Текст книги "Очерки истории Реформации в Финляндии 1520-1620-е гг."

Автор книги: Игорь Макаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 45 страниц)

за что Христос отпустит тебе грехи.

/Священник же/, пренебрегающий всем этим,

коварно толкает души на путь погибели.

Также не особенно сокрушайся,

если злые люди не станут тебя слушать -

ведь не тебя они отвергают,

но оскверняют свою собственную душу.

Сам же ты не поддавайся лени,

дабы вместе с ними не сделаться добычей лукавого,

но молись прилежно Христу,

попирая ногами дьявола,

и тогда ты вступишь на небеса,

где тебя ожидает радостная награда.

Жалоба на нынешний мир

В былые времена священник,

совершая ложные обряды, получал /за это/ мзду;

папская власть и ложная вера,

душевная отрава и плотская скверна,

коварство и бесстыдная ложь

держали небесные врата запечатанными.

Ныне же торжествует учение благое,

светлое и драгоценное, подобное пшеничному зерну.

Слово Господне – хлеб для души.

Но слабый духом унывает оттого,

что делая многих богатыми в Господе,

сам не удостаивается иной награды,

кроме насмешек, поношений и потертой одежды.

Пророк Амос предупреждал о голоде,

который поразит землю.

Точно также пророк Аггей

грозит заморозками тем,

кто лишает священников десятины -

ведь из одного гроша набирается тысяча.

Но ты не отрекайся от Христа

(хоть у тебя и нет тысячи), не падай духом,

не оставляй своего служения,

но положись на Господа:

ведь если ты доверишься Ему,

Он тебя и накормит, и напоит.

Господь послал Илие хлеб в пустыне,

а Христос из пяти хлебов сотворил множество.

Да к тому же, по моему разумению,

ради чистоты собственной совести

лучше уж питаться черствым хлебом и пить простую воду,

нежели вкушать изысканные яства.

Посему не отрекайся от Христа,

как бы ни старался сей мир, полный злобы.

Против критиков этой книги

Иные не в меру сурово

судят плоды чужих трудов.

Глупцы, берущиеся судить о книгах,

походят на слепца, что тщится различить краски.

Один говорит, что в книге полно погрешностей,

другой немилосердно ее бранит,

а третий и вовсе отвергает с презрением.

Но разве поначалу всё бывает совершенным?

То же самое, любезный друг, можно сказать и об этой книге:

если что-то в ней не так напечатано,

сокращено, добавлено или пропущено,

так это потому, что не всё в ней безукоризненно,

и ты, /придирчивый критик/, можешь торжествовать, обнаружив погрешности.

Достанет у тебя способностей – сделай сам лучше,

если, по-твоему, недостатков у этой книги сверх меры.

Однако же не топчи эту книгу, как свинья,

даже если в ней найдутся кое-какие погрешности.

Не меняй в ней ни единого слова,

когда будешь читать, молиться и наставлять.

Ничего не меняй в ходе проповеди,

которую будешь возвещать народу.

Именно таким образом народ быстрее усвоит то,

чему наставляют еще детей, а именно:

десять заповедей, Символ веры, молитву «Отче наш»

и установительные слова евхаристии.

Однажды записанные, эти слова

наполняют душу покоем и надеждой.

Смотри, читай, ищи и исследуй -

твои глаза от того не распухнут.

Библия дарует тебе дух -

сохрани же его в своем сердце.

Пусть каждый за молитвой произносит слова,

записанные в этой книге.

Примечание:

¹ Свое вступление Агрикола написал рифмованными двустишиями. Наш перевод представляет собой его подстрочник, по возможности сохраняющий разбивку фраз оригинала.

(Перевод со старофинского выполнен по изданию: Mikael Agricolan teokset. Uudistettu n k ispainos . I osa . Porvoo 1987)

Комментарий

Как и в случае с финским переводом Нового Завета, напечатанным несколькими годами позже, Микаэль Агрикола счел необходимым снабдить свою “Книгу библейских молитв” специальным предисловием. Сопоставление двух этих текстов вскрывает определенные различия в их характере и направленности. Начать с того, что переведенное выше предисловие к “Книге молитв” появляется лишь после календарного раздела, на 89-й странице (!). Как нам представляется, объяснить это можно иными задачами, которые ставил перед собой Агрикола, предназначивший свое сочинение в первую очередь для повседневного употребления (церковного и домашнего). Это избавляло его от необходимости составления развернутого историко-богословского вступления. По той же самой причине, в подражание немецким образцам, финский автор предпочел и более облегченную, стихотворную форму вступительного текста. Тем не менее, предисловие к “Книге молитв” представляет определенный интерес также и в содержательном плане, поскольку из него можно “вычитать” взгляды Агриколы как на богословские проблемы, так и на конкретные вопросы церковного строительства в середине 1540-х гг.

Свое стихотворное предисловие Агрикола разделил на четыре раздела: 1) вступление общего характера, 2) “Обращение к священникам” (Manaus pappien tyge), 3) тематически тесно связанный с ним раздел под названием “Жалоба на нынешний мир” (Valitos nykyist maailma wastan), и, наконец, 4) раздел, озаглавленный “Против критиков” (Layttaita wastan). При этом ряд ключевых тем так или иначе затрагивается во всех четырех частях, другие же, более узкие, обсуждаются в какой-нибудь одной из них. Вполне естественно, что в предисловии к “Книге молитв” – а это было первое произведение подобного рода (и, добавим, первый значительный печатный текст) на финском языке – главное место оказалось отведено рассмотрению различных аспектов молитвенной практики в новом, протестантском контексте. Агрикола отдавал себе отчет в важности своего предприятия, о чем свидетельствуют звучащее в первом разделе напоминание о том, что Богу угодны молитвы, обращенные по-фински (в оригинале эти строчки зарифмованы: Kylle se cwle Somen kielen/ ioca ymmerd caickein mielen). Уже на исходе средневековой эпохи некоторые молитвы священники Финской епархии читали перед церковным народом на понятном для него языке. Тем не менее произведение такого масштаба, как “Книга молитв”, могло появиться лишь в атмосфере Реформации, акцентировавшей роль национальных языков как главного инструмента осознанного восприятия веры всеми христианами. Для Агриколы молитва, наряду с чтением Слова Божиего и упованием на Его милость, является ключевым моментом духовной жизни христианина: в этом он всецело следует Лютеру (Alanen 1940, 20 s.). По его твердому убеждению, молитва служит утешением для растерянной души, но также защитой от искушений (поэтому христиан, пренебрегающих молитвенным обращением к Богу, он именует ленивыми и слепыми).

В трактовке темы молитвы у финского реформатора выделяются два момента. Во-первых, предисловие сразу же вводит нас в атмосферу беспокойного ожидания конца времен, защитой от чего, по словам автора, как раз и должна служить искренняя, исходящая из глубины сердца молитва. Лютер и его ближайшие сподвижники (нюансы здесь опускаем) обостренно переживали близость конца света, что, заметим, отнюдь не обрекало их на бездеятельность, а, напротив, подвигало к активным усилиям, дабы достойно подготовиться к Страшному Суду и встрече со Христом (Arffman 1999, 53-57 ss.). Во-вторых, подход Агриколы отмечен характерным для протестантизма смещением центра молитвенной жизни к Отцу, Сыну и Святому Духу, тогда как от молитв, обращенных к Богоматери и святым, он – вслед за Лютером и прочими деятелями Реформации – полностью отказался. Правда, в начале предисловия Агрикола ссылается на святых, молитвы которых угодны Богу и которые именно таким путем подготовились к встрече с Ним, но это все же только пример для подражания, и традиционная рекомендация обратиться к святым за заступничеством в таком контексте уже немыслима. Агрикола особо подчеркивает, что молящийся с истинной верою может уповать лишь на милость Божию (“Всякий просящий у Бога/ получает желаемое без всяких на то заслуг, /по одной лишь милости Господа, /даруемой нам за нашу веру”), что помещает молитву в новую перспективу учения Лютера об оправдании одной только верою. Для Агриколы молитвы, идущие из глубины сердца, служат необходимой предпосылкой для совершения богослужения (в этом он опять следует за Лютером, который считал, что без активного участия молящихся, обращающих свой порыв к Богу, богослужение утрачивает свой смысл), поэтому в “Книге молитв” мы читаем: “Не многого стоит жертва, /если молитвой ты не стяжаешь милости Божией” (под словом “жертва” Агрикола, усвоивший полемическую стилистику бурных реформационных лет, имеет в виду традиционную католическую мессу). В том, как Агрикола трактует главные элементы молитвы, ощутимо – вплоть до текстуального совпадения – влияние его учителя по Виттенбергу Филиппа Меланхтона. Скажем, “Наставник Германии” в главном своем сочинении “Общие принципы теологии” предложил различать в молитве четыре основных момента: заповедь, обетование, веру и испрашиваемое молящимся (praeceptum, promissio, fides et res petenda – цит. по: Pirinen 1962, 164 s.). Те же пункты перечислены у Агриколы. О почти дословном цитировании Агриколой соответствующего места из упомянутого труда Меланхтона свидетельствует и двустишие финского предисловия: “Молитва нам помогает / закон же сердце разбивает” (вариация на ту же тему присутствует и в кратком стихотворном предисловии к первому финскому Букварю, о чем мы говорили в своем месте). Собственно говоря, и Лютер неустанно подчеркивал, что Евангелие возвещается лишь тем, кто истинно сокрушается о своей греховности, тогда как люди, закосневшие во грехе (“беспечальные”), подлежат суду ветхозаветного Закона (об этом, например, говорится в одной из “Застольных речей” – Luther 1967, 29 s.).

Таким образом, у Агриколы тема молитвы оказывается включена в более общую богословскую антитезу Божественной Милости и Закона, активно дебатировавшуюся в тот период в главных центрах лютеранства. Что касается общих богословских тем, предисловие Агриколы выдержано в духе главных идей лютеранской Реформации. Некоторая “странность” проявилась, правда, в том, что, судя по всему, в этот период финский реформатор еще сохранял веру в чистилище, о чем свидетельствует грозное напоминание о пламени чистилища, обращенное к нерадивым в молитве и сомневающимся в безусловной милости Бога. В Финляндии это представление было тогда настолько укоренено в массовом сознании, что отказаться от него со свойственной Лютеру бескомпромиссностью было, по-видимому, непросто даже для просвещенного Агриколы, не говоря уже о рядовых священниках и их пастве (вполне допустимо, что это было его искренним убеждением, а не просто уступкой настроениям большинства). В остальном же автор финской “Книги молитв” сохраняет весьма критический взгляд на традиционное католичество и достаточно четко противопоставляет «прежние времена» новой эре в истории христианства – свидетельств того разбросано по предисловию немало.

Выделив спасительность молитвенной практики для каждого христианина, Агрикола подчеркивает, что молитва является неотъемлемым элементом прежде всего священнического служения, и здесь мы уже переходим к рассмотрению второй важной темы предисловия к “Книге молитв” – о роли евангелического священника в обновленной церкви. По своему личному складу и характеру своей деятельности Агрикола не был богословом: те или иные богословские вопросы он усвоил из сочинений авторов, которых считал для себя авторитетными. Став по сути дела главным “двигателем” церковных реформ в Финляндии в начале 1540-х гг., он сознавал, что в условиях, когда Реформация осуществлялась преимущественно “сверху”, первостепенное значение приобретала трансформация мировосприятия и жизни самого духовенства. К этой теме Агрикола будет неоднократно возвращаться в разных своих текстах, в чем мы имели возможность убедиться, читая его предисловие к Новому Завету. В предисловии к “Книге молитв” эта тема приобретает еще бóльшую заостренность, что объясняется, так сказать, прикладной направленностью сборника. Более всего Агрикола затрагивает эту проблематику в двух разделах предисловия (“Обращение к священникам” и “Жалоба на нынешний мир”), однако два других раздела также не лишены соответствующих высказываний на сей счет. Агрикола исходил из убеждения, что священник, как никто другой, призван был играть центральную роль в приходской жизни: менее всего тут можно услышать отголоски учения Лютера о “всеобщем священстве” или, тем более, идей радикальной Реформации. Рисуя фигуру идеального (равно как и “неидеального”) священника, автор финской “Книги молитв” использует традиционный новозаветный образ Доброго пастыря, пекущегося о своем стаде, антитезой же ему выступает алчный волк, пожирающий овец. С другой стороны, нельзя не заметить и по-новому расставленных акцентов, выразивших уже иной, чем в средневековом католичестве, взгляд на характер священнического служения. Лютер выделил священников в отдельное сословие “наставников”, обязанных проповедовать народу Слово Божие и воспитывать его в христианском духе. Сходные идеи развивал и Меланхтон, особенно в зрелый период своей деятельности: именуя церковь «собранием призванных» (coetus vocatorum) и в принципе отвергая необходимость ее четкого иерархического устройства, он, тем не менее, полагал, что церковное сообщество должно делиться на две категории – «слушающих», или «внимающих» (audientes) и «наставляющих», иначе «поучающих» (docentes), причем превосходство вторых казалось ему очевидным (Reardon 1981, 140 s.). Все это порождало настоятельную потребность в обеспечении священников необходимыми “печатными материалами” на национальных языках, и, надо признать, Агрикола немало потрудился в этом направлении. Обращаясь к священникам в предисловии к своей “Книге молитв”, он говорит: “Безграмотный священник, несведущий в латыни, / скверно наставляет свой народ. / посему ты теперь и получаешь эту книгу.” О том же самом Агрикола рассуждает и в предисловии к Новому Завету: по его убеждению, проблему следовало решить не повышением качества преподавания латыни будущим священникам, а, наоборот, через полное ее исключение из богослужения и проповеди и переход на национальный язык, понятный всем присутствующим в храме.

Предисловие к “Книге молитв” позволяет составить некоторое представление и о конкретных деталях приходской жизни в Финляндии тех переходных лет. По мысли автора, священник должен выступать духовным наставником и организующим центром общины: для членов прихода он “отец и брат”; именно поэтому столь многое зависит от того, станет ли он добрым пастырем или же предпочтет выступить “бессловесным псом” и кровожадным “волком”, лишающим народ “сладостных плодов учения” и оставляющим его “без духовной пищи”. Агрикола был хорошо знаком с духовным и умственным состоянием финского простонародья и не верил, что без четко налаженной повседневной пастырской работы возможно пробудить его к той осознанной вере, о которой рассуждали зачинатели Реформации.

В этой связи обратим внимание на характерную деталь словоупотребления финского реформатора, проявившуюся в предисловии к «Книге молитв»: если в других текстах Агрикола для обозначения священника, как правило, пользовался словом “проповедник” (saarnaaja), то здесь он предпочитает более традиционное слово pappi (кстати сказать, задолго до эпохи Реформации попавшее к финнам от восточных славян), что, на наш взгляд, объяснимо его желанием выделить более традиционные аспекты священнического служения (хотя, безусловно, проповедь, saarna, является теперь основной обязанностью священника, что подчеркивается и в рассматриваемом тексте).

В духе новых принципов, провозглашенных Реформацией, он настаивает на том, что всем членам общины надлежит регулярно причащаться, ясно осознавая смысл данного таинства: в прежние времена, как правило, простой народ глазел на возношение священником Святых Даров во время мессы, воспринимая этот момент чисто магически (как покажет история лютеранской церкви Финляндии последующих десятилетий, такой подход будет сохраняться еще на протяжении долгого времени, и нескольким поколениям реформаторов после Агриколы придется потратить немало сил на искоренение этого, как им казалось, недопустимого «заблуждения» – см. очерк о епископе Эрике Соролайнене, а также заключительный пункт второй главы первой части). В обязанности приходского священника входило научить вверенный ему народ прежде всего основным молитвам, перечисленным Агриколой. Этот перечень появился неслучайно: еще в 1529 г. на церковном синоде Шведского королевства в городе Эребру было постановлено, что священникам надлежит добиваться от своих прихожан знания “Отче наш” и “Ангельского приветствия Богородице”, а также десяти заповедей, символа веры и установительных слов евхаристии. Последнее, заметим, было новшеством в сравнении с предшествовавшей эпохой и свидетельствовало о том, что не только радикальные реформаторы, но и сторонники более умеренного христианского гуманизма (каковые составляли большинство на упомянутом синоде, равно как и в епархии Турку) ожидали от народа осознанного, а не окрашенного магизмом, пассивного отношения к таинству евхаристии. О реформационном настрое Агриколы говорит также и то, что под явным влиянием идей библейского гуманизма финский текст молитвы “Отче наш” в “Книге молитв” был приведен им в варианте, несколько отличном от зафиксированного Вульгатой и традиционного для средневекового католичества: следуя Эразму, Агрикола добавил концовку, которая была принята также и в восточном христианстве, но в средневековой западной Церкви отсутствовала – “Ибо Твое есть царство, и сила, и слава во веки веков” (к слову сказать, в обновленной шведской церкви тех лет эта концовка за богослужением не звучала – Pirinen 1962, 114 s.). В завершение своего предисловия Агрикола особо настаивает, что священники не имеют права что-либо менять в перечисленных выше молитвах.

В этом не обязательно усматривать чрезмерную мелочность или придирчивость финского реформатора: дело в том, что в данном случае речь шла о т.н. “каноническом катехизисе”, исключавшем какие-либо индивидуальные комментарии и предполагавшем точное следование официально утвержденному варианту. К концу 1530-х гг. подобная практика установилась во всех епархиях Шведского королевства, где ее активно продвигал Олаус Петри, который и являлся автором официально признанного “канонического” шведского катехизиса.

Важное значение Агрикола придавал личному благочестию священников, которые должны были служить образцом для остальных членов прихода, в том числе и в отношении молитвы. С другой стороны, некоторое беспокойство ощущается в третьем разделе предисловия с примечательным заглавием “Жалоба на нынешний мир”. Эта часть отражает весьма тягостные для финского духовенства реалии тех лет, когда была осуществлена редукция основной части церковной собственности. Судя по всему, многие священники испытывали душевный дискомфорт, а то и уныние вследствие резкого ухудшения своего материального положения и фактического понижения своего социального статуса. Скажем, хотя в середине 1540-х гг. десятина формально еще сохранялась, с ее выплатой то и дело возникали проблемы, виновникам которых Агрикола грозит цитатами из пророка Аггея. Вероятно, в те же самые годы имели место случаи отказа от священнического служения: скорее всего именно этим можно объяснить исполненный тревоги призыв Агриколы – “не отрекайся от Христа” (ele Christusest loo). В самом деле, реалии тех лет подвергали серьезному испытанию на прочность евангелические убеждения большинства – если не всех – церковных служителей, включая и самого Агриколы. Иначе как объяснить тот факт, что автор “Книги молитв”, восхваляющий в своем предисловии достоинства жизни на “черством хлебе и простой воде”, несколькими годами спустя сумел-таки добиться от прижимистого короля возвращения капитулу Турку ряда пребенд, отчужденных в казну? Разумеется, положение высшего духовенства Турку – при всех тяготах и неурядицах, постигших его, – было на порядок лучше и стабильнее, нежели у рядовых священников, которые страдали как от произвола местных властей, так и от пренебрежительного отношения со стороны невежественного простонародья. Подобная ситуация сохранялась на протяжении всего периода, которому посвящена наша книга, и высшим церковным иерархам Турку не однажды приходилось обращаться к рядовому священству с аналогичными увещеваниями (ср. “Статуты” Паавали Юстена или пассажи из Постиллы Эрика Соролайнена). И все же, как о том свидетельствует концовка предисловия, Агрикола не терял надежды, что мало-помалу ситуация в этой сфере выправится. При этом главное значение он придавал внутренней, духовной перемене, которая, по его убеждению, должна была совершиться во всяком священнике, внимающем его настоятельному совету – “смотреть, читать, искать и исследовать” (catzo, lue, etzi ia tutki – имеется в виду Священное Писание).

Предисловие финского реформатора отличается выраженным просветительским пафосом. Это, однако, не мешает Агриколе при случае, сменив торжественный регистр, обратиться к священникам с грубоватой прямотой: “не топчи эту книгу, как свинья”, “твои глаза от того /т.е. от чтения Священного Писания/ не распухнут”, “плох тот священник, кто печется лишь о собственной корысти” (в тексте говорится буквально о «нуждах собственного брюха»: watzans tarpet).

Последний раздел предисловия проливает дополнительный свет на условия, в которых появился монументальный труд Агриколы. Мы уже говорили, что автор “Книги молитв” был не одинок в своем желании ввести финский язык в религиозную сферу, придав ему литературно обработанный вид. В церковной среде Турку, вероятно, отсутствовало единодушие по поводу создаваемого книжного финского языка. Судя по предисловию Агриколы, его критиков, или хулителей (layttaiat, пользуясь его собственным выражением) не удовлетворили многие из предложенных им языковых форм, что, вероятно, и вынудило его издать книгу под своим именем, обратившись за финансированием к королю, а не к кафедральному капитулу Турку или лично епископу Шютте. Не забудем, что в эти годы Агрикола был одним из самых молодых членов капитула и не исключено, что его активность раздражала кое-кого из старших коллег. Ответ составителя “Книги молитв” неведомым нам критикам исполнен подчеркнутого достоинства, хотя и не лишен полемического задора: Агрикола сознавал уникальность своего начинания, и это придавало ему сил отбиваться от нападок и поношений. С другой стороны, вполне вероятно, что он все же учел отдельные критические замечания в свой адрес: как мы уже имели случай отметить, язык его более поздних переводов Нового Завета, выполненных уже в Турку, оказался ближе к предполагаемой традиции употребления финского языка, сложившейся в епархиальном центре на момент начала Реформации (в пользу чего говорит сравнение ряда употребленных им форм с примерами из «доагриколовой литературы» – об этом см. Koivusalo, Suni 1988). В то же время сам Агрикола, которому, судя по всему, пришлось выслушать немало критических замечаний в свой адрес, к чужому творчеству относился весьма придирчиво: это видно, к примеру, из его предисловия к Новому Завету (написанного четырьмя годами позднее), в котором он заранее предупредил своих потенциальных конкурентов об ожидающем их нелицеприятном суде.

3. Из “Требника”

1. Слова утешения к умирающему

Возлюбленный брат! Мужественно борись со смертью, как и пристало истинному христианину! Твердо держись спасительных обетований, данных твоим Искупителем Христом. Крепко веруй в сказанные Им слова: “Я есмь воскресение и жизнь. Верующий в Меня будет жить, даже если и умрет. Никто из живущих и верующих в меня не умрет во век”.

Иисус Христос, твой помощник, ни за что не отвернется от тебя. Никто не сможет разлучить тебя с Ним. Крепко держись обетования Божиего и вот его печать: “Овцы Мои знают Мой голос, и Я знаю их, и они следуют за Мной. Я дам им жизнь вечную, и никто не сможет оттолкнуть их от Моего Отца. Я и Мой Отец едины”.

Дорогой брат! Посему вручи свою душу Господу Богу, любящему небесному Отцу, и произнеси в сердце своем, подобно брату твоему, Господу Иисусу, Который изрек на кресте: “Отче, в руки Твои предаю дух Мой”.

Да введет тебя Всемогущий Господь в вечную жизнь и да ниспошлет тебе радость и ликование в Судный День.

2. Как надлежит утешать жену, детей и прочих родственников после смерти отца или кого-либо из близких

Всемогущий Господь призвал к Себе вашего спутника (мужа, отца, сына ...) и верного друга. Из сей юдоли скорби взял Он его к Себе в вечную радость и блаженство. Вы видите: это деяние Господа, и потому вам надлежит смириться с Его решением. Не вмешивайтесь в Его установления и не ропщите на Его волю, но предоставьте Ему совершить всё надлежащим образом и примите /случившееся/ как отеческое наставление. Вместе со святым Иовом скажите: “Господь дал, Господь и взял; да будет имя Господне благословенно. Как Господь соблаговолил, так оно и свершилось”.

Одновременно с тем Всемогущий Господь подвергает испытанию и вас самих. Как вам жить дальше после того, как Он лишил вас вашего любимого и почитаемого вами близкого? Можете не сомневаться, Господь скорбит вместе с вами. Подобно вам, Он считает эту скорбь справедливой. Воистину, нет ни одного столь ничтожного и дурного человека, у кого не нашлось бы хоть какого-нибудь Божиего дара, коим он мог бы помогать и быть полезен другим. Но пока этот человек жив, мы не обращаем внимания на данный ему от Бога талант. И лишь после его кончины мы начинаем замечать, что теперь больше нет /рядом с нами/ способностей и дара, которыми он был наделен от Бога.

Лишившись этого дара Божиего, мы предаемся скорби. Справедливо, что мы предоставляем человеку и Божиему дару /заключенному в нем/ взрастать нам на пользу, по заведенному Богом порядку. Однако Богу не угодно, чтобы мы растрачивали эти дары или же сотворяли из них себе кумиров. Неправильно, если мы, растрачивая дарованное нам сокровище, полагаем всю свою надежду и опору в некоем человеке или в чем-либо ином земном. Тогда поразит нас слово Писания, сказанное пророком Иеремией: “Да будет проклят человек, полагающий свою надежду в другом”.

К помощи других уместно обращаться, когда эти люди в нужную минуту находятся рядом с нами. Лишившись же их, мы должны искать помощи извне, т.е. у Бога. Так оставим же ушедших от нас и будем помнить, что всё в этом мире временно, преходяще и тщетно. Коль скоро здесь для нас нет ничего надежного, подумаем о грядущем, которое пребудет вечно.

Теперь же Господь удаляет нас от мира творений, ибо Он есть наш истинный Отец и Жених. Ему не угодно, чтобы мы обращали всю свою любовь на что-то земное, полагая в этом свою надежду и опору. Он удаляет нас от этого и научает нас вверяться только Ему Одному. Если же мы полагаемся на что-то земное, ставя его превыше всего прочего, Он по Своей любви лишает нас этого блага. Коль скоро Господь так печется о нас, мы должны призадуматься о Его любви к нам. Ведь Христос в 23-й главе Евангелия от Матфея запрещает нам называть отцом кого-либо из живущих на земле, ибо у нас есть лишь один Небесный Отец, Которому не угодно, чтобы мы здесь, на земле считали кого-либо своим отцом и полагались на него в надежде получить все блага. Господь Сам желает быть нашим Отцом, от Которого мы надеялись бы получить всё нужное нам. Он не подведет нас, ибо Он есть Отец небесный, а не земной. Посему /да будет/ по слову пророка, изрекшего: “Блажен муж, уповающий на Господа”.

3. О браке

Как гласит старинная поговорка, во всякой стране – свой обычай. Коль скоро свадьба и заключение брака являются делом сугубо мирским, нашим духовным и церковным служителям не следует каким-то образом регулировать их, а лучше согласиться с обычаями каждой страны в той мере, в какой они не противоречат Слову Божию. Тем не менее, брак был установлен от Бога, о чем записано как в Ветхом, так и в Новом Завете. Посему всякий человек обязан почитать, укреплять и совершенствовать /свой/ брак, молиться о нем и благословлять его, желая ему процветания. Брак установлен по Слову и обетованию Господню, а не по человеческому установлению, люди же завели дурной обычай монашеского безбрачия. Брак предпочтительнее непосильного бремени монашеского безбрачия, которое /ничем не лучше/ плотской, распущенной жизни в миру.

Посему молодежи надлежит относиться к заключению брака, а также к обручению и свадьбе с почтением, которое пристало всему, что является Божиим установлением. С почтением обо всем этом надлежит говорить, с почтением же исполнять, не уподобляясь глупцам и пустым людям, которые и по сию пору насмехаются над заключением брака и свадьбами, словно речь идет о каких-то несущественных вещах.

Блюдущие же обычай и вводящие жениха или невесту в храм отнюдь не считают это пустячным делом – в отличие от глупцов, которые обручаются тайком и потом годами предаются совместному греху. Так они живут по пять, шесть и более лет, плодят внебрачных детей, однако /мало-помалу/ Дьявол вносит нестроения в их взаимоотношения, сеет свары и порождает отчуждение друг от друга, и всё кончается тем, что они разбегаются в разные стороны. Пришедшие же в храм с невестой или женихом относятся к этому с величайшей серьезностью и почтением. Они желают заручиться Божиим благословением, прося заодно других людей молиться о ниспослании им счастливого брака, дабы он был угоден в очах Господа. Они не осмеивают брак, подобно язычникам, видящим в нем лишь пустую забаву.

Когда тот или иной человек или супружеская пара просят священника благословить их союз во имя Господне, испрашивая также молитв всей общины, они тем самым показывают (хотя и не кричат о том громогласно), что сознают опасности, беды и тяготы, подстерегающие их на этом пути. Они испытывают нужду в Божием благословении, помощи и милости, равно как и в заступничестве Бога на этом новом этапе своей жизни. Житейский опыт каждодневно показывает, сколь много зла Дьявол со своими пособниками творит ради разрушения брака: от них происходят блуд, ссоры, ругань и крики, распри и раздоры, недоверие и подозрительность, словом, все самое скверное, что только существует на свете. Да сохранит нас Христос от всего этого! АМИНЬ.

(Перевод со старофинского выполнен по изданию: Mikael Agricolan teokset. Uudistettu nkispainos. III osa. Porvoo 1987)

Комментарий

Три фрагмента Требника 1549 г., приведенные выше, дают хорошее представление об Агриколе как духовном пастыре. Примечательно, что разъяснения, касающиеся совершения священником отдельных традиционных обрядов и установлений (в данном случае речь идет о чине посещения священником дома умирающего и церемонии вступления в брак), Агрикола предпочел дать в достаточно пространной форме, напоминающей, скорее, проповедь, что было не очень типично для руководства практического характера. Исследователи давно обратили внимание на то, что аналогичные шведские и немецкие руководства для священников, взятые Агриколой за образец, либо вовсе не содержат аналогичных пассажей, либо обнаруживают существенные отличия от текста Агриколы (Pirinen 1962, 183 s.): причина, возможно, заключается в том, что в виду отсутствия популярной душеполезной литературы на финском языке реформатор из Турку счел необходимым включить в свой Требник ряд фрагментов подобного рода, придав им вид пастырского наставления.