Текст книги "Очерки истории Реформации в Финляндии 1520-1620-е гг."

Автор книги: Игорь Макаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 45 страниц)

3. На фоне вышеизложенного представляется вполне закономерным новый поворот в карьере Эрика Соролайнена, происшедший в 1583 году, когда король назначил ректора школы Йевле епископом Турку/Або (episcopus Aboensis): после смерти Паавали Юстена тамошняя кафедра уже восемь лет как пустовала. На выбор Эрика Соролайнена, помимо его личного знакомства с королем и надлежащей богословской подготовки, повлияло и само его происхождение из Финляндии. Эрик Соролайнен свободно говорил по-фински, что было бесспорным плюсом, поскольку “литургическая реформа” существенное значение придавала как раз проповеди и богослужению на народном языке. Неслучайно в те же самые годы Яакко Финно, ректор кафедральной школы Турку, получил от короля поручение составить по-фински ряд книг духовного содержания, вследствие чего на свет появились “Малая книга финских духовных песнопений”, “Малая книга молитв” и Катехизис, обогатившие финскую церковную жизнь. Церемония посвящения Эрика Соролайнена и нескольких других епископов (в числе прочих, отметим, Кристиана Агриколы, сына финского реформатора, получившего назначение на кафедру в Таллинн) прошла с подобающей новому литургическому направлению торжественностью: каждый из посвящаемых получил митру, жезл, пышные литургические облачения и был помазан елеем. Это долженствовало подчеркнуть высокий статус епископов, сознание чего – как мы далее увидим – не покидало Эрика Соролайнена до самого конца его пребывания на кафедре Турку. С другой стороны, в акте епископского назначения проявилась и другая особенность, свидетельствовавшая о зависимости лютеранской церкви Швеции-Финляндии от королевской власти и идеологических предпочтений царствующего монарха, поскольку вслед за церемонией посвящения новые епископы подписались под особым обязательством осуществлять на местах “литургическую реформу”.

В числе прочего, они дали обещание носить атрибуты епископской власти (что отвечало пожеланиям короля, желавшего большей торжественности церковной жизни), содействовать развитию богослужебного пения, использовать латынь в некоторых разделах службы на главные праздники, самолично следить за тем, чтобы рядовые пасторы не пренебрегали литургическими одеяниями, а также использовать елей в церемонии посвящения новых священников.

Как уже отмечалось, Эрик Соролайнен, которому тогда было, вероятно, 37-38 лет, застал в Турку среду, в целом благоволившую литургическим нововведениям. Члены кафедрального капитула еще в 1578 году подписались под обязательством следовать новой линии. Объяснялось это преобладанием среди высшего духовенства епархии сторонников умеренно-консервативного меланхтоновского направления. Исследователи говорят о том, что на рубеже 1580 – 1590-х гг. ведущие представители церковной среды Турку «тяготели к гуманистической учености и избегали заострения вероисповедных различий” (Heininen 1974, 22 s.). Неудивительно поэтому, что Эрика Соролайнена ожидал здесь благожелательный прием, тем более, что со старшими по возрасту представителями епархиального духовенства, которых ему удалось застать в живых, он был хорошо знаком еще по времени, предшествовавшему его отъезду в Росток, и его здесь почитали за своего. Энергичный пробст Хенрик Кнутсон (Henricus Canuti), до прибытия нового епископа официально именовавшийся суперинтендантом, уже к началу 1580-х гг. добился лояльности финляндского духовенства новому церковному курсу. Возражения отдельных пасторов против нововведений были подавлены довольно быстро, тем более что народ в целом благоволил к монарху, который с 1581 года стал себя именовать также Великим князем Финляндским, введя в употребление герб Великого княжества (и поныне, к слову сказать, используемый в качестве официального символа Финляндской Республики). Свидетельством гармонии между Иоанном III и его финскими подданными можно считать коллективное послание жителей Турку, направленное ему в 1582 году с выражением поддержки новой церковной политики. Что же касается воплощения “литургической реформы” в богослужебной практике, то в Финляндии сложилась любопытная ситуация: в шведоязычных приходах богослужения совершались по “Красной книге”, составленной на шведском языке, тогда как в финских приходах, каковых было абсолютное большинство (они охватывали более 4/5 населения), по-прежнему пользовались Служебником Паавали Юстена 1575 г. в виду отсутствия перевода “Красной книги” на финский. В соответствующем месте (см. очерк о Паавали Юстене) мы отмечали, что Служебник Юстена 1575 г. нельзя считать точным соответствием литургическому детищу короля Иоанна и его советников (вопреки утверждениям противников реформы): современные исследователи настаивают на его вполне оригинальном характере. Но, с другой стороны, чин богослужения, разработанный Юстеном, отразил основные пожелания монарха, касавшиеся в первую очередь усиления его эстетически-эмоциональной стороны и выделения евхаристического таинства, поэтому Эрик Соролайнен, став епископом, мог не особенно спешить с ее заменой дословным соответствием шведскому оригиналу. Вполне вероятно, что как истинный последователь Меланхтона, он не придавал чрезмерного значения различиям во внешних деталях (лютеранского) богослужения, поэтому литургическая ситуация во вверенной ему епархии вряд ли серьезно беспокоила его. Гармония между Иоанном III и его финляндскими подданными, царившая также и в религиозных вопросах, соответствовала традиционным для местного духовенства представлениям об активном участии государя в церковной жизни (ср. аналогичную позицию Юстена, нашедшую, в частности, выражение в предисловии к его Постилле).

О деятельности Соролайнена на посту епископа Турку в первое десятилетие после его назначения (1583 – 1593 гг.) известно не так много. Параллельно функциям епископа Турку он также (вплоть до 1618 г.) исполнял обязанности местоблюстителя («администратора») Выборгской кафедры (administrator Viburgensis), т.е. фактически на протяжении 35 лет Ericus Erici являлся главой всей лютеранской церкви Финляндии. Политические и экономические условия в этот период были не особенно благополучными в виду затяжной войны с Россией, наиболее затронувшей как раз территорию Финляндии. Со всесильным светским правителем Финляндии Клаусом Флемингом у епископа Турку в эти годы были вполне мирные отношения, поскольку их объединяла лояльность государю. Во второй главе I части мы упоминали о финских студентах, обучавшихся в иезуитских коллегиумах на континенте в 1580– 1590-ее гг. В епископство Эрика Соролайнена их влияние на общерелигиозную ситуацию в Финляндии, судя по всему, было незначительным: напомним, к примеру, об изгнании иезуита Сундергельтеуса, финна по происхождению, из выборгской кафедральной школы, случившемся в епископство Эрика Соролайнена (надо полагать, не без ведома и содействия последнего). Заняв епископскую кафедру Турку, Эрик Соролайнен сохранил расположение государя, который в середине 1580-х гг. даже намеревался направить его в Константинополь для налаживания экуменических контактов со Вселенским патриархом. Хотя из этого прожекта ничего не вышло, данный факт сам по себе свидетельствует о высокой оценке компетентности епископа Турку, которую, в частности, подтвердил и Давид Хитреус в специальном отзыве, присланном на имя короля. В целом первое десятилетие епископства Эрика Соролайнена прошло на редкость спокойно и было, вероятно, наиболее счастливым и стабильным за весь долгий срок его пребывания на епископской кафедре. То же самое касается и тогдашнего материального положения епископа.

Отметим в этой связи любопытную деталь, лишний раз характеризующую зависимое положение духовенства (не исключая и высшего) от светской власти. Как мы помним (часть I, глава 2, § 4.1.), король Иоанн частично восстановил систему выделения пребенд для высших деятелей епархии Турку, однако сам принцип пожалования был именным (персональным), поэтому вновь вступавший в должность отнюдь не обязательно получал в наследство пребенду предшественника. Так оказалось и в случае с епископом Эриком, который на протяжении первых четырех лет своего служения на кафедре был лишен прихода, закрепленного лично за ним (и служившего его главным источником доходов), что, вероятно, задевало его самолюбие, тем более что некоторые члены капитула (к примеру, тот же Яакко Финно) подобными источниками укрепления своего материального положения располагали. Наконец, после неоднократных представлений королю епископ получил “в кормление” приход Корппоо под Турку, что означало существенное улучшение его материального положения.

Следует также упомянуть, что специальным королевским указом Эрик Соролайнен был возведен в дворянское достоинство – обстоятельство, способствовавшее повышению его общественного престижа. Как мы помним, той же чести удостоился и предшественник Эрика Соролайнена, Паавали Юстен. Кроме того, Иоанн III пожаловал дворянство также и сыну Микаэля Агриколы, Кристиану, назначенному, как упоминалось выше, епископом Таллинским.

4. Смерть Иоанна III в ноябре 1592 года привела к резкому обострению политической и религиозной обстановки в Шведском королевстве, что очень быстро почувствовали и в Финляндии. В феврале-марте 1593 года в Упсале состоялся церковный собор, принявший историческое решение отказаться от спорной “литургической реформы” и вернуться к порядку, существовавшему до нее. Лютеранство стало по сути единственной разрешенной в королевстве конфессией (хотя в формально-юридическом плане зафиксировано это было десятилетием позже). С этого момента можно говорить о начале постепенного, занявшего несколько десятилетий, перехода к догматически и организационно оформленному лютеранству, резко противопоставившему себя другим христианским конфессиям. Финляндское духовенство было представлено на Упсальском соборе тринадцатью священнослужителями с Эриком Соролайненом во главе. В свете упомянутых радикальных документов, принятых собором, легко представить себе внутренний дискомфорт епископа Турку, который вместе с рядом других епископов королевства подвергся персональному порицанию за особую приверженность “литургической реформе”. Каждому из них пришлось дать разъяснение своей позиции и принести покаяние с обещанием впредь строго придерживаться постановлений собора.

В своей оправдательной речи Эрик Соролайнен признал, что внешние богослужебные детали до той поры представлялись ему чем-то второстепенным, несущественным (adiaphora) с точки зрения сути лютеранского учения, однако теперь на соборе он осознал ошибочность такого подхода и согласился с аргументацией оппонентов, возражавших против чересчур расширительного толкования указанного меланхтоновского принципа. Столь резкое изменение позиции может несколько озадачить (о причинах этого мы уже говорили в § 5.1. второй главы I части), однако справедливости ради отметим, что на протяжении десяти лет, предшествовавших Упсальскому собору, Эрик Соролайнен лично (т.е. по собственному почину) каких-либо решительных действий по насаждению реформы в Финляндии не предпринимал, масштабных гонений на противников нововведений в его епископство не велось, финский же перевод “Красной книги” на свет так и не появился, поэтому крупных провинностей за епископом Турку и впрямь не водилось. Кроме того, подобно своим предшественникам по кафедре, он был не склонен к конфронтации с царствующим государем, а Иоанн III, симпатизировавший идеям Меланхтона, вовсе не стремился к реставрации католичества, что бы ни говорили его противники. Определенную роль в благоприятном для епископа Турку исходе дела сыграло и то обстоятельство, что он получил свое место уже после прекращения контактов Иоанна III с Римской церковью.

В целом линия поведения Эрика Соролайнена на соборе обнаружила известную последовательность, поскольку финский епископ отстаивал умеренный вариант лютеранства, возврат к которому, собственно говоря, и декларировал собор. Примечательно, что финский епископ был одним из тех, кто выступил (пусть и безуспешно) против отмены ряда элементов богослужения, расцененных на соборе как католические, хотя они и фигурировали в “Церковном уложении” 1571 г., утвержденном ранее “Красной книги” (речь идет об употреблении соли и свечей и совершении экзорцизма во время обряда крещения, а также о возношении Св. Даров (elevatio) и использовании колокольчиков при совершении таинства евхаристии). Именно приверженностью умеренному лютеранству может быть объяснен тот факт, что по инициативе Эрика Соролайнена и ряда других участников собора в текст окончательного постановления был внесен отдельный пункт с осуждением кальвинистов. Сделано это было в виду явных симпатий, которые герцог Карл питал к этому направлению, полагая, что нет смысла противопоставлять друг другу две основные ветви протестантизма. Активное участие Эрика Соролайнена в выработке этого пункта навлекло на него недовольство злопамятного Карла и стоило ему многих злоключений в последующие годы. С другой стороны, позиция епископа Турку обеспечила ему поддержку большей части шведского духовенства, поскольку многим представителям этого сословия в Швеции было не по душе чрезмерное рвение Карла в религиозных вопросах, идеалом же – хотя и с трудом осуществимым в конкретных условиях того времени – представлялась широкая автономия церкви от государства (по крайней мере в вероучительной сфере). В свете всего сказанного не вызывает удивления участие Эрика Соролайнена в церемонии посвящения в архиепископа Упсальского заклятого врага “литургической реформы” Абрахама Ангерманнуса, который ранее был чуть ли не главным недоброжелателем духовенства Финляндии, подозревая последнее в измене делу Лютера. Состоявшийся в 1595 году синод Шведской церкви напомнил о необходимости практического осуществления принятых решений, в особенности по части скорейшего изъятия из обихода упомянутых “устаревших церемоний”. Вернувшись из Упсалы, Эрик Соролайнен созвал в Турку епархиальное собрание, на котором растолковал суть новой церковной линии.

Много лет спустя, в первом томе своей Постиллы, напечатанном в 1621 г., престарелый епископ выскажется о «литургической реформе» в духе уже нового церковно-политического курса, восторжествовавшего в Шведском королевстве при короле Густаве II Адольфе. Насаждение литургии Иоанна III будет истолковано им не иначе как дьявольские происки: «…папский служебник, иначе именуемый Литургией, был навязан священникам как Швеции, так и Финляндии, каковым пришлось либо принять его, либо лишиться своих мест и хлеба насущного. Вот тогда-то и открылись сокровенные мысли многих, ибо одни приняли [названный служебник], другие же отвергли его. Как в прежние времена, так и в нынешние найдется немало примеров, показывающих, что от соблазнов бывает польза, хоть и нелегко устоять перед ними». Тон приведенной цитаты (за исключением разве что последней оговорки) менее всего говорит об истинной позиции автора в церковно-политической ситуации 1580-х гг., ведь он, мягко говоря, был отнюдь не из тех, кто дерзнул открыто выступить против «литургической реформы».

5. В отличие от “Красной книги”, постановления Упсальского собора в Финляндии были встречены неоднозначно, поэтому Эрик Соролайнен как епископ Турку и фактический глава всей финской церкви оказался в сложной ситуации. Начать с того, что к 1594 году значительно обновился состав кафедрального капитула, в котором почти не осталось представителей старой генерации, в 1570-1580-е гг. осуществившей “литургическую реформу” – как отмечалось в своем месте, с этими людьми у епископа Эрика было полное взаимопонимание. Вследствие того духовная атмосфера в религиозном центре Финляндии заметно изменилась. Главный тон в капитуле отныне задавали представители более жесткой лютеранской линии. Среди них должны быть названы в первую очередь новый кафедральный пробст Петер Мелартопеус, Грегориус Тейтт (Тейтти), назначенный церковным настоятелем города Турку, и Маркус Хельсингиус, в конце 1594 года ставший капитульным лектором теологии, а вскоре после того и новым ректором кафедральной школы. Как отмечалось в соответствующем месте второй главы I части (§ 5.2.), все они следовали линии, одержавшей верх на Упсальском соборе 1593 г. (причем их позиции далеко не во всем совпадали). Не исключено, что Петер Мелартопеус, уроженец Турку (и, кстати сказать, ровесник епископа Эрика и его сотоварищ по Ростокскому университету), в предыдущие годы известный своим враждебным отношением к “литургической реформе”, был специально прислан из Швеции, чтобы содействовать скорейшему осуществлению постановлений собора в обеих финляндских епархиях и, вероятно, в каком-то смысле надзирать за самим епископом. Что же касается предыдущего поколения высшего духовенства Турку, в свое время обеспечившего лояльность финской церкви “литургической реформе” Иоанна III, оно к середине 1590-х гг. практически сошло со сцены: Яакко Финно умер еще в 1588 г.; за два года до того, в 1586 г., в Таллинне скончался бывший ректор кафедральной школы Турку Кристиан Агрикола; в 1595 г. не стало церковного настоятеля Турку Томаса Ларсона, двумя годами ранее принужденного к покаянию на соборе в Упсале; наконец, скончался кафедральный пробст Хенрик Кнутсон, почти четверть века занимавший этот пост и игравший ведущую роль в епархиальных делах в 1570– начале1580-х гг., до прибытия в Турку Эрика Соролайнена. В своем новом окружении Эрик Соролайнен выглядел, вероятно, несколько архаично, однако его природная способность ладить с представителями разных направлений и приспосабливаться к меняющимся обстоятельствам позволила ему найти общий язык с новыми людьми: по крайней мере, нам ничего не известно о каких-либо внутренних противоречиях, разделявших капитул Турку в эти годы.

Гораздо проблематичнее после Упсальского собора складывались отношения епископа и обновленного кафедрального капитула Турку со светскими властями Финляндии. Выше отмечалось, что фактическим правителем (губернатором) страны в этот период был Клаус Флеминг, ставший главной опорой католического короля Сигизмунда III в Шведском королевстве и по этой причине превратившийся во врага номер один герцога Карла, дяди монарха: последний выдавал себя за главного поборника протестантизма во всей Скандинавии и под этим предлогом добивался смещения со шведского трона католического монарха. Причины, по которым Флеминг поддержал Сигизмунда, были прежде всего политического свойства и вытекали из его принципиальных расхождений с Карлом по внутри– и внешнеполитическим вопросам. Эрик Соролайнен, а с ним и все финское духовенство, вслед за светскими властями заявил о своей лояльности новому монарху. В этом не было ничего удивительного, ведь и духовенство Швеции во главе с ярым противником “Красной книги” Ангерманнусом также признало католического короля, видя в нем меньшую угрозу относительной самостоятельности обновленной евангелически-лютеранской церкви, нежели в герцоге Карле, открыто покушавшемся на ее статус и полагавшем идеал в огосударствленной церкви с монархом во главе. В этом вопросе между духовной и светской властью Финляндии расхождений не было. Однако в скором времени неожиданно обозначились противоречия уже чисто религиозного и отчасти психологического характера. Начать с того, что Клаус Флеминг встретил в штыки решения Упсальского собора и соответственно негативно отреагировал на примирительную позицию финского духовенства. Правитель Финляндии отдавал предпочтение такой форме протестантизма, в которой сохранялось немало традиционных католических элементов, в особенности по части богослужения. Вероятно, именно “Красная книга” Иоанна III в наибольшей степени соответствовала его вкусам. С другой стороны, явно преувеличивали противники Флеминга, полагавшие, что поддержка, оказанная им наследнику Иоанна III, объяснялась стремлением не иначе реставрировать католицизм. Отрицательное отношение правителя Финляндии к церковным переменам, декретированным Упсальским собором, нашло поддержку у большинства населения страны, которое, как уже отмечалось в своем месте, благосклонно отнеслось к “литургической реформе” 1570-х годов в силу традиционного консерватизма, причем не последнюю роль в этом сыграла и меньшая радикальность церковных реформ, осуществленных в предшествующий период при Агриколе и Юстене.

Враждебному отношению Клауса Флеминга к ведущим представителям духовенства Финляндии в известной степени способствовали также факторы культурного и психологического порядка. Флеминг, в отличие от большинства представителей высшего дворянства Швеции того времени, не получил хорошего образования: он был прежде всего “практиком”, для которого на первом месте стояли военно-политические интересы и идея преданности монарху – недаром он верой и правдой прослужил трем государям из династии Ваза, т.е. Эрику XIV, Иоанну III и Сигизмунду III (Grotenfelt 1909, 614-615 ss.). Явно не по душе пришлось ему появление в Турку новых членов капитула, получивших весьма основательное богословское и общее образование в Германии и рьяно взявшихся за проведение нового курса, который подразумевал более радикальные новшества в богослужебных и прочих «внешних» вопросах; предложенная же ученым епископом хитроумная трактовка последних в качестве adiaphora (“несущественных вопросов”) вряд ли устраивала Флеминга, предпочитавшего военную прямолинейность.

Противостояние капитула и правителя Финляндии достигло апогея в 1596 году, когда в соответствии с постановлением Упсальского синода, принятым в предыдущем, 1595 году, духовенство предприняло практические шаги по искоренению “устаревших церемоний”. В сентябре 1595 г. капитул обратился к народу с разъяснением ошибочности ряда традиционных моментов церковной практики, что в тогдашних условиях было равносильно вызову всесильному Флемингу (Heininen 1974, 44 s). Циркуляры с разъяснением необходимости такой меры были разосланы приходским священникам кафедральным пробстом Мелартопеусом, а чуть позднее и самим епископом Соролайненом.

Приведем отрывок из пастырского послания от 8.12.1595 г., составленного Петером Мелартопеусом, поскольку в нем содержится выразительная характеристика церковных реалий и умонастроений основной массы населения страны полвека спустя после начала проведения литургических изменений: “... замечено, что большинство /посещающих богослужение/ – в особенности это касается простонародья – понимает “возношение” /elevatio/ грубым образом... Обыкновенно при виде “возношения” простые люди говорят: ”Сегодня я видел Бога и Создателя моего в руках у священника”... Во время чтения и обсуждения Слова Божиего они выходят на улицу и слоняются возле церкви, предаваясь суетным разговорам. Однако по окончании проповеди они устремляются в церковь, чтобы поглазеть на “возношение” (цит. по: Suomen kulttuurihistoria III 1935, 321 s.). В том же духе выдержаны и циркуляры самого епископа, признавшего, что Упсальский собор помог ему осознать опасность сохранения «пережитков», поскольку все эти элементы способствовали сохранению в народе грубых суеверий и неправильному, магическому истолкованию богослужения и самой веры, с чем сторонники Реформации активно боролись (см. Paarma 1980, 249-250 ss.).

О том, что в эти годы богослужебные перемены более всего заботили епископа Эрика, свидетельствует и дошедший до нас фрагмент под названием Благодарственное слово и молитва ко Господу в день Нового года. Автор его точно не известен, но ныне большинство исследователей сходится на том, что им был сам Эрик Соролайнен. Этот фрагмент являлся составной частью т.н. “литургии с кафедры”: его появление было связано с тем, что Служебник Паавали Юстена, который в те годы использовался в финноязычных приходах, не имел аналогичного раздела, хотя Церковное уложение 1571 г. и предписывало его (подробнее с “Благодарственным словом” мы предлагаем познакомиться ниже по выполненному нами переводу и комментарию).

Практические шаги по изменениям церковной практики, предпринятые на местах, натолкнулись на недовольство значительной части крестьян и горожан, чем, естественно, воспользовался Клаус Флеминг для разжигания недоверия и даже ненависти к финскому духовенству. В приходе Паймио, что под Турку, дело, к примеру, дошло до того, что крестьяне, раздраженные излишним рвением своего настоятеля, взявшегося за искоренение “устаревших церемоний”, не нашли ничего лучшего, как изгнать его (“перекинули за ограду”, по колоритному выражению того времени), причем этому событию предшествовали сношения недовольных прихожан с Клаусом Флемингом. Епископ в свойственной ему примирительной манере попытался уладить конфликт, вступив в переговоры с правителем Финляндии. Есть известие, что ближе к середине 1596 года между членами капитула и представителями духовенства, поддержавшими Флеминга, состоялся богословский диспут. По-видимому, он не дал результатов, поскольку в августе 1596 г. Флеминг направил капитулу письмо, в котором представил свое видение проблемы “устаревших церемоний” и собственное отношение к ведущим церковным деятелям Финляндии (Anthoni 1935, 157-168 ss.).

Послание было составлено на приличном богословском уровне, что не должно удивлять, учитывая, что вокруг Флеминга собралась группа лиц духовного звания, включавшая как консервативно настроенных лютеран, недовольных нововведениями, так и явных католиков, бежавших под его защиту из Швеции. Скажем, Каспар Юстен, сын покойного епископа Паавали, в свое время получивший воспитание у иезуитов (как предполагается, он и сам стал членом Общества Иисуса, о чем упоминалось очерке, посвященном Паавали Юстену), был радушно принят Флемингом (возможно, в память о своем досточтимом родителе) и даже несколько раз доставлял его послания к королю Сигизмунду, которого знал лично (Nuorteva 1990, 167 s.).

Как явствует из упомянутого послания Флеминга, наиболее активную роль в искоренении “церемоний” играл Грегориус Тейтт, которого правитель прямо обвинил в сочувствии кальвинизму и пособничестве Карлу – предполагаемый “криптокальвинизм” герцога Седерманландского был расхожим местом пропаганды, направленной против него. О епископе Турку правитель высказался с откровенным презрением, напомнив, что в правление Иоанна тот сохранял все детали богослужения, им же самим теперь упраздненные как “ошибочные”. Со своей стороны Флеминг выразил принципиальное несогласие с трактовкой “устаревших церемоний” как чего-то сугубо внешнего и второстепенного. В особенности это касалось возношения Св. Даров (elevatio): в послании доказывалось, что возношение служит внешним проявлением благоговения молящихся перед Богом, внося в богослужение мистический момент, тогда как новые меры привносили налет сухого рационализма. Послание Флеминга включало любопытный пассаж в пользу сохранения скульптурных изображений в храмах, причем особенно досталось все тому же Грегориусу Тейтту, обвиненному губернатором в неумеренном рвении по их изъятию из церковного обихода.

Из сказанного можно заключить, что спор о “церемониях” принял в Финляндии более принципиальный характер, чем это может показаться на первый взгляд. В религиозной истории Финляндии данный инцидент занимает особое место, поскольку по сути дела это был первый случай, когда дело дошло до открытого противостояния высшего духовенства и светских властей, да к тому же на религиозно-богословской почве: до этого между духовной и светской властью царила полная гармония (в духе учения Лютера о сотрудничестве светских и духовных властей). Недовольство Флеминга было подогрето также выступлением епископа на провинциальном сейме (ландтаге) в Турку в начале 1596 года в поддержку постановления шведских сословий о передаче герцогу Карлу монарших полномочий на время пребывания царствующего государя за границей (т.е. в Речи Посполитой).

Противостояние между Флемингом и капитулом достигло своего апогея в сентябре 1596 г., когда во время традиционной ярмарки в Турку правитель фактически натравил толпу на духовенство, собравшееся в соборе, причем кровопролития удалось избежать лишь благодаря вмешательству группы дворян, оппозиционных Флемингу. Вопрос об “устаревших церемониях” в 1596 г. так и не получил окончательного разрешения. Следующий же год принес серьезные социальные и политические потрясения, повлекшие кардинальные изменения в управлении Финляндией и положении ее лютеранской церкви.

В декабре 1596 года разразилось крупнейшее в финской истории выступление крестьян, т.н. “Дубинная война”, которое охватило провинции Похъянмаа, Хяме и Саво (см. § 2 второй главы I части). Главным объектом ненависти восставших был правитель страны Клаус Флеминг, прозванный “железным маршалом” за жестокое обращение с простым народом. На характере “Дубинной войны” сказались также политические и в некоторой степени религиозные противоречия, разделявшие Флеминга и герцога Карла (хотя, заметим, в выступлении крестьян, мало разбиравшихся в вопросах веры, религиозная составляющая почти не присутствовала). Последний поддержал восставших финских крестьян, хотя обещанной помощи от него они так и не получили. Восстание и последовавшее за ним усмирение привели к разорению значительной части страны и крупным людским потерям. Эрик Соролайнен и возглавляемое им духовенство оказались в сложном положении, поскольку поддержка той или иной стороны была чревата негативными последствиями для лютеранской церкви Финляндии. С одной стороны, в религиозном плане финскому духовенству был ближе, разумеется, не Сигизмунд, известный как ярый сторонник посттридентского католицизма, а Карл, выступавший в качестве главного защитника дела Реформации в Швеции и гаранта постановлений Упсальского собора 1593 г. Однако с другой стороны, с самого начала Реформации деятели Реформации Финляндии стремились опираться на поддержку короля, власть которого была необходима для поддержания общественного спокойствия и религиозного единомыслия, в свете чего конфликт с законным государем представлялся им чем-то несусветным. В конце концов верх одержала позиция невмешательства церкви в этот конфликт, что нашло выражение в призывах капитула, обращенных к обеим сторонам, по возможности воздержаться от насилия.

Тем не менее были известны случаи, когда на местах, охваченных столкновениями, приходские священники решались оказывать помощь повстанцам: так, активным приверженцем Карла и защитником крестьян был пастор из Калайоки (провинция Похъянмаа) Льюнго Туоманпойка (Томсон), о котором шла речь в соответствующем пункте второй главы I части, причем в его случае можно говорить уже о принципиальном неприятии не только политической, но и религиозной позиции, занятой высшим духовенством финской церкви и в первую очередь ее главой.