Текст книги "Нооходцы: Cupri Dies (СИ)"

Автор книги: Хель Шмакова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 23 страниц)

Разглагольствуя в пустоту, Драчун то и дело ускорял шаг. Его профиль иногда обозначался на фоне расплывчатого ландшафта, но он не давал Леви увидеть выражение своего лица.

И всё же послушница успела разглядеть край его острой, удовлетворённой ухмылки: Старший Дух знал, что удар попадёт в цель, и оттого чуть дольше наслаждался печатью вызванного им испуга.

«Ведь не могут тебя предать свои же?..».

Но зачем Ассоциации безвольное тело послушницы Леви Дим?

________________________________

(3) Медленный и спокойный музыкальный темп.

(4) Быстрый музыкальный темп.

Глава тридцать пятая. 22 октября 1985 года, 09:08, час Сатурна

– Смотри-ка, ходишь, надо же!

Терри сиял, как начищенная ложка, и вообще был очень собою доволен. Я с трудом разделял его чувства – не потому, что ночное бдение над моим бездыханным телом плохо удалось практику-самоучке, и совсем не потому, что он натворил чуши. Нет, ни в коем случае. Для человека, который узнал о енохианских прописях и конструировании ритуальных кругов меньше суток назад, Терри справился великолепно, и на месте Ассоциации я бы волосы на себе рвал, упустив такой кадр.

Кажется, у меня просто не выходит поверить, что всё получилось. Моё обещание руководить ритуалом пропало втуне – когда жгучие змеи lumen naturae вгрызлись в мой позвоночник, сознание успешно отказалось принимать участие в творящейся вакханалии. Пасти у тех змей почему-то были акульими… надеюсь, я не орал.

Но Терри хорошо запомнил мои объяснения – может, у меня получилось бы стать наставником в Ассоциации. Если б леди Вендева Бельторн согласилась… а это, конечно, вряд ли.

Ноги слушались плохо, будто чужие. Впрочем, мне бы сейчас хоть какие – только бы держали. Ещё один круг, ну же… иди ровнее, старина…

Перед серым, малоприметным трейлером Терри росла высокая и пожухлая трава. Её стебли лопались о мои босые ступни с противным треском; я понимал, что должен сильнее ощущать их жёсткость и окружающий холод, но это снова было уже что-то по сравнению с безнадёжным ничем из вчерашнего дня.

Интересно, смогу ли я хотя бы себе признаться в том, как сильно испугался?..

Круг снова получился ущербный. Я дошёл до трейлера и упёрся рукой в стену, чтобы передохнуть. Левая сторона лица продолжала глухо ныть.

«Не обманывай себя, – злорадно сказал кто-то внутри, – ты по-прежнему никуда не годишься. Щенок, которому позволяли думать, что он чего-то стоит, не более. От тебя можно избавиться, щёлкнув пальцами».

– Эй, Нетус, хреново?

– Есть такое.

– Что надо сделать?

Терри, разумеется, имел в виду совсем не то «хреново», которое действительно меня мучило, и я промолчал. Было странно ощущать себя старше этого человека с острыми скулами и скорбной складкой у рта – то, как он смотрел на меня, как ждал слов одобрения своей работе…

О, Яхве, где взять достаточно душевной щедрости?

– Ты уже всё сделал. Знаешь, Терри, «спасибо» сейчас моих чувств не передаст. Я у тебя в долгу.

Лицо самоучки не изменилось, но глаза чуть потеплели, и я мысленно вздохнул с облегчением. Мир потихоньку прекращал раскачиваться вокруг меня.

– А эта штука работает не как процедуры в больницах? Одного раза хватит? – поинтересовался Терри.

– Что, хочешь ещё надо мной поизмываться? У тебя будет такая возможность. Мне понадобится твоя помощь прямо сегодня, только уже в другом.

Самоучка чуть приподнял брови:

– Ты меня прости, но ты сейчас выдержишь?

«Нет, не выдержишь, Нетус Бельторн, куда тебе?».

– Выдержу, конечно. Первый раз, что ли.

– Может, всё-таки отлежишься хотя бы эту ночь?

Я оттолкнулся от стены и начал новый круг по лужайке. Ступни натыкались на ещё не затоптанную траву и потихоньку замерзали; никогда не думал, что это ощущение может меня обрадовать.

– Не хочу тратить время. Если я позволю себе валяться, то упущу свой последний шанс.

– А ты не потеряешь больше, если снова сляжешь?

Остановившись неподалёку от Терри, я размялся. Нет, серьёзно, моё самочувствие можно было бы назвать нормальным, если бы не мелочи в виде проблем с координацией движений, лицом и самолюбием. Нельзя расклеиваться, только не сейчас…

– Терри, это всего лишь магия, а не восхождение на Эверест. Я переживу.

– Ну, как знаешь. Я тебе не любящая бабушка, чтобы отговаривать. Эй, что смешного?..

Чёрт подери, лучших слов он выбрать просто не мог. Я понимал, что выгляжу, как сумасшедший, но меня рвало хохотом до тех пор, пока в лёгких не кончился воздух.

– Да ты не в себе, парень.

– Ага. Самое подходящее состояние для того, что мы с тобой сейчас сделаем. Соль ещё осталась? Тащи.

Очертания городских крыш маячили в холодной дымке на порядочном расстоянии. Что-то кружило в воздухе – манка вроде снега, но ещё не снег – а с моих губ срывался пар. Прохладная осень, обычно в это время теплее.

Закурив, я стиснул сигарету зубами и попытался зажмуриться. Правый глаз с готовностью погрузился в темноту, а веки на левом едва шевельнулись. Отчётливое напряжение в скуле и губах – точно кто-то заставляет меня неприятно ухмыляться против моей воли…

В зеркало я, разумеется, так и не посмотрел.

– Эй, – позвал Терри, – а где рисовать основу? Прямо на земле, что ли?

– Нет, – ответил я, оборачиваясь. – Как ты представляешь чёткий Триангулум на траве? Нужно что-то вроде полотнища.

– Где я возьму полотнище?

– Стащи простыню с кровати. Триангулум для этого ритуала нужен побольше, чем вчера.

Не говоря ни слова, самоучка исчез в трейлере. Мне стало стыдно за собственную резкость, но ненадолго.

Солевые линии мутно поблёскивали, перемигиваясь с воздушной изморосью. Пока Терри возился с уголками треугольника – основой, которую предстояло заполнить – я развернул блокнот, сунутый в карман ещё утром. Нужный мне ритуал носил неброское название «Линза №5» и предназначался для доступа к памяти предметов; я второпях срисовал его три года назад, рассчитывая использовать, чтобы доказать свою невиновность…

Потратил месяц, а подходящей улики не нашёл, потому что дурак. Глупо было даже надеяться. Только очень оптимистичный убийца не заметёт самый явный свой след.

– Нетус, а дальше?

Я протянул Терри блокнот:

– Видишь эти строки? Мне нужно, чтобы каждая из них заполняла один из трёх секторов, пока в нём не кончится свободное пространство. Вычерчивать справа налево, против часовой стрелки. А я пошёл за резервуарами.

Джон Ди, первый из Ангелов Её Величества – наших коллег с Британских островов – потратил много лет, чтобы изобрести язык, на котором практики могли бы говорить с пространством и не становиться жертвами безжалостного естественного отбора. Без меди и енохианского алфавита выживали сильнейшие, а не умнейшие; может, это и оздоравливало наше сообщество, только развитию никак не способствовало. У мага, который впускает lumen naturae внутрь себя, нет ресурсов сознания на эксперименты и наблюдение.

Ангелы Её Величества плотно застряли в прошлом и смотрели на Ассоциацию, как на блудного сына, который однажды непременно вернётся под крыло королевы. Леди Вендева Бельторн совершенно не переносила встречи с ними и ненавидела, когда они оказывались правы хотя бы в мелочах.

Но мы были бы идиотами, если бы вместе с водой выплеснули ребёнка. Медные резервуары и ангельский алфавит – а на деле шифр, разработанный в сотрудничестве с кем-то из Герцогов – позволили детям со средним и слабым восприятием не сходить с ума, а вырастать в уважаемых практиков.

Вернувшись из трейлера со своей медью – двумя антикварными кувшинами, и индийским божком – я обратил внимание на то, как старательно Терри копирует каждый символ из моего блокнота. Тоненькая струйка соли сыпалась из его горсти, складываясь в так называемое «воззвание». Самые простые ритуалы состояли из трёх строф и в качестве основы использовали Триангулум. Те, что посложнее – Циркум, который легко делился на большее количество частей.

Но суть оставалась одна, и краеугольным её камнем был Принцип Трисмегиста – «Что вверху, то и внизу». С чего всё началось – с курицы или с яйца? Зажигают ли огонь капризные Стихиалии, как думали наши далёкие предки, или сам огонь порождает духов?

Каждое явление в подлунном мире оставляло отпечаток в плохо исследованном, но от этого не менее реальном пространстве Ноо. И мы уже множество раз убеждались: созидая отпечаток, мы можем создать само явление. Вычерчивая ритуальный узор, мы утверждаем: то, чего мы желаем, уже состоялось. А lumen naturae – неоспоримый аргумент нашей правоты.

Главное, чтобы его хватило. Я расставил резервуары по углам треугольника.

– Что потом? – осведомился Терри, заполняя уже третий сектор. – Ты ведь, кажется, сам собираешься работать с этой штукой?

– А кто будет следить, чтобы целостность силового контура не нарушалась? За этим обычно и нужна вся эта толпа в балахонах. Сила – штука капризная.

Когда самоучка завершил работу, я в последний раз сверил его творение со своей зарисовкой. Составлять «воззвания» и конструировать ритуальные основы – дело Высших практиков, и для него нужно иметь поэтический дар, а мне не повезло ни с одним из этих условий. Я могу только использовать чужие разработки, и для собственного же блага лучше убедиться, что это будет сделано без ошибок.

Подправив несколько мелочей дрожащими пальцами, я кивнул Терри и шагнул в середину Триангулума. Изображение неизвестной – пока ещё неизвестной – печати Соломона колебалось в моих руках от слабого ветерка. Художник должен был с чего-то рисовать – хотя бы с фотографии – и сквозь эти образы я смогу заглянуть в память самой печати.

Зачем? Чтобы услышать, какое имя произносили те, кто прикасался к ней раньше.

– Терри, ты готов?

– Спрашиваешь.

– Начинай.

Самоучка опустился на колени у края простыни и закрыл глаза. Я вздрогнул от нервного морозца, пробежавшего по моей спине – обычная смесь испуга и предвкушения перед интересным делом – и произнёс заглавную строфу «воззвания» вслух. Низкая вибрация из ближайшего резервуара хлынула в соответствующий сектор; будь у меня хорошее зрение, я наверняка сумел бы разглядеть голубоватые искорки на соляном узоре.

Терри вздрогнул, но справился с собой. После второй строфы он даже не шевельнулся, хотя пространство над простынёй начало потрескивать на самой грани слуха. Третья заставила его распрямить спину и сильно напрячь плечи.

Совсем забыл ему сказать, что пресловутых ребят в балахонах должно быть по одному на каждый задействованный резервуар. Но если я справлялся, то и Терри выдержит. У меня вообще создавалось ощущение, что он на порядок крепче среднего практика.

От Триангулума поднималась пульсация – так воздух колеблется над огнём или нагретым асфальтом – и я ещё раз повторил каждую из трёх строф. Магический прилив усилился, электризуя кожу и вызывая тревожное чувство неправильности происходящего – побочный эффект, которому никогда не должен поддаваться Октинимос. Духи понимают лишь силу. Мир понимает лишь силу. А сила эта – в уверенности.

Я повторил «воззвание» целиком в третий и последний раз. Невидимая волна затопила мой череп, оставив тонкую сияющую ось, выработанную многими годами медитаций. «Никакой практики до посвящения», ага, как же. Посмотреть бы, что получается из таких вот кроликов, но пока не до того.

Рисунок печати мерцает передо мной, будто дверь, которую следует открыть… Доля секунды – и я прохожу сквозь него. Мимо несутся картинки, словно я еду в поезде с нерадивым стюардом, который ленился протереть окно. Повинуясь стрелке внутреннего компаса, стираю с мутного стекла слой за слоем; зрение проясняется.

Набросок помнит руки, дряблые и холодные – они касались его недавно. Эти руки мне знакомы, и они принадлежат де Вризу. Двигаюсь дальше – вот твёрдые, уверенные прикосновения, которые формируют самую душу рисунка. Длинные и костистые фаланги, скрытый тенью лоб, отблеск настольной лампы на круглой линзе монокля…

Печать лежит рядом, молчаливая и колючая, безразличная ко всему. Свет мягко падает на её грани, почти не создавая бликов и не заслоняя предмет от моего взгляда. На неё трудно смотреть – она не хочет быть изученной и стремится выскользнуть из фокуса внимания, точно своенравная рыжая кошка.

Пространство между мной и печатью воображает себя чулком и пытается растягиваться, чтобы не дать мне до неё дотронуться. Дудки, и не таких обламывали.

Погружаюсь в новый туннель памяти – длинный, тёмный, наполненный разноцветными молниями и далёкими звёздами. Вся эта мишура только отвлекает – лишняя секунда на восхищение игрой красок, и я всплыву обратно в осенний день. Это слой пустоты, возникший на месте давно стёршихся воспоминаний, и он изрядно толст – Соломонова печать пережила больше, чем все Соединённые Штаты целиком. Иногда в вакууме попадаются выцветшие обрывки реальности, похожие на клочки старых газет, по которым ничего уже не разобрать. Я не позволяю своему вниманию цепляться за них: мне необходимы точные сведения.

Чувство времени тает внутри, и это первый звонок опасности. Моему сосредоточению осталось недолго. Чёрт возьми, я должен, должен успеть… меня не хватит на ещё одно погружение…

Голоса. В темноте появляются голоса. Язык мне неизвестен. По звучанию напоминает испанский… Идиот, береги ресурсы, ты начинаешь рассыпаться!

Резкий свет… нет, это просто факелы на стенах – тёплые, приглушённые. Но мои глаза так привыкли к темноте, что желтоватые отблески вышибают из них слезу. Я – истончившаяся ось самого себя, совпадающая с медной печатью в руках высокого человека с неразличимым лицом. Слышны шаги нескольких людей – фигура в тёмном плаще не одна, но движется впереди группы.

Подземелье. Низкие потолки. Тихая беседа. Меня – печать – помещают в центр пола, изрисованного охристыми линиями. Пять белых плащей, один тёмный…

Фигуры бесшумно скользят вдоль стен, занимая места, будто готовясь начать общий танец. Я – ось… нет, я – нить. От моего сознания остаётся уже очень мало, и с каждой песчинкой в мировых часах всё меньше… Тишина невыносима. Времени больше не существует.

Вспышка интереса: тёмная фигура начинает петь. Я всё ещё не понимаю ни слова, но слышу, что пение фальшиво. Печати нет дела до хрипов и повизгиваний: наконец-то в мире происходит то, что касается её напрямую. Она терпеливо ждёт.

– Ипос…

Слово звучит громко, повторенное всеми шестью практиками сразу.

– Ипос…

Печать отзывается, теплеет, и я чувствую, как оживает её собственный голос – неслышный, но болезненно реальный. Она поёт, обращаясь к тому, кто должен прийти.

– Ипос!

Я – уже не нить, лишь тонкое волоконце мысли… и оно рвётся.

Я рвусь.

– Ипос!!

– Что?.. Эй, Нетус? Ты здесь?

Встряхнувшись, я выронил рисунок. Ветер мгновенно подхватил его и вынес за пределы Триангулума, чуть смазав один из солевых углов. Терри, обеспокоенно глядевший на меня, весь покрылся потом, а жилы у него на висках вздулись так сильно, что стали видны даже подслеповатому мне.

– Вырубай контур, – прокашлял я и окончательно испоганил ритуальный узор собственным телом. Низкая вибрация резервуаров стихла мгновением раньше.

– Ты как? – осторожно поинтересовался Терри, не приближаясь ко мне – наверное, ему не хотелось наступать на едва остывший Триангулум.

– Порядок, – отозвался я и чихнул: взметнувшаяся соль забилась в ноздри.

До «порядка», разумеется, было далеко. Ноги снова меня не держали, но хотя бы чувствовали траву и простыню – следовательно, оклемаюсь через непродолжительное время. По крайней мере, моему телу хватило сил не лежать ничком, а вполне себе ровно усесться. Пальцы сами нашли сигаретную пачку и злобно скомкали – она была пуста. Чёрт.

– Ты чего такое сейчас проорал? Я чуть контроль не потерял.

– То, зачем я всё это устроил. Извини, что так нагрузил.

– Да брось ты.

Терри поднялся, и я видел: он врёт не хуже меня. Его пошатывало, а жилистая рука шарила у пояса – там, где раньше находилась плоская фляга. Сейчас она отсутствовала – видать, он оставил её в трейлере.

– Спасибо, мистер Макферсон.

– За что?

– Идиотский вопрос.

Возможно, следовало поумерить свою дурацкую резкость, но я не мог. Если уж в здравом уме эта задача была для меня непосильной, то сейчас, когда мои мозги ещё не полностью всплыли со дна чужой памяти, не стоило даже пробовать.

– Ты, чёрт подери, мог отбрехаться. Я прошу о вещах, в которых нет ни малейшей выгоды ни для кого, кроме меня, но ты зачем-то интересуешься, что я при этом чувствую, и мне страшно хочется ответить честно, хотя это не должно тебя волновать.

Терри Макферсон нашарил оброненную флягу в траве чуть поодаль и приложился к ней, а затем вернул своё внимание мне.

– Что-то ещё, парень?

– Вы с Милли – два сапога пара. Я вас обоих не понимаю. Почему вам не наплевать? Почему она отвезла меня не в больницу, а сюда? Почему ты со мной возишься?!

Слова выходили толчками, как кровь из разорванной артерии. Странное, колючее ощущение поселилось на мёрзнущих щеках, и я невольно поднял руку, чтобы его стереть. На костяшках пальцев остался чуть влажный след.

Самоучка, тем временем, продолжал хлебать из своей фляги мелкими глотками. Его лицо чуть покраснело.

– Я же говорил: ты не в себе, – хрипло произнёс Терри, возвращая опустевший сосуд на пояс. – Всё сказал? Или ещё остались вопросы?

– …Откуда-нибудь поблизости можно позвонить?

– Автомат у большого шлагбаума, пешим ходом минут десять. – Самоучка махнул рукой в сторону городской черты. – В твоём состоянии – двадцать, если не потеряешься. Сделай милость, как пойдёшь обратно – захвати пожрать, а то сил уже нет никаких.

Шмыгая носом, я заставил себя подняться. От стыда и беспричинной злости хотелось бежать – далеко и не оглядываясь. К счастью, такой возможности у меня не было, но гордыни хватало, чтобы хоть немного держать лицо.

– Ботинки надень, – каркнул Терри, скрываясь в трейлере. – Холодно же.

– Не надену, – прошипел я ему вслед.

Глава тридцать шестая. Марс в Тельце

Мирные склоны под зеленоватым северным небом устилал снег, который не холодил ни рук, ни лица. Последний пройденный дольмен недавно скрылся за очередной вершиной, но ритм не смолкал. Леви уже настолько привыкла жить мелодиями, что иногда закрывала уставшие глаза и шла так, на слух.

Здесь было очень мало звёзд, а на горизонте в направлении следующего дольмена разливалось что-то, похожее на рассвет – будто ещё несколько секунд, и из-за чёрной линии холмов вынырнет яркий краешек солнца. Но послушница и её странный спутник с кайманом на плече шли по снегу уже порядочное время, а утро так и не наступило. Очередная иллюзия Ноо.

Из тумана и хвойных рощ по обе стороны тропы то и дело вставали покосившиеся дома, взирающие на бледную зарю пустыми окнами. В этой картине было нечто безысходное, и, как предполагала Леви, куда более опасное, чем всё, что ей довелось увидеть во время этого путешествия. Впечатлений хватало, и даже с избытком, лишающим послушницу способности удивляться…

Но безветренная пустота за несколько минут до восхода наводила жуть. Действительно ли они должны идти в сторону ненаступающего рассвета? Не приманка ли это, уводящая путника всё дальше по ложному следу?

Драчун, впрочем, не выглядел ни напуганным, ни обеспокоенным. Его шаги не оставляли следов на снежном покрове.

– Мне здесь тоже не нравится, – сообщил он, ненадолго оборачиваясь к Леви.

– Что, мой щит не работает?..

– Работает, просто я иногда на тебя смотрю. Не волнуйся, мы ведь идём по ритму, так что не потеряемся.

Леви зябко повела плечами. Крылья ей больше не мешали – она избавилась от них, когда поняла, что тратит слишком много сил на поддержание необычной формы. Да, пространство Ноо позволяло куда больше, чем мир за пределами снов, но и восстановить энергию в нём было гораздо сложнее…

Послушница надеялась, что сумеет продержаться. Преимущества дружбы с Кроцеллом и музыкальной памяти позволяли ей поддерживать щит-мелодию практически без усилий, но и он мог отказать в любой момент. Волнами накатывала странная сонливость… но что произойдёт, если уснуть внутри сна?

Взобравшись на очередной холм, Драчун присвистнул, но ничего не сказал. Поравнявшись с ним, Леви почувствовала непреодолимое желание спрятаться за его спину, которое едва сумела побороть.

Внизу открывалась пологая долина, затопленная языками холодного пламени. Тёмные острия сосен корчились в мертвенной синеве, а под ними мелькали продолговатые пятна. Иногда мрак вздувался то здесь, то там, словно огромные гнойники, которые мгновенно лопались, и в эти моменты Леви отчётливо слышала больные, диссонирующие трели.

И ритм, разумеется, уходил прямо в кипящие облака света.

– Мне кажется, там не пройти, – полувопросительно сказала Леви, косясь на Драчуна.

– Точно. – Спутник качнул подбородком. Кошачья ухмылка сползла с его лица. —Придётся огибать.

– Что это такое?

– Что угодно. Здешние места могли взбеситься по тысяче причин, которые меня не заботят. Ты в самом деле хочешь знать?

У кромки света вздулась огромная, склизкая на вид башня красноватой тьмы, испустила жестокий визг и умерла, распространяя по склону запах мучений и гнили. Послушница невольно зажала нос, а Драчун скривился.

– На самом деле, нет, – прогнусила Леви сквозь ладонь.

Старший Дух резко втянул носом воздух и наклонился к своему кайману. Рептилия неохотно махнула хвостом, соскользнула на снег и медленно затопала вниз по холму – но не к горящему туману, а левее, в обход.

– Не заблудимся, – сказал Драчун, – хотя именно этого от нас и ждут.

– Кто?

– Эти земли. Знаешь, где мы находимся? Сознание людей оказывается здесь, когда они попадают в плен больного сна. Вы зовёте такой сон комой.

Леви похолодела:

– То есть, я сейчас…

– Может быть. Но беспокоиться не о чем. Люди ведь просыпаются, так?

Посмеиваясь, Старший Дух ускорил шаг. Послушница следовала за ним, не в силах оторвать взгляд от пылающих деревьев. Жуткий костёр, казалось, отбрасывал гигантские тени на здешнее небо; по кромке света метались какие-то фигуры, бежали прочь, грызлись между собой…

Не иначе, обитатели леса спасались от бедствия. Но холмы их, видимо, тоже чем-то отпугивали, и послушница мысленно соглашалась с духами, оглядываясь на пустынный ландшафт, укрытый непотревоженным снегом. Даже их следы уже исчезли, хотя над холмами не было ни малейшего ветерка.

Ритм дольменов стих резко и полностью, не оставив даже эха. Леви чётко осознала этот момент и в очередной раз запретила себе впадать в панику. Драчун хранил спокойствие – в самом деле, если он Герцог или ровня им, что ему может угрожать здесь?..

Но ей он не обещал никакой защиты. Да и сама Леви ни за что не стала бы его о таком просить.

До её слуха долетали стоны и визги перепуганных духов. Очередной пузырь тьмы лопнул над лесом, и острые силуэты порскнули в разные стороны. Один, продолговатый и явно четырёхлапый, в страхе кинулся вверх по склону. За ним следовали ещё трое, пытаясь вцепиться в спину и длинный чёрный хвост.

– Падальщики обнаглели, – прокомментировал Драчун. – Чего б и не поторопить жертву, да?

Жертва, тем временем, то ли не собиралась легко сдаваться, то ли испугалась до такой степени, что летела всё выше, роняя на снег тающие клочья дыма. Дух напоминал волка – большого, но удивительно лёгкого, будто нарисованного тушью на влажной бумаге. Те, что гнали его, походили на раздувшихся морских ежей. Они то и дело впивались в волка своими иглами, заставляя его терять всё больше цвета.

Леви бессознательно подалась вперёд, пытаясь услышать мелодии приближающихся существ. Морские ежи глушили волка резким, неприятным жужжанием – такие звуки мог бы издавать рой шершней; раненый дух, однако, сохранял упорство, и вскоре преследователи отступили. Кажется, холмов они по-настоящему боялись, и колючее жужжание утекло вниз по склону, уступая место тихому и безумному бубну – ритму отчаяния, боли и ужаса. Волк почти взобрался на вершину холма, и послушница смогла увидеть его жутко раздвоенную морду, усыпанную бледно мерцающими подобиями глаз.

Лапы духа подломились, и он упал, окрашивая воздух тёмно-серыми разводами, вихрящимися, словно капли чернил в стакане с водой. Волк лишь чуть-чуть не дотянул до верха; росчерк его хвоста трепетал, истончаясь и впитываясь в равнодушный снег. Леви скорее угадала, чем услышала густое молчание, которое подошло к гаснущему духу вплотную и давило своим тяжёлым брюхом остатки его музыки.

Она знала это молчание. Она уже отняла у него одну жертву перед тем, как потеряться в Ноо. Жадная пустота, всасывающая в себя чужие ноты, но неспособная заполниться…

Едва соображая, послушница бросилась к неподвижному волку, рассеяла щит талых вод и вцепилась в угасающую мелодию духа всей своей волей. На секунду звуки вспыхнули чуть ярче, а у Леви закружилась голова, будто она передала волку часть собственной жизненной силы.

– Что ты делаешь?! – изумился Драчун, хватаясь за рукоять шпаги. – Просто прерви его мучения и поглоти! Тебе пригодится энергия.

Двумордый волк хаотично мигал десятком глаз, дёргая лапой и постепенно бледнея.

– Поторопись, скоро от него ничего не останется!

Леви зажмурилась, напрягла слух, и цепочки нот, уходящие в снег, предстали перед её внутренним взором. Пульсирующая вспышка её собственной силы устремилась к духу, и одновременно с этим послушница сосредоточила волю, чтобы собрать рассыпающуюся мелодию.

Музыка совместилась, и на мгновение Леви увидела призрачное, слабо оформленное и плоское, но всё же сознание. Дух не был способен на сложные эмоции, мыслил до невразумительности просто, но мог ощупывать мир при помощи чувств.

И мог ощутить собственную смерть.

Ну же, ведь она это уже делала…

Алчный снег впитывал звуки быстрее, чем послушница успевала их ловить. Только теперь она поняла, почему духи избегали холмов. Непроизвольно погрузив ладони в теневую шерсть волка, Леви с изумлением осознала её физическую реальность – шелковистую и ускользающую, точно поток тёплого воздуха.

– Его нужно поднять! – обратилась послушница к Драчуну. – Нужно стащить его вниз, иначе он умрёт!

– Тебе надо – ты и поднимай, – равнодушно отозвался Старший Дух, – ещё не хватало рыбок в прибой сталкивать…

Леви чертыхнулась. Она заслонила себя и волка музыкальным щитом и буквально кожей ощутила, как мириады крошечных челюстей соскальзывают с его границ. Подумать только, хищный снег! Хорошо, что она не успела отдать ему слишком много, так беспечно сбросив защиту минутой ранее!

Ухватив духа за поблёкший загривок, послушница поволокла его вниз, пытаясь вспомнить, на каком рубеже падальщики ещё следовали за раненым собратом. Чёрт подери, если тот снег впитывает в себя всё, что на него попадает – даже отпечатки – то опасная зона заканчивается там, где ноги начнут оставлять следы…

Вид размётанных борозд и ямок, похожих на звериные лапы, показался Леви настоящим благословением. Она протащила волка чуть дальше и прислушалась: музыка наконец-то перестала утекать из его формы, но всё ещё дрожала и диссонировала.

Послушница представила себя дирижёром и обратилась к ритмам раненого духа. Сколько времени она потратит на настройку?.. А сил? Но Танцор говорил, что духов можно приручать. А если ей удастся, и она получит больше, чем подпитку от почти мёртвого существа?

Медленно, но верно музыкальные фразы совмещались, и Леви чувствовала, как шерсть волка теплеет под её руками. Погасшие было глаза снова заморгали на страшных мордах, обегая фигуру послушницы и вплетая в тихое звучание восстановленной музыки яркие ноты вопроса. Наконец, волк сильно вздрогнул всем телом и перевернулся на лапы, встряхивая раздвоенной головой.

Только тогда Леви заметила, что падальщики снова появились. Они кружили на расстоянии, жужжа и шевеля иглами. За её спиной продолжал тлеть местный лес. Попытавшись встать, послушница со вздохом осела на землю. Да, она потратила много сил… Что с ней сделает спасённое ею существо, почуяв слабость?

Страха не было – только любопытство исследователя с привкусом лёгкого безумия. Происходящее стало восприниматься отстранённо, как эксперимент. Дух может испытывать лишь одну эмоцию за раз, и судьба Леви зависит от того, что он сейчас почувствует по отношению к ней.

Волк обнюхал себя. Затем обнюхал её руки, всё ещё протянутые к нему. Повернул морду к падальщикам, выпустил из призрачных ноздрей клуб серебристого пара и снова посмотрел на Леви. Его хвост взмыл вверх и застыл в таком положении. Духи, похожие на морских ежей, чуть приблизились, и у послушницы возникло стойкое ощущение, что на сей раз они пришли не за волком.

Двумордый дух поднялся на мощные, длинные лапы и опять встряхнулся, затем втянул воздух и испустил переливистый вой из обеих глоток. Вокруг него завихрились короткие трели – волк впитывал lumen naturae прямо из окружающей среды, и слабеющая Леви чувствовала, как в его шерсти путается ветер.

Жужжание падальщиков стало ближе. Послушница закрыла глаза, пытаясь вернуть себе внутреннее равновесие, а секунду спустя её окутала тёплая волна. Волк низко рыкнул, и жужжание мгновенно пропало. Огромная голова едва поместилась на коленях послушницы, а хвост, снова обрётший прежнюю густоту, укрыл её ступни.

Трели впитывались в шерсть духа, оставляя на ней лёгкие разряды. Тонкая нить связи, при помощи которой Леви передавала волку собственную энергию, завибрировала на другой частоте, вливая в неё новые силы. Это походило на глоток горячего вина с пряностями – послушнице даже показалось, что она слегка опьянела. Призрак молчания, подступивший к ней близко, как никогда, растворился в тепле и шелковистости.

На снегу плясали бледно-голубые отсветы, но до кромки леса было приличное расстояние, и губительный огонь не мог дотянуться до Леви и волка. Последний продолжал пить радостные ноты из прохладного воздуха и низко ворчать, выражая что-то вроде недоумения.

– Тоже так хочу… – пробормотала Леви, – научи, а?

Волк её не понял. Только нить связи снова завибрировала, передавая ей очередную порцию lumen naturae. О, господи, как же мало сил у неё осталось…

Но совсем скоро баланс восстановился, и Леви почувствовала себя так, словно проснулась после крепкого и сладкого сна. Двумордый дух смотрел на неё своими беспорядочными глазами и, кажется, был собою доволен. Послушница уткнулась носом в его шею, вспомнив, как делала то же самое с акита-ину по имени Близ, жившим у них с мамой пять лет назад.

Волк, видимо, счёт дело законченным и снова поднялся на лапы. Нить их связи, однако, никуда не исчезла, и по ней скользнула цепочка низких нот, которую Леви почему-то восприняла как имя. Она мысленно повторила звуки, и волк издал короткое рычание.

Невероятно… Дух назвался ей, и это значило, что эксперимент прошёл удачно. Что-то скажет Танцор, когда узнает!