Текст книги "Дот"

Автор книги: Игорь Акимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 43 страниц)

Нужно уходить.

Не теряя ни минуты.

Пальнуть фугасными пяток раз по скоплению машин, уж на пять выстрелов время имеем – и уходить. Мы хотели укусить врага – и получилось лучше, чем мечтали. Уже получилось. Оттяпали такой кусище! Мы уже рассчитались за погибших товарищей, рассчитались с лихвой. И теперь подставить себя смерти, позволить убить себя – какой смысл? Ведь мы еще можем повоевать, от жизни каждого из нас Родине может быть еще ого какая польза…

Ничего не забыл?..

Первое дело – пока пушка стреляет – подготовим дот к подрыву. Не поверю, чтобы это не было предусмотрено. Не оставлять же дот врагу…

Тимофей оглянулся на ребят. Чапа улыбается, мурлычет, рыщет прицелом по долине: приценивается. Ромка сдвинул его правый наушник, что-то нашептывает смешное, хитро поглядывает на Тимофея… Значит, пакет действий такой: выясню у Медведева насчет возможности подрыва, пальнем сколько получится из пушки, и когда танки будут уже рядом – поджигаем бикфордов шнур (а если предусмотрен электрический подрыв – прихватываем с собой динамо) – и через секретный ход – дай Бог ноги…

Успеваем.

Сказал Чапе:

– Пока есть время – бей фугасами по машинам.

Вышел в приямок. Почувствовал, что нужно вздохнуть полной грудью – и вздохнул так, что даже рана проснулась. Хорошо!

Под ногами даже через резиновые подметки солдатских башмаков ощущались обломки цемента и гранитной крошки.

Залогин лежа повернулся, сел. И этот счастлив – у всех у них праздник.

– Каков Чапа!.. Это же не человек, товарищ командир! это же чудо природы! Сколько выстрелов! – и все точно в цель.

– А у тебя как дела?

– Порядок, товарищ командир.

– Видел танки?

– Да вот они. – Залогин глянул через плечо. – И с другой стороны слышно, вроде бы из ложбины тоже хотят зайти. Прямо от реки у них не получится, уж больно склон крут; разве что наискосок, с фланга…

– Не страшно?

– Так ведь не с чего бояться, товарищ командир. У меня же не позиция – мечта! Поглядите сами: немцы до последнего момента не заметят. Мне бы двойку-тройку противотанковых гранат – я им такое устрою! Отсюда можно бросать гранату хоть с десяти метров. А присел под стенку – и взрывная волна не зацепит. Только бы уши не заложило…

Тимофей выглянул из приямка, осмотрелся. А ведь отобьется! И не только потому, что позиция действительно толково устроена, – отобьется потому, что не сомневается в этом. Для Залогина это игра (неужто Ромкино влияние? нет, вряд ли: парень самостоятельный; пожалуй, это обычная для любого человека, как говорил Ван Ваныч, потребность превращать работу в игру; разумеется – если этому благоприятствуют обстоятельства). Он считает, что у него достаточно козырей, – так почему бы не получить удовольствие!

Ей-богу – отобьется!..

Как я им скажу, что пора собираться, что мы сейчас отсюда сбежим?..

За спиной громыхнула пушка.

– Идем, – сказал Тимофей, – сам наберешь гранат, сколько посчитаешь нужным. – Тимофей вспомнил свое впечатление от солдат, которые сейчас будут атаковать, и добавил: – И в запас патроны прихвати: против нас серьезные мужики.

Сказал – и лишь затем осознал смысл своих слов. Я того хотел, понял Тимофей. Мое сердце этого хотело. И как же теперь легко ему, моему сердцу!..

Медведев им обрадовался: теперь хоть узнает, как складывается бой.

– Представляешь, Саня? – кулачок Залогина будто в стену стукнул в широченную грудь Медведева. – Чапа-то каков! Два выстрела – два танка!

– Неужто подбил?!

– Какое «подбил»! Теперь им одна дорога – в переплавку.

– Вот это мастер!.. А я не видел… Я ж как знал!..

– Еще увидишь, – перебил Тимофей. – Тащи-ка сюда ящик с противотанковыми гранатами.

Медведев метнулся к арсеналу, но на пороге остановился, подумал несколько секунд – и медленно повернулся.

– А это еще зачем?

– Затем, что танки окружают.

– Ну и пусть. Холм эскарпирован. На него хрен въедешь. Разве что на мотоцикле.

Слова простые – уж куда проще, – но они оглушили Тимофея. Он смотрел тупо. Наконец выдавил из себя мысль: неужели еще поживем?..

– Это точно?

– Да уж куда точнее, товарищ командир.

Ну что на это скажешь? Только одно: слава советским фортификаторам!

Тимофей вспомнил (до чего же давно это было! – сто лет назад), что творилось в его душе, когда он смотрел, как неспешно расползались перед атакой танки, сколько наглой уверенности было в этой неспешности. Как было обидно – до слез – из-за своей беспомощности. Это так говорится – до слез, но Тимофей уже не помнил, когда плакал последний раз, только от людей слышал, что при этом облегчается душа… До слез – как на том пригорке… Ведь когда смотрел, как танки разворачиваются – было дело – подумал: ну сколько раз это может повторяться!..

Плохим ты был учеником, Тима. Ведь сколько раз Ван Ваныч тебе толковал: «Не ленись глядеть себе под ноги. Все – все! – у тебя под ногами. Только нагнись и подними…»

Ладно, подумал Тимофей, не удивительно, что я не заметил контрэскарп. Такое состояние – мозги подводят. Но немцы! Им-то что застило? Как это возможно – не увидеть контрэскарп?..

– Я контрэскарп не заметил, – признался Тимофей.

– Так ведь он виден только с дороги, – попытался утешить Медведев. – Да и то – мало кому. Еще прошлым летом кое-где его срез был обнажен. Но уже к осени все позарастало. Даже сектора обстрела на моей памяти ни разу не расчищались. Кто ж думал, что сюда придет война…

Вот был бы стыд, – казнил себя Тимофей, – если бы я увел отсюда ребят… Нет, не «увел»; имей мужество назвать это своим именем: «сбежал». Сбежал с поля боя. И если потом узнал бы от Сани про контрэскарп… Как потом жить с таким камнем на душе?..

Сказал:

– Гранаты все-таки прихватим. Мало ли что. Должны быть под рукой…

Пора возвращаться в каземат.

Лесенка – всего шесть перекладин, а приходится собирать силы.

Взялся за витое железо… Нет, не то. Нужно так ухватиться за перекладину, чтобы железо признало превосходство твоего хвата…

Сжал железо в кулаке. Ну!..

Руке ничего не передалось. Всегда передавалось, а теперь – нет. Правда – тошнота ушла…

Сколько можно стоять вот так, держась за лестницу? Залогин и Медведев стоят рядом, ждут. У Медведева в руках ящик с гранатами. Тяжеленная, скажу вам, штука, а он словно и не чувствует веса…

Тимофей ухватился за перекладину второй рукой. Закрыл глаза. Открыл только наверху, когда сел на край люка. Ничего особенного, лишь слегка взмок. Совсем чуть-чуть. Потрудился…

В каземате ничего не изменилось, разве что пороховая вонь стала гуще, забивает легкие.

Рядом охнул Залогин: принял от Медведева ящик с гранатами – и чуть не уронил от непосильной для него тяжести. Медведев успел поддержать ящик и одним махом оказался рядом с Тимофеем. А кто будет снаряды подавать?..

Почему не сделал замечания – трудно сказать. Ведь чтобы вспомнить нужные слова, затем эти слова произнести – нужны силы…

Каземат очередной раз наполнился грохотом. Он придавил не только уши, но и глаза, и мозги. Надо бы глянуть, что происходит снаружи…

Ага, сначала открыть глаза… даже не заметил, что прикрыл их из-за грохота…

Открыл.

Теперь перенести ноги из люка в каземат…

Перенес.

Теперь подняться и подойти к амбразуре…

Оперся. Поднялся на колени. Затем на ноги. Ничего сложного. Теперь пять шагов до амбразуры… считаем… получилось не пять, а семь; а ведь было пять… Вдохни, вдохни чистый воздух…

Коснулся Чапы:

– Погоди стрелять…

Оказывается – атака уже началась.

Неторопливо, чтобы не отрываться от пехоты, ползут танки. Солдат мало. Цепь жиденькая, шагах в пятнадцати друг от друга. Рассчитывают не на число, а на умение. Профессиональная штурмовая группа. Ну конечно же! – как я сразу не обратил внимания: они же все с автоматами…

– Слушай мою команду! – Все и так ждали этих слов. – Залогин, Страшных и я – на пулеметы. – Спросил у Медведева: – Там патронов нет?

– Нет.

– Значит – минута на то, чтобы поднять патроны в каземат. Каждый берет по «цинке». Нет – по две, впрок. Патроны беречь! – Опять к Медведеву: – Будешь прикрывать тыл.

– Есть – прикрывать тыл.

– «Лимонки» не забудь.

– Обязательно…

Теперь Чапа… Ждет, что ему скажет отец-командир. Смотрит весело. Еще бы! – сегодня он первый герой. Сегодня он сотворил такое! – оно будет самым ярким впечатлением всей его жизни.

– Остаешься на хозяйстве один.

– Це я пойняв. Рахуваты вмiю.

– Зарядишь бронебойным…

– Та вже зарядженый.

Это не сказано – выжато из себя после заминки. С досадой на себя, что вот как неловко получилось: раненый командир думает, командует, тратит силы, – а оно вроде бы и вовсе ни к чему…

– Не перебивай!

– Виноватый, товарышу командыр.

– Тебе вряд ли придется стрелять – танкам здесь нет ходу…

– Соображаю…

– …но мало ли что. А может и так случиться, что стрелять придется дважды…

Сказал – и только тогда заметил, что возле пушки лежит еще один бронебойный… Еще раз напоминаю, сержант, что другие соображают не хуже тебя… Но Чапа и виду не подал, слушает с подчеркнутым вниманием.

– И гильзы убери, пока никто шею не свернул!

Ребята уже исчезли, оставив Тимофею две «цинки» с патронами. «Цинки» не стандартные, шире обычных; видеть такие Тимофею еще не доводилось. Интересно бы взглянуть на патроны…

Ну чем оправдаешь такое любопытство? Ведь сейчас каждая секунда в счет; доберешься до пулемета – там и увидишь, чем доведется стрелять. Так нет же! – ну как не почесать, где чешется?.. Тимофей нагнулся, отстегнул запор, поднял крышку. Так вот они какие – крупнокалиберные… Круто! После такой пули – куда бы она ни попала – не встанешь… Тимофей застегнул коробку, приподнял… ого! Перенес обе «цинки» к открытому люку, заглянул в полумрак железобетонной трубы… Нет, с двумя «цинками» до пулемета и за четверть часа не доберусь. С одной бы управиться…

Сказал Чапе:

– Я пока одну возьму…

– То розумно.

В трубе дышать было нечем. Правда, совсем близко (так Тимофею показалось) в своде трубы был пролом; вот под ним и продышусь, подумал Тимофей. Закон природы: рядом с минусом всегда есть плюс, – это опять Ван Ваныч. С чего это сегодня он не отходит от меня?..

Уклон провоцировал лечь. Лечь – и закрыть глаза. Оно понятно: ведь целый день шли. Если бы хотя б до утра удалось отлежаться – разве он сейчас был бы таким?

Под проломом Тимофей задержался. Клаустрофобией он не страдал, но согласитесь, что человеку даже с примитивной психикой куда приятней лежать не в теснине, как в гробу, а когда у тебя над головой реальный свет божий. Пролом был свежий. Видимо, во время обстрела рядом разорвался снаряд. Бетон лопнул и просыпался острыми осколками, но арматура выдержала, только прогнулась. Между прутьями можно было бы даже руку просунуть…

Отлежался? – вперед!..

Эх, надо было привязать «цинку» с патронами к ноге, тащить ее было бы куда сподручней, чем толкать перед собой. Силен я задним умом…

Может быть, здоровому человеку одолеть на четвереньках два-три десятка метров – невелик труд (Тимофей поднял голову, взглянул на плавающее вдали облачко света – не-ет, здесь подлиньше будет), но если в тебе крови мало – эти метры растягиваются, как резиновые.

Труба была вкопана неглубоко; сверху прибросали землицей для маскировки – от прямого попадания не спасет. Через каждый метр под ладонями ощущались поперечные валики мелко просеянной земли – насыпалась через стыки бетонных колец. Некоторые валики были высоки; продвигаться не мешали, но чтобы протолкнуть «цинку», приходилось напрячься. Должно быть, давно здесь никто не прибирал. Если еще и пулемет не смазан…

Очутившись под бронеколпаком, Тимофей первым делом взглянул: где немцы?

Они не спешили. Дошли до середины склона – и залегли. Отчего вверх не идут?.. Ладно, разберемся.

Тимофей умостился на металлическом креслице, точно таком, как креслице наводчика у пушки. Стандарт. Пулемет закреплен на турели. Амбразура крестообразная. Горизонтальная щель (Тимофей прикинул ее ширину – сантиметров 25, не меньше) имела сектор обстрела 120 градусов – панорама, блин! Никаких мертвых зон. Контролируешь не только склон, но и всю дорогу, да и за дорогой – сколько видишь – все твое: калибр позволяет. Вертикальная щель – чтобы стрелять по самолетам – перпендикуляром поднимается до верхней точки купола. Тимофей увидал штурвальчик, легонько взялся за него… не поворачивается! Пришлось взяться всей рукой, потом двумя руками… Бронеколпак сдвинулся, стал поворачиваться вокруг своей оси. Все легче и легче. Уф! – слава богу, не заржавело ничего; только застоялся. Оказывается, можно стрелять и в противоположную сторону, подчищать возле дота. Надеюсь – не придется…

По срезу амбразуры (край был неровный, оплавленный – вырезали автогеном) Тимофей определил: броня – дюймовой толщины, причем не железная – сталь; уж в этом Тимофей разбирался. Даже прямое попадание сорокапятки, пожалуй, не страшно, а уж про пули да осколки и говорить нечего.

Наконец – пулемет.

Тимофей еще никогда не имел дело с ДШК, на заставе были только «дегтяри» и «максимы», но когда оружие работал один мастер – разобраться не трудно. Тимофей снял чехол, погладил пулемет по казеннику, по ребристому стволу: пусть привыкнет к руке; оружие любит, когда к нему открываешь сердце. Заглянул в затвор – чистота идеальная, смазка даже не подсохла. Закрепил на кронштейне слева «цинку», вставил металлическую ленту с патронами, передернул затвор, взялся за ручки; палец лег на гашетку… Солдаты – вот они, все на виду. Как в тире. Бей – не хочу. Правда, местами (прав был Медведев) высокая трава и кусты затрудняли обзор, но немцев не так уж и много, держать в уме каждого, кто находится в твоем секторе обстрела, не сложно. Главное – огнеметчика близко не подпустить…

Тимофей поискал огнеметчиков. Среди этих солдат их не было.

Надо бы ребят предупредить.

Телефон был на полу в специальной нише. Не мешал. Тимофей покрутил ручку – в трубке ничего. Вообще ничего. Даже специфического фона – гула внутрипроводного пространства (или это гул электронов? и провода гудят от их движения, как гудит далекое шоссе от движения машин?.. был бы рядом Ван Ваныч – он бы объяснил) – даже этого не было слышно. Пустота – и только.

Тимофей постучал по рычажку телефона.

Ничего.

Значит – провод перебит. В том месте, где пролом. Нельзя было закреплять его по своду трубы. Надо было сбоку, но так, чтоб не цеплялся…

Ладно, ребята сами разберутся, с кем имеют дело.

Жаль, что не обратил внимания, кто держит фронтальную зону (у Тимофея был левый сектор). Хорошо бы, чтоб там оказался Залогин. От Ромки-то чего угодно можно ждать, даже такое, что и специально не придумаешь. А Залогин – правильный парнишка, ничего не сделает наобум. Опять же: Ромка сперва сделает – и потом удивляется, а Залогин идет по жизни, как по минному полю. Вряд ли это воспитание – воспитанием такого не добьешься. Это природа. Такой человек. Или жизнь поработала. По нему не скажешь, а он, может, такую школу прошел…

Кстати, а где лейтенант?

Тимофей еще раз внимательно перебрал лежавших на склоне солдат. Лейтенанта среди них не было. Вот так! Я же говорил: судьба. Окажись он в моем секторе – уж точно бы далеко не ушел: с него бы я и начал. Правда – и против Залогина ему не светит уцелеть…

Ждать было легко. Время остановилось: поживи. Подумай. (Тимофей не знал, о чем думать). Вспомни. Вот это – другое дело. Тимофей вспомнил свой взвод… Если бы ему тогда – в прошлой жизни – кто-нибудь сказал, что он будет вспоминать тех ребят – каждого! – с такой нежностью… Ни за что бы не поверил. А теперь они – самое главное во мне, и живу ради того, чтобы поквитаться за них…

На последней мысли Тимофей запнулся. В ней было что-то инородное, не свойственное ему.

Искать не пришлось; он сразу понял: месть. Вот чего он никогда в себе не замечал – так это мстительности. Наверное, она была в нем всегда – иначе откуда бы взялась? Выходит, война достает в тебе – и пускает в дело – самые черные механизмы души? Но вот – сей момент – он видит перед собой врагов, и надо сказать честно – они не вызывают у него никаких чувств. Абсолютно никаких. Он может убить любого – но не убивает. Кстати, и слово «убить» здесь не подходит. «Уничтожить» – это оно, самое то. Именно уничтожить. И если даже он скажет себе: «Кеша Дорофеев», – и заставит себя думать о нем, представит его истерзанное, оскорбленное тело, – даже тогда ничего не изменится. Он будет уничтожать, а не убивать. И то лишь тогда, когда будет нужно для дела. Этих солдат – не раньше, чем они приблизятся, иначе атака сорвется, и тогда игра на время (а это сейчас главная ставка) сорвется, и полковник (нет – генерал) очухается и придумает что-нибудь настоящее…

Тимофею было внове столь глубоко погружаться в себя, его мир был прост и ясен, а когда ясность затягивало ряской, стоило провести по поверхности рукой, сгрести ряску в сторону, – и опять прозрачность восстанавливалась на привычную глубину. И сейчас он находился где-то там – не очень глубоко в себе, но под поверхностью, пропуская через себя, как рыба через жабры, окружающую среду. Глаза были открыты, но видели только то, что было внутри… – И вдруг что-то случилось. Тимофей был все еще там, все еще погруженный, когда из внешнего мира в него ворвался странный звук. Точнее – вой. Вот так в мир погруженного в сновидение человека врывается трезвон будильника. Вой был пронзительный, он вгрызался в мозг как сверла. Тимофей не сразу очнулся, не сразу сообразил – что это (все она – проклятая слабость), – и в следующее мгновение его словно в спину толкнули. Причем он грудиной ударился в пулемет, к счастью – не тем местом, где тлела рана, но чувство было такое, словно проломило хрящи; благо, бинты и драгунская куртка смягчили удар. Холм под Тимофеем тряхнуло, потом затрясло – и лишь затем землю и небо наполнил гром. Тяжелые минометы – наконец сообразил Тимофей; он уже слышал этот вой в первое утро войны. По бронеколпаку звонко застучало, да так густо, словно сыпали из мешка.

Тимофей развернул бронеколпак лицом к доту. Вершина холма напомнила картинку из учебника географии: взрыв вулкана на острове Борнео. Или там был не Борнео, а какой-то другой остров? Но слово «Борнео» застряло в сознании, заняло все пространство мозга, не пуская в него другие слова. Лицо обдало жаром. Земля вздыбилась так близко! Земля вспухала – и выплевывала свои раздробленные частицы. Тимофей видел их – одновременно столько! – не сочтешь…

Он глядел на это всего несколько мгновений. Практически: развернулся – увидал – и сразу стал крутить штурвальчик в обратную сторону. Успел. Обошлось без попаданий в его амбразуру. А то ведь много не надо, один малюсенький осколок – и все. Уберечься в таком ничтожном пространстве – ни одного шанса. Если бы даже сразу не влепило в грудь или в лоб – так на что рикошет? Сейчас 25 сантиметров ширины амбразуры показались ему чрезмерными. И 20-ти хватило бы. Даже 15-ти. Правда, обзор был бы не тот, зато насколько безопасней!..

Тимофей перевел дух. Вот была бы глупость – погибнуть из-за любопытства!.. Так ведь даже и не из-за любопытства. Ведь когда разворачивался – разве не знал, что именно увидишь? Знал. И увидал именно то, что должен был увидеть. Еще: разве не знал, что в амбразуру – в любую секунду – может влететь осколок стали или гранита? Тоже знал. Ну так что же? Почему не задумался хоть на миг? Ведь других учишь: сначала подумай…

Тяжелые минометы били по доту, только по доту. Значит – немцы пока не разглядели бронеколпаки. В тебя – пока – никто не целится. И все же на донышке сознания скреблась мыслишка, что никакая стрелялка, даже при постоянном прицеле, не бьет в одну точку, а уж у миномета разлет снарядов на два-три десятка метров – нормальное дело, и если двухпудовая дура шлепнется рядом с бронеколпаком… Но это – случай, он не от тебя зависит, а потому и думать о нем… Если думать, что именно в тебя попадут, то лучше было бы остаться дома и не слезать с печи.

Волна пыли и дыма уже перекатилась через бронеколпак, стало трудно дышать, и Тимофей прикрыл глаза, чтобы не запорошило. Да и на что смотреть (если бы мог видеть): как танки, форсируя движки, карабкаются по склону? как солдаты поднялись и пошли вперед, шарахаясь от пока что редких осколков? Высоко они не пройдут; все равно придется пережидать, пока не угомонятся минометы. Пыль уляжется быстро. Ну – увижу их в сотне метров от себя; так ведь им же и хуже! – ни одна пуля не пройдет мимо цели.

Кстати, пока грохочет и видимость нулевая – не дурно бы проверить (не рискуя выдать себя), как работает пулемет.

Тимофей собрался (нужно ведь прочувствовать машину) – и коротко, на раз, чтобы не переводить патроны, нажал гашетку. Звука не услышал, но через руки передался мягкий, плотный толчок. Очень хорошо!

Ну вот – и мой черед…

Страха у Сани Медведева не было. Правда, где-то под ложечкой сжалось и спину передернуло холодком, но это длилось не долго, какие-то секунды, пока не увидал – с кем имеет дело. Получив команду, он – как был, без оружия – выскочил в приямок и выглянул через бруствер. Внизу ползали два легких танка – слева и справа. Они примерялись к склону, но того, что искали, найти не могли. Наконец съехались (несколькими метрами ниже, возле воды, был замаскированный запасной выход из дота), командиры танков выбрались на броню и закурили. Бояться им было нечего; они очевидно не спешили. Поболтали, забрались в башенные люки, и танки поползли, каждый в свою сторону, искать более пологий склон.

Противотанковые гранаты не понадобятся. И все же парочку надо иметь при себе: запас кармана не дерет.

Солдаты тоже не спешили. Залегли; каждый нашел себе укрытие. Ждут команду. Это они полагали, что укрыты, но Саня видел всех. Наверняка всех. Пересчитал их. Восьмеро. У каждого автомат. Пулемета нет. Огнеметчики тоже в других группах: они должны выжечь гарнизон дота через артиллерийскую амбразуру. Ну что ж, надо бы и мне прихватить автомат; мало ли что, а вдруг дело дойдет до ближнего боя…

Саня вернулся в каземат, взял свою винтовку; хотя и знал, что заряжена – все же проверил. Патроны на месте. Пристегнул на пояс патронташи, в каждый вложил по две обоймы. Теперь нужно было решить: какой автомат брать – Чапин ППШ или МР-40? Стрелять из автоматов ему не приходилось, даже в руках не держал. Не знал, какова убойная сила, какова кучность, сколько патронов в магазине: в их тыловом погранотряде только винтовку изучали. Немецкий автомат поэлегантней, игрушка, сам просится в руки, но наш солидней… Спросил у Чапы:

– Твой ППШ каков в деле?

Чапа обернулся, заулыбался. Вот счастливый склад души у человека: во всем видит повод для радости, все время рот до ушей. Оптимист. Или это я так смешно выгляжу с винтовкой на плече и с автоматом в каждой руке?

– А менi звiдки знать? Я з нього ще жодного разу не стрiляв… Який до души – того й бери.

Саня отложил МР и поглядел, как у ППШ отстегивается магазин. Понял. Отстегнул – и прикинул магазин на вес. Вроде бы полный. Вставил магазин на место, оттянул затвор. Насмешничает Чапа: ведь сразу видно – успел пострелять. Но если что-то было бы не ладно – уж предупредил бы…

– Возьму твой.

Снял с крюка парусиновую сумку с противогазом, противогаз вынул, на его место положил запасной магазин и две противотанковые гранаты. «Лимонки» в сумку уже не вмещались, поэтому рассовал их по карманам. Теперь – смерть фашистам!..

Отвернувшись от Чапы – отставил винтовку и перекрестился. Затем расстегнул ворот гимнастерки, достал крестик и приложил к губам. Вот так бы и стоять, не отнимая его от губ…

Снаружи ничего не изменилось. Танки разъехались на фланги, но были видны оба; погляжу, как вы забуксуете на контрфорсе. Солдаты успели почувствовать себя свободней, уже не так береглись. Перестрелять их не составило бы труда. Начать с крайних, чтобы ни один не удрал… Но ДШК не стреляли. Подожду и я, чтобы не портить обедню…

Саня присел на корточки, сложил «лимонки» под стенку – и в тот же миг услышал в небе – совсем близко, буквально падающий на голову – противнейший вой. Саня непроизвольно втянул голову, а вой нарастал, давил на плечи, пока не добился своего – усадил-таки Саню на задницу. И лишь тогда разрешился оглушительным грохотом. Земля под Саней поехала, его отбросило под стенку, но и бетонированная стенка не выдержала напряжения, лопнула, стала разваливаться на куски, а следом посыпалась и земля. Вой исчез. Вернее, он остался, но теперь был какой-то иной, потому что теперь воспринимался не ушами, а телом. Понятно: оглох. Холм под Саней ходил ходуном, приспособиться к этому не получалось, потому что волны возникали с разных сторон, сталкивались и ломали друг друга. Саня смел с лица землю, открыл глаза, и увидал над собой (оказывается, он лежал плашмя, вжавшись под стену приямка) летевшие прямо в лицо песок и камни. Он успел закрыть глаза и повернулся лицом в угол, подсунув руки под голову, чтобы – если засыплет – было чем дышать. Не молился. Может – забыл, что молитвенная медитация – вернейшее средство для отвлечения, но скорее всего – сейчас в молитве у него не было потребности. Он не боялся. И не спешил. В его распоряжении была добрая минута: этим парням, которые ломятся в дубовую дверь его комнаты, потребуется не меньше минуты, чтобы ворваться сюда. Первым делом Саня сдернул со стола скатерть. Все, что было на ней (Саня даже не обратил внимания – что именно), полетело на пол. Что-то разбилось. Экие пустяки, когда находишься уже на пути к Господу!.. Скатерть он сдернул для того, чтобы не цеплялась, когда он будет брать со стола оружие. Сначала – пистолеты. Они были в кожаных воловьих кобурах, за полгода так и не потерявших своего специфического запаха. Пистолеты простые, но с сильным боем и надежные. Саня все же проверил: порох на полках есть; значит – и пули на месте. Взвел курки – и положил пистолеты на стол стволами к двери, чтобы при необходимости стрелять не поднимая, прямо от столешницы. Теперь – метательные ножи. Их тоже было два. Положил по бокам пистолетов. Мушкет. С него и начну, когда сорвут дверь. Сперва мушкет, затем пистолеты, затем – ножи. Мушкет у Сани был знаменитый, значит – и дорогой. Знаменитый мастером, который его создал. Мушкет не был заряжен, но время есть. Саня насыпал порох, забил пыж и пулю, взвел курок, положил на край стола, тоже стволом к двери, чтобы ни мгновения не терять. Так, теперь – граната. Дверь уже трещит, держится из последних сил, но ведь это не причина, чтобы суетиться!.. Саня намеренно спокойно (для себя! – он ведь единственная публика), прошел к дорожной кожаной сумке, достал чугунный шар; пока возвращался к столу – распушил фитиль; два удара кресалом – и фитиль затлел. Положим гранату на столе на самое видное место, чтобы у тех, кто уцелеет от моих пуль, не было сомнений: из этой комнаты не выйдет никто… Саня прикинул, где оно, это самое видное место, и положил там гранату. Фитиль тлел исправно. Саня был опытен в обращении с гранатами, не меньше двух минут фитиль еще будет тлеть, а потом его уже не погасишь.

Теперь – последний аргумент – шпага…

И тут что-то изменилось.

Саня прислушался. Ничего не услышал, но вдруг осознал: прекратились толчки и удары; земля затихла. Тогда он прислушался к своему телу. Вроде бы цел. Дышать тяжело от тротиловой гари, но земля, которая его присыпала, фильтрует воздух не хуже противогаза.

Попытался приподняться – не вышло.

Это же сколько на меня навалило!.. Значит – стенка обрушилась. Ну – это пустяки.

В своих фантазиях он однажды очнулся в гробу, закопанный… Но выбрался! Как бы он действовал, случись такое на самом деле, смог ли бы сохранить хладнокровие – трудно сказать. Не исключено, что смог бы: его эмоциональность уступала в реактивности его воображению. Он никогда не действовал спонтанно. Подумать (сколь угодно мало – но это прежде всего), оценить ситуацию – и лишь затем уже действовать, – это было его нормой. И – очнувшись в гробу (это ведь нужно было сперва понять, отчего темнота и теснота, и запах земли, и запах еще живых неструганых досок) – он сказал себе, что переживать по этому поводу бессмысленно и вредно: теряешь энергию и время. Нужно действовать. Как? План возник мгновенно: для начала – найти за одной из боковых стенок пустоту, куда не попала земля, когда засыпали гроб. Пустота должна быть! – ведь землю сыпят без утрамбовки. Саня обстучал доски – и нашел. Уперся в противоположную стенку спиной, доска прогнулась, попыталась найти опору в рыхлой земле, но не успела – и треснула. Теперь пальцы можно было просунуть за край следующей доски, – скошенной доски в крышке гроба. Саня потянул ее на себя… Когда такая теснотища, и дышать с каждым вдохом трудней – это, доложу я вам, та еще работенка. Но Саня все же смог: и эта доска не выдержала, треснула. Еще поднатужился – и разорвал. А дальше техника очевидная: перемещаешь землю сверху вниз, прессуешь, и так горсть за горстью, горсть за горстью, пока сбоку над крышкой не образовалась пустота. Эту доску Саня не стал ломать, а отжал – только гвозди взвизгнули. Правда, и после этого он еще не мог сесть, но свободы прибавилось изрядно, и перемещение земли упростилось. Конечно, если бы не Санина сила… но куда важней силы – характер. Если есть характер, и твое время еще не пришло, – твоя душа, как фокусник из воздуха, наполнит тебя такой жизненной силой – еще и не на такое ее хватит! Как в давней притче: попав в кувшин с молоком, одна лягушка смирилась с судьбой – и утонула, а вторая прыгала, прыгала, пытаясь выскочить, пока не сбила молоко в масло – пока не получила опору.

Приятное воспоминание.

Однако пора действовать.

Саня подсунул руки под грудь; не без труда – но отжался. Хотел вздохнуть полной грудью, да нос успел предупредить: говно. Оно было где-то рядом, и его было много. Осмотрелся. Весь приямок был усыпан разнокалиберными фрагментами фикалиев. Очевидно, одна падавшая с неба штука угодила в нужник. Нужник находился несколькими шагами ниже по склону. Разумеется – не будка, а обычная яма, прикрытая досками; теперь придется по этому ползать… Ну и ладно, – сказал себе Саня, – большего бы горя не было. Забудь!

Где-то на околице сознания проклюнулась и попыталась сформироваться мысль, мол, ко всему притерпеться можно, однако такой вариант Саню не устраивал. «Притерпеться» – значит оно все же будет сидеть в памяти, хоть на донышке, хоть в самом углу. Сидеть – и отвлекать внимание, притормаживать каждое действие. Вот еще! только этого недоставало. Я же велел: забудь!

И забыл. Выкинул из головы. И больше не вспоминал об этом до конца боя.

Голова была ясной. И еще… ну конечно! – это ведь танковый рык. Очень далекий, но Саня его слышал! Значит – не оглох. И не контузия. Просто заложило.