто не будет орать и браниться. – Если нельзя, то я больше не буду это делать.

– Мне интересно, зачем ты туда ходила? – повторил свой вопрос Фриц уже немного раздраженно.

– Думала, что смогу вспомнить что-нибудь из своей прежней жизни, – продолжала я драить котел.

– Я уже сказал тебе, что это глупое дело. Нечего стараться, все равно ничего не получится. – хозяин с силой хлопнул тяжелой дверью и ушел.

Ну и город, не успеешь чихнуть, а тебе уже «Будь здоров» говорят! Кстати, а откуда он узнал, что я выходила за стену, да еще так быстро?

То, что наделала Клодия, надо было срочно отскребать ножом, иначе на полу проявятся большие жирные пятна. Дождавшись, пока все уснут, я пошла в столовую и стала шкрябать пол специальной штукой вроде лопатки, снимающей небольшую стружку и делающую поверхность дерева гладкой. Стружки надо было замести, а в темноте искать совок было несподручно и я зажгла свечу. Убирать все надо было как возможно быстрее, чтобы успеть поспать, я перестала ходить на цыпочках и налетела на Фрица, стоящего в темном коридоре.

– Простите, герр Хайгель. Я убираю тут…я все уже закончила и ухожу.

– Марта…ты…разбудила меня.

– Простите, герр Хайгель. Я больше не буду…можно, я пройду?

Фриц стоял посреди коридора и никуда не отходил, что мне страшно не понравилось. Вроде бы вечером он не был пьян, так что сейчас случилось? Я попыталась обойти его справа, потом слева, но узенький коридорчик не давал такой возможности, а он смотрел в упор так, что мне стало не по себе. Из разговоров фрау Альмы я слышала, что хозяин захаживает к фрау Лейден и, хоть не знала, кто она и как выглядит, внутренне облегченно вздохнула и расслабилась. Признаться, меня очень мучил этот вопрос – а что делать, если Фриц начнет домогаться меня? Но время шло, он не делал таких попыток и сообщение о фрау Лейден обрадовало меня донельзя. И вот теперь эта встреча в пустом коридоре ночью опять заставила всколыхнуться прежние опасения.

Фриц протянул руку ко мне, но в этот момент заскрипели половицы наверху и со второго этажа свесилась голова фрау Альмы в ночном чепце.

– Кто там полуночничает, Фриц, это ты?

Я проскользнула под его рукой так тихо, что сама удивилась. Обычно половицы скрипят, а тут – ни единого писка! Дверь в мой чулан была уже отворена заранее и я тут же рухнула на тюфяк, прикрыв ее за собой, пока старая фрау разбиралась со своим племянником.

– Ты так и будешь держать меня у порога? – Клодия едва сдерживалась от того, чтобы не заверещать, как обычно, но со мной этот номер уже не проходил. Если поначалу я начинала испуганно озираться, чтобы на нас, не дай Бог, обратили внимание любопытные соседи или прохожие, то спустя полгода жизни с Фрицем это меня уже не трогало. Первый раз, когда я ее осадила, получился совершенно непредсказуемо, но зато я поняла, как с ней надо обращаться, чтобы потом кумушки на базаре хихикали над ней.

В тот день у меня было обычное женское недомогание, болел живот и я с трудом ползала по дому, как снулая муха. На требовательный стук в дверь подошла не сразу, а потом закружилась голова я прислонилась к косяку, закрыв собой дверной проем. Каждое движение вызывало боль, даже шевелить языком не хотелось и я вынужденно молча слушала визгливый голос падчерицы. Та верещала на всю улицу, но почему-то не поднималась по ступенькам, а я слышала ее как будто сквозь туман, не делая никаких движений. Энергия у Клодии наконец иссякла, она еще выплюнула пару забористых фраз, а сбоку, из приоткрытого окна, раздался громкий смех. Его подхватили те, кто уже топтался поодаль на улице, с интересом наблюдая за развитием событий, и Клодия стушевалась, побагровела еще больше и уже вне себя от ненависти заорала, обернувшись к зевакам:

– Что вылупились, шваль? Пошли вон отсюда!

Но прогнать кого-то с улицы, когда происходит такое интересное зрелище, абсолютно невозможно – улица городская и стоять на ней может каждый, кто заплатил за вход на воротах. Такое пояснение разозлило скандалистку еще больше, но городской люд уже почуял, что она дала слабину и подошел поближе. Клодия затопала ногами вне себя от ярости, стала визжать, что она пришла в дом к отцу, который сошел с ума и приютил у себя мерзкую дрянь, думающую только о том, как нагреть руки на наследстве ее бедной матери, но это уже вызывало откровенный хохот присутствующих и она помчалась прочь, плюнув по дороге под ноги собравшимся. Я закрыла дверь и только тут увидела, что держу в руке какую-то палку, прихваченную совершенно случайно. Значит, эта зараза испугалась и даже подниматься в дом не стала из-за нее?