Текст книги "Белая полоса (СИ)"

Автор книги: Игорь Шагин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 40 страниц)

– Игорёня, ему помогает Мартон.

– Кто это?

– Да есть такой один. На хуй тебе нужно! Что он хотел?

– Говорит, что меня посадил Фиалковский и что он тут для того, чтобы мне помочь. Я предложил ему рассказать об этом следователю. Но он сказал, что грузить Феку не хочет, будет брать всё на себя. Однако ему нужны деньги, у него есть зарубежный счёт – осталось договориться о сумме.

– Игорёня, послушал его, а теперь пошли его на хуй! Я знаю, кто такой Макар. Он на малолетке остался бугром над такими же, как сам. Он на связи сейчас с каким-нибудь мýсором, чтобы выкачать из тебя бабло. И он всё равно сделает, как ему скажут мусорá. Хочешь, я его ёбну, чтобы он оставил тебя в покое?

– Пожалуйста, не надо, Лёня, – умоляющим голосом, смеясь и в то же время серьёзно сказал я. – Он придёт с набитой мордой к следователю, когда у них не получится, что я его подкупал, и скажет, что я тебя нанял его запугать, брать всё на себя. Ему же нужно что-то делать, чтобы не получить ПЖ.

– Игорёня, ему ПЖ не дадут. Ты знаешь, что это за перец. Пошли его на хуй. Ты касачки отправил?

– Уже давно.

– Я тоже отправил. Всё будет хорошо, родной.

Я попрощался с Леонидом.

Заканчивался сентябрь. Дело ещё не было назначено к рассмотрению в Верховном суде.

– Я думаю, назначат на после выборов, – сказал мне Леонид.

Кучма отбыл два срока. Что же касалось кандидата от власти, то долгое время им считался тот же Кучма. Правда, конституция Украины предусматривала только два президентских срока, последний из которых у Кучмы оканчивался в этом, 2004 году. Но Конституционный суд нашёл «основания», чтобы позволить ему баллотироваться на третий срок. Рейтинг же Кучмы упал до критического минимума (в чём немалую роль сыграл кассетный скандал), и ему ничего не оставалось, как отказаться от попыток в который раз занять пост Президента. Первый тур голосования был назначен на 31 октября. И, как говорили, Леонид Данилович выбрал своим преемником Януковича – как бытовало мнение, пророссийского лидера из восточной части Украины. Его единственным реальным оппонентом назывался Ющенко, декларировавший европейские ценности и, как бытовало мнение у другой части электората, поддерживаемый Америкой.

– Хорошо, хоть этого гондона не будет! – сказал Леонид. – Если бы Верховный суд хотел тебя утвердить, то суд уже был бы. А так они не знают, что делать. Апелляционный суд – это такое. Но Верховный суд на себя откровенную липу брать не будет. Вот они и тянут. Они будут ждать выборов.

В середине октября Алексею принесли уведомление о назначении дня слушания его дела в Верховном суде.

– Это пиздец, – сказал он. – Ты тут полгода сидишь – и ни хуя. А у меня через три месяца уже Верховный суд. Точно утвердят ПЖ. Они там даже не читали моё дело.

С таким настроением через неделю Алексей вышел из камеры, когда его с утра заказали на Верховный суд.

– Дайте мне пендель, помойте за мной пол.

– Может, на хуй послать? Говорят, помогает, – сказал ему Дима.

– И не готовьте на меня ужин.

– Давай иди, вечером будешь тут.

Дверь закрылась.

– Я ни разу не видел, чтобы кому-то на моих глазах отменили ПЖ, – сказал Дима. – А по его делюге и слушать не будут. Он сам говорит, что в первом суде признавал, что это он.

Двоим в трёхместной камере сразу стало просторнее.

Весь день шёл дождь. Телевизионные каналы были загружены рекламой кандидатов в Президенты, и мы под стук капель по металлизированному стеклу короба, прикрывавшего зарешёченное окно, занимались своими делами. Дима читал книгу, я листал учебник английского. Прошёл обед. На ужин была картошка, которая в тюрьме появлялась только осенью и под Новый год пропадала до следующего урожая. Дима, как обычно, набрал несколько порций тушёной с комбижиром картошки в пластиковый судок, чтобы промыть кипятком, поесть вечером и на следующий день сварить суп. Питание на участке ПЛС отличалось от следственного корпуса. Баландёр после раздачи пищи переспрашивал по камерам, не выдать ли кому дополнительную порцию. Пожизненно заключённые относили такое отношение на финансирование их содержания то ли Европейским Союзом, то ли Советом Европы. На «бункере» говорили, что на каждого осуждённого к ПЛС Европа выделяет 60 евро в сутки, и государство так создаёт видимость, что эти деньги идут по назначению. И даже ходили слухи, что государство намеренно штампует пожизненников, количество которых за последний год приближалось к 1000, чтобы зарабатывать таким образом деньги в бюджет. Правда, эта версия выглядела очень неправдоподобной. Но, благодаря ли Европе или начальнику учреждения, питание на участке ПЛС было значительно лучше, чем на корпусе. А условия проживания, как говорил Дима, для многих лучше, чем в теплотрассе.

В коридоре щёлкнул электрозамок, раздались голоса, и лязгнул засов двери нашей камеры.

– О, привели, – сказал Дима. – Ужин будет себе готовить сам.

Открылась дверь, и корпусной, могло было даже показаться, радостным голосом громко сказал:

– Так, давайте его скатку и сумки.

– В другой камере? – спросил Дима.

– На боксах. Так, посмотрите, чтобы ничего не забыли, чтобы мне сюда снова не ходить.

Дима достал из-под нар сумку Алексея. Я положил в полиэтиленовый кулёк его мыло, зубную пасту, щётку и положил кулёк в сумку. Дима без наручников вынес вещи Алексея на коридор, потом вернулся за матрасом.

– Отменили приговор? – спросил я корпусного.

– Заменили на пятнадцать. Он очень доволен. Просил всем передать привет. Тебе просил передать спасибо за то, что ты ему помог. Говорит, что будет писать дальше.

И дверь закрылась.

– Да-а, – сказал Дима. – Он, наверное, на тебя там столько написал, что заменили на пятнадцать.

– Мне говорили, что Опанасенко, когда с кем-то договаривается, всегда держит своё обещание, – сказал я.

Я невольно представил, как в обмен на пятнадцать лет я в Верховном суде признаю приговор.

– Сосать, – сказал Лёня, когда услышал историю. – Я телефон порвал и выкинул. Мне от них ничего не надо. Сейчас не то время, Игорёня. Всё меняется. Если этого пидора Яныка не выберут, то всё будет хорошо. Даже если выберут, то всё будет хорошо. У нас всё будет хорошо.

Прошёл первый тур, и во второй примерно с равным количеством голосов вышли два кандидата в Президенты, как и предполагалось, Ющенко и Янукович. Леня передал целый пакет оранжевой – помаранчевой – символики. Флажки, ленточки, шарики с дудками и без…

– Игорёня, у меня вся камера обвешана. Я устал сидеть, – смеясь, сопел он в трубку.

Пожизненников в тюрьме стали называть помаранчевыми – по цвету их робы. Некоторые из них действительно поддерживали Ющенко, полагая, что только европейские стандарты в законодательстве могут сулить перемены в их жизни. Другие голосовали за Януковича. Говорили, что у него две ходки по сфабрикованным, как он сам говорит, в его молодости делам: хулиганки и грабежа. И только он, испытав всё на себе, может сделать судебную систему честной и справедливой. Некоторые голосовали за других кандидатов. Многие, судя из слышимых разговоров в канализационной трубе, не голосовали вообще. Однако настроение было у всех приподнятое, в воздухе чувствовался ветер перемен, и, судя по громкому звуку, исходившему из камер, заключённые в день подсчёта голосов второго тура не отходили от экранов телевизоров. Лёня сказал, что не будет спать всю ночь. И что «Экзитпол» показал, что Ющенко лидирует.

– Всё класс, Игорёня! – сказал Леонид.

ЦВК продолжал подсчёт голосов, но процесс шёл медленно. С минимальным отрывом лидировал Янукович. Информация из избирательных участков регионов стала поступать с задержкой. По TV показали кандидата в Президенты от демократических сил, посетившего Центральную избирательную комиссию с группой своих сподвижников. Порошенко, Червоненко и ещё несколько депутатов с «Нашей Украины» в чёрных пальто с расстёгнутыми пуговицами и в ярких оранжевых шарфах.

Среди них был и Фиалковский, сменивший фракцию СДПУ-о, присутствием в которой он очень гордился и любил говорить: «Гриша меня похлопал по плечу и сказал: “Hаш маленький друг”», на лавы злейшего политического врага Суркиса и Медведчука.

– Что Вы будете делать, если Президентом станет Ющенко? – спрашивала журналистка у Медведчука.

– Не станет, – отвечал Медведчук.

Фиалковский был одет в тёмно-серое с синеватым отливом пальто, структурой ткани похожее на гладко выстриженный мех, сейчас со временем сбившийся, как казалось, в колючки, в котором когда-то, лет пять назад, ещё ходил по мраморным коридорам офиса на Гайдара, 6. И сейчас, невысокого роста, со своим маленьким курносым носом и непропорционально короткими к объёмному торсу ногами, он имел поразительное сходство с ёжиком (прозвище, которое за ним основательно закрепилось последние несколько лет). Он был в шляпе и с большим ярко-оранжевым шарфом на шее, так же важно и гордо, как все остальные – с распахнутыми фалдами пальто и с грудью, выставленной вперёд, – двигался в команде помаранчевого демократического лидера.

Подсчет голосов продолжался несколько дней. Янукович с отрывом в несколько процентов был назван победителем. И в этот же день его поздравил Владимир Путин. От лидеров европейских государств и США поздравлений не последовало. Ющенко и его сторонники, а также многие зарубежные наблюдатели заявили о массовых фальсификациях в ходе выборов. В разных регионах страны стали возникать палаточные городки с сопровождением акций гражданского неповиновения. На центральную площадь Киева в числе других несогласных вышли несколько тысяч студентов с требованием признать второй тур голосования недействительным.

– Ты видел? – позвонил мне Леонид.

– Да, – ответил я и рассказал, что перед вынесением этого приговора, вручая то ли орден, то ли гетманскую булаву Кучме, Злотник сказал ему: «Я рассчитываю на Вашу поддержку, Леонид Данилович. Я знаю Игоря: он не сдастся никогда».

– Он хочет, чтобы ты отсюда не вышел никогда, – добавил Леонид.

По телеканалам показывали А. И. Злотника, находившегося в студии с Януковичем и рассказывавшего, что место студентов – не на улицах и площадях, а в учебных заведениях за школьной партой.

– Он хочет помочь, но не знает как, – улыбнулся я в трубку. – Лёня, я всё туристическое снаряжение отдал на Майдан. И ещё: знаешь, кого там видели?

– Кого?

– Лясковскую.

– Кто тебе сказал?

– Ты знаешь кто.

Митинги и демонстрации продолжались по всей стране, и на фоне такой политической ситуации 3 декабря Верховный суд аннулировал результаты второго тура выборов и постановил провести повторные выборы Президента Украины 26 декабря.

Меня посетил Владимир Тимофеевич и сказал, что слушание нашего дела в Верховном суде назначено на 14 декабря.

– Игорёня, ко мне снова приходили.

– И что хотели?

– Не знаю. Я не базарил.

Я снова представил, как в обмен на пятнадцать лет в клетке Верховного суда подтверждаю приговор.

– Лёня, помимо жалобы адвоката и моей кассационной жалобы на несоответствие приговора фактическим материалам дела у меня есть официальные ответы из государственных органов на запросы адвокатов, опровергающие приговор в каждой его части. И письменные показания дополнительных свидетелей, о допросе которых я буду ходатайствовать перед Верховным судом.

– Делай, родной.

За несколько дней до заседания Верховного суда Оля передала мне новую белую рубашку и костюм, который я ранее вернул для химчистки.

Утром в назначенный день перед тем, как меня вывести из камеры, мне выдали эти вещи и дополнительно со склада – мою кожаную куртку и портфель. Это не было исключением. Пока осуждённый на пожизненное заключение не был утверждён Верховным судом, на заседание последнего ему разрешалось надеть не оранжевую робу, а гражданскую одежду. Во внутреннем кармане пиджака я нашёл галстук, который то ли не заметили, то ли не забрали на пункте приёма передач.

Осуждённых на пожизненное заключение на Верховный суд везли в отдельном автозаке. Меня с руками, застёгнутыми за спиной, усадили в «стакан». В двух отсеках, где находились ещё четыре человека, голосов не было слышно. Солдаты негромко разговаривали между собой. Заседание Верховного суда проводилось не в здании Верховного суда, а почему-то в здании Апелляционного суда г. Киева – там, где выносился и зачитывался приговор.

Меня завели в зал и в клетку. Начальник конвоя снял с моих рук наручники. В клетке было на треть меньше осуждённых. Некоторые отказались присутствовать в суде на рассмотрении своей кассации, а другие не вышли из машины. Приговорённые первой инстанцией к пожизненному заключению – ещё четыре человека – присутствовали все, и я занял свободное место на первой скамейке. Судебное заседание в Верховном суде было открытым, и в зале на местах посетителей находились люди. Во втором ряду я увидел свою сестру Татьяну и маму. Мамины глаза были полны надежды. Перед клеткой за столами с двух сторон сидели адвокаты. Дальше, у окна за столом, сидел тот же прокурор, что и раньше, только сейчас он был в синей прокурорской форме, белой рубашке и галстуке. Рядом за столом – секретарь. С левой стороны от клетки, немного выше уровня пола, за длинным столом стояло три стула с высокими спинками. В зале была тишина.

– Встать, суд идёт! – сказала секретарь.

В зал вошли три громоздкие фигуры в чёрных мантиях и с большими судейскими орденами на цепочках на груди.

Судья-докладчик с растрёпанными редкими жирными седыми волосами, лежащими и торчащими в разные стороны на макушке, очень кратко, в нескольких предложениях огласил суть рассматриваемого дела и предложил осуждённым и их адвокатам подать устные или письменные дополнения к их кассационным жалобам и сделать при необходимости пояснения.

Адвокаты и находившиеся в клетке подсудимые стали подавать суду письменные дополнения, заявления и ходатайства и те же ходатайства устно, на каждое из которых прокурор отвечал «возражаю».

Я сосредоточился на тексте, который лежал на чемоданчике, лежавшем, в свою очередь, на моих коленях. Когда назвали мою фамилию, я встал и сказал, что поддерживаю кассационную жалобу (свою и своего адвоката), что дело в отношении меня сфабриковано, а приговор не соответствует материалам дела. Обстоятельства и события, отражённые в материалах дела, в приговоре искажены судом в пользу линии обвинения. Показания свидетелей, подтверждающие мою невиновность и опровергающие выводы обвинения, не взяты судом во внимание и под надуманными предлогами признаны в приговоре недостоверными, а во многих случаях искажены или попросту вымышлены, не имея по смыслу ничего общего со сказанным свидетелями в суде, чему множество примеров приведено в моей кассационной жалобе. Организация банды вменена мне без рассмотрения этого эпизода в суде и без изучения каких-либо доказательств по этому поводу. А мотивом её организации, как и совершения преступлений, по которым я осуждён, в приговоре указана моя якобы незаконная хозяйственная деятельность, которую я таким образом прикрывал. И в то же время этим судом первой инстанции проигнорированы предоставленные мной решения Высшего арбитражного суда о законности этой самой хозяйственной деятельности, связанной с экспортом продукции и возмещением по экспорту НДС. И всё это, очевидно, произошло потому, что в нарушение презумпции невиновности, закона и «Конвенции о защите прав человека» высокопоставленными лицами государства, прокуратуры и МВД ещё до моего первого допроса в качестве подозреваемого, до предъявления обвинения и рассмотрения дела судом я был объявлен виновным в совершении ряда тяжких резонансных преступлений, когда следствию и суду, создавая видимость расследования и проверки доказательств, фальсифицируя и фабрикуя материалы дела, оставалось только удостоверить обвинительным заключением и приговором суда вышеуказанные заявления высокопоставленных государственных лиц о моей полной виновности в преступлениях, совершение которых я никогда не признавал.

При этом с потерпевшими я не только не имел конфликта, расписанного в обвинительном заключении и теперь продублированного в приговоре суда, что подтверждено в их же показаниях в суде, а практически со всеми даже не был знаком или достоверно не знал о каком-либо их занятии, не говоря уже об установленном отсутствии между мной и ими отношений на основании хозяйственной или их профессиональной деятельности. Очевидно, поэтому и ещё потому, что мои показания в обоснование собственной невиновности и в том, что я сам являюсь потерпевшим, а не организатором банды, нашли подтверждение в показаниях обвиняемых и свидетелей на следствии, а затем в суде, в нарушение закона и «Конвенции о защите прав человека» суд было решено проводить закрытым от посетителей – очевидно, чтобы на фоне беспрестанных заявлений в СМИ о моей полной виновности сокрыть от общественности проводимую фальсификацию и фабрикацию в отношении меня дела и приговора суда.

Судьи Верховного суда, казалось, слушали меня внимательно. Судья-докладчик не сводил с меня глаз.

– А поскольку приговор основан на руководстве якобы мной, – продолжил я, – единой сетью предприятий, квалифицированной в приговоре как группа компаний, к которым я даже не имел никакого отношения, о чём в деле, проигнорированные судом первой инстанции, имеются показания свидетелей, учредителей, бухгалтеров, директоров этих предприятий и документы, не содержащие соответственно ни одной моей подписи, я прошу приобщить к делу переданные суду моим адвокатом письменные показания таможенных инспекторов, проводивших оформление указанных грузов, в том числе для руководимых мной предприятий. А также прошу приобщить к делу, ознакомиться и взять во внимание ответы на запросы моего адвоката из контролирующих таможенных органов и других государственных ведомств о том, что указанные в контрактах грузы покинули территорию Украины, а валютные средства за них поступили в сроки, установленные законодательством. Это ещё один пример свидетельства о том, что материалы дела сфальсифицированы. А дело в отношении меня, как и приговор суда, сфабриковано.

Теперь все судьи Верховного суда смотрели на меня. В зале была тишина. Я сделал паузу, переводя дыхание. В комплекте с переданными адвокатом судьям Верховного суда документами содержалось несколько листов дополнения к моим показаниям о моём первом знакомстве в начале 90-х с рэкетом, о том, как в небольшом городе Западной Украины рэкетиры окружили отделение банка, в котором за проданный товар я получал наличные деньги, и охранник банка, видя это, сопроводил меня через площадь к начальнику милиции города, и тот фактически отговорил меня писать заявление.

– Ты можешь написать заявление. Ты уедешь, а твои родственники останутся здесь. Мы сможем посадить только одного. Но через три года он будет дома. Можно разрешить вопрос мирно. Мы тебя сопроводим из района, с парнями поговорим. Решай сам.

И письменные показания по этому поводу моей первой супруги, ее сестры, мамы и даже соседей о развернувшихся тактических действиях по запугиванию в селе на Заречной улице, когда около мазаных белых хат за голубыми крашеными заборами появились иномарки с тонированными стёклами, а на лавочках – те же парни в кожаных куртках. И потом – ловля меня за пределами района, в соседнем городе, по гостиницам – рэкет как неотъемлемая часть бизнеса, которую теперь ни следствие, ни суд в упор то ли не видели, то ли не хотели видеть, квалифицируя уплату дани как финансирование банды.

Все эти собранные и переданные Верховному суду адвокатом показания не имели прямого отношения к рассматриваемому делу и могли быть сразу отклонены Верховным судом как доказательства. Поэтому я не стал обращать на эти материалы внимание Верховного суда, а перешёл к заключительной части предоставленного мне слова.

– Ваша честь, – обратился я к судьям Верховного суда, – в материалах дела нет ни одного доказательства моей виновности в инкриминируемых мне преступлениях, и предъявленные обвинения не нашли подтверждение в суде. А показания уже осуждённых, теперь положенные в основу обвинительного приговора мне, по нормам УПК не могут являться доказательствами, поскольку получены во время административного ареста при допросе подозреваемых в качестве свидетелей и с применением физического насилия, о котором, отказавшись от этих показаний, заявили указанные лица, подтвердив мои показания о собственной невиновности на следствии и в суде. Помимо этого, они менялись не только с каждым допросом, но даже в течение одного следственного действия по времени, обстоятельствам и событиям, с единственным соответствием: фамилия Шагин ещё раз свидетельствует, как в отношении меня фабриковалось уголовное дело. Его материалами доказано, что я не имею никакого отношения к преступлениям, за которые осуждён, и сам являюсь потерпевшим от действий инкриминированной мне банды. На этом основании приговор Апелляционного суда г. Киева, которым я приговорён к пожизненному заключению, прошу отменить как незаконный. Дело в отношении меня прекратить. Из-под стражи меня освободить.

Я поблагодарил за внимание и сел на место. В зале ещё некоторое время сохранялась тишина. Мама смотрела на меня плачущими, но, казалось, уже счастливыми глазами. Судьи Верховного суда выслушали ещё нескольких подсудимых и их адвокатов и удалились в совещательную комнату.

– Встать, суд идёт!

Лысак оглянулась на меня. Не прошло и десяти минут, как судьи Верховного суда вышли из комнаты и заняли свои места. Судья-докладчик с редкими жирными седыми волосами, лежавшими и торчавшими в разные стороны на макушке, огласил: «Приговор оставить без изменений, ходатайства и кассационные жалобы без удовлетворения».

– Они выходили туда попить кофе, – смотря на меня с ужасом в глазах, сказала Лысак.

– Встать! – скомандовал секретарь.

Судьи Верховного суда приготовились покинуть свои места. В это время моя мама была уже у клетки. Она упала на колени перед решётчатой дверью и держалась руками за металлические крашеные прутья. В её глазах были горе и боль. Я стоял напротив мамы в наручниках, перестёгнутых наперёд, и старался оторвать её руку от решётки. Потом обернулся назад и увидел Владимира Тимофеевича, складывавшего документы в свою малиновую папку из кожзаменителя. Он повернулся лицом в мою сторону. Его губы были сухими, а глаза, казалось, блестели от спиртного, без которого он не посещал судебные заседания.

– Это он во всём виноват! – то ли от непонимания произошедшего, то ли от непонимания, как такое может быть, вырвался из меня внутренний голос. И от этих слов Владимира Тимофеевича, казалось, отбросило назад.

– Я не виноват, это всё они, – раздался голос впереди, левее от меня. И я увидел Маркуна, в глазах которого, казалось, был страх. Он кивнул в направлении стоявшего за столом прокурора и проходивших мимо стола судей.

Мне вдруг стало стыдно за свои слова в сторону адвоката, который сейчас быстро, за проходившими гуськом за маминой спиной судьями направился к выходу из зала.

– Правильно, Игорёня, бей своих, чтобы чужие боялись! Гондоны! – громко добавил Леонид, глядя то ли в сторону стоявших в клетке, то ли в сторону пустых стульев суда.

Мама продолжала стоять на коленях у клетки и что-то говорила, но я не слышал. С моих плеч вдруг спал чудовищный груз, и я почувствовал усталость от оставленной непомерной ноши. Таня, моя сестра, оторвала одну, потом другую мамины руки от решётки и помогла ей встать. Конвоиры подгоняли людей. Через некоторое время зал был пуст. И я уже увидел маму с сестрой за окном, со спины. И по маминой медленной, сгорбившейся, тяжёлой походке казалось, будто, весь груз лёг на её плечи. Вечером я был в камере. Дима на меня не приготовил ужин.

Ночью мела метель. Ветер бил в металлизированное стекло, загоняя мелкие кристаллы снега под «баян», за решётку окна и в трещину пластикового стекла. Рифлёная матовая поверхность металлизированного «баяна» тускло светилась желтоватым пятном от включённого то ли на вышке, то ли закреплённого на краю крыши здания прожектора. Казалось, на собачнике выла собака. А может быть, это натянутые ряды и накрученные спирали колючей проволоки, обдуваемые резкими порывами ледяного воздуха, создавали протяжный вой.

Утром прогулочные дворики замело. Под стенами снега было по колено. Контролёр с трудом открыл дверь. Руки холодили наручники.

В камере было холодно. По телевизору вперемешку с предновогодней рекламой шла реклама кандидатов в Президенты, повторное голосование за которых, назначенное на двадцать шестое декабря, должно было состояться через десять дней. Мы с Димой смотрели новогодние фильмы, избегая разговоров о Верховном суде и вынесенном приговоре. Вечером после проверки Сергей – корпусной – принёс телефон, и я позвонил Оле. Спросил, почему её не было в зале суда.

– Я была в церкви. Не работает, – то ли с сожалением, то ли с иронией сказала она.

Оля сказала, что Владимиру Тимофеевичу сообщили, какой будет приговор. Но до конца и он не верил, что такое может быть.

Потом я позвонил маме. Её голос был удручённый, но волевой. Мама сказала, что Танечка уезжает в Санкт-Петербург, а она останется тут, чтобы в Новый год быть рядом со мной.

Через несколько дней меня посетил Владимир Тимофеевич, и я извинился перед ним.

– Да ну, все в порядке, – смутился адвокат, и мы договорились, что он меня посетит, как только получит определение Верховного суда.

– А что дальше? – спросил я.

– Дальше только Господь Бог, – с сожалением в глазах сказал Владимир Тимофеевич. – Но всё равно рано или поздно этот приговор будет отменён, – добавил он.

«Факты» и другие издания печатали статьи: «В деле… Шагина и “Топ-Сервисa” поставлена точка».

Позвонил Леонид.

– По телевизору снова крутят всякую хуйню, – сказал он и добавил, что уже не верит ни во что, но голосовать всё равно будет за Ющенко.

По камерам снова стали раздавать сигареты и чай. Но агитацию, за кого голосовать, не проводили – видимо, теперь опасались, что кто-нибудь из заключённых большими буквами поперёк всего бюллетеня напишет «он хотел меня подкупить» или что-нибудь ещё.

Прапорщик дал в кормушку четыре пачки сигарет без фильтра и две пачки грузинского чая.

– От кого? – спросил Дима.

– От Януковича, – ответил прапорщик, немного замявшись.

– Я брать не буду, – сказал Дима.

В день выборов повторного тура офицер протянул в кормушку два бюллетеня. Присутствующие из избирательной комиссии, наблюдавшие за процессом голосования на участке ПЛС, с любопытством поглядывали на заключённых и заглядывали в глазки.

Дима расписался в ведомости. Я сказал, что я – гражданин РФ. Офицер забрал второй бюллетень. К кормушке поднесли прозрачную стеклопластиковую урну. После чего женский голос сказал «спасибо», и дверца окошка для выдачи пищи закрылась. Вечером в день голосования по телеканалам показывали Центральную избирательную комиссию. И центральную площадь Киева, заполненную народом, ожидавшим результатов повторного тура. «Экзитпол» снова показал, что лидирует Ющенко. Избирательный штаб последнего снова заявлял о масштабных фальсификациях и подкупах избирателей со стороны, как считалось, провального кандидата.

Мы с Димой легли спать. Утром на следующий день с минимальным отрывом лидировал Ющенко. А через несколько дней ЦВК назвал его победителем.

– Мы немного не успели, – позвонил Леонид. – Там море звёзд получено и столько же бабла выкачано. Видя, к чему всё идёт, они были вынуждены пропихнуть дело через Верховный суд. Чтобы потом от этого дела не полинять. Иначе им было нельзя. Но сейчас другие люди, Игорёня. Они всё понимают и знают. И приговор отменят. Вот увидишь: всё будет хорошо.

Как значительно позже написала одна из малоизвестных региональных газет, оказавшаяся в руках у моей мамы, что именно это дело, по оценкам некоторых экспертов, помогло оторвать часть от пророссийского электората и повлиять на результаты выборов 2004 года.

Так это было или нет, сказать нельзя. Как и изменить ход истории. Демократические силы праздновали победу. Президент готовился к инаугурации. Украина двинулась в Европу. Я начал обдумывать обращение в Европейский суд.

Меня посетила Лысак.

– Ты видел? – спросила Елена Павловна.

По телевизионным каналам ещё не один раз показывали уже названное историческим заседание Верховного суда о признании второго тура президентских выборов недействительным и назначении повторного голосования. И крупным планом среди двенадцати человек в чёрных мантиях большой коллегии – судью с редкими жирными седыми волосами, лежавшими и торчавшими в разные стороны на макушке.

Время шло. Ни места, ни времени провозглашения полного текста решения по моей кассационной жалобе и других осуждённых и адвокатов суд не определил. И только после подачи моими адвокатами жалобы в Верховный суд Украины, более чем через месяц после вынесения решения об утверждении в отношении меня пожизненного приговора спецчастью СИЗО-13 17 января 2005 года я был ознакомлен с полным текстом определения Верховного суда, а адвокатам сообщили о месте нахождения текста решения.

В решении Верховного суда не было приведено никаких обоснований его вынесения, принятия либо отклонения доказательств, которые были предоставлены в подтверждение моей невиновности. В нарушение требований закона также не было приведено ни сущности жалоб или краткого пояснения лиц, которые участвовали в заседании, ни анализа доказательств, предоставленных суду. Коллегия палаты по уголовным делам Верховного суда Украины механически копировала приговор Апелляционного суда г. Киева.

– Игорёня! Нас хотят убить, – позвонил мне Леонид. – Мне сказали, что меня отправляют в Харьков. – Я невольно вспомнил большой треугольник: Киев, Харьков, Днепропетровск. – Надо что-то делать, родной!

На следующий день он снова позвонил и сказал, что его отправляют в Полтавскую область. А поскольку нет прямого этапа – пересылка через Харьков. На следующий день Леонида увезли.

В марте зазвенела капель. Во двориках растаял снег.

Лучи апрельского солнца начали прогревать сырой бетон. Под стеной появился первый маленький зелёный росток. Удивительно росла берёзка на высоте в десять метров от земли из старой кирпичной стены. На ней, казалось, начали набухать, лопаться и распускаться почки. Далеко выше была глубина синего неба с плывущими под ним кучевыми бело-серыми облаками.

– Что бы тебе хотелось на день рождения? – спросила меня Оля.

– Хочу домой, – твёрдо ответил я.

Меня снова посетила Лысак с подготовленной от моего на её имя доверенностью для обращения в Европейский суд.

– Мне сказали, что тебя скоро могут увезти. Месяц-два, – добавила она.