Текст книги "Контракт с Господом (ЛП)"
Автор книги: Хуан Гомес-Хурадо
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 24 страниц)
РЕДАКЦИЯ ГАЗЕТЫ "ЭЛЬ ГЛОБО“. Четверг, 6 июля 2006 года. 20.29
Мадрид, Испания
– Андреа! Андреа Отеро, чёрт тебя дери! Ты где?
Было бы несправедливо сказать, что редакция затихла от этого вопля директора, потому что редакция за час до выхода газеты в принципе не может умолкнуть. Но людские голоса стихли, и на фоне привычного шума телефонов, включенного радио, телевизоров, факсов и принтеров казалось, что воцарилась тишина.
В каждой руке директор держал по чемодану, под мышкой была зажата газета. Он бросил чемоданы на пороге редакции и пошёл прямо в международный отдел, к единственному пустому столу. Нетерпеливо постучал по столешнице.
– Можешь вылезать. Я видел, как ты скользнула вниз.
Из-под стола показалась девушка с рыжими волосами и голубыми глазами. Она пыталась притвориться безмятежной, но её красивое лицо было напряженным.
– Привет, шеф. Я уронила ручку.
Бывалый журналист поднёс руку к голове, чтобы поправить парик. Плешивость директора была в редакции запретной темой, и потому то, что Андреа подловила его на этом деле, ничуть ей не помогло.
– Я недоволен, Отеро. Совершенно. Что за ерунда с тобой творится?
– Что вы имеете в виду, шеф?
– Вот скажи: у тебя есть на счету четырнадцать миллионов евро, Отеро?
– Когда я в последний раз проверяла счет, их там не было.
На самом же деле, когда она в последний раз запрашивала баланс пяти своих кредитных карт, денег на счету почти не было. Причиной столь печального положения дел была ее чрезмерная любовь к сумочкам от Hermès и обуви от Маноло Бланика. Она даже раздумывала, не попросить ли в бухгалтерии рождественскую премию вперед. За ближайшие три года.
– Тогда было бы лучше, если бы у тебя померла какая-нибудь богатая тетушка, потому что ты мне обошлась именно в эту сумму, Отеро.
– Не сердитесь, шеф. То, что случилось в Голландии, больше не повторится.
– Я не имею в виду твои счета за квартиру и прочее, Отеро, – ответил шеф, швыряя на стол вчерашний номер газеты. – Я говорю о Франсуа Дюпре.
Чёрт, так вот в чём дело, подумала Андреа.
– Что тут поделаешь, шеф, – сказала она вслух. – Хищение есть хищение.
– Один день! Один свободный день за пять месяцев, чтоб вы все провалились!
Остальные работники редакции перестали пялиться на эту сцену, поскольку до всех дошло, что они могут работать, и повернулись к ней затылками. – Хищение, говоришь?
– Перевод астрономической суммы денег своих клиентов на собственные счета называется именно хищением, и никак иначе.
– А рассказывать всему свету с главной страницы секции мировых событий о простой ошибке нашего главного акционера и основного рекламодателя – это называется нагадить, Отеро.
Андреа нервно сглотнула, пытаясь изобразить святую невинность.
– Главного акционера?
– Интербанка, Отеро. Который, если ты не в курсе, потратил в прошлом году на эту газету двенадцать миллионов евро. И собирался потратить четырнадцать в следующем. Собирался, в прошедшем времени.
– Шеф... У правды нет цены.
– Вот именно, что есть. И цена эта – четырнадцать миллионов. А также головы виновных. Так что вы вместе с Морено можете отправляться прямо на улицу.
Упомянутый Морено только что появился, волоча ноги. Фернандо Морено был ночным шеф-редактором, и именно он снял не имеющую особой важности заметку о прибыли нефтезавода, чтобы поставить вместо нее настоящую "бомбу" – статью Андреа. В приливе храбрости, о котором теперь сожалел. Девушка посмотрела на коллегу, мужчину среднего возраста, и подумала о его жене и трех сыновьях.
Андреа снова сглотнула.
– Шеф... Морено ничего не знал. Это я вставила статью в номер прямо перед отправкой в печать.
Морено тут же изменился в лице, но потом снова вернул ему сокрушенное выражение.
– Не морочь мне голову, Отеро, – сказал шеф. – Это невозможно. У тебя нет права доступа к "синей" системе.
"Гермес" – компьютерная программа, которой пользовались сотрудники газеты – была построена на различии цветов. Красным цветом выделялись материалы, подготовленные журналистами; зеленым – те, что были одобрены и утверждены редактором; и, наконец, синим – те, что ночной редактор отправлял непосредственно в печать.
– Я вошла в "синюю" систему под паролем Морено, шеф, – соврала Андреа. – Он об этом понятия не имел.
– Ах, вот как? И где ты взяла пароль, позволь спросить?
– В ящике вашего стола. Это было нетрудно.
– Это правда, Морено?
– Ээээ... да, шеф, – ответил шеф-редактор, стараясь, чтобы выражение облегчения на лице его не выдало. – Сожалею.
Директор "Эль Глобо" стал мертвенно-бледным. Он повернулся к журналистке так стремительно, что парик съехал у него с головы, предательски обнажив несколько сантиметров тщательно скрываемой лысины.
– Вот дерьмо, Отеро. Я ошибся! Я думал, что ты просто идиотка, а ты, оказывается, еще и стерва. Я лично позабочусь о том, чтобы никто не взял на работу такую суку.
– Но, шеф... – в голосе девушки послышалось отчаяние.
– Не стоит продолжать, Отеро. Ты уволена.
– Но я не думала...
– Тогда ты тем более уволена. Я не желаю больше ни видеть тебя, ни слышать.
Директор широкими шагами удалился от стола Андреа, которая видела вокруг только недружественные затылки. Морено встал рядом.
– Спасибо, Андреа.
– Не за что. Это же просто бред, чтобы мы вдвоем отвечали за один и тот же проступок.
Морено покачал головой.
– Мне очень жаль, что ты сказала, будто незаконно проникла в систему. Теперь он так на тебя зол, что усложнит твою дальнейшую жизнь. Ты же знаешь, если уж он выступил в крестовый поход...
– Похоже, что уже началось, – сказала Андреа, показывая на остальную редакцию. Я внезапно стала прокаженной. Ладно, это им еще отзовется.
– Ты неплохой человек. Вообще-то, ты просто обалденная журналистка. Но всегда делаешь по-своему, Андреа. Не думая о последствиях.
Андреа поклялась, что не будет плакать, что она женщина сильная и независимая. Она стиснула зубы, пока охрана складывала ее вещи в коробку, и сумела сдержать клятву.
КВАРТИРА АНДРЕА ОТЕРО. Четверг, 6 июля 2006 года. 23.15
Мадрид, Испания
После того, как ушла Эва, самым ненавистным звуком для Андреа сделался стук ключей, падающих на столик в прихожей. От этого стука по коридору разносилось слабое эхо, которое теперь стало для Андреа символом ее нынешней жизни: пустой и лишенной смысла.
При Эве всё было иначе. Она бежала к дверям, словно маленькая девочка, бросалась к ней с поцелуями и принималась лепетать какие-то глупости о том, как провела день и с кем сегодня встретилась. Андреа же, смертельно уставшая после работы, без сил сползала по стенке, молясь о минутке блаженной тишины.
В конце концов ее молитвы были услышаны. Однажды утром, три месяца назад, Эва ушла столь же внезапно, как и появилась. Без криков и слез, без упреков и сожалений. Андреа тогда тоже ничего не сказала, даже почувствовала своего рода облегчение. Впереди у нее было достаточно времени, чтобы пожалеть об уходе Эвы – скажем, когда ключи упадут на стол, отзываясь легким эхом пустого дома.
Чем только она не пыталась заполнить эту пустоту! Оставляла включенным радио, выходя из дома. Клала ключи в карман джинсов, вместо того чтобы бросить их на столик. Разговаривала сама с собой. Но никакой шум не в силах был заглушить этого мертвого безмолвия пустого дома, ибо это безмолвие поселилось в ее собственной душе.
Однажды вечером, в последней отчаянной попытке уйти от прошлого и спастись от одиночества, она принесла в дом кота. Это был серый полосатый кот, подобранный возле магазина. Поначалу он показался ей необычайно милым и ласковым, однако спустя двое суток Андреа возненавидела его всеми фибрами души. Это было прекрасно. Ненависть – это хорошо. С ненавистью можно справиться. Ненависть – живое чувство; ведь ненавидишь всегда кого-то или что-то. Чего никак нельзя сказать о разочаровании. Разочарование заставляет страдать.
– Привет, РН! – бросила она с порога. – Твою маму вышвырнули с работы, ты в курсе?
РН было сокращением от "Полосатая Шваль", как Андреа прозвала кота после того, как это хвостатое бедствие пробралось в ванную комнату и разбило флакон очень дорогого шампуня с нейтральным РН.
На известие об увольнении журналистки животное никак не отреагировало.
– Ну разумеется, тебя это никоим образом не волнует, – усмехнулась Андреа, вынимая из холодильника банку "Вискаса" и выкладывая ее содержимое в миску РН. – А ведь должно волновать! Имей в виду: если мне нечего будет есть, я продам тебя на мясо владельцу китайского ресторана сеньору Вонгу, что за углом. И тогда он осчастливит меня порцией жареного цыпленка с миндальным соусом.
Перспектива превратиться в жаркое никоим образом не повлияла на аппетит РН. Этому коту было глубоко наплевать на всё и на всех. Это было капризное, злобное, самодовольное, наглое и совершенно бессовестное создание. Андреа его ненавидела.
Да, ненавидела. И прежде всего за то, что он слишком напоминал ей саму себя.
Девушка окинула взглядом кухню, что отнюдь не улучшило ее настроения. На полках и подоконниках лежал слой пыли, на полу валялись какие-то объедки, в раковине громоздилась гора немытой посуды. А на полу в ванной комнате валялись листы ее неоконченного романа, который она писала в течение последних трех лет.
Вот ведь черт! Будь у нее деньги, она непременно наняла бы домработницу...
Единственной прибранной частью квартиры являлся огромный встроенный шкаф. В отношении одежды девушка была весьма щепетильна. Всё остальное напоминало поле сражения. Она всегда считала, что беспорядок – одна из основных причин разрыва с Эвой. Они провели вместе два года, и ее подруга была настоящим воплощением аккуратности. Андреа ласково звала ее Пылесос-романтик, за страсть заниматься уборкой в ритме Барри Уайта.
Сейчас, когда она созерцала эту катастрофу, на Андреа вдруг снизошло озарение. Она приберется в этом свинарнике, продаст на eBay свои тряпки, найдет хорошо оплачиваемую работу, заплатит по счетам и вновь сойдется с Эвой. Теперь у нее была цель, миссия. Всё будет отлично.
По ее телу пробежала волна энергии, которая длилась ровно четыре минуты и двадцать шесть секунд – время, достаточное, чтобы развернуть мешок для мусора, засунуть в него четвертую часть объедков со стола, а в горячке еще и несколько грязных тарелок, задумчиво подойти к противоположному углу комнаты, наткнуться на книгу, которую она читала накануне вечером, и уронить на пол фото.
На этой карточке были они с Эвой. Последняя фотография, на которой они вместе.
Всё бесполезно.
Она рухнула на диван и разрыдалась, даже не замечая, что пакет упал на пол, и мусор рассыпался по ковру. РН тут же ухватил засохший кусок пиццы и принялся его грызть, не обращая внимания, что пицца успела покрыться налетом зеленой плесени.
– Яснее ясного, да, РН? Я не могу освободиться от самой себя. Уж точно не с помощью швабры и тряпки.
Кот, не обращая на ее слова ни малейшего внимания, подошел к двери и потерся головой о косяк. Андреа тоже машинально направилась к двери, уже зная, что кто-то вот-вот позвонит.
Это кого же, интересно, черти принесли в такое время?
Она распахнула дверь, к удивлению запоздалого гостя.
– Привет, красавица.
– Заходи. Как я вижу, новости быстро разносятся.
– Особенно плохие. Но если будешь реветь, то я уйду.
Девушка отступила в сторону, старательно изображая крайнюю неприязнь, но в глубине души весьма довольная. Энрике Паскуаль был ее лучшим другом и утешителем в течение долгих лет. Он работал на одной из крупнейших радиостанций Мадрида и всякий раз, когда в жизни Андреа случались какие-то неприятности, неизменно появлялся на пороге ее квартиры с бутылкой виски и улыбкой на лице. В эту минуту его появление было более чем кстати, поскольку виски был двенадцатилетней выдержки, а к традиционной улыбке прилагался еще и букет цветов.
– Ты ведь не могла поступить по-другому, правда? Супержурналистка смешала с дерьмом акционера газеты, – сказал Энрике, проходя по коридору в направлении гостиной и пытаясь не столкнуться с РН. – В этом свинарнике найдется чистая ваза?
– Брось их, пусть завянут! В конце концов, ничто не длится вечно. Дай мне лучше бутылку.
– Я что-то не пойму, – сказал Энрике, протягивая ей бутылку – после того, как отчаялся найти вазу для цветов. – Ты хочешь поговорить об Эве или о своем увольнении?
– Даже и не знаю, – пробормотала девушка, возвращаясь из кухни с двумя стаканами в руках.
– Если бы речь шла обо мне, то тебе всё было бы гораздо понятней.
Андреа расхохоталась. Высокий, привлекательный и чудесный Энрике Паскуаль был мечтой любой женщины во время первых десяти дней знакомства и кошмаром в течение трех последующих месяцев.
– Если бы меня привлекали мужчины, ты попал бы в первую двадцатку моего списка. Может быть.
Теперь засмеялся Энрике. Он плеснул себе на два пальца виски, но почти его не пригубил, когда Андреа уже опустошила свой стакан и протянула руку, чтобы его наполнить.
– Эй, притормози. Закончить ночь вызовом скорой – плохая идея. В другой раз.
– А мне это кажется обалденной идеей. Хотя бы кто-нибудь будет обо мне заботиться.
– Спасибо, что вспомнила обо мне. Но не стоит так драматизировать.
– Тебе это кажется пустяками: сначала потерять подругу, а спустя три месяца лишиться работы? Моя жизнь – полное дерьмо.
– Я и не спорю. По крайней мере, дерьмо тебя окружает со всех сторон, – сказал Энрике, широким жестом показав на комнату.
– Мог бы приходить и прибираться тут. От этого точно было бы больше проку, чем от тех дерьмовых спортивных упражнений, которые ты столько лет пытаешься изображать.
Энрике не ответил. Он знал, что последует продолжение, да и Андреа тоже. Журналистка уткнулась лицом в диванную подушку и заорала во всю глотку. Через несколько секунд крик превратился в рыдания.
– Надо было мне принести две бутылки.
В эту минуту зазвонил мобильный телефон.
– Кажется, это твой.
– Кто бы это ни был – скажи ему, пусть идет в задницу, – сказала Андреа, не отрываясь от подушки.
Энрике изящным жестом взял ее мобильник.
– Говорите громче, не слышу, – крикнул он в телефон – Одну минуточку!
Он передал телефон Андреа.
– Поговори с ним. Я не понимаю по-иностранному.
Андреа взяла телефон, вытирая слезы ладонью и пытаясь говорить обычным тоном.
– Вы хоть знаете, который час, придурок? – проворчала она.
– Простите, это вы – Андреа Отеро? – осведомился на английском языке незнакомый голос.
– Кто говорит? – переспросила журналистка на том же языке.
– Меня зовут Джекоб Расселл, мисс Отеро. Я звоню из Нью-Йорка. Я звоню от имени моего шефа, Раймонда Кайна.
– Раймонд Кайн? – снова переспросила она. – Компания "Кайн индастриз"?
– Совершенно верно, мисс. Это тот самый Кайн. Так же, как и вы – та самая Андреа Отеро, что в прошлом году сделала скандальное интервью с президентом Бушем.
Конечно же, интервью. Это интервью наделало много шума в Испании и даже в Европе. Она была первой испанской журналисткой, посетившей Овальный кабинет, и некоторые из ее резких вопросов – лишь немногие, которые ей удалось задать помимо одобренных – заставили техасца занервничать. Этот эксклюзивный материал стал толчком для ее карьеры в газете. По крайней мере, на короткий срок. И похоже, привлек внимание кое-кого по ту сторону Атлантики.
– Та самая Андреа, сэр. А могу я узнать, для чего вашему шефу понадобилась журналистка? – спросила Андреа, незаметно шмыгнув носом и радуясь про себя, что собеседник не может видеть ее заплаканную физиономию.
В трубке послышался какой-то скрежет.
– Я могу рассчитывать, что вы ничего не скажете никому из ваших коллег, мисс Отеро?
– Разумеется, – с легкой иронией в голосе заверила Андреа.
– Мистер Кайн желает поручить вам одно дело, которое, возможно, станет самым важным в вашей жизни.
– Мне? Но почему мне? – удивилась Андреа, махнув рукой Энрике. Тот вытащил из кармана ручку и блокнот и протянул их Андреа с вопросительным взглядом. Девушка взгляд проигнорировала.
– Скажем, ему нравится ваш стиль. Так вы согласны?
– Мистер Расселл, сейчас моя жизнь такова, что мне очень трудно поверить на слово незнакомцу, который звонит с туманным и невероятным предложением.
– Тогда позвольте вас убедить.
Расселл говорил почти четверть часа, а в это время Андреа безостановочно делала заметки. Энрике тщетно пытался заглянуть ей через плечо, хотя кривые каракули Андреа всё равно мало о чем говорили.
– ... и потому мы рассчитываем на вас на этих раскопках.
– Получу ли я эксклюзивное интервью с мистером Кайном?
– Как правило, мистер Кайн не дает интервью. Никогда.
– Может быть, мистера Кайна заинтересует журналистка, которая плевать хотела на правила.
Возникла напряженная тишина. Андреа скрестила пальцы, молясь, чтобы ее выстрел вслепую достиг цели.
– Полагаю, что всё когда-то бывает в первый раз. Так мы договорились?
Андреа несколько секунд поразмыслила. Если то, что обещал Расселл, правда, то она заключит контракт с любой газетой в мире. И сможет отправить с курьером копию чека этой свинье, директору "Эль Глобо".
Даже если это и неправда, я ведь всё равно ничего не теряю.
Больше она не стала раздумывать.
– Можете забронировать мне билет до Джибути. В первом классе.
Андреа повесила трубку.
– Я ни черта не понял, кроме того, что билет будет в первом классе. Можно узнать, куда ты собралась? – спросил Энрике, удивленный разительной перемене в настроении Андреа.
– Если я скажу, что на Багамы, ты ведь не поверишь, правда?
– Прекрасно, – заявил Энрике, то ли с завистью, то ли с обидой. – Я принес тебе цветы, виски, практически поднял тебя с пола, а ты со мной вот так.
Андреа сделала вид, что его не слышит, и начала собирать чемодан.
ЗАЛ РЕЛИКВИЙ. Пятница, 7 июля 2006 года. 20.29
Ватикан
Брат Чезарео был весьма озадачен, услышав шум за дверью. Никто и никогда не спускался в этот склеп – не только потому, что находиться в этом месте имели право лишь избранные, которых во всем Ватикане было лишь несколько человек; но еще и потому, что здесь царила жуткая сырость, несмотря на то, что в каждом из четырех углов огромного подземного зала гудел мощный осушитель воздуха. Так что, принимая во внимание характер этого места, старый доминиканец редко видел посетителей. Но открыв дверь, он улыбнулся и встал на цыпочки, чтобы обнять нежданного гостя.
– Энтони!
Жилистый священник тоже улыбнулся ему и обнял.
– Был тут по-соседству.
– Ради Бога, Энтони, как тебе удалось сюда пробраться? Мимо всех этих камер и систем контроля?
– Когда есть время и как следует изучил путь, то всегда находится еще один вход. Ты же сам мне показал, помнишь?
Старый доминиканец потеребил бородку, похлопал по выдающемуся животу и радостно засмеялся. В недрах Рима тянулись пятьсот километров катакомб, некоторые более чем в семидесяти метрах под землей. Настоящий извилистый и неизведанный музей, ведущий практически в любую часть города, включая Ватикан. Двадцать лет назад они с Фаулером посвящали свободное время спелеологии в этих запутанных и опасных проходах.
– Одно ясно – Чирину следует пересмотреть свою безупречную систему безопасности. Если уж старая гвардия вроде тебя сюда пробирается... Но почему не через дверь, Энтони? Я слышал, что в Ватикане ты больше не являешься нежелательной персоной. И мне хотелось бы знать, по какой причине.
– Возможно, теперь кое для кого я стал слишком желательной персоной.
– Чирин хочет, чтобы ты вернулся, да? Этот Макиавелли из супермаркета так просто из своей хватки не выпустит.
– Старые хранители реликвий тоже крайне настойчивы. Особенно когда говорят о вещах, которых им не следует знать.
– Ах, Энтони, Энтони. Этот склеп – самое потаенное место нашей крохотной страны, однако в его стенах можно узнать много слухов. Святые нашептывают, – сказал он, обводя рукой помещение.
Фаулер посмотрел вверх. Потолок склепа, усиленный высокими арками, почернел от дыма миллионов свечей, которые горели здесь в течение почти двух тысячелетий, несмотря на проведенное пару десятилетий назад современное электрическое освещение. Это было прямоугольное помещение площадью восемьдесят квадратных метров, часть которого была вырублена в скале. А стены с пола до потолка покрывали многочисленные двери, скрывающие ниши, где находились святые.
– Ты слишком долго дышал этим сумрачным воздухом, который явно даже клиентам твоим не приносит ничего хорошего. Почему ты по-прежнему здесь?
Хотя об этом мало знает широкая публика, но уже тысячу семьсот лет в каждой католической церкви, какой бы она ни была скромной, хранится реликвия – мощи святого, спрятанные в алтаре. И здесь, в Зале Реликвий, Ватикан хранил самую большую в мире коллекцию мощей. Некоторые из ниш были почти пусты и содержали лишь небольшие фрагменты костей, а другие – забиты костями под завязку. Каждый раз, когда в какой-нибудь части света возводили церковь, молодой священник брал из рук брата Чезарео стальной чемоданчик и отправлялся туда, чтобы со всеми почестями положить реликвии в новый алтарь.
Старый хранитель снял очки и вытер их краем белой сутаны.
– Безопасность. Традиции. Упрямство. Слова, которыми можно охарактеризовать нашу святую церковь.
– Ну надо же, эта сырость еще и вдохнула в тебя цинизм.
Брат Чезарео похлопал по экрану своего мощного макбука, где что-то писал, когда появился его друг.
– Здесь спрятаны все мои истины, Энтони. Сорок лет работы, посвященной каталогизации кусков штукатурки. Ты когда-нибудь пробовал на вкус сухую кость, друг мой? Превосходный метод для определения фальсификаций, но оставляет горький привкус во рту. Прошло четыре десятилетия, а я приблизился к истине не больше, чем когда начинал, – вздохнул он.
– Что ж, может, ты покопаешься в своем жестком диске и поможешь мне с этим, старина, – сказал Фаулер, протягивая фотографию.
– Всегда дела, всегда...
Доминиканец остановился на полуслове, его глаза стали размером с блюдце. На некоторое время он близоруко уставился на снимок, а потом направился к своему письменному столу. Он вытащил из стопки книг том по классическому ивриту с многочисленными карандашными пометками и зашелестел страницами, сравнивая различные символы. Затем поднял изумленный взгляд.
– Где ты это нашел, Энтони?
– Внутри одной очень древней свечи. Она хранилась в доме у старого нациста.
– Это Камило Чирин приказал тебе ее найти? Расскажи мне всё, не пропуская ни одной детали. Мне нужно знать!
– Скажем так, я кое-что должен Камило и согласился выполнить для Священного Союза последнюю миссию. Меня попросили найти одного австрийского военного преступника, который в 1943 году украл свечу у еврейской семьи. Свеча покрыта золотом, и он хранил ее многие десятилетия. Несколько месяцев назад я смог его обнаружить и забрать свечу. Потом я убрал воск и нашел внутри медную пластину, которую ты видишь на фото.
– У тебя нет другого снимка, с разрешением побольше? Я с трудом могу прочитать по краям.
– Она закручена, а если попытаешься развернуть, то можно ее сломать.
– Хорошо, что ты этого не сделал. Ты мог бы повредить бесценную вещь. Где она?
– Я отдал ее Чирину, а он не придал ей особого значения, поскольку полагает, что это просто каприз одного из членов курии. Я вернулся в Бостон, считая свой долг исполненным.
– Это не так, Энтони, – произнес размеренный и бесстрастный голос. Владелец этого голоса только что появился в помещении с той же стороны, что и тайный агент. Это был низкорослый человек в сером костюме и с невыразительным лицом. Он был скуп на слова и жесты, как хамелеон прячась за малозначительной внешностью.
– Входить без стука – дурной тон, Чирин, – сказал брат Чезарео.
– Как и не отвечать, когда тебя вызывают, – ответил глава Священного Союза, глядя на Энтони.
– Я считал, что мы закончили наши дела. Мы договаривались о выполнении задания. Только одного.
– И ты успешно выполнил первую часть: нашел свечу. Теперь ты должен убедиться, что ее содержимое используется правильно.
Раздосадованный Фаулер хранил молчание.
– Может быть, Энтони больше понравится это задание, если он поймет его значение, – продолжил Чирин. – Учитывая то, что вы обнаружили, не будете ли так любезны объяснить, что такого на этом снимке, чего вы никогда не видели, брат Чезарео?
Доминиканец многозначительно откашлялся.
– Прежде я должен убедиться, что он подлинный, Чирин.
– Он подлинный.
Глаза монаха возбужденно заблестели. Он вновь повернулся к Фаулеру.
– Это, друг мой, карта, на которой указано, где спрятаны сокровища. Точнее сказать, половина этой карты. Другая половина, если мне не изменяет память, в течение долгих лет находилась у меня в руках. Если я не ошибаюсь, это и есть недостающая часть Медного свитка Кумрана.
Лицо священника омрачилось.
– Ты же мне говорил...
– Да, друг мой. За этими письменами скрывается самый могущественный предмет в истории. Со всеми проблемами, которые он может принести с собой.
– Боже ты мой! И он появился именно сейчас.
– Рад, что ты наконец всё понял, Энтони, – прервал его Чирин. – По сравнению с этим реликвии нашего дорогого друга, собранные в этом помещении, не более чем просто пыль.
– Кто навел тебя на след, Камило? Почему сейчас, через столько лет, ты вдруг начал искать доктора Грауза? – спросил брат Чезарео.
– Информация пришла от человека, который жертвует церкви крупные суммы, мистера Кайна. Хотя он принадлежит другой конфессии, он щедрый филантроп. Ему понадобилось, чтобы мы нашли Грауза, и он предложил лично финансировать археологическую экспедицию, если мы добудем свечу.
– Куда?
– Точное место не разглашается. Могу сказать лишь приблизительно. В Мудаввару, это в Иордании.
– Ладно, тогда не о чем беспокоиться, – вмешался Фаулер. – Ты знаешь, что произойдет, если это выйдет наружу, хотя бы и минимальная часть? Никто из этой экспедиции не успеет и вздохнуть, не то что выкопать кость.
– Будем надеяться, что ты ошибаешься. Мы собираемся послать в экспедицию наблюдателя. Тебя.
Фаулер покачал головой.
– Нет.
– Ты знаешь, какие могут быть последствия. Что может произойти.
– Ответ по-прежнему "нет".
– Ты не можешь отказаться.
– Попробуй меня остановить, – сказал священник, направляясь к двери.
– Энтони, мальчик мой, – слова Чирина сопровождали его путь к выходу. – Я и не говорю, что собираюсь тебе что-то навязывать. Только ты сам можешь принять решение. К счастью, с годами я научился с тобой обращаться. Я помню, что единственное, что ты ценишь – это свобода, и нашел творческое решение.
Фаулер остановился, по-прежнему не поворачиваясь.
– Что ты задумал, Камило?
Чирин сделал несколько шагов в его сторону. Если он что и ненавидел, так это говорить на повышенных тонах.
– Я предложил мистеру Кайну превосходного летописца экспедиции. Как журналистка она вполне заурядна. Она не особенно красива, не слишком сообразительна, не очень честна. Вообще-то, единственное, что нас в ней заинтересовало, это то, что ты спас ее шкуру. Как говорится, ангел-хранитель, да? Так что теперь ты не побежишь прятаться в столовой для бедных. Только не это, зная, какому она подвергается риску.
Фаулер так и не повернулся. С каждым словом Чирина его рука чуть сжималась, пока не превратилась в компактный кулак со впившимися в ладонь ногтями. Но боль не имела значения. Он стукнул кулаком по одной из ниш. Деревянная дверь, закрывающая ее уже многие столетия, превратилась в щепки с таким грохотом, от которого затрясся весь склеп. Кость из оскверненной ниши покатилась по полу.
– Колено Святого Соутиньо. Бедняга всю жизнь хромал, – сказал брат Чезарео, наклонившись, чтобы поднять реликвию.
Фаулер неохотно повернулся.
***
Отрывок из неавторизованной биографии Раймонда Кайна,
написанной Джеймсом Грэмом.
(...) Многие из вас спрашивают, как еврей без имени, в детстве живший в приюте, смог создать такую огромную империю? Из предыдущих страниц уже совершенно ясно, что до декабря 1943 года никакого Кайна не существовало. Ни свидетельства о рождении, ни документов о его американском гражданстве. (...)
Более известный период его жизни начинается с поступления в Массачусетский технологический институт и с растущего числа патентов. Когда Соединенные Штаты открыли объятья для славных шестидесятых, Кайн заново открыл электронные платы. Через пять лет он стал владельцем собственного бизнеса. Через десять – владельцем половины Кремниевой долины.
Но это вы уже прочли в журнале "Тайм", как и про катастрофу, которая разрушила его жизнь как отца и мужа. (...) Возможно, обычных граждан беспокоит не то, что его невозможно увидеть, а недостаток прозрачности в биографии такого могущественного человека, которая превращает его в тревожащую загадку. Рано или поздно кто-нибудь приподнимет эту завесу тайны, окружающую фигуру Кайна...
