Текст книги "Контракт с Господом (ЛП)"
Автор книги: Хуан Гомес-Хурадо
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 24 страниц)
ОСТРОВ ЭЛЛИС, НЬЮ-ЙОРК. Декабрь 1943 года
Юдель тихо плакал в сумраке трюма. Судно уже пришвартовалось, и матросы сообщили об этом беженцам, ютившимся в каждом углу турецкого грузового парохода. Все бросились на свежий воздух, и лишь Юдель не двинулся с места. Он горько плакал, вцепившись в закостеневшую руку госпожи Мейер, не желая признать, что она умерла.
Это была уже далеко не первая его встреча со смертью. Он успел немало пережить с тех пор, как покинул убежище судьи Рата. Но сама мысль о том, что придется покинуть этот крошечный тесный и темный, но такой безопасный уголок, приводила его в ужас. При первой же встрече с солнечным светом ему пришлось убедиться, что под солнцем обитают чудовища. Первый опыт, который он вынес при столкновении с городом, состоял в том, что, прежде чем покинуть убежище, необходимо внимательно оглядеться, а затем бежать во весь дух, пока на пути не отыщется следующий темный угол. Первый же поезд, который он увидел в своей жизни, напугал его до глубины души постоянным шумом, грохотом и кошмарными чудищами, прохаживающимися по вагону, которые только и смотрели, кого бы сожрать. К счастью, если показать им волшебную желтую карточку, они тебя не тронут и пройдут мимо. Оказавшись впервые на открытой местности, он возненавидел острый колючий снег и трескучий мороз, от которого отнимаются ноги. А от встречи с морем в его памяти остался лишь пугающе необозримый простор кругом и почти тюремная теснота трюма.
Лишь попав на этот корабль, идущий в Стамбул, Юдель снова успокоился, уютно свернувшись в темном углу трюма.
Им потребовалось всего полтора дня, чтобы достичь турецкого порта. Однако лишь спустя долгих семь месяцев они смогли из него выбраться.
Чего стоила госпоже Мейер одна только выездная виза! Турция в то время была нейтральной страной. Ее доки заполнили полчища беженцев, к дверям консульств и учреждений гуманитарной помощи – таких, как "Красный полумесяц" – потянулись длиннейшие очереди. Всё напрасно. Великобритания старалась по возможности ограничить поток еврейских беженцев, направляющихся в Палестину. Соединенные Штаты отказывались давать им разрешение на въезд. Мир оставался глух к тревожным вестям о массовых убийствах людей в концентрационных лагерях. Даже столь почтенное издание, как лондонская "Таймс", говорило о нацистском геноциде не иначе как о "страшилках".
Страшно вспомнить, сколько им пришлось пережить. Йора бралась за любую работу, просила милостыню, а по ночам укрывала малыша своим пальто. Она старалась не тратить деньги, которые дал ей судья Рат. Ночевали они где придется, будь то какой-нибудь вонючий трактир или приемная "Красного полумесяца", переполненная беженцами до такой степени, что невозможно было найти клочка свободного места, чтобы приткнуться, а о том, чтобы дождаться своей очереди в туалет, нечего было и думать.
Йора могла лишь снова и снова наводить справки и молиться. У нее не было здесь ни друзей, ни родных, она не владела никакими языками, кроме идиша и немецкого, причем, первым из них она пользоваться упорно не желала: слишком тяжелые воспоминания он навевал. Состояние ее здоровья всё ухудшалось. Однажды утром, когда после тяжелого приступа кашля, разрывавшего легкие, она увидела у себя на губах кровавую пену, Йора поняла, что времени у нее осталось совсем мало. Тогда она решилась на отчаянный шаг, отдав все деньги одному ямайскому моряку, который служил на грузовом судне, ходившем под американским флагом. Через несколько дней это судно должно было покинуть Стамбул. Несмотря на все трудности, экипажу удалось провести их на корабль незамеченными и устроить в трюме, где они смешались с толпой других, привилегированных беженцев, которым удалось связаться с родственниками в США, и те сделали им визы.
Йора умерла от туберкулеза за тридцать шесть часов до того, как они достигли североамериканского побережья. Юдель не отходил от нее ни на минуту, несмотря на то, что и сам тоже был болен. У него начался ужасный отит, и в течение нескольких дней его уши ничего не слышали, а мозги, казалось, превратились в желе. Любой громкий звук отдавался в его голове, словно грохот лошадиных копыт по железным листам. Именно поэтому он и не услышал, как матрос велел ему выбираться наружу. В конце концов матросу надоело кричать, и он просто дал Юделю пинка.
– Выбирайся, недоносок! Тебя ждут на таможне.
Юдель снова попытался ухватиться за Йору. Один из матросов, прыщавый коротышка, больно ухватил его за шиворот и оттолкнул.
– Сейчас ее унесут, – сказал он. – А ты пошел наверх!
Малыш повернулся и с трудом поднялся на ноги. Он долго шарил в карманах пальто Йоры, пока наконец не нашел письмо отца – то самое письмо, о котором Йора столько ему рассказывала – и спрятал его за пазуху. Между тем, моряк вновь повернулся, схватил его в охапку и потащил наружу – в столь ненавистное открытое пространство.
Он шел по внутреннему коридору. Впереди располагалась таможня; служащие в синих мундирах, сидя за длинными столами, проверяли документы у иммигрантов. Юдель молча дожидался своей очереди; его ноги в дырявых башмаках горели огнем. Ему хотелось забиться куда-нибудь в угол, спрятаться от света. Он дрожал в ознобе.
Наконец, подошла и его очередь. Таможенник с маленькими глазками и тонкими поджатыми губами посмотрел на него сквозь очки в золотой оправе.
– Имя и виза?
Юдель уставился в пол. Он совершенно ничего не понимал.
– Я не намерен возиться с тобой целый день. Я повторяю: имя и виза. Ты тупой или как?
Другой таможенник, помоложе и с густыми усами, попытался его успокоить.
– Тише, Джимусси. Он едет один и ничего не понимает.
– Не волнуйся, они всё понимают в тысячу раз лучше, чем ты думаешь, эти еврейские крысы. Вот ведь святое дерьмо! И ведь это на сегодня мой последний корабль и последний крысеныш. А в баре О`Керригана меня ждет кружка пива. Так что если ты так жаждешь помочь ближнему, займись им сам, Колхи.
Таможенник с усами обогнул стол, подошел к Юделю и сел рядом. Затем начал расспрашивать его по-французски, по-немецки и по-польски. Мальчик упрямо продолжал молчать, глядя себе под ноги.
– У него нет визы, а сам он – дурачок. Мы должны отправить его первым же кораблем обратно в Европу. Так-то, котик! – сказал тот, что в очках. – Ты будешь говорить, бестолочь? – с этими словами он поднялся и ударил ребенка по уху.
В первую секунду Юдель ничего не почувствовал. Затем его голова взорвалась нестерпимой болью, словно ее обожгло кислотой. Из уха хлынул целый поток густого горячего гноя.
– Райхмон! – взвыл он. На идиш это слово означает сострадание.
Таможенник с усами посмотрел на своего товарища с блеском в глазах.
– Нет, Джимусси.
– Неизвестный ребенок, языка не знает, визы нет. Депортация, о чем тут еще говорить?
Таможенник с усами наскоро обшарил карманы ребенка, но визы там не нашел. Там вообще не было ничего, кроме пары сухариков и конверта с надписью на иврите. Он распечатал конверт в надежде, что там могут быть деньги; но внутри лежало только письмо, и таможенник положил его на место.
– Ты что, совсем спятил? – набросился он на товарища. – Не слышал, что он назвал свое имя? Ну, конечно, парень просто потерял визу. Ты же не собираешься и впрямь отправить его в Европу, Джимусси? Так что задержимся еще на пятнадцать минут, приятель.
Таможенник в очках тревожно вздохнул.
– Как, ты говоришь, его зовут? Вот пусть повторит его четко и ясно, и пойдем пить пиво, накажи тебя Господь. А если не повторит – тогда уж извини: депортация.
– Помоги мне, сынок, – шепнул ему на ухо таможенник с усами. – Доверься мне. Ты же не хочешь отправиться обратно в Европу или оказаться в мерзком приюте. Мы должны убедить его, что у тебя здесь есть родные, которые тебя ждут.
Он попытался еще раз, произнеся единственное слово, которое знал на идиш. – Мишпоча? Фамилия?
Дрожащие губы Юделя произнесли следующее слово – второе за всё время, которое с трудом удалось разобрать.
– Коэн.
Таможенник с усами взглянул на своего товарища в очках, и в его взгляде мелькнуло облегчение.
– Ну вот, ты слышал. Его зовут Раймонд. Раймонд Кайн. [18]18
Случай Раймонда Кайна лишь один из многих тысяч иммигрантов, прибывающих на остров Эллис, когда чиновники поменяли имя, неправильно его услышав и заменив на другое, которое проще написать в документах, или просто более благозвучное на английском языке.
[Закрыть]
КАЙН
Старик, стоя на коленях у пластикового унитаза, подавил позыв к рвоте, а его помощник тем временем тщетно пытался предложить ему стакан воды. Наконец он смог справиться с тошнотой. Он ненавидел рвоту, ненавидел это ощущение спокойствия и истощения, когда он извергал всё дурное, что глодало его изнутри. Истинное отражение его души.
– Ты даже не представляешь, чего мне это стоило, Джекоб. Не представляешь, что это за рекхилес мейдель [19]19
Сплетница (идиш).
[Закрыть]... Мне пришлось с ней разговаривать, раскрыть перед ней свои слабости. Но больше я этого не выдержу. Она хочет сделать еще одну сессию.
– Боюсь, сэр, что второго такого испытания вы действительно не выдержите.
Слегка дрожа, старик жадным взглядом посмотрел на бар на другом конце помещения. Помощник, проследив за направлением его взгляда, твердо посмотрел на Кайна, и тот со вздохом отвел глаза.
– Человеческие поступки порой бывают весьма непредсказуемы, Джекоб. Порой откровенно ненавистные вещи доставляют нам какое-то извращенное наслаждение. Когда я рассказал ей о своей жизни, я почувствовал, словно камень свалился у меня с плеч, более того, я на миг ощутил свою связь с миром. Да, сначала я собирался ей наврать, ну, быть может, не совсем наврать, а преподнести этакую полуправду, смесь правды и лжи. А вместо этого рассказал ей всё.
– Вы сделали это, потому что знали, что это не было настоящим интервью. Она всё равно не сможет его опубликовать.
– Может быть, и поэтому, а может быть, потому, что мне необходимо было кому-то об этом рассказать. Как по-твоему, она о чем-то догадывается?
– Не думаю, сэр. Как бы то ни было, мы почти у цели.
– Она очень умна, Джекоб. Не спускай с нее глаз. Вполне может статься, что она в этой истории играет гораздо более важную роль, чем просто статиста.
АНДРЕА И ДОК
От кошмара не осталось никаких воспоминаний, лишь холодный пот и учащенное дыхание в темноте, пока она пыталась вспомнить, где находится. Этот сон часто повторялся, и она никогда не могла понять, что он означает. После пробуждения он полностью стирался из памяти, и Андреа могла лишь ощущать остатки страха и одиночества, охвативших душу.
Она тут же оказалась рядом, присев на матрас и положив руку на плечо. Одна боялась двигаться дальше, а другая – что она этого не сделает. Андреа всхлипнула, и Док обняла ее.
Они коснулись друг друга лбами, а потом их губы соединились.
Как для автомобиля, много часов подряд взбирающегося на гору и наконец-то достигнувшего вершины, это был решающий момент, мгновение равновесия.
Язык Андреа проник вглубь, в жадных поисках, и Док вернула поцелуй. Она стянула с Андреа футболку, как тонкую кожицу с фрукта, который слишком много времени провисел на дереве, и языком пробежала по соленой и мокрой коже ее груди. Андреа снова откинулась на матрас. Ей больше не было страшно.
Автомобиль заскользил вниз по холму, не притормаживая на поворотах.
РАСКОПКИ. Воскресенье, 16 июля 2006 года. 01.28
Пустыня Аль-Мудаввара, Иордания
Потом они долго разговаривали, лежа рядом и целуясь после каждой фразы, как будто до сих пор не могли поверить, что наконец-то нашли друг друга.
– Позвольте узнать, уважаемый доктор: вы всех своих пациентов подвергаете этой процедуре? – спросила Андреа, скользя пальцами по шее Харель и запуская их в ее кудри.
– Я дала клятву Гиппокрита [20]20
Гиппокрит – лицемер.
[Закрыть].
– А я думала, что она называется "клятвой Гиппократа".
– А я называю ее так.
– Имей в виду, никакие твои шуточки не заставят меня забыть о том, что я до сих пор на тебя сердита.
– Прости, Андреа, что я сразу не рассказала тебя всю правду. Но что поделать: ложь – часть моей работы.
– А что еще является частью твоей работы?
– Правительство моей страны желает знать обо всём, что здесь происходит. Только не спрашивай меня ни о чем, я всё равно не могу тебе рассказать.
– Ну что ж, у нас найдутся способы заставить тебя говорить, – игриво произнесла Андреа, прикасаясь к самой чувствительной зоне.
– Я полагаю, что сумею выдержать твою пытку, – хриплым голосом отозвалась Док.
В течение следующих двух минут ни одна из них не произнесла ни слова, пока Док наконец не издала тихий блаженный стон. Затем внезапно привлекла Андреа к себе и прошептала ей на ухо лишь одно слово:
– Чедва.
– И что это значит? – тоже шепотом спросила Андреа.
– Это мое имя.
Андреа ахнула от удивления. Док в ответ крепко ее обняла. Вскоре в темноте вновь зазвучали два голоса.
– Твое тайное имя?
– Никогда не произноси его вслух. Ты теперь – единственный человек, который его знает.
– А твои родители?
– Их уже нет в живых.
– Мне очень жаль.
– Моя мать умерла, когда я была совсем маленькой, а отец умер тринадцать лет назад, в негевской тюрьме.
– За что он туда попал?
– Ты уверена, что действительно хочешь это знать? Это дерьмовая история.
– В моей жизни и без того было достаточно дерьмовых историй, Док. Не мешало бы попробовать новенькую, для разнообразия.
Какое-то время они молчали.
– Мой отец был катса, специальный агент Моссада. Агентов такого уровня очень мало, около тридцати человек, и мало кому удается дослужиться до этого звания. Я сама прослужила там семь лет и дослужилась лишь до бат левейха [21]21
Катса – оперативный офицер, руководитель агентурной сети. В Моссаде всего около 35 активных оперативных офицеров, вербующих агентов по всему миру и руководящих ими, в отличие от ЦРУ или КГБ, где таких офицеров насчитывалось тысячи.
Бат левейха – женщина из окружения агента (не в сексуальном смысле), обычно «аборигенка», не обязательно еврейка, помогающая агенту.
[Закрыть] – так называется агент низшего уровня. Мне уже тридцать шесть лет, и, честно говоря, мало надежды, что мне удастся подняться выше. А вот мой отец был катса уже в двадцать девять. Он много лет прослужил за пределами Израиля, и вот в 1983 году выполнял одно из последних своих заданий. Тогда он несколько месяцев прожил в Бейруте.
– Тебя, конечно, там не было.
– Обычно, когда ему предстояла работа в странах Европы или Америки, он брал меня с собой, – но Бейрут – не место для девочки. Честно говоря, мне и представить трудно, кому там место. Именно там мой отец познакомился с отцом Фаулером, который как раз тогда собирался в долину Бекаа, где должен был спасти трех миссионеров. Мой отец очень его ценил. Он говорил, что спасение этих священников – пример величайшего героизма, какой он только встречал в этой жизни, а пресса не уделила этому ни единой строчки в газетах. Что же касается этих священников, то они просто сказали, что их освободили, вот и всё.
– Учитывая род его деятельности, не уверена, что огласка пошла бы ему на пользу.
– Разумеется, нет, но дело не в этом. Дело в том, что мой отец в ходе своей миссии обнаружил нечто неожиданное. Это была информация о том, что группа исламских террористов захватила грузовик, нагруженный взрывчаткой, и собирается действовать против американцев. Мой отец сообщил об этом своему начальнику, но тот ответил, что, если американцы суют свой нос в Ливан, то пусть сами отвечают за последствия.
– И он не попытался больше ничего предпринять?
– Отец попытался сам предупредить американское посольство, отправив им анонимную записку, однако из-за анонимности записку проигнорировали. На следующий день в посольстве произошел взрыв, в результате которого погиб двести сорок один морской пехотинец.
– Боже милосердный!
– Отец вернулся в Израиль, но история на этом не закончилась. ЦРУ предъявило Моссаду претензии, и тут всплыло имя отца. Через несколько месяцев, когда он возвращался домой из германской командировки, его арестовали прямо в аэропорту. Полицейские обыскали его чемодан и обнаружили там двести граммов плутония-29, который он якобы собирался продать правительству Ирана. Это дало бы им возможность сделать ядерную бомбу. Моего отца посадили в тюрьму, можно сказать, без суда и следствия.
– Но ведь на твоего отца кто-то донес, правильно?
– Он уже давно стоял ЦРУ поперек горла. Они разослали по всему миру приказ: если, мол, кто-то что-то узнает об этом человеке, то должен немедленно поставить их в известность, и тогда, возможно, останется жив.
– Ах, Док, перестань терзаться. Во всяком случае, твой отец знал, что ты на его стороне.
Вновь воцарилось молчание, и на сей раз оно длилось намного дольше.
– Мне стыдно в этом признаться, но... в течение долгих лет я не верила в невиновность отца, – наконец произнесла Док. – Я думала, что он просто устал и захотел легких денег. Так что он остался совершенно один, покинутый всеми, включая и меня.
Чувство вины повисло в воздухе тяжелой и мрачной завесой.
– Неужели ты не помирилась с ним перед смертью?
– Нет.
Харель горько зарыдала, и Андреа снова порывисто ее обняла.
– Через два месяца после его смерти, – продолжала Док, – был рассекречен строго конфиденциальный отчет соди бейотер, где говорилось о том, что мой отец невиновен, и что все доказательства его вины сфабрикованы, включая этот самый плутоний, который на самом деле принадлежал США.
– Постой... То есть ты говоришь, что Моссаду всё было известно с самого начала?
– Они там все – продажные шкуры, Андреа. Чтобы покрыть собственные грешки, откупились моим отцом. ЦРУ этим удовлетворилось, и жизнь пошла своим чередом. Только не для двухсот сорока солдат и моего отца, заключенного в тюрьму самого строгого режима.
– Вот же сукины дети!
– Неделю спустя отца похоронили в Гилоте, к северу от Тель-Авива, это место, где хоронят героев, павших на войне с арабами. Отец там значится под номером 71 – таково число членов Моссада, награжденных посмертно званием героя войны. Но это, конечно, нисколько не искупило тех страданий, которые мне пришлось пережить по их вине.
– Док, я не могу понять одного. Если они действительно это сделали, почему же ты, черт возьми, согласилась на них работать?
– По той же причине, по какой отец провел в тюрьме десять лет. Потому что интересы Израиля – прежде всего.
– Ты такая же чокнутая, как Фаулер.
– А ведь ты так и не рассказала мне, как вы с ним познакомились.
Голос Андреа зазвучал глуше. Эта история была не из тех, о которых она любила вспоминать.
– В апреле 2005 года я отправилась в Рим на похороны Папы. Там ко мне в руки случайно попал дневник одного серийного убийцы, где говорилось, что он якобы убил двух кардиналов, которые собирались принять участие в конклаве для избрания преемника Иоанна-Павла II. Ватикан сделал всё, чтобы эта информация не вышла наружу, и в итоге мне пришлось убегать по крышам, спасая свою жизнь. Именно благодаря Фаулеру я тогда не сверзилась с крыши и не превратилась в лепешку. Вместе со своим эксклюзивным материалом.
– Ты была права. И правда дерьмовая история.
Андреа не успела ответить: снаружи донесся глухой хлопок, от которого содрогнулись стены палатки.
– Что бы это могло быть?
– Мне кажется, это... Нет, не может быть! – Док в испуге замерла на полуслове, не веря собственным ушам.
И тут раздался крик.
Потом другой.
А затем – еще и еще.
– Пойдем, посмотрим, что там случилось, – сказала Андреа, поспешно натягивая одежду.
РАСКОПКИ. Воскресенье, 16 июля 2006 года. 01.41
Пустыня Аль-Мудаввара, Иордания
Снаружи царил хаос.
– Несите ведра! – кричал кто-то.
– Тащите сюда эти контейнеры!
Джекоб Расселл и Модженс Деккер громкими голосами отдавали противоречащие друг другу распоряжения, стоя по колено в грязи посреди широкого потока, который вытекал из цистерны с водой. В задней части цистерны обнаружилась огромная пробоина, из которой фонтаном била драгоценная жидкость, тут же превращаясь в красную вязкую грязь, едва коснувшись земли.
Археологи, Брайан Хэнли и даже отец Фаулер в одном нижнем белье сновали туда-сюда, передавая по цепочке ведра и другие емкости с водой, стараясь спасти как можно больше драгоценной влаги. Понемногу к ним присоединились остальные участники экспедиции – заспанные, одурело хлопающие глазами.
Кто-то – Андреа так и не разглядела, кто это был, поскольку человек был заляпан грязью до самых бровей – пытался насыпать что-то вроде дамбы из песка возле палатки Кайна, к которой уже начал коварно подбираться грязевой поток. Снова и снова он зачерпывал лопатой песок, пока наконец не понял тщетность своих усилий и не сдался. К счастью для миллиардера, его палатка стояла на некотором возвышении, так что потоп ей не грозил, и Кайну не пришлось нарушить свое драгоценное уединение.
Тем временем Андреа и Док тоже присоединились к цепочке; они были единственными, кто оказался полностью одетым. Передавая стоявшим впереди пустые ведра и принимая обратно полные, молодая журналистка думала, что именно то, чем они занимались, пока не услышали встревоженные крики, и заставило их полностью одеться, прежде чем выйти наружу.
– Сварочный аппарат! – прокричал Брайан Хэнли, стоящий в самом начале цепочки, и все повторили это слово, как в ночной молитве о спасении.
– Его нет! – передали обратно по цепочке, на самом конце которой оказался Роберт Фрик. Он понимал, что с помощью сварочного аппарата и большой металлической пластины можно закрыть протечку, но не помнил, чтобы распаковывал его, а на поиски времени не было. Придется где-то хранить всю воду, которую удастся спасти, а подходящих по размеру емкостей у них нет.
Фрик выбрал огромные металлические ящики, в которых транспортировали оборудование. Прошло некоторое время, прежде чем кому-то пришло в голову, что их можно было бы придвинуть поближе к протечке и собрать большее количество воды. В конце концов близнецы Готтлибы, Мария Джексон и Томми Айхберг подняли один из ящиков, но последние метры им не удалось преодолеть. Ноги застревали в грязи, они спотыкались и едва могли двигаться. Но всё равно таким образом удалось заполнить два контейнера, пока напор воды не начал ослабевать.
– Вода заканчивается! Давайте попробуем заткнуть дыру!
Когда вода опустилась на уровень пробоины, стало возможным воткнуть импровизированную пробку, сделанную из нескольких метров водонепроницаемого брезента. Чтобы достаточно сильно стянуть брезент, соорудив затычку, понадобились усилия трех человек, но дыра была так велика, а ее края такими неровными, что удалось лишь замедлить утечку воды.
Полчаса спустя итог оказался неутешительным.
– Думаю, что удалось спасти примерно тысячу восемьсот литров воды из тех тридцати трех тысяч, что хранились в этой цистерне, – сказал Роберт Фрик, уставший, отчаявшийся и с дрожащими руками. Основная часть группы собралась на площадке перед палатками. Фрик, Расселл, Деккер и Харель стояли рядом со сломанной цистерной.
– Боюсь, что душа теперь не будет, – сказал Расселл. – Нам хватит воды на десять дней, по семь литров на человека. Этого ведь достаточно, доктор?
– С каждым днем становится все жарче. В полдень сорок три градуса в тени. В таких условиях, да еще при работе на солнце, семь литров – это самоубийство. А учитывая, что по пол-литра уйдет на личную гигиену...
– Мы забыли еще и про кухню, – печально заметил Фрик. Он любил суп, а в ближайшее время ему предстояло всухомятку питаться бутербродами.
– Ничего, справимся, – заверил Расселл.
– А если для выполнения миссии нам потребуется больше, чем десять дней, мистер Расселл? И тогда мы будем вынуждены просить о дополнительных поставках из Акабы. Сомневаюсь, что это помешает успеху миссии.
– Доктор Харель, сожалею, что вы узнаете об этом от меня, но по рации с корабля передали, что Израиль четыре дня назад снова начал войну с Ливаном.
– О! – притворно удивилась Харель. – А я и не знала.
– Так что все радикальные группировки в этом регионе готовы к войне. Вы представляете, что может случиться, если какой-нибудь коммерсант случайно ляпнет кому не надо, что продал партию воды каким-то чокнутым американцам, которые заняты в пустыне непонятно чем? Если мы вдруг останемся без воды, то злодеи, убившие Эрлинга, окажутся самой незначительной из наших проблем.
– Понятно, – протянула Харель, видя, что последняя надежда удалить Андреа с линии огня растаяла, как дым. – Но в таком случае, не удивляйтесь, если люди начнут терять сознание.
– Мать вашу! – ругнулся Расселл, выместив свою ярость, пиная колеса грузовика. Харель с трудом узнавала помощника Кайна – покрытого грязью, с растрепанными волосами и искаженным лицом, всё это так не соответствовало его привычному образу.
Мужская версия Бри ван де Камп [22]22
Героиня сериала «Отчаянные домохозяйки», образцовая домохозяйка, всегда державшая дом в идеальном порядке.
[Закрыть], как говорила Андреа.
Холодный и педантичный. И я впервые слышу, как он выругался.
– Я всего лишь предупредила, – ответила Док.
– А вы что скажете, Деккер? – считая, очевидно, вопрос исчерпанным, помощник Кайна повернулся к южноафриканцу. – Есть соображения, как это могло случиться?
Деккер, не сказавший ни слова с тех пор как закончились жалкие попытки спасти воду, стоял на коленях у задней стороны цистерны и пристально глядел на огромную брешь в металле.
– Мистер Деккер? – нетерпеливо повторил Расселл.
Гигант выпрямился.
– Обратите внимание – в центре дыра круглая. Этого довольно просто добиться. Но если бы этим и ограничилось, то мы бы легко заткнули дыру, – он показал на неровную линию, пересекающую основное отверстие. – Эта трещина – гораздо более сложная штука.
– Что вы имеете в виду? – спросила Харель.
– Террорист разместил взрывчатку тонкой полоской, так что вкупе с давлением воды это привело к тому, что металл цистерны выгнулся наружу, а не вовнутрь. Даже имей мы сварочный аппарат, нам не удалось бы так просто заделать дыру. Это работа настоящего художника.
– Прекрасно. Долбаный Да Винчи с бомбами, – сказал Расселл, схватившись руками за голову.
Уже два ругательства, подумала Харель.