Текст книги "Нооходцы: Cupri Dies (СИ)"

Автор книги: Хель Шмакова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц)

Глава шестнадцатая. 10 октября 1985 года, 12:32, час Сатурна

Мисс Клинг устроила такую истерику, что Леви серьёзно засомневалась в её уровне самоконтроля. Перекошенное и пунцовое лицо наставницы впервые перестало выглядеть красивым, и это пугало бы…

Если бы смысл слов, покидающих искажённый в крике рот, доходил до Леви. Время будто остановилось для неё в тот момент, когда слегка сонное лицо сэра Глорвайта уступило место вечной полуухмылке Нетуса Бельторна.

Первый звонок тревоги послушница ощутила, подав ему руку. Его ладонь выглядела морщинистой и шершавой… но на ощупь оказалась гладкой. А вместо вялых, коротких сосисок у Октинимоса почему-то были длинные и подвижные пальцы.

И этот абсурдный поцелуй! Она же видела, как её руки коснулась окладистая борода, но не почувствовала. И взгляд сразу напомнил о безобидной старушке, перепутавшей общежитие с магазином оптики… Что это за магия? И почему для мисс Клинг ничего не изменилось?

Когда Нетус подтвердил подозрения Леви, его ложный облик развеялся, как дым от порыва ветра. Но наставница этого не увидела. Перед ней по-прежнему стоял сэр Фарер Глорвайт, за непочтительность к которому она теперь распекала послушницу.

– Ты здесь вообще?!

– Да. – Леви будто очнулась. – Да, разумеется.

– А ну, повтори мою последнюю фразу!!!

– Вы сказали… что… что…

Ладонь мисс Клинг взвилась в замахе, будто она хотела ударить послушницу, но ничего не произошло. Вместо этого наставница скрестила руки на груди и заходила по комнате.

– Я хочу, чтобы ты до самой Инициации не смела открывать рот без моего разрешения! Всё равно слова умного не дождёшься! Ты попросту позоришь меня! Хочешь, чтобы твоя глупость привела к неприятностям?!

– Я всё ещё не понимаю, что я такого сказала.

– Не понимаешь?!!

– Нет.

– Ты посмела заикаться о каких-то там уроках, посмела… ты ещё lumen naturae не ощущаешь, а просишь Октинимоса тебя учить! Что он подумает обо мне? Что я не объяснила будущей коллеге, как следует разговаривать с такими людьми? Или, ещё хуже, что ты недовольна своей наставницей?

Леви подавила зевок, украдкой касаясь ладони, которая словно до сих пор хранила тепло от пожатия.

– Или, может, тебя и в самом деле что-то не устраивает?! Ты говори! Я могу попросить мистера Тансерда подобрать другого преподавателя! Не знаю, правда, кто захочет возиться с настолько тупой бездарностью! Лично я уже устала терпеть!

– А сэр Глорвайт, вроде бы, и не обиделся… – сказала Леви. Скандал начал её забавлять, едва она осознала всю беспочвенность страхов наставницы. Что подумает сэр Глорвайт? Да ничего. Он в этот момент, наверное, кофе пил где-нибудь.

– Дура! Слишком много было бы чести, если бы он на тебя обиделся! А со мной он не попрощался, ты понимаешь?! Понимаешь, нет?! Он на меня даже не посмотрел! Он… стоит ему захотеть, и я буду в опале уже завтра – а всё по твоей милости!

– Извините, мисс Клинг. Я не хотела навредить, я просто…

– Ты «просто» не думаешь, что говоришь! – Наставница постепенно белела. – От тебя слишком много проблем! Я всё ещё помню о твоих милых беседах с Бельторном, если хочешь знать!

Это была воистину роковая минута. Услышав имя Нетуса, Леви, неожиданно для себя, улыбнулась… быстро, всего лишь на секунду, но мисс Клинг это заметила.

В её пощёчине оказалось столько силы, что Леви не удержалась на стуле.

Лёжа вниз лицом и чувствуя отвратительную дрожь унижения, пробирающую от кончиков пальцев до корней волос, послушница разрыдалась. После того, как подобное позволил себе её отчим, мама с ним развелась.

Здесь же Леви никто не защищал.

– Хлеб. Хлеб и вода, – прошипела мисс Клинг. – Этим ты будешь питаться всю ближайшую неделю. Может быть. Или я решу, что ты и без хлеба обойдёшься. Престиж Ассоциации не должен пострадать из-за таких слабовольных толстых идиоток, как ты.

Сквозь рыдания Леви услышала грохот двери и скрежет ключа. К глубокой, жгучей обиде мигом добавилась такая же жгучая и глубокая ярость.

Послушница никогда не предполагала, что способна ненавидеть так сильно.

Вскочив с пола, она почти взлетела на стол, пинком сбросила ни в чём не повинную лампу и открыла окно, едва не оторвав ручку. Вид улицы с третьего этажа её отрезвил: вряд ли получится спрыгнуть, ничего не сломав. Архитектура здания не обнадёживала: ни колонн, ни уступов, по которым можно было бы попробовать спуститься безболезненно…

Да и куда она пойдёт? Понимает это мисс Клинг или нет, но дар её ученицы пробуждается. И она знает – причём снова не стараниями наставницы! – что ей грозит, если дар не взять под контроль.

Нетус?.. Ему и самому трудно приходится, да и он ей ничем не обязан, в конце концов. Хотя об уроках Леви спросила вполне серьёзно: этот опальный практик уж точно знает о пробуждении больше, чем она сама, и мог бы подсказать, как себя вести, как сдержать музыку, всё громче звучащую в ушах…

Что же делать?

Леви закрыла окно, спрыгнула со стола и подошла к зеркалу. Щека горела алым, волосы торчали, одежда очутилась в полном беспорядке. Ох, если бы она попалась на глаза Нетусу в таком виде, он точно взял бы назад своё обещание.

Сегодня он смотрел на неё так, будто очень рад их встрече. Словно… соскучился. И это именно то, что она хотела бы увидеть в следующий раз. Не жалость. Не отвращение. Не тревогу.

У него должен быть повод для улыбки, а не для очередного беспокойства. Ради этого стоит что-то сделать самой.

Леви достала гребешок и принялась судорожно расчёсывать волосы. Это её несколько успокоило, и она забралась на кровать с ногами, полностью остановив внутренний диалог. Вместе с бурей разума словно улеглись и все внешние: комната показалась послушнице тихой и совершенно пустой, будто десять минут назад здесь не звенели оскорбления и пощёчины.

Если бы только мама была жива, всё складывалось бы иначе. Рэйен Дим бы не допустила подобного обращения со своей дочерью.

Стоп. А что, если…

От внезапной тревоги Леви буквально похолодела. Почему мама заключила такой договор с Герцогом? Почему Рэйен Дим считала, что в Ассоциации её дочери может угрожать опасность? И, всё-таки, что же с ней случилось полтора года назад?..

Едва не упав с кровати, послушница рванулась к шкафу. Рубашку матери она спрятала среди прочей одежды, чтобы не рассыпаться трезвучиями при виде переполненных силой резервуаров. Сейчас же, выбросив прямо на пол несколько вешалок со свитерами, она извлекла электриковый шёлк на свет и впилась взглядом в тусклую, изрезанную странными символами медь.

Которая же из них?.. Леви пыталась вспомнить, какой именно пуговицы коснулась прядь Кроцелла. Они все походили друг на друга и пахли озоном, как воздух перед грозой…

Метнув быстрый взгляд в сторону двери, послушница вернулась на кровать с рубашкой в руках. От резьбы на пуговицах глазам становилось больно, а уши заполнял тревожный, неразборчивый шёпот. Леви собрала волю в кулак, подавляя ежесекундное желание отвести взгляд, и принялась рассматривать резервуары по очереди. Она не знала, что именно ищет, но должна же печать выделяться хоть как-то…

Пожалуй, самым странным в этих кусочках меди выглядело то, что каждый из них больше напоминал часть мозаики, чем нечто самостоятельное. Кусая губы от неприятной щекотки в пальцах, послушница дотрагивалась до каждой из них, выискивая хоть какую-нибудь зацепку.

Кто-то прошёл мимо двери, громко топая. Леви вздрогнула, на секунду отвлеклась и почувствовала сильное головокружение. Не опасно ли то, что она делает?

О, Яхве, конечно же, это опасно. Сомнений быть не может. А потому возьми себя в руки и продолжай, дурёха.

Спустя несколько минут у Леви возникло отчётливое ощущение, что с резервуарами что-то неладно. Эта враждебность, болезненные прикосновения с лёгким призвуком безумия – так ли они должны взаимодействовать с дочерью их создательницы? Из рассказов мисс Клинг следовало, что нет.

Ну и куда тебе-то? Сам хозяин печати не сразу её почувствовал. А до того она полтора года находилась в руках людей намного опытней тебя – и они не смогли обнаружить один несчастный кусок металла среди двенадцати схожих.

– Кроцелл, – позвала Леви голосом, который ей самой показался до отвращения жалобным. – Мне… нужна помощь. Очень.

Шёлк остался мёртвым, а медь – враждебной. Вчера Герцог узнал, что она касалась его печати – следовательно, должен узнать и сегодня. Но раньше наступления ночи проверить не получится…

Леви вздохнула, выпустила рубашку из рук и позволила ей свободно соскользнуть на пол. Пуговицы еле слышно звякнули друг о друга, и эта короткая нота будто повисла в воздухе, уцепилась за ворвавшийся сквозняк и несколько раз отразилась от стен. Можно протянуть руку и сжать пальцы, заставить этот звук метаться в них, как пойманную птицу…

Наваждение исчезло раньше, чем Леви ему поддалась. Стрелки на хронометре показывали без четырёх минут два. Что ж, пожалуй, стоит заняться единственным полезным делом, которое возможно в создавшейся ситуации – медитацией. Других идей всё равно нет.

Конечно, мисс Клинг могла вернуться в любой момент, но что ещё она может сделать – наказать послушницу за прилежание?

А ведь с неё станется… ох, да и чёрт с ней.

– Пошла она, в самом деле, – произнесла Леви вслух и почувствовала облегчение. Как сохранить чистоту речи при таком образе жизни, а?

Откинуться назад, закрыть глаза и втянуть носом прохладный воздух. Услышать просыпающиеся голоса. Каждый предмет в комнате тихо напевает собственную мелодию, и присутствие таких понятных и живых эмоций в них сводит с ума.

А внутри – тишина, будто в оке бури. Звуки пусть беснуются – слушай, но не погружайся… обозначь границы урагана. А затем воскреси в памяти то, что должно его подчинить.

Музыка Кроцелла пришла мгновенно, будто была не сложнейшим произведением, а простой колыбельной. Впрочем… так ли велика разница, если…

Если какофония вихря и в самом деле успокаивается, а звуковой ад с каждой минутой медитации становится всё больше похож на оркестр. И как легко, как естественно выходит скользить по ласковым волнам новорождённой сюиты, роняя недостающие ноты на её поверхность… Метроном дыхания держит ритм: вдох-выдох, снова и снова, много минут подряд.

Музыка Кроцелла, точно сияющий ключ, настраивает окружающее пространство, но вдруг стихает сама по себе. Она больше не нужна, и она понимает это. Голоса оркестра обретают свою собственную силу и гармонию, которая насыщает воздух запахом озона.

И тогда каждый вдох становится глотком пьянящей, густой, дистиллированной силы.

Глаза Леви распахнулись, но она не увидела ничего, кроме острого, болезненного света, будто выжигающего самую сетчатку – такого страшного, что она закричала, но лёгкие взорвались колючей болью, и крик перешёл в кашель. Вспыхнули ладони, и пламя устремилось по рукам вглубь её существа, будто в самый центр ока бури ударило несколько молний разом.

Пытаясь звать на помощь и глотая жгучий воздух, Леви упала лицом в подушку. Но спасти её было некому, кроме её собственного обморока.

Впрочем, послушнице показалось, что это самая настоящая смерть.

Глава семнадцатая. 10 октября 1985 года, 14:03, час Марса

В моей комнате не убирались уже с неделю. Неудивительно, чаевых я не оставляю, так чего ради стараться-то? Не уверен, что я сам согласился бы выгребать из-под кровати собственные грязные носки, зная, что за это никто не заплатит. Непременно приведу её в порядок сам, когда в моём плотном расписании найдётся время для перерыва. А сейчас меня ждут отчёты Октинимосов, и пусть от них будет хоть немного пользы, ну пожалуйста!

Уже по списку имён тех, кто контактировал с аномалией, можно было понять, что задача стоит непростая: одни только высшие Октинимосы с первой по десятого включительно. Начнём по порядку.

О, эта идеальная каллиграфия леди Бельторн! Бабушка, как обычно, выражалась иносказательно и называла «место света» Белым Танцором. Манера, свойственная всем Октинимосам её поколения, которые предпочитали не запрещать, а играть в загадки. Считалось, что если послушнику попались на глаза подобные записи, и он сумел их разгадать, а потом – справиться с доставшимися ему силами, то он заслужил, и его следует оставить в покое.

Подход, который близок и мне.

Белый танцор, одетый в красное… что бы это могло значить? Сердце Танцора спрятано на обратной стороне зеркала, и следует войти в собственное отражение, чтобы увидеть путь к этому самому сердцу. Чёрт, кажется, я немного завидую сэру Файндрексу: по молодости бабушка точно писала ему неплохие стихи.

Кроме странной метафорической записи про зеркало, глава Ассоциации коротко рассказывала о своём общении с Танцором, описывая его как нечто враждебное и мстительное, но согласное на беседу, «если ветер за тебя попросит». Но она явно подразумевала что-то иное, ведь он должен был «принести с собой запах мира и согласия», тот ветер, с которым я знаком, от мира и согласия обычно далёк.

Дочитав заметку, я не без отчаяния подумал о том, что это, возможно, самая содержательная из имеющихся.

Так, идём дальше… запись Фарера Глорвайта, надо же. Лаконичней некуда: «В контакт с Танцором войти не удалось, 1963 г.». Оливия Мерсье, третий Октинимос – кажется, умерла в семьдесят девятом… «Враждебность объекта исключает возможность изучения, настаиваю на изоляции, 1966 г.».

Если всё так и продолжится, то я вернусь в библиотеку и поищу другие аномалии. Куда мне поперёк сильнейших в пекло? Ещё несколько подобных записей… О, а вот эта свежая совсем, помечена восемьдесят четвёртым годом.

Джеффри Тансерд, второй Октинимос.

«Я в ужасе от того, насколько сильно мы успели восстановить стража против себя за последние десять лет, коллеги. Мы говорим с ним с позиции силы, как с Герцогами, которые служат нам в согласии с Соломоновой правдой, но страж не слабей многих из них, и при этом ничем не связан; это сущность, у которой мы не можем требовать покорности. По результатам нескольких попыток контакта могу сказать, что мне удалось вызвать у стража определённое доверие, и поэтому нахожу возможным настаивать на том, чтобы практики обращались к нему с предельной почтительностью.

В конце концов, у него действительно есть причины ненавидеть нас, и отрицать это значило бы серьёзно грешить против истории.

Рекомендации: делайте всё, что он скажет. Если он захочет, чтобы вы хлебнули воды из Уонэгиска – вперёд, Соломон вас побери! Если он захочет, чтобы вы перерезали себе горло – расчехляйте атам и будьте как можно более убедительны (он всё равно остановит вас в последний момент, он ненавидит кровь).

И не прекословьте. Какую бы чушь он ни нёс, не возражайте ни словом, ни выражением лица! Глаза в пол и молчать! Можете даже согласиться, если гордость позволит. Когда он закончит обливать вас помоями (запаситесь терпением, это надолго), то спросит, зачем вы пришли, и я лично обещаю массу проблем тому, кто вякнет про lumen naturae или про силу в принципе. Страж понимает только конкретные цели. Вы можете убедить его помочь вам, если ему понравится ваша цель, но он никогда не поделится силой просто так.

И если вы с ним договоритесь, то можете рассчитывать на то, что он позволит вам нырнуть к пещере. Но ведите себя прилично – если он хотя бы на секунду в вас усомнится, пока вы будете на дне… что ж, мы будем скорбеть».

Я ощутил почти любовь к старине Тансерду. Вот кто умеет приносить настоящую пользу делу! Неудивительно, что он стал вторым Октинимосом раньше, чем поседел. Бобр Глорвайт, как я слышал, изрядно злился по этому поводу. Оно и понятно: мало приятного, когда тебя обходит почти мальчишка, да ещё и «самородок» – ни к одной из старых линий крови Тансерд не принадлежал.

Да, талантливый мужик. Очень талантливый.

Вспомнив разговор Нирити и Лидии Стэпфорд, подслушанный мной в «Алхимии», я вздрогнул. Сомневаюсь, что жена Тансерда действует без его ведома, но если он как-то во всём этом замешан, то мои дела плохи.

Но зачем это сэру Джеффри, он же и так второй Октинимос и один из самых уважаемых практиков? Что ещё ему нужно?

Я поёжился от налетевшего сквозняка и чихнул. Заметка Джеффри Тансерда взлетела и приземлилась на пол обратной стороной. Там тоже было что-то написано – чуть менее разборчиво и аккуратно, но я всё же решил прочесть.

«От кинникинника поначалу страшно тошнит, но держите себя в руках, если не хотите провалить всё дело. И не забудьте добавить гармалу, по какой-то причине на неё он реагирует быстрее».

Ох, Тансерд. А ведь бабушка старалась, зашифровывала… Неизвестно, сколько бы я провозился с её загадкой, если бы не твои подсказки. Благодаря тебе я знаю место и знаю, что за ветер мира она подразумевала.

Озеро Уонэгиска, значит. Видно, его страж относится к людям неплохо. Может быть, даже бережёт, если судить по тому, что в парке ни разу не случилось ни одного завалящего ограбления… но нас, практиков, ненавидит. И заговорит со мной только в том случае, если я приду к озеру с трубкой мира, набью её кинникинником и выкурю – то есть, выражу свои добрые намерения понятным для него способом.

Зная всё это, не так уж трудно догадаться, какими обвинениями меня будет осыпать Белый Танцор, Одетый В Красное. Что он такое – эхо верований живших здесь племён, обрётшее собственное сознание? Обезумевший Стихиалий, выпивший душу могущественного шамана? Или, быть может, сотворённый сторож?..

Что ж, у меня появился шанс узнать. Но для этого нужно раздобыть кинникинник. Табак я, положим, найду; с гармалой тоже сложностей не будет. Вот только я слышал, что смесь должна содержать не меньше пяти ингредиентов, иначе духи тебя даже не почуют…

Кажется, мне нужен соответствующий эксперт.

Я вложил заметку обратно в папку и поднялся. В этот момент в голове возникло ощущение странной пустоты, а комната поплыла перед глазами, и я понял, что падаю. Слава Яхве, стул из-под меня никуда не делся – только скрипнул как-то особенно жалостливо, когда на него с размаху опустилась моя не самая лёгкая туша.

Чувствуя глубокую благодарность к уставшему от меня предмету мебели, я ошалело наблюдал, как покачивается пол комнаты – будто я нахожусь внутри крутящейся юлы. Резко пересохло в горле, и я потянулся к бутылке с содовой, стоявшей около папки, но не смог удержать её в руке – дрожь была настолько сильной, что пальцы мне почти не повиновались.

Так, постойте-ка, а когда я в последний раз ел? С моей привычкой пропускать завтрак это не очень-то удивляет… Надо выбраться из мотеля, перекусить…

Но голода я не испытывал – скорей тошноту от одновременного вращения окружающего пространства и содержимого моей черепной коробки. Эта тошнота из неприятного призрака стала ещё одной проблемой, причём так быстро, что я непроизвольно зажал себе рот. Разваливаюсь, не иначе.

Набравшись терпения, я дождался, пока мир вокруг меня придёт в норму. Когда от всей этой вакханалии уцелела только лёгкая ломота в висках, я залпом проглотил оставшуюся содовую, оделся и выбежал из номера.

Всю дорогу до ближайшего фастфуда я прислушивался к стуку своего собственного сердца, которое тикало так громко, будто могло этим что-то изменить. Как ни крути, лечение при помощи lumen naturae – штука спорная, и если моё тело начнёт после него вести себя странно, никто из опытных практиков не удивится.

Я играл в эту лотерею не впервые, и обычно мне везло. Но, кажется, на сей раз меня приложили крепче, чем я думал. Это был один из тех сюрпризов, что мешали широкому использованию магии в медицине – проблемы, которые настигли меня через год-два после той драки и которые я мог за это время предотвратить, появились сейчас, и разбираться с ними придётся в ближайшем будущем. Плата за ускоренное восстановление.

Мрачно вгрызаясь в хот-дог за высоким столиком безымянной забегаловки, я молился про себя, чтобы эти самые последствия ограничились тремором и головокружениями, а не подкинули мне, к примеру, ухудшение моего и без того не орлиного зрения. От дешёвого кофе —сахара в нём хватило бы, чтобы убить парочку диабетиков – ко мне вернулась тошнота, и я запрокинул голову, глубоко вдыхая сырой воздух с запахом бензина. Одновременно с этим какой-то человек за соседним столиком вздрогнул и низко наклонился к своему гамбургеру, будто застеснялся.

Это движение меня насторожило, но я постарался не подать виду. Расправляясь с остатками хот-дога, я краем глаза наблюдал за этим парнем. Ничего примечательного, на первый взгляд – кожаная куртка, джинсы, русый полубокс на голове. Однако за те несколько минут, что я за ним следил, он ни разу не прикоснулся к своей еде. И в этом не было бы ничего странного – мало ли какие мысли могут внезапно одолеть человека за обедом – но когда он воровато оглянулся и царапнул моё лицо напряжённым бесцветным взглядом, я вспомнил, что уже видел его. У входа в мотель.

Так. И что это такое, я вас спрашиваю? Очередное проявление нежной заботы Ассоциации?

Версия была бы хорошей – если б только они не были уверены, что я исчез из города от безысходности. Отсутствие хронометров на руках моего неожиданного спутника само по себе ни о чём не говорило, но слежку со стороны опытного практика я бы никогда в жизни не заметил, особенно с пустой медью.

Следовательно, передо мной обычный, не слишком смекалистый «хвост». Интересно бы знать, чей.

Я закончил обедать, оставив на столике недопитый кофе, и пошёл прочь – но не в сторону мотеля, а в противоположную, по улице, ведущей к центру города. Спустя несколько минут, на углу кирпичной трёхэтажки, я обернулся: «хвост» предсказуемо маячил на некотором расстоянии, подняв воротник куртки и глядя под ноги. Ухмыльнувшись про себя, я свернул за угол и подменил собственное лицо обликом небритого парня в бежевом пальто, который исчез за дверью магазинчика напротив. Оставалось только закурить и напустить на себя вид побеспечней.

«Хвост» вылетел из-за угла буквально через пару секунд и принялся озираться с выражением крайнего недоумения на простоватом лице типичного «быка»: я не мог успеть сбежать, все повороты и открытые двери находились слишком далеко. Конечно, он не знал, что егоцель подпирает собой стену в каких-нибудь трёх шагах от него, и потому буквально выжигал взглядом улицу в поисках решения внезапной головоломки. Вскоре глаза «хвоста» округлились до полного сходства с блюдцами, он зло харкнул на землю и зашагал к телефонной будке, расположившейся неподалёку.

Ага, любопытно, кому ты позвонишь, друг. Жаль, я не смогу тебя подслушать. Впрочем, легко догадаться: сначала ты пожалуешься на то, что упустил цель, затем получишь инструкции…

И куда же ты после этого пойдёшь?

Сквозь замызганные стёкла будки я видел, как «хвост» угрюмо кивает. Махнуться с ним ролями, что ли? Но куда меня может завести такая слежка, особенно теперь, когда мне нечем себя защитить? С другой стороны, этот парень знает, где я живу. Можно, конечно, перенести базу, но если меня нашли в «Хот-доге и подушке», то найдут и потом. Следовательно, нужно что-то придумать прямо сейчас – просто исчезнуть не получится.

Из проулка близ магазинчика выпорхнула стайка смеющихся девиц. Леди были одеты предельно откровенно, и от вида целой галереи умопомрачительных декольте я чуть не забыл, что я тут делаю. И одновременно с этим у меня родилась идея, которую в здравом уме я счёл бы бредовой, но сейчас мой разум был отравлен – поддельной сосиской в хот-доге, приторным кофе из пакетика, головокружениями, библиотекой Ассоциации и этим городом в целом. Поэтому я дождался, пока девушки пройдут рядом, запоминая облик самой яркой из них, и украл его, как только они завернули за угол.

«Хвост» же продолжал одиноко кивать неслышному голосу, точно пластиковая собачка на приборной панели авто. Я взял курс на его будку, стараясь выглядеть уверенно. Чёрт, и ни одной витрины, в которой можно было бы увидеть отражение.

Ждать пришлось ещё около минуты. Если всё получится, надо бы узнать, о чём они беседовали так долго…

– Эй, красавчик, – позвал я, когда «хвост» уныло выполз из будки. – Как дела?

Красавчик неохотно оторвал взгляд от собственных ботинок и перевёл его на меня. Глаза мгновенно затуманились и стали как-то нехорошо поблёскивать. Разумеется, моё лицо интересовало горе-шпиона гораздо меньше, чем то, что владелица этого образа так щедро выставляла напоказ чуть ниже.

– Ку-ку, детка, – хрипло сказал он, приобретая сходство с умственно отсталым бульдогом – разве что слюни за воротник не потекли. Чёрт возьми, если я становлюсь хоть чуточку похож на него при виде чьих-то прелестей, то имеет смысл уйти в монастырь, причём срочно.

– Ты какой-то грустный, – сказал я, судорожно соображая, надо ли улыбнуться. – Интересует компания?

– Ох, малышка, я бы и рад… – «Хвост», кажется облизнулся, но я понадеялся, что это всего лишь воображение разыгралось. – Но я на работе, ждут меня…

– А я тебя надолго и не задержу. Только подумай: лучшие пять минут твоей жизни всего за двадцать баксов.

Последняя фраза была цитатой. Когда-то примерно таким же способом одна жрица любви домогалась и моего кошелька, поэтому от едва сдерживаемого гомерического хохота мне стало почти плохо. Чтобы не дать ему прорваться, я закусил губу; судя по изменившемуся лицу «хвоста», на маске это выглядело соблазнительно.

– Я и дольше могу, – похвалился он.

Спасибо, что поделился, мать твою. Даже и не знаю, как бы я жил без этих сведений.

– Вот и проверим, дорогуша. – Я выдал что-то вроде истерической гримасы в качестве замены чарующей улыбки. – Можешь не платить, если побьёшь рекорд.

Ха, да у меня талант импровизатора, наверное. А вообще, почему люди так охотно клюют на всевозможные скидки?

– Ну, ладно. – «Хвост» ощерился довольной улыбкой. – Давай, покажи, что умеешь.

– Прямо здесь? – Я нервно хихикнул. – Может, поищем какой-нибудь уголок потише?

– Я весь твой, маленькая скромница. Веди. – Мой новообретённый клиент сделал попытку ухватить меня за руку, но я уклонился и погрозил ему пальцем. Мою ладонь с женской никак не спутаешь.

Натянув на лицо идиотский оскал, я шмыгнул в тот же проулок, из которого перед этим вышли девушки. Он был сквозным, и я даже видел машины, шуршавшие по асфальту на соседней улице. Впрочем, ближе к середине проулка обнаружилась лестница, ведущая в подвал.

Мы с «хвостом» разделили одну и ту же мысль.

– А вот и местечко для траха, сладкая, – прогнусил «клиент», явно пытаясь звучать сексуально. Уж не знаю, чем это кончится, но парочку комплексов на всю оставшуюся жизнь я точно заработал.

Видимо, теперь я всегда буду сравнивать себя с этим похотливым уродом и надеяться на лучшее.

– Читаешь мои мысли, – защебетал я, ныряя вниз по ступенькам. – Ну же, скорей… жеребец.

Из незапертого подвала тянуло чем-то непривлекательным. Но места на площадке перед входом вполне хватало для двоих. Не успел я обернуться, как «хвост» буквально нахлынул на меня со страстью быка-производителя, к которому подвели невесту. Оглушённый резкой вонью пота и грязной одежды, я отпрянул; действительность перед моим лицом сейчас представляла собой мглу, и единственным живым объектом в ней были омерзительно масленые глаза «хвоста» с их мутным блеском. О, Яхве, я в облике дамы всего десять минут, и уже хочу обратно. Как же остальные справляются?

Когда я ударил «клиента» в самую чувствительную и незащищённую точку тела, мне почудилось, что я мщу за всех проституток, измученных улицей.

«Хвост», ожидавший куда более нежного обращения со своим достоинством, хрипло взвыл и согнулся. Не теряя времени, я изо всех сил двинул ему по ушам; икнув, он свалился мне под ноги. Куртка задралась и обнажила пистолет за ремнём. Пока её хозяин тряс головой, сопротивляясь обмороку, я завладел оружием и перепрыгнул через вздрагивающую спину, оказавшись на ступеньках. Конечно, «хвост» был слишком крепок, чтобы потерять сознание от такого удара, но и нынешний результат меня вполне устроил.

– Пятью минутами и правда не обойдёмся, так что деньги оставь себе, – сказал я, снимая пистолет с предохранителя и присаживаясь на ступеньки. Стрелок из меня, разумеется, неважный, но расстояние на моей стороне.

– Ты… тварь, – выдавил «хвост», постепенно разгибаясь, – сучка… я тебе устрою сладкую жизнь, погоди только…

– Не мельтеши. – Я усмехнулся. – Повернись ко мне передом. Для начала.

Кряхтя, «хвост» завозился на заплёванном цементном полу. Выглядел он теперь довольно жалко: плохо выбритое бледное лицо, кривой нос и обида в глубоко запавших серых глазах.

– Что тебе нужно?!

Я коснулся своего лба, расставаясь с маской и мысленно извиняясь перед её хозяйкой. Надеюсь, этот экспромт не испортит ей жизнь.

Глаза «хвоста» расширились, он издал что-то вроде сдавленного вскрика и попытался отползти от меня к стене. Надо сказать, без особого успеха: кажется, врезал я ему и в самом деле здорово, так что его лицо ежесекундно искажалось болью.

– Т-ты!..

– Ага. – Я позволил себе улыбнуться. – Знаешь меня?

– Опусти пистолет, мужик! – «Хвост» поднял руку, будто пытаясь демонстрировать дружелюбие. – Я тебе не враг!

– Разреши усомниться. Моих друзей в этом городе можно по пальцам одной руки пересчитать, и я их знаю лично. А вот тебя вижу впервые.

– Я… я просто хотел убедиться, что ты… ну, понимаешь, что ты – тот, кто нужен…

– Правда? И кому же?

Глаза «хвоста» на секунду заволокло пеленой страха, но он тряхнул головой.

– Опусти пистолет. Я бы всё равно с тобой заговорил, я просто не был уверен, что ты… ну, понимаешь, связан со всей этой… чертовщиной.

– Связан с чертовщиной? – Я расхохотался. – Как, скажи на милость, ты собирался в этом убедиться? Подождал бы, пока я принесу в жертву кошку?

– Но ведь я же убедился, – резонно возразил «хвост». – Ты – тот, кого исключили из Ассоциации Исследователей, и мой наниматель ищет именно тебя.

– Откуда твой наниматель обо мне знает?

– Да чего ты спрашиваешь-то! Мне тебя описали и сказали, где искать – вот и всё моё дело!

– Хорошо, допустим. К кому мне тогда обращаться с вопросами?

– Да я тебе адрес скажу! И телефонный номер, если захочешь, только опусти пистолет!

– Не дождёшься. Мне почему-то кажется, что эта штука неплохо помогает нам договариваться. Ну?

«Хвост» прерывисто вздохнул, запустил руку под куртку и извлёк оттуда визитку, которую бросил мне на колени. Я сунул трофей в карман и поднялся.

– Мужик, ну отдай пистолет-то, – жалобно попросил мой несостоявшийся клиент. – Мне ж не заплатят, если я сознаюсь, что ты меня, э… развёл… как девочку.

– Понятия не имею, почему это должно меня волновать, – хмыкнул я. – Ты вообще уверен, что ты для такой работы подходишь?

– Нет. Но жрать-то хочется.

– Ох, ладно. Часы у тебя есть?