Текст книги "Очерки истории Реформации в Финляндии 1520-1620-е гг."

Автор книги: Игорь Макаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 45 страниц)

Завершая разговор об основных вехах утверждения Реформации в Швеции, уместно задаться вопросом о причинах относительной замедленности этого процесса в сравнении с рядом других стран и регионов Европы. Помимо отсутствия у Реформации в Швеции мощной народной базы, существовали и некоторые другие причины. По-видимому, не лишена основания точка зрения (Salomies 1949, 234-235 ss.), согласно которой немалую роль в этом сыграла специфика религиозной политики Густава Вазы и его сыновей Эрика и Карла, активно вмешивавшихся в жизнь церкви: главным религиозным авторитетом для них оставалась Библия, поэтому они не были расположены придавать чересчур большое значение неминуемым расхождениям, возникавшим в процессе толкования Слова; их религиозную политику отличало стремление к объединению всех протестантских деноминаций как внутри королевства, так и за его пределами; наконец, бесцеремонное вмешательство в религиозную сферу, замешанное к тому же на интересах достаточно меркантильного свойства, не могло не тормозить спонтанную инициативу. По-видимому, не последнюю роль сыграло и отличие скандинавского склада – медлительного и потому много времени потратившего на “переваривание” основных идей Лютера и Меланхтона (преимущественно раннего периода) – от более активного и вместе с тем более методичного немецкого с его пристрастием к точности доктринальных определений и соответствующей полемикой. С другой стороны, именно религиозная политика Иоанна III и его сына Сигизмунда III, сильно отличавшаяся от курса прочих представителей династии Ваза, послужила мощным стимулом к религиозному самоопределению шведских протестантов, вследствие чего были приняты исторические документы Упсальского собора 1593 г.

2. Исторический фон второго периода Реформации в Финляндии

В Финляндии вторая половина XVI столетия оказалась насыщена бурными политическими событиями: с одной стороны, это явилось отражением напряженной ситуации в самой метрополии, а с другой, было связано с достижением Финляндией в этот период максимальной – за весь “шведский период” ее истории (т.е. вплоть до начала XIX в.) – степени внутренней автономии, что сопровождалось заметным подъемом самосознания дворянства страны, начавшего отделять свои интересы от общешведских (Jaakkola 1952, 123 s.). Для того чтобы лучше уяснить себе положение, в которое попали деятели церкви Финляндии, вынужденные реагировать на вызовы своего времени, имеет смысл коснуться узловых политических и социальных проблем этого периода.

Как уже упоминалось, в конце своего царствования Густав Ваза выделил уделы своим младшим сыновьям. В частности, Иоанн (Юхан) стал герцогом Финляндским (1556): притом что номинально под его власть попали лишь наиболее развитые юго-западные и северо-западные районы страны, фактически вся территория Финляндии в большей или меньшей степени оказалась под его влиянием. Честолюбивый Иоанн постарался создать в Финляндии полунезависимое феодальное государство с собственной администрацией. Своему двору он стремился придать сходство с ренессансными дворами Европы, для чего была предпринята основательная перестройка средневекового замка Турку с учетом новых вкусов. При герцоге начал функционировать государственный совет, в который вошли представители наиболее могущественных дворянских семейств Финляндии. Герцог Иоанн был всерьез озабочен экономическим состоянием подвластной ему территории, что побудило его предпринять ряд мер по улучшению в этой области. Вследствие этого герцог быстро снискал симпатии многих своих подданных, причем считается, что особенно популярен Иоанн Ваза был среди тех из них, для кого финский был родным языком (Suomen historian pikkujttilinen 1987, 150 s.). Особую активность Иоанн развил в сфере внешней политики, основным направлением которой стала Восточная Прибалтика, где тогда шла Ливонская война. В целом это совпадало с интересами финляндского дворянства, вследствие чего оно поддержало усилия герцога. Однако вскоре обозначилось соперничество, а затем и открытое противостояние между Иоанном и его старшим братом королем Эриком XIV. Если последний основным противником видел Польшу, то Иоанну наибольшие опасения внушала, скорее, Россия, в то время как с Польшей он предпочитал поддерживать добрые отношения. Это выразилось, в частности, в его женитьбе на сестре польского короля и Великого князя Литовского Екатерине Ягеллонике (Ягеллонке), которая приехала с ним в Финляндию и поселилась в замке Турку, пережившем благодаря этому наиболее блестящий, хотя и непродолжительный, период своей истории. Стремление Иоанна ко все большей самостоятельности всерьез встревожило его царствующего брата, и в конце концов дело дошло до открытого военного столкновения между ними в середине 1563 г., окончившегося полным поражением герцога Финляндского. Это в немалой степени стало следствием того, что дворянство Финляндии, поставленное перед необходимостью выбора между Иоанном и законным монархом, в конце концов перешло на сторону последнего: разрыв отношений со Швецией был в то время просто немыслим для финнов, хотя дружественные отношения с Польшей также были необходимы во имя отражения опасности, исходившей от России и самым непосредственным образом затрагивавшей именно территорию Финляндии. Иоанн и Екатерина были перевезены в Швецию и заключены в замок; в предыдущем параграфе мы упомянули изрядную богословскую начитанность Иоанна, которую он приобрел как раз во время своего пятилетнего заключения. Для церкви Финляндии эти события не остались без последствий, поскольку ее деятелям пришлось впервые столкнуться с ситуацией, связанной с необходимостью однозначного политического выбора (между королем Эриком и герцогом Иоанном), о чем мы будем говорить в следующем параграфе.

В 1568 г. Эрик XIV был свергнут и на престол при поддержке аристократии взошел Иоанн, начавший править под именем Иоанна (Юхана) III. Кстати сказать, в течение некоторого времени свергнутый Эрик вместе с семьей содержался в замке Турку, а после его (вероятнее всего, насильственной) смерти в 1577 г. вдова короля Карен Монсдоттер получила во владение поместье на юго-западе Финляндии, в котором прожила до самой смерти в 1611 г., оставив по себе добрую память среди окрестных крестьян. Дворянство Финляндии также поддержало переворот, вследствие чего смогло в полной мере воспользоваться привилегиями, дарованными новым королем дворянскому сословию всего королевства.

В 1570 г. началась изнурительная двадцатипятилетняя война с Россией, в которую Финляндия оказалась вовлечена самым непосредственным образом. Эта война привела к существенным изменениям социально-политической обстановки в стране. Прежде всего она повлекла за собой внутреннюю консолидацию и активизацию роли местного дворянства, представители которого занимали ведущие посты в действующей армии, а также играли ведущую роль в управлении своей страной. В принципе, как мы отмечали в своем месте, эта тенденция обозначилась уже в правление всевластного короля Густава, но наиболее полно она проявилась именно в описываемый период, чему благоприятствовало положительное отношение Иоанна III к дворянскому сословию вообще и дворянству Финляндии в частности. Фактически в это время Финляндией распоряжался ряд знатных семейств местного происхождения, успевших выдвинуться еще в конце средневекового периода. Более других выделялись соперничавшие друг с другом семейства Хорн (Горн) и Флеминг, из которых вышло немало государственных мужей, игравших активную роль в жизни всего Шведского королевства. Во второй половине XVI в. несколько повысился образовательный и культурный уровень дворянской элиты Финляндии, чему, в частности, способствовало пребывание двора герцога Иоанна в Турку и активная вовлеченность финляндских дворян в дела королевства. Именно в этот период в европейских университетах появляются – пусть еще и не столь многочисленные – отпрыски знатных фамилий из Финляндии, чего прежде не наблюдалось. В принципе то же самое имело место и в Германии: неслучайно принято говорить о “культурных сдвигах”, происшедших в немецкой дворянской среде как раз во второй половине XVI в. (Володарский 1999, 140). Финские дворяне, в отличие от посвятивших себя духовной карьере соотечественников, учились за свой собственный счет, причем не всегда в центрах немецкого лютеранства: немало было и таких, кто перебирался в коллегии иезуитов, разбросанные по Центральной и Южной Европе (Nuorteva 1990, 150 s.; Salminen 1970, 44 s.). Укреплению дворянского правления способствовало также и то обстоятельство, что в 1581 г. Иоанн III присовокупил к своему титулу звание Великого князя Финляндии, Карелии, Водской и Шелонской пятин. В тогдашних условиях это имело преимущественно символическое значение: например, Финляндия получила собственный герб, сохраняемый ею и поныне. Сам по себе этот факт свидетельствовал о высокой оценке вклада финнов в войну против России, относительно же герба заметим, что в скором времени он стал признанным в Финляндии символом, с которым высшие сословия финляндского общества связывали особый статус своей страны (из интересующей нас религиозно-церковной сферы можно сослаться хотя бы на такой пример: епископ Турку Эрик Соролайнен поместил изображение герба Великого княжества Финляндского на последней странице второго тома своей финноязычной Постиллы, вышедшей из печати в 1625 г.). Параллельно с этим нарастали противоречия между дворянством Финляндии и Швеции, особенно обострившиеся в конце 1580-х гг. Так, во время кризиса, возникшего в эти годы между королем Иоанном и шведской аристократией, на помощь монарху пришел Клаус Флеминг, являвшийся губернатором и в условиях военного времени фактически безраздельным хозяином Финляндии: с его фигурой нам еще предстоит столкнуться при обсуждении событий религиозной жизни последнего десятилетия XVI в. Неудивительно, что в конфликте, разразившемся в 1590-е годы между наследником Иоанна Сигизмундом III и герцогом Карлом, младшим сыном Густава Вазы и дядей Сигизмунда, Клаус Флеминг и основная часть дворянства Финляндии заняли сторону законного государя. Католические взгляды Сигизмунда им были не помехой, поскольку в соответствии с постановлением Упсальского церковного собора 1593 г. последний подтвердил гарантии сохранения лютеранства во всех землях Шведского королевства. В новой ситуации Флеминг и поддерживавшее его дворянство, исходя из реальных политических интересов, в большей степени ориентировался на союз с католической Польшей, нежели с самой Швецией. По мнению некоторых исследователей, это был первый политический деятель в истории Финляндии, который связал свои интересы с державой, контролировавшей тогда всю Восточную Европу (в последующие столетия место Польши займет Россия: Ylikangas 1992, 26 s.). Именно указанное обстоятельство объясняет ту степень ожесточенности (невиданной за всю совместную историю Швеции и Финляндии), которой оказалось отмечено противостояние Флеминга и Карла.

1590-е годы были насыщены бурными событиями. Помимо набиравшего силу противостояния герцога Карла и Флеминга, превратившихся в заклятых врагов, в Финляндии серьезно возросла социальная напряженность. Связано это было со значительным ухудшением положения основной части крестьянства вследствие войны и пребывания на территории Финляндии войск, состоявших в основном из наемников. В условиях военного времени в стране процветали чиновничий произвол и коррупция. Кроме того, в это десятилетие на севере Европы произошло похолодание климата, что повлекло за собой неурожаи и ухудшение ситуации с продовольствием. По мнению ряда исследователей, на эту проблему можно взглянуть и в более широкой перспективе: как и в других странах Восточной и Северной Европы, периферийное положение Финляндии, удаленной от главных экономических центров того времени, отрицательно сказывалось на материальном положении преобладавшего в ней крестьянского населения (Rahikainen 1992, 16 s.). Местное дворянство, и в первую очередь сам Клаус Флеминг, за свою жестокость прозванный “железным маршалом”, осталось глухо к протестам финских крестьян. Этим воспользовался герцог Карл, агенты которого начали активную агитацию против Флеминга и короля Сигизмунда, что более всего затронуло провинцию Похъянмаа, лежащую на восточном берегу Ботнического залива (заметим, что в своей борьбе против короля и аристократии Карл и в самой Швеции нередко напрямую обращался к крестьянам, чем снискал себе в народе репутацию доброго, справедливого государя). Вследствие переплетения всех указанных обстоятельств в Финляндии в конце 1596 г. разразилось мощное крестьянское восстание, вошедшее в историю под названием Дубинной войны (Nuijasota): оно стало самым значительным в истории этой страны выступлением подобного характера, охватив не только область Похъянмаа, но также часть внутренних регионов Хяме и Саво.

Восставшие, рассчитывавшие на военную поддержку герцога, которого они считали законным государем, защитником “истинной веры”, принялись расправляться с обитателями дворянских усадеб. Однако помощь из Швеции не пришла, и отрядам Клауса Флеминга удалось победить восставших, что сопровождалось жестокими репрессиями в отношении крестьян. В финской историографии существуют две противоположные точки зрения на характер и причины “Дубинной войны”. Одна, более ранняя, была высказана еще в середине XX в. Пентти Ренваллем, который рассматривал это явление в общем контексте политических и цивилизационных процессов, происходивших в XVI в. в Европе и приведших к формированию государства новоевропейского типа и соответственно нового типа личности, отличной от средневековой. В Финляндии именно дворянство стало главным выразителем этой тенденции: по мнению названного историка, это сословие могло сформировать национальное финское государство уже в конце XVI столетия. В таком контексте вполне понятно, что крестьянское восстание, развернувшееся в удаленных от центра отсталых районах страны, истолковывается лишь как проявление узколобого эгоизма наиболее отсталой части населения, которая, будучи неспособна “адекватно” реагировать на вызовы времени и не сознавая важности “государственных” интересов, в конечном итоге способствовала поражению тех сил, что стремились к самостоятельности или по крайней мере к существенной автономии Финляндии (Renvall 1949 (2)). Иную интерпретацию “Дубинной войны” три десятилетия спустя предложил Хейкки Юликангас, историк левой ориентации (Ylikangas 1977). Абстрактный образ государства Нового времени он спроецировал на жестокие реалии той эпохи, что выставило королей династии Вазы и верных ему “государственников” из числа финляндских дворян в менее привлекательном свете. По мнению этого историка, восставшие финские крестьяне стремились отстоять свои права и человеческое достоинство, попранные масштабными социально-экономическими преобразованиями XVI столетия, принесшими выгоду лишь немногим. В сравнении со средневековой эпохой для подавляющего большинства населения Финляндии государственный “прогресс” обернулся настоящим регрессом, оставив глубокую травму в их сознании, особенно если учесть, что в отличие от континентальной Европы, Финляндия, как и Скандинавия в целом, не знала крепостного права, и потому в XVI столетии дух вольнолюбия был присущ самым широким слоям ее населения. “Дубинная война” подвела черту под “крестьянским” периодом в истории Финляндии, характеризовавшимся относительной свободой крестьянского сословия, вслед за чем началось формирование иного общественного уклада, при котором государство через развитую судебную систему стало играть роль посредника в улаживании межсословных противоречий (Ylikangas 1992, 26 s.).

В апреле 1597 г. “железный маршал” неожиданно скончался (поговаривали, что не обошлось без порчи, которую на него будто бы наслали “ведьмы” из Похъянмаа, т.е. области, охваченной Дубинной войной). Однако дворянство Финляндии в основной своей части продолжало хранить верность Сигизмунду III, вследствие чего Карл, уже добившийся звания правителя королевства, обвинил финнов в тайной приверженности католичеству: как мы увидим ниже, в политической борьбе тех лет религиозный фактор играл немалую роль. В сентябре 1597 г. войскам Карла удалось взять Турку. Однако, и после этого Финляндия оставалась верной королю Сигизмунду. К несчастью, последний в 1598 г. потерпел окончательное поражение от Карла, а верных себе финнов бросил на произвол судьбы, бежав в Польшу. Это предрешило судьбу его приверженцев в Финляндии. В августе-сентябре 1599 г. состоялся поход Карла в Финляндию, окончившийся полным поражением финнов и суровыми репрессиями против них. Таков был печальный финал периода широкой автономии Финляндии, с которой теперь было покончено (Renvall 1959, 89 s.). Всем сословиям финляндского общества, в том числе и духовенству, пришлось испытать на себе гнев Карла, который из всех сыновей Густава Вазы властностью и жестокостью, пожалуй, наиболее походил на своего отца.

В первые два десятилетия нового века Финляндия оказалась постепенно втянута в новые социально-политические процессы, начавшиеся в метрополии: этот период был отмечен централизацией и борьбой с проявлениями местного партикуляризма. Финляндское дворянство стало верой и правдой служить этому курсу, что обернулось постепенной шведизацией тех его представителей, которые до той поры держались за свою “финскость” (предполагавшую и владение финским языком); кроме того, немало знатных и талантливых людей перебралось из Финляндии в Швецию, поближе ко двору. Это нашло свое выражение в том, что когда в 1626 г. в Стокгольме была основана Рыцарская палата, дворяне Финляндии оказались внесены в ее реестр наравне со шведскими.

В условиях нескончаемых войн, а также происшедшего похолодания климата экономическое положение Финляндии в первой четверти столетия оставалось весьма тяжелым. Финляндия оставалась малонаселенной страной, в которой к началу XVII в. проживало не более 300 тысяч человек. С другой стороны, окончание войны с Россией в 1617 г. объективно привело к уменьшению стратегического значения Финляндии: с началом Тридцатилетней войны приоритетным стало новое, южное направление шведской экспансии, в то время как Финляндия постепенно превращалась в заштатную окраину. Курс на централизацию затронул все сферы, в том числе, как мы скоро увидим, и религиозно-церковную жизнь. При этом, как полагают финские историки, новая политика шведского правительства “не ставила целью национальное угнетение Финляндии и финнов, а, напротив, предполагала распространение и на эту территорию благостных преобразований” (Renvall 1956, 89 s.). Финляндия, по-прежнему именуемая Великим герцогством, трактовалась властями иначе, нежели прочие нешведские земли королевства. Об этом, в частности, свидетельствовала заинтересованность делами страны со стороны нового короля Густава II Адольфа, совершившего целый ряд поездок в Финляндию: никто из шведских короле до него столь часто не бывал в этих краях. Финские подданные с особой теплотой относились именно к этому монарху и ценили его за справедливость (он, например, основал в Турку Надворный суд, что способствовало повышению эффективности правосудия в борьбе с коррупцией, разъедавшей общество), хотя налоговое бремя от этого не только не уменьшилось, но, напротив, еще более возросло. В духе характерной для той эпохи политики меркантилизма правительство способствовало развитию внутреннего производства и городской жизни, хотя городское население Финляндии по-прежнему составляло ничтожный процент (лишь три города – Турку, Выборг и Хельсинки – насчитывали по тысяче и более человек). Отметим при этом, что политическое и культурное преобладание юго-запада Финляндии над остальными областями страны еще более усилилось. Ниже мы покажем, что Густав Адольф благосклонно относился к изданию духовной литературы на финском языке, оказывая финансовую поддержку целому ряду начинаний в этой области. Вообще говоря, потерпев поражение в столкновении с Карлом, Финляндия не испытала ничего, что напоминало бы, скажем, репрессивные действия Габсбургов в отношении чехов после битвы при Белой Горе; другое дело, что, по мнению ряда современных историков, период “шведского великодержавия” (шв. stormaktstiden, фин. suurvaltakausi), начавшийся в эту эпоху и продолжавшийся до конца первой четверти XVIII в., оказался едва ли не самым тяжелым за всю историю Финляндии с точки зрения положения большинства ее населения (ср. Ylikangas 1992, 27 s.), но все же это не было результатом целенаправленного национального угнетения. Тем не менее, можно с уверенностью констатировать смену вектора политического, культурного и в определенной степени религиозного развития страны, происшедшую в начале XVII в.. Финляндия окончательно вступила в Новое время, вследствие чего события предыдущего столетия, в том числе Реформация, превратились в неблизкое уже прошлое, духовная связь с которым в свете новых задач утратила живой, непосредственный характер.

3. Религиозно-церковная ситуации Финляндии в 1557 – 1568 гг.

3.1. После неожиданной для всех смерти епископа Турку Микаэля Агриколы, который скончался по дороге из России, епископская кафедра некоторое время снова пустовала, правда, не столь долгое время, как после смерти Мартина Шютте (1550-1554), а в течение примерно десяти месяцев. Однако и в этом случае Густав Ваза, верный себе, постарался извлечь выгоду из ослабления епархии Турку, лишившейся Агриколы, который, как мог, старался отстаивать местные церковные интересы. В этот период кафедральный собор Турку лишился последних значительных ценностей, которые у него еще оставались: в казну было конфисковано порядка 20 кг золотых и серебряных предметов (Pirinen 1976, 79 s.). После смерти Агриколы священники кафедрального собора лишились своих последних пребенд и доходов от десятины: отныне они состояли лишь на весьма скудном и к тому же не очень регулярно выплачиваемом государственном жаловании. Таким образом, остатки некогда крепкой экономической базы упраздненного капитула рухнули окончательно.

Хотя Турку уже был столицей удела (герцогства) среднего сына Густава Вазы, Иоанна, назначение нового епископа никоим образом не зависело от последнего. Новым главой епархии Турку в феврале 1558 г. неожиданно для всех был назначен ректор кафедральной школы шведского города Линчепинга Петер Фоллингиус. Официально он именовался лишь ординарием и – в отличие от тех же Агриколы или Юстена (последний с 1554 г. занимал кафедру в Выборге) – не прошел епископского посвящения. Характерная деталь: начало и конец царствования Густава Вазы для церкви Финляндии оказались отмечены сходным по характеру решением монарха – на епископской кафедре появился человек, мало связанный с епархией Турку и даже не владевший финским языком в нарушение порядка, заведенного еще в начале XV в. (вспомним Магнуса II Таваста и других “великих епископов XV столетия”, о которых говорилось во Введении). Подобно епископу Эрику Свенсону в 1520-е гг., Петер Фоллингиус также оказался переходной фигурой. Мы имеем крайне отрицательный отзыв о нем, содержащийся в “Хронике епископов финляндских” Паавали Юстена, который изобразил Фоллингиуса интриганом, “врагом финского языка” и вдобавок нечистым на руку. Справедливости ради следует заметить, что суждение Юстена могло быть продиктовано и простой досадой на то, что освободившееся после Агриколы место досталось не ему, на что он сам, вероятно, претендовал (об этом подробнее см. в очерке, посвященном Юстену в части II). С предполагаемой нелюбовью Фоллингиуса к финскому языку не очень вяжется, например, тот факт, что в его правление было предпринято переиздание “Букваря” Агриколы: скорее всего, сделано это было по инициативе местного финского духовенства, причем со стороны нового ординария это не встретило никаких возражений. Отметим также, что незнание Фоллингиусом финского языка не было чем-то необычным в Турку, где именно тогда располагался космополитичный ренессансный двор герцога Иоанна.

Последние годы царствования Густава Вазы и первые годы правления Эрика XIV, чьи отношения с правителем Финляндии герцогом Иоанном приобретали все более острый характер, были одними из самых тяжелых в финской церковной истории века Реформации. В первую очередь это объяснялось тем, что церковь оказалась вконец обескровлена предыдущими конфискационными мерами короля Густава, стремившегося полностью подчинить ее своему контролю. Вместо единой и когда-то крепкой епархии теперь существовали две ослабленные епархии с центрами в Турку и Выборге. Напомним, кафедральный капитул Турку прекратил существование еще в середине 1550-х гг. Это, несомненно, имело отрицательный эффект, тем более что новый ординарий не владел финским языком и в целом плохо ориентировался в местных условиях. Положение Фоллингиуса было весьма непростым, поскольку ему приходилось лавировать между центральной властью и герцогом. Известно, что в Стокгольм поступали доносы на главу епархии Турку, который будто бы позволял себе слишком большие траты на визитационные поездки по епархии и держал себя так, как подобало, скорее, князю католической церкви, нежели скромному евангелическому ординарию (Pirinen 1976, 80 s.). Что касается Выборгской епархии, подначальной Юстену, то ее материальная база была изначально слабее, общий же уровень духовенства ниже, поскольку в 1550-е гг. местная школа по своему уровню значительно уступала кафедральной школе Турку. В положении Выборгской епархии было, однако, то преимущество, что она оказалась фактически в стороне от разгоравшегося кризиса во взаимоотношениях сыновей Густава Вазы, чкго нельзя сказать о епархии Турку, духовенство которой должно было присягнуть Иоанну.