Текст книги "Нооходцы: Cupri Dies (СИ)"

Автор книги: Хель Шмакова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 23 страниц)

Белый Танцор скрестил руки на груди, и его усмешка стала колючей, а глаза сузились:

– Ты хитрец, Бунтарь. Почему ты сам не обучаешь её?

– Мы не можем учить смертных, и тебе это известно.

– Однако я вижу на ней следы твоей песни.

– Потому, что она её запомнила.

Взгляд Танцора обратился, наконец, к Леви. Ожидания снова обманули: ей казалось, что она почувствует смущение, тревогу или даже страх… но ничего не случилось. Хозяин парка сделал ещё несколько шагов и оказался совсем близко. Ростом он почти не превосходил послушницу; Кроцелл возвышался над ними обоими, точно серебряная башня.

– Здравствуй, девушка, – звонко сказал Танцор, улыбнувшись с неожиданной мягкостью. – Мои владения страшат тебя?

– Да… сэр, – выдавила Леви и тут же устыдилась этого «сэр», прозвучавшего крайне неуместно.

– Что ж, значит, ты не глупа. По словам Бунтаря, ты нуждаешься в учителе и не сможешь без него обойтись. Правда ли это?

– Я не знаю… Наверное. Меня учили, что духи сводят с ума таких, как я…

– И это верно. Знаешь ли ты, как спасается твоё племя?

– Нет…

– Становится глухим и слепым. Как только вы начинаете видеть истинное лицо мира, вам закрывают глаза – вместо того, чтобы научить вас смотреть, не отводя взгляд. Вам предлагают всю жизнь хлебать жалкие крохи силы из медных плошек вместо того, чтобы научить свободно дышать светом Вакан-Танки. Жив ли среди вас ещё хоть кто-то, кто помнит, как это делается?

– Она не виновата, Танцор, – сердито проговорил Кроцелл.

– А, не вмешивайся, – бросил хозяин парка, не повернув головы. – Зачем ты здесь, девушка? В тебе нет уверенности, нет решительности, да и храбрости совсем немного. Если бы я предложил тебе освобождение от мира духов, скажи, неужели бы ты не приняла бы его?

– Что… что вы имеете в виду?..

– Не каждый из тех, кому мир духов открывал свои двери, умел выдержать ритм Танца – и мы просто освобождали их от песен, которые причиняли им боль. Я мог бы сделать это и для тебя, если ты захочешь.

Над озером проснулся ветер, и спокойствие воды нарушилось лёгкой рябью волн. Помолчав немного, Танцор покосился в сторону Кроцелла и добавил:

– И именно об этом должен просить Бунтарь, если он действительно стремится защитить тебя.

Леви взглянула на Герцога, ожидая возражений, но тот лишь покачал головой:

– Я не думал о таком. Если Танцор знает, как избавить тебя от Дара, и ты выберешь этот путь, я не буду препятствовать.

– Да и зачем? – Хозяин парка язвительно ухмыльнулся. – Ты влип в сделку со смертным, и это явно облегчит тебе работу, разве нет?

Слова, которые показались Леви не более обидными, чем большая часть сказанного Танцором прежде, произвели на Кроцелла странное действие: его глаза сузились и ярко сверкнули, а лицо исказилось гримасой, в которой послушница с глухим удивлением опознала гнев.

– Я здесь не затем, чтобы терпеть твои насмешки, Танцор.

– А я здесь не затем, чтобы насмехаться над тобой. – Хозяин парка стал неожиданно серьёзен: даже из глаз улыбка бесследно пропала. – Мне известна Правда, которая велит таким, как ты, служить смертным; мне известна ваша мучительная жажда свободы; и, наконец, мне известно, что ты сам избегал ярма не одно столетие. Почему ты всё же подчинился, Бунтарь? Что ты получил взамен?

– Довольно!

– И впрямь. Я не ищу ссоры.

Вернув своё внимание Леви, Танцор снова скрестил руки на груди. Ветер дотянулся полупрозрачными пальцами до его волос, и свет Луны, освобождённой от туч, причудливо заиграл на бисерных шнурах.

– Что скажешь, девушка? Примешь моё предложение? Соглашайся, и все твои тревоги останутся позади.

– Нет.

Послушница сказала это очень тихо, но, кажется, её услышал весь парк. Деревья мгновенно прекратили перешёптываться, с поверхности озера исчезла рябь, и даже ветер будто споткнулся о собственный хвост.

– Нет? – Танцор вопросительно изогнул бровь. – Ты уверена? И почему же?

– Я не хочу этого. Не теперь.

Больше всего Леви боялась, что хозяин парка начнёт задавать вопросы. Он мастерски находил уязвимые места собеседников и поддевал их, будто сдирая свежую коросту с недавней ссадины; а причины, которые побудили послушницу отказаться, звучали бы отчаянно глупо…

Что открыть ему в первую очередь? То ли, что без постоянной симфонии окружающего мира она почувствовала бы себя лишённой слуха? Или, может быть, то, что лишь сейчас она начала ощущать своё сходство с великолепной Рэйен, которая не никогда одобрила бы трусливого бегства? Или о Бельторне, которому не верит, может быть, никто – только Леви?

– Не теперь? – На лицо Танцора вернулась мальчишеская усмешка. – Хорошо. Я ошибся: храбрости у тебя, пожалуй, достанет. Ты знаешь свои причины; беда в том, что я пока не знаю моих. Зачем мне браться за это дело?

– Я могу заплатить за её обучение, – вмешался Кроцелл.

– О, нет. – Танцор покачал головой. – От тебя я ничего не приму. За силу, предназначенную ей, она должна расплатиться сама. Что ты можешь мне предложить, девушка?

– Я… не знаю. – Послушница растерялась. – Что вам нужно?

– Очень многое. – Хозяин парка потёр подбородок. – Мне нужен помощник. Нужен спутник. Нужен тот, кто разделит мои цели. Я согласен посадить и возделывать злак, но я желаю получить долю от урожая, понимаешь?

– Кажется, да…

– Я хочу того же самого, чего хотят от своих послушников колдуны, угнездившиеся в этом городе и выпрашивающие у меня капли силы. Я хочу твоей верности и службы, Леви Дим, прозванная Мальвой.

При звуке собственного имени Леви почувствовала сильную дрожь во всём теле. Она обхватила свои плечи руками, чтобы справиться с этим приступом. Ветер менялся, и вместе с ним странным образом менялся её путь.

– Ты можешь отказаться. – Кроцелл мягко коснулся её спины. – Есть другие способы.

Послушница вскинула голову и посмотрела прямо в глаза Танцору. Чувство безбрежного спокойствия, испытанное ею в первые минуты у озера, вернулось, и страх окончательно сдал позиции.

– Можно вас кое о чём попросить? Научите меня заодно играть на вашей флейте.

Танцор тяжело вздохнул:

– Это пимак.

Глава двадцать третья. 12 октября 1985 года, 17:25, час Венеры

Настроение у меня было фантастически скверным.

Не то, чтобы для этого имелись какие-то конкретные причины. Или, сказать точней, я мог насчитать их столько, что вместе они составляли всю мою жизнь без остатка. В хорошем расположении духа я последний раз находился очень давно – наверное, ещё до приезда в Трипл Спайкс – поэтому невелика беда, но прямо сейчас бытие казалось мне совсем уж невыносимым. Может, следовало винить мои внезапные проблемы со сном. Или мучительное до воя желание хоть мельком повидать Леви и убедиться, что с ней всё в порядке – стыдно сознаваться, но блеск атама её наставницы до сих пор стоял перед глазами.

Или встреча с Милли Макферсон, которая ждала меня с минуты на минуту.

Я, конечно, никак не успел бы забыть, что если кто и мог продать меня де Вризу – это она. Но, с другой стороны, я нуждался в помощи, и куда ещё мне за ней идти? Разумеется, у Ассоциации есть запас ингредиентов для кинникинника, если хорошо пошарить в закромах, вот только пока я до тех закромов доберусь…

Подавив вздох, я пнул дверь «Джейлбрейка». Крепкий, застоявшийся запах разномастных сигарет ударил мне в лицо будто бы сковородой и напомнил, что я сам до табачного киоска так и не дошёл. Резко затошнило. Справившись с приступом дурноты, я направился к пустой барной стойке.

Для наплыва посетителей было ещё слишком рано. Никого; только худенькая девушка в грязном переднике старательно натирала пол под бильярдным столом. Её взгляд безучастно скользнул по мне и упёрся в переполненное ведро. Хоть бы окна открыла, что ли, дышать же совершенно невозможно…

– О, явился, посмотрите-ка на него.

Я обернулся на голос Милли, выглядывающую из подсобки с полотенцами в руках. Подумалось, уж не та ли это самая стопка, которую она подложила мне под голову в памятный денёк, лишивший меня любимых очков. Удивительно, как эта заботливость в ней совмещается с её образом жизни…

– Добрый вечер, мадам.

– Кому вечер, а у нас тут ещё не рассвело. Закрыт бар, вообще-то.

– Так я и не за скотчем.

Милли фыркнула и вышла из подсобки, захлопнув дверь мощным пинком. Проследовав мимо меня за барную стойку, она извлекла пару стаканов и прохладно блестящую бутылку.

– Тебе со льдом?

– Не стоит. – Я отрицательно покачал головой. – В смысле, вообще.

– Это почему?

– Ну, я…

Открыв рот для ответа, я вздрогнул и закрыл его обратно. В Милли определённо было что-то, заставляющее язык развязываться безо всякой выпивки – вот зачем мне сообщать ей, что я в последний раз ел утром, и скотч на голодный желудок – затея скверная? И вот, погляди ж ты, чуть не ляпнул… Тьфу.

Ты здесь по делу, старина. И каждое твоё слово имеет цену – для Милли буквально. Возьми себя в руки.

Хозяйка «Джейлбрейка» бесстрастно смотрела на меня, чуть приподняв светлые брови. Совершенно нечитаемое выражение лица. Через несколько секунд она резким кивком указала на один из стульев:

– Ну, присаживайся, излагай.

Я не стал ходить вокруг да около:

– Мадам, вы знаете, что такое кинникинник?

– Положим, – проворчала Милли. – Отдалённо представляю. Смесь, которую индейцы в трубки набивают, если не ошибаюсь.

– Верно. А знаете кого-нибудь, кто представляет лучше? В пределах досягаемости, разумеется?

В одном из стаканов забулькал скотч. Пригубив напиток, Милли хмыкнула и, похоже, задумалась, но ненадолго.

– Ну, есть парочка человек, кто может знать. Но научных работ по этому делу они не защищали, чтобы ты понимал.

– Мне этого и не нужно. Мне нужно, чтобы они либо изготовили для меня кинникинник, либо помогли с ингредиентами, особенно с…

– Весёлой травкой, ага. Ну и запросы же у тебя, парень.

– Сколько мне это будет стоить?

– С ними – как договоришься.

– А с вами, мадам?

Милли, отхлебнувшая в этот момент скотча, поперхнулась и размашисто прижала ко рту ладонь.

– Мне-то за что?

– За информацию, конечно.

– А если бы ты у меня дорогу до автостанции спросил, тоже за бумажником бы полез?

– Как знать.

Льдистые глаза Милли сощурились, и она хищно наклонилась над стойкой. Я отметил про себя некую особую характерность этого движения для неё – несмотря на массивность её габаритов, в этой повадке было что-то от змеи.

– Ну-ка, выкладывай, парень. Задницей чую: ты мне пакость какую-то шьёшь.

– Да причём здесь пакость? – слабо запротестовал я.

– Не финти. Не такого обращения я от тебя заслуживаю, а?

Я нервно сглотнул, не зная, куда деться от пронзительного взгляда хозяйки «Джейлбрейка». Если я стал так отвратно лгать, мои дела плохи. А ведь я действительно стал… Расклеиваюсь. Твою мать, я ж только вчера соловьём свистел у де Вриза в кабинете, почему сейчас-то не выходит?

– На меня вышли люди, которые знают обо мне подозрительно много. – Мой голос звучал неожиданно грустно, и я попытался исправить это улыбкой. Кажется, только усугубил.

– Та-ак, – протянула Милли с угрозой. – Я начинаю понимать. Ты это серьёзно?

– А почему бы и нет?

Напряжение вокруг стойки скакнуло вверх так резко, что от него зазвенел воздух, а у меня даже волосы наэлектризовались. Или просто дыбом встали от вида внезапной ярости в глазах хозяйки «Джейлбрейка». Было абсолютно ясно, что я сейчас получу по морде пустым стаканом без суда и следствия.

Когда я уже мысленно смирился с потерей ещё одной пары очков, Милли вдруг безнадёжно покачала головой и отвернулась к рядам бутылок, бросив через плечо:

– Придурок.

– Прошу прощения?..

– С мозгами у тебя не всё в порядке, говорю.

– Да чего вы так завелись-то, мадам? – Осознав свой примирительный тон, я удивился сам себе. – Я бы понял, вообще-то. Все зарабатывают, как могут, один я баклуши бью.

– Две причины. – Милли снова развернулась ко мне. – Во-первых, информацией об Ассоциации Исследователей уже пару лет не торгую. Вообще. С тобой про это говорить – одно, ты вроде знаешь, что делаешь, да и про саму Ассоциацию в курсе получше меня. А с кем левым, особенно не из местных – упаси Иисус, я не хочу ни в гроб, ни в психушку. Во-вторых, мне самой до смерти интересно, кому такой балбес, как ты, вообще мог понадобиться! У меня, во всяком случае, никто о тебе не спрашивал.

Обхватив голову руками, я ткнулся лбом в стойку. В правдивости хозяйки бара у меня почему-то не возникало ни малейших сомнений, и виски загудели от крушения единственной понятной мне связи между событиями.

– Может, всё-таки скотча? – спросил голос Милли у меня над ухом.

– Нет, – пробубнил я. – На пустой желудок нельзя.

– Сразу бы сказал.

Оторвав лицо от прохладной столешницы спустя пару минут, я увидел плоскую тарелку с двумя вполне симпатичными сэндвичами на ней. Хозяйка «Джейлбрейка» снова пристально и бесстрастно смотрела на меня.

– Мадам, почему? – устало осведомился я. – Вернее, зачем это всё?

– Затем, что я могу себе это позволить, – ответила Милли, даже не став уточнять, что я имею в виду. – Ты с моим бизнесом пересекаешься примерно никак, заруби это себе на носу, так что делового интереса у меня нет. На ваши тёмные делишки мне плевать с тех пор, как я поняла, что они дорого обходятся и мало приносят. Теперь слежу постольку-поскольку, чтобы знать, где обойти, ясно?

Я подтянул к себе сэндвич и вцепился в него зубами, почти не ощущая вкуса. Наблюдая за тем, как я уныло шевелю челюстью, хозяйка бара добавила:

– Мне тоже случалось бодаться с кучей проблем в одиночку, и у меня тоже были времена, когда я хотела убить человека за половинку этой вот дряни. Хоть сейчас по мне и не скажешь, хе. Синди, эй, Синди! – Это относилось к девчонке с ведром. – Сходи-ка в кабинет и принеси мне телефонную книгу.

Проглотив первый сэндвич, я вгрызся во второй. Он показался вкуснее – кажется, ко мне вернулась способность получать удовольствие. Я даже почувствовал что-то вроде аппетита, а мир стал более приятным и дружелюбным местом.

Вот что значит своевременный перекус.

Синди молча принесла телефонную книгу и ускользнула обратно к уборке. За окнами постепенно темнело, двери бара уже несколько раз стукнули – это пришли официантки. Пока я ел, Милли шарила в длинных, убористых столбцах с цифрами и именами. Любопытно, её ли это почерк – такой ровный и аккуратный, словно у преподавательницы.

– Вот. – Хозяйка «Джейлбрейка» развернула книгу ко мне и отчеркнула ногтем один из номеров. – Есть на чём записать? Погоди, я сама. Этот парень вырос в резервации, хоть и бел, как снежинка. Он сможет помочь.

– Спасибо.

– Было бы за что. Расскажи лучше, как там твоя девчонка?

Едва угомонившиеся кошки снова повыползали изо всех щелей и яростно заголосили, вонзая когти в и без того ноющее сердце. По рукам ударил тремор, о котором я уже почти успел забыть, и мой сэндвич едва не улетел на пол, покрытый засохшими следами подошв.

– У-у. – Милли присвистнула. – Спокойней, парень, спокойней. Мама тебя не учила, что с едой играть не следует, а?

Чувствуя невнятную и не особенно уместную злость, я буркнул:

– Когда бы ей успеть, интересно. Я с ней, в общем-то, даже не знаком: разминулись в дверях этого мира.

– Ох. Прости.

– Да ничего.

Хозяйка «Джейлбрейка» опустила подбородок на скрещенные ладони. С остатками сэндвича я расправлялся в молчании; едва последний кусок был проглочен, Милли наполнила-таки скотчем и мой стакан.

– Не могу не спросить, – в её голосе появилась неожиданная задумчивость, – а что насчёт отца?

Я усмехнулся, придвигая напиток к себе:

– Похожая история. Он, говорят, до сих пор жив. А ещё говорят, что я такой же козёл, как и он. Но у меня не было случая проверить.

– Он бросил твою мать?

– Не совсем. Когда она забеременела, отослал её к моей бабке – мол, если желаете видеть наследника рода, так вот он, а меня оставьте в покое.

– Ясно. – Милли выпрямилась и тронула мой стакан своим. – Не знаю, нужно ли тебе моё сочувствие, но, если что…

– Бабке нужней. Из меня тоже наследника не вышло.

– Хочешь об этом поговорить?

У входа раздался взрыв смеха: явились первые посетители. В тот же момент зажглись лампы, и кто-то принялся возиться с колонками. Я осушил стакан залпом и покачал головой:

– Нет, мадам, не хочу.

Глава двадцать четвёртая. 12 октября 1985 года, 20:20, час Сатурна

Леви стояла перед зеркалом и прислушивалась, закрыв глаза. По сравнению с утомительным шумом реальности ткань сна звучала ярче и чище; её мелодии казались более простыми и податливыми. Стоило погрузиться лишь немного глубже, отдать им больше пространства внутри – и можно будет плести из них длинные, замысловатые узоры. Корни сновидений, из которых вырастут новые миры…

Осторожно коснувшись разумом клубка мелодий, Леви ощутила, как по телу – или тому, что служило ей телом здесь – проходит волна дрожи, затихая на самых кончиках пальцев. Не открывая глаз, послушница подняла руку: ей казалось, что на каждом её ногте сидит бабочка. Шаг вперёд, ладонь ощущает гладкую и холодную поверхность; бабочки разом взлетают, и чувствительный воздух трепещет от взмахов их крошечных крыльев.

Время открыть глаза. Комната не изменилась, но в зеркале больше нет её отражения. Вместо знакомых тёмных декораций спальни на Леви смотрит умопомрачительно-синяя бездна, полная дрожащих звёзд. Приходят воспоминания о бессонных ночах, которые Рэйен проводила с дочерью в Аппалачах: подержанный телескоп был их небесным кораблём.

Странно…

Прищурившись, Леви отняла руку от зеркала: оно не отражало ни одного знакомого созвездия.

– Будь осторожна. – На сей раз мягкий голос Кроцелла не застал послушницу врасплох. – В Ноо легко заблудиться.

– И что случится, если я потеряюсь?

На сей раз Герцог устроился не в кресле, как обычно, а на письменном столе Леви. Отметив про себя его привычку красоваться, послушница невольно усмехнулась: каждая встреча с Герцогом открывала в нём новую грань человечности.

– Твоё тело проснётся без тебя. – Кроцелл пожал плечами.

– А мне будет не всё равно? – Леви снова оглянулась на зеркало. Чужое небо исчезло, и в стекле отражалась только её собственная физиономия, более лукавая, чем обычно.

– Мне нравится то, что я слышу сегодня в твоих мыслях. – Герцог улыбнулся и легко спрыгнул со стола. Серебряные пряди его волос заколыхались, размётываясь по полу, будто струи воды с эскизов да Винчи. – Гораздо меньше страха.

– Я начинаю привыкать.

– Но помни о бдительности. Забредёшь слишком далеко – и станешь щепкой в потоке снов. Покинутое тело вскоре увянет, и вместе с ним твой дух распадётся безвозвратно. Вы очень хрупки, Леви: стоит лишь сердцу перестать биться – и вы навсегда возвращаетесь к праху, из которого были созданы.

Голос Кроцелла дрогнул, словно какая-то нота в нём дала трещину. Занавеси всколыхнулись от внезапного порыва хлёсткого, почти леденящего ветра, и послушница поёжилась, не до конца понимая, отчего на самом деле её пробрал озноб.

– Странно… там, в парке, было столько людей. Разве все они ещё живы?..

– В парке нет никого, кроме Танцора и его воспоминаний. Он хорошо помнит лица, но те, кто их носил, давно растворились в Ноо. Сны уже взрастили новые души из почвы, которую они собой наполнили.

– Но ведь сам Танцор тоже должен был?..

Кроцелл приблизился к Леви почти вплотную, загородив её плечом от взбесившегося ночного воздуха.

Ястребиный поворот головы, резкий блик неведомого света на острой скуле, презрительный взгляд – и ветер будто отшатывается прочь, за оконную раму… Лёгкое, почти незаметное изменение в музыкальном рисунке.

– Стихиалии уже заинтересовались тобой. – Кроцелл вдруг посерьёзнел. – Не будем терять времени.

– Подождите! – Неожиданно для себя послушница схватила Герцога за край рубашки. – Что всё это значит? Кто такой Танцор на самом деле? Вы, могущественное и сильное существо, склонились перед ним…

Кроцелл усмехнулся и мягким движением высвободил ткань; Леви почувствовала, как прохладные пальцы ласково касаются её лба, и едва пробудившаяся тревога затихает. Прикосновение Герцога обладало почти той же силой, что и прикосновение Рэйен Дим – и она почти так же гладила маленькую дочь по волосам, когда та просыпалась после страшного сна.

– Дело в уважении, Леви. Да, я бессмертен. И, в твоём понимании, конечно, могущественен. Вот только мне это ничего не стоило – я был создан таким. Танцор таким стал сам, и его сила – не дар, но заслуга. Мир требует очень многого от тех, кто хочет уберечь свой дух и память от распада за чертой смерти… а от тех, кому это удалось, он требует ещё больше.

– Значит, смерть – не всегда конец?

Ожидая ответа, Леви подняла глаза и встретилась взглядом с Герцогом. Приглушённый свет, постоянный обитатель его зрачков, внезапно погас, и Кроцелл опустил голову – так, что несколько серебряных прядей упали на лоб послушницы.

– Не всегда. Но таких, как Танцор, очень мало… к моему большому горю.

Он отстранился, и в его глаза вернулись неоново-синие огни. Леви ощутила в воздухе беззвучную и неприятную вибрацию; кажется, Герцог тоже. Бросив быстрый взгляд на окно, Кроцелл чуть прищурился:

– Сегодня в вашем общежитии что-то происходит.

– Как будто кто-то царапает стекло, – Послушница поёжилась, пытаясь стряхнуть с себя липкую пыль, которой странная вибрация оседала на её коже.

– Эхо какого-то ритуала. Может быть, призвали одного из нас. – Кроцелл фыркнул, и по его лицу скользнула тень пренебрежения. – Насколько я знаю, Ассоциация хранит с десяток Печатей, так что выбор велик. Впрочем, нам действительно пора.

– Мы снова полетим?

– Если пожелаешь. Но существуют и более короткие пути – в Ноо дороги плетутся иначе. Их нужно только нащупать

– Можно попробовать?.. – вырвалось у Леви.

Она и сама не ожидала собственного вопроса, а потому была уверена, что ей откажут. Однако Герцог лишь пожал плечами:

– Думаю, да. Во всяком случае, пока я здесь.

Оградив свой разум от посторонних мыслей плотной стеной тишины, Леви вызвала в памяти мелодию, которая звучала на берегу ночного озера. Конечно, первые ноты, пришедшие ей на ум, принадлежали пимаку Танцора; на их живой, колышущийся шёлк лёгкими перьями опускались призвуки ветра и дыхания спящих деревьев. Песня её комнаты звучала тише и проще, но это были две равноправные, стоящие друг друга партии. Следовало соединить их между собой переходом, который одинаково гармонировал бы с обеими.

Не хватало лишь инструмента. Расстроенно шмыгнув носом, послушница повернулась к Кроцеллу… и ахнула: тот протягивал ей скрипку. Не свою, точно родившуюся цельной из певучих айсбергов Ледовитого океана, но вполне человеческую – простую и слегка шероховатую с одного бока. Лунный свет чуть серебрил матовый корпус и тёмный гриф, ярко высвечивая струны.

Леви знала каждую царапину на поверхности этой милой и скромной скрипки – за годы учёбы их случилось немало. Не веря глазам, она протянула руку и приняла неожиданный дар, который взволновал её едва ли не сильней всего, что случилось за последние дни. Кроцелл молча улыбнулся и отошёл к креслу, как бы освобождая место.

Глубоко вдохнув и закрыв глаза, послушница выпрямилась и ощутила, как с прикосновением полированного дерева к ключице душа наполняется уже почти забытым чувством уверенности в себе. Движение смычка; пальцы чуть дрожат, слишком долго без практики… но струны с готовностью отзываются.

Их голос чуть хрипловат, как бывает после длительного молчания, но всё плохое однажды заканчивается. Словно капли воды, падающие на свежую акварель, ноты смешиваются с пространством, и контуры мира постепенно растворяются.

– Молодец, – мягкий голос Герцога не спорит с музыкой, а сопровождает её, точно птица. – Продолжай…

Мелодия требует крещендо – медленного, но уверенного – и Леви повинуется. На обратной стороне века пробегают огоньки, которые напоминают отдалённое мерцание уличных фонарей, если лететь очень быстро; густой запах дождя наполняет лёгкие до краёв, и пятнадцать ударов сердца спустя воздух резко холодеет.

Чувствуя пальцами ног влажную траву, послушница подумала о том, что в следующий раз лучше всё-таки обуться. Можно ли подхватить в Ноо простуду?

– Едва ли. – Тихий, но насмешливый голос слышится откуда-то из-за спины.

Открывать глаза не хотелось. Леви ощутила приступ робости: куда-то её в действительности занесло? Рядом ли ещё Кроцелл?

Опустив скрипку и стиснув смычок в кулаке, послушница решилась разомкнуть веки. Герцог был здесь: стоял на всё том же расстоянии от неё, скрестив руки на груди. Его лицо не выражало совершенно ничего, и он смотрел куда-то поверх головы Леви. В очертании аллей за его спиной угадывался знакомый парк, и по левую руку раскинулась всё та же тихая набережная. Музыка вывела их к нужному месту.

– Вы медлили, – продолжал тот же голос, – и почему же?

Этот голос не принадлежал Танцору. Медленно развернувшись, Леви сперва не поверила глазам, а потом разинула рот предельно невежливым образом.

По зеркальной глади озера к ним шла женщина, едва ли уступающая ростом Кроцеллу. На её длинных, совершенно прямых волосах цвета воронова крыла не было ни единого блика, и казалось, будто самый мрак обнимает незнакомку за плечи. Контрастные очертания смуглой фигуры намертво приковывали взгляд; обнажённая грудь – упругая, с крупными, тёмными сосками – спокойно вздымалась под множеством ожерелий из бисера, когтей и перьев. Всю одежду незнакомки составляло багряное одеяло на бёдрах, усеянное грубоватой вышивкой.

Когда она приблизилась, Леви смогла рассмотреть её лицо – резкое, но с гармоничными и подвижными чертами. Тонкие, чётко очерченные губы незнакомки изгибались в довольной улыбке. Чуть раскосые глаза блестели, точно два одушевлённых агата. По её животу вился прихотливый узор, уходивший за ткань, вниз; проследив глазами его контур, Леви сглотнула и почувствовала себя очень странно.

Женщина ступила на землю, и по берегу пронёсся порыв ветра, точно приветствие.

– Я хотел дать Леви возможность самой отыскать дорогу сюда, – сказал Кроцелл. – Она справилась, поэтому время не потрачено впустую.

– Зачем этот лёд в голосе, Бунтарь? – Женщина звонко засмеялась. – Неужели мой нынешний облик неприятен тебе?

– Вы… и есть Танцор? – Задав вопрос, Леви ощутила вину за то, что вмешалась, но было поздно.

Женщина лишь улыбнулась – мягко и немного лукаво:

– Тебе ещё только предстоит узнать, как мало общего тела и лица имеют с истинным обличием наших душ.

Смахивая со лба пряди волос, Танцор – Танцовщица? – быстрым движением откинула голову, и послушница вздрогнула, увидев лунный блик в ямке между её ключицами.

– Впрочем, – продолжала хозяйка парка, – если тебе будет легче видеть меня в том же облике, что и при первой встрече, я могу позволить эту поблажку. Но ненадолго. Мне нужно, чтобы видимость перестала иметь для тебя значение.

– Нет-нет, – торопливо отозвалась Леви, отводя взгляд и непроизвольно сжимая запястья в полузабытом детском жесте волнения. – Я лучше буду привыкать сразу.

Танцовщица тихо усмехнулась и перевела мерцающий взор на Кроцелла, так и оставшегося стоять чуть поодаль. Встретившись глазами с хозяйкой парка, Герцог с лёгким вызовом приподнял брови.

– Ты верно всё понимаешь, Бунтарь. – Танцовщица кивнула. – Уходи.

– Это вряд ли. – Кроцелл покачал головой и улыбнулся. – Я отвечаю за Леви, и поэтому остаюсь. Я должен наблюдать.

– Твоя верность трогательна, но неуместна.

– Я так не думаю.

Бесшумно ступая по траве, Танцовщица отстранила Леви и на секунду сжала её плечо, будто ободрив. Затем она как-то внезапно оказалась рядом с Кроцеллом и коснулась его груди; дрогнув, Герцог попытался отступить, но ничего не вышло.

Резким движением Танцовщица погрузила ладонь в его тело по самое запястье.

– Для одного из Старших Духов ты слишком любишь воображать себя человеком, – произнесла хозяйка парка. – Так тщательно перенимаешь их повадки, что даже слабые места у тебя теперь те же. Прости, но от твоих чувств сегодня слишком много шума.

Хрипловатое меццо-сопрано Танцовщицы ничем не напоминало звонкий голос мальчишки-шамана, которым она была при знакомстве с Леви, но интонации – спокойные, уверенные, чуть насмешливые – остались теми же. Кроцелл опустил неоновый взгляд на руку хозяйки парка и, кажется, выругался сквозь зубы.

Один поворот запястья – и Герцог растаял в воздухе. Края пространства мгновенно стянулись, и быстрая цепочка искр сшила их между собой. Хозяйка парка тихо засмеялась, и волосы разгулялись по её обнажённой спине, точно буйные тени камыша по глади озера. Медленно поведя плечами, она развернулась к Леви. Её жесты плавно перетекали один в другой, и это действительно выглядело, как танец.

Леви поёжилась от неожиданного холодка между лопаток: отсутствие Кроцелла её не напугало, но бродить в глубинах Ноо без привычного сопровождения…

– Не волнуйся. – Танцовщица подошла ближе. Игривость соскользнула с неё, словно шаль. – Вернёшься домой к утру, как и следует.

– А вам же нравится это, да? – спросила Леви и поразилась собственной наглости.

– Что именно? – Танцовщица подняла бровь.

– Ну… возможность становиться, кем захочется. Это же так свобода и выглядит?..

– Едва ли кто-то из живущих под звёздами может быть уверен в том, что знает свободу в лицо. Даже Бунтарь, пусть ему и приятно думать иначе.

Танцовщица остановилась у самой кромки воды, и неожиданная волна поцеловала её ступни. Леви подумала, что эта картина останется с ней навсегда.

– Мир духов меняется каждое мгновение, даже если ты этого не замечаешь. Здесь никого не удивить новым лицом, а меня когда-то учили, что беседовать с духами дважды в одном обличии – оскорбление для них. Существа стихий считают нас угрозой: подумай только, ведь мы создаём порядок из того, что его отрицает! Они желают победить человеческий разум, сделать его частью постоянно движущегося пространства. Мы и они – враги от самой первой зари.

Хозяйка парка обернулась к Леви и поманила её за собой, а затем сделала несколько шагов по водной глади. Вокруг её стоп замерцали серебристые дуги, и лик озера подёрнулся рябью, будто смущённым румянцем.

Послушница последовала за Танцовщицей к самому краю берега, но шагнуть в воду не решилась. Ветер мягко подталкивал её в спину, и она обхватила себя руками, чувствуя, что зябнет.

– Именно наша вражда, – снова заговорила хозяйка парка, поднимая лицо к луне, – становится душой того, что вы называете магией. Мир наполнен светом, который служит духам пищей, они берегут его и взращивают, а мы отнимаем, чтобы получить власть. Твои люди крадут свет в те ночи, когда луна растёт – и духи не замечают ваших хитростей в изобильное время. Мои наставники сочли бы вас трусами – мы никогда не прятались.

– Как же вы поступали?..

– Существа стихий, Мальва, понимают лишь один язык. Никто из них не посмеет помешать тебе взять столько света, сколько ты пожелаешь, если ты проявишь… силу.