Текст книги "Контракт с Господом (ЛП)"
Автор книги: Хуан Гомес-Хурадо
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 24 страниц)
УБЕЖИЩЕ ОРВИЛЛА УОТСОНА. Пятница, 14 июля 2006 года. 23.36
Окрестности Вашингтона
Прежде чем заняться охотой на террористов, Орвилл принял кое-какие меры предосторожности, а именно: оформил телефонный номер на другое имя, корреспонденцию стал получать через абонентский ящик и при случае купил дом через зарубежную компанию с акциями на предъявителя, так что найти какую-то связь с ним смог бы только настоящий гений сыска. Это место он держал на случай, если станет совсем паршиво и придется срочно делать ноги.
Но, как известно, подобное убежище, о котором кроме вас никому не известно, имеет также и свои недостатки. Прежде всего, вы сами должны обо всем позаботиться – хотя бы о том, чтобы запастись продовольствием, что Орвилл и делал. Каждые три недели он притаскивал в дом кучу консервных банок, замороженное мясо и кучу DVD-дисков с новыми фильмами. Тогда же он избавлялся от просроченных продуктов, запирал дом на ключ и снова исчезал на три недели.
Конечно, это несколько отдавало паранойей... но зато работало. Единственной ошибкой, которую совершил Орвилл и которой не замедлил воспользоваться Назим, было то, что в последний раз он забыл пополнить запас батончиков "Херши". Любовь к сладкому оказалась для него фатальной; и дело было даже не в трехстах калориях, содержащихся в каждом шестидесятиграммовом батончике, а в том, что он имел неосторожность сделать в "Амазоне" срочный заказ, чем привлек внимание террористов, которые следили за домом.
Но что поделать, Орвилл не мог жить без шоколада. Он мог обойтись без пищи, без воды, без своей любимой коллекции эротических фотографий, без Интернета, без книг и музыки. Но когда он однажды утром вошел в свой дом, сбросил форму пожарного, открыл шкафчик, где всегда держал шоколад, и обнаружил, что тот пуст, сердце у него так и замерло. Без шоколада он совершенно точно не проживет несколько месяцев. Он понял это еще в детстве, когда развелись его родители.
В конце концов, могло быть и хуже, решил он, потакая своим слабостям. Это мог бы оказаться героин, крэк или голосование за республиканцев.
Хотя Орвилл никогда в жизни не пробовал героин, даже ломка наркомана не могла сравниться с тем чувством, которое он испытывал, услышав шуршание разрывающейся алюминиевой обертки шоколада. Если бы Орвилл был фрейдистом, он бы подумал, что это из-за того, что семья Уотсон в последний раз собиралась вместе на Рождество 1993 года в Нью-Йорке, где мальчика поразил огромный магазин "Херши" на Таймс-Сквер. Там можно было взять металлическое ведерко, подставить его под спускающийся с потолка извивающийся серебряный желоб и наполнить конфетами, нажав на рычаг. Звук падающего в ведерко шоколада был звуком счастья.
Однако теперь слух Орвилла потревожил совершенно иной звук – звук разбитого стекла, если, конечно он не ошибся, услышав его сквозь сон.
Он аккуратно отодвинул маленькую стенку из оберток и вылез из постели. Он почти три дня не ел шоколада – настоящий личный рекорд, и теперь наконец-то поддался искушению, проделав это по всем правилам. Если бы он снова стал фрейдистом, то понял бы, что съел ровно восемнадцать шоколадок, по одной за каждого погибшего сотрудника "Глобалинфо" во время нападения в понедельник.
Но Орвилл не верил в учение Зигмунда Фрейда. Когда дело касалось разбитых окон, он верил в Смита и Вессона, и потому хранил револьвер тридцать восьмого калибра у кровати.
Не может быть. Ведь включена сигнализация.
Одной рукой он схватил револьвер, а другой – предмет, лежавший рядом с ним на тумбочке. Он был похож на обычный брелок, но в действительности это был пульт дистанционного управления с двумя кнопками. Одна из них подавала сигнал тревоги в полицию; от нажатия другой по всему дому начинала выть сирена.
– От такого воя даже Никсон встанет из могилы и спляшет чечетку, – сказал Орвиллу мастер, который устанавливал сигнализацию.
– Никсон похоронен в Калифорнии, – возразил тот.
– Вот и представьте себе, какая мощная эта сирена.
И сейчас Орвилл Уотсон нажал на обе кнопки – тут уже было не до мыслей о риске – и когда ничего не произошло, ему захотелось избить гниду-мастера, клявшегося, что эту сигнализацию просто невозможно отключить.
Черт, черт, черт, мысленно ругался Орвилл, изо всех сил вцепившись в револьвер. И что теперь делать? План заключался в том, чтобы приехать сюда и затаиться. А где мобильный?
На низком столике в гостиной, на потрепанном экземпляре "Вэнити Фейр".
Дыхание его участилось, он вспотел. Когда Орвилл услышал звон разбитого стекла – наверняка на кухне – он находился у себя в спальне, в темноте, играя на ноутбуке в "Симсов" и слизывая с оберток остатки шоколада. Он даже не заметил, как за несколько минут до этого перестал работать кондиционер.
Вероятно, они обрезали электропроводку одновременно с отсоединением сигнализации. За которую он заплатил четырнадцать тысяч баксов, будь она проклята.
И теперь страх и летняя вашингтонская сырость превратились в миллиард капелек, промочивших футболку Орвилла, пистолет выскальзывал из его пальцев, а шаги босых ног в сторону выхода стали неуверенными. Потому что Орвилл пытался со всей возможной скоростью отсюда смыться.
Он пересек гардеробную и высунул ухо в коридор верхнего этажа. Пусто. Спуститься на первый этаж можно было только по деревянной лестнице, соединявшей гостиную со спальнями, но у Орвилла имелся другой план. В противоположном от лестницы конце коридора находилось маленькое подъемное окно, а по другую его сторону – кривая вишня, упрямо не желающая цвести. Однако ее ветки были толстыми и располагались достаточно близко от окна, чтобы даже такой далекий от спорта человек, как Орвилл, осмелился ими воспользоваться.
Подобрав свое массивное тело и засунув револьвер за резинку трусов, Орвилл прополз по ковру три метра, отделяющие его от окна. Он услышал хруст уже на верхнем этаже, больше сомнений не осталось. Кто-то проник в дом.
Стиснув зубы, он открыл окно – с таким же выражением лица тысячи людей каждый день пытались сделать что-то бесшумно. К счастью для них, их жизнь не зависела от того, произведут ли они шум. К сожалению для Орвилла, его жизнь зависела. Шаги раздались на лестнице.
Позабыв обо всякой осторожности, Орвилл вскочил, открыл окно и высунулся из него. Ветки находились больше чем в метре от стены, и ему пришлось высунуться довольно сильно, чтобы дотянуться до достаточно толстой ветки.
Так я никогда отсюда не выберусь.
Не раздумывая, он оперся на одну ногу, оттолкнулся и прыгнул в пустоту – этот прыжок даже самый благожелательный наблюдатель не назвал бы грациозным. Его пальцы с силой вцепились в ветку, но во время прыжка револьвер упал в трусы и после короткого и холодного прикосновения к тому, что Орвилл называл "мой маленький Томми", выскользнул по ноге и упал посреди окружающего дом газона.
Черт. Могло ли быть что-нибудь хуже?
И тут ветка сломалась.
Сто с лишним килограммов Орвилла приземлились на задницу прямо на лужайку, наделав порядочно шума. Больше тридцати процентов материи, из которой были сделаны трусы, не выдержали падения, о чем свидетельствовала куча порезов на ягодицах, хотя Орвилл сейчас и не обратил на них внимания. Его единственной заботой было убрать эти самые ягодицы подальше от дома, и он со всей скоростью ринулся к воротам – в двадцати метрах вверх по холму. Ключей от ворот у него не было, но они и не понадобятся, подумал он, приближаясь к ним огромными скачками. На полпути сжимавший его сердце страх сменился эйфорией.
Столько невероятных побегов на этой неделе. Вот так-то, Всевышний, тебе и не снилось.
Невероятно, но ворота оказались открыты. Всплеснув руками, Орвилл поспешил к выходу.
Из тени окружающей дом стены вдруг отделился неясный силуэт и встал на пути Орвилла. Тот налетел на него почти на всей скорости, и его нос и три пальца сломались со страшным влажным хрустом. Со стоном схватившись за лицо, Орвилл упал.
Фигура мигом припала к дорожке и приставила к затылку Орвилла пистолет. В этом жесте не было необходимости, поскольку охотник за шпионами и так потерял сознание. В ногах рядом с его распластанным телом стоял Назим, дрожащими руками сжимая лопату, которой ударил калифорнийца, стоя в классической позе подающего. Это был точный, идеальный удар. В колледже Назим был фанатиком бейсбола. Ему в голову пришла совершенно не соответствующая моменту мысль – как бы гордился его тренер, если бы увидел в темноте это движение.
– Я же говорил, – сказал Харуф с одышкой. – Ловушка с дверью всегда срабатывает. Они бегут, как перепуганные крольчата, прямо туда, куда тебе надо. Ладно, брось это и помоги оттащить его к дому.
РАСКОПКИ. Суббота, 15 июля 2006 года. 06.34
Пустыня Аль-Мудаввара, Иордания
Андреа проснулась с таким ощущением, будто во рту у нее плавятся подметки от ботинок. Она лежала на койке рядом с отцом Фаулером и доктором Харель, оба в пижамах дремали в креслах.
Она собралась уже подняться, чтобы сходить в туалет, когда молния у входа раздвинулась и в щель протиснулся Джекоб Расселл. На поясе у помощника Кайна болталась рация, а на лице застыла напряженная гримаса. Увидев, что доктор и священник спят, он на цыпочках приблизился к койке и заговорил шепотом:
– Как вы себя чувствуете?
– Вы помните, как чувствовали себя наутро после окончания университета?
Расселл кивнул, улыбаясь.
– Что ж, я чувствую себя примерно так же, только как будто мохито мне подменили тормозной жидкостью, – сказала Андреа, дернув головой.
– Мы так о вас беспокоились. В четверг Эрлинг, а теперь это... Просто какая-то полоса невезения.
В это мгновение два ангела-хранителя Андреа разом проснулись.
– Невезения? Черта с два, – заявила Харель, потягиваясь на стуле. – Это была попытка убийства.
– Что вы такое говорите?
– Мне это тоже интересно узнать, – удивленно произнесла Андреа.
– Мистер Расселл, – сказал Фаулер, поднявшись и приблизившись к помощнику, – я официально требую, чтобы вы эвакуировали мисс Отеро на "Бегемот".
– Отец Фаулер, я вас понимаю и благодарю за проявленное беспокойство о благополучии мисс Отеро, я первый подпишусь под этими словами. Но это нарушило бы правило экспедиции о полной изоляции.
– Слушайте... – попыталась вмешаться Андреа.
– Ее здоровью сейчас ничто не угрожает, верно, доктор Харель?
– Ну... по правде говоря да, – неохотно ответила Харель. – Еще пара дней усилий, и будет как новенькая.
– Послушайте... – тщетно настаивала Андреа.
– Видите, святой отец. Нет никакой необходимости эвакуировать мисс Отеро, пока она не завершила свое задание.
– И это после покушения на ее жизнь? – напряженно ответил Фаулер.
– Нет никаких этому доказательств. Скорпионы наверняка попали в ее спальник по ужасной случайности, но...
– Хватит! – крикнула Андреа.
Все трое удивленно повернулись к койке.
– Может, прекратите уже разговаривать, словно меня здесь нет, и послушаете меня, черт бы вас побрал? Или я не могу высказать свое собственное мнение, пока меня не выкинули из экспедиции?
– Разумеется, – сказала Харель. – Говори, Андреа.
– Я хочу знать, каким образом в мой спальный мешок попали скорпионы.
– Несчастный случай, – ответил Расселл.
– Это не мог быть несчастный случай, – возразил отец Фаулер. – Медблок закрывается очень плотно.
– Никто этого не может понять, – сказал помощник Кайна, покачав головой. – Все просто в истерике из-за того, что случилось со Стоувом Эрлингом. По этому поводу ходят разные слухи. Одни говорят, что его убил кто-то из наемников, другие – что это был Паппас: якобы он узнал, что Эрлинг что-то нашел. Так что если я сейчас вывезу вас отсюда, другие тоже захотят уехать. Хэнли, и Ларсен, и все остальные: как только видят меня – так сразу начинают канючить, чтобы я переправил их на корабль. Я им сказал, что в их же интересах пока оставаться здесь, что нет никакой гарантии, что мы сможем благополучно доставить их на "Бегемот". Но если я вывезу отсюда вас, этот аргумент потеряет всякую силу.
Андреа немного помолчала.
– Мистер Расселл, вы хотите сказать, что я не имею права отсюда уехать, когда захочу?
– Собственно говоря, я пришел к вам с предложением от моего шефа.
– Я вас слушаю.
– Вы меня неправильно поняли. Его сделает сам мистер Кайн, – Расселл снял с пояса рацию и нажал на кнопку вызова. – Сэр, передаю ей.
– Добрый день, мисс Отеро.
Голос Кайна обладал приятным тембром, хотя в нем звучал легкий баварский акцент.
Как у губернатора Калифорнии. Ну, того актера.
– Мисс Отеро, вы слушаете?
Андреа была так удивлена, то с трудом выдавила слова из пересохшего горла.
– Да, я здесь, мистер Кайн.
– Я хотел бы пригласить вас пообедать со мной. Мы сможем обо всем поговорить, и я отвечу на все ваши вопросы – если вы, конечно, пожелаете.
– Ну, разумеется, пожелаю, мистер Кайн.
– Думаю, вы сочтете вполне удобным прийти ко мне в палатку?
– Конечно. До нее всего двенадцать метров.
– Тогда до встречи.
Андреа вернула рацию Расселлу, который вежливо распрощался и вышел. Фаулер и Харель ничего не сказали, а лишь посмотрели на Андреа, нахмурив брови и с неодобрительным выражением лица.
– Вот только не надо так на меня смотреть, – сказала Андреа, снова падая на койку и закрывая глаза. – Я не могу упустить возможность, которую предоставляет мне мистер Кайн.
– Удивительное совпадение, что тебе предлагают дать интервью как раз в тот момент, когда мы просим, чтобы тебя отсюда выпустили, – иронично произнесла Харель.
– Я не могу такого допустить, – заявила Андреа. – Люди должны знать правду об этом человеке.
Священник махнул рукой.
– Ох уж эти миллионеры и журналисты... Они друг друга стоят. Думают, что обладают монополией на истину.
– Как и церковь, отец Фаулер?
УБЕЖИЩЕ ОРВИЛЛА УОТСОНА. Суббота, 15 июля 2006 года. 00.41
Окрестности Вашингтона
Орвилла привели в чувство пощечины.
Не слишком сильные, однако достаточно чувствительные, чтобы вернуть его в мир живых и заставить окончательно вывалиться один из передних зубов, и так уже почти выбитый ударом лопаты. Молодой человек выплюнул зуб, и боль от сломанной переносицы отдалась в голове столь нестерпимо, словно по ней пронесся целый табун лошадей. Боль накатывала приступами, то стихая, то вновь усиливаясь. А человек с миндалевидными глазами продолжал хлестать его по щекам столь ритмично, что каждый удар казался строчкой стихотворения.
– Смотри, он очухался, – сказал незнакомец своему товарищу – совсем молодому парню, худому и очень высокому. Затем отвесил напоследок еще парочку ударов, так что Орвилл застонал. – Или еще не совсем очухался – да, кундех [16]16
Педераст (араб.)
[Закрыть]?
Орвилл лежал на кухонном столе совершенно голый, если не считать часов на запястье. Он никогда не готовил у себя дома, как, впрочем, и где-либо еще, но, тем не менее, оборудовал свою кухню по последнему слову техники. Теперь Орвиллу только и оставалось, что проклинать свою одержимость порядком. Кухня для него не была кухней, если в ней не было полного набора приспособлений. И теперь, видя эти самые приспособления, выложенные возле раковины аккуратным рядком, он от души пожалел, что купил все эти ножи, штопоры и шампуры для гриля.
– Послушайте...
– Заткнись!
Молодой парень молча ткнул ему револьвером в лицо. Старший – мужчина лет тридцати пяти – взял один из шампуров и поднес к самому лицу Орвилла. Металлическое острие вспыхнуло в свете галогенных ламп.
– Знаешь, что это?
– Шампур. Три доллара сорок пять центов за дюжину в "Уоллмарте". Послушай... – Орвилл попытался приподняться на локтях, но тот толкнул его рукой в жирную грудь и снова заставил лечь.
– Тебе сказано было молчать.
Он повернул шампур острием вниз и со всей силы всадил его в левую ладонь Орвилла. Ни единый мускул не дрогнул на лице террориста, когда острие пронзило руку и вонзилось в деревянную столешницу.
Поначалу Орвиллу казалось, что не может быть боли страшнее, чем от сломанного носа, однако новый приступ боли с такой силой пронзил его руку, словно ее ударило электрическим током. Он закричал.
– Правильно, шампур, – сказал его невысокий мучитель, взяв Орвилла пальцами за лицо и силой повернув к себе его голову. – А ты знаешь, кто его придумал? Наш народ. В Испании это блюдо так и называют "мавританский шашлык". Оно появилось в те времена, когда считалось дурным тоном есть мясо ножом.
Это конец, подумал Орвилл. Сволочи... Придется кое-что сказать.
Орвилл отнюдь не был трусом, но идиотом он не был тоже. Он знал свой болевой порог и понимал, что, если его превысить, он просто не выдержит. Он принялся жадно глотать ртом воздух. Дышать носом он не решался, чтобы снова не вызвать боль в сломанной переносице.
– Хватит. Я всё скажу. Всё, что вы хотите знать. Расскажу, пропою, нарисую схему. Нет никакой необходимости меня мучить, – последнее слово прозвучало паническим воем, когда он увидел, как незнакомец берет в руки еще один шампур.
– Уж конечно, расскажешь. Но мы не из тех, кто пытает. Мы те, кто приводит приговор в исполнение. Просто мы будем делать это медленно. Назим, приставь пушку к его голове.
Человек по имени Назим без всякого выражения уселся на стул и приставил дуло револьвера к черепу Орвилла, который при прикосновении металла полностью застыл без движения. Последний сантиметр дула погрузился в почти всегда спутанные и густые белокурые волосы молодого калифорнийца, которые сейчас были грязными, из них торчали остатки листьев.
– В таком случае, коли уж ты решил разговориться, расскажи, что ты знаешь о Хакане.
Орвилл в страхе зажмурился. Так вот в чем дело!
– Ничего я о нем не знаю. Нет, что-то, конечно, слышал...
– Врешь, дерьмо! – оборвал собеседник, с силой ударив его еще несколько раз. – Кто велел тебе его найти? Кто еще знает про Иорданию?
– Я ничего не знаю ни про какую Иорданию.
– Врешь!
– Истинная правда. Клянусь Аллахом!
Эти слова, похоже, стерли с нападавших налет вялости. Назим сильнее сжал рукоятку револьвера. Другой снова приставил острый шампур к обнаженной коже Орвилла.
– Ты омерзителен, кундех. Посмотри, на что ты потратил свои таланты. На то, чтобы втоптать в грязь свою веру. На то, чтобы предать своих братьев-мусульман. И всё это – за тарелку чечевичной похлебки!
Острие шампура заскользило по груди Орвилла и остановилось чуть выше левого соска молодого человека. От резкого толчка жирное тело заколыхалось, волна прошла от пупка до подбородка. Металл поцарапал кожу, выступила крошечная капелька крови, которая тут же смешалась с холодным потом.
– Вот только здесь речь идет не просто о чечевичной похлебке, продолжал незнакомец, пока стальное острие, путешествуя по правой руке Орвилла, слегка царапало кожу. – У тебя есть собственные дома, хорошая машина, подчиненные... Посмотри на свои часы, да будет благословенно имя Аллаха.
Можешь оставить их себе, если выпустишь меня отсюда, подумал Орвилл, но не сказал вслух, потому что не хотел, чтобы его снова проткнул шампур. Вот же дерьмо, не могу придумать, как из этого выпутаться. От судорожно подыскивал нужные слова, которые бы заставили нападавших испариться. Но пульсирующая боль в переносице и в руке просто кричала о том, что таких слов не существует. Он почувствовал, как забурлило в желудке, который вот-вот опустошится.
Свободной рукой Назим снял часы и передал его второму.
– Ну надо же... Жежер-Лекультр. Только лучшее, да? Сколько правительство тебе заплатило за то, чтобы ты стал стукачом? Уверен, что много, если ты можешь покупать часы за двадцать тысяч долларов.
Он бросил часы на пол и стал их топтать, словно пытался выбить из них жизнь. Правда он мало чего добился – лишь трещины на стекле, так что этот жест потерял театральность, которой террорист хотел добиться, и ему пришлось ненадолго перевести дух.
– Я лишь охочусь на преступников, – сказал Орвилл. – У тебя нет монополии на понимание посланий Аллаха.
– Не смей больше произносить его имя, – ответил тот, плюнув Орвиллу в лицо.
Верхняя губа Орвилла непроизвольно подрагивала, но калифорниец не был трусом. Он понимал, что скоро умрет, и решил сделать это с максимальным достоинством.
– Умак занья феех эрд [17]17
Твоя мать трахалась с обезьяной (араб.)
[Закрыть], – сказал он, глядя террористу прямо в лицо и пытаясь не заикаться.
Глаза мужчины озарились яростью. Он явно ожидал, что Орвилл сдастся, начнет умолять. Только не этой демонстрации потрясающей храбрости.
– Ничего, сейчас ты зарыдаешь, как девчонка, – сказал он.
Рука поднялась и снова опустилась, вонзив шампур в правую ладонь Орвилла, который не смог сдержать беззащитного завывания, имеющего так мало общего с бравадой несколькими секундами ранее. В воздух взметнулся фонтан крови, приземлившись в открытый рот Орвилла, тот захлебнулся и начал кашлять, содрогаясь в спазмах, каждое покашливание с болью отдавалось в руках, пригвожденных к столу огромными стальными булавками.
Кашель постепенно затих, и пророчество террориста исполнилось: по щекам Орвилла скатились две крупные слезы, упав на стол. Похоже, только этого и ждал мучитель, чтобы освободить Орвилла от страданий. Он поднял другой кухонный инструмент: тридцатисантиметровый нож.
– Конец тебе, кунех.
Орвилл услышал выстрел, металлическим эхом отразившийся от сковородок, выстроившихся на стенах в ряд, как послушные солдаты, и террорист рухнул на пол. Его напарник даже не успел повернуться, чтобы узнать, откуда прилетела пуля. Он перепрыгнул через кухонную стойку, расколов кафель пряжкой на ремне, и приземлился на руки. Второй выстрел выбил щепки из дверного косяка, примерно в полуметре над головой Назима, и тот исчез.
Орвилл, совершенно голый и распятый, с разбитым лицом, продырявленными ладонями и залитый кровью, едва смог повернуться, чтобы рассмотреть своего спасителя. Это был худой белокурый парень лет тридцати, в джинсах и, как показалось в сумраке кухне, в чем-то похожем на рубашку священника.
– Ну и видок у тебя, Орвилл, – сказал священник, обходя его сбоку, по следам второго террориста. Сжимая пистолет обеими руками, он резко высунулся за дверь. Там была лишь пустая гостиная и открытое окно.
Священник вернулся к Орвиллу, который недоверчиво потер бы глаза, не будь его руки пришпилены к столу.
– Я вас не знаю... Но всё равно спасибо. Освободите меня, пожалуйста, – при его сломанном носе и выбитых зубах это прозвучало как: "Я ваф не фнаю... Но фсё рафно фпафибо..."
– Сожми зубы. Сейчас будет больно, – молодой священник резким движением выдернул шампур из его правой руки. Несмотря на то, что он старался сделать это по возможности менее болезненно, Орвилл всё равно не сумел сдержать крика. – А знаешь, тебя нелегко было разыскать.
Орвилл прервал его, подняв руку, в которой явственно виднелась дыра размером с одноцентовую монету. Стиснув зубы от боли и усилия, Орвилл перекатился на левый бок и сам выдернул второй шампур.
На этот раз он не закричал.
– Можешь идти? – спросил священник, помогая ему подняться.
– Сейчас в Ватикане поляк?
– Уже нет. Моя машина в двух шагах отсюда. Ты не догадываешься, куда делся твой гость?
– А мне почем знать? – ответил Орвилл, схватив рулон бумажных полотенец, висящий у кухонного окна, и кое-как обматывая руки, по пол-рулона на каждую. Его ладони стали похожи на гигантскую сладкую вату, которая постепенно краснела в центре.
– Брось это и отойди от окна. В машине я тебя перебинтую. А я-то думал, что ты эксперт по образу мыслей террористов.
– Так вот оно что! Ты из ЦРУ! Полагаю, мне несказанно повезло.
– Ну, более или менее. Меня зовут Альберт, и я международный связной.
– Связной? С кем, с Ватиканом?
Альберт ничего не ответил. Члены Священного Союза никогда не признавались, что имеют к нему отношение.
– Ладно, оставим это, – сказал Орвилл, чуть не скорчившись от боли. – Слушай, здесь нам никто не поможет. Не думаю, что кто-нибудь услышал выстрелы, потому что ближайшие соседи – в полукилометре отсюда. У тебя есть мобильный?
– Это не годится. Если приедет полиция, тебя отправят в больницу, а потом возьмут показания. Через полчаса в палату с букетами в руках войдут агенты ЦРУ.
– Так ты что, знаешь, как из всего этого выпутаться?
– Не очень хорошо. И кроме того, я ненавижу оружие. Тебе повезло, что пуля попала в типа с шампуром, а не в тебя.
– Что ж, тогда они должны тебе понравиться, – сказал Орвилл, поднимая свои руки – сахарную вату. – А что ты за агент?
– Я не очень много времени посвятил физической подготовке, – ответил Альберт с извиняющимся жестом. – Я больше по компьютерам.
– Ну тогда мы поладим. Черт, у меня что-то голова кружится, – Орвилл чуть не упал, от этого его удержала лишь рука Альберта.
– Сможешь дойти до машины, Орвилл? – спросил священник.
Калифорниец кивнул, хоть и не слишком уверенно.
– Сколько их?
– Насколько я знаю, остался только тот, что убежал. Но он наверняка поджидает нас в саду.
Альберт бросил быстрый взгляд в окно, стараясь особо не высовываться.
– Тогда мы готовы. Идем вниз по холму, держась в тени стены. Он может оказаться где угодно.
