Текст книги "Очерки истории Реформации в Финляндии 1520-1620-е гг."

Автор книги: Игорь Макаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 45 страниц)

4.2. В течение восьми лет, последовавших за кончиной Юстена, епархия Турку снова оставалась без своего главы. Связано это было с тем, что Иоанн III именно тогда проявлял интерес к контактам с Римским престолом и потому, испытывая определенное сомнение в подлинности апостольского преемства церковной иерархии своего королевства, рассчитывал на более авторитетное благословение от Папы. Медля с назначением нового епископа Турку, в 1579 г. он сделал кафедрального пробста Кнутсона суперинтендантом, т.е. временно исполняющим епископские обязанности, правда, без права рукополагать новых священников. В 1578 г. скончался епископ Выборгский Эрик Хяркяпя, место которого по указанным причинам также осталось вакантным, в силу чего Хенрику Кнутсону пришлось курировать также и восточнофинскую епархию. Таким образом, церковь Финляндии вновь оказалась под единым началом, как это было в средневековый период или в начале Реформации. В условиях начавшейся в 1570 г. войны с Россией восточная часть Финляндии находилась в несравненно худших условиях, нежели западная, что, естественно, отрицательно сказывалось и на тамошней церковной жизни. В Выборге кафедральный капитул так и не сформировался даже после принятия Уложения 1571 г.

На протяжении указанных восьми лет (1575 – 1583) церковь Финляндии постепенно приспосабливалась к тем религиозным и политическим переменам, которые в Шведском королевстве произошли при Иоанне III. В соответствующем месте мы обратили внимание на то обстоятельство, что при всех попытках сближения с Римом этот государь на деле мало чем отличался от правителей других лютеранских земель, и его политика следовала известному принципу cuius regio eius religio (иное дело, что в самой Швеции это ему не везде удавалось: вспомним о герцогстве Сёдерманланд, где правил его брат Карл, наотрез отказавшийся признать Новое церковное уложение). Все духовенство королевства должно было присягнуть новому церковному курсу, что, разумеется, касалось и Финляндии. Как и в других епархиях, особая “организационная” миссия (и ответственность) возлагалась при этом на кафедрального пробста. В 1578 г. члены капитула и остальное духовенство Турку принесли присягу, в которой обязались следовать новому богослужению на обоих языках Финляндии. В последующие два года кафедральный пробст Хенрик Кнутсон самолично побывал в различных районах Финляндии, приводя к присяге местное духовенство. Надо думать, король назначил его суперинтендантом в награду за проявленное рвение (один недоброжелатель из противоположного лагеря даже назвал Хенрика Кнутсона “мастером и направителем литургической реформы” в Финляндии – liturgicus faber et regulator: Paarma 1990, 16 s.). Священники Выборгской епархии, администратором которой Кнутсон сделался после смерти Хяркяпя, были вызваны в Турку для принесения присяги. В целом государственная власть проявила завидную настойчивость в стремлении обеспечить лояльность финского духовенства, не брезгуя при этом и мерами административно-экономического нажима на сомневающихся. Так, на местах фогты получили распоряжение удерживать выплаты священникам, не желавшим приносить требуемую присягу. Кандидаты на должности церковных настоятелей должны были повторить присягу местным светским властям. После того как король окончательно прекратил контакты с Римом, в 1583 г. члены капитула Турку должны были вновь присягнуть на верность официальному религиозному курсу. Годом ранее по настоянию Иоанна III бургомистр и другие члены магистрата Турку дали аналогичную клятву. В этой связи заметим, что как и на начальном этапе Реформации, малочисленное бюргерство Финляндии не играло сколь-нибудь заметной роли в религиозных делах и следовало официальной линии (хотя, заметим, бывали и исключения, свидетельством чему история семьи Юссоила из города Раума, члены которой сохранили приверженность католичеству, о чем мы еще скажем ниже; вообще же, в условиях того времени слабое бюргерское сословие было лишено реальной возможности открыто выражать свою позицию, даже если она и не совпадала с официальной). В шведоязычных приходах страны богослужение стало совершаться непосредственно по “Красной книге”. Что же касается финноязычных приходов, там дело обстояло сложнее, поскольку новый служебник, странное дело, так и не был переведен на финский. В этих условиях священники продолжали пользоваться служебником Паавали Юстена, а кое-где и служебником Агриколы с соответствующими изменениями. Вследствие этого не приходится говорить о полном тождестве финского богослужения официальной “Красной книге”. С другой стороны, отмеченная выше бльшая – в сравнении со шведской – традиционность богослужебной жизни финской церкви на момент начала “литургической реформы” создавала благоприятную почву для архаизирующих преобразований, угодных монарху.

В целом осуществление “литургической реформы” прошло в Финляндии гораздо спокойнее, чем в Швеции, хотя отдельные случаи сопротивления кое-где все же имели место (об этом мы скажем чуть ниже). Помимо других причин, это можно объяснить и недостаточной еще укорененностью идей Реформации в народе, о чем мы говорили в первой главе: с одной стороны, широким слоям населения Финляндии того времени была свойственна определенная индифферентность в религиозных вопросах (см. Melander 1921, 69-70 ss.); с другой стороны, представления, восходившие к католическому Средневековью, были еще весьма живучи, о чем свидетельствует хотя бы содержание финских заговоров и других фольклорных произведений того времени, в которых часто упоминаются Дева Мария и святые. По этой причине богослужение внешне более пышное и более близкое католической трактовке евхаристии, менее рационалистичное, но зато эстетически и эмоционально более насыщенное пришлось, вероятно, вполне по душе простому народу, да и высшим сословиям. Что касается духовенства, не исключено, что многие священники, страдавшие от материального неблагополучия, произвола властей и пренебрежительного отношения к себе со стороны народа, испытывали ностальгию по временам былого величия Церкви, поэтому сближение с католической практикой не казалось им чем-то зазорным. Не последнюю роль могла сыграть и отмеченная выше популярность Иоанна III как раз среди его финских подданных. В конце 1580-х гг. фактический правитель Финляндии Клаус Флеминг, имя которого будет еще не раз фигурировать в дальнейшем изложении, встал на сторону короля в его конфликте со шведской аристократией, затрагивавшем также и церковные дела. Вместе с Екатериной Ягеллоникой король посетил Финляндию и, в частности, побывал в единственном уцелевшем бригитском монастыре в Наантали, где все еще теплилась жизнь. Иоанн распорядился даже выделить кое-какие средства на содержание некогда славной обители, хотя в тогдашних условиях этот жест имел, скорее, символическое значение: монастырь Наантали, в котором доживали свой век престарелые монахини, не мог уже играть какой-либо роли в начавшемся литургическом обновлении и к концу 1570-х гг. совершенно угас (любопытная деталь: последней настоятельницей монастыря Наантали была племянница последнего католического епископа Турку Арвида Курки, так что с ее смертью окончательно оборвалась последняя живая ниточка, связывавшая финскую церковь с периодом, предшествовавшим Реформации).

Что касается духовенства, и в первую очередь его верхушки, то для уяснения специфики “литургической реформы” в Финляндии стоит еще раз коснуться теологических предпочтений ведущих церковных деятелей тех лет. Как отмечалось выше, наибольшее влияние на них оказали сочинения Меланхтона и его ближайших последователей, ставивших акцент на сглаживании различий между разными изводами протестантства. Примечательно, что сходную богословскую ориентацию имел и Кристиан Агрикола, сын финского реформатора, в 1578 г. получивший место ректора кафедральной школы вместо Яакко Финно (последний занял в капитуле только что созданные должности лектора теологии и пенитенциария): он недавно вернулся из Виттенберга, где имел возможность учиться у последователей Меланхтона. Меланхтон был не склонен преувеличивать значение внешних атрибутов церковности и в связи с этим пользовался заимствованным из стоической философии термином adiaphora (мн.ч.), означавшим второстепенные, несущественные с точки зрения общего смысла моменты, к каковым он относил и богослужение (Маграт 1994, 287). Вероятно, инициированную королем “литургическую реформу” главные церковные лица Турку восприняли именно под таким углом зрения (см. биографию Яакко Финно в соответствующем очерке II части). Помимо церковной верхушки Турку, особым рвением в осуществлении “литургической реформы” отличился также пробст провинции Похъянмаа Якоб (Яакко) Геет. Влияние этого деятеля на церковные, но также административные дела Похъянмаа было столь значительным, что его даже прозвали “церковным владыкой” этой обширной области. Он был фигурой весьма колоритной: отнюдь не чуждался мирских удовольствий и стяжательства, с рядовым же духовенством и крестьянами обходился чрезвычайно бесцеремонно, на что в Турку поступали многочисленные жалобы (Melander 1921, 94-95 ss.). Будучи еще настоятелем прихода в Исокюрё (т.е. до назначения пробстом Похъянмаа), он предпринял весьма примечательный шаг: по его настоянию в 1560-е гг. стены старой церкви этого поселения (постройки XIV века) были покрыты обильными росписями. На фоне общего церковного разорения и распространения иконоборческих идей в других регионах Европы, охваченных Реформацией, подобный поступок свидетельствовал о традиционализме мышления, присущем финскому духовенству; правда, новая религиозная эпоха все же выразилась в этих росписях большим числом ветхозаветных сцен и подчеркнутым морализмом.

Констатировав бесконфликтный в целом характер осуществления в Финляндии “литургической реформы” короля Иоанна, мы должны, тем не менее, оговориться, что в ряде случаев отдельные представители местного духовенства оказали ей сопротивление.

В числе ее главных противников оказался главный церковный настоятель Турку, уже упоминавшийся выше Хенрик Якобсон. В свое время, в 1575 г., он вместе с епископом Паавали Юстеном и кафедральным пробстом Кнутом Юхансоном поставил свою подпись под постановлением, одобрявшим “Новое церковное уложение”. Однако вскоре после этого Хенрик Якобсон изменил свою позицию и наотрез отказался следовать “Красной книге”. Это навлекло на него гонения со стороны церковных и светских властей, так что в конце концов в 1581 г. он был отстранен от должности, которую занимал в течение почти двух десятилетий. Уже в следующем году он скончался, оставшись в памяти потомков страдальцем за веру, не пожелавшим изменить своим убеждениям. Столь редкое для Финляндии упорство Хенрика Якобсона не было чем-то случайным, но, судя по всему, проистекало из его богословских взглядов, которые он усвоил в Йенском университете, ставшем оплотом антимеланхтоновского направления в 1550-е гг. Также и среди приходских священников, куда менее искушенных в богословии, не все были в восторге от литургических новшеств. Особенное нежелание следовать “Красной книге” проявили настоятель прихода Тайвассало Маттиас Карпелан и главный настоятель города Пори Мартин Олаи, так и не поставившие свои подписи под обязательством отправлять богослужение в соответствии с навязанными изменениями (Paarma 1980, 229-231 ss.). Примечательно, что в свое время Мартин Олаи, принимавший участие в выборах архиепископа Упсальского в 1574 г., отдал свой голос не за кандидата короля (т.е. Лаурентиуса Петри Готуса), придерживавшегося либеральной меланхтоновской позиции, а за более ортодоксально настроенного Мартина Гестрициуса. Наконец, нелишне напомнить, что один из самых ярых противников литургических новшеств короля Абрахам Ангерманнус, о котором уже шла речь в разделе о “литургической реформе” в Швеции, был выслан из Стокгольма и определен приходским настоятелем в Сальтвик (Аландские острова). Осенью 1580 г. за активную агитацию против новой церковной политики он был заключен в замок Турку, где провел почти год. По распоряжению короля члены кафедрального капитула Турку неоднократно встречались с ним, уговаривая оставить свое упорство. Когда же увещевания не возымели должного действия, суперинтендант (он же кафедральный пробст) Хенрик Кнутсон отправил королю реляцию, в которой назвал Ангерманнуса человеком чрезвычайно опасным для дела “литургической реформы” и настоятельно рекомендовал не выпускать его из заточения. Однако осенью 1581 г. по ходатайству прославленного полководца Понтуса де ла Гарди король освободил Ангерманнуса, после чего тот переметнулся на сторону младшего брата Иоанна III, герцога Карла Сёдерманландского, а позднее перебрался в Германию, где набирала силу лютеранская ортодоксия (Paarma 1990, 16 s.). Вполне вероятно, что Карл, будущий правитель Швеции, именно со слов Ангерманнуса составил отрицательное мнение о финском духовенстве, которое впоследствии он несправедливо обвинит в пособничестве католичеству.

С другой стороны, нельзя сказать, что оживленные контакты между шведским монархом и Римом, имевшие место во второй половине 1570-х – начале 1580-х гг., полностью обошли стороной Финляндию. Более того, известно, что папский легат Поссевино даже возлагал определенные надежды на рекатолизацию Финляндии: сохранилось письмо, в котором он прямо говорит, что возвращение Шведского королевства в лоно католической церкви должно начаться именно с Финляндии (Melander 1921, 70 s.; Grotenfelt 1906-1908, 16 s.). Неудивительно, что в стокгольмском коллегиуме “монастырского Лассе” (см. § 1.2. настоящей главы) учились и выходцы из Финляндии. Некоторые из них продолжили затем свое образование на континенте в учебных заведениях, основанных иезуитами, и отдали все свои силы служению этому ордену.

Грегориус Клементис, уроженец города Пори, был первым известным нам выходцем из Финляндии, отправившимся к иезуитам. Он окончил в Риме Collegium germanucum, а затем вернулся на родину и в течение некоторого времени (середина 1580-х гг.) преподавал в кафедральной школе Выборга. По сообщениям источников того времени, его откровенные католические взгляды вызвали противодействие местного духовенства и даже учеников, так что в конце концов ему пришлось покинуть Выборг, после чего его следы теряются (Nuorteva 1990, 151-152 ss.).

Наиболее известным иезуитом финского происхождения был Йоханнес Юссоила, сын бургомистра городка Раума. Есть основания полагать, что католичеству было привержено все это семейство, поскольку вслед за Йоханнесом трое его младших братьев также стали иезуитами. Вполне вероятно, что в этот период католические обычаи еще сохраняли свою живучесть во многих районах Финляндии. Между прочим, во второй половине XVI в. городская школа Раума считалась лучшим учебным заведением Финляндии после кафедральной школы Турку и городской школы Выборга. В отличие от Турку или Выборга, жители этого городка, включая и самых зажиточных, были в большинстве своем финнами по языку и поддерживали тесные связи с сельской округой, говорившей преимущественно по-фински: такое положение сложилось еще в XV в. и сохранялось в век Реформации (Suomen historian pikkujttilinen 1987, 115 s.). Йоханнес Юссоила выделялся блестящими способностями, в особенности лингвистическими, что позволило ему легко овладеть несколькими языками. Одно время он был личным секретарем Поссевино, затем учился в Риме (в Collegium Germanicum) и завершил образование в высшем иезуитском коллегиуме в моравском городе Оломоуце, где стал магистром теологии. Существует предположение, что во время учебы в Оломоуце он принялся за составление финского католического катехизиса и грамматики финского языка, но о результатах этой работы нам ничего не известно (Hkkinen 1994, 104 s.). Вслед за этим его назначили придворным проповедником принца Сигизмунда, наследника Иоанна III, а также исповедником еще не упраздненного бригитского монастыря в Вадстене. Известно, что в 1585 г. состоялся его публичный диспут с архиепископом Упсальским, из которого он вышел победителем. Затем Юссоила последовал за Сигизмундом в Польшу, некоторое время преподавал в недавно основанном иезуитском коллегиуме в Вильно, и, наконец, был назначен священником в эстонский город Пярну. Когда во время шведско-польской войны город был захвачен войсками правителя Швеции Карла, Йоханнес Юссоила был арестован, увезен в Швецию и принял там мученическую смерть, не пожелав отречься от своей веры (Biaudet 1905, 192– 198 ss.). В XX в. фигура Йоханнеса Юссоила привлекла к себе внимание финского писателя Арттури Лейнонена, автора произведений на национально-исторические темы, посвятившего ему объемный роман (Йоханнес Юссоила, 1943): герой этого произведения выведен личностью незаурядной и вместе с тем трагической, так как, по убеждению автора, упорное нежелание принять религиозный выбор, сделанный «финским народом», не позволило ему поставить свой талант на службу Отечеству.

Олаус Сундергельтеус был поначалу лютеранским священником, но затем перешел в католичество и сделался членом Общества Иисуса. По некоторым сведениям, Поссевино поручил ему составление финской грамматики для ведения антипротестантской пропаганды на этом языке, но, судя по всему, из данной затеи ничего не вышло. Известно также, что Сундергельтеус некоторое время проповедовал в Финляндии, но затем был переведен в Дорпат (Тарту), в конце XVI в. принадлежавший Речи Посполитой: финское происхождение, как и в случае с Юссоила, несомненно, сыграло в этом назначении не последнюю роль, поскольку давало ему возможность проповедовать католичество среди родственного финнам эстонского населения. Есть предположение, что по приказу Карла Вазы Сундергельтеус был, также как и Юссоила, казнен за “отступничество”, когда оказался захвачен шведскими войсками в 1601 г. (Nuorteva 1990, 160 s.). Валентин Лоссиус, выпускник иезуитского коллегиума в Браунсберге, должен быть упомянут как автор первого известного нам светского стихотворения, написанного на финском языке: он преподавал в основанной иезуитами Виленской академии и сложил приветственное стихотворение в честь Сигизмунда III, посетившего Вильно в 1588 г. (Parvio 1988, 24 s.). Наконец, немалую известность приобрел в тот период уроженец Похъянмаа Петрус Петроза (иначе Педер Эриксон): по окончании иезуитских заведений в Браунсберге и Риме он принимал активное участие в династической борьбе между Карлом и Сигизмундом на стороне, разумеется, последнего. После поражения Сигизмунда он был помилован Карлом и даже направлен с поручением в Прагу. Однако вскоре выяснилось, что отречение Петрозы было мнимым, и он был казнен в 1606 г. по обвинению в измене. Перед казнью он произнес страстную речь в защиту католичества, произведшую немалое впечатление на присутствующих, включая самого короля (Salminen 1970, 131-132 ss.). Как особо подчеркивается в исследовании начала XX в., посвященном иезуитам финского происхождения, “все они отличались твердостью убеждений, и ни один из них не отступился от своей католической веры” (Biaudet 1905, 212 s.).

В этот период и некоторые финские дворяне стали направлять своих детей в иезуитские заведения, славившиеся высоким уровнем преподавания. Еще более любопытен тот факт, что сыновья двух лютеранских епископов Финляндии последней четверти XVI в., Паавали Юстена и Эрика Соролайнена, также отправились учиться к иезуитам (за подробностями отсылаем к соответствующим очеркам во второй части). Тем не менее большинство духовенства и населения Финляндии все же сохраняли верность ставшему уже привычным консервативному лютеранству, в котором имелось немало традиционных особенностей.

4.3. К 1583 г. дело “литургической реформы” стояло в Финляндии на прочной основе. В названном году кафедра Турку получила, наконец, своего епископа. Им был назначен Эрик Соролайнен - уроженец страны, до этого почти десять лет подвизавшийся в Швеции. Одновременно его сделали администратором Выборгским, вследствие чего в церковном отношении вся территория Финляндия оказалась под одним началом. Кафедру Турку епископу Эрику суждено было занимать на протяжении более четырех десятилетий, и неудивительно, что этому персонажу, принимавшему активное участие в церковных и политических событиях того времени, мы посвятили отдельный очерк во второй части нашей работы. Пока же отметим, что Эрик Соролайнен был активным сторонником реформы Иоанна III, а по своим богословским взглядам тяготел к тому же (старо)меланхтоновскому направлению, что и большинство ведущих деятелей епархии Турку рассматриваемого периода, ведь он окончил университет Ростока, где были сильны позиции сторонников этой линии (кстати сказать, епископское назначение Микаэля Агриколы, конфликтовавшего с королем, было, скорее, исключением из правила, поскольку шведские государи предпочитали видеть на кафедрах преданных себе деятелей, каким и был Эрик Соролайнен: Heininen 1990, 248 s.). При этом монарх остановил свой выбор на кандидате, которого он знал лично, хотя в принципе на должность епископа Турку вполне годились представители высшего духовенства Турку, проявившие лояльность в отношении “литургической реформы”: кафедральный пробст и суперинтендант Хенрик Кнутсон, лектор теологии и пенитенциарий Яакко Финно (в эти годы по поручению короля он немало потрудился на ниве переводов), а также ректор кафедральной школы Кристиан Агрикола. В конце концов Иоанн III остановил свой выбор на Эрике Соролайнене, но упомянутых церковных людей Турку также не обошел своими милостями. Кристиан Агрикола был назначен епископом Таллинским и навсегда покинул Финляндию: король, вероятно, по заслугам оценил его преданность и хорошую богословскую подготовку, полученную в Германии, поэтому решено было направить его в недавно завоеванную Северную Эстонию, которая в языковом отношении была особенно близка к юго-западной Финляндии. После этого Яакко Финно смог вернуться к своим занятиям в школе, чем он, надо полагать, остался вполне доволен, учитывая высокий статус кафедральной школы, а Хенрик Кнутсон сохранил за собой свой прежний пост, оставаясь вторым по значению лицом епархии.

Десятилетие 1583 – 1593 гг. для финской церкви прошло без особых потрясений. Правда, в условиях затянувшейся войны с Россией общая социальная и экономическая обстановка в стране заметно обострилась. В этой ситуации церковные власти предпринимали немалые усилия по укреплению приходской жизни и катехизации населения. Это проявилось, в частности, в нескольких визитационных поездках нового епископа, в результате чего ряд слишком крупных приходов был разделен на более мелкие, что призвано было облегчить пастырскую нагрузку тамошних священников. Вообще говоря, в правление Иоанна III евангелическая церковь Финляндии значительно окрепла как институт, о чем мы уже упоминали, обсуждая восстановление кафедрального капитула Турку. Кроме того, после разрыва с Римом Иоанн III в духе Нового церковного уложения 1575 г. поощрял шаги, направленные на повышение роли финского языка в религиозной жизни. Главным выразителем этого курса стал Яакко Финно, который в 1580-е гг. с благословения и при поддержке Иоанна III издал по-фински ряд важных трудов: Катехизис, Малую книгу молитв и Малую книгу финских духовных песнопений (обо всех этих книгах речь пойдет в очерке о Яакко Финно во второй части нашей работы). В эти годы кафедральная школа Турку играла главную роль в подготовке местного духовенства и в распространении грамотности среди мирян; важно подчеркнуть, что подготовка, которую давали в ее стенах, была достаточна для продолжения учебы в протестантских университетах Германии. В школе имелось четыре класса, в которых кроме ректора, занятия вели еще шесть преподавателей; как правило, ученики, подававшие особые надежды, проводили по два года в каждом классе, совершенствуя и углубляя свои познания (Salminen 1970, 21 s.). Получила распространение практика, в соответствие с которой наиболее одаренные ученики, ожидавшие отправки на учебу в Германию, оставались при родной школе, выполняя функции младших преподавателей: подобный эпизод, к примеру, имел место в биографии будущего епископа Эрика Соролайнена и ряда ведущих церковных деятелей следующего десятилетия, таких как Маркус Хельсингиус и Габриэль Мелартопеус (см. ниже). В правление Иоанна III школа Турку была главным рассадником преобладавшего тогда в Швеции традиционно ориентированного меланхтонизма и рамизма (см. § 1.2. второй главы). При этом, разумеется, необходимо сделать поправку на скудость материальных условий, в которых велось преподавание: например, из-за отсутствия в Турку собственной типографии учебников катастрофически не хватало, и многие вещи ученикам приходилось запоминать со слуха либо пользоваться старыми, изрядно потрепанными рукописными пособиями. В программе школы основная тяжесть приходилась на преподавание основ латыни (Salminen 1970, 18 s.), поскольку этот язык в значительной мере сохранял свои позиции главного инструмента культуры (вследствие преобладания умеренного традиционализма в Шведском королевстве той эпохи). Помимо латыни, преподавались также закон Божий (на базе катехизиса и финского или шведского текста Библии: знание шведского языка, к слову сказать, предполагалось само собой разумеющимся) и пение (музыкальное сопровождение играло существенную роль в богослужении). Кроме кафедральной школы Турку, в Финляндии того времени имелось еще пять школ более низкого ранга: выборгская школа обеспечивала преподавание в объеме trivium’а, тогда как школы городов Раума, Порвоо, Хельсинки и Пори, называемые педагогиями (paedagogia), давали преимущественно знание основ латыни и катехизиса (в преподавании использовался упомянутый катехизис Яакко Финно, составленный с опорой на Малый катехизис Лютера). Примечательно, что в 1582 г. был напечатан сборник средневековых латинских школьных песнопений (преимущественно местного происхождения) под названием Piae cantiones (Благочестивые песнопения): он предназначался в первую очередь для школьного преподавания и был отредактирован все тем же Яакко Финно в новом евангелическом духе. Само по себе это было весьма примечательно, т.к. лишний раз свидетельствовало о стойкости местных епархиальных традиций, уходивших корнями в средневековую эпоху (об этом памятнике см. в очерке о Яакко Финно). Заметим также, что латынь и после проведения в 1540-е гг. важнейших богослужебных преобразований сохраняла определенное место в церковном обиходе: скажем, пение на латинском языке по-прежнему можно было слышать в любом финском храме; ряд моментов богослужения также звучал на латыни. Знание латыни как языка богословской и культурной традиции по-прежнему считалось необходимым для священнослужителей, что и объясняет переиздание Piae cantiones несколько десятилетий спустя после начала Реформации в Финляндии. О том, что по уровню своей подготовки высшее духовенство Финляндии не уступало шведскому, свидетельствует, к примеру, следующий любопытный факт. Стремясь наладить связи с православным миром после разрыва с Римом, король Иоанн III высказал пожелание получить перевод “Красной книги” на греческий, чтобы затем направить специальное посольство к Вселенскому патриарху в Константинополь. Примечательно, что его выбор пал на епископа Турку Эрика Соролайнена, удостоившегося лестного отзыва со стороны ректора Ростокского университета Давида Хитреуса. Кроме того, новый главный настоятель Турку Томас Ларсон (Thomas Laurentii), назначенный вместо несговорчивого Хенрика Якобсона и уже успевший отличиться в проведении “литургической реформы”, был направлен в Германию, чтобы в университетах Хельмштедта и Тюбингена как следует овладеть греческим языком. Правда, из контактов с православием ничего не вышло, но сама по себе эта история свидетельствует о вовлеченности высших церковных деятелей Финляндии в важнейшие эпизоды религиозной жизни всего Шведского королевства.

5. Политический и религиозный кризис 1590-х гг.

5.1. Как мы видели, к “литургической реформе” Иоанна III в Финляндии отнеслись в целом более позитивно, чем во многих областях Швеции. Неудивительно, что со смертью этого государя и переходом инициативы в руки его противников (см. § 1. настоящей главы), положение церкви Финляндии существенно осложнилось. В предлагаемом ниже изложении главных событий этого периода мы предпочли сосредоточиться на ключевых моментах, более же подробный рассказ дается в очерке, посвященном Эрику Соролайнену (часть II этой книги): выступая фактически главой всей финской церкви на протяжении более чем четырех десятилетий (как епископ Турку и администратор Выборгской епархии – episcopus Aboensis et administrator Viburgensis), он был непосредственным участником важнейших событий рассматриваемого периода.

В феврале-марте 1593 г. в Упсале состоялся церковный собор, на котором победили противники “литургической реформы”. В своем месте мы отмечали особую роль этого собора в судьбах шведского лютеранства, окончательном превратившегося в доминирующую и по сути дела единственную конфессию королевства. Процесс доктринального оформления лютеранства, начавшийся в Германии, распространился теперь и на Северную Европу. В известном смысле собор подвел черту под целой эпохой в истории церкви Швеции-Финляндии, сделав необратимыми сдвиги в религиозной сфере. В частности, “Аугсбургское вероисповедание” в редакции 1530 г. (именно этот вариант получил одобрение Лютера) стало одним из основных вероучительных документов шведского лютеранства.

С этого момента начинается новая эпоха в истории лютеранской церкви Швеции и Финляндии – период т.н. “чистого учения”, или лютеранской ортодоксии. Своего полного выражения эта тенденция достигла в следующем, XVII столетии, когда сформировался особый стиль религиозной жизни, во многом отличный от начальной стадии Реформации: “Богословы эпохи ортодоксии (чистого учения) мыслили уже иначе, нежели Лютер” (Arffman 1999, 58 s.); “время эпигонов искало форм и схем” (Holmqvist 1934, 215 s.). Характерными особенностями протестантской ортодоксии стало, с одной стороны, упование на “очищенное учение”, раз и навсегда зафиксированное в основополагающих документах, а с другой – стремление опереться на крепкую церковную организацию, пользующуюся покровительством государственной власти, которая превратила лютеранство в единственную дозволенную конфессию. Новое поколение лютеранских теологов канонизировало учение Лютера, ужесточив ряд его положений, вследствие чего их собственное богословие приобрело нормативный характер, выделившись в автономную сферу, что явно противоречило одному из ключевых лозунгов Реформации – sola Scriptura, “одним Писанием”. Религиозное сообщество нуждалось в самообороне и консолидации своих рядов во имя сохранения сложившейся к тому времени церковно-политической системы: “Почти на каждом деятеле Реформации можно проследить, как первоначальный пламенный взлет духа постепенно переходит в свою противоположность и завершается какой-то суровой и неподвижной метафизикой ... Протестантизм вступил в свою схоластическую стадию (Лосев 1998, 688-689). Эта фаза – со всеми ее минусами, но также и плюсами – оказалась исторически и психологически неизбежной в силу хотя бы того значительного разрыва, который повсюду образовался между просвещенной протестантской элитой и невежественными массами. Ради укоренения основ протестантизма (того или иного извода) среди широких масс народа понадобилась специфическая стадия, на которой преимущественное внимание уделялось элементарной катехизации и массовому церковному воспитанию; кроме того, существенным компонентом религиозной жизни стала нетерпимая, подчас мелочная критика прочих конфессий (продуктом чего была т.н. “контроверсная теология”). Характерной приметой начала XVII в. стало формирование своего рода лютеранской схоластики на основе реабилитированного Аристотеля (Лютер к великому античному философу относился более чем сдержанно). “Лютеранские богословы попытались сохранить наследие, доставшееся им от предшествующего поколения, закрепив его в как можно более четко определенной форме” (Arffman 1999, 111 s.). В Германии главными трудами, закрепившими происшедший сдвиг, стали Compendium locorum theologicorum (1610) Леонарда Гюттера (которого даже прозвали “воскресшим Лютером”) и Loci theologici (1610-1622) Иоганна Герхарда (оба сочинения вышли на латыни, и это никого не удивляло). Вполне вероятно, что эти произведения довольно скоро стали известны и в Финляндии, поскольку в эти годы несколько уроженцев страны обучались в ведущих центрах новой лютеранской ортодоксии, о чем пойдет речь в § 6.2.